— Я узнал его от Уильяма Бальфура, — ск;азал я, — и мне нужна информация, а не ценные бумаги.
Дарбле втянул и без того впалые щеки, взял понюшку табаку и аккуратно сложил руки на столе.
— Боюсь, вы меня неправильно поняли. Я не торгую информацией. Это дело приносит мало прибыли и связано с большим риском.
— Я лишь ищу справедливости, мистер Дарбле, в отношении вашего бывшего хозяина. Младший Бальфур обратился ко мне за помощью, будучи уверен, что за смертью его отца что-то кроется. Он подозревает, что это могут быть какие-то биржевые махинации.
— Я отвергаю само такое предположение, — сказал Дарбле. — Теперь, если позволите, меня ждут дела.
Он принялся вставать из-за стола, но я взглядом заставил его сесть на место.
— Мне кажется, вы меня не поняли, сударь. Мистер Бальфур объяснил мне, что в отцовском наследстве недостает большой суммы денег и что эта недостача ничем не объясняется. Как бывший клерк мистера Бальфура, вы должны были быть первым, кто мог это заметить. Однако вы не заметили этого. Ваше объяснение?
— Если вы меня обвиняете, делайте это прямо, — заносчиво сказал Дарбле. — Уверяю вас, я не могу объяснить пропавшие деньги из наследства Бальфура. Единственное объяснение — азартные игры, чрезмерное пьянство, жизнь не по средствам и к тому же три дорогие любовницы, ни одну из которых не стоило, по моему мнению, содержать. Я удивлен, что мистер Бальфур послал вас по такому глупому поводу. Он, как никто другой, презирал своего отца за расточительство. Мистер Бальфур — я имею в виду старшего Бальфура — когда-то был трудолюбив и успешен, но с годами решил, что заслужил право тратить нажитое. Глядя, как состояние тает, сын возненавидел отца.
Я кивнул, думая о том, насколько сильно отличалась версия Бальфура.
— И все же вы сказали молодому мистеру Бальфуру, что, на ваш взгляд, в наследстве его отца недоставало некоторых ценных бумаг.
— Я этого не говорил. Кто вам сказал такую нелепость? — Дарбле не стал дожидаться ответа: — Недостающие ценные бумага… Мой бывший хозяин, безусловно, мог потерять важные документы, но, к счастью, в его делах поддерживал порядок я, а не он. Только благодаря моим усилиям он не разорился окончательно и так долго держался на плаву. В конце концов он практически был разорен и, вы знаете, не смог вынести позора. В этой истории все предельно ясно. Надеюсь, кому-то она послужит хорошим уроком. — Дарбле сложил руки на груди, довольный мудростью своего высказывания.
— Не скажете — может быть, в обстоятельствах смерти Бальфура вам что-то показалось подозрительным?
— Ничего подозрительного, — категорично заявил Дарбле.
— На кого вы теперь работаете, мистер Дарбле?
— Я предложил свои услуги миссис Бальфур и теперь привожу в порядок ее дела. Эта глупая женщина хранила свои деньги в золоте и драгоценностях. Я убедил ее, что инвестиции в фонды более выгодны.
— Не скажете, что могла бы унаследовать миссис Бальфур, если бы ее муж не разорился?
На лице Дарбле появилось презрительное выражение.
— Ничего, — сказал он. — У миссис Бальфур было отдельное от мужа состояние. Она ничего бы не унаследовала. Она испытала стыд за разорение мужа, но на ее финансовом положении это никак не отразилось.
То же самое мне было известно от Бальфура, но, поскольку их версии случившегося расходились, я хотел услышать, как Дарбле характеризовал финансовые договоренности между супругами.
— Понятно. Где я могу вас найти, если мне понадобится задать еще вопросы относительно этого дела?
— Позвольте мне быть с вами откровенным, сударь. У меня нет никакого желания встречаться с вами ни там, где я работаю, ни там, где я живу. Я участвовал в этом разговоре только из уважения к усопшему мистеру Бальфуру. Он был добрым человеком, хоть и вел себя глупо. Я ничего не могу вам более сообщить, поэтому не вижу причин для новой встречи.
— Тогда позвольте поблагодарить вас за помощь.
Я встал и поклонился, прежде чем вновь окунуться в хаос кофейни «У Джонатана». Протискиваясь сквозь толпу, я пытался осмыслить состоявшийся разговор. Если старшего Бальфура ограбили, не кому иному, как Дарбле, было удобнее всего совершить кражу. Подозрения Элиаса насчет заговора и махинаций могли касаться этого клерка, у которого, как я понимал, имелась прекрасная возможность ограбить своего хозяина. С другой стороны, лишь младший Бальфур считал, что его отца ограбили. Кто-то из них лгал. Если лгал Дарбле, значит, вор именно он. Такой человек мог скрывать преступление, чтобы защитить собственную репутацию.
Нет, если я не вникну в механизмы самой Биржевой, мне далеко не уйти. Поэтому я решил воспользоваться библиотекой, имевшейся в кофейне, и направился к стеллажам, где нашел огромные залежи трудов, понять содержание которых мне было совершенно не под силу. Хозяева не боялись обидеть своих клиентов, так как во многих брошюрах биржевые маклеры назывались мерзкими евреями и инородцами, соблазняющими англичан своими ловкими финансовыми фокусами. Я откладывал в сторону сочинения, казавшиеся мне чересчур специализированными, например «Описание жалоб новой „Ост-Индской компании" к старой», или посвященные слишком сложным для моего понимания вопросам, например «Письмо сельского джентльмена своему городскому другу о новом законодательстве». Название этого труда было длиннее, но я запомнил только начало, так как от одного слова «законодательство» мой мозг переставал работать.
Даже когда я был мальчиком, мне не давались сложные книги. Учителя не могли понять, отчего я не справлялся с книгами, которые мои сверстники усваивали с легкостью. Когда я читал, слова на странице расплывались, а мои мысли были далеки от учебы. Нельзя сказать, что я вообще не любил читать. Мне доставляли удовольствие романы и приключения. Я просто не хотел читать то, что в меня впихивали по учебе.
Вероятно, по этой причине я остановился на тонкой брошюре страниц в тридцать, которая показалась мне посильной и к тому же интригующей. Брошюра была озаглавлена «Секреты Биржевой улицы, или Преступления расы злодеев по имени „биржевые маклеры" и правда об их преступных операциях» и выпущена недавно издателем Наумом Брайсом. Его имя было знакомо мне по некоторым романам, которые я читал. Как раз то, что нужно, решил я, — история Биржевой улицы, написанная в приключенческом стиле.
Взяв в руки этот небольшой буклет, я устроился за столом и начал читать. Меня разочаровало то, что в книге было больше брани, чем фактов, и не было ничего приключенческого. Книга обличала национальный долг, коррупцию в парламенте и зависимость страны от биржевых сделок. К своему удивлению, на страницах книжицы я обнаружил упоминание о моем отце, скрытом под инициалами «С. Л.», о котором было сказано, что этот злополучный представитель еврейской расы, биржевой маклер, ежедневно очищает карманы честных англичан на Биржевой улице, суля им несказанное богатство.
Столкнуться с клеветой на собственного отца непросто. Я и раньше встречал свое имя в печати, и не единожды, и это, уверяю вас, каждый раз было неприятно, поскольку твои личные дела становились достоянием общественности. Здесь же имена были напечатаны не в газете, которую прочел и выбросил, а в брошюре, которая могла храниться в библиотеке долгое время. Я понимал, что обвинения автора носили гиперболический характер и были направлены против биржевых маклеров в общем, но то, что мой отец изображался как видная фигура, стало для меня неожиданностью. Я также узнал другие имена. В книге упоминались «махинации Н. А.» — надо полагать, Натана Адельмана. Много было сказано о «подлости П. Б.» — не трудно заключить, Персиваля Блотвейта, давнего врага моего отца. По мнению автора, этот мерзавец при помощи хитрых уловок манипулировал фондовыми рынками, извлекая для себя пользу и ничуть не тревожась, что этим разоряет других людей и всю страну. Я подумал, что для читателя, живущего вдали от столицы, такие люди, как мой отец, Адельман и Блотвейт, представлялись вымышленными персонажами романа..
Мои размышления были прерваны, когда я заметил подле себя низкорослую круглую фигуру Натана Адельмана, который смотрел на меня с кислой улыбкой на лице.
— Пришли сюда по стопам своего отца? — спросил он, склонившись над столом.
Это был совершенно другой человек, по сравнению с тем, которого я видел в его экипаже или в гостях у моего дяди. Здесь он был в своей стихии, и хаос, который окружал нас, придавал ему силу. Несмотря на маленький рост, Адсльмап выглядел выше, более могущественным, более уверенным, И в этом не было ничего удивительного, поскольку все вокруг обращались с ним словно с монархом в своем маленьком королевстве. Позади него собралась толпа маклеров. Все хотели урвать несколько минут его внимания, и я был горд, что великий финансист отвлекся ради меня от насущных дел. Я не принимал это на свой личный счет, поверьте, но внимание Адельмана к моей персоне свидетельствовало, что я не зря терял время и не гонялся за призраками.
Я поздоровался, и он ненароком спросил, что я читаю.
— А, — сказал он, глядя на заголовок. — Боюсь, автор не очень высокого мнения обо мне. Так же как и о вашем отце, между прочим.
— Вы верите в то, о чем он пишет? В разрушительную силу жадных маклеров?
— Я полагаю, дело не в жадности брокеров, а в жадности книготорговцев, — сказал Адельман, заложив руки за спину и слегка покачиваясь.
— По-вашему, автор клевещет на вас и на моего отца. А что скажете насчет Персиваля Блотвейта?
— Блотвейт. — Благодушие вмиг улетучилось, словно жир из кролика на вертеле. — Он заслуживает критики. Это ловкий плут, и он не дает нам жить спокойно,
— Полагаю, вы так говорите не потому, что он директор Банка Англии и, следовательно, враг вашей «Компании южных морей».
— Компания не моя, но, как вы правильно заметили, у меня есть к ней интерес. Я поддерживаю Компанию, поскольку считаю, что ее деятельность достойна похвалы, а не из-за своей принадлежности к ней.
— Ваша преданность похвальна, но я не знаю, как далеко она может зайти. В этой брошюре есть некоторые убедительные доводы. Я не верю в то, что биржевая деятельность порочна по самой своей сути, но меня убеждает аргумент, что жадность в любой ее форме, а в данном случае имеется в виду маклерская деятельность, может наносить огромный вред. Возможно, от обмана в сделках купли-продажи до убийства всего лишь один шаг.
Тон Адельмана резко изменился.
— Я вижу, вы не послушались моего совета, мистер Уивер. Вы хотя бы догадываетесь, какой вред всем нам может нанести один еврей, который кричит об убийстве?
Наш разговор был прерван краснощеким джентльменом, на вид лет двадцати пяти, который появился в центре кофейни. Его парик съехал набок, он тяжело дышал от бега, однако сумел прокричать оглушительным голосом:
— Я только что из Гилдхолла! Никто не покупает лотерейные билеты! Нет спроса на лотерею! Настоящая катастрофа!
Стая мужчин вскочила со своих мест, и все закричали одновременно. Несмотря на дикий хаос, я разобрал одно имя, которое повторялось снова и снова. Дарбле.
Я посмотрел в сторону его столика и увидел, что его окружила толпа желающих продать свои билеты.
— Вы все еще желаете купить билеты, сэр? Возьмите мои! Отдам по хорошей цене!
Дарбле спокойно разбирался с каждым, внимательно смотрел на то, что ему предлагают, и беспощадно торговался.
Адельман тихонько хихикал:
— Не могу поверить, что эта уловка все еще работает. Обратите внимание: все, кто сейчас обступил мистера Дарбле, намного его моложе. Они новички на Биржевой улице.
— Вы хотите сказать, что человек, сделавший объявление, в сговоре с Дарбле?
— Конечно, — кивнул Адельман. — Он создает панику, простаки верят, что лотерейных билетов было продано недостаточно. Все эти люди продают себе в убыток, а Дарбле получает солидную прибыль. Это примитивный брокерский трюк, но, как мы видим, он по-прежнему приносит плоды тем, кто имеет дерзость поступать немыслимо глупо.
Я наблюдал за толчеей с безучастным интересом.
— Вы готовы к подобному? — спросил Адельман, отрывая меня от созерцания. — Вы не разбираетесь во всех этих маклерских хитростях, и непонятно, зачем вам все это. Почему бы вам не подумать над моим предложением относительно работы со знакомыми мне джентльменами?
— Я думаю над вашим предложением, мистер Адельман, и я ценю ваше внимание, можете быть уверены. Но и вы меня поймите. Я должен узнать, что на самом деле случилось с моим отцом. Это самое меньшее, что может сделать сын. В особенности, — прибавил я, отметая любые возможные возражения, — если речь идет о сыне, которому есть в чем раскаиваться. А теперь, когда мы выяснили, зачем мы занимаемся тем, чем занимаемся, не могли бы вы сказать, сударь, что вам известно о человеке по имени Мартин Рочестер?
Мне хотелось бы, чтобы по выражению лица Адельмана можно было сказать, что он что-то скрывает, но ничто его не выдало. На его лице по-прежнему была маска заинтересованности, он не вздрогнул, не сузил зрачков. Подозреваю, он долго тренировался не проявлять внешней реакции. Адельман изо всех сил скрывал, о чем он думает.
— Впервые слышу это имя, — сказал он. — Кто это и какое отношение он может иметь ко мне?
— Вы никогда не слышали этого имени? — спросил я с недоверием.
Я вспомнил, что Элиас говорил о вероятности, и мне пришло в голову: если я полагаю, что мой отец был убит, я должен вести себя так, будто все события вокруг убийства связаны между собой. Рочестер нанял на работу человека, который переехал моего отца,, а передо мной был Адельман, который хотел, чтобы я прекратил расследование этого события. Разве не логично предположить, что Адельман, по крайней мере, знает Рочестера?
— Сударь, вы, возможно, самый известный и самый информированный человек на бирже, — продолжал я, — как могло случиться, что вы никогда не слышали об этом человеке?
— Я слышал о нем, — сказал Адельман со слабой улыбкой, — я имел в виду, что он не стоит внимания. Вы неправильно поняли мою манеру выражаться, подхваченную при дворе. Приношу свои извинения. Что же касается этого Рочестера, имена таких незначительных людишек вылетают из головы.
— Что же незначительного вы слышали о нем? Кто он?
Он пожал плечами:
— Маленький человек на бирже. Более ничего. Маклер.
Маклер. Мартин Рочестер был маклером, а человек, убивший моего отца, у него в услужении. Начальник над извозчиками в пивоварне «Якорь» сравнил Рочестера с Джонатаном Уайльдом, который был не маклером, а главой воровского мира. Вероятно, Элиас был прав, говоря, что на Биржевой улице царит коррупция, поскольку этот Мартин Рочестер был и финансистом и вором в одном лице.
— А я слышал, — решил я прозондировать зыбкую почву, — что он едва ли не всемогущ.
— От кого вы слышали подобную ерунду?
— От человека, который убил моего отца, — сказал я не задумываясь.
Адельман сморщился. Я понял, что так он хотел выразить презрение, будучи мастером скрывать свои чувства.
— Не буду долее задерживаться, — произнес он. — Если вы водите знакомство с подобными людьми, не хочу быть причисленным к ним. Позвольте сказать вам одну вещь, Уивер: вы плаваете в опасных водах.
— Может быть, мне нужна страховка, — сказал я с усмешкой.
Адельман воспринял мою шутку со свойственной ему серьезностью:
— Никакая компания вас не застрахует. Вы непременно утонете.
Я хотел было отпустить еще одну колкость, но взял и задумался над его словами. Человек, с которым я разговариваю, не уличный хулиган, над чьими угрозами можно посмеяться. Один из самых богатых и влиятельных людей в королевстве не пожалел времени на разговор со мной, чтобы отвадить меня от расследования. К этому нельзя было относиться легкомысленно, от этого нельзя было отшутиться. Я понятия не имел, почему его беспокоило мое расследование и какую роль он мог играть в смерти моего отца и Бальфура-старшего. Однако я не мог не придавать значения тому факту, что человек с таким положением подошел ко мне в публичном месте, чтобы поговорить о моей судьбе.
Очень медленно я поднялся из-за стола и выпрямился во весь рост, нависнув над Адельманом, как над карликом. Мы стояли друг против друга как два бойца на ринге, оценивая друг друга перед схваткой.
— Вы угрожаете мне, сударь? — сказал я после паузы.
Он удивил меня безмерно тем, что нисколько не испугался. Он не просто сделал вид, что не обращает внимания на мой рост и гневное выражение лица. Ему действительно было все равно.
— Мистер Уивер, различие между нами в происхождении, состоянии и образовании так велико, что ваш вопрос, заданный в столь враждебной манере, не делает вам чести. Вы должны понять, что я снизошел до разговора с вами как с равным, а вы злоупотребили моей щедростью. Нет, я не угрожаю вам. Я хотел дать вам совет, поскольку вы не видите и не желаете видеть путь, на который вступаете. На Биржевой улице, сударь, не выясняют с помощью кулаков, кто сильнее, как на ринге. Это даже не шахматная игра, где все фигуры выставлены на доске и оба игрока видят их, а более сильный игрок видит лучше. Это лабиринт, сударь, в котором человек видит лишь на несколько футов. Вы никогда не знаете, что вас ждет впереди, и никогда не можете быть уверены, откуда пришли. Есть люди, которые стоят над лабиринтом, и, пока вы пытаетесь выяснить, что находится за ближайшим поворотом, они наблюдают за вами свыше и со всей ясностью видят путь, который вы ищете. Они не позволят вам выйти из лабиринта. Прошу вас: не делайте глупостей. Я не хочу сказать, что ваша жизнь в опасности. Ничего такого драматического. Но даже если ни одно из ваших подозрений не оправдается, то, производя расспросы, вы можете перейти дорогу людям, которые непосредственно не повинны в смерти вашего отца, однако ваше расследование может вывести их на свет, которого они избегают. Эти люди могут и будут вам препятствовать. Вы никогда не увидите их рук и никогда не поймете, как они передвигают фигуры. Вы ничего не добьетесь.
Я не опустил головы.
— Вы — один из этих людей?
— Должен ли я вам отвечать, если это так? — улыбнулся он. — Может быть. Мне нечего терять.
— Такие люди, — сказал я тихим голосом, который был едва слышен в гуле кофейни, — покушались на мою жизнь два дня назад. Если вам известно, кто они, скажите им, что я не отступлю.
— Ума не приложу, кто мог бы пойти на столь омерзительный поступок, — сказал он поспешно. — Мне жаль, что так произошло. Уверяю вас, ни один деловой человек не пойдет на что-либо подобное. Вы, должно быть, стали жертвой врага, которого нажили из-за какого-то другого дела.
Я ничего не ответил на это предположение, которое вполне могло оказаться справедливым. Адельман немного смягчился:
— Сударь, я действительно отношусь к вам с большим уважением. Несмотря на всю вашу грубость, я желаю вам успеха. Вы показываете миру пример, что не все евреи — омерзительные попрошайки или опасные махинаторы. Уверен, ваш отец желал бы, чтобы вы применили свои таланты для собственного обогащения и укрепления семьи, а не теряли бы времени, будучи на побегушках у дурака и наживая врагов, которых вы никогда не узнаете и которые могут нанести вам непоправимый вред.
Я холодно поблагодарил мистера Адельмана за его добрые пожелания и стал наблюдать, как он непринужденно вступил в разговор с группой мрачного вида джентльменов. Какое-то время я тупо глядел перед собой, размышляя над услышанным, а затем вернулся к брошюре, хотя сосредоточиться на чтении мне было трудно. Поэтому я начал думать о вещах, которые мне только что стали известны.
Мой ум перескакивал с одного на другое, и я стал наблюдать за людьми в кофейне, пытаясь догадаться, кто из них знает, кто я и что ищу. Кто из них мог бы сказать что-нибудь полезное, но не стал бы этого делать, поскольку, если тайна будет раскрыта, какие-нибудь акции могут понизиться на десять пунктов? Интересно, что бы сделал мой отец? Сказал бы он правду, раскрыл бы ужасное преступление, если бы это означало потерю огромных денег? А мой дядя? А я сам?
Мне больше нечего было делать в кофейне «У Джонатана». Однако я подумал, что следует здесь бывать регулярно, пока не завершится расследование. Усталый и расстроенный, я отправился домой, где рассчитывал выспаться.
Однако, войдя, я с изумлением услышал, как мне показалось, голос моего дяди, доносившийся из гостиной. Я нерешительно подошел ближе, удивляясь, что могло привести его ко мне, но голос у него был веселый и беззаботный. Мне даже показалось, что миссис Гаррисон смеется.
— Мне кажется, сейчас не время интересоваться акциями «Ост-Индской компании», — говорил дядя, когда я вошел в гостиную. Моя квартирная хозяйка и дядя сидели с картами в руках за маленьким столиком, на бархатной столешнице которого высились стопки мелких монет. — Я также не могу симпатизировать «Компании южных морей». Государственные ценные бумаги, выпущенные Банком Англии, — вот, сударыня, самое лучшее вложение капитала. — Он сделал глоток шоколада из приготовленной для него чашки.
— Мистер Лиенцо, вы так образованны в этих вопросах, — сказала она, хихикнув, словно юная девушка; никогда прежде я не слышал от нее подобных звуков. — Но, боюсь, в данный момент вы потеряли свои вложения. — Она выложила карты на стол. — Вы должны мне четыре пенса, сударь, — объявила она таким тоном, что стало ясно: она имеет виды на моего дядю.
За последние несколько дней я умственно перенапрягся и не мог допустить, чтобы подобные глупости продолжались.
— Дядя, — сказал я громко, проходя в комнату, — не ожидал видеть вас здесь.
— Мистер Уивер, — проворковала миссис Гаррисон, — как же это вы скрывали от меня, что у вас такой очаровательный дядя?
— Скрывал, поскольку знал, что вы попытаетесь обыграть его в карты. Теперь секрет раскрыт.
Мой дядя прочистил горло и поднялся с места. Он пощипывал бородку, а выражение его лица менялось, словно он искал, какое именно лучше всего подойдет к случаю.
— Бенджамин, нам нужно срочно поговорить. — Он отвесил поклон миссис Гаррисон. — Сударыня, благодарю вас. Вы были так добры. Если заинтересуетесь фондами, дайте мне знать, и я порекомендую вам честного человека, который удовлетворит все ваши желания.
Миссис Гаррисон сделала реверанс:
— Вы слишком добры, сударь.
— Поговорим у меня в комнатах, дядя? — предложил я.
— Конечно.
С пачкой бумаг в замшевой папке он проследовал за мной по узкой, крутой лестнице миссис Гаррисон. Когда мы добрались до верха, я заметил, что дядя вспотел и тяжело дышит. Отворив дверь, я пригласил его сесть и открыл бутылку кларета, который, я надеялся, его освежит.
Держа бокал обеими руками, он в задумчивости смотрел прямо перед собой.
— Я уже немолод для подобных упражнений, но все еще умен, чтобы произвести впечатление на самого себя, — сказал он с улыбкой. Внимательно посмотрел на меня.и увидел, что я не улыбнулся в ответ. — Тебе не интересно, что я хочу тебе сообщить?
— Мне интересно все, дорогой дядя, что помогло тебе превратить мою квартирную хозяйку в кокетку.
Он улыбнулся:
— Любит она поговорить, правда? Но что в этом дурного — быть вежливым с дамами? Напротив, одна польза. Я всегда говорил это Аарону, и, надеюсь, тебе это тоже не повредит. Но я пришел поговорить о деле, связанном со смертью Самуэля, и узнать, как оно продвигается.
— Боюсь, не очень продвигается. Я начинаю терять надежду, — сказал я и сел напротив. — Я о многом узнал, у меня появилось много подозрений, но не уверен, имеют ли они отношение к нашему делу. И, боюсь, никогда не узнаю. Сомневаюсь, что расследование вообще приведет хоть к какому-то результату.
— Ты слишком легко теряешь надежду, — сказал он. — И пока ты теряешь надежду, я, Бенджамин, добился кое-какого успеха, — сказал он, побарабанив пальцами по пачке бумаг на столе рядом. — Теперь я знаю, почему твоего отца убили.
Глава 15
Я посмотрел на дядю в изумлении.
— Да, — повторил он, с довольным видом постукивая пальцами по бумагам. — Полагаю, теперь я знаю, почему убили твоего отца. Теперь мы ближе к разгадке того, кто это сделал.
Я поставил на стол бокал и наклонился вперед, но не сказал ничего.
— После нашего разговора, — продолжил он, — я решил вновь просмотреть бумаги брата в поисках того, какие именно инвестиции он делал в последнее время, что вел себя так скрытно. Я подумал: вдруг он случайно ввязался в какой-нибудь скандальный проект и зачинщики убили его, чтобы скрыть свое вероломство? Я искал и ничего не находил, и это убедило меня, что такого рода инвестиции были маловероятны. Твой отец был слишком хитер, чтобы ввязаться в какой-нибудь сомнительный проект. И тут меня осенило: искать надо не вложение, которое он сделал, а скорее вложение, которого он не сделал. И когда я стал просматривать другие бумаги, я обнаружил вот это.
Он раскрыл папку И достал рукописные страницы, сорок или пятьдесят, исписанные размашистым, витиеватым почерком моего отца.
— Что это?
— Это называется «Заговор бумаг, или Правда о „Компании южных морей"». Похоже, это памфлет, который твой отец хотел опубликовать.
— Мой отец хотел это опубликовать? — спросил я с удивлением.
Дядя тихо засмеялся:
— Ну да. Он написал четыре или пять небольших работ, все по вопросам финансов, и все напечатаны анонимно, как это принято. Две-три его брошюры были приняты с энтузиазмом. Кстати, некоторые памфлеты он написал по поручению Банка Англии, так как считал, что это учреждение полезно для национальной экономики.
Я был в совершенной растерянности.
— Банк Англии, — повторил я почти шепотом. — Он защищал Банк Англии? Ничего не понимаю.
— Что тебя так удивляет? — спросил дядя. — Твой отец был умным человеком, и он изучал банковские системы других стран, в особенности Голландии. Он пришел к заключению, что Банк Англии может обеспечить наилучшую безопасность национальных финансов.
Меня поразил тот факт, что отец мог потратить свое время на то, чтобы написать нечто полезное другим.
— Почему он вообще взялся за такой проект? Какая ему от этого была польза?
Дядя покачал головой:
— Для твоего отца не было ничего более приятного, чем убеждать других в своей правоте.
Я кивнул. Я видел, как он это делал сотни раз во время обедов и других мероприятий. Его попытка убедить в чем-то весь мир теперь была более понятна. Но если этим объяснялось его желание опубликовать свои взгляды, почему он хотел опубликовать именно эти взгляды, оставалось непонятным.
— Дело не во враге, не в Персивале Блотвейте, директоре банка? — осторожно спросил я.
— Блотвейт, — повторил дядя с таким видом, будто я сказал что-то бессмысленное. — Что тебе о нем известно?
Ничего не выражающее лицо дяди меня испугало. Если он ведет себя, будто между отцом и Блотвейтом ничего не было, что еще он может столь же искусно скрывать? Я вспомнил, что, когда я был маленьким, дядя с отцом часто спорили по поводу лукавства. Дядя гордился тем, что занимался импортом контрабандных товаров, и часто играл роль лукавого Иакова по отношению к моему отцу, который был стоиком Исавом.
— Ты всегда боишься, — сказал однажды дядя отцу, — потому что ты не умеешь обманывать. В финансовых делах обмануть легко. Во-первых, все эти трудные термины и тому подобное, и, во-вторых, часто люди ослеплены собственной жадностью. Но обмануть таможенного инспектора, чье благополучие полностью зависит от его способности найти контрабанду, — вот это настоящее искусство.
Я легко представлял, как дядя может обмануть таможенного инспектора. Он обладал простодушием, которое покоряло любого. Однако впервые у меня закралось подозрение, не пробовал ли он свои обманные чары и на мне; совершенно не обязательно, впрочем, что с какой-либо дурной целью. Возможно, дядя скрывал какой-то секрет, не имеющий отношения к расследованию.
— Как я мог не знать о Блотвейте! — сказал я тоном, который не оставлял сомнения, что меня не провести. — Он мучил отца, он изводил меня, когда я был маленьким. Прежде чем начать это расследование, я не исключал, что он повинен в том, что случилось с отцом.
— Я удивлен, что тебе, известно о проблемах, которые были у Самуэля с мистером Блотвейтом. Он редко говорил о тех случаях, когда выглядел в невыгодном свете. Так, говоришь, ты встречался с Блотвейтом?
— Встречался, и этих встреч было достаточно, чтобы понять, что Блотвейт — сумасшедший. Я бы не стал иметь с ним ничего общего. Поэтому я удивлен, что отец защищал банк.
— Проблемы с мистером Блотвейтом имели место много лет назад, — объяснил дядя. — Они носили чисто личный характер и не имели ничего общего с банком. Самуэль не изменил своего отношения к банку только из-за того, что один из его директоров желал ему зла.
— Это сочинение написано в поддержку Банка Англии? — спросил я.
— Да, оно поддерживает банк, но, что еще более важно, раскрывает правду о «Компании южных морей». Ты сам все прочтешь. Главных мыслей здесь три. Во-первых, «Компания южных морей» в последнее время становится все более влиятельной, несмотря на то что ее торговля в южных морях, для чего собственно она и получила патент, приносит ей совсем небольшую прибыль.
Я обдумал сказанное:
— Да, но ты мне уже говорил об этом. Вряд ли какая-либо организация пошла бы на истребление тех, кто посмел высказать то, что у всех на уме.
— Ты прав, — сказал дядя, — но это еще не все. — Он стал перелистывать страницы. Думаю, не потому что искал что-то, а скорее находя успокоение от созерцания почерка брата. — Твой отец полагал: кто-то подвергает риску безопасность «Компании южных морей», пуская в оборот поддельные акции, что возможно лишь с помощью людей, работающих в самой компании.
Дата добавления: 2015-08-27; просмотров: 29 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |