Я не мог поверить, что у нее хватит смелости задать такой нескромный вопрос. Но она задала его, и довольно смело. Она знала, что ведет себя неблагопристойно, но это ничуть ее не волновало. Казалось, ей доставляет удовольствие нарушать правила хорошего тона в моем присутствии. Я не знал, считать ли это хорошим для себя знаком, или она принимает меня за такого грубияна, который не поймет разницы.
— Есть женщины, которыми я, скажем так, восторгаюсь, — сказал я. — Но в данное время у меня нет планов на женитьбу.
— Понятно. — Она продолжала улыбаться, забавляясь моей неловкостью. — Наверное, приятно быть мужчиной и ходить куда пожелаешь.
— Да, приятно, — сказал я, довольный, что так быстро нашел галантный ответ, — но в конечном итоге мы ходим туда, куда хотят пойти женщины, которыми мы восторгаемся. Поэтому мы не настолько свободны, как вам может показаться.
— Надеюсь, вы женитесь удачно, кузен. — Ее голос был очень ровным. — Женитесь на богатой. Это вам мой совет.
Слова вырвались помимо моей воли:
— Этому совету последовал ваш покойный муж.
— Да, — сказала она. — Но я надеюсь, вы лучше позаботитесь о состоянии своей жены, чем это сделал Аарон с моим. Думаю, он не виноват, что пропал в море, но было бы лучше, если бы вместе с ним не пропала моя независимость. А тот, кто осмелится покуситься на оставшиеся у меня свободы, разве он не злодей?
Я не совсем ее понял:
— Вы имеете в виду мистера Сарменто? Мириам хотела что-то сказать, но передумала.
— Я закончила с покупками, — сказала она. — Мы можем вернуться домой. Я знаю, вас ждут дела.
Мы направились в сторону Хаунд-Дитч.
— Вы можете как-нибудь пригласить меня в театр, — предложила она.
Мое сердце сильно заколотилось в груди.
— Для меня нет большего удовольствия. Вы думаете, дядя не станет возражать, если вы пойдете в театр со мной?
— Возможно, такая идея и не придется ему по нраву, — сказала она, — но в прошлом он разрешал, при условии, что у меня будет защита от тамошних опасностей. Думаю, на вашу защиту можно положиться.
— Конечно, я не позволю, чтобы с вами случилось что-то плохое.
— Рада это слышать.
Мы были недалеко от дома дяди, и, поворачивая на Шумейкер-лейн, я заметил большую толпу в конце улицы. Может быть, человек двадцать стояли полукругом, улюлюкали и смеялись, как мне показалось, со злобой. Я оценил состав толпы: судя по всему, люди там были из низших слоев и обозленные.
— Мириам, — сказал я, взвесив положение, — вы должны остаться в безопасном месте. — Неподалеку, в какой-то сотне футов, на Хай-стрит была лавка модистки. — Идите в эту лавку и оставайтесь там. Если там есть мужчина, пошлите его за констеблем.
Она сделала недовольное лицо:
— Надеюсь, вы не думаете, что я неспособна…
— Полно! — скомандовал я сквозь сжатые зубы. — Ступайте в эту лавку. Я приду за вами.
Я смотрел ей вслед, когда она повернулась ко мне спиной и направилась в сторону Хай-стрит.
Любому жителю Лондона известно, сколь опасной может быть толпа. Никто не знает, когда она соберется, по если вдруг собирается, подобно грозовой туче, то может взорваться шквалом страха и насилия, а может тихо взять и рассеяться. Бывало, бунты начинались из-за сущего пустяка, например из-за ареста мелкого воришки. Однажды я видел, как собралась толпа, чтобы не отдавать парня, которого схватили за кражу часов. Не могу сказать, как и почему это началось, но в ожидании констебля толпа начала терзать этого беднягу. Его кидали туда-сюда, словно дохлого пса на параде в день вступления лорд-мэра в должность. Со зла и отчаяния этот парень дал сдачи и мощным ударом в челюсть свалил с ног одного из своих мучителей. В ответ толпа набросилась па него, а кто-то, под влиянием всеобщего возбуждения, схватил камень и швырнул в окно лавки стекольщика. Шум разбитого стекла был подобен спичке, брошенной в стог сена. Мужчины и женщины стали бить друг друга без разбора. Подожгли дом. Маленького мальчика чуть не растоптали насмерть. А через полчаса толпа исчезла, как стая саранчи, съев все без остатка. Даже карманник и тот исчез.
Не раз видев бунты в Лондоне, я знал, что приближаться к толпе следует с осторожностью, поскольку любой пустяк мог ее воспламенить. Подойдя ближе, я услышал аплодисменты и смех и увидел, что толпа окружила старого тадеско, который подарил мне песочные часы. Огромный мужчина с бритой головой и густыми, висячими ярко-соломенными усами схватил старика за бороду. По виду он был чернорабочим, его одежда была из дешевой шерсти, оборванная и в пятнах. Сквозь прорехи виднелось грязное мускулистое тело. Я подошел ближе. Чернорабочий потянул за бороду сильнее, и тадеско зашатался, отрываемый от земли вцепившейся в него рукой.
— Прекратите! — закричал я, протискиваясь сквозь толпу.
Я чувствовал, что воздух пропитан ненавистью, насилием и яростью. Долгие годы тяжелого малооплачиваемого труда ожесточили этих людей, и теперь они были готовы выместить свою злобу на бедняке-тадеско. До благородных джентльменов из клуба сэра Оуэна им было как до луны,но они слышали те же истории о том, будто евреи разорили страну, отняв богатства у англичан, и стремятся превратить протестантскую державу в иудейскую. Я слышал о подобных нападениях, но никогда их не видел. По крайней мере, таких, как это. Я знал, что этим людям придется не по душе мое вмешательство, и постарался не показывать своего страха.
— Отпусти его, — сказал я чернорабочему-усачу. — Если он совершил преступление, пошлите за констеблем.
Усач выполнил первую часть моей команды. Злобно усмехнувшись, он разжал руку, и старик упал на землю. Я видел, что он в сознании и не сильно побит, но лежал неподвижно, словно мертвый. Может быть, он выучился этому в Польше, или в России, или в Германии, или в какой-нибудь другой варварской стране, откуда он бежал в поисках убежища в Англию.
— Констебль ни к чему, — грубо сказал мне рабочий. — Мы сами разберемся с евреем-вором.
— Что сделал этот человек? — потребовал я.
— Он распял нашего Христа! — воскликнул усач, обращаясь к толпе, которая наградила его приветственными возгласами и смехом. Некоторые кричали, чтобы я шел своей дорогой, но ни я, ни усатый не обращали на них внимания. — Но кроме этого, — продолжил верзила смягчившимся голосом, — он пытался залезть мне в карман. Вот так.
— У тебя есть свидетели?
— Еще бы, — сказал он, кривляясь, — вот эти добрые люди. Они всё видели.
В толпе снова раздался смех и приветственные крики. К ним добавились предложения обвалять еврея в смоле и перьях, распять, разорвать ему нос и, что было трудно объяснимо, сделать ему обрезание.
Я поднял руку, призывая толпу успокоиться, надеясь, что на них подействуют уверенные жесты. На какое-то время мои надежды оправдались.
— Потише, друзья, потише, — сказал я. — Я не стану препятствовать правосудию. Но дайте мне послушать, что скажет лоточник.
Я нагнулся и помог старику встать. Он смотрел вокруг жесткими, налитыми кровью глазами. Думаю, я ожидал, что у него будут дрожать губы, как у ребенка, готового расплакаться, но он скорее напоминал человека, стоящего на морозе в легкой одежде, зная, что не способен побороть стихию и ему ничего не остается, кроме как терпеть.
— Скажи мне правду, старик, — сказал я. — Я сделаю все, что в моих силах, чтобы облегчить твое положение. Ты пытался залезть в карман к этому человеку?
Он повернулся ко мне и возбужденно затараторил на языке, которого я не понимал. Не сразу до меня дошло, что это древнееврейский, но с очень странным акцентом. Даже если бы старик говорил с четкостью оратора, мне трудно было бы его понять; из его сбивчивой речи я сумел вычленить лишь несколько слов: «Lo lekachtie devar» — «Я ничего не брал».
Он увидел, что я не понимаю его, и перестал говорить на древнем языке, снова перейдя на язык жестов. Он положил руку на сердце и сказал:
— Я ничего не взял.
Это меня не удивило. Что еще он мог сказать? По правде говоря, я не исключал того, что он мог совершить преступление. То, что он добрый старик, еще не означало, что он не мог попытаться залезть в чужой карман. Не знаю, может быть, то, как он говорил, или выражение его глаз, или то, как он отчаянно-серьезно держался, убедило меня, что он не виновен. Это объяснялось не только моим желанием защитить его от безумной толпы — я поверил ему, как поверил бы, если бы он сказал, что над нами светит солнце.
— Этот человек, — возвестил я со всей строгостью, на какую был способен, — говорит, что ничего не пытался украсть. Произошло простое недоразумение. Поэтому расходитесь по своим делам, а он пусть идет по своим.
Толпа застыла, и на какой-то момент мне показалось, что я победил. Но вскоре я понял, что теперь началось соревнование, — не между человеком и безумной толпой, а между двумя людьми.
— Это тебе надо заняться своим делом, — сказал мне усач визгливым голосом. — Иначе мы можем легко разобраться как с одним, так и с вами обоими.
Он двинулся прямо на меня, и я понял, что пора отбросить хорошие манеры. Я вынул из кармана заряженный пистолет и натренированным движением взвел курок большим пальцем.
— Расходитесь, — сказал я, — пока все целы.
Я подался назад, схватив старика за руку и прижав его к себе.
Толпа шагнула вперед, словно подчиняясь приказу. Противостояние резко изменило свою природу. Это не были люди, которыми двигал гнев или ярость. Они сделались подобны стае диких зверей, посланных за добычей и уже не способных изменить курс.
— Ты не можешь застрелить всех нас, — сказал усатый с презрительной усмешкой. Он обязан был проявить храбрость, поскольку пистолет был нацелен ему в грудь.
— Это так. Но кто-то должен умереть первым, и мне кажется, им будешь ты. А когда закончатся пули, у меня, как видишь, есть при себе шпага. В конце концов вы победите, не сомневаюсь. Толпа получит старого лоточника. Вопрос не в том, кто выиграет в схватке, а в количестве пострадавших.
Усатый помолчал какое-то время, а потом сказать старику, что в другой раз такое ему не сойдет с рук. Потом развернулся и, громко сетуя на то, что англичан притесняют в своей собственной стране, пошел прочь. Через минуту толпа рассеялась, словно все очнулись ото сна. Мы с тадеско остались одни. Он смотрел на меня остекленевшими глазами.
— Я благодарю вас, — сказал он тихо. Он глубоко вздохнул, пытаясь успокоиться, но я видел, что он весь дрожит и едва сдерживает слезы. — Вы дать мою жизнь. — Его безделушки рассыпались под ногами и были похожи на детские игрушки, опрокинутые сильным порывом ветра.
Я покачал головой, выражая несогласие с его словами и чувствами, кипевшими у меня в груди.
— Они бы тебя не убили. Так, попугали бы немного.
Он покачал головой:
— Нет, вы дать мою жизнь.
Со спокойным достоинством он нагнулся, чтобы собрать свой товар. Мне стало очень грустно, и я положил несколько серебряных монет на его лоток — не знаю, сколько шиллингов или фунтов, — и хотел пойти к лавке модистки за Мириам, но, обернувшись, увидел, что она стоит позади меня.
По ее лицу было трудно сказать, напугана она сценой насилия, свидетельницей которой оказалась, или восхищена моим поведением в этой ситуации, или же чувствует облегчение, оттого что никому не причинено вреда.
— Почему вы не в лавке? — резко спросил я. Возможно, слишком резко, но чувство реальности покинуло меня.
Она засмеялась, пытаясь скрыть за смехом свою растерянность.
— Я подумала, что, наверное, это моя единственная возможность увидеть Льва Иудеи в бою.
Мое сердце все еще билось учащенно, и я должен был контролировать свои эмоции, чтобы не взорваться.
— Мириам, я не смогу пойти с вами ни в театр, ни еще куда-нибудь, если не буду уверен, что вы послушаетесь меня в случае опасности,
— Извините, Бенджамин. — Она кивнула, возможно впервые подумав об угрозе серьезно. — Вы правы. В следующий раз я вас послушаюсь. Обещаю.
— Надеюсь, следующего раза не будет.
Когда я обернулся посмотреть на старика, тот уже подобрал все рассыпанное и собрался отправиться в свою жалкую лачугу, которую называл домом, чтобы поскорее забыть о случившемся.
— Они привыкли к худшему, — сказала Мириам. — А не к тому, чтобы их вытаскивали из костра. Ваш друг запомнит этот день как самый светлый в своей жизни.
Не зная, что ей ответить, я сказал, что оставаться здесь дольше опасно. Мы поспешили подальше от толпы, и я проводил ее до дому без приключений.
Оставшись один, я вспомнил о ее конверте с возвращенными мне деньгами, которых она якобы не просила. Меня удивило, что конверт был легким. В нем явно не могло быть даже одной монеты из тех, что я посылал. Я вскрыл конверт и обнаружил в нем казначейский билет Банка Англии достоинством в двадцать пять фунтов.
Я сложил банкноту и поместил ее в кошелек, но меня мучили вопросы. Почему Мириам не вернула серебряные монеты, которые я ей дал? И если у нее действительно нет денег, откуда взялась эта банкнота?
Глава 20
Я был сильно взволнован случившимися со мной в этот день происшествиями и к тому же для дел был поздний час, поэтому вместо посещения «Компании южных морей» я решил прогуляться. Я шел без всякой цели, уклоняясь от попрошаек на Лондон-Уолл и у больницы Бедлам, где томились в неволе потерявшие разум и куда, как я опасался, мог попасть и я сам, если в ближайшее время мне не удастся пролить свет на все эти странные события.
Я зашел в таверну, заказал холодного мяса и кружку эля и провел час-другой в приятной беседе с дружелюбным барменом, который помнил меня по тем дням, когда я выступал на ринге. Выйдя на улицу и вдохнув пахнущий дымом вечерний воздух, я понял, что нахожусь на Фор-стрит, неподалеку от Муэр-лейн, где была лавка Наума Брайса, издателя моего отца. Вдохновленный мыслью, что могу провести время с пользой, я бодрым шагом направился на Муэр-лейн и нашел нужную лавочку под вывеской, на которой были изображены три черепахи.
В разгар дня это просторное помещение, должно быть, заливал солнечный свет, но, так как надвигался вечер, повсюду были для удобства чтения расставлены зажженные свечи. Помещение было узким и длинным, стены сплошь скрыты книжными полками, в задней части комнаты — винтовая лестница, ведущая на второй этаж стеллажей. На меня обрушился крепкий запах кожи, воска и цветов. У конторки клерка стояли многочисленные вазы с тюльпанами.
Миновав несколько листавших книги покупателей — пожилого джентльмена и симпатичную девушку лет семнадцати с пожилой дамой, которую я принял за ее мать, — я подошел к конторке. Клерк оказался юношей лет пятнадцати или около того, — возможно, он был учеником. Что бы я ему ни сказал, понял я, это будет для него не столь увлекательно, как наблюдать за молодой девушкой, листающей книгу.
— Мистер Наум Брайс здесь?
Юноша пробудился от своих грез и сказал, что сейчас вернется.
Вскоре ко мне вышла полная женщина средних лет, даже в молодые годы вряд ли отличавшаяся особой красотой, но бывшая когда-то по-своему привлекательной. В руках у нее была стопка рукописей. Она положила ношу и обернулась ко мне с приветливой улыбкой. Она была одета в черное, как подобает вдове, а волосы были аккуратно убраны под скромным, возможно чересчур большим, капором.
— Могу я вам чем-то помочь? — спросила она.
— Я хотел поговорить с мистером Наумом Брайсом, — начал я.
— Мистер Брайс покинул нас немногим более года назад, — сказала она, неловко улыбаясь. — Я миссис Брайс.
Я вежливо поклонился:
— Сожалею, сударыня. Не могу сказать, что имел честь знать вашего мужа, но тем не менее я опечален.
— Вы очень добры, — сказала она.
Я сказал, что хотел бы поговорить с ней с глазу на глаз, и мы уединились в дальнем конце лавочки, где были не видны покупателям.
— Меня, сударыня, интересует, не обращался ли к вам на предмет публикации своего сочинения некий мистер Самуэль Лиенцо.
Миссис Брайс наморщила лоб:
— Мистер Лиенцо, вы говорите? Я давно о нем не слышала.
— Так вы его знаете? — спросил я с надеждой.
— Да, конечно, — кивнула она. — Насколько я помню, муж напечатал несколько его брошюр, но это было уже довольно давно. Ничего в последние годы. Знаете, мистер Брайс считал, что он стал писать в слишком мрачных тонах и все больше о Банке Англии и парламентских мерах. Мистер Брайс предпочитал более легкие темы.
— Но вы недавно печатали работы, касающиеся Биржевой улицы. Например, э-э, «Раскрываем секреты Биржевой улицы»; кажется, в этом году.
— Да, это правда, — засмеялась она. — Но, знаете, подобного рода разглагольствования о биржевых маклерах всегда хорошо продаются. Мистер Лиенцо хотел напечатать серьезный материал, а у мистера Брайса духу на это не хватало. Он предпочитал вещи более развлекательного характера. Романы, пьесы, приключенческие истории. После того как мне пришлось взять дело в свои руки, я попробовала несколько раз связаться с этой политической чепухой, но, кроме хлопот, это мне ничего не принесло. Неудивительно, что мой муж отказался от этого.
— У вас нет никаких соображений, — спросил я, — к какому издателю мог бы обратиться мистер Лиенцо?
— Да. — Она мрачно кивнула. — Знаю, он обращался к Кристоферу Ходжу, его лавочка была неподалеку от нас, на Граб-стрит. Но что касается этого несчастного…— начала она, но я не позволил ей продолжить, так как в этот момент по винтовой лестнице стал спускаться франтоватый молодой джентльмен, сопровождающий молодую красивую даму. Я не часто бывал сражен красотой так, чтобы это служило помехой в моих делах. Но здесь был особый случай, поскольку этой красивой дамой была Мириам.
Я едва сдерживал волнение оттого, что вижу ее второй раз за день, но решил не спешить — не стоит подходить к ней, чтобы выразить свой восторг. Она переоделась, и теперь на ней было очаровательное зеленое платье с корсажем цвета слоновой кости и белой нижней юбкой в черный горошек, на голове — дивный капор в тон платью; ни дать ни взять нарядная уважаемая лондонская дама, из тех, что ей так нравились. Ее спутник выглядел франтом в бархатном камзоле с золотыми пуговицами, сильно расклешенном от колен и обильно украшенном золотым кружевом. Его длинный парик темного цвета был явно изготовлен умелыми руками лучших куаферов, а галстук из муслина, обернутый вокруг шеи, выгодно оттенял угловатые, резкие черты его красивого бледного лица.
Мириам находилась в компании богатого джентльмена.
Зная, что нас не видно, я указал на ее спутника и перебил миссис Брайс.
— Бог мой, — вымолвил я, не повышая голоса, — мне кажется, я знаю этого джентльмена. Если не ошибаюсь, мы учились в одном колледже в Оксфорде. Но, убей бог, не могу припомнить его имя.
— Это мистер Филип Делони, — сообщила миссис Брайс.
— Точно! — щелкнул я пальцами. — И часто он здесь бывает?
— Боюсь, мистер Делони не большой книгочей. Он имеет привычку использовать мою лавку для тайных встреч с молодыми дамами и иногда покупает случайно выбранные книги, чтобы, как я понимаю, заручиться моим молчанием.
— Да, наш Делони всегда был распутник еще тот. И много дам он сюда приводит?
— Когда я была молоденькой, я бы сказала, что много. Теперь, когда я стала вдовой, мне так не кажется. Возможно, для человека его ранга он приводит сюда немало дам. — Миссис Брайс тихо засмеялась. — Мне кажется, он очень хорош собой, — прибавила она шепотом.
— О сударыня, он и сам рассказал бы вам много на эту тему, — сказал я, наблюдая за тем, как Делони сопровождает Мириам к выходу из лавочки. Я повернулся к миссис Брайс. — Благодарю вас за помощь. Но я должен спешить, чтобы не упустить случай возобновить знакомство. — Я откланялся и направился к выходу.
Я обрадовался, увидев, что парочка удалилась на значительное расстояние от лавочки, и я мог не опасаться, что меня заметят. Делони поцеловал руку Мириам и что-то ей сказал, но я не расслышат, и помог ей сесть в наемный экипаж. Он подождал, пока экипаж не скроется из виду, и направился в сторону Фор-стрит. Я шел следом, пока он не сел в другой экипаж.
Я решил разузнать побольше об этом джентльмене, и, когда экипаж тронулся, я бросился за ним бегом, щадя больную ногу, чтобы поберечь здоровье. Дорога была ровной, а экипаж двигался медленно из-за скопления транспорта, поэтому догнать их было нетрудно. Стараясь не шуметь, я запрыгнул на заднюю подножку.
Прижавшись к качающейся стенке экипажа, я стал размышлять, зачем сделал то, что сделал. Конечно, мне нравилась Мириам, но симпатия не толкает человека на такие отчаянные поступки. Я решил, что расследование обстоятельств смерти отца влияет на все стороны моей жизни, толкая меня на неожиданные действия. Но даже при этом я не мог утверждать, что думал о расследовании, когда бросился следом за щеголем, который осмелился целовать руку Мириам. В этот момент я хотел лишь знать, кто этот человек и что за власть он имеет над женщиной, о любви которой мечтал я сам.
Я без труда держался на подножке, поскольку после травмы на ринге в течение нескольких лет перепробовал много разных профессий, включая работу ливрейным лакеем. Правильнее сказать, я изображал из себя ливрейного лакея, обхаживая богатую семью из Бата. Я планировал втереться к ним в доверие, а потом при первой возможности безжалостно их обобрать. Однако вскоре я понял, что одно дело грабить людей незнакомых и совсем другое — красть драгоценности у милейшей леди, которую в течение месяца сопровождал в поездках по городу. Поэтому я решил добиться расположения старшей дочери и исчезнуть однажды ночью, взяв лишь несколько фунтов на необходимые расходы.
Опыт езды на задней подножке научил меня, как вести себя с кучером, который обернулся и меня увидел. Прижавшись головой к задней стенке экипажа, чтобы не потерять шляпу, свободной рукой я лостал из кармана шиллинг и показал его кучеру. Затем я приложил палец к губам, давая понять, что мне нужно его молчание. Он показал два пальца — это означало, он просит два шиллинга. В ответ я показал три пальца, давая ему понять, что готов щедро заплатить за его молчание. Улыбнувшись, возница поехал дальше; его улыбка говорила, что он ничего не скажет, даже если его станут пытать.
Экипаж подъехал к окрестностям Королевской биржи, а затем повернул на запад, в Чипсайд. Я даже подумал, что человек в экипаже собирается на службу в собор Святого Павла. Однако у мистера Делони были более легкомысленные планы: он направлялся в весьма известный «Шоколадный дом Уайта», самое модное в городе игорное заведение.
Заведение Уайта находилось в довольно приятном здании на Сент-Джеймс-стрит, неподалеку от рынка Ковент-Гарден. Внутри я никогда не был, так как давным-давно потерял интерес к игре. Я оставил этот досуг, когда отказался от не вполне честных методов зарабатывать себе на пропитание. В мои молодые годы заведение Уайта не считалось модным, а после возвращения в Лондон я в него не заходил.
Когда экипаж остановился, я спрыгнул с подножки и спрятался в тень, ожидая, пока Делони не расплатится с кучером и не войдет внутрь. Затем я вышел из тени и, как обещал, дал вознице три шиллинга, напомнив ему, что он никогда меня не видел. Он кивнул и уехал.
Сумерки сменились темнотой. Я стоял, не зная, что мне следует делать, когда войду внутрь. Я ничего не знал об этом «Шоколадном доме» и не хотел привлекать к себе внимание. Заведение пользовалось популярностью у богатых, модных и привилегированных, и, хотя я не боялся таких людей, я знал, что ничего не выйдет хорошего, если я вломлюсь туда и буду совать свой нос повсюду, пока не найду нужного мне человека.
Темные улицы жили своей жизнью; вокруг меня сновали люди, включая немалое число шлюх, наводнивших эту часть города. Мне следовало быть поосторожнее: когда я стоял, глупо озираясь по сторонам, я почувствовал, как в спину мне уперлось острое лезвие.
Нападавший не нажимал сильно, лезвие, возможно, слегка поцарапало кожу, но не более того. По ощущению это была скорее всего шпага, а не нож. Что предполагало большее расстояние между кончиком лезвия и рукой, сжимавшей его. Это было мне на пользу.
В течение долгой секунды я оставался неподвижен, пока не услышал, как бандит сказал:
— Гони кошелек, и останешься невредим.
По голосу было понятно, что это совсем мальчик, не старше двенадцати-тринадцати лет, и, хотя я не мог повернуть головы, чтобы его увидеть, я был уверен, что легко справлюсь с малолетним негодяем, который едва ли умел обращаться с оружием, явно украденным. Я сделал резкий шаг вперед и вправо, а потом, чтобы обмануть его, резко прыгнул влево. Пока он наносил удар в пустое место, я схватил его за запястье и сжимал до тех пор, пока видавшая виды ржавая шпага не упала на землю. Не спуская с него глаз, я поднял оружие, затем заломил его руку назад и прижал мальчишку к стене.
Разбираясь с парнем, я заметил, что за моими действиями не без интереса наблюдали два джентльмена, однако в тот момент я не мог уделить им внимания. Меня всецело занимал этот воришка, который, как я и предполагал; был чрезвычайно молод. Кроме того, он был худ, плохо одет и от него очень дурно пахло.
— Тебе что-то нужно в моем кошельке, так? — спросил я.
Должен признать, что его самообладание произвело на меня впечатление.
— Ага. А что у тебя есть?
Я отпустил его, сделал шаг назад и открыл кошелек.
— Вот два пенса, — сказал я. — Я хочу, чтобы ты выполнил мое поручение. Выполнишь его хорошо — получишь шиллинг.
Он медленно повернулся ко мне:
— Хорошо, сэр. Дайте взглянуть на деньги. Один из наблюдавших джентльменов закричал:
— Вы ведь не собираетесь его отпустить, нет?
— Если вам так хочется, чтобы его арестовали, почему вы не пришли мне на помощь? — отозвался я.
— Меня не интересовал его арест вообще. Мне было нужно, чтобы вы его арестовали. Я сделал ставку на это.
— Не хнычь, — вмешался его приятель. — Ты проиграл, Гарри. Теперь плати.
Вот таких джентльменов можно встретить у «Шоколадного дома Уайта».
Я снова повернулся к мальчику, снабдив его адресом Элиаса и короткой запиской. Он убежал, а я стал надеяться, что он вернется за шиллингом, не удовольствовавшись двумя пенсами. Я рассчитывал, что Элиас будет дома, полагая, что после недавнего празднования у него в карманах пусто и по крайней мере в течение недели он будет проводить вечера у миссис Генри. В ожидании малолетнего грабителя я не сводил глаз с двери заведения, чтобы не пропустить мистера Делони, если тот выйдет. Я также смотрел по сторонам, не желая попасть впросак во второй раз. Казалось, прошла целая вечность, пока я шагал взад-вперед по Сент-Джеймс-стрит, наблюдая, как по мере сгущения сумерек прохожие в районе Ковент-Гардена приобретали все более подозрительный и неприглядный вид. Наконец спустя час появился Элиас, за которым следовал мальчик.
— Где мой шиллинг? — потребовал малолетний грабитель.
— А где мой шиллинг? — вторил ему Элиас. — Мне полагается вознаграждение за подобное упражнение.
Я бросил шиллинг мальчишке.
— А шпага? — спросил он.
— Ты станешь использовать ее для грабежа, а учитывая твои способности, скоро закончишь свои дни на виселице.
— По крайней мере она не даст мне помереть с голоду, — сказал он дерзко.
— Справедливо, — согласился я и бросил ему его оружие. Поймать его было несложно, но он не поймал, и шпага ударилась о землю.
Я повернулся к Элиасу:
— Мне пришло в голову заглянуть к Уайту, и я решил, что лучшего компаньона, чем ты, для этого не сыскать.
Он захлопал в ладоши, как ребенок.
— Великолепная новость! Уверен, ты понимаешь: в заведении Уайта нужны деньги. Или скажем иначе, — сказал он с ухмылкой, — у одного, вероятнее всего, есть деньги, но деньги потребуются обоим.
— Я плачу, — заверил я его.
— Служить тебе, Уивер, одно удовольствие. Позволь познакомить тебя с главной игорной академией Лондона.
Я уплатил небольшую входную плату за нас обоих, и мы окунулись в игорный мир Лондона: Места, подобные заведению Уайта, с их атмосферой безрассудства, радости и ожидания, представляют собой Биржевую улицу в миниатюре. Действительно, за карточным столиком за один вечер можно выиграть или, вероятнее того, проиграть столько же, сколько за целый биржевой сезон.
Несмотря на то что вечер едва наступил, в заведении Уайта была уже уйма искателей удовольствий, сидевших группами вокруг больших карточных столов, разбросанных по всему залу. Играли в фараон, или в ломбер, или в более простые карточные игры. Бросали игральные кости и испытывали судьбу другими способами, которые я не совсем понимал. Б помещении стоял густой запах табака, крепкого пива и пропитанной потом одежды. Зал наполнял гул слишком громких и слишком оживленных разговоров, в который иногда вклинивались крики ликования или стоны отчаяния. Миловидные юные дамы — вероятно, оказывавшие и другие услуги — разносили посетителям всяческие напитки, среди которых, впрочем, я не заметил шоколада, давшего название заведению. И ведь это был лишь главный зал. Я знал, что у Уайта были еще небольшие залы для частных компаний, игр с крупными ставками и свиданий с дамами.
— Теперь, — сказал Элиас, — расскажи, что привело тебя сюда. Мало вероятно, что ты решил поправить свои финансы, положившись на удачу.
Я решил ничего не говорить Элиасу о Мириам. Мне надоело слушать его рассуждения о вдовах и красавицах еврейках. Поэтому я сказал ему, что оказался здесь, идя по следу джентльмена, показавшегося мне подозрительным.
— А почему этот человек показался тебе подозрительным?
Дата добавления: 2015-08-27; просмотров: 57 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |