Published by Simon & Schuster 39 страница

И все же эта модель являет собой только частичный, неполный способ представления мира. Привычка думать о прогрессе как о развитии означала, что многие аспекты окру­жающей действительности просто игнорировались. Имея перед глазами стереотип прогресса, американцы в своей массе видели очень мало из того, что не согласовывалось с представ­лением о прогрессе. Они наблюдали рост городов, но забывали о распространении трущоб; они приветствовали данные пере­писи, но отказывались замечать проблему перенаселенности; они с гордостью демонстрировали признаки развития, но не замечали, что отрываются от корней, как не замечали и про­блемы неассимилированности иммигрантов. Они бешено раз­вивали промышленность, забыв об ущербе, наносимом при­родным ресурсам; они основали гигантские корпорации, не согласовав вопросов производственных отношений. Амери­канцы создали одно из самых мощных государств на Земле, не подготовив свои социальные институты или менталитет к необходимости покончить со своей изоляцией. Они ввязались в Мировую войну, будучи морально и физически к ней не готовыми, и они вышли из нее, утратив иллюзии, но не приобретя нужного опыта.

Во время этой войны влияние как позитивных, так и негативных аспектов американского стереотипа стало совер­шенно очевидным. Представление о том, что войну можно выиграть, бесконечно увеличивая армию, получая неограни­ченные военные кредиты, наращивая производство военного снаряжения, а также сосредоточенность исключительно на милитаристских аспектах соответствовали традиционному сте­реотипу и привели к своего рода физическому чуду1.

Но те, у кого влияние стереотипа было особенно велико, не задумывались, какова была цена победы. Поэтому цели кампании игнорировались или рассматривались как нечто само собой разумеющееся, а победа С в соответствии с ука­занным стереотипом С понималась только как победа в ре­зультате уничтожения противника на поле боя. В мирное время вы не задаетесь вопросом, для чего нужен самый мощный автомобиль, а в военное время не спрашиваете, зачем нужна полная победа. Однако оказалось, что в Париже2 эта модель уже не соответствует действительности. В мирное время можно бесконечно маленькие вещи заменять большими, а большие С еще большими. Тогда как если вы добились абсолютной побе­ды в войне, вы не можете в дальнейшем добиваться еще более абсолютной победы. Вы должны делать нечто совсем другое, соответствующее другой модели. А если у вас отсутствует такая модель, то окончание войны для вас означает, как и для многих других прекрасных людей, возвращение в серый и пресный мир.

Окончание войны С это такой момент, когда стереотип и факты, которые нельзя игнорировать, вступают в противоре­чие друг с другом. Такой момент всегда наступает, потому что наши представления о внешнем мире гораздо проще и статич­нее, чем реальный поток событий. Поэтому приходит время, когда нам становятся видны слепые зоны, которые с перифе-

* Достаточно вспомнить обмундирование и транспортировку двух миллио­нов солдат в Европу. Профессор Уэсли Митчелл указывает, что общий объем производства товаров после вступления Америки в войну сущест­венно не изменился по сравнению с 1916 годом, однако производство в военных целях выросло.

2 Речь идет о Парижской мирной конференции 1919С1920 годов. С Прим. пер.

рии нашего поля зрения перемещаются в центр. И тогда, если не находятся критики, достаточно смелые, чтобы забить тре­вогу, лидеры, способные понять произошедшие изменения, и народ, толерантный в силу своих обычаев, С тогда стереотип, вместо того чтобы экономить усилия и способствовать кон­центрации энергии, как это происходило в 1917 и 1918 годах, ослепляет людей, сковывая их инициативу. Именно это про­изошло, например, с теми, кто выступал за Карфагенский мир в 1919 году1 и оплакивал Версальский договор в 1921-м.

Не подвергаясь критике, стереотип не только становится орудием цензуры и вычеркивает то, что должно приниматься во внимание, но и в случае проверки его надежности разрушает ту картину мира, которая им санкционирована, то есть прини­мается во внимание. Именно так произошло, когда Бернард Шоу осудил Свободную Торговлю, Свободный Договор, Сво­бодную Конкуренцию, Естественную Свободу, Laissez-faire2 и Дарвинизм. Столетие назад он явно был бы одним из наиболее ревностных адвокатов этих доктрин и не относился бы к ним так, как он относится к ним сегодня, в Зэпоху неверияИ, считая их благовидным способом безнаказанно обмануть своего това­рища. ЗПри этом всякое вмешательство, всякая организован­ная деятельность (исключая деятельность полиции, призван­ной оборонять официально узаконенное мошенничество от кулачной расправы), всякая попытка внести в промышленный хаос какую-либо сознательно осмысленную цель и продуман­ную направленность объявлялись "противоречащими законам политической экономии"И3.

Живи он тогда и будь одним из пионеров путешествия в райские кущи4, он увидел бы, что, чем меньше правительство

Карфагенский мир С часть программы консервативной партии, объеди­нявшей промышленную элиту Германии, стремившуюся к сохранению прусской политико-экономической системы. С Прим. пер.

Дата добавления: 2015-08-28