Он долго сидел без движения, глядя на оружие. В пистолете ощущалось что-то зловещее, темное дуло словно заворожило его. И тут Борн понял, что клубящаяся темнота исходит из глубины его собственного подсознания. Он понял, что реальность – не такова, какой он представил ее себе, прогуливаясь в торговом центре «Маммут». Она не гладенькая, не аккуратно причесана, не рациональна, как математическое уравнение. Реальный мир состоит из хаоса, а рациональность – это всего лишь средство, с помощью которого человек пытается расставить по местам непроизвольно происходящие события, чтобы они хотя бы внешне имели упорядоченный вид. Покопавшись в себе, Борн с удивлением понял, что взрыв его ярости был направлен вовсе не на управляющего гостиницы, а на Хана. Именно Хан преследовал Борна, превратившись для него в неотвязный кошмар и под конец все же сумев обмануть его. Ему страстно хотелось встретить этого человека, превратить его лицо в кровавое месиво, а затем – навсегда стереть из своей памяти.
Борн вспомнил фигурку Будды, и от этого перед его мысленным взором возник образ четырехлетнего Джошуа. В Сайгоне – время заката, и небо окрашено в шафранный и золотисто-зеленый цвета. Дэвид Вебб возвращается с работы домой, а маленький Джошуа бежит от дома к реке. Вебб подхватывает мальчугана на руки, крутит, целует в обе щеки, хотя малыш всячески пытается увернуться от этих ласк. Ему никогда не нравилось, когда отец его целует.
А вот его сын шлепает босыми ножонками, отправляясь в кровать. За окном раздается концерт, устроенный сверчками и древесными лягушками, по стене спальни перемещаются блики от фонарей, горящих на бортах суденышек, что проплывают мимо по реке. Блики попадают и на Джошуа, отчего кажется, что его лицо светится.
Борн моргнул, и перед его глазами снова предстал каменный Будда, висевший на шее Хана. Он вскочил с кровати и с гортанным криком отчаяния смел на ковер все, что находилось на письменном столе, – лампу, письменный прибор, блокнот для записей, хрустальную пепельницу, – а затем, издав протяжный стон, упал на колени и стал колотить себя кулаками на голове. Только звук зазвонившего телефона смог вернуть его к реальности.
Испытывая неотступные боль и ярость, Борн тряхнул головой, пытаясь прояснить мысли. Телефон продолжал надрываться, и у Борна даже возникло мимолетное желание вообще не брать трубку, но, пересилив себя, он все же снял ее и поднес к уху.
– Это Янош Вадас, – послышался шепот хрипловатого, прокуренного голоса. – Церковь Матиаса. В полночь, и ни секундой позже.
Прежде чем Борн успел произнести хотя бы одно слово, в трубке щелкнуло и послышались короткие гудки.
Услышав, что Джейсон Борн погиб, Хан испытал неизведанное ранее чувство: будто его вывернули наизнанку и теперь отравленный воздух разъедает его обнажившиеся нервы. Уверенный в том, что у него жар, он приложил ладонь тыльной стороной ко лбу.
Хан находился в аэропорту Орли и беседовал с сотрудником Кэ д’Орсей. Даже удивительно, с какой легкостью ему удалось выудить у этого простака всю необходимую информацию! Хан представился репортером из «Ле Монд», ведущей французской газеты, а журналистское удостоверение он купил за огромные деньги у одного из своих парижских осведомителей. Но расходы не волновали его. Денег у него было больше, чем он мог бы потратить за всю свою жизнь. Намного сильнее Хан переживал из-за того, что приходится терять время. Минуты ожидания складывались в часы, день сменялся вечером, и Хан физически ощущал, как начинает рваться ткань его терпения. В тот момент, когда он увидел Дэвида Вебба – или Джейсона Борна? – время внутри его изменило ход своего течения, и прошлое превратилось в настоящее. Сколько раз при встречах с Борном его руки непроизвольно сжимались в кулаки, в висках начинало стучать, и ему казалось, что он сходит с ума! Но хуже всего было в тот раз, в Александрии, когда они сидели на лавочке в парке Старого города, беседуя так, словно их ничто не связывало, словно прошлое спряталось в тень и потеряло всякое значение. Словно он превратился в составную часть чьей-то чужой жизни – жизни какого-то человека, чей образ Хан мог только приблизительно представить себе.
Нереальность этого момента, о котором он столько лет мечтал и молился, желая приблизить его, выпотрошила, выхолостила его, оставив лишь ощущение, будто каждое нервное окончание в его теле натирают наждачной бумагой. Все чувства, которые он годами подавлял и обуздывал, взбунтовались и теперь рвались наружу, причиняя боль, словно кипящая лава. И вот – еще и эта новость, грянувшая, будто гром небесный. Хану казалось, что вакуум внутри его, который, как он надеялся, будет теперь заполнен, стал еще глубже, темнее и грозит поглотить его полностью. Он не мог оставаться здесь ни секундой дольше.
Только что, с блокнотом в руках, Хан разговаривал с пресс-атташе Кэ д’Орсей, и вот он уже отброшен назад во времени и снова находится в джунглях Вьетнама, в построенной из дерева и бамбука хижине Ричарда Вика. Высокий, худой миссионер подобрал Хана в лесной чаще после того, как тот сбежал от вьетнамского контрабандиста, предварительно убив его. Несмотря на внешнюю суровость этого человека, его карие глаза светились добротой, и он любил смеяться. Возможно, пытаясь наставить дикого кхмерского детеныша на путь истинной, по его мнению, веры, Вик часто проявлял жесткость, но в вечерние часы, когда учение оставалось позади, он бывал добр, ласков, и это в конечном итоге помогло ему завоевать доверие мальчика.
Именно поэтому в один из дней Хан решил поведать ему о своем прошлом, открыть душу в надежде на то, что тот сумеет исцелить ее. А об исцелении Хан мечтал страстно. Ему хотелось отторгнуть отвратительную опухоль, которая, разрастаясь с каждым днем, отравляла его изнутри. Ему хотелось рассказать о той ненависти, которая родилась в нем после того, как он оказался брошенным. Ему хотелось избавиться от нее, поскольку он уже понял, что сам превратился в ее заложника.
Мальчик давно собирался исповедаться перед Виком, описать ему клубок эмоций, что сплелись в его душе, но подходящий момент все не подворачивался. Вик был почти постоянно занят, неся Слово Господне обитателям, как он говорил, «этой безбожной заброшенной заводи». С этой целью он организовывал группы по изучению Библии, в одной из которых велел заниматься и Хану. Больше всего Вику нравилось поставить Хана перед другими учениками и заставить его читать по памяти целые главы из Библии подобно какому-то сумасшедшему проповеднику, стоящему на улице во время карнавала и призывающему весь мир к покаянию.
Хан ненавидел такие моменты, ощущал себя униженным. Как ни странно, но чем больше гордился им Вик, тем большее унижение испытывал Хан. Это продолжалось до того момента, пока миссионер не привел в хижину еще одного мальчика, и, поскольку тот был европейцем, осиротевшим после гибели знакомой Вику четы миссионеров, проповедник перенес на него всю любовь, которая была так нужна Хану. Любовь, которой, как он теперь понимал, у него никогда не было и, что еще хуже, не будет уже никогда. Тем временем унизительные «выступления» Хана продолжались, а новый мальчишка тем временем молча сидел в сторонке и наблюдал за происходящим, будучи избавлен от оскорбительных обязанностей, превратившихся для Хана в настоящую муку.
Ему никак не удавалось отделаться от ощущения, что миссионер использует его в своих интересах, но только в день своего побега Хан до конца осознал всю глубину предательства Вика. Он, Хан, был нужен его благодетелю и защитнику не как человек, а всего лишь в качестве некоего трофея, еще одного спасенного для Бога дикаря, «заблудшей души», которую ему удалось привести к свету.
Зазвонил сотовый телефон, вернув Хана в отвратительную реальность. Он взглянул на дисплей, чтобы выяснить, кто звонит, а затем, извинившись перед офицером Кэ д’Орсей, отошел в сторону и растворился в спасительной анонимности толпы.
– Вот это сюрприз! – проговорил он в трубку.
– Где вы находитесь? – Вопрос Степана Спалко прозвучал отрывисто, даже грубо, будто он был слишком занят, чтобы терять драгоценные секунды.
– В аэропорту Орли. Человек из Кэ д’Орсей только что сообщил мне, что Дэвид Вебб погиб.
– Это соответствует действительности?
– Говорят, он ехал на мотоцикле и врезался прямо во встречный грузовик. – Хан помолчал, дожидаясь возможной реакции собеседника, но, поскольку ее не последовало, продолжил: – Вы, похоже, не радуетесь. Разве вы не этого хотели?
– Вот что я скажу вам, Хан, – сухо проговорил Спалко. – Праздновать смерть Вебба пока что рано. Как сообщил мне мой агент из отеля «Великий Дунай», здесь, в Будапеште, у них только что зарегистрировался… Кто бы вы думали? Александр Конклин.
Хан оторопел до такой степени, что почувствовал, как у него подкашиваются ноги. Он был вынужден подойти к стене и облокотиться на нее спиной.
– Вы думаете, это Вебб?
– Нет, призрак Алекса Конклина! – издевательски фыркнул Спалко.
Неожиданно для себя Хан ощутил, как все его тело покрыла холодная испарина.
– Но как я могу быть уверен, что это действительно Вебб?
– Мой осведомитель передал мне его описание, а до этого я видел фоторобот, на котором изображен Вебб.
Хан крепко стиснул зубы. Он предчувствовал, что этот разговор хорошим не кончится, но не мог остановиться.
– Вы знали, что Дэвид Вебб – это на самом деле Джейсон Борн, но ничего не сказали мне. Почему?
– А с какой стати мне было это делать? – равнодушным тоном ответил Спалко. – Вы спрашивали о Веббе, вот я вам про него и сказал. Я, между прочим, не телепат и не умею читать чужие мысли. Но я восхищен вашей проницательностью и тем, что вы самостоятельно сумели выяснить данный факт.
Хан испытал приступ такой острой ненависти, что его затрясло. Тем не менее он не позволил голосу выдать овладевшие им чувства.
– Теперь, когда Борн уже добрался до Будапешта, сколько, по-вашему, ему понадобится времени, чтобы добраться до вас?
– Я уже предпринял определенные шаги для того, чтобы исключить такую возможность, – сказал Спалко. – Но вы избавите меня от лишних хлопот, если прикончите этого ублюдка при первом же удобном случае.
Хан не верил ни единому слову этого человека, который не только бессовестно лгал ему, но и, что гораздо хуже, использовал его, как пешку, в своей непонятной игре. Поэтому он вновь испытал прилив ярости. Спалко хочет, чтобы Хан убил Борна, но для чего? Хан решил, что непременно выяснит это, причем еще до того, как совершит собственный акт мести.
К тому времени, когда Хан заговорил снова, он успел немного взять себя в руки. Несмотря на резкие нотки, голос его звучал холодно, как лед:
– Безусловно, я убью Борна, но сделаю это так и тогда, когда сочту нужным я сам, а не в соответствии с вашими пожеланиями.
В аэропорту Ферихедь «Гуманистам без границ» принадлежали три ангара. В одном из них стоял небольшой реактивный самолет, на округлом фюзеляже которого красовалась эмблема «Гуманистов» – человеческая ладонь, держащая большой зеленый крест. Рядом с ним находился грузовик, с которого люди в форме перегружали на борт самолета ящики с оружием. Хасан Арсенов сверял количество контейнеров с грузовой декларацией. Когда он отошел, чтобы перекинуться парой слов с одним из грузчиков, Степан Спалко повернулся к Зине и будничным тоном проговорил:
– Буквально через несколько часов я отбываю на Крит и хочу, чтобы вы поехали со мной.
От удивления глаза Зины широко открылись.
– Но, Шейх, я должна вернуться с Хасаном в Чечню, чтобы закончить последние приготовления, необходимые для выполнения нашей миссии.
Спалко не отрываясь смотрел в ее глаза.
– С последними приготовлениями, как вы это называете, Арсенов справится и без вашего участия. Наоборот, я думаю, это у него получится даже лучше, если… он не будет отвлекаться на общение с вами.
Зина была загипнотизирована его взглядом. Ее губы приоткрылись.
– Я хочу, чтобы вы поняли мои слова правильно. – Спалко увидел, что Арсенов возвращается, но продолжал говорить – медленно и размеренно, чтобы каждое слово в полной мере дошло до сознания женщины: – Я не приказываю вам. Решение должны принять вы. Только вы.
Он предлагал ей шанс. Какой именно, Зина еще не знала, но не сомневалась: этот момент является переломным в ее жизни. Какой бы выбор она сейчас ни сделала, обратной дороги уже не будет, и это было совершенно ясно по тому, как говорил с ней Спалко. Может, решение и вправду принимать ей, но Зина понимала: скажи она «нет», ей – конец. Но главное заключалось в том, что у нее не было ни малейшего желания говорить «нет».
– Мне всегда хотелось побывать на Крите, – прошептала она в тот самый момент, когда к ним подошел Арсенов.
Спалко ответил легким кивком, а потом повернулся к главарю чеченских террористов:
– Все погружено? Все на месте?
Арсенов поднял голову от своих бумаг.
– А разве может быть иначе, Шейх? – Он бросил взгляд на циферблат часов. – Мы с Зиной вылетаем меньше чем через час.
– Нет, Зина будет сопровождать оружие, – непринужденно ответил Спалко. – Контейнеры должны быть перегружены на мое рыболовецкое судно у Фарерских островов. Я хочу, чтобы один из вас проследил за погрузкой и затем сопровождал груз оставшуюся часть пути до Исландии. А вы, Хасан, должны находиться со своим отрядом. – Он улыбнулся. – Не сомневаюсь, вы не откажетесь одолжить мне Зину на несколько дней.
Арсенов наморщил лоб, посмотрел на Зину, которой хватило ума ответить ему безучастным взглядом, а затем кивнул:
– Конечно. Пусть будет так, как вы решили, Шейх.
Зине показалось любопытным, что Шейх солгал Хасану относительно его планов на нее. Теперь она оказалась соучастницей Спалко в маленьком заговоре, который он только что сплел на ее глазах. В ожидании того, что должно было случиться, она одновременно нервничала и испытывала возбуждение. Увидев выражение, появившееся на лице Хасана, Зина внезапно ощутила угрызения совести, но затем их вытеснили мысли об ожидающем ее таинственном будущем и воспоминание о столь сладостно прозвучавших словах Шейха: «Я отбываю на Крит и хочу, чтобы вы поехали со мной».
Стоя позади Зины, Спалко протянул руку, и Арсенов пожал его запястье на манер того, как это принято у воинов.
– Ля илляха илль Аллах! – провозгласил Спалко.
– Ля илляха илль Аллах! – в тон ему ответил Арсенов, склонив голову.
– Снаружи ожидает лимузин. Он довезет вас до пассажирского терминала. Увидимся в Рейкьявике, мой друг. – Спалко повернулся и пошел к пилоту самолета, предоставив Зине возможность прощаться с ее нынешним – или уже бывшим? – любовником.
Все внутри Хана по-прежнему бурлило от странных, неведомых доселе эмоций. После его телефонного разговора со Спалко прошло уже сорок минут, и сейчас он ожидал посадки на рейс в Будапешт, но шок, который он испытал, узнав о том, что Джейсон Борн все еще жив, до сих пор не прошел. Хан сел на скамейку, оперся локтями о колени и спрятал лицо в ладонях, безуспешно пытаясь разобраться в том, что же на самом деле представляет собой этот проклятый мир. Для такого, как он, у которого каждая секунда настоящего одушевлена его прошлым, было невозможно найти способ разобраться во всем этом. Прошлое – покрыто мраком, а его память – шлюха, которая беспрестанно набивает себе цену, торгуясь с подсознанием, путая факты, преувеличивая значение одних событий и намеренно опуская другие. И все это – в угоду наполненному гноем нарыву, который долгие годы зрел в его душе.
Однако те чувства, которые свирепствовали в его душе сейчас, были даже более разрушительны. О том, что Джейсон жив, сообщил Степан Спалко, и это бесило Хана. Почему его отточенные, обостренные до предела инстинкты не подсказали ему, что необходимо копнуть поглубже? Почему он не задумался о том, что агент такой квалификации, как Борн, ни за что не позволил бы задавить себя шоферюге какого-то вонючего грузовика? И куда, наконец, девалось тело? Если же его обнаружили, было ли должным образом проведено опознание?
Хану сказали, что эксперты до сих пор просеивают останки на месте происшествия, что взрыв и последовавший за ним пожар уничтожили практически все следы, и, чтобы разобраться в обгоревшей мешанине металла и костей, специалистам потребуются еще многие часы, если не дни. И даже после этого они, возможно, не найдут никаких весомых свидетельств, которые позволят установить личности погибших. Хану следовало проявить большую проницательность, ведь похожий трюк, предназначенный для того, чтобы обмануть своих преследователей, три года назад использовал он сам, когда уходил от погони в доках Сингапура.
Однако при этом в мозгу Хана снова и снова возникал вопрос, который он пытался отгонять, и каждый раз – безуспешно. Что он ощутил, узнав, что Джейсон Борн жив? Радость? Страх? Гнев? Разочарование? Или – смесь всех этих эмоций, тошнотворный калейдоскоп разнообразных чувств, пронизавших все его существо?
Объявили посадку на рейс, и Хан, пошатываясь, словно пьяный, встал в конец немедленно выстроившейся очереди пассажиров, вылетающих в Будапешт.
Спалко вышел из дверей главного входа клиники «Евроцентра Био-I» на улице Хаттью. Он находился в глубокой задумчивости. Похоже, Хан начинает представлять собой серьезную проблему. Бесспорно, этот человек обладает рядом неоспоримых преимуществ. Спору нет, в высоком искусстве заказных убийств он – подлинный виртуоз, но теперь, когда Хан стал представлять собой угрозу для Степана Спалко, его не сможет спасти даже столь редкий дар.
Эта мысль не отпускала Спалко с тех самых пор, когда Хану не удалось покончить с Джейсоном Борном во время их первой встречи. В этом было что-то ненормальное, и это «что-то», словно рыбья кость, застряло в глотке у Спалко. Как он ни силился либо выплюнуть, либо проглотить это, у него ничего не получалось. Поэтому Спалко отдавал себе отчет в том, что обязан безотлагательно – раз и навсегда – разобраться с этим человеком, еще недавно выполнявшим для него услуги убийцы по найму. Никто не должен ни на метр приблизиться к запланированной им операции в Рейкьявике! Ни Борн, ни Хан! Сейчас конкретное имя уже не имело значения. С точки зрения Спалко, они оба были одинаково опасны.
Спалко вошел в кафе, расположенное за углом уродливого, построенного в модернистском стиле здания клиники. Ожидавший его человек угодливо осклабился и склонил голову в почтительном приветствии. Спалко ответил ему благосклонной улыбкой.
– Простите за опоздание, Петер, – проговорил Спалко, усаживаясь за столик.
Доктор Петер Сидо воздел руку в успокаивающем жесте.
– Не стоит извиняться, Степан. Я знаю, насколько вы заняты.
– Занят, конечно, но не настолько, чтобы отложить поиски доктора Шиффера.
– Слава богу! – Сидо добавил взбитые сливки в свою чашку с кофе и безутешно покачал головой. – Откровенно говоря, Степан, даже не знаю, как я буду обходиться без вас и без вашей помощи! Когда я узнал, что Феликс исчез, я чуть разума не лишился!
– Не переживайте так сильно, Петер. Каждый новый день приближает нас к встрече с ним.
– О, как бы мне хотелось в это верить! – Сидо представлял собой в высшей степени непримечательную личность. Он был среднего роста и веса, с глазами цвета тины, которые казались значительно больше из-за очков в стальной оправе. Его череп беспорядочно зарос короткими каштановыми волосами, незнакомыми, судя по всему, с таким предметом обихода, как расческа. На Сидо был надет коричневый твидовый костюм «в елочку» – с обтрепанными обшлагами, белая рубашка и галстук в черно-коричневую полоску, который вышел из моды, как минимум, лет десять назад. С такой внешностью он мог бы быть коммивояжером или владельцем похоронного бюро, но он не был ни тем ни другим. За этой невзрачной внешностью скрывался редкостный по силе ум.
– А теперь, если позволите, настала моя очередь задавать вопросы, – сказал Спалко. – И вот первый: где интересующий меня продукт?
Сидо, по всей видимости, ожидал этого вопроса, поскольку сразу же с готовностью кивнул и охотно ответил:
– Он уже синтезирован, и вы можете получить его в любой момент, когда пожелаете.
– Вы принесли его?
– Только маленький образец. Остальное надежно спрятано в холодильниках «Биоклиники». Кстати, относительно образца вы можете быть совершенно спокойны: я лично поместил его в специальный контейнер, который изготовил собственными руками. Продукт чрезвычайно чувствителен. Видите ли, до момента использования он должен храниться при температуре минус 32 градуса по Цельсию. Разработанный мною контейнер имеет встроенное охлаждающее устройство с запасом энергии на сорок восемь часов непрерывной работы. – Сидо запустил руку под стол и извлек оттуда черную металлическую коробочку размером с две небольшие книги, положенные друг на друга. – Повторяю: сорок восемь часов. Вас это устраивает?
– Вполне, – ответил Спалко, принимая коробку из рук собеседника. Она была тяжелее, чем можно было предположить, и, очевидно, не в последнюю очередь, благодаря охлаждающему устройству.
– И все же, – вздохнул Сидо, – я по-прежнему не могу понять, для чего вам понадобился столь мощный патоген.
В течение нескольких секунд Спалко не отрываясь смотрел на ученого, успев за это время вытащить из пачки сигарету и закурить ее. Он понимал, что если откроет карты раньше времени, то испортит весь эффект, а в случае с Сидо эффект означал все! Пусть он и является подлинным гением в деле создания бактерий, распространяемых воздушным путем, но помимо этого необходимо было учитывать, что этот человек обладает качествами типичного «доброго доктора» из детских сказочек. Не то чтобы он так уж сильно отличался от всех остальных «пилюлькиных» в белых халатах, которые в течение всей жизни живут, уткнув носы в свои дурацкие мензурки. Просто в данном случае фантастическая наивность доктора Сидо идеально играла на руку Спалко. Доктор страстно хотел заполучить обратно своего друга, доктора Феликса Шиффера. Все остальное не имело для него никакого значения, и именно поэтому он слушал объяснения Спалко лишь краем уха. Единственное, что было ему нужно, – это остаться в согласии со своей совестью.
Наконец Спалко заговорил:
– Как я вам и обещал, я связался с объединенной англо-американской группой по борьбе с терроризмом.
– Они будут принимать участие в саммите по борьбе с терроризмом, который состоится на следующей неделе?
– Конечно, – солгал Спалко. Никакой «объединенной англо-американской группы по борьбе с терроризмом», разумеется, никогда не существовало. Он придумал ее только что. – Короче говоря, они почти раскрыли заговор, целью которого являлось проведение террористического акта с использованием биологического оружия. А это, как вам известно, предполагает применение летучих патогенов наряду со смертоносными химическими субстанциями. Необходимые тесты должна провести уже упомянутая мною англо-американская группа по борьбе с терроризмом. Именно поэтому они обратились ко мне, и мы в итоге заключили соответствующее соглашение. То есть теперь дело обстоит так: я нахожу доктора Шиффера, а вы предоставляете мне продукт, необходимый объединенным антитеррористическим силам для анализа.
– Да, я все это знаю. Вы мне уже объясняли… – Голос Сидо срывался. Он нервно играл со своей ложкой, барабаня ею по скатерти до тех пор, пока Спалко не попросил его успокоиться.
– Извините, – пробормотал ученый, поправив очки на переносице, – но я по-прежнему не понимаю, что они намерены делать с нашим продуктом? Вы ведь, насколько мне помнится, упоминали о каком-то испытании?
Спалко подался вперед. Настал критический момент. Именно сейчас он завладеет Сидо со всеми его потрохами! Он оглянулся: сначала налево, затем – направо, а потом заговорил, заговорщически понизив голос:
– Слушайте меня очень внимательно, Петер. Я и так уж рассказал вам больше, чем должен был, а то, что скажу сейчас, и вовсе относится к совершенно секретной информации. Вы понимаете?
Сидо также ссутулился, подавшись к собеседнику, и кивнул.
– Честно говоря, я боюсь, что, рассказав вам так много, я уже нарушил соглашение о конфиденциальности, которое они заставили меня подписать.
– О, дорогой мой! Выходит, я вас подвел? – Сидо не на шутку переживал.
– Прошу вас, не волнуйтесь по этому поводу, Петер. Со мной все будет в порядке, – сказал Спалко. – Если, конечно, вы никому ни о чем не проговоритесь.
– Да что вы! Ни в коем случае!
Спалко снова улыбнулся.
– Я не сомневался в этом ни секунды, Петер! Вы же видите, я полностью доверяю вам!
– Не только вижу, но и очень высоко ценю ваше доверие, Степан. Это действительно так, поверьте!
Ну что за фарс! Пытаясь не рассмеяться, Спалко прикусил губу, а затем, придав своему лицу еще более загадочное выражение, продолжил.
– Я не знаю, что за испытания они задумали, – проговорил он так тихо, что ученый был вынужден придвинуться к нему еще ближе. Собеседники уже почти соприкасались носами. – Эти люди мне ничего не рассказывают. А я не спрашиваю.
– Понятно…
– Но я верю – и вы тоже должны разделять эту веру! – в то, что все их действия направлены на одно: защитить, уберечь всех нас в нынешнем мире, который становится все более неспокойным.
Произнося всю эту ахинею, Спалко думал совсем о другом. Главным во все времена являлось умение внушить доверие. Но в случае с этим «лопухом» важнее было другое – убедить его в том, что он, Спалко, доверяет ему. Если это удастся, Сидо можно будет остричь, как барана, и он даже не заподозрит, что с ним что-то происходит.
– Короче говоря, мы должны помогать этим людям во всем, что бы они ни делали, и именно это я пообещал им во время нашей первой встречи.
– Я поступил бы точно так же, – шмыгнув носом, признался Сидо, отерев пот с верхней губы. – Поверьте мне, Степан, если вы и можете на кого-то рассчитывать, то только на меня!
Обсерватория ВМС, расположившаяся на пересечении Массачусетс-стрит и Тридцать четвертой улицы, являлась главным «поставщиком» точного времени для всех официальных структур в Соединенных Штатах Америки. Это было единственное заведение в стране, которое держало под неусыпным контролем все передвижения Луны, звезд и планет. Возраст самого большого телескопа этого ведомства уже перевалил за сто лет, но этот прибор все еще использовался. Именно с его помощью в 1877 году доктор Асаф Холл открыл два спутника Марса. Кто знает, с какой стати ему пришло в голову назвать их Деймосом, что значит «беспокойство», и Фобосом, что означает «страх»! Но, так или иначе, когда директором Центрального разведывательного управления овладевала меланхолия, какая-то неведомая сила тянула его именно сюда, в обсерваторию. Наверное, именно поэтому он выбрал для своего кабинета место в глубине здания, поближе к телескопу доктора Холла.
Именно там обнаружил Директора Мартин Линдрос. Старик проводил видеосовещание с Джеми Халлом, посланным в Рейкьявик для обеспечения безопасности саммита по борьбе с терроризмом, который в ближайшие дни должен был открыться в исландской столице.
– Фаид аль-Сауд меня не колышет, – говорил Халл вполне будничным голосом. – Арабы вообще ни хрена не понимают в обеспечении безопасности, поэтому в данном вопросе они полностью полагаются на нас. А вот русские… – Халл помотал головой и раздраженно скривился. – Особенно этот Борис Ильич Карпов… Он меня просто достал: постоянно задает вопросы, спорит со мной по любому поводу. Мне кажется, он извращенец и эти склоки помогают ему достичь оргазма.
– Джеми, либо я тебя неправильно понял, либо ты пытаешься убедить меня в том, что не можешь совладать с каким-то вонючим русским кагэбэшником?
Голубые глаза Халла испуганно расширились, пшеничные усы дернулись вверх, а затем вниз.
– Нет, сэр! Ничего подобного!
– Ты понимаешь, что я могу отозвать тебя в любой момент и заменить другим человеком? – В голосе Директора звучала холодная ярость.
– Не нужно, сэр! В этом нет необходимости…
– А вот я к этому готов! Поверь мне, я, мать твою, нахожусь в таком настроении, что готов…
– Не надо, сэр! Я справлюсь с Карповым!
– Ладно, даю тебе еще один шанс.
В голосе старого воина Линдрос ощутил огромную усталость. Ему очень не хотелось, чтобы электронная связь донесла то же ощущение до Халла, находящегося за тридевять земель.
– Накануне и в течение визита президента мы должны образовать сплоченный, непробиваемый фронт. Это понятно?
– Так точно, сэр!
– Надеюсь, Джейсон Борн у вас там не просматривается?
– Пока – нет, сэр. Уверяю вас, мы проявляем максимум бдительности.
Поняв, что Директор уже закончил разговор, Мартин Линдрос кашлянул, чтобы обозначить свое присутствие. Услышав этот сигнал, Директор сказал своему заокеанскому собеседнику:
– Джеми, ко мне пришли, так что я не могу говорить с тобой дольше. Пообщаемся завтра.
Затем он соорудил из ладоней пирамидку, облокотившись на поверхность письменного стола, и уставился на стоявшие тут же цветные фотографии пустынной поверхности Марса и двух его безжизненных спутников.
Повесив плащ на вешалку, Линдрос вошел в кабинет и уселся рядом со своим боссом. Кабинет, который выбрал для себя Директор, представлял собой маленькую комнату, в которой было холодно даже в летнюю жару. На одной стене висел портрет президента, на противоположной – располагалось небольшое окно, за которым покачивали ветвями высокие сосны. Направленный на них свет прожекторов службы безопасности заставлял хвою играть самыми причудливыми цветами в черно-белом диапазоне.
– Из Парижа пришли хорошие новости, сэр. Джейсон Борн – мертв.
Директор поднял голову, и еще недавно застывшая маска на его лице уступила место заинтересованности.
Дата добавления: 2015-08-28; просмотров: 29 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |