— А дорого ли обошлось? — спросил о главном.
— Дорого, — уверенно ответил усатый. — Точно не скажу, но дорого.
Глянул на часы и понял, что надо встречаться с «радистом» Корне, пора уже. Поблагодарил мужиков и опять заскочил на велосипед, направившись к бару, где сидел вчера с Бастом.
Перед баром стояла целая стая велосипедов, изнутри, через открытые окна, доносился гул голосов и запах еды — обед был уже в разгаре. Корне я нашел сразу: он сидел за крошечным одноместным столиком возле окна, с тарелкой и кружкой светлого пива.
— Привет, садись! — поздоровался он, указав на стул напротив и придвинув ко мне меню.
— Как дела? — сразу спросил я.
— Кое-что сделал, расскажу. Обедать будешь?
— Да… пожалуй что, — согласился я, обнадеженный.
Выбрал рыбу, треску. С картошкой. Fish and Chips, так сказать, в английском стиле, причем данное блюдо так в меню и было записано, по-английски. И большую кружку пива попросил у немолодой тетки в очках, которая подошла к нашему столику.
— Ну не томи, — поторопил я Корне.
Тот кивнул, быстро прожевывая очередную порцию рыбы, достал из сумки уже знакомый перекидной блокнот, нашел нужную страницу и дал прочитать мне.
— Нашел вот такие пункты вокруг Москвы, где много уцелевших. Записал как назвались, ничего от себя не добавлял. Связь с ними есть и будет. Откуда начинать искать, как думаешь?
Я вчитался в довольно корявые каракули. Так… с Таманской и Кантемировскими дивизиями понятно, эти в любом бы случае уцелели, и от города достаточно далеко. Еще Софринская бригада с ОДОНом, тут тоже все ясно. Но не думаю, что мои могли туда направиться. Обосновать не могу, но, зная характер жены, уверен, что далеко бы не уехали — попытались ближе пристроиться.
В поселке нашем точно никакой радиоточки не образовалось, в списке ничего такого… что еще? Большая община, именующая себя «Базар», совсем неподалеку. И еще одна — учебный центр «Пламя», в Солнечногорске, тоже рукой подать. Куда они могли податься? Туда, где есть врачи: Настя беременна, и срок уже такой, что в любой момент. Военные без врачей быть не могут. Если община зовет себя «Базар», то почти наверняка народ практичный, тоже выживших докторов подманят у них работать. Я бы так и сделал. Другое дело, что кто этот базар «держать» будет? Хм… подозреваю, что половина моя драгоценная все же начала бы с военных. Володя тоже свое мнение имеет, разумеется, но с женой моей спорить не может. И я не могу. С ней вообще никто спорить не может, даже она сама с собой спорить не может — сразу сдается. А значит…
— Вот отсюда попробуй начать, — сказал я, ткнув пальцем в строчку «Center Plamya». — He будет там — вот здесь попробуй выяснить, — и палец перескочил на строку «Bazar».
— Без проблем, сейчас и займусь, — кивнул Корне.
18 июня, понедельник, утро. Мюйден, окрестности Амстердама
Вчерашний день закончился буднично — сначала выбрался за пределы города и пристрелял новое оружие, неторопливо и аккуратно, потом до вечера по хозяйству носился, закупался едой, водой и прочими нужностями, даже пришлось нанимать фургончик, чтобы доставить покупки на лодку. Нет разницы, сушей или морем меня дальше понесет, но все это пригодится: без припасов никак.
Вообще у меня с собой груз очень немаленький. Десятки тысяч патронов 5.56, теперь не меньше девятимиллиметровых, и сорок пятого калибра прибавилось — очень увесисто получилось. А тут еще и еда, и сумки с барахлом, и оружие — и ничего ведь не бросишь: мне ведь не только добраться надо, мне еще и потом жить, а с голой задницей и пустыми руками к делу пристроиться очень трудно. Так было «в мирное время», так и теперь все работает, после Катастрофы, по одной и той же схеме — понятия «стартовый капитал» никто отменить не сумел. Потом все основные запасы загрузил в грузовик, запаковал в брезент и сдал машину на хранение — благо все новые знакомые на ненавязчивые вопросы успели ответить, сказали, что не воруют с этой стоянки ничего, там как в банке. На лодке же оставил тот минимум, который нужен будет для вылазки за судном, если такая все же состоится.
К вечеру заглянул в «Де Лопер», в слабой надежде найти там «соотечественников», и не нашел. Рановато им, в общем, мне тут еще несколько дней до их появления кантоваться, как я думаю. Так что придется искать самому себе дело, и желательно, чтобы это самое дело оказалось еще и полезным, а не просто убийством времени. В результате утро начал с генеральной приборки на лодке: чистота — залог здоровья, — но убил этим всего три часа и все время здорово мешал коту, сгоняя его то с одного, то с другого места, где он пристраивался вздремнуть. Хорошо, что время обеда подоспело и надо было встречаться с Корне — на том же месте, где и вчера.
На этот раз я пришел раньше и успел даже получить свой заказ, и лишь потом появился «радист». Не успев усесться, сказал:
— У человеческих анклавов возле Москвы есть общая справочная по выжившим. Не по всем анклавам, лишь по самым основным и организованным, но все же есть.
— И что? — наклонился к нему я.
— Они не дают никакой информации без опознания, — ответил он, придвигая ко мне уже привычный блокнот. — Напиши сюда пару каких-нибудь вещей, по которым твои смогут определить, что ты — это именно ты.
— Вот как, — вздохнул я, чувствуя, как задрожали руки.
Не пойму, что это на меня накатило. Боюсь? Просто волнуюсь? Да ведь понятно, что все у них должно быть нормально, они ведь пережили самый страшный момент общей паники, они были вооружены. Я ведь просто уверен в том, что у них все хорошо, — настолько, насколько может быть хорошо в данных обстоятельствах, и все равно вот так накатило — мороз по спине и лицо онемевшее.
— Ты в порядке? — спросил Корне.
— Да, все хорошо, — кивнул я, с силой потерев лицо ладонями и ощущая, как возвращается чувствительность. — Давай напишу.
Задумался. Потом быстро написал: «Мне должны были оставить указание о том, куда переехали, на цоколе беседки во дворе и в техническом помещении бассейна, на стене. Краской».
Так, это первое, что на ум пришло. А если кто-то хочет их отыскать с дурными намерениями и забрался в дом? И все нашел? Маразм, но все же маловато будет. Так, что еще?
Вдруг затруднился с идеями. Волнуюсь, что ли? О чем-то не хочется посторонним сообщать, что-то глупым кажется, о чем-то даже беспокоишься — вдруг Маша забыла? Почесал в затылке, вздохнул, приписал в блокнот: «В момент, когда родился Сашка, в роддоме погас свет». Достаточно, случайные люди об этом знать не должны, как мне кажется. Или пусть сами что-нибудь спросят, если получится связь установить.
Вернул блокнот «радисту». Тот проглядел записи, кивнул:
— Вроде нормально. Так во многих местах делают, кстати, не удивляйся.
— Да я и не удивляюсь.
— Тогда вечером общение продолжим, здесь же. Годится?
— Вполне.
— Тогда с тебя пиво, — сказал Корне.
— А оплата когда?
— Когда точно будет результат известен, на сколько я наработал, — усмехнулся он.
А что, все верно. На выходе из бара столкнулся с Вимом. Поздоровались, даже обрадовались.
— А с албанцами что стало? — полюбопытствовал я.
— Каналы копать отправили, пожизненно, — ответил ротмистр. — Нужно много копать, каналы — безопасность.
18 июня, понедельник, утро. Подмосковье, учебный центр «Пламя»
— Мария Алексеевна, разрешите? — заглянул в учительскую совсем молодой солдатик в наглаженном камуфляже.
— Да?
Имени солдата она не знала, но видела его регулярно разъезжающим по территории анклава на громко тарахтящем кроссовом мотоцикле, в ярком шлеме на голове. Еще она заметила, что он постоянно заглядывался на нее, когда видел, и один раз это чуть не закончилось аварией — он лишь чудом в последний момент успел отвернуть от фонарного столба.
— У меня для вас конверт, — сказал посыльный, заходя в комнату. — Не думал, что вас здесь застану, собирался уже домой к вам ехать.
— Да, я задержалась, самая последняя сегодня, — ответила она машинально и вдруг сообразила, что солдат привез ей пакет. — От кого? — удивилась Маша, которой никто никаких писем и конвертов пока не присылал, по крайней мере, с начала Катастрофы.
— С узла связи, — ответил солдат и протянул ей серый запечатанный конверт. — Приказано дождаться ответа.
— Хорошо, — кивнула она. — Садитесь вон на диван… чаю хотите?
— Если нетрудно.
— А чего трудного?
Она налила в электрочайник воды из графина и включила его. Электричество в «Пламени» было — от какой-то хитрой маленькой электростанции, спешно возведенной на дальней окраине анклава, возле которой возвышалась гора угля размером с шахтный террикон.
— Вон оттуда, с полки, чашку берите, — сказала Маша, вскрывая конверт.
«Уважаемая Мария Алексеевна. Из центральной диспетчерской по поиску людей поступил запрос от находящегося в Нидерландах, в городе Мюйдене, Мельникова Андрея Владимировича на ваш розыск. В качестве подтверждения своей идентичности он сообщил: 1. Перед переездом из своего дома вы должны были оставить свой новый адрес написанным краской на цоколе беседки во дворе…»
И так далее. У нее даже руки задрожали, а на глубокий ее вздох даже посыльный испуганно подскочил:
— Что-то случилось?
— Нет, — покачала она головой и улыбнулась. — Ничего не случилось — скорее, наоборот, хорошие новости. Очень хорошие.
«…В случае если вы сочтете недостаточным сообщенные сведения, вы можете задать любые вопросы. Если полученных данных достаточно для идентификации личности Мельникова А. В., мы можем по вашему запросу организовать сеанс радиосвязи с ним».
Бланк был отпечатан на принтере и явно заполнялся по готовому шаблону. Внизу, возле подписи дежурного по связи, был маленький квадратик, в котором следовало поставить галочку, «если вы согласны сообщить пославшему запрос свое настоящее местонахождение».
«Он до сих пор не знает, живы ли мы!» — сообразила она и, схватив из пластиковой подставки толстый красный фломастер, вывела в требуемом месте такую галочку, которой при всем желании нельзя не заметить.
Она все же дала посыльному допить чай, не выставила его сразу же, чтобы он срочно отвез бланк с красной галочкой обратно, тому самому дежурному по связи, который даже не удосужился сообщить ее мужу о том, что его семья жива и здорова и находится в безопасном месте.
«В Нидерландах», — вдруг осенило ее. Он перебрался через океан, как и обещал. Он жив, он в Европе, он намного ближе к семье, чем тогда, когда удалось поговорить с ним в последний раз. И он нашел способ связаться.
Осознание того факта, что он действительно едет к ним, обрушилось на нее как метеорит. Это действительно так. Она знала… скорее, верила в то, что он жив, что у него все хорошо и рано или поздно они увидятся, но теперь… теперь появилось доказательство. Самое настоящее доказательство, именно то, чего ей так не хватало все эти бесконечные дни. Теперь место веры начала решительно занимать уверенность.
А вот вместе с уверенностью появлялось менее комфортное чувство — нетерпение. Теперь, когда она знала, что он едет к семье, она уже не сможет просто ждать и надеяться. Она будет именно ждать, считая дни, часы и даже минуты.
Так, что ей теперь делать? Солдат уехал, так ничего и не сообщив. И куда ей теперь? Домой и ждать продолжения? Нет, так она не умеет: терпение никогда не было ее главной добродетелью.
Собрав тетради, она сунула их в сумку, наружный карман которой тяжело оттягивал пистолет, вышла из учительской. В вестибюле школы сдала ключ дежурному, сидящему в решетчатой будке, попрощалась.
Ее велосипед был единственным на стоянке, хотя в разгар учебного дня их стояло здесь несколько десятков: это был самый популярный транспорт на территории анклава. Мародеры, забиравшиеся в город, зарабатывали на них очень неплохо, учитывая даже тот факт, что в «Пламени» прямой торговли не было, все шло в общий котел, откуда и выделялось каждому за труды, как в колхозах из советского кино или в израильских кибуцах. Но местная власть щедро «ставила палки» за такие трофеи, после чего раздавала велосипеды нуждающимся — по заслугам и просто по очереди.
Маше велик, ярко-красный, японский и очень дорогой «в прошлой жизни», достался сразу после того, как она взяла на себя преподавание английского и испанского в местной школе. Учителей здесь ценили и берегли наряду со строительными инженерами и энергетиками: вроде как самая элита. Ну и местный зампотыл, майор Белянкин, таким образом выказал знак внимания — уж как сумел.
Асфальт зашуршал под велосипедными покрышками, натянулась, щелкнув, цепь. Маша выехала на дорожку и покатила в сторону штаба. Ехать было недалеко — и школа, и штаб занимали бывшие учебные корпуса, причем штаб таковым теперь только назывался: гражданских служб в нем было больше, чем военных. Учебный центр принял множество беженцев и теперь, расширив свои и без того немалые границы, превратился в самый настоящий поселок, да еще и с огромной прилегающей территорией.
Когда они все вместе, Маша с детьми и ее брат с беременной женой, перебрались сюда, их сначала разместили в одной большой комнате в учебном центре как в казарме, еще с двумя семьями. Для привычной к комфорту Маши это стало настоящим испытанием, но ситуация исправилась довольно быстро — едва она изъявила желание преподавать в школе и предъявила свой диплом, ее быстро перевели в новый деревянный дом в Новом поселке, как называли здесь быстро застраиваемую территорию. А уже она приютила Настю с Володей.
Учительская работа не только «улучшила жилищные условия», она еще и отвлекала от дурных мыслей — от мужа не было никаких вестей. А тут дети, многие из них оставшиеся без родителей, пережившие такое, что и в кошмарном сне не привидится, — они занимали время, и они занимали мысли.
Детей без родителей разбирали по семьям, командование это поощряло — нехорошо было бы в таком маленьком анклаве одним детям жить в семьях, а другим — в приюте и сталкиваться при этом на уроках в школе. Месяц назад всегда хотевшая еще и девочку Маша привела в дом Майю — оставшуюся без родителей грузинскую девочку шести лет, предпочитавшую откликаться на имя Бубу и почти не говорившую по-русски. Как удалось выяснить, в Москве ее семья оказалась в гостях у родственников, прилетев перед самой Катастрофой. Спасти девочку смог отец, уже укушенный, который сумел передать ее группе военных на бронетранспортере, патрулировавших дорогу к международному аэропорту. Сообщил о ней что смог и… дальше понятно.
Девочка долго пребывала в шоке, возраст никак не помогал ей забыть случившееся. Заботы нянек из «Временного приюта» никак на нее не действовали, не помогла даже детский психолог — ребенок почти не обращал внимания на окружающих. Девочка ела, ложилась спать, делала все, чего от нее требовали, — и не общалась. Маленькая, по-детски «красиво щекастая», с курносым носом и огромными карими глазами под черными вскинутыми бровями, она была очаровательна и напоминала то ли персонаж из мультика, то ли кого-то из комикса.
Путь к ее душе проложила Маша, причем самым простым из возможных способов: после тщетных попыток общения достала из сумочки помаду с кисточкой и предложила накрасить Бубу губы. И девочка спокойно подошла к ней, предоставив возможность исполнить задуманное. За губами последовали ногти, потом она долго разглядывала себя в зеркальце, которое тоже позаимствовала из сумки у Маши. И когда Маша отошла было в сторонку, девочка замахала ей рукой и требовательно крикнула: «Моди,[17] моди!»
В общем, домой Маша вернулась не одна и стала матерью уже не двоих, а троих детей.
Дальше пошло легче: девочка старалась разговаривать. Старший, Юрка, опекал ее как мог, младший к ней просто привязался и ходил за руку, и понемногу дело шло на лад. Майя еще просыпалась по ночам с криком, иногда плакала во сне, но начала играть с другими детьми, не дичилась взрослых и старалась говорить по-русски. Пусть всего несколько слов, но выучила она их именно потому, что ей хотелось общаться.
С утра она отводила ее и младшего Сашку в детский сад — самое, наверное, хорошо укрепленное место в «Пламени», а Юрка — тоже счастливый обладатель велосипеда, который привез ему «с мародерки» вечно заботящийся дядя, — появлялся дома только затемно, голодный и смертельно уставший. Всех детей старше десяти лет организовали на курсы «самообороны и боевой подготовки», куда они уходили после школы. Их учили стрелять из малокалиберного оружия, разбирать автоматы и пистолеты, учили всему тому, что стало вдруг чрезвычайно нужным каждому. Ему нравилось. Не нравилось только то, что отменили летние каникулы, — командование и совет анклава сочли более полезным занять детей учебой, чем позволить им просто болтаться по территории и создавать проблемы. Пусть пока какое-то стабильное течение жизни здесь организуется.
Володя дольше всех не мог пристроиться к постоянному делу. Вроде и мужик здоровенный, и энергии через край, а как-то так выходило. Но две недели назад он устроился работать в местное «управление торговли» и теперь занимался налаживанием торговли с другими людскими анклавами — как выяснилось, на толковых переговорщиков тоже спрос есть, да и в самом торговом деле он очень хорошо соображал, на радость новому начальству.
Их «торговая делегация» выглядела вовсе не так мирно, как во времена до Катастрофы: вместо костюмов с галстуками были разгрузки и радиогарнитура, а вместо бриф-кейсов — автоматы. И транспорт соответствующий — два модернизированных БРДМ-2А и «Урал» с укрепленной кабиной.
Попутно доводилось им и «примародеривать» заброшенные людьми места, откуда и появился велосипед ее сына. А еще они с Настей ждали, когда достроится выделяемый им дом, — в одном с Машей и ее детьми получалось тесновато, а теперь, если Настя родит и Андрей приедет…
Кстати о родах: сегодня брат должен был уехать со своими куда-то за Тулу, но остался в «Пламени»: Настю уложили в больницу, роды могли начаться в любой момент. Первые роды в анклаве после Катастрофы, поэтому их ждали все — это как символ начала новой жизни был.
У штаба тоже хватало велосипедов, для них даже выстроили специальную «коновязь», куда можно было заталкивать своих двухколесных «коней» передним колесом, чтобы они не падали.
На узле связи Маша никогда не была, поэтому спросила у дежурного в вестибюле, куда ей надо идти. Дежурный, молодой старший лейтенант, сначала выяснил, зачем ей понадобился узел связи, и лишь потом позвал еще одного старшего лейтенанта, в очках и с красной повязкой на рукаве — «Дежурный по связи».
— Вы мне присылали пакет? — сразу спросила она у него.
— Так точно, я присылал, — слегка смущаясь, ответил связист.
— Но вы не сказали, что мне делать дальше. Я могу поговорить со своим мужем?
— Поговорить? — вроде как затруднился он с ответом. — Непосредственно поговорить не получится: связь от его имени установили в телеграфном режиме…
— Не путайте меня, говорите проще, — решительно оборвала она его.
— Это «тире-точка-тире», знаете? Как в кино, как радистка Кэт сообщения от Штирлица посылала. Понимаете?
— Да, понимаю, — немного озадачилась она.
— И связь пока установлена не с нами, а с узлом в Наро-Фоминске, оттуда уже связались с нами, дали позывной голландской радиостанции, — объяснил он. — Теперь мы будем пытаться выйти с ними на связь.
— А потом? — требовательно спросила Маша.
— Потом попытаемся назначить сеанс связи с вашим мужем, — ответил старлей. — На конкретное время и конкретный День. Вы придете к нам, и если не получится установить связь в телефонном режиме… — он перехватил ее взгляд и поправился: —…голосом, то тогда вы будете диктовать телеграфисту, а уже он будет вести связь. Понятно?
— Да, теперь все понятно, — вздохнула она немного разочарованно.
Говоря откровенно, она надеялась поговорить с мужем прямо сейчас, по какому-то спутниковому телефону или чему-то подобному. Сам факт, что кто-то до сих пор пользуется азбукой Морзе, оказался для нее сюрпризом: это было что-то из кино и детских книг. Хотя… вся действительность вокруг вроде как пришла из плохого кино и страшных книг, чему теперь удивляться.
— И что мне делать дальше?
— Мы с вами свяжемся после того, как назначим время, — развел руками старлей. — Иначе никак.
— Хорошо, — вздохнула она и отправилась в детский сад, за Сашкой и Бубу.
Дорога из детского сада домой заняла минут пятнадцать. Ехать уже не получалось — она вела велосипед за руль, а дети шли рядом, о чем-то болтая, при этом каждый на своем языке. И как-то при этом понимали друг друга. Им было интересно все, поэтому она взяла себе за правило глаз с них не спускать ни на секунду. Сашка вообще был из тех детей, которые легко и просто могут поджечь дом, выпусти его из поля зрения хоть на секунду.
Из-за детей, собственно говоря, дорога такой долгой и получалась — им все время было что-то надо вокруг, приходилось останавливаться через каждые десять шагов.
Поселок, состоящий из маленьких деревянных домов, стоящих близко друг к другу, раскинулся за «парком», как здесь называли скопище складов и гаражей, в которых стояла военная техника. Работы в поселке еще не закончились — скорее, наоборот: только расширялись. Прямо здесь же был выстроен распиловочный цех, из которого далеко и сильно пахло свежим деревом, и здесь же сразу несколько бригад строителей из готовых деталей собирали дома — классические избы с маленькими окнами, укладывая их на готовые фундаменты.
Им повезло: самая грязная часть работ их дом уже миновала. Небольшой, но вполне симпатичный, крашенный голубой краской, он стоял посреди небольшого участка, наполовину обнесенного простеньким штакетником, — Володя рукодельничал по вечерам, но закончить забор пока не успел. Под кое-как собранным навесом стоял «патфайндер» Андрея — машина, на которой они уехали сюда, и рядом — наполовину разобранный «жигуль-семерка». Ее притащил из поездки Володя и договорился с кем-то о том, что ему помогут сделать из нее багги. Несколько таких уже каталось по поселку, треща кустарными глушителями, — вот и ему захотелось.
У входа на участок дети хором закричали и бросились во двор, оставив Машу отпирать входную дверь. С крыши крыльца в два приема — на подоконник, а потом на перила — спрыгнул Барсик, огромный и лохматый персидский котяра с непривычными для «персов» хищными повадками. Он боднул головой ее в ногу, заурчал, а потом вдруг погнался за детьми — он был еще и невероятно общительным.
Два других кота встретили ее в сенях — темноватом тамбуре, где все разувались. Тоже поурчав, они вперегонки побежали на кухню, где миски уже опустели, и звери твердо и однозначно намекали на то, что их следует наполнить.
Вообще, как Маша заметила, поведение котов, после того как все началось, здорово изменилось. Они стали меньше шляться по окрестностям, стараясь держаться поближе к дому, а по ночам реагировали даже на самый слабый шум, сразу же просыпаясь и настораживаясь. Так они засекли стоящего на крыльце мертвеца — сосед умер от инфаркта ночью и, как и положено, обратился.
Тогда они здорово растерялись, не зная, как поступить. Выглянувший в окно и осветивший соседа фонариком Володя сказал, что тот совершенно целый и чистый, и если его застрелить, то могут подумать невесть что. В конце концов Володя и еще один мужик из соседнего дома сумели свалить и связать зомби и уже в таком виде предъявить его подъехавшей ГНР,[18] вызвав у тех тяжкое изумление. Потом разобрались, правда, а на будущее сказали, чтобы так не рисковали: нескольких свидетелей того, что убили зомби, вполне достаточно. Да и медицина подтвердит.
Почти сразу за ней приехал Юрка, красный и вспотевший — наверняка гнал на своем велике как бешеный. Когда он вошел, Маша обернулась к нему и сказала:
— Папа жив. Он уже в Европе и едет к нам.
Сын как-то замер, потом совершенно неожиданно подбежал к ней и обнял так крепко, что дыхание перехватило. А затем она почувствовала, что он плачет. В первый раз за долгое-долгое время.
19 июня, вторник, день. Мюйден, окрестности Амстердама
С самого утра я съездил на могилы Дрики и Сэма, попрощаться. Слез с мотоцикла, застрелив двух блуждающих поблизости зомби, и просто постоял рядом с могилами. В последний раз я их навещаю. Скорее всего, никогда уже не доберусь до этих мест, так что больше так не постою, склонив голову. Все. Достал из подсумка два маленьких стаканчика, прихваченных с лодки, поставил в изголовьях. Налил в каждый водки, накрыл ломтем серого хлеба. Черным бы надо, да нет здесь черного. Постоял молча, а потом пошел в машину, чувствуя, что теперь расстался с ними навсегда. И от этого стало больно и плохо.
В таком настроении и вернулся в Мюйден. Делать в этот день больше ничего не хотелось, какая-то апатия тяжко навалилась, подмяла. Хотелось где-то сидеть, никуда не торопясь, смотреть в окно и пить пиво. По пути встретил Вима, который легко согласился присоединиться ко мне: похоже, что делать ему было особо нечего — он как раз с наряда сменился, выходной был.
В надежде пообщаться с Корне-«радистом» предложил идти в бар на набережной: все равно дело к обеду, а он этим не манкирует. Вим не возражал, и вскоре мы сидели в еще почти пустом заведении, устроившись у окна, молча пили пиво и разглядывали лодки на воде. Словно бы выходной ощущался — суеты на улице было почему-то меньше, чем в любой другой будний день. Было ясно, тепло, по воде метались солнечные зайчики, перескакивая по мелкой ряби, дома, выстроившиеся вдоль набережных, отражались в воде. На торчащей из воды низкой деревянной свае сидела, сложив крылья, жирная серая утка. Мелодично пробили полдень куранты на старом здании ратуши. На противоположной стороне канала работал цветочный рынок, и покупателей хватало.
— Надо купить луковиц тюльпанов, побольше, — сказал я, глядя на торговую суету. — Жена любит цветы, так что найдем, как посадить. И куда.
— У меня жена тоже любила, — как-то странно сказал Вим. — Мы жили во Влаардингене, это возле Роттердама.
— Что с ними? — спросил я, успев подумать, что лучше было не спрашивать, потому что уже знал ответ, но все же спросил.
— Они в первый день погибли, — как-то сухо и внешне спокойно сказал Вим. — Еще даже сама Катастрофа не началась по-настоящему. Очаг заражения был где-то у соседей. Кто-то из них укусил жену, она вернулась домой и заперлась с детьми. Собиралась идти к врачу, мы даже поговорили по телефону. Тогда еще никто ничего не знал. Я теперь поэтому не люблю выходных: мне некуда податься и нечего делать.
Я не спрашивал, что было дальше, а он и не продолжал, просто пил пиво и смотрел в окно. Наступила неловкая тишина. Я вообще не знаю, о чем принято говорить в подобных случаях.
— Твои ведь целы? — спросил он.
— Должны быть целы, — кивнул я. — Я успел их предупредить, что дело плохо, и они заперлись в доме.
— А сейчас?
— Не знаю. Знаешь Корне, который «радист»?
— Конечно, — кивнул он. — Он что-то выяснил?
— Похоже на то: сегодня должна быть ясность.
— Ты поэтому сюда и шел?
— Точно, — подтвердил я.
Ушел он не потому что дела, он бы раньше о них сказал, а потому что не хотел встречаться с Корне — очень для него тема нашего разговора мучительна. Поэтому он просто пожал мне руку и пошел куда-то по набережной, пока не скрылся за углом. Я проводил его взглядом, а затем, обернувшись к женщине за баром, попросил еще кружку пива.
Корне появился без предупреждения и даже раньше, чем обычно. С красными глазами, явно не спавший, он подсел к нам за столик и, перехватив мой взгляд, сказал:
— На кролика похож? — И, усмехнувшись, пояснил: — Не спал сегодня, много позывных собрал.
— В смысле? — не понял я.
Дата добавления: 2015-08-28; просмотров: 27 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |