— Я просто констатирую факт, Тим. Твоя подружка ненормальная.
Как хочется ударить Лиллу, стереть с ее лица самодовольную улыбочку. Впервые в жизни я готов врезать женщине. Анна предостерегающе кладет руку мне на плечо.
— Да, может быть, я ненормальная, — тихо говорит она. — Не знаю. Наверное, действительно не стоит проводить столько времени на чердаке и жить воспоминаниями. И агорафобия — это, конечно, тоже нехорошо… — девушка вздергивает подбородок. — Но я никому не желаю зла и ни на кого не набрасываюсь, Лилла. Ничего не порчу и не разрушаю. Не пишу ужасные фразы на стенах и не подбрасываю пауков в постель.
— Да ладно, — фыркает Лилла. — И ты думаешь, что тебе кто-то поверит?
— А я очень надеюсь, что поверишь в первую очередь ты. Знаешь, я действительно решила, по крайней мере на какое-то время, что схожу с ума. Я думала, что сама подбросила Тиму пауков и исписала стены, пусть даже совершенно этого не помнила. Я думала, что я ненормальная, как ты говоришь. Но когда я узнала, что вы с Маркусом уже давно знакомы, то задумалась и поняла, что ты врешь, Лилла. И мне и Тиму. Зачем?.. И теперь нам интересно, что ты затеяла.
— Знаешь, что еще нам интересно? — вмешиваюсь я. — Вот.
Достаю рваную, исцарапанную фотографию и кладу на стол, чтобы всем было видно. Столь откровенная жестокость шокирует.
У Лиллы отвисает челюсть, но она быстро справляется с собой.
— Что, теперь ты роешься в моих вещах? — язвительно спрашивает она. — Сначала Анна полезла на «Фейсбук», теперь ты обыскиваешь мою сумку. Потрясающе!
— Я не рылся в твоей сумке. Ты сама случайно выбросила фотографию на стол, когда мы ездили в Мэнли. Я увидел ее, когда наводил за тобой порядок. Совсем как в тот раз, когда нам пришлось убирать пауков. Или смывать краску со стены.
— Наводил за мной порядок? — ядовито переспрашивает Лилла. — Порядок? Нет, Тим, ты не прав. Не я это начала. Вы с Анной полезли в мои…
— Ради Бога. — Маркус встает. — Я вижу, что ситуация выходит из-под контроля. Вы на грани истерики. Если хотите знать мое мнение, сейчас вы все похожи на ненормальных. Давайте поговорим завтра, на трезвую голову.
— Маркус, подожди. Помолчи, — внезапно вмешивается Фиона. До сих пор она молча сидела, глядя на экран лэптопа.
Она поворачивается к Лилле:
— Здесь сказано, что твоя фамилия Бьюкенен.
— Да, и что?
— Как зовут твою мать?
Лилла в растерянности.
— Что? Зачем тебе?
— Хейзел, — отвечаю я. — Хейзел Бьюкенен.
— Хейзел Бьюкенен, — Фиона поворачивается к Маркусу, выпрямляется, ее голос звучит резко и настойчиво: — Я так и знала, что где-то уже слышала эту фамилию. Господи, Маркус, мы открыли специальный счет по просьбе отца Анны, Стивена Лондона, помнишь? Он просил строгой конфиденциальности. Ну, разумеется, ты помнишь! Двести долларов в месяц на имя Хейзел Бьюкенен. В его завещании указано, что сумма будет бессрочно выплачиваться из наследства…
Маркус роняет голову на руки.
— Что?
— Где вы познакомились? — спрашивает Фиона, беря брата за руку. — Маркус, послушай. Где ты встретил Лиллу?
— Не отвечай, — требует Лилла, хватая Маркуса за другую руку. Тот переводит взгляд с сестры на нее, потом обратно. Лилла дерзка и надменна, как всегда, но в ее глазах появляется нечто новенькое. Отчетливый проблеск страха.
— Это никого не касается!
Маркус вырывается.
— Я тебе отвечу, — говорит он Фионе. — Мы познакомились на похоронах Стивена Лондона.
— Ну конечно, — отвечает та. — На похоронах. Разумеется. Значит…
— На похоронах папы? — перебивает Анна.
Маркус кивает.
— Но… — Анна смотрит на Лиллу. — Что ты там делала? Ты не была знакома с моим отцом. Зачем ты пошла на похороны?
Лилла не отвечает. Она поигрывает с ножом, лежащим в центре стола, то прижимая рукоятку, так что лезвие задирается в воздух, то отпуская.
— Лилла, отвечай, — требует Анна.
— Ты права, — говорит та. — Я с ним совсем не была знакома. Мы никогда в жизни не встречались. Ни разу.
— Так зачем же ты пришла на похороны?!
На губах Лиллы появляется странная улыбка.
— Я имела полное право туда пойти.
— Полное право? Это как? — В голосе Анны звучит отвращение. — Лилла, что ты за человек? Ты охотишься за деньгами? Вот что тебе нужно? Деньги? Или… или ты просто любишь травить тех, у кого горе? Людей, у которых случилась беда? Что за игру ты затеяла?
— Беда? — переспрашивает Лилла, по-прежнему не отрывая взгляда от ножа. На вид она спокойна, но я вижу, что пальцы у нее подрагивают, а лицо напряжено. — Что ты вообще знаешь о бедах?
— О Господи. Я не собираюсь завязывать очередной нелепый спор. — Анна встает и обеими руками хлопает по столу, вынуждая Лиллу поднять глаза. — Я требую ответа. Какого черта ты делала на папиных похоронах?
Ответ Лиллы короток и драматичен. Она встает, и несколько секунд обе яростно смотрят друг на друга через стол. Потом Лилла испускает хриплый вопль, размахивается и что есть сил запускает бокалом в стену за спиной у Анны.
Анна вздрагивает, явно испуганная, качает головой и издает дрожащий смех.
— Ну ты и дура, Лилла. Вот дура. И мне нет до тебя дела. Какая разница, зачем ты сюда пришла и почему так меня ненавидишь. Я просто хочу, чтобы ты свалила из моего дома к чертовой матери.
Лилла тихонько стонет и качает головой, пока Анна говорит. Она зажимает уши руками, не в силах слушать.
— Эй! — окликаю я. Неприятно и страшно видеть ее такой. Как бы она ни отзывалась о душевном состоянии Анны, сейчас именно Лилла кажется сумасшедшей.
— Лилла?..
Она открывает глаза и вдруг — быстро и ловко, как кошка, которая гонится за мышью — хватает нож и бежит вокруг стола к Анне. Упершись рукой ей в грудь, Лилла толкает девушку так, что та всей тяжестью ударяется об стену.
— Я тебя ненавижу, Анна Лондон! Ненавижу тебя! Чтоб ты сдохла!
— Лилла! Стой!
— Нет!
Прежде чем кто-нибудь успевает вмешаться, она заносит нож над Анной. Мы дружно бросаемся вперед, чтобы остановить ее, но Фиона успевает первой.
— Я тебя ненавижу! Ненавижу! — визжит Лилла, раз за разом замахиваясь ножом, но гнев застит ей глаза, и удары принимает не Анна, а Фиона.
— Анна, Анна, ты цела? — кричит Тим, когда они с Маркусом оттаскивают Лиллу в другой конец комнаты.
— Да, — отвечает Анна. — Фиона ранена, она истекает кровью!
— Я вызову «скорую», — говорит Маркус. — И полицию.
Анна не смотрит на мужчин, она занята Фионой, но животные стоны Лиллы и сердитый голос Тима, который эхом отскакивает от стен, заставляют сердце бешено колотиться. В мыслях сплошной туман.
Повсюду кровь. На груди и на руках Анны. Кровь Фионы.
— О Господи, — выговаривает Фиона, сидя на полу. — Сколько крови. Боже мой.
Анна хватает со стола пачку салфеток, опускается на корточки и пытается зажать раны. Крови столько, что трудно понять, откуда она течет и как ее унять.
— Мне страшно, — жалуется Фиона. — Очень страшно.
— Не бойся, — говорит Анна, подавляя страх. — Все не так плохо, как кажется.
Маркус возвращается в столовую и говорит, что «скорая» едет. Прижавшись спиной к стене, Тим сидит в дальнем конце комнаты рядом с Лиллой, которую крепко держит за плечо. Маркус подходит и устраивается с другой стороны, придавив локтем запястье Лиллы. Жест откровенно враждебный, как будто она ему отвратительна. Словно Маркусу нестерпимо прикасаться к ней голыми руками.
Анна подсаживается ближе к Фионе. Нужно бы приподнять голову подруги, устроить ее поудобнее на коленях, но девушка боится усилить кровотечение. Она гладит Фиону по голове. Та хватает руку Анны, подносит к лицу и прижимается губами к ладони. Фиона впервые по своей воле притронулась к ней. Впервые позволила себе физическую близость. И при мысли об этом у Анны слезы наворачиваются на глаза.
— Прости, — говорит Фиона. — Мне очень жаль.
— Ш-ш, не говори глупостей. Тебе не за что просить прощения.
— Ничего бы не случилось, если бы не я.
— Нет-нет. Помолчи. Пожалуйста, успокойся.
— Я тебя бросила, — продолжает Фиона. — Бросила, когда умер Бенджамен. Ты осталась совсем одна…
— Ничего страшного, вполне понятно. Я бы тоже не выдержала.
— Нет, ты бы меня не бросила, — возражает Фиона и надолго закрывает глаза, так что Анна пугается, наклоняется над подругой и шепотом окликает.
Фиона морщится и поднимает веки. Анна благодарно сжимает ее руку и молится, чтобы «скорая» приехала побыстрей.
— Я струсила, — говорит Фиона. — Не выдержала твоей печали. Мне стало страшно. Я не могла тебе помочь. Вообще ничего не могла поделать. Поэтому и сбежала.
— Все хорошо, Фиона, — твердит Анна и плачет уже открыто. — Все хорошо. Ты не виновата.
— Я правда хотела помочь, — Фиона снова закрывает глаза и договаривает слабеющим голосом: — С тех пор как мы познакомились, я хотела помочь. Но вместо этого совершила самую страшную вещь на свете. Я тебя бросила, когда ты нуждалась в друзьях. Я тебя бросила.
В комнате стоит тишина, пока мы ждем приезда «скорой» и полиции. Лилла наконец перестала сопротивляться и обмякла, опустив голову.
Маркус сидит рядом, бледный, с округлившимися глазами, в поту. Он смотрит на Фиону, как будто пытается исцелить сестру силой мысли или боится, что она умрет, если он хоть на мгновение отведет глаза.
Внезапно Лилла поднимает голову и яростно глядит на Анну. Я предостерегающе сжимаю ее плечо, но Лилла не обращает на меня внимания и набирает побольше воздуха.
— Я имела полное право прийти на похороны!
Анна и Маркус одновременно выдыхают и напрягаются. Никто больше не желает слушать этот бред. Анна обращает к ней равнодушное лицо и холодно смотрит на Лиллу.
— Полное право, — повторяет та.
— Ладно. Как скажешь.
— Не хочешь знать, почему? — спрашивает Лилла. — Тебя не интересует, откуда у меня такое право?
— Честно говоря, нет, — отвечает Анна. — Расскажи полиции, если угодно.
Лилла улыбается и качает головой, как будто разговаривает с глупеньким ребенком.
— О-о, это очень интересно. Если бы ты только знала.
Анна вновь поворачивается к Фионе.
Я чувствую, как в Лилле нарастает раздражение. Она ненавидит, когда ее игнорируют. Она выпрямляется, и я крепче сжимаю пальцы. Лилла напряжена и взвинчена, готова к бою, как пистолет с взведенным курком, который вот-вот выстрелит.
— Он был и моим отцом! — восклицает она.
Анна резко вскидывает голову.
— Что?
— Стивен Лондон был моим отцом, — торжествующе и с ненавистью повторяет Лилла.
Словно от удара, Анна хватает воздух ртом и бледнеет.
— Ну что? Ты сама знаешь, что я не вру. По глазам вижу. Потому он и откупался от моей матери. — Лилла смеется и продолжает спокойно, даже дружески: — Если для тебя это шок, представь, каково мне. Я всю жизнь прожила, не зная, кто мой отец, пока мама не увидела фотографию в газете после аварии и не проболталась. Но тогда уже было поздно что-нибудь менять. Я опоздала на девятнадцать лет.
Я жду, что Анна возразит, скажет, что Лилла врет, но она молчит — просто сидит и смотрит в пустоту.
— Мама рассказала все. Надо же, какой сюрприз. После стольких лет жизни в паршивой квартирке я вдруг выяснила, что мой отец богат. Не просто богат, а очень богат, до неприличия богат. А самое неприятное, что у него есть еще одна дочь. Дочь, которую он любит.
Анна качает головой.
— Ну вот, — говорит Лилла, поднимает голову и неторопливо обводит взглядом комнату. — Тебе достались большой дом, частная школа, красивые платья. А мне двести баксов в месяц. Деньги за молчание. Несправедливо, правда? Если ты думаешь, что меня обделили финансово, то, поверь, на эмоциональном уровне дело обстояло еще хуже. Вынуждена признать, Анна, что твой дорогой папочка пренебрегал своими обязанностями. Я никогда с ним не разговаривала и не виделась. Ни разу за девятнадцать лет. Ни одного телефонного звонка, ни одного письма. Ничего. Ни шиша. Все получила ты, Анна. Твой папочка не возражал, если бы я вообще не родилась.
Это невообразимо. Безумие какое-то. Но Анна не спорит, не пытается защитить отца.
— Но я подумала, — продолжает Лилла, — я подумала, что бы он сказал сейчас. Если бы увидел тебя. Думаешь, он бы тобой гордился? В восемнадцать ты залетела. Утопила собственного ребенка. Живешь как отшельница. Боишься выйти из дому.
— Лилла, пожалуйста.
— Может быть, тогда он понял бы, что одарил вниманием не ту дочь. Столько денег, времени, сил… и посмотрите на нее. Ты просто даром занимаешь место. Совершенно бесполезный член общества. Психопатка.
Анна начинает плакать.
— Ты даже за родным сыном не смогла присмотреть как следует. Не смогла его уберечь!
— Лилла, — негромко и сердито говорю я и усиливаю нажим, подавляя желание ударить ее, сломать руку, раздробить кости. — Прекрати. Сейчас же. Я тебя предупреждаю.
— Но это же правда, Тим, — возражает она. — Анна такая дура, что даже забыла поставить коляску на тормоз, и Бенджамен свалился с причала.
Анна резко вскидывает голову.
— Что ты сказала?
— Что слышала. Я сказала, что…
— Нет, — перебивает Анна, и в голосе девушки звучат гнев и решимость, которые заставляют нас навострить уши. — Не то. Про Бенджамена и коляску. Повтори.
— С какой стати? Я уже и не помню, что сказала, — говорит Лилла, и я понимаю, что ей страшно. — И вообще не важно.
— Она сказала, что ты не поставила коляску на тормоз и она свалилась с причала, — произносит Маркус. Он поворачивается, чтобы взглянуть на Лиллу, и потрясенное недоверие на его лице сменяется откровенной ненавистью. — Вот что она сказала.
Лилла не сводит глаз с Анны.
Мы слышим сирены. По улице к Фэрвью торопятся машины. Ни Анна, ни Лилла не двигаются с места. Они смотрят друг на друга; атмосфера насыщена ненавистью и чем-то еще более страшным и глубоким. Чем-то таким жутким, что меня пробирает дрожь.
Они проводят несколько часов в полицейском участке. Снова и снова рассказывают, что случилось. Делают официальные заявления. Перебирают все подробности запутанной истории. Анна ничего не скрывает. Маркус лишь за полночь уезжает в больницу, чтобы навестить Фиону, и через час Анна получает сообщение.
Фиона потеряла много крови и лежит в реанимации, но раны не смертельны.
Мы сразу же идем наверх, как только возвращаемся в Фэрвью. Брезжит рассвет. Мы не разговариваем и двигаемся медленно, как старики. Я держу Анну за руку и касаюсь плеча, но она кажется равнодушной и отстраненной, вяло переступает ногами и смотрит в никуда, с бессмысленным выражением лица. Я хочу уложить ее в постель, заключить в объятия, сделать так, чтобы она перестала глядеть в пустоту. Вытащить Анну из душевного ада, в который она попала.
Но, вместо того чтобы пойти ко мне или к себе, она шагает в спальню Лиллы, подходит к кровати, поднимает подушки и простыни, как будто что-то ищет.
— Что ты делаешь?
— Ищу.
— Что?
— Не знаю.
Анна выдвигает ящики стола, открывает одну дверцу гардероба. Что-то заставляет девушку вскрикнуть и отшатнуться. Я подхожу ближе, чтобы посмотреть. На дверце изнутри — замысловатый фотоколлаж, и поначалу я не вижу в нем ничего пугающего. Но потом, присмотревшись, понимаю, что он сплошь состоит из фотографий Анны, ее родителей, Фэрвью. Вот все трое в парке, вот на пляже. И с каждого снимка вырезано изображение Анны. Иногда целиком, иногда только лицо. Эффект потрясающий. Аж мороз по коже.
— Пойдем-ка отсюда, — говорю я и беру девушку за руку, но Анна не обращает на меня внимания и поворачивается, окидывая взглядом комнату. Помедлив, она быстро направляется к полке в дальнем углу комнаты. На ней лежат какие-то черепки. Осколки красной керамики, белая подставка. Анна собирает их и держит обеими руками, словно пытаясь сложить.
— Анна, осторожно, — предупреждаю. — Порежешься.
Но она качает головой и отходит в сторонку. С ее губ срывается громкое рыдание. Анна медленно разжимает ладони, и черепки с дребезгом сыплются на пол.
Она вместе с Тимом идет наверх. Одетые, они ложатся на кровать и лежат обнявшись. Тим крепко прижимает ее к себе.
— Анна, — начинает он, — ты думаешь…
— Ш-ш, — перебивает она и берет Тима за руку. — Пожалуйста, не надо. Не сейчас. Я не могу. Просто не могу. Давай поспим. Поговорить можно потом.
— Ладно. Конечно. — Он целует Анну в затылок и обнимает крепче. Вскоре она слышит, как замедляется и выравнивается его дыхание. Значит, он заснул.
Она осторожно выскальзывает из объятий Тима и на цыпочках выходит из комнаты.
Когда я просыпаюсь, вторая половина кровати пуста. Нетрудно догадаться, куда делась Анна. Но сначала я иду вниз и варю кофе. Наполнив две кружки, отношу их на чердак.
Анна, скрестив ноги, сидит на полу, с одеяльцем Бенджамена на коленях. Она поднимает голову, смотрит на меня и устало улыбается.
— Доброе утро, — я останавливаюсь в дверях и протягиваю кружку. — Хочешь кофе?
Она кивает. Я подхожу и сажусь рядом.
Глаза у девушки покраснели и опухли. Видимо, она плакала. Волосы растрепаны и спутаны. Я отвожу с лица Анны прядь волос и заправляю за ухо.
— Ты в порядке?
Она качает головой.
— Ты спала хоть немного?
— Нет. — Анна пьет кофе, вздыхает и тихо говорит: — Наверное, надо убрать вещи Бенджамена. И, по-моему, пора уехать из Фэрвью.
Я киваю, как будто полностью согласен, хотя на самом деле не знаю, хорошо это или плохо. Анне стало хуже или лучше? И как теперь со мной? С нами обоими. Я даже не знаю, хочет ли она по-прежнему, чтобы мы оставались парой.
— Нам нужно поговорить, — произносит она.
— Да. Конечно.
— Может быть, прогуляемся?
— Прогуляемся?
— Знаешь скамейку у пруда? С видом на гавань. Раньше я любила туда ходить, когда грустила или просто хотела подумать. Давай посидим там.
— Как хочешь, — говорю я. — Но… ты уверена…
— Не важно. Хватит с меня, — устало, но решительно перебивает Анна. — Плевать, даже если будет панический приступ. Я должна поскорей отсюда вырваться.
Я беру ее за руку и крепко сжимаю.
— Тогда пойдем.
По пути мы почти не говорим. У Анны начинается приступ, как только мы переходим через дорогу. Она учащенно дышит, чуть не теряет сознание. Кожа бледнеет, на лбу выступает пот, все тело дрожит. Если бы я не знал, что это страх, то решил бы, что у бедняжки инфаркт.
— Ничего, ничего, — настаивает она, крепче цепляясь за мою руку. — Главное, не останавливайся.
Но мы не уходим далеко, потому что Анна вынуждена сесть на траву. Она подтягивает ноги и опускает голову на колени. Я сажусь рядом и обнимаю ее. Понятия не имею, что делать и как помочь. Я заговариваю, решив, что звук моего голоса может успокоить Анну, но та просит меня замолчать. Поэтому я просто сижу, жду и надеюсь, что мое присутствие по крайней мере приносит девушке облегчение. Наконец Анна начинает дышать ровнее. Она разжимает кулаки и поднимает голову.
— Ты в порядке?
— Мне лучше.
— Хочешь, вернемся домой?
— Нет.
Я помогаю ей встать, и мы движемся дальше. Медленно. Анна делает маленькие осторожные шажки и тяжело дышит, как будто прикладывает больше физических усилий, чем душевных. Еще довольно рано, но на улице уже кое-кто есть — любители утренних пробежек и люди в деловых костюмах, которые спешат к парому, боясь опоздать в город на работу. Они улыбаются, проходя мимо нас, и я понимаю, что, наверное, со стороны мы, растрепанные и неумытые, выглядим курьезно. Анна запинается и с трудом переводит дух, привалившись ко мне, словно не в состоянии идти без моей помощи.
Мы добираемся до скамейки и садимся бок о бок, соприкасаясь бедрами.
— Ты справилась.
Анна слабо улыбается.
— Еле-еле.
— И все-таки. По-моему, ты молодчина, Анна. Ты очень сильная.
Она кивает и смотрит на гавань. Ее лицо задумчиво; хотя пейзаж действительно красив, я понимаю, что на самом деле она ничего вокруг не замечает, потому что вспоминает минувший вечер. Думает про Лиллу. Про отца. Про свалившиеся на нее несчастья.
— По-твоему, это правда?
Я предпочел бы не затрагивать опасную тему — поговорить о погоде, о цвете воды, о чем угодно, только не о случившемся — но понимаю, что надежды нет.
— Думаешь, Лилла сказала правду?
Анна испускает долгий дрожащий вздох.
— Деньги, о которых упомянула Фиона… те, что по секрету платил мой отец… знаешь, тут я окончательно убедилась. В общем, я даже понимаю. Почему родители не ладили… почему мама злилась…
— Значит, Лилла — дочь твоего отца, твоя родная сестра?
— Сводная, — поправляет Анна. — Да… наверное.
Оба мы некоторое время молчим, погрузившись в собственные мысли.
— Но почему же она просто не пришла и не поговорила с тобой? Зачем устраивать черт знает что?
— Ты меня спрашиваешь? Мы с Лиллой, конечно, биологически родня, но ты знаешь ее лучше.
— Я тоже так думал, — с горечью признаю я. — А на самом деле нет. Лилла всегда была помешана на деньгах. Она мечтала о лучшей жизни. Когда она увидела, что у тебя большой дом и много денег, то буквально взбесилась от зависти. Если подумать, это очень печально… — я качаю головой. — Даже не верится.
— Бог с ними, с деньгами и с завистью, Тим. — Анна медлит и трет глаза. Она кажется измученной и подавленной. Сделав глубокий вдох, девушка продолжает: — Я хотела поговорить еще кое о чем. Об одной очень серьезной проблеме…
Ее лицо и интонации — и сознание того, что есть нечто более неприятное — вселяют в меня ужас.
— О какой? — неохотно спрашиваю я.
— Помнишь, что сказала Лилла про Бенджамена? Что коляска свалилась с причала, потому что не стояла на тормозе. Помнишь?
— Да, — я хмурюсь.
— А помнишь, я говорила тебе, что опустила тормоз и никогда в этом не сомневалась? Я всегда думала, что коляска упала, потому что, например, какой-нибудь ребенок случайно поднял тормоз или столкнул ее с причала.
Я ощущаю прилив крови к голове — увы, не в первый раз за последнее время — и какое-то шестое чувство подсказывает, что последует дальше. И я знаю, что не хочу слышать продолжения.
— Да, помню.
— Я не рассказывала Лилле, что Бенджамен утонул, упав с причала. Не говорила, что забыла поставить коляску на тормоз. О коляске речи вообще не шло. Я сказала, что Бенджамен утонул, и все.
— Маркус?..
Она качает головой.
— Исключено. Когда Бенджамен погиб, Маркус дал слово. Поверь, он был настроен очень серьезно. Он поклялся, что никому не расскажет о случившемся. Маркус не хотел, чтобы я беспокоилась из-за слухов и сплетен. — Анна жмет плечами. — Я его ни о чем не просила, меня даже не особенно волновало, что подумают люди. Но я твердо знаю, что он ничего не говорил Лилле. Он ей даже не сказал, кто отец Бенджамена. Маркус удивительно замкнутый и сдержанный. Он бы ни одной живой душе не проболтался.
— Газеты? — намекаю я. — Может быть, Лилле попалась какая-нибудь статья?
— В газетах об этом не писали, а расследование скоро закрыли. Лилла никак не могла узнать.
— Я не вполне уверен… — я замолкаю. Вдруг становится ясно, что Анна хочет сказать. Все понятно. Такое ощущение, что под ногами разверзлась бездна. Нестерпимо смотреть вниз — слишком страшно упасть. Кружится голова, я в ужасе — но посмотреть придется. Придется подойти к краю и взглянуть прямо в черную пустоту.
— Блин. Анна. Ты думаешь, что Лилла…
Она энергично кивает, как будто приказывая замолчать. Как будто ей нестерпимо это слышать. Анна прикусывает губу и устремляет взгляд вперед. Я вижу, как по щеке девушки катится слеза. Анна пытается собраться с силами. Наконец она закрывает глаза и делает глубокий вдох.
— Я могла бы сказать, что не уверена на сто процентов, что просто предполагаю, но я правда уверена и я не просто предполагаю. Лилла была там, и Бенджамена убила она. Я у нее на лице прочитала. И она поняла, что я знаю.
— Господи, Анна… — я со свистом выдыхаю. — Ты рассказала полиции?
— Да, — тихо отвечает она. — Вчера вечером. Не знаю, что они сделают, но теперь они по крайней мере знают правду. Дальше пусть разбираются сами.
Я напоминаю самому себе, что извиняться не за что. Чувство вины, хоть и иррациональное, намекает, что все проблемы из-за меня. Я привел Лиллу в Фэрвью и попросил для нее разрешения пожить у Анны. Мы с Лиллой дружили.
Я упорно забываю главное: Лилла начала первая.
— Блин… жаль, что я ничего не знал.
— Да, мне тоже жаль. Я вообще о многом жалею. — Анна вздыхает. — Что родителей не стало. Что Маркус был не до конца честен. Что я оказалась недостаточно внимательной.
Я провожу руками по волосам и поддаю ногой камушек, так что он катится в траву. Никак не разберусь в собственных чувствах, эмоции так и бурлят. От грусти впору заплакать, от досады — бежать куда глаза глядят, а от злости хочется кого-нибудь стукнуть.
— Лилла все испортила, — говорю я. — Она разрушила твою жизнь.
Анна долго молчит, и я чувствую нестерпимую боль в груди и ужасный страх, что сейчас она со мной согласится и скажет, что не видит никакого смысла ни в чем. В наших отношениях. В самой себе.
— Я так не думаю, нет. Очень надеюсь. Пусть не радуется, — отвечает Анна, повернувшись ко мне. Лицо у нее грустное, но в глазах спокойствие и мудрость, необычные для двадцатилетней девушки. Наверное, грусть уже никуда не денется, как шрам на дереве в том месте, где отломили большую ветку. Со временем боль немного утихнет, шрам уменьшится, но не исчезнет полностью.
— Она многого меня лишила, — продолжает Анна. — Отняла моего ребенка… — ее голос обрывается. — Но жизнь еще не кончена. И я получила от Лиллы неожиданный подарок.
И я замечаю, как грусть ненадолго отступает.
— Подарок? Какой же?
Она снова поворачивается и смотрит на гавань. Мы оба молчим и любуемся видом — невероятно синим небом, сверкающей водой, паромом, который скользит к городу по морской глади. Анна берет меня за руку, и мы переплетаем пальцы.
— Догадайся сам, — говорит она.
Наша новая квартира маленькая и тесная. Никакого сходства с Фэрвью. Помимо спальни только три комнаты — гостиная, кухня и крохотная ванная. Анна вполне могла подыскать что-нибудь побольше и побогаче, но я сам хочу платить за себя, и она не стала ни спорить, ни говорить, что я поступаю глупо. Она, кажется, понимает. По крайней мере сейчас эта квартирка нас вполне устраивает.
Дата добавления: 2015-08-28; просмотров: 28 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |