Найти подход к парню было несложно. Благодаря своему профессиональному чутью Директор безошибочно распознал уязвимое место молодого человека: он пылал жаждой мести. После того как Линдрос-младший окончил Йель, Директор организовал его поступление в Джорджтаунский университет. Этот шаг преследовал двойную цель. Во-первых, Мартин теперь находился в Вашингтоне, на глазах у Директора, а во-вторых, последний лично выбрал для него дисциплины, изучение которых в наибольшей степени поможет его будущей карьере в разведке. Директор также лично рекомендовал Мартина для работы в ЦРУ и пристально следил за всеми этапами его профессиональной подготовки. Желая привязать его к себе на всю оставшуюся жизнь, Директор наконец позволил Мартину осуществить месть, о которой тот так долго мечтал. Он сообщил ему имя и координаты террориста, соорудившего бомбу, которая убила его отца.
Мартин Линдрос выполнил полученные от ЦРУ инструкции до последней буквы и проявил недюжинное самообладание, когда в конечном итоге влепил террористу пулю прямо между глаз. Был ли этот человек тем самым, который заминировал автомобиль? Полной уверенности на этот счет не было даже у Директора, но – какая разница! Он был террористом, это точно, и в свое время заложил бомбу не в одну машину. Его больше нет. На свете стало меньше одним террористом, зато Мартин Линдрос по ночам мог спать спокойно, с сознанием того, что его отец отомщен.
– Понимаешь, как ловко Борн обставил нас? – говорил он теперь. – Ведь это именно он вызвал окружную полицию, как только увидел ваши мигалки. Борн знал, что твоя юрисдикция не распространяется на эту территорию, если только ты не работаешь в контакте с ЦРУ.
– К сожалению, ты прав. Обставил он нас по высшему классу, – согласился, делая глоток солодового виски, детектив Гаррис из полиции штата Вирджиния. – Но, может быть, французам повезет больше, чем нам?
– Что с них взять, с лягушатников! – мрачно ответил Линдрос.
– Пусть лягушатники, но хотя бы иногда могут же они сделать хоть что-нибудь толковое!
Линдрос и Гаррис сидели в «Лягушачьей заводи» на Пенсильвания-авеню. В этот час бар был полон студентов из Университета Джорджа Вашингтона. Уже больше часа Линдрос разглядывал голые проколотые пупки и аппетитные, обтянутые короткими юбчонками задницы девиц, которые были на два десятка лет моложе его. Ему думалось о том, что в жизни любого мужчины неизбежно наступает время, когда, поглядев в зеркало заднего вида, осознаешь, что молодость осталась позади.
– Почему мир устроен так, что нельзя всегда оставаться молодым? – проговорил он.
Гаррис рассмеялся и, подозвав официанта, заказал еще выпивки.
– Ты находишь это смешным?
Крики, взаимные упреки и обвинения, а затем – ледяное молчание и едкие замечания в адрес друг друга остались позади. Поняв, что исправить уже ничего нельзя, мужчины махнули на все рукой и решили в этот вечер напиться до чертиков.
– Да, мне это кажется дьявольски смешным, – ответил Гаррис, освобождая на столе место для принесенных бокалов с виски. – Ты ностальгируешь по бабам и думаешь, что жизнь окончена. Но причина твоей печали – не тоска по бабам, Мартин, хотя признаюсь тебе как на духу: когда мне предоставлялся шанс завалить какую-нибудь девицу, я его никогда не упускал.
– Так в чем же причина, умник?
– Просто мы проиграли, вот и все. Мы ввязались в игру с Джейсоном Борном, и, начиная с воскресенья, он обвел нас вокруг пальца уже шесть раз. Впрочем, должен признать, у него для этого имелись чертовски веские основания.
Линдрос выпрямился на стуле и поплатился за это опрометчивое движение тем, что у него закружилась голова. Он приложил ладонь к виску.
У Гарриса была дурацкая привычка. Отпив из бокала, детектив, прежде чем проглотить виски, полоскал им рот. А когда он его все же глотал, в горле у него булькало.
– Я думаю, что Конклина и Панова убил не Борн.
– Ради бога, Гарри, не заводи эту песню снова! – с мучительным стоном выдавил из себя Линдрос.
– Я буду твердить это до посинения, и мне непонятно только одно: почему ты не хочешь об этом даже слышать.
Линдрос поднял голову.
– Ладно, ладно. Рассказывай, почему ты считаешь Борна невиновным.
– Хочешь знать?
– Ну я же спросил тебя!
Несколько секунд Гаррис молчал, погрузившись в свои мысли, а затем пожал плечами, вытащил из кармана бумажник и, достав оттуда сложенный вчетверо лист, развернул его и положил на стол.
– Вот из-за этого парковочного талона.
Линдрос взял бумажку и прочитал то, что там было написано.
– Талон выписан на какого-то доктора Феликса Шиффера, – проговорил он, подняв непонимающий взгляд на детектива.
– Феликс Шиффер пропал без вести, – сообщил Гаррис. – Я бы и не услышал о нем, но в этом месяце мы активно занимались розыском пропавших без вести, и один из моих людей, попытавшись найти хотя бы какой-то след этого Шиффера, – Гаррис постучал пальцем по бумажке, – потерпел полное фиаско. Тогда за дело принялся я. Мне пришлось изрядно попотеть, но в конце концов я понял, почему моему человеку не удалось отыскать его. Оказалось, что вся почта, адресованная Шифферу, переправлялась Алексу Конклину.
Линдрос потряс головой.
– Ну и что?
– А то, что, попытавшись пробить этого доктора Шиффера через компьютерные базы данных, я наткнулся на глухую стену.
В голове у Линдроса стало проясняться.
– Какую стену? – спросил он.
– Стену, возведенную правительством Соединенных Штатов. – Гаррис вылил в рот остававшееся в стакане виски и с громким бульканьем проглотил. – Доктора Шиффера словно закопали в вечную мерзлоту. Не знаю, во что, черт побери, ввязался Конклин, но это что-то было запрятано так глубоко, что об этом, готов поспорить, не знали даже его люди. – Полицейский решительно мотнул головой. – Нет, Мартин, его убил не спятивший агент, не его старый друг Борн. Я готов держать пари, что прав, и поставить на кон собственную жизнь.
Степан Спалко поднимался на своем персональном лифте в штаб-квартире «Гуманистов без границ». Он находился в приподнятом настроении. Если не считать неожиданных осложнений с Ханом, все шло по плану. Чеченцы были полностью в его руках – умные, бесстрашные и готовые отдать жизнь за свое дело. Что касается Арсенова, то он, помимо всего прочего, еще являлся преданным и дисциплинированным командиром. Именно поэтому для ликвидации Халида Мурата Спалко выбрал именно его. Мурат не до конца доверял Спалко, у него был острый нюх на любую двуличность. Но теперь Мурата нет, и Спалко не сомневался: чеченцы сделают все в точности так, как велит он. А за океаном откинул копыта мерзавец Александр Конклин, и ЦРУ обвинило в его смерти Джейсона Борна. Одним выстрелом – двух зайцев! Теперь главными проблемами остаются оружие и Феликс Шиффер. Спалко ощущал зуд, желание немедленно приняться за дело, которое необходимо довести до конца. Он чувствовал, что выбивается из графика; сделать оставалось еще очень многое.
Лифт остановился перед дверью, открыть которую можно было лишь с помощью магнитного ключа, который он постоянно носил с собой. Открыв ее и войдя в залитый солнцем холл его частной квартиры, Спалко подошел к окнам, выходившим на Дунай, зеленый массив острова Маргит и город, раскинувшийся внизу. Он стоял и смотрел на здание парламента, думая о том времени, когда немыслимая сила окажется наконец в его руках. Солнечные лучи танцевали на средневековом фасаде, ажурных, летящих по воздуху контрфорсах, старинных куполах и шпилях. В этих стенах ежедневно собирались люди, обладающие властью, и занимались никчемной, пустопорожней болтовней. Грудь мужчины раздулась. Только он, Спалко, знает, где в этом мире находится подлинная власть! Он протянул руку вперед и сжал ладонь в кулак. Скоро они все будут у него вот тут – и американский президент в своем Белом доме, и российский президент в своем Кремле, и шейхи в своих блещущих великолепием арабских дворцах! Скоро они все узнают, что такое настоящий СТРАХ!
Спалко разделся и прошел в огромную, роскошную ванную комнату, выложенную плиткой цвета ляпис-лазури. Встав перед восемью соплами, из которых вырывались тугие струи воды, он принял душ и терся мочалкой до тех пор, пока не покраснела кожа. Затем Спалко вытерся большим, толстым, белоснежным турецким полотенцем и оделся в джинсы и синюю хлопчатобумажную рубашку.
Подойдя к кофеварке, стоящей на сияющем стеклом и хромом баре, Спалко нацедил себе чашку свежесваренного кофе, добавил сахара и взбитых сливок, которые вынул из низкого холодильника. Потягивая кофе, он пару минут стоял неподвижно, позволив себе роскошь хотя бы в течение этого короткого времени не думать вообще ни о чем. Сегодня его ожидало так много различных приятных вещей!
Поставив чашку на полку бара, Спалко надел мясницкий клеенчатый фартук, а свои любимые, начищенные до зеркального блеска легкие кожаные туфли сменил на зеленые резиновые сапоги. Затем он снова взял чашку и подошел к обшитой деревом стене. Рядом с ней стоял маленький стол с единственным выдвижным ящиком, внутри которого находилась коробка с резиновыми медицинскими перчатками. Мурлыча себе под нос какую-то мелодию, Спалко вытащил одну пару и натянул перчатки на руки. Экипировавшись столь необычным образом, он нажал кнопку на стене, и две деревянные панели скользнули в разные стороны, открыв проход в соседнюю комнату. Это помещение разительно контрастировало с апартаментами, в которых обитал сам Спалко. Стены из черного бетона, пол, выложенный белой плиткой, а посередине комнаты – углубление в полу и широкий, диаметром примерно в полметра, водосток, забранный решеткой. На одной из стен – катушка с намотанным на нее пожарным брандспойтом. Потолок выложен звуконепроницаемыми плитами. Вся обстановка состояла из деревянного стола, покрытого темными пятнами от крови и глубокими царапинами, а также кресла дантиста, несколько переделанного, в соответствии с пожеланиями Спалко. Позади кресла располагалась трехъярусная хирургическая тележка, а на ней, выложенные в несколько рядов, – сверкающие стальные инструменты самого что ни на есть зловещего вида: прямые, загнутые наподобие крючьев, зазубренные.
В кресле голый, как в первый день жизни, сидел Ласло Молнар. Его руки и ноги были схвачены широкими кожаными ремнями. Лицо и тело Молнара были покрыты порезами, кровоподтеками, опухолями, глаза провалились и были обведены черными кругами.
Спалко вошел бодро и деловито, как входит в палату к больному врач.
– Мой дорогой Ласло, должен вам сказать, что у вас несколько усталый вид. – Он остановился рядом с креслом и поэтому заметил, как ноздри Молнара расширились, когда тот ощутил аромат кофе. – Впрочем, чему тут удивляться, не правда ли? Ночь у вас выдалась довольно беспокойная. Совсем не такая, на какую вы рассчитывали, отправляясь в оперу, да? Однако не беспокойтесь, потеха еще только начинается. – Спалко поставил чашку на тележку и взял с ее поверхности один из инструментов. – Да, вот этот, я думаю, подойдет.
– Что… Что вы собираетесь делать? – тонким, надтреснутым голосом спросил Молнар.
– Где доктор Шиффер? – ровным, повседневным тоном проговорил Спалко.
Голова Молнара дернулась из стороны в сторону, челюсти, щелкнув зубами, сомкнулись, словно для того, чтобы не позволить словам вырваться наружу.
Спалко опробовал пальцем лезвие инструмента.
– Откровенно говоря, я не понимаю причин, заставляющих вас упорствовать, Ласло. Оружие уже у меня, хотя доктор Шиффер пока где-то пропадает…
– Выхвачен прямо у вас из-под носа, – прошептал Молнар.
Спалко с улыбкой вонзил острие инструмента в тело узника, и из груди Молнара вырвался пронзительный крик боли.
Сделав шаг назад, мучитель поднес к губам чашку с кофе и сделал глоток.
– Как вы уже наверняка успели убедиться к настоящему времени, эта комната абсолютно звуконепроницаема. Никто вас не услышит, никто не придет вам на помощь, и уж тем более Вадас. Он даже не знает о том, что вы исчезли.
Взяв с тележки другой инструмент, напоминающий штопор, Спалко ввинтил его в предплечье Молнара, заставив того издать еще один дикий крик.
– Так что, как видите, надеяться вам не на что, – проговорил Спалко. – Единственный выход для вас – это сообщить мне интересующую меня информацию. Так уж сложилось, Ласло, что теперь я – ваш единственный друг, и только я могу вас спасти. – Взяв Молнара за подбородок, он приподнял его голову и поцеловал в перепачканный кровью лоб. – Только я по-настоящему люблю вас.
Молнар закрыл глаза и снова отрицательно мотнул головой. Спалко смотрел на его лицо.
– Я не хочу причинять вам боль, Ласло. Вы ведь знаете это, не правда ли? – Голос Спалко звучал почти нежно. – Но ваше упрямство заставляет меня нервничать. – Он возобновил пытку, продолжая говорить: – Я вот думаю, до конца ли вы понимаете ситуацию, в которой оказались? Эту боль, которую вы ощущаете, причиняет вам Вадас, а не я. Это благодаря Вадасу вы попали в такую переделку. Конклин, конечно, тоже виноват, но он уже мертв.
Рот Молнара широко открылся в ужасающем вопле, обнажив черные провалы там, где еще вчера были зубы, медленно и мучительно вырванные Спалко.
– Позвольте заверить вас, что, пусть и без большой охоты, я намерен продолжать работать над вами, – с сосредоточенным видом проговорил Спалко. Для него было важно, чтобы, даже несмотря на страшную боль, его слова доходили до сознания Молнара. – Ваши страдания суть результат вашего же собственного упрямства. Неужели вам не понятно, что за все это должен расплачиваться Вадас?
Спалко сделал небольшую передышку. Перчатки на его руках были залиты кровью, а сам он дышал так тяжело, будто только что взбежал без лифта на третий этаж. Допрос с пристрастием был хотя и чрезвычайно приятной, но все же утомительной работой. Молнар еле слышно хныкал.
– О чем вы думаете, Ласло? Вы молитесь Богу, которого не существует и который не может поэтому вас защитить. А между тем русские говорят: на Бога надейся, а сам не плошай. – Спалко улыбнулся своему пленнику, как близкому и доверенному другу. – А уж кому об этом знать, как не русским, а? Их история написана кровью. Сначала – цари, потом – аппаратчики. Можно подумать, партийные бюрократы хоть чем-то лучше, чем череда тиранов!
Вот что я вам скажу, Ласло. Может, русские и потерпели полный крах в политике, но в том, что касается религии, они полностью правы. Религия – любая религия! – это сплошной обман и профанация. Это иллюзия для слабаков, нытиков, для овец, которые не способны повести за собой и могут только покорно, сбившись в стадо, следовать за другими. И знаете, куда приведут его те, другие? На бойню, можете мне поверить. – Спалко скорбно покачал головой. – Нет, Ласло, единственное, что реально, – это власть. Деньги и власть. Вот что имеет значение в этом мире, все остальное – прах.
За то время, пока продолжалась эта лекция, выдержанная в беспечном, дружеском тоне, Молнар немного пришел в себя. Однако его глаза расширились в паническом страхе, когда мучитель вновь заговорил:
– Только вы сами можете помочь себе, Ласло. Скажите мне то, что я хочу знать. Скажите мне, где Вадас прячет Феликса Шиффера.
– Прекратите! – выдохнул Молнар. – Пожалуйста, прекратите!
– Я не могу прекратить, Ласло, теперь-то вы должны это понимать. Теперь все зависит только от вас. – Словно желая наглядно проиллюстрировать свои слова, Спалко поднес к груди жертвы новый пыточный инструмент. – Только вы можете заставить меня остановиться.
Во взгляде Молнара читалась растерянность. Он оглянулся по сторонам, будто только сейчас осознал, что с ним происходит. Спалко, не сводивший с него глаз, все понял и довольно ухмыльнулся. Ему не раз доводилось наблюдать подобную реакцию во время удачно заканчивающегося допроса. Объект не сдавался до конца, сопротивляясь так долго, как только это возможно, столько, сколько способно выдержать сознание. А потом, в какой-то момент, оно, как растянутый резиновый бинт, достигало своего предела, и в нем происходил перелом, возникала новая реальность – реальность, созданная тем, кто ведет допрос.
– Я не…
– Расскажите мне все, Ласло, – бархатным голосом заговорил Спалко. Его обтянутый резиной палец ласково стер кровь с брови Молнара. – Расскажите, и все это тут же закончится, как страшный сон.
Глаза Молнара закатились под веки.
– Вы обещаете? – по-детски спросил он.
– Верьте мне, Ласло. Я – ваш друг. Я не меньше вас хочу, чтобы вашим мучениям пришел конец.
Молнар плакал, и из его глаз падали крупные слезы. Они текли по щекам и становились розовыми от крови. А потом он стал всхлипывать, чего не делал с тех пор, когда был ребенком.
Спалко молчал. Он знал, что наступил переломный момент. Теперь – либо все, либо ничего. Либо Молнар шагнет в пропасть, к краю которой его заботливо подвел Спалко, либо впадет в ступор и полностью потеряет чувствительность к боли.
Тело Молнара сотрясали конвульсии, голова откинулась назад, лицо было серым и съежившимся, глаза, наполненные слезами, еще глубже запали в глазницах. От розовощекого и слегка выпившего обожателя оперы, которого люди Спалко вытащили из «Подвала», не осталось и следа. Он превратился в другого человека и был полностью сломлен.
– Да простит меня Господь! – хрипло прошептал Молнар. – Доктор Шиффер – на Крите. – После этого, невнятно бормоча, он продиктовал адрес.
– Вот славно! Вот хороший мальчик! – ласковым голосом похвалил его Спалко. Теперь последний кусочек головоломки встал на место. Сегодня же вечером он с необходимым оборудованием отправится в путь, чтобы найти Феликса Шиффера и выудить из него информацию, необходимую для организации атаки на отель «Оскьюлид».
Спалко бросил инструмент на тележку, и от металлического звука Молнар издал звук испуганного животного. Его налитые кровью глаза вращались в глазницах, он был готов снова расплакаться.
Медленно, аккуратно Спалко поднес к его губам чашку с остатками кофе и с безразличием наблюдал за тем, как его жертва, давясь, глотает горячий сладкий напиток.
– Вот оно, избавление! Наконец-то! – негромко проговорил Спалко, и никто не взялся бы сказать, к кому он обращался – к Молнару или к самому себе.
Глава 13
В ночное время будапештский парламент напоминал старинный щит, наподобие тех, которыми мадьяры пользовались в стародавние времена, отражая набеги варварских орд. Обычному туристу, которому размеры и красота этого здания внушали благоговейный трепет, оно казалось необъятным, неподвластным воздействию времени и несокрушимым. Однако Джейсону Борну, только что прибывшему сюда после своего чудовищного путешествия по маршруту Вашингтон – Париж – Будапешт, парламент показался не более чем сказочным дворцом из детской иллюстрированной книжки, эдаким пряничным домиком из белоснежного камня и светлой меди, который может в любой момент рассыпаться под грузом ночной темноты.
Таксист высадил Борна у торгового центра «Маммут», где он намеревался купить себе новую одежду. Настроение у Борна было препаршивое. Он въехал в страну под именем Пьера Монфора, курьера французского военного ведомства, и поэтому пограничный контроль на венгерской границе прошел без малейших затруднений. Однако теперь, прежде чем появиться в гостинице под видом Алекса Конклина, ему было необходимо избавиться от военного мундира.
Борн купил кордовые брюки, синюю хлопчатобумажную рубашку, черную шерстяную водолазку, черные ботинки на тонкой подошве и короткую кожаную куртку на манер тех, которые носят военные летчики. Он походил мимо бесчисленных магазинчиков, из которых состоял торговый центр, лавируя в плотном потоке покупателей, частично поглощая исходящую от них энергию и впервые за много дней ощущая себя частичкой большого мира.
Внезапно настроение Борна улучшилось, и он тут же понял почему: ему наконец удалось разгадать загадку Хана. Конечно же, этот человек не был Джошуа, зато был великолепным актером. Кто-то неизвестный – либо сам Хан, либо тот, кто его нанял, – вознамерился добраться до Борна и устроить ему потрясение столь сильное, чтобы он растерялся, утратил концентрацию и позабыл об убийстве Алекса Конклина и Мо Панова. По-видимому, они рассуждали следующим образом: если им не удается убить его, они могут направить его по ложному следу, заставив пуститься на поиски несуществующего сына-призрака. А вот откуда Хану или его хозяину стало известно о Джошуа, еще предстоит выяснить.
Теперь, когда Борн перевел загадку в плоскость вопроса, требующего рационального решения, логически мыслящей части его мозга оставалось лишь расчленить проблему на составные части и, проанализировав их, разработать план контратаки.
Борн нуждался в информации, получить которую он мог только от Хана. Нужно было переломить ход событий в свою пользу, заманить Хана в ловушку. Первым делом необходимо, чтобы Хану стало известно о его местонахождении. Борн не сомневался, что в настоящее время Хан находится в Париже, ведь он знал, куда держал путь самолет авиакомпании «Раш-Сервис», вылетавший из Вашингтона. Хан, возможно, даже слышал новость о «гибели» Борна на шоссе А1. Однако он, как и сам Борн, был умелым хамелеоном, в совершенстве владеющим искусством перевоплощения и обманных маневров. Окажись Борн на его месте, он первым делом стал бы искать нужную ему информацию в Кэ д’Орсей.
Через двадцать минут Борн вышел из огромного здания торгового центра, сел в такси, которое только что высадило предыдущего пассажира, и вскоре машина уже затормозила под внушительным каменным портиком отеля «Великий Дунай».
Чувствуя себя так, словно он не спал по меньшей мере неделю, Борн пересек вестибюль отеля, сияющий полированным мрамором, подошел к стойке регистрации и представился Александром Конклином.
– Мистер Конклин? – расплылся в гостеприимной улыбке администратор. – А мы вас ждем. Не соблаговолите ли подождать минутку?
С этими словами служащий скрылся в задней двери, и через несколько секунд оттуда появился управляющий отелем.
– Добро пожаловать, добро пожаловать! Меня зовут господин Хазас, и я – полностью в вашем распоряжении. – Это был толстенький коротышка с расчесанными на пробор темными волосами и тонкими, будто нарисованными карандашом, усиками. Он протянул Борну пухлую теплую руку. – Рад познакомиться с вами, мистер Конклин. Прошу вас, – сделал он приглашающий жест, – пойдемте со мной, у меня для вас кое-что есть.
Управляющий провел Борна в свой кабинет, подошел к сейфу и достал оттуда пакет, размером с коробку для обуви. Перед тем как передать ее Борну, коротышка попросил его расписаться в получении. На коробке печатными буквами значилось: «АЛЕКСАНДРУ КОНКЛИНУ. ПЕРЕДАТЬ В СОБСТВЕННЫЕ РУКИ».
– Это было доставлено курьером, – пояснил управляющий, когда Борн поинтересовался, почему на посылке нет почтовых марок.
– От кого посылка? – спросил Борн.
Господин Хазас беспомощно развел руками:
– Боюсь, у меня нет ответа на этот вопрос.
Борн почувствовал прилив злости.
– Что значит «нет ответа»? Я полагаю, служащие отеля обязаны вести записи относительно того, от кого они принимают посылки для клиентов!
– Вне всякого сомнения, мистер Конклин, и мы всегда скрупулезно придерживаемся правил. Однако в данном случае – сам не знаю, как такое стало возможным! – никаких записей не осталось. – Вновь разведя руками, управляющий виновато улыбнулся.
После трех дней непрерывной борьбы за свою жизнь, в ходе которой один шок то и дело сменялся другим, Борн почувствовал, что терпение его окончательно иссякло и он уже не в состоянии сдерживать рвущуюся наружу ярость. Пинком ноги он захлопнул дверь, схватил Хазаса за отвороты пиджака и впечатал его спиной в стену с такой силой, что глаза управляющего едва не выскочили из глазниц.
– Мистер Конклин, – заикаясь, пробормотал тот, – я не…
– Мне нужны ответы! – рявкнул Борн. – Немедленно!
Перепуганный насмерть, господин Хазас едва не плакал.
– Но у меня их нет! – Его пальцы дрожали. – Вон… вон книга регистрации входящей почты… Можете убедиться сами…
Борн отпустил управляющего, ноги которого тут же подломились, отчего он сполз на пол. Не обращая на него внимания, Борн подошел к письменному столу и взял лежащую там амбарную книгу. Записи в ней были сделаны двумя разными почерками: один был с затейливыми завитушками, другой – нервный, неразборчивый. Видимо, они принадлежали разным администраторам, один из которых дежурил днем, а второй – в ночную смену. Борн слегка удивился тому, что он, как оказалось, понимает венгерский язык. Повернув книгу так, чтобы свет падал на нее под определенным углом, он внимательно осмотрел страницы на предмет подчисток и вырванных страниц, но не обнаружил ничего подозрительного.
Вернувшись к управляющему, Борн рывком поднял его на ноги.
– Как вы можете объяснить тот факт, что эта посылка оказалась не зарегистрирована? – спросил он.
– Мистер Конклин, я лично находился здесь, когда ее доставили. – Лицо господина Хазаса было бледным, глаза – широко открыты от страха. – То есть это был как раз день моего дежурства. И клянусь вам, коробка, словно ниоткуда, возникла на стойке регистрации. Она просто взяла и появилась. Ни я и ни один из моих подчиненных не видели человека, который ее принес. Это произошло в полдень, когда постояльцы выезжают, – самый напряженный час, и все мы были очень заняты. Тот, кто принес эту посылку, видимо, специально хотел сделать это анонимно, оставшись незамеченным, другого объяснения я не нахожу.
Без сомнения, он прав. Злость Борна моментально улетучилась, уступив место чувству вины за то, что он ни за что ни про что накинулся на этого совершенно безвредного человека.
– Примите мои извинения, господин Хазас. У меня был тяжелый день и много довольно неприятных встреч.
– Конечно, сэр. – Трясущимися руками Хазас пытался привести в порядок свой галстук и пиджак, искоса поглядывая на Борна и словно опасаясь нового нападения с его стороны. – Конечно… Всем нам время от времени приходится нелегко. – Он кашлянул. Судя по всему, толстяку наконец удалось справиться с волнением и обрести внутреннее равновесие. – Могу порекомендовать вам воспользоваться услугами нашего оздоровительного центра. Горячая сауна, массаж – все это поможет вам расслабиться и успокоить нервы.
– Весьма любезно с вашей стороны, – ответил Борн. – Возможно, я воспользуюсь вашим предложением чуть позже.
– Центр работает до девяти часов вечера, – добавил господин Хазас. Получив от этого сумасшедшего вразумительный и вежливый ответ, он окончательно успокоился. – Однако я могу позвонить туда и попросить, чтобы сегодня специально для вас они повременили с закрытием.
– Нет, пожалуй, не стоит, хотя все равно спасибо. Распорядитесь, пожалуйста, чтобы мне в номер принесли зубную щетку и пасту. Свои я не захватил.
С этими словами Борн открыл дверь и вышел.
Как только за ненормальным постояльцем закрылась дверь, Хазас трясущимися руками выдвинул ящик стола и вынул оттуда бутылку шнапса. Наполняя рюмку, он случайно выплеснул немного жидкости на журнал регистрации почты, но сейчас его это не волновало. Одним махом коротышка опрокинул рюмку в горло, и спиртное огненной дорожкой потекло по направлению к его желудку. Затем, немного успокоившись, Хазас снял трубку телефона и набрал городской номер.
– Он прибыл менее десяти минут назад, – проговорил управляющий в трубку. Ему не было надобности представлять себя. – Что я о нем думаю? Я думаю, что он – сумасшедший. Пожалуйста, готов пояснить. Этот маньяк едва не задушил меня, когда я отказался ему сообщить, кто принес посылку.
Трубка скользила в его мокрой от пота ладони, и Хазасу пришлось держать ее обеими руками. Он налил в рюмку еще на два пальца шнапса.
– Разумеется, я не сказал ему, а записи о доставке не существует. Я лично проследил за этим. Я дал ему журнал регистрации, и он тщательно изучил его. – В течение нескольких секунд управляющий внимательно слушал собеседника, а потом сказал: – Он отправился в свой номер. Да, сэр, я в этом уверен.
Затем Хазас повесил трубку и тут же набрал еще один номер. Другому своему хозяину – гораздо более страшному, нежели предыдущий, – он сообщил ту же информацию, а закончив разговор, без сил рухнул в кресло и закрыл глаза. «Слава богу, моя роль в этом спектакле окончена», – пронеслось в его голове.
Лифт поднял Борна на самый верхний этаж гостиницы. Открыв ключом дверь из полированного тикового дерева, он вошел в просторный одноместный номер, отделанный великолепными тканями. За окнами, погруженный в темноту, шелестел невидимыми листьями парк, разбитый здесь еще сто лет назад. Остров назвали в честь Маргит, дочери короля Белы IV, которая в XIII веке жила в женском доминиканском монастыре. Оставшиеся от него руины до сих пор белели в лунном свете на восточном берегу острова. Раздеваясь и небрежно бросая вещи на пол, Борн направился в ванную комнату. Коробку он, так и не открыв, бросил на кровать.
В течение десяти благословенных минут он наслаждался душем, неподвижно стоя под струями обжигающе горячей воды, а потом намылил тело и стал соскребать с себя грязь и остатки грима. Борн осторожно прикасался к своим ребрам, к груди, пытаясь оценить, насколько серьезны травмы, полученные в схватке с Ханом. Правое плечо воспалилось, поэтому на протяжении еще десяти минут он осторожно массировал и растирал его. Борн едва не вывихнул плечо окончательно, когда цеплялся за железный поручень автоцистерны, и сейчас на каждое прикосновение оно отзывалось мучительной болью. Похоже, он все-таки порвал себе какие-то связки, но в данный момент поделать с этим ничего было нельзя – разве что стараться не напрягать эту руку.
Выключив горячую воду, Борн постоял три минуты под ледяной, а затем вышел из душа и насухо вытерся. Завернувшись в роскошный халат, он сел на кровать и открыл коробку. Внутри оказался пистолет с запасом боеприпасов. И снова, уже не в первый раз, он мысленно задал вопрос: «Алекс, во что же такое ты ввязался?»
Дата добавления: 2015-08-28; просмотров: 27 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |