Дворянские усадьбы санкт-петербургской губернии 1 страница

Н. В. Мурашова Л. П. Мыслина

ДВОРЯНСКИЕ УСАДЬБЫ САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКОЙ ГУБЕРНИИ

Кингисеппский район

Информационный центр «Выбор» Санкт-Петербург 2003

ББК 63.3 М 91

Н. В. Мурашова, JI. П. Мыслина.

Дворянские усадьбы Санкт-Петербургской губернии. Кингисеппский район.

СПб.: Информационный центр «Выбор», 2003. — 280 с., 122 илл.

Издание осуществлено при поддержке Комитета по информа­ции, печати, телерадиовещанию, средствам массовой инфор­мации и связям с общественностью Ленинградской области.

Исторические очерки о дворянских усадьбах Кингисеппского района Ле­нинградской области — результат многолетней кропотливой работы. Авто­ры использовали материалы различных архивов, анализировали данные натурных исследований, исторические и современные планы построек.

Впервые публикуются сведения о владельцах дворянских усадеб ны­нешнего Кингисеппского района Ленинградской области. В приложении приведены генеалогические таблицы родов некоторых владельцев уса­деб; списки всех усадеб Ямбургского уезда Санкт-Петербургской губер­нии; словарь терминов и устаревших слов; указатель имен.

Об усадебной и парковой архитектуре, хозяйственной жизни в дво­рянских усадьбах читатель узнает из страниц книги.

Издание, несомненно, заинтересует широкий круг читателей — лю­бителей старины, стремящихся больше узнать о прошлом нашей Роди­ны, о достойных людях, которые жили на нашей земле и в ней же похо­ронены.

Все права защищены.

Никакая часть настоящего издания не может для целей продажи или иного коммерческого использования воспроизводиться, закладываться в поисковую сис­тему или передаваться в любой форме или любыми средствами, включая элект­ронные, электростатические, магнитные, механические, фотокопировальные или иные средства, без получения предварительного письменного разрешения от ав­тора и издательства.

ISBN 5-93518-028-6

© Н. В. Мурашова (Глинка), Л. П. Мыслина, 2003 © Информационный центр «Выбор», 2003

К 300-летию Санкт-Петербургской губернии

ПРЕДИСЛОВИЕ

Кингисеппский район — западная часть Ямбургского уезда, прости­равшегося с запада на восток от г. Нарвы до д. Волосово, с севера на юг — от Финского залива до рек Долгой и Сабы. Большую его часть занимает Ижорская возвышенность, ограниченная с севера и запада глинтом — некогда берегом Балтийского моря, который высокими уступами-терра­сами спускается к обширной болотистой низменности, огибаемой рекой Лугой, впадающей в Лужскую губу между Сойкинским и Кургальским полуостровами. По восточной границе района протекает река Систа, по западной — Нарова.

Издавна эти земли, по которым проходил путь «из варяг в греки», принадлежали «Господину Великому Новгороду» и постоянно подвер­гались нашествию ливонского ордена рыцарей-крестоносцев, литовцев, шведов. Для защиты своих рубежей новгородцы в 1384 году поставили на реке Луге крепость Ям, а в 1492-1499 гг. на реке Нарове, прямо на­против орденского замка, Ивангородскую крепость и посад, ставшие форпостом русского государства.

Борьба за Балтийское побережье не прекращалась: в результате Ли­вонской войны в 1558-1583 гг. эти земли по условиям Плюсского пере­мирия отошли к Швеции; в 1595 году Россия вернула их, но ненадолго, в 1609 году шведы снова объявили войну. По Столбовскому миру 1617 года все земли по течению Невы, крепости Ивангород, Ям, Копорье, Корела и Орешек отошли к Швеции. Старинная ижорская земля стала называть­ся Ингерманландией.

Россия не могла примириться с потерей прибалтийских территорий, и заветной целью Петра I стало возвращение берегов Невы и Финского залива — выхода в Балтийское море. В 1700 году началась Северная вой­на. Поражение-«конфузил» под Нарвой стало хорошим уроком, не про­павшим даром: уже в 1702 году русские вернули земли вокруг Ладож­ского и Чудского озер, взяли крепость Нотебург-Орешек, в 1703 — пал Ниеншанц, освобождены Ям и Копорье, в устье Невы заложена новая столица России; в 1704 — отвоевали у шведов не только Ивангород и На­рву, но и старинный русский город Юрьев (Дерпт, Тарту), а в 1710 — взяли Выборг, Ригу, Ревель, и Россия прочно утвердилась на берегах Бал­тийского моря.

Чтобы понять, почему Петр I стал строить новую столицу, а не ис­пользовал для этой цели завоеванные города, стоит вспомнить давно за­бытую статью В.Г.Белинского «Петербург и Москва»: «Ревель и особен­но Рига как бы просились сделаться новою столицею России — местом, где русский элемент лицом к лицу столкнулся бы с европейским не для того, чтобы погибнуть в нем, но принять его в себя... Но когда Ревель и Рига сделались русскими городами, город Санкт-Петербург существовал уже семь лет, на него было уже истрачено столько денег, положено столько труда, а по причине Котлина острова и Невы с ее четверным ус­тьем он представлял такое выгодное и обольстительное для ума преобра­зователя положение, что уже поздно и грустно было думать о другом ме­сте для новой столицы. Он давно смотрел на Петербург, как на свое тво­рение, любил его, как дитя своей творческой мысли; может быть ему са­мому не раз казалось трудною и отчаянною эта борьба с дикою, суровою природою, с болотистою почвою, сырым и нездоровым климатом, в краю пустынном и отдаленном от населенных мест... но непреклонная сила воли надо всем восторжествовала».

Прошло сто лет, и юный град, —

Полнощных стран краса и диво,

Из тьмы лесов, из топи блат Вознесся пышно, горделиво.

Не только в «Медном всаднике», но и в «Арапе Петра Великого» А.С.Пушкин описал рождение города, а своей поэзией обессмертил кра­соту Петербурга, уже через сто лет принявшего «строгий, стройный вид».

Одновременно с возведением новой столицы шло устройство примор­ской ижорской земли, преобразованной в 1708 году в Ингерманланд- скую губернию, переименованную через два года в Санкт-Петербургскую. Весь XVIII век эти малонаселенные и неразработанные земли монархи жаловали в вознаграждение за службу, за услуги отечеству. В 1775 году при Екатерине II губерния была поделена на уезды; Ямбург, выросший из крепости Ям, стал центром большой территории, значительно увели­ченной в 1802 году за счет присоединения Нарвского уезда. Город Нарву Петр I включил в Петербургскую губернию, и он стал пограничным с Эст- ляндией, а Ивангород превратился в его форштадт.

Больше века обустраивался Ямбургский уезд, населялись деревни, куда помещики переводили своих крестьян из внутренних губерний Рос­сии, создавались усадьбы. Их количество значительно возросло в XIX веке, когда большую часть имений в уезде приобрели прибалтийские дво­ряне. Военные, чиновники, государственные деятели, мореплаватели, инженеры — они честно служили России, многие прославились как участ­ники Отечественной войны 1812 года.

В большинстве своем балтийские немцы жили и служили в Петер­бурге и нуждались в поместьях вблизи столицы. Близостью к родовым мызам в Эстляндии и Лифляндии их прежде всего привлекал Ямбург- ский уезд, не зря в XIX веке его называли «остзейским краем» (от не­мецкого Ostsee — Балтийское море).

Помещики-немцы обеспечили экономическое процветание края, пе­ренеся сюда с родины новые способы ведения хозяйства. О том, как это было в эстляндских мызах, подробно рассказал сын знаменитого иссле­дователя Ледовитого океана Ф.Ф.Врангель:

«Вся сумма, занятая помещиками под обеспечение имений, пошла не на удовольствия и прожигание капитала, а на целесообразное улуч­шение хозяйства. Главные из этих улучшений состоят во всеобщем вве­дении рационального севооборота как в помещичьих, так и в крестьян­ских хозяйствах, в уничтожении чересполосицы, в улучшении пород скота и коней, в введении улучшенным способом обработки полей, осу­шении громадных болотных пространств, в правильном лесном хозяй­стве... Очистка полей от камней, валунов, усовершенствование земле­дельческих орудий, искусственные заливные луга, канализация... Все это достигнуто упорным трудом помещиков... хорошее состояние круп­ного хозяйства неизбежно отражается на благосостоянии всего сосед­него населения».

Ямбургские помещики подобным образом также старались приводить свои имения в образцовое состояние: навели строгий учет земель по вы­гонам, луговинам, нивам, лесным дачам, покосам, увеличивали доход­ность сельского хозяйства, используя последние достижения науки. До­полнительную прибыль приносили устроенные при усадьбах лесопиль­ни, заводы, фабрики, маслобойни, а после отмены крепостного права — сдача земли в аренду.

Практичность, рациональность помещиков, выходцев из Прибалти­ки, сказывалась и на устройстве усадеб: хозяйственные дворы, конюш­ни, каретники, хлевы, молочни, риги, амбары, кладовые, ледники и пр. возводились из скрепленного мелкой галькой и известью (позже цемен­том) булыжного камня, который собирали на полях, очищая их для по­севов. В прибалтийских землях такое строительство было традиционным. Постройки из дикого камня возводились быстро, были долговечны, удоб­ны, гигиеничны, причем так же строились и крестьянские хозяйства, и многие из этих построек еще сохранились в Кингисеппском районе, в том числе и те, что построили арендаторы. Если в Лужском уезде земли арен­довали главным образом дачники, то в Ямбургском уезде особенно ве­лик был приток крестьян-эстонцев. Здесь они зарабатывали деньги на приобретение хуторов на родине, при этом часто селились целыми коло­ниями: сообща покупали имение и дробили его на хутора — фермерские хозяйства. Необыкновенное трудолюбие и упорство окупались хороши­

ми экономическими результатам, но при этом безвозвратно исчезали по­мещичьи усадьбы.

Дворянские усадьбы Ямбургского уезда группировались на Ижор- ском плато и находились неподалеку друг от друга, гораздо меньше их было по берегам рек Систы, Наровы и Луги, на Сойкинском и Кургаль- ском полуостровах. Как правило, усадьбы были невелики, особой пред­ставительности не имели, но были устроены разумно и обеспечивали при­ятное пребывание семьи в летнее время. Будучи зачастую лютеранами, помещики не забывали о православных храмах и немало их выстроили в своих имениях.

Особенностью поместного дворянства Ямбургского уезда была клано­вость. Как и русские дворяне, они роднились между собой, поддержива­ли друг друга. Путем брачных союзов и свойства между владельцами име­ний в Ямбургском уезде возникли родственные кланы, владевшие, в це­лом, большими поместьями. Генеалогия прибалтийских дворянских ро­дов не разработана ни в дореволюционной, ни в современной литерату­ре, и потому появилась необходимость приложить к очеркам об усадьбах родословные таблицы, сведения для которых были выявлены в ходе чрез­вычайно трудоемкой работы с архивными документами. Таблицы не пре­тендуют на научную полноту, преследуют только практические цели: бу­дучи нагляднее описаний, помогают быстро понять наследование име­ний от поколения к поколению и увидеть семейные связи по женской линии (что всегда затруднительно из-за перемены фамилий). Эти табли­цы помогут краеведам, любителям старины и профессиональным генеа­логам расширить, уточнить родословие многих фамилий.

К концу XIX века в Ямбургском уезде насчитывалось 130 усадеб, но с включением его юго-восточной части в Волосовский район в границах Кингисеппского района осталось 65. Мы расскажем о пятидесяти из них, упомянув даже небольшие и давно заброшенные усадьбы, чтобы исто­рия края была более полной и краеведы смогли продолжить его изуче­ние. Это тем более необходимо, что при строительстве порта и сопутству­ющих служб в Лужской губе могут исчезнуть некоторые усадьбы, хотя бы частично сохранившиеся до наших дней.

Очерки по усадьбам располагаются в книге не по алфавиту, а по се­мейно-родственным связям владельцев.

МАРИЕНГОФ

НАДЕЖДИНА

(Блекенгоф, Новая Сала)

Общая площадь 16 га

Мариенгоф, Надеждина. План, 1990 г.

Мариенгоф: 1 — современное здание на месте усадебного дома; 2 — липовая горка; Надеждина: 3 — фундамент усадебного дома; 4 — дом управляющего;

5 — межевая канава; 6 — памятник павшим воинам

В 1902-1909 гг. признанный знаток русской культуры Нико­лай Николаевич Врангель посетил немало помещичьих усадеб, расположенных вблизи обеих столиц и в Малороссии. Итогом этих путешествий стали статьи, помещенные в 1910 году в журнале

«Старые годы» (в 1999 году они переизданы отдельной книгой «Старые усадьбы»). Кратко, но проникновенно рассказал Вран­гель об «уцелевших уголках старых лет». Усадьбе Мариенгоф он посвятил отдельный очерк — «История одного дома». Используя документы и семейные предания, рассказанные последними вла­дельцами, он чудесно описал все, что увидел:

«...Далеко, далеко видно, как убегает, извиваясь, капризная дорога, и там на берегу реки стоит небольшой дом. Он весь белый, такой маленький, аккуратный, и чувствуется, что в нем живут уже давно. Старые дома, как и старые люди, как-то особенно гре­ют и тревожат, когда играет кругом молодая жизнь. Дом Резвых в один этаж, типа, так называемых, голландских домов, которые так любили при Петре Первом. Много таких зданий видишь в Швеции, и мариенгофский домик — очень характерная построй­ка такого рода. Живописно поставлен он при впадении Солки в Лугу и глядит, как приземистый карлик на фоне столетних де­ревьев, построенных в “циркумференции”. Еще при шведском владении дом составлял собственность баронов Блекен, и после­дний представитель рода, генерал-аншеф (ум. 1763), владел мно­гими имениями: Сала, Мариенгоф и Блекенгоф — всей той земель­ной территорией, которую тогда называли Терпигорьем. Со смер­тью последнего Блекена земля перешла к сестре его, шведской подданной фон Маркварт, у которой купил ее шведский консул в Нарве по фамилии Дельфин, а у него в первые годы XIX века при­обрел Мариенгоф генерал Дмитрий Петрович Резвый.

И доселе сохраняется и тщательно бережется членами этой се­мьи маленький старый дом — последний свидетель шведского вла­дычества. Хорошо ему стоять у векового сада, глядя окнами на водную гладь тихо струящейся Солки... Я не могу говорить о рус­ском помещичьем доме, не говоря об его окружающем. В усадь­бах — очагах художественного быта важны не подробности, не частности, а все то общее — краски, звуки и фон, которые взятые вместе, создают нечто знаменательное и важное. В этом вся рус­ская жизнь: в слиянии многих разрозненных элементов, которые и дают в целом то своеобразное обаяние, которое порабощает вся­кого в русской деревне. И нельзя отделить дома от деревьев, его осеняющих, птичьего говора, от игры красок на узорах стен, блес­ка мебели в комнатах, от шепота листьев за окнами и немого раз­говора портретов, от тихой думы старинных книг на полках и от хриплого кашля часов на стене».

Мариенгоф. Усадебный дом. Фотография, 1910 г.

Когда Николай Николаевич посетил Мариенгоф, Резвые вла­дели имением уже сто лет и, очевидно, утратили некоторые све­дения, а потому в статью Врангеля вкрались неточности.

Земли Терпигорья располагались к западу от Ямбурга, по обе­им сторонам реки Луги. Они, действительно, принадлежали перешедшему на русскую службу генерал-аншефу Францу-Виль­гельму Блекену, но после его смерти в 1764 году перешли не к се­стре фон Маркварт, а к дочери Шарлотте-Марии. Она была заму­жем за Иосифом Ивановичем Корфом, скончавшимся в 1774 году, когда их сыну было всего десять лет. Вот тогда-то вдова полков­ника И.И.Корфа и продала часть мызы Мариенгофской с дерев­нями Кошкина, Свейск и Захонье генеральному консулу шведс­кого купечества в Нарве Ефиму Ивановичу Дельфину (он и Иосиф Иванович Корф имели собственные дома в Нарве и, очевидно, были знакомы).

По определению И.-Г.Георги: «Консулы наблюдают исполне­ние коммерческих трактатов, защищают купцов и корабельщи­ков своей нации в присутственных местах, подписывают паспор­та и прочее». Торговали иностранные купцы в С.-Петербурге «с великой прибылью», и потому должность генерального консула

шведского купечества дала Е.И. Дельфину средства, необходимые для покупки имения и строительства каменного усадебного дома. Поместье располагалось так близко от Нарвы, что Ефим Ивано­вич мог часто сюда наведываться и подолгу жить с семьей в лет­нее время, а значит, нужен был удобный и поместительный дом, сад, огород и хотя бы небольшой парк. Они и появились в послед­ней четверти XVIII века. Подтверждение тому — сравнение пла­нов 1766 и 1782 гг. На первом дома еще нет, а на втором он пока­зан на берегу реки Солки, в окружении полей. Так что о домике, сохранившемся со шведских времен, не может быть и речи, да и «голландским» его не назовешь. Продолговатый, на высоком цо­коле, с полуротондой под куполом, рустованными стенами и пар­ными колоннами в углах здания, он вполне вписывается в архи­тектуру 1770-1780-х гг., эпоху классицизма.

Наследник Ефима Ивановича секунд-майор Александр Ермо- лаевич Дельфин в 1810 году продал мариенгофское имение Дмит­рию Петровичу Резвому. По некоторым сведениям Резвый — про­звище, данное по свойству характера его отцу Петру Терентьеви­чу Балакшину — купцу, подрядчику, именитому гражданину Санкт-Петербурга, а с 1774 года бургомистру столицы; прозвище стало наследственным семейным наименованием-фамилией.

Петр Терентьевич владел в Петербурге домом на углу Мошко- ва переулка и Дворцовой набережной (он сохранился, в 1818-1825 гг. принадлежал отцу писателя В.А.Соллогуба. — Авт.) и двумя островами в дельте Невы. По описанию И.-Г.Георги: «Напротив Екатерингофа находится перед устьем большой Невы и в начале залива клиноподобный Долгий остров, коего низкий лес и кустар­ник расположен для прогулок, и близ оного, такожде неподалеку от берега, более круглый лесистый остров, принадлежащий при­дворному поставщику Резвому, с знатными же деревянными жи­лыми строениями... Во время лета 1793 года появилось новое уч­реждение для проезда к островам и прогулок по оным. Владелица (вдова П.Т.Резвого Анна Дмитриевна, урожд. Кукина. — Авт.) острова Круглого перед самым главным устьем Невы, насупротив подзорного дворца, позволяет гулять на своем острову каждому, кто на ее судах к оному переедет, и за то, за каждый день по 25 копеек, или за все лето 2 рубля 50 копеек платит. Поселившийся там трактирщик угощает за обыкновенную цену вином, кофеем,

аглинским пивом, водкою; такожде можно получить молока, яиц, лимонаду, конфет и тому подобного».

У Анны Петровны и Петра Терентьевича Резвых было три сына. Дмитрий и Павел выбрали военную карьеру, а Николай пошел по стопам отца, владел лесопильней в Шлиссельбургском уезде. Па­вел в 1790 году перешел на статскую службу, а Дмитрий Петро­вич прославился на военном поприще и оставил по себе добрую память: шестнадцатилетним юношей он участвовал в осаде Оча­кова в 1788-1789 гг.; в 1794 году штурмовал предместье Варша­вы Прагу в войсках А.В.Суворова; командуя артиллерией, отли­чился в сражении при Прейсиш-Эйлау в 1807; с 1808 года в Дунай­скую кампанию очередной русско-турецкой войны 1806-1812 гг. он командовал артиллерией, получил чин генерал-майора. Всего через 18 дней после заключения в Бухаресте мирного договора с турками началась Отечественная война. Дмитрий Петрович Рез­вый, как и в предыдущем походе, командовал артиллерией в ар­мии адмирала П.В.Чичагова, за храбрость, проявленную во вре­мя войны, был награжден несколькими орденами и закончил кам­панию 1813-1814 гг. генерал-лейтенантом.

В Военной галерее Зимнего дворца среди 332 портретов героев Отечественной войны 1812 года есть и портрет Д.П.Резвого. Анг­лийскому художнику Дж.Доу удалось создать образ открытого, доброжелательного человека с мягким характером, что прояви­лось во взгляде и едва заметной улыбке Дмитрия Петровича.

Его любили и уважали все подчиненные — солдаты и офице­ры, — но в 1816 году ему, еще не старому (всего на 54 году жиз­ни. — Авт.), профессиональному военному, прослужившему 38 лет в армии, пришлось уйти в отставку по распоряжению всесиль­ного А.А.Аракчеева. Н.Н.Врангель по этому поводу писал: «В эту эпоху Дмитрий Петрович был уже несколько лет в чине генерал- лейтенанта и прекрасно шел по службе. Можно себе представить его изумление, когда в одном из приказов он читает о своем уволь­нении в чине генерал-майора... Послужной список Дмитрия Пет­ровича Резвого и семейные документы вполне подтверждают этот невероятный факт».

Только после отставки Дмитрий Петрович серьезно занялся благоустройством усадьбы Мариенгоф, купленной шесть лет на­зад, строительством хозяйственного двора, служб, расширением парка (об этом свидетельствует возраст уцелевших деревьев).

Усадьбу, рассчитанную на привольную деревенскую жизнь, он устроил удобно и изящно. Отметил это и Врангель: «Чем-то при­ветливым и уютным веет от этого старого жилья, и опять хочется в него вернуться и бродить в нем...» Очевидно потому, что старин­ная мебель, часы, книги, картины на стенах в небольших комна­тах напоминали о навсегда ушедшем времени, когда текла здесь теплая семейная жизнь русского помещика, героя Отечественной войны. Свидетельством особого склада той жизни были и карти­ны, подаренные Дмитрию Петровичу сослуживцами, «все с акку­ратными записями, дабы о подарках не забыли и внуки». Порт­реты друзей и родственников — «живых рассказчиков семейной хроники», с любовью собранные Дмитрием Петровичем под свой кров, говорили о его душевности, сердечности, преданности близ­ким людям.

Такие же личностные качества были присущи его младшей се­стре Надежде Петровне, о них поведала эпитафия на могильном камне: «Прекрасная собою, прекраснее еще была душою. Воспи­танная в страхе Божьем, христианка в чистоте сердца, от юности посвятила себя добродетели. Благотворение питало ее сердце; уста ее никогда не произносили хулы на ближнего, рука ее всегда про­стерта была на помощь несчастного. Скромность, кротость, при­ветливость, благонравие украшали ее во всю жизнь; в страдании оказывала терпение удивительное. В дружбе постоянная, род­ственница искренняя, дочь почтительная, мать нежная, перелив­шая в детей чувства свои, супруга, тридцать лет соделавшая сча­стье мужу своему, добродетелью своею поддерживала его на пути жизни, друг и благодетельница его и всего семейства». Конечно, о почившем всегда писали хорошо, но все-таки, основываясь на достоверных сведениях.

Надежда Петровна могла вместе с мужем и детьми гостить у брата в Мариенгофе. Ее мужем был друг А.П.Ермолова Александр Васильевич Казадаев — правитель дел инспектора артиллерии в Отечественную войну 1812 года, а позже директор Горного кадет­ского корпуса, тайный советник и сенатор.

Другая сестра Дмитрия Петровича, Анна, также могла наве­щать брата в усадьбе. Она была замужем за любимцем Павла I Ива­ном Павловичем Кутайсовым, которого император возвел в граф­ское достоинство с нисходящим потомством, одарил землями и крестьянами, назначил обер-шталмейстером. После гибели Пав­

ла ненавистному всем фавориту пришлось уйти в отставку и уехать за границу. Анна Петровна осталась в Петербурге, здесь находи­лись и ее сыновья — племянники Д.П.Резвого.

Младший, Александр, прославился и военными подвигами, и высокими нравственными качествами. Славу храброго воина он стяжал на полях сражений против Наполеона под Пултуском и Прейсиш-Эйлау. Назначенный командиром артиллерии 1-й ар­мии, он погиб в Бородинском сражении, принимая участие в контр­атаке у батареи Раевского. Ермолов, узнав о гибели Кутайсова, писал: «Не одним ближним горестна потеря его, одаренный по­лезными способностями, мог он впоследствии оказать Отечеству великие услуги». Высоко ценил Кутайсова и Денис Давыдов: «Этот молодой генерал будучи полковником гвардии в пятнадцать лет и генералом в двадцать четыре года, был одарен блистатель­ными и разнообразными способностями».

Старший сын Анны Петровны — Павел — сделал блестящую карьеру на статской службе. В 19 лет он был уже камергером, статс-секретарем, по восшествии на престол Александра I пере­шел в Коллегию иностранных дел, а в 1809 году, получив назна­чение обер-прокурором 6-го департамента Сената, переехал в Мо­скву, где жил до 1817 года. В Петербург Кутайсов вернулся тай­ным советником, сенатором. Николай I пожаловал его сначала чином егермейстера, потом обер-гофмейстера и назначил членом Государственного Совета. Одновременно Павел Иванович был председателем Общества поощрения художников, созданного дво- рянами-меценатами в 1821 году.

Третья сестра Дмитрия Петровича, Татьяна, в замужестве Раз- натовская, умерла рано, в начале 1800-х гг. О братьях Павле и Николае пока известно немного: Павел ушел в отставку в 1798 году в чине надворного советника, а Николай дослужился до действи­тельного статского советника, избирался предводителем дворян Шлиссельбургского уезда.

Жена Дмитрия Петровича Надежда Васильевна, урожд. Нале- това, сопровождала его в Дунайскую кампанию, вместе с детьми и младшей сестрой жила в Бухаресте, откуда после заключения мира переехала в Полтаву, где и находилась до завершения воен­ных действий, до 1815 года. Отсюда сестры ездили в окрестные имения и ближайшие города. В это время были написаны детские портреты сына и дочери Дмитрия Петровича — Модеста и Веры —

и отосланы ему в действующую армию. Все это мы узнаем из днев­ника Екатерины Васильевны Налетовой, которая не вышла замуж и посвятила себя семье Резвых. Она была талантлива: пела, игра­ла на разных инструментах, рисовала, знала иностранные язы­ки, участвовала в спектаклях и, судя по ее дневнику, была общи­тельная, романтичная и немножко наивная. Очевидно она и по­могла привить детям сестры любовь к искусству, которой была отмечена жизнь Модеста и Веры Резвых. Чтение дневника Екате­рины Васильевны доставляет истинное удовольствие, так живо предстает перед нами прошлая жизнь с каждодневными забота­ми, радостями и печалями. «С портрета, висящего в красной гос­тиной Мариенгофа, — писал Врангель, — глядят на нас строгие, но добрые глаза начинающей стариться женщины».

После смерти Дмитрия Петровича хозяйкой мариенгофского поместья в 1823 году стала его жена Надежда Васильевна, пота­енные, неприглядные стороны характера которой открылись в воспоминаниях М.Ф.Каменской — дочери графа Ф.П.Толстого, вице-президента Академии художеств, прекрасного рисовальщи­ка и медальера. Ей было всего восемь лет, когда она вместе с от­цом в 1825 году гостила в Мариенгофе, но увиденное и услышан­ное так поразило ее, что запомнилось надолго:

«И точно, папенька не забыл завезти нас в прелестную дере­вушку старушки Резвой. Что это был за мирный уголок! Стоило только взглянуть на хорошенький, утопающий в зелени барский домик, чтобы подумать, что все, кто живет в нем, должны не­пременно благоденствовать и наслаждаться тихим семейным сча­стьем. Вера Дмитриевна страшно нам обрадовалась, а генераль­ша Резвая приняла папеньку с маменькой необыкновенно лас­ково и любезно. И обе вместе, мать и дочь, пристали к отцу моему не уезжать так скоро, а погостить у них недельку. Папенька сна­чала с удовольствием согласился на любезное приглашение, но дня через два милая и любезная генеральша оказалась такою ярою крепостницей, что мы и недели у них не выжили. Уже одно то, что по стенам ее спальни, вместо картин и украшений, висе­ли арапники и плетки, воротило отцу душу. А тут еще денька через три после нашего приезда, крепостная девушка, пристав­ленная для услуг к маменьке, вдруг повалилась к ней в ноги и со слезами начала умолять пожить у них подольше, говоря, что с нашим приездом они свет увидали, отдохнули, что когда у гене-

ралыпи нет никаких гостей, она плетками и арапниками, что у нее в спальне, своими руками немилосердно дерет своих девок и баб... и на другой день мы распростились с нашими любезными хозяйками и уехали от них».

Бывало, конечно, что и более просвещенные люди были скоры на расправу с крепостными, но подобное трудно представить, уви­дев идиллический сельский пейзаж в картине А.Я.Волоскова «Вид в усадьбе Мариенгоф», которую заказал художнику Модест Дмитриевич Резвый, унаследовавший поместье от матери в 1846 году. Весело смотрит на реку небольшой белоснежный дом с по- луротондой, он стоит на небольшом пригорке-террасе, повторяю­щей линию фасада; по скату проложены лестницы, одна — по цент­ру полукружия, другая ведет от колодца к боковому входу и во фруктовый сад; плавно изгибающаяся дорога отделяет господ­ский дом от флигеля, поставленного на другом пригорке, качели рядом позволяют предположить, что это — детская или домик для гостей. Дорога, огибая холм, проходит дальше по полотну плоти-

А.Я.Волосков. «Вид в усадьбе М.Д.Резвого “Мариенгоф” близ Петербурга». 1846 г.

ны на реке Солке и ведет в деревню Свейск, расположенную на берегу реки Луги; за плотиной, среди полей, видна рига, а на пе­реднем плане — водная гладь Солки, на одном ее берегу крестья­не строят плот, сушатся сети, на другом стоит крепкая бревенча­тая двухэтажная мельница. Ритмичный шум ее постав и каскада плотины дополняли очарование этого уютного уголка.

Художнику Волоскову удалось погрузить зрителей в плени­тельный мир русской усадьбы, теперь уже забытый. Чувство бла­годарности к живописцу обостряется, когда узнаешь, что с дет­ства он был «лишен действия в обеих ногах», но, несмотря ни на что, Алексей Яковлевич осуществил свое призвание. Родом из ку­печеской семьи г. Ржева, он сумел приехать в столицу и в 1831 году поступить в Академию художеств, по окончании курса кото­рой получил звание свободного художника. По заказам помещи­ков он писал виды усадеб, но через некоторое время был вынуж­ден уехать на родину, где и скончался.

Модест Дмитриевич Резвый познакомился с А.Я.Волосковым будучи секретарем Общества поощрения художников; разносто­ронне одаренный человек — музыкант, поэт, коллекционер, ли­тограф, акварелист, он общался со многими людьми художествен­ного мира. Профессор Академии художеств П.В.Басин, связан­ный с Резвым дружескими узами, изобразил его на портрете в штатском платье, со скрещенными на груди руками — жестом уве­ренного в себе человека. Умный, проницательный, но печальный взгляд позволяет предположить, что портрет написан после смер­ти в 1846 году жены Модеста Дмитриевича Фанни Алексеевны, урожд. Гассинг.

Осенью того же года Резвый командируется в Нарву для обсле­дования и создания проекта реставрации Ивангородской крепос­ти. К проекту, утвержденному в 1847 году, он приложил подроб­ное описание, акварели современного вида и реконструкции, что дает возможность назвать Модеста Дмитриевича автором первого в России опыта по воссозданию древних памятников архитектуры.

Занятия изящными искусствами Резвый сочетал с государ­ственной службой, ведь он был профессиональным военным ин­женером. В 1821 году он окончил Инженерный корпус, потом прошел все ступени от прапорщика до полковника, с 1838 года возглавил Строительное отделение Инженерного департамента, который располагался в Инженерном замке (здесь Модест Дмит­

риевич имел служебную квартиру; сохранилось ее изображение неизвестного художника). Не дожив до 47 лет, он умер в 1853 году, не успев вырастить пятерых малолетних детей.

Вещи из квартиры в замке: иконы, документы, мебель, карти­ны, книги, музыкальные инструменты — были распроданы, над детьми и поместьем Мариенгоф учреждено опекунство, в связи с чем в 1857 году было произведено межевание имения и составлен новый план. По нему видно, что за усадебным домом, через дорогу, находился пейзажный парк свободной планировки, за ним стояли хозяйственные заведения. Благодаря их отдаленности от господ­ской части докучные крики дворовых людей и животных из конюш­ни, скотного двора не доносились до барского дома. Помимо усадь­бы Модесту Дмитриевичу принадлежали деревни Кошкина и За- хонье, в которых насчитывалось 15 крестьянских дворов, 62 души мужского пола и 59 женского, да при усадьбе 15 дворовых.

По достижении совершеннолетия владельцем имения стал единственный сын Резвых Дмитрий Модестович. Он окончил Ни­колаевское инженерное училище в 1876 году, в чине полковника командовал 55-м пехотным Подольским полком, воевал в Турке­стане и дослужился до генерала от инфантерии; был женат на до-

чери инженер-генерал-лейтенанта Софье Александровне, урожд. Краузгольд, у них было два сына, которые и унаследовали име­ние после смерти отца в 1912 году.

В 1914 году наследники — Петр и Модест Дмитриевичи — за­ложили поместье в Дворянском земельном банке, благодаря чему сохранилось краткое описание усадьбы: «...расположена на бере­гу реки Луги и Мельничного пруда. Усадьба — постройки и двор 1 дес. 1200 кв. саж., огород, парк, сад 1 дес. 1200 кв. саж. Водные пространства — реки Луга, Солка, Паяр, Мельничный пруд, ко­лодец. В имении есть кирпичный завод, устраивается лесопиль­ный завод, водяная мельница о трех поставах сдается в аренду. Имение довольно культурное с ценной усадьбой, раскинутой по возвышенному берегу Луги».

Кирпичный и лесопильный заводы устроил в Мариенгофе граф Георгий Николаевич Сивере, на дочери которого, Варваре Георги­евне, в 1913 году женился Модест Дмитриевич. Окончив Алексан-

Мариенгоф. Мельничный пруд. Фотография, 1990 г.

дровский лицей, он выбрал земскую службу, в 1907 году стал чле­ном Ямбургской земской управы, в 1911 — почетным мировым судьей уезда. Через год после свадьбы у него родилась дочь Ольга.

Петр Дмитриевич женился будучи еще студентом физико-мате­матического факультета Петербургского университета; в 1912 году у него родился сын Дмитрий. Обоим братьям нужно было поднимать детей, и деньги от залога имения в банке были очень кстати.

К 1916 году относится последнее сведение о мариенгофской усадьбе — братья застраховали ее постройки, оцененные в 21715 рублей, среди них каменные: господский дом, флигель, скотный двор; бревенчатые: два служебных дома, рига с гумном, сараи, бани, амбары, конюшни с каретником, прачечная, кузница, хлев, ледник, мельница. В усадьбе было все необходимое для прожива­ния, а близость к Ямбургу, где служил Модест Дмитриевич, поз­воляла ему часто наведываться сюда, из чего следует, что усадьба до 1917 года была под хозяйским присмотром.

Мариенгоф. Здание клуба на месте усадебного дома. Фотография, 1990 г.

В 1825 году владелица Мариенгофа Надежда Васильевна Рез­вая купила соседнюю усадьбу Блекенгоф (их разделяла только межевая канава) и назвала ее по своему имени — Надеждиной. Она не только переименовала, но и преобразила усадьбу. Посад­кой свободных групп деревьев на зеленых газонах была смягче­на регулярность старинного парка. Новый господский дом по­ставили на краю террасы, бровка склона перед ним была укреп­лена вал ом, а сама усадьба увеличена до 10 десятин.После смерти матери Мариенгоф унаследовал сын Модест Дмитриевич, а усадь­бу Надеждину и деревню Свейск — дочь Вера Дмитриевна, на­шедшая себе мужа среди друзей-сослуживцев брата — Андрея Петровича Сапожникова. О ней тоже упомянула М.Ф.Каменс­кая: «После этого мы с генеральшей Резвой в близких отноше­ниях никогда не были, да и Вера Дмитриевна с этих пор много потеряла в мнении маменьки: она не могла понять, как вечно веселая, по-видимому, добродушная молодая бабенка могла рав­нодушно смотреть на варварское обращение ее матери с крепос­тными людьми... Мало этого, маменька обвиняла даже в этом Андрея Петровича за то, что он оставил так надолго жену и дочь у такой жестокой женщины, как его теща... Не знала тогда ма­менька, что бедный Андрей Петрович, заваленный по горло де­лом по службе, и не подозревал даже, что творилось в имении генеральши Резвой».

О муже Веры Дмитриевы Каменская вспоминала очень тепло: «Андрей Петрович Сапожников в то время, про которое я говорю, был начальником чертежных в Инженерном замке и за полезную и неутомимую службу был очень любим и взыскан начальством. Не могу при этом не рассказать анекдота, который много времени спустя я слышала от папеньки про близкие, странные отношения известного министра графа Клейнмихеля к Сапожникову. Граф Клейнмихель тоже очень любил и высоко ценил заслуги Андрея Петровича и даже обращался с ним по-дружески, но по какой-то странной фантазии, никогда своего любимого подчиненного его настоящей фамилией не называл, и когда бывало Сапожников понадобится министру для какой-нибудь справки, он всегда кри­чал ему из своего кабинета: “Господин Башмачников, пожалуйте сюда!..” И эту немецкую шутку граф Клейнмихель, не уставая, повторял с генералом уже Андреем Петровичем Сапожниковым до самого конца их совместного служения».

Сапожников был не только прекрасным инженером, но и дос­таточно известным художником. Знаток русского искусства А.А.Сидоров считал, что «А.П.Сапожников заслуживает упоми­нания в истории русской книжной графики и литературы как ав­тор реалистической картинки к “Новоселью” Смирдина с изобра­жением внутренности книжного магазина. Он дает отчетливо ре­алистический вариант того искусства чистых контурных линий, какое мы видим в его классическом варианте у Федора Толсто­го». Сапожникова и Толстого связывали не только теплые, дру­жеские отношения, что чувствуется по воспоминаниям М.Ф.Ка­менской, но и стиль, и техника графических работ. Их называли «жрецами чистой линии», т. к. они рисовали плавными, замкну­тыми линиями, перетекающими одна в другую. Так выполнены Толстым рисунки к поэме И.Ф.Богдановича «Душенька», иллю­страции Сапожникова к произведениям Крылова, Гоголя, Даля.

Надеждина. Дом управляющего (занят под школу). Фотография, 1990 г.

По завещанию Веры Дмитриевны усадьбу Надеждину и дерев­ню Свейск унаследовала в 1849 году дочь Надежда Андреевна, жена полковника Александра Николаевича Сабанеева. Их сын Евгений Александрович продолжил художественную деятель­ность отца и дяди, был директором рисовальной школы Общества поощрения художеств. Но поместье после смерти матери унасле­довал не он, а сестра Надежда Александровна, бывшая замужем за действительным статским советником Смирновым. Так, в от­личие от Мариенгофа, Надеждина передавалась не по мужской, а по женской линии. Внучка и правнучка Надежды Васильевны Резвой наследовали не только имение, но и имя бабушки и праба­бушки, соответствующее названию усадьбы.

Сейчас обе усадьбы, хотя и разные по композиции, составляют единый зеленый массив, протянувшийся вдоль берега реки Солки.

Мариенгоф. Здание клуба на месте усадебного дома и самое старое дерево у дороги. Фотография, 1990 г.

Центр этой территории занят постройками деревни Кошкино и огородами. На фундаменте мариенгофского дома выстроен клуб, склон к реке перед ним зарос молодой ольхой, ивой, черемухой, дереном, спиреей, акацией, но сохранились отдельные старые дубы, лиственницы, вязы, ясени, клены. В бывшем мариенгоф- ском парке раскинула свои кроны эффектная группа деревьев, скомпонованная из рядов лип, а поодаль от нее стоит роскошный 180-летний дуб. В усадьбе Надеждиной привлекательно выгля­дит поляна с хорошим травостоем, окруженная рядами двухсот­летних лип и лиственниц. На ее зеленом ковре разбросаны вели­колепные липы и лиственницы 150 лет, дом управляющего при­способлен под школу.

Несмотря на многие утраты сегодня еще можно представить усадьбу Мариенгоф такой, какой она была запечатлена художни­ком А.Я.Волосковым.

САЛА (Старая Сала)

Площадь 12 га

Усадьба Сала, расположенная на левом берегу реки Луги, вбли­зи одноименной деревни, была центром имения Терпигорья. Как мы уже говорили в предыдущем очерке, поместье после смерти генерал-аншефа Франца-Вильгельма Блекена в 1764 году унас­ледовала его дочь Шарлотта-Мария, бывшая замужем за полков­ником Иосифом-Николаем (Осипом) Корфом. Супруги, оставив в Сале хозяйственные заведения, создали свою усадьбу, напротив нее на правом берегу Луги у впадения речки Солки, и назвали по имени владелицы — Мариенгоф. Они выстроили здесь деревян­ные господские и служебные здания, разбили парк регулярной планировки. Судя по сохранившимся вдоль склона двухсотлет­ним исполинским деревьям, Корфы посадили здесь ряды лип и лиственниц, произвели обваловку склона к реке.

Овдовев в 1774 году, Шарлотта-Мария продала генеральному консулу шведского купечества не только деревни Кошкину, Свейск и Захонье, но и восточную часть «пустопорожней» усадеб­ной земли, сохранив за ней название Мариенгоф и отделив ее ме­жевой канавой от западной части. Усадьбу с постройками и пар­ком Шарлотта-Мария переименовала в Новую Салу или Блекен- гоф, а деревню и усадьбу на левом берегу стали называть Старая Сала, что следует из документов 1782 года. К этому времени Шар­лотта-Мария была уже замужем за полковником Фридрихом- Вильгельмом Науендорфом (в документах на русский лад писали Мария Мартыновна Навандорфова). В усадьбе Новая Сала она и доживала свой век.

Управление имением она доверила сыну, капитану Ивану Оси­повичу Корфу, ставшему родоначальником одной из боковых вет­вей рода Корфов, разделившегося еще в XVI веке на три линии. Женившись на Анне (Анне-Шарлотте) Ивановне, Иван Осипович породнился с не менее старинным и разветвленным родом Вран­гелей, с 1781 по 1804 годы у них родилось восемь сыновей и четы­ре дочери.

Иван Осипович пользовался уважением дворян Ямбургского уезда, недаром они 21 год подряд (с 1794 по 1815 г.) избирали его своим предводителем.

Сала. Усадебный дом. Фотография, 1925 г.

Общественное положение и увеличение семьи обязывали Кор- фа устроить удобную и представительную усадьбу. Он создал ее, как когда-то и Блекен, у деревни Старой Салы. Господский дере­вянный дом поставили на бровке склона к реке Луге, вокруг него и по скату насадили парк, а западнее вырыли пруд, около которо­го возвели каменные хозяйственные постройки. Унаследовав вот­чину после смерти матери в 1799 году, Иван Осипович, уже пол­ковник, занялся ее преобразованием и расширением: прикупил деревню Дубровицы (Дубровка), стоящую на Нарвском тракте, со­единил ее дорогой с усадьбой; осушил заболоченные земли, про­рыв целую систему канав; у дороги построил хозяйственный по- лумызок, назвав его по имени жены Анненгоф, завел там крупное молочное производство, для чего выстроил из больших плитных блоков скотные дворы, молочню, ветряную мельницу; у деревни Пулковой завел кирпичный завод, а напротив него, на другом бе­регу Луги — стеклянный, да еще в Нарве содержал отцовский ка­менный дом. Успел Иван Осипович устроить фамильный склеп с часовней во имя св. пророка Илии. Наладив хозяйство и устроив

усадьбу Старая Сала, Иван Осипович в 1825 году продал материн­скую усадьбу Новая Сала, или Блекенгоф, владелице Мариенго­фа Надежде Васильевне Резвой.

В цветущем состоянии он оставил поместье жене и детям. Пос­ле его смерти в 1842 году были описаны земли имения, в которое входили деревни Старая Сала, Пулкова, Дубровка, пустоши Дуб­ровка, Ивановская, Аннинская и Сур-Сала, занимавшие 2591 де­сятину. Только в 1846 году, незадолго до смерти Анны Иванов­ны, произошел раздел имения между наследниками: генерал-лей­тенантом Николаем Ивановичем, генерал-майором Александром Ивановичем, отставным штаб-ротмистром Федором Ивановичем, коллежским советником Егором Ивановичем, полковником Пав­лом Ивановичем Корфами, а также вдовой брата Иосифа Ивано­вича Шарлоттой Антоновной, урожд. Штакельберг, сестрами — Шарлоттой Штакельберг, Анастасией Траубенберг, Анной Вран­гель, Елизаветой Лоде. Иосиф, Иван и Франц Ивановичи к этому времени уже умерли.

По раздельному акту единственным владельцем поместья Сала (слово Старая ушло из наименования после продажи усадьбы Но­вой Салы) стал Павел Иванович Корф. Окончив Первый кадет­ский корпус, он начал службу в 1820 году, прошел все ступени служебной лестницы и в чине генерал-лейтенанта был назначен генерал-адъютантом свиты Александра II. Павел Иванович про­должил благоустройство усадеб Сала и Анненгоф, увеличив их площадь до 12 десятин, перестроил усадебный дом, выстроил два постоялых двора и винокуренный завод; откупив земли, выделен­ные брату Федору, он значительно увеличил площадь поместья, которое в 1862 году занимало 5801 десятину. В имении прожива­ло 68 крестьян мужского пола и 14 дворовых.

По завещанию Павла Ивановича, составленному в 1867 году, имение Сала оставалось в совместном владении его жены Анны Осиповны, урожд. Корф, сыновей Павла и Александра, дочерей Анны Ивашкиной-Потаповой, Шарлотты Врангель, Анастасии Штакельберг и племянников — детей Иосифа Ивановича Корфа. Раздел между ними произошел лишь в 1882 году, когда уже не было в живых старшего сына Александра, умершего в 1876 году.

Владельцем имения стал его младший брат Павел Павлович Корф. Закончив курс в С.-Петербургском и Берлинском универ­ситетах, он получил степень доктора права, в 1872 году причис­

лен к Министерству внутренних дел, через год назначен чинов­ником особых поручений при Министерстве государственных имуществ. В 1877 году Павла Павловича пожаловали церемоний­мейстером Двора, в 1900 году — обер-церемониймейстером и тай­ным советником, через двенадцать лет — действительным тайным советником.

Павел Павлович благоустроил усадьбу, увеличил ее площадь до 28 десятин; доход приносили кирпичный завод, ветряная мель­ница, две кузницы, постоялый двор и рыбные ловли. В 1890 году Павел Павлович заложил поместье в Дворянском земельном бан­ке и получил ссуду 40 ООО рублей (что говорит о хорошем состоя­нии имения).

Облик родовой усадьбы Корфов, какой она была в это время, помогают воскресить воспоминания племянника Павла Павло­вича — Павла (Пауля) Александровича Корфа: «Моя мать вмес­те со мной добралась до Салы в июне 1891 года. Имение Сала, расположенное в Санкт-Петербургской губернии, существенно отличалось от отцовского дома моей матери в Курляндии. Как

Сала. Часовня. Фотография, 2000 г.

Медсен имел характер старого немецкого владения, так Сала была настоящее русское поместье, типичное “дворянское гнез­до”. Большой деревянный, одноэтажный дом на высоком камен­ном фундаменте был построен еще в XVIII веке, а в середине XIX века перестроен моим дедом, надстроившим второй этаж. Кра­сивый балкон на четырех колоннах украшал садовый фасад дома, с него открывался вид на реку Лугу, берег которой окаймлял пре­красно ухоженный парк. Когда Сала, после смерти моей бабуш­ки в 1889 году, перешла к дяде Паулю, она вновь была значи­тельно им перестроена. Старый отцовский дом был для дяди не­достаточно элегантным. Большой зал был перестроен, поднят потолок; представительные въездные ворота, претенциозная па­радная лестница и высокий пандус подъезда придавали усадьбе некий оттенок палладианства.

Мой дядя водил меня к родовому склепу. Распахивались тя­желые железные ворота и передо мной представало необыкновен­но мрачное зрелище. В полутемном пространстве рядами, друг за другом, стояли многочисленные гробы. Ближе к входу стоял оби­тый голубым бархатом и украшенный серебряным позументом гроб моего отца. За ним гроб моего деда, генерал-адъютанта Алек­сандра II. Гроб был обтянут желтым бархатом и имел позолочен­ный гриф. В изголовье было маленькое стеклянное оконце, чтобы можно было видеть набальзамированный труп. Рядом стоял гроб его жены, моей бабушки Анны».

После Октябрьской революции Павел Павлович Корф эми­грировал. Последнее упоминание о его пребывании в России от­носится к лету 1917 года. Французский историк Марк Ферро в книге «Николай И» сообщил, что в Крыму «воспрянувшие ду­хом монархисты пытались в течение нескольких недель подго­товить операцию по спасению бывшего царя и его жены» (они находились под охраной в Царском Селе. — Авт.). Организа­торами группы были вдовствующая императрица Мария Федо­ровна, барон П.П.Корф, отец Анны Вырубовой сенатор Танеев и др. Тогда в Ялте появились листовки «Вперед за царя и Свя­тую Русь».

В родословных книгах Санкт-Петербургской губернии и лите­ратуре эту ветвь Корфов называли баронами, но нам не удалось найти документы, удостоверяющие получение полковником Ива­ном Осиповичем Корфом российского баронского достоинства.

Семейное захоронение Корфов не сохранилось, но уцелела камен­ная часовня, в стены которой замурованы каменные плиты с имена­ми погребенных. Как и многие фамильные склепы, это захоронение не вошло в «Провинциальный некрополь», изданный в 1914 году. Чтобы пополнить нашу историческую память, мы приводим пере­чень надписей с надгробных плит (в переводе с немецкого):

Отто Штакельберг. 1818-1837 Барон Пауль Врангель. 1868-1883 Баронесса Доротея Врангель. 1870-1871 Барон Александр Врангель. 1880-1882 Георг фон Штакельберг. 1828-1846 Барон Иоганн-Герман Корф, обер-лейтенант. 1790-1830 Барон Иосиф-Фридрих-Алексис Корф, обер-лейтенант. 1789- 1830

Баронесса Шарлотта Корф, урожд. Штакельберг. 1790-1863 Баронесса Мария Корф. 1850-1853

Барон Иосиф-Александр-Николай Корф, камер-юнкер. 1843- 1876

Барон Пауль-Лоренц Корф, генерал-адъютант. 1803-1867 Баронесса Анна Корф. 1822-1889

Франц-Вильгельм Блекен, генерал-аншеф. Умер в 1764 Иосифа-Николая фон Корфа, полковника, вдова баронесса Корф, урожд. фон Блекен. 1738-1799

Фридрих-Вильгельм Науендорф, полковник. 1742-1813 Баронесса Эмилия-Мария Корф. 1810-1812 Барон Карл Врангель, полковник. 1801-1839 Баронесса Анна-София Врангель, урожд. баронесса Корф. 1801-1884.

Эти сведения позволят профессиональным генеалогам и крае­ведам создать более подробное фамильное древо некоторых поме­щиков С.-Петербургской губернии, выходцев из Прибалтики. Ге­неалогическая таблица представителей рода Корфов, владельцев имения Сала, приведена в приложении — таблица 1, с. 218-219.

Сейчас Сала — родовая усадьба Корфов — занята постройками одноименной деревни, а полумызок Анненгоф — деревней Пер­вое мая. В Сале уцелел фундамент господского дома, пруд изогну­той формы и развалины хозяйственной постройки из плитняка. Парк зарос, но сохранились единичные старые, 120-160-летние, липы, дубы, клены, ясени и отрезки аллей. Старинные, сложен-

тельные, экономические, полицейские, гражданские и крестьян­ские дела. За заслуги на этом поприще Павел I по восшествии на престол пожаловал Роткирху из казенных земель Ямбургского уезда мызы Падогу и Кайболу с деревнями.

В мызу Падогу входили деревни Старая Пятница, Александ­рова Горка, Луцк, Юркина, Жабина, Калмотка и село Новая Пят­ница, которое и стало центром поместья, простиравшегося по обе­им сторонам реки Луги от мохового болота на севере до Франк­фуртской колонии на юге, на западе оно граничило с имением Сала, на востоке — с Ямбургом.

История села Новая Пятница ведет свое начало с 1764 года, когда Екатерина II по пути в Ревель проследовала через Ямбург. 2 августа появились сразу два ее указа, первый гласил: «Дворцо­вая канцелярия построить имеет в Ямбурге каменную церковь, чему, сделав план, Нам представить», второй касался возведения православного храма на развалинах монастыря, находившихся всего в трех верстах от Ямбурга. Императрице, очевидно, каза­лось, что используя плитные стены монастыря, можно довольно быстро построить храм, посвятив его Архангелу Михаилу, и тем продолжить дело Петра I.

Петр I вскоре после окончания Северной войны повелел пост­роить в Ямбурге церковь во имя Архангела Михаила — полковод­ца, победителя зла, покровителя воинов (его крылатая фигура ук­рашала воинские шлемы), защитника душ умерших. Ему посвя­щались многие русские храмы, в том числе Архангельский собор в Москве — усыпальница русских царей. Построенная в петров­ское время деревянная Михайловская церковь к 1755 году обвет­шала и тогда была выстроена новая, тоже деревянная, но 9 мая 1761 года обе сгорели со всей утварью и город остался без храма. Уже в сентябре того же года, за несколько месяцев до смерти, им­ператрица Елизавета Петровна (умерла 25 декабря 1761 г.) дала распоряжение: «...понеже через оный город лежит большая про­езжая дорога, да при оном состоит дворец... чего ради Божию цер­ковь немедленно построить должно от Дворцовой канцелярии». Однако дело не двинулось до указа Екатерины II, по которому уже в 1764 году Антонио Ринальди представил проект, смету соста­вил Николай Сляднев, а руководил строительством Андрей Мыль­ников. Собор строился долго и был освящен лишь в 1783 году во имя св. вмч. Екатерины.

Кингисепп. Екатерининский собор. Фотография, 1990 г.

Одновременно с ямбургским собором строилась Михайловская церковь на развалинах монастыря. Автор ее проекта неизвестен, но им вполне мог быть Андрей Мыльников, высокопрофессиональ­ный архитектор-строитель, служивший в Дворцовой канцелярии, а именно на ее средства и сооружался храм. Мыльников жил в Ямбурге, руководил закупкой материалов и возведением город­ского собора, ему не сложно было обследовать и обмерить разва­лины монастыря, составить проект церкви. Не было нужды вы­зывать из столицы другого архитектора, особенно если учесть, что в это время им же был сделан проект деревянной Михайловской церкви для Ямбурга, который не был осуществлен из-за решения строить храм не в городе, а на развалинах монастыря, используя сохранившиеся плитные стены.

При капитальном ремонте Михайловской церкви в 1873 году от­мечалось: «...переделана из плитных стен бывшего католического монастыря толщиною два аршина (около 1,5 метров. — Авт.)

Кингисепп. Екатерининский собор. Фотография, начало XX в.

и двумя пилонами — по два аршина. Своды времен царствования императрицы Екатерины. Трещины произошли в давние времена и опасности не представляют». По описанию 1885 года: «...Храм пятиглавый на краю оврага реки Падожицы, в 100 саженях (213 м. —Авт.) от села, подле шоссе. Стены стрельчатые, на вос­токе алтарь — три полукружия. Храм в два света, освящен в 1780 году. Ограда из каменных столбов с деревянными решетками». Колокольня не указана, ее проект был разработан в 1880 году, но построена она в 1904 году. Колокольня удачно вписалась в общую композицию Михайловской церкви и усилила ощущение близос­ти ее общего облика с ямбургским Екатерининским собором, ко­торая прежде сказывалась в группировке пятиглавия, форме и высоте круглых барабанов, волнистой линии венчающих карни­зов, главное же отличие состояло в завершении пятиглавий: лу­ковичные, приземистые главки на тонких шейках Михайловской церкви, имитирующие пятиглавия вотчинных и посадских хра­мов XVII столетия, придали ей сельский вид.

Одновременно с постройкой церкви возникло село Новая Пят­ница. Оно раскинулось неподалеку от нее, по обеим сторонам стол­бовой дороги. В 1795 году крестьяне на свои средства начали стро­ить в ограде Михайловской церкви другую, теплую деревянную, освященную в 1813 году во имя св. Троицы. Простояла она недол­го, в 1876 году сгорела и была разобрана.

Свою усадьбу Адам Карлович Роткирх устроил между селом и церковью, назвав ее Михайловской, она занимала всего 2 дес. 664 кв. саж., все постройки были деревянными, их окружали сады и огороды. Через год он умер, владелицей поместья стала вдова Софья Абрамовна. В память мужа она поставила в 1798 году вбли­зи церкви каменную часовню и устроила место для фамильного погребения, где ее и похоронили в 1802 году. По завещанию Софьи Абрамовны все деревни поместья были разделены между двумя сыновьями и четырьмя дочерьми. Имение раздробилось, род разветвился по женской линии, а в следующем поколении по мужской линии пресекся.

Усадьбу, устроенную Адамом Карловичем Роткирхом с селом Новая Пятница и деревней Старая Пятница, унаследовал старший сын Иван Адамович, занимавший скромный пост провинциаль­ного секретаря. Он несколько преобразил усадьбу, насадил к се­веру от церковной ограды березовую рощу «Горожанка», поста-

Михайловская. Церковь св. Архангела Михаила. Фотография, 1927 г.

вил там беседки и скамейки. В 1809 году Иван Адамович женил­ся на Христине, урожд. Бессель, у них родились сын Владимир, а потом три дочери: Антонина, Елизавета и Александра. Трудно ска­зать почему, возможно из-за болезни Роткирха, в 1825 году над имением была учреждена опека, снятая лишь после смерти Ива­на Адамовича. В это время Владимир Иванович, окончивший Цар­скосельский лицей, служил в лейб-гвардии Гренадерском полку, с ним участвовал во взятии Варшавы, но «по домашним обстоя­

тельствам», выслужив чин поручика, в 1833 году вынужден был выйти в отставку. В имении оставалась мать с тремя дочерьми, и Владимир Иванович должен был ей помочь вести хозяйство и вы­растить сестер.

Близость Михайловской усадьбы к Ямбургу позволила ему, не отрываясь от хозяйства, «взять место по статским делам». Шесть лет он был ямбургским городничим, на 1839-1840 гг. избирался уездным предводителем дворянства, в 1845 в чине коллежского советника занимал пост уездного судьи и члена Ямбургского уезд­ного попечительства о тюрьмах.

Михайловская. Усадебный дом. Фотография, 1999 г.

Положение и общественная деятельность Владимира Ивано­вича требовали благоустройства старинной дедовской усадьбы, а должность городничего дала и необходимые средства. Деревян­ные постройки были снесены, выстроен из кирпича, в модном тог­да «ложноготическом» стиле, двухэтажный барский дом с баш­ней, балконами и террасами. Хозяйственные и служебные пост­

ройки: флигель, конюшни, скотный двор, экипажный сарай, хлеб­ный амбар, каретник, оранжереи, теплицы, ледник, дом для двор­ни — были сложены из плитных блоков, на реке Пятницкой (Па- дожице) устроен кирпичный завод, у деревни Старой Пятницы проложена сеть осушительных канав. Усадьба приобрела предста­вительный вид, а хозяйство приносило доход.

Имение находилось в совместном владении Владимира Ивано­вича, его матери и сестер, которые умерли раньше него, в 1866 году он остался единственным владельцем (приложение, таблица 2, с. 220-221). Его брак с Розалией Федоровной Ферсман был без­детным, и он в 1869 году оставил распоряжение: «...не имея пря­мых наследников, завещает мызу Новопятницы, полученную от родителя Ивана Адамовича Роткирха, сыну покойной двоюрод­ной сестры по матери, урожд. Роткирх, Надежды Петровны Jle- лонг коллежскому секретарю Константину Людвиговичу Лелонгу. Он должен выдать 6000 рублей своей сестре Любови Людвиговне Норден».

Родоначальником российского дворянского рода Лелонгов был Карл Осипович, перебравшийся с женой и детьми в 1808 году из Австрии в Россию, где определился старшим лекарем в Якутский мушкетерский полк. Через два года он, доктор медицины, стал главным врачом Нарвского госпиталя, купил в Нарве дом, в 1818 году получил звание надворного советника, принял российское гражданство, а в 1825 году он и его дети были внесены в дворян­скую книгу Петербургской губернии.

Его внук Константин Людвигович в 1856 году в нарвском Пре­ображенском соборе венчался с Екатериной Эдуардовной Сутгоф, их поручителями были его троюродные дяди Ардалион Романо­вич Бистром и Владимир Иванович Роткирх, по завещанию кото­рого ему и досталось имение Михайловское (Новопятницкое), куда и переехала семья Лелонгов. Вскоре Константин Людвигович по­лучил место судебного следователя Петербургского окружного суда в Ямбургском уезде. В 1883 году он заложил в Дворянском земельном банке имение с усадьбой, занимавшей тогда 4 десяти­ны: «Усадебная земля возвышенная, мимо усадьбы протекает реч­ка, берущая свое начало в Пятницком болоте. Имение в аренде... Постройки в хорошем состоянии за исключением мельницы. Ого­род, сад, постройки в пользовании владельца, в аренду не сдают­ся, дом отдается летом под дачу». К описанию приложен список построек, из которого видно, что их число увеличилось, появил­

ся каменный двухэтажный дом с кладовыми, ледником, флиге­лем, оранжереей и теплицей, специально выстроенный для дач­ников. Все строения оценены очень высоко, в 22 500 рублей, что говорит об их добротности и прочности.

В 1886 году в права владения была введена вдова Константина Людвиговича Екатерина Эдуардовна, в 1910 году наследниками утверждены ее сыновья Борис и Сергей Константиновичи, а так­же внук Георгий Николаевич Карпинский (приложение, таблица 3, с. 222-223). Через два года они перезаложили имение в Тульском поземельном банке. Поверочная опись в этот раз была более под­робной, чем 30 лет назад: «План устаревший, не соответствует дей­ствительности... По имению протекают ручьи, питаемые Пятниц­ким болотом и образующие речку, впадавшую в реку Лугу. При реке мельница со службами в аренде. Поверхность ровная с кру­тыми берегами при реке. Усадьба расположена в северной части имения и богато застроена каменными постройками. Стоимость их 55 ООО рублей. Роскошный двухэтажный барский дом круг­лый год занят владельцами и жильцами. Жилой каменный фли­гель сдается под дачу, бревенчатый дом тоже. При усадьбе обшир­ный парк, оранжереи, огороды. При всех домах водопровод с теп­лыми ваннами и ватерклозетами. Скотный двор этим летом приведен в порядок. Владельцы отремонтировали все постройки и частично возобновили вновь и приспособили под удобные квар­тиры для дачи».

---

Дата добавления: 2015-08-28