Билл перевел на него взгляд и прищурился.
- На всякий случай предупреждаю, что я сегодня и все неделю намерен ночевать у отца, если тебе вдруг придет светлая мысль приехать ко мне. Мне надо тоже работать, чтобы на выходных мы могли провести время вместе.
Том хитро улыбнулся.
- Это я такой предсказуемый или ты так гениально разгадываешь любые планы?
- Они все написаны у тебя на лбу.
Вторник мог бы быть прекрасным рабочим днем… но не в этот раз. Том, конечно, слегка отошел от эйфории выходных, но этого было мало для того, чтобы понять, что такое «грусть», даже «светлая». Настроение его постоянно было приподнятым и, казалось, ничто не может его испортить, но в отдельные моменты, когда он переводил взгляд с очередного своего «осеннее-весеннего» пейзажа на мрачнеющего Билла, его душа начинала дрожать, как осиновый лист, а на картине появлялись тяжелые темные облака, которые, впрочем, тоже не вязались со светлой грустью.
С каждым неудавшимся эскизом Билл становился чернее туч на полотне Тома, и Том уже начинал молиться о том, чтобы запаса терпения ему хватило хотя бы до обеда.
- Разбавь! Разбавь ты его, наконец, чем-нибудь, чтобы я не видел этого пожара. Она вообще только желтеет и сразу же облетает. Да хоть зеленым! – гром все же грянул, когда Том, снова задумавшись, без задней мысли подарил березе кленово-красные листья.
Билл выдохнул, складывая руки на груди, и отошел к окну.
- Ну, объясни мне, о чем ты думаешь? Это же просто ни в какие ворота… Я понимаю, когда чего-то не умеешь, когда что-то не получается, когда ни рук, ни ума, ни таланта, но у тебя же все есть! Какого черта, вместо того, чтобы идти дальше, мы топчемся на месте? Что теперь, ботанику будем учить вместо живописи? Какого цвета листья должны быть? Если одной раскраски мало, я тебе еще принесу.
Том чувствовал себя нерадивым школьником и удивлялся способности Билла быстро переключаться с отношений на работу. И это было только начало. Таким его Том еще не видел: язвительный, вредный, насмешливый… Дома Билл был нежнейшим созданием на свете, но в студии появлялся совершенно другой человек, живущий только цветами и красками и беспощадно критикующий любой изъян. Билл всегда был нетерпим к несовершенствам в работе Тома, но сегодня он превзошел сам себя.
- Ну, а это что?.. Где контуры хоть какие?.. Это кляксы, а не листья… Смотри, - он достал альбом и развернул его к Тому. – Вот это ты рисовал?.. А это?.. Ну, ведь можешь?! На прошлой неделе мог! Почему сейчас я вижу эту нелепую мазню? Это уровень первокурсника, не имеющего понятия об основах композиции и элементарном отражении света!
Том выдохнул и сложил ладони вместе, потирая переносицу.
- Билл, сбавь обороты, у меня уже едет крыша…
Билл в очередной раз небрежно бросил картон к стене, вместо того, чтобы аккуратно сложить, как делал эскизами на прошлой неделе.
- Ладно, с пейзажем пока закончим, раз не идет он сегодня. Мне тоже надо успокоиться, - он прикрыл глаза и сделал глубокий вдох, говоря уже спокойнее. - Сейчас я иду доделывать свою «натуру», а ты работай над своей. Тебе ее сдавать в пятницу. С портретами у тебя нет проблем?
- Раньше не было.
- Вот и хорошо.
С портретами у Тома не было проблем. Раньше не было… пока он не пытался рисовать их красками.
Билл задумчиво переводил взгляд с натурщицы на работу Тома и на него самого.
- А почему у нее губы синие?
- Они не синие.
- А какие?
Том склонил голову, пытаясь подобрать цвету нужное слово.
- Синеватые.
- Хорошо… А почему у нее губы синеватые?
- Замерзла… Целый день же голая сидит.
Билл кивнул, как будто это объяснение его устроило.
- А перекосило ее чего? Выпила, чтобы согреться?
- Билл, ты придираешься. Просто я тени не очень удачно положил.
- «Не очень удачно»… вот уж верно подмечено… - Билл снова кивнул, продолжая критически рассматривать натурщицу. - С глазами ты ей, конечно, польстил, а вот груди мог бы и добавить…
- Меня глаза больше привлекают, не думаешь же ты, что я тебя из-за груди выбрал.
Гений перевел на него взгляд и вздохнул.
- И что мне теперь с тобой делать? Последняя неделя, а впечатление такое, как будто за выходные ты растерял не только то, чему я тебя научил, но и то, что ты умел до меня, - он снова начал заводиться и забарабанил пальцами по сгибу локтя. - Было бы не плохо, если бы ты серьезнее относился ко всему, мы, в конце концов, говорим о твоем будущем.
Том закатил глаза.
- Вот именно, Билл, мы говорим о моем будущем. Мне приятно, что ты обо мне беспокоишься, но я уже взрослый мальчик и сам как-нибудь с ним разберусь.
- Прекрасно. Разбирайся сам, а я пойду учить Свэна, ему не плевать на то, что я говорю.
Билл развернулся, но Том удержал его за руку, подходя ближе и касаясь пальцами его щеки.
- Прости, - он прикрыл глаза и мысленно чертыхнулся. – Я не то хотел сказать. И мне не плевать на то, что ты говоришь, просто мы стали слишком нервными из-за этого конкурса, как будто он важнее, чем мы сами. Мне не нужна победа ценой наших отношений, я не буду участвовать.
Билл покачал головой.
- Это ты прости, я не хотел, чтобы ты пришел к таким выводам. Я буду терпеливее, обещаю.
- Нет, Билл, это не минутная слабость. Я уже думал об этом и решил. Так будет лучше. У нас появится много свободного времени, никуда не надо спешить, будем работать в нормальном темпе.
- Том, у нас и так будет свободное время. Перейдем на нормальный темп со следующей недели.
- Нормальный темп - это когда днем лекции, а вечером мольберт? А ты только по выходным, если повезет?
Билл опустил плечи.
- Том, не думай, что наши отношения каким-то образом зависят от твоих успехов, но я не могу смотреть, как ты себя губишь. Это же такой шанс… Ты один из самых талантливых художников, которых я видел. Если ты только захочешь, ты можешь добиться очень серьезных успехов, иначе я даже не тратил бы время на твое обучение, а лучше провел бы день с тобой в постели или погулял в парке.
- Вот именно, мы это время лучше проведем в парке.
- Том, ну подумай, ты же сам сказал, что никуда мне от тебя не деться, а тебе нужно поработать каких-то полтора месяца. Ты можешь стать известным, легендой академии еще до ее окончания, любое агентство с радостью заберет любую твою картину, у тебя будет обеспеченное будущее, у тебя никогда не будет проблем с работой, не говоря о том, что за конкурс ты получишь приличную сумму, на которую можно купить дом или открыть свою мастерскую…
Он заглянул Тому в глаза, с ужасом отмечая, что тот уже все для себя решил, и эта пламенная речь разбивается о нежелание ничего понимать и слушать.
Билл опустил голову и обвил руками его талию, утыкаясь лбом в его плечо.
– Том… - голос его звучал одновременно глухо и надрывно. – Я обещаю, что сделаю все, что ты попросишь, я всегда буду терпеливым, хорошим и добрым… Я буду самым-самым… каким ты только захочешь… Только сделай это ради меня. Я прошу тебя, пожалуйста.
Том перевел на него взгляд. Билл смотрел так, как на него не смотрел еще никто и никогда. В его глазах плескалась невообразимая буря чувств от мольбы и отчаяния до надежды и тоски. Каковы бы ни были причины такого страстного желания, ради Него Том мог сделать что угодно.
Он кивнул.
- Хорошо, Билл, я сделаю то, что ты просишь, но и ты пообещай мне кое-что.
- Что?
- Что я смогу приезжать к тебе, когда мне захочется.
- Том…
- Ты только что пообещал, - но его интонация тут же сменилась с требовательной на просящую. – Билл, я могу сделать то, что ты просишь, я могу работать хоть сутками, но я не могу добровольно отказаться от тебя. Я не могу, едва узнав, какой ты, запретить себе обнимать тебя, касаться… - Том заправил его волосы за ухо, едва ощутимо гладя подушечками пальцев тонкую кожу на висках и на лбу. - Я не могу отложить это на потом. И я знаю, что для тебя это значит не меньше, чем для меня, - Том приподнял его подбородок, серьезно глядя в глаза. - Не лишай нас этого, и тогда, обещаю, я сделаю все, чтобы стать лучшим.
Билл опустил взгляд и кивнул.
Тем же вечером в комнате Тома снова появился мольберт.
Соблюдая договоренность, он работал, не выпуская из рук кисть и в студии и дома. Билл снова цвел, глядя на его успехи, и с удовольствием соглашался немного пройтись или посидеть в кафе после занятий. На что-то большее почти не оставалось ни времени, ни сил, Том всерьез занялся работой и не сопротивлялся, когда Билл предложил в выходные потренировать его в своей студии в особняке. Впрочем, выбор у него был не большой: работать дома одному или в студии с Биллом, и исход этого выбора был очевиден.
***
- Привет, - Билл тепло улыбнулся и сделал пару шагов навстречу, выходя из-за мольберта.
Том подошел ближе, сжимая в его объятиях.
- Привет.
Казалось, тысяча лет прошла с тех пор, когда он мог вот так обнять его и стоять, не думая, что это неправильно растолкуют. Том не боялся проявлять свои чувства; желание коснуться Билла было таким сильным, что чей-то косой взгляд вряд ли мог его остановить, но осознавать, что они наедине, было совершенно особенным, ни с чем несравнимым удовольствием.
Билл приподнял голову, продолжая улыбаться для него.
- Готов приступить?
Том прикрыл глаза, наслаждаясь ускользающим моментом, и отпустил его.
- Готов.
- Чем хочешь заняться?
- Я хотел бы порисовать людей.
- Мне тоже кажется, что это вызывает у тебя определенные трудности. Как думаешь, чего тебе не хватает? В графике у тебя ведь не было таких проблем.
Том вздохнул, настраивая себя на работу.
- По-моему, все дело в оттенках… Мне иногда трудно определить, какой тон добавить, чтобы изобразить тень, лежащую на чем-то или сторону, обращенную против света. В графике все понятно, там темнее, тут светлее и все, а вот что добавить, скажем, к нежно-персиковому цвету, чтобы показать структуру или рельеф… но чтоб не изменился оттенок. Как губы у натурщицы, ты ведь был прав, они действительно стали синие, хотя я этого и не хотел. У меня обычно в тени выходит совсем другой цвет по сравнению с солнечной стороной, то более холодный, то более желтый…
Билл задумался и потер лоб.
- Я не смогу тебе это объяснить на пальцах… Но могу попозировать, а ты еще раз не спеша посмотришь, какие цвета в какие превращаются.
- Это было бы здорово. Не устанешь сидеть в одной позе?
- Я тоже буду рисовать. Так я хотя бы смогу долго сидеть на одном месте. Тебе ведь поза не имеет значения?
- Нет, конечно, тебя я и с закрытыми глазами могу нарисовать.
Билл улыбнулся.
- Когда ты успел так изучить мои черты?
- У меня было время.
- Хорошо, - он подтянул стул к окну, садясь спиной против света. - И я не против, если ты мне нарисуешь глаза побольше, - он прищурился, - но учти, что синие губы я не прощу.
Том многообещающе улыбнулся.
- Не волнуйся, я не собираюсь дважды повторять одну и ту же ошибку, в конце концов, выбор достаточно велик.*
Эти глаза, нос и губы Том рисовал уже сотню раз, и каждый раз они были совершенны. Билла рисовать было легко, как будто сам лист просил, чтобы на нем скорее появились тонкие черты идеального лица. Образ и позу Том набросал быстро, чтобы Билл смог сесть, как ему удобно, но с палитрой все обстояло гораздо сложнее. Несколько раз удавалось получить нужный оттенок, но когда он пытался смешать его снова, чтобы воспроизвести, выходил новый цвет.
Билл терпеливо ждал. Он закончил рисовать и отложил альбом, но остался сидеть на месте, не говоря ни слова и не поторапливая. Том был благодарен ему за это, вдвойне благодарен, зная характер Билла и ЧТО для него бездействие.
Через пару часов солнце повернулось и лежало уже под другим углом, освещая только край подоконника и часть стены. Тона и свет в комнате изменились, и смысла дальше рисовать не было. Том вымыл кисть и сделал знак Биллу подойти.
- О, это намного лучше, чем то, что у тебя получалось на занятиях.
- Да, но мне кажется, что все как-то слишком плоско что ли…
- Это потому что диапазона оттенков не хватает. Вот смотри, - он отошел за своим альбомом и снова вернулся к Тому, разворачивая его. – Видишь, один и тот же цвет у меня только в паре мазков, а уже меньше, чем через полсантиметра цвет изменяется, а потом снова и снова… Ты вот тут пытался повторить этот оттенок, но у тебя вышел другой, и это не удивительно. Даже у одного производителя краски из разных поставок немного отличаются по цвету. Чтобы этого не было, рисуй кожу, как траву в поле: общий тон зеленый, но оттенков много и в каждой травинке свой. Понимаешь?
Том дернул уголком губ.
- Не совсем.
Билл улыбнулся.
- Я знаю, что мы сделаем. Стань туда, - он махнул на стену, на которой еще оставалось солнце, и отошел к фотоаппарату, покоящемуся на треноге напротив натянутого белого полотна.
Том прислонился к стене, складывая руки на груди, и запрокинул голову, упираясь затылком в твердую плоскость. Послышалось несколько щелчков.
- Улыбнись.
- Для цвета это не важно.
- Для меня важно, у меня останется твое фото, и я бы хотел, чтобы ты на нем улыбался.
Том перевел на него взгляд и нежно улыбнулся. Снова раздались щелчки.
Билл снял фотоаппарат с подставки и подошел.
- Смотри, - улыбающееся лицо Тома на дисплее стало приближаться и многократно увеличиваться до тех пор, пока его на первый взгляд однотонная щека не превратилась в набор разноцветных квадратиков, бесконечно сменяющих друг друга. – Видишь?
Том взял в руки фотоаппарат.
- Думаю, я понимаю, о чем ты говоришь… - он несколько раз уменьшил и снова увеличил свое лицо. – А издали выглядит как два-три оттенка.
- На холсте это будут более крупные мазки, но суть от этого не меняется. У тебя появится объем и глубина, когда ты добавишь больше тонов.
- Я бы не скоро до этого додумался.
- Ты себя недооцениваешь.
Том перевел на него взгляд.
- Билл, тебе говорили когда-нибудь, что ты гений?
Гений тепло улыбнулся.
- Ну что, устал или еще порисуешь?
- Пять минут назад мне казалось, что я устал, но сейчас я хочу попробовать, что получится. Давай еще часок, тебе не надоело сидеть?
- Нет, все отлично. Хочешь, попрошу Маргарет сделать нам что-нибудь перекусить?
- Через час, а то солнце сядет.
- Его здесь не будет уже через десять минут, но мы можем устроить тебе солнце, - Билл показал на осветители в части студии, организованной для фотосъемки. – Ну, так что, хочешь есть?
- Хочу.
После перекуса «часок» растянулся почти на три. Билл был не против, а может, именно этого и добивался, вовремя дав Тому передышку. Люминесцентная настольная лампа подсвечивала мольберт, и Том не заметил, как за окном стемнело.
Для Билла это время тянулось гораздо медленнее. Свет мощной рампы ослеплял, хотя и был направлен на щеку, чтобы создавать тень с другой стороны, и перед глазами плясали цветные круги. Он незаметно сжимал ресницы, стараясь не жмуриться, чтобы не появились отпечатки от туши на веках: прибор беспощадно нагревал все, на что был направлен, и капельки пота, появившиеся через полчаса на висках и на шее, к концу третьего часа откровенно стекали вниз, намачивая и без того уже мокрую футболку. Только его лицо оставалось холодным и спокойным и, несмотря ни на что, бледным.
Том стоял слишком далеко и был слишком увлечен работой, чтобы замечать состояние своей «модели».
- Том, не возражаешь, если я отойду на две минуты? – он постарался сделать свой голос как можно более ровным и беззаботным.
- Да, конечно, - Том заканчивал проводить линию и мельком бросил взгляд на Билла как раз в тот момент, когда он, покачнувшись, схватился за спинку стула, чтобы удержаться на ногах. – Билл? Что случилось? – он уже шагнул к нему, но руки были заняты, и Том судорожно искал глазами, куда деть палитру.
Билл в несколько шагов оказался вне светового круга и развернулся к нему, поднимая руку в останавливающем жесте. Свет освещал теперь только его кисть с растопыренными пальцами и едва заметно дрожавшую тень от нее на полу.
– Погоди, я сейчас вернусь, и мы продолжим, все в порядке, - темные волосы на миг мелькнули в световом столбе, и он стремительно вышел, неосторожно хлопнув дверью.
Том удивленно перевел взгляд за окно и бросил кисти в банку, решая, что на сегодня хватит. Он прошелся по студии, рассматривая ее, и шагнул к месту, где сидел Билл. Свет ударил по глазам, заставляя отступить назад в привычный полумрак, но он взял себя в руки и снова шагнул вперед. Дрожь от непривычного тепла пробежала по загривку, спина моментально взмокла. Кровь хлынула к лицу, в ушах зашумело, а перед глазами заплясали зеленые и фиолетовые «зайчики». Он прикрыл глаза, устало проводя руками по горящим щекам.
«Глупый мальчишка! Боже, ну как можно быть таким…»
Дверь отворилась и аккуратно закрылась. В комнату вошел Билл. На нем не осталось косметики, волосы его были собраны в хвост, а челка на висках и на лбу была влажной, вместо футболки на нем была рубашка. Он улыбнулся.
- Я готов продолжить.
Том сложил руки на груди, опираясь бедром о спинку стула.
- Я придумал новый сюжет для своей картины.
- Какой? – Билл с недоверием посмотрел на него, неосознанно копируя позу.
- Картина будет называться «Последние минуты Орлеанской девы», но костер должен быть настоящим для большей реалистичности. Попозируешь?
Билл отвел глаза, закусив губу, и еле слышно выдохнул.
Оба молчали: один – глядя перед собой, второй – не спуская глаз с него. Каждый не спешил нарушить тишину, боясь ответной реакции другого. Том понял, что именно ему предстоит решить этот вопрос, и шагнул вперед, сжимая его в объятиях.
- Какой же мне попался глупый гений, - Билл услышал нежный шепот над ухом и с силой сжал джемпер на спине Тома.
- Прости…
- Никогда больше так не делай.
- Не буду, - он помолчал немного. - Покажешь, что получилось?
- Конечно. Идем.
- Вау...
Картина Тома не имела ничего общего с позирующим Биллом, кроме самого Билла. Парень в белой расстегнутой рубашке сидел на траве, прислонившись к огромному дереву за его спиной. Темные волосы каскадом спускались по плечам. Одна часть лица хорошо освещалась солнцем, а на вторую падала тень от листьев, как раз так, как была установлена рампа в студии. Он задумчиво смотрел вдаль, с застывшей на губах еле различимой улыбкой. На нем не было косметики, и выглядел он так же, как утром выглядит Билл, когда еще сидит в постели, а смотрел так, как он смотрел на свои картины… или на Тома за секунду до поцелуя.
- Похоже, мне больше нечему тебя учить, - Билл повернулся, и взгляд его был точь-в-точь как на картине. – Можно я оставлю ее себе?
Том хитро улыбнулся.
- В обмен на кое-что…
- На что же?..
- В твоем фотоаппарате ведь наверняка есть функция, когда он сам снимает через заданное время?
- Есть, - гений непонимающе смотрел на него.
- Можешь со мной сфотографироваться?
Билл закусил губу.
- Да я вообще-то не очень люблю…
Но Том его перебил.
- Брось, в этом нет ничего особенного. Я просто хотел бы, чтобы у меня была твоя фотография, а если бы ты был на ней со мной, то это вообще предел мечтаний.
- Зачем тебе мое фото, если я с тобой?
- Так не честно, - он покачал головой, - мое же у тебя останется… Или давай и его удалим. И никаких картин на память.
Гений улыбнулся и несколько раз кивнул.
- Ты знаешь, как добиться своего, да? Ладно. Я настрою свет, неси фотоаппарат.
Билл быстро и умело отрегулировал осветители и выставил время. На три минуты, фото со вспышкой с интервалом в пять секунд.
- Расслабься и постарайся не смотреть прямо в объектив, - он нажал что-то, заставляя красный огонек на аппарате мигать, и потянул Тома за рукав к свету.
- Почему?
- Потому что или с ним надо общаться, соблазнять и заигрывать, или будешь похож на античную статую с каменным лицом и пустыми глазами, не обремененными интеллектом.
Том рассмеялся и недоверчиво покосился на фотоаппарат как раз в тот момент, когда сверкнула первая вспышка. На этот раз рассмеялся и Билл, увидев его выражение, и согнулся пополам спиной к объективу.
- Представляю, что там получилось, - снова вспышка.
- Я понял, что не надо смотреть в него, но ты мог бы стать хотя бы лицом, - Том пытался придать лицу какое-нибудь подходящее для фото выражение и принять красивую позу, отчего выходило еще смешнее, потому что «дитя технической мысли», конечно, не собиралось дожидаться, пока они соберутся, и продолжало щелкать затвором в самый неподходящий момент.
Билл улыбался, сдерживая приступы смеха, и, может, как раз потому, что он оставался собой, фотоаппарат не мог поймать его в дурацком виде. Том понял тщетность своих попыток и потянул его за руку к себе.
– Иди сюда. Надеюсь, из тридцати шести кадров хоть один получится нормальным, - он улыбнулся, глядя Биллу в глаза. – Хочу, чтобы такой снимок у меня тоже остался, - его губы мягко коснулись сначала носа, потом щеки, уголка губ и, наконец, Билл, не выдержав его издевок, сам накрыл его губы своими.
Вспышка помелькала и перестала озарять студию, но этот тягучий и бесконечный поцелуй обрывать не хотелось. Руки Тома блуждали по спине гения, приподнимая рубашку и несмело гладя голую спину, как будто впервые.
- Я хочу тебя. Ты ведь останешься сегодня со мной? – Билл прошептал, почти не отпуская его губы.
- Все что хочешь.
- А ты чего хочешь?
- Быть с тобой, остальное не важно.
Билл оторвался, внимательно глядя в его глаза, провел по спине ладошкой и запустил ее в джинсы, начиная поглаживать и сжимать его зад. Том прикрыл глаза и сглотнул. Действия Билла одновременно возбуждали и пугали. В животе все скрутило, и на мгновение мелькнула мысль, что пришел его черед расплачиваться за прекрасные прошлые выходные. Вторая рука гения расстегнула ремень и ширинку и уверенно скользнула к первой. Щеки Тома заполыхали, он приоткрыл рот и почти не дышал. Билл следил за его лицом, нежно гладя и слегка разводя его ягодицы. Он дышал чаще и тяжелее и потянулся к губам Тома, захватывая то одну, то вторую. Том старался так же нежно и не спеша отвечать, но открыть глаза и восстановить дыхание не получалось. Он сделал все, чтобы его мысли не отражались на лице и в движениях, но Билл лишь усмехнулся, разорвав поцелуй, и, освободив руки, опустил ладони Тома к своей пятой точке.
- Ученик у глупого гения оказался ничуть не умнее, - он улыбнулся, глядя в растерянное лицо Тома, и, обвив его шею, снова поцеловал. – Никогда больше так не делай.
- Но…
- Я это делаю, потому что мне это нравится, а ты – потому что считаешь, что должен восстановить «справедливость». Меня никаким образом не задевает и не унижает то, что я снизу, я получаю удовольствия не меньше чем ты, а может и больше, так что все справедливо. Поэтому пока ты сам этого не захочешь, больше так не делай.
- Не буду, - все волнение, которое он пережил, с новой силой, выплеснулось в кровь, перерастая в сумасшедшее желание, с которым он прижал к себе гения.
Раньше Том всерьез никогда не задумывался о том, каково это может быть на самом деле, когда ты позволяешь кому-то то, что для тебя всегда было нормой. Внезапно замаячившая перспектива заставила иначе посмотреть на эту позицию, а слова Билла о том, что ему это нравится и доставляет удовольствие, поставили под сомнение то, что Том раньше считал единственно приемлемым для себя. Он не сомневался, что Биллу хорошо с ним. Его стоны, выражение лица, затуманенный взгляд и хаотично блуждающие по покрывалу руки не могли быть ничем иным, кроме проявления крайней степени наслаждения, но Том впервые подумал о том, что мог бы применить их на себя. Конечно, не будь это Билл, он даже не задумался бы, что такое возможно, но мысль о том, что он будет принадлежать Биллу так же, как Билл принадлежит ему, сама по себе волновала и заставляла трепетать, и Том решил, что когда-нибудь он скажет, что хочет этого.
_________________
Жан-Поль Сартр в оригинале звучит "Одну и ту же глупость не следует совершать дважды; в конце концов, выбор достаточно велик".
Глава 15
Парадокс бытия профессиональным художником.
То, как мы тратим свою жизнь, пытаясь хорошо самовыразиться…
но сказать нам нечего.
Мы хотим, чтобы элемент творчества
строился по системе причины и следствия.
Нам нужно, чтобы старание и дисциплина
уравнялись с признанием и воздаянием.
Мы садимся за тренажер нашего худфака,
за дипломный проект на специалиста изящных искусств,
и практикуемся, практикуемся, практикуемся.
И, со всеми нашими великолепными навыками, —
документировать нам нечего.
(Чак Паланик «Дневник»)
Практика закончилась.
Том мог бы сказать, что это была самая сложная, хотя и самая приятная практика за время его учебы, но с ее окончанием легче не стало. Наоборот. Теперь все дни с утра до вечера занимали лекции и семинарские занятия, работать можно было только дома, а времени на встречи не осталось.
И свободы в студии можно было себе позволить куда больше, чем в аудитории. Одно дело - своя группа, где каждый занят своей работой и не смотрит, что делают остальные, а другое - скучающие сто пятьдесят человек, не знающие, чем себя развлечь в ближайшие девяносто минут, пока где-то вдалеке старенький профессор бубнит себе под нос даже ему самому уже не интересные факты. Единственное, что радовало Тома, - это то, что он по-прежнему каждый день видел Билла, мог сидеть рядом с ним, взять за руку, на что тот улыбался и сжимал его пальцы своими.
Билл сказал, что научил Тома всему, чему мог научить, и дальше все зависит только от него самого. Больше он не спрашивал, тренируется ли Том или уже начал работать над картиной. Он приходил на занятия, прилежно делал вид для окружающих, что ему интересны лекции, и забывал, что он гений, болтая только на отвлеченные темы. Том был благодарен ему за это. Он знал, что Биллу не все равно, видел, как он другой раз внимательно смотрит, пытаясь понять, как у него идут дела, как он, кусая губы, отводит взгляд, потому что его подмывало спросить… Но Билл понимал, что это конкурс Тома и работа Тома, а значит и выиграть его должен Том. Билл дал ему все, что мог, для победы и отошел в сторону, позволяя ему самому взять ее.
Работу Том начал… и уже не один раз. По стенам в его комнате были развешаны эскизы, которые они подготовили за время практики и которые он придумал сам с тех пор, как начал работать один. Идея была, детали были, но результата не было, и настроение колебалось от взлета до падения. Иногда Том вставал среди ночи, чувствуя, что его посетило безудержное желание творить, но через пару часов оно проходило, и то, что появлялось после него, скорее огорчало, чем радовало. Моменты вдохновения были ненадежными товарищами. Другой раз, рисуя что-то, он думал, что это самое лучшее, что можно было придумать, гордился собой и светился от радости, но на следующий день, придя из академии, он снова смотрел на свое творение и беспощадно рвал, потому что то, что среди ночи казалось образцом высокого искусства, в дневных красках выглядело как жалкая попытка изобразить что-то на тему осени.
Несколько раз он пробовал заменить акрил на карандаш или уголь, пытаясь обвинить во всем свое неумение с ним работать, но выходило только хуже. Работа без цвета казалась серой и безликой, безумно хотелось раскрасить ее, чтобы придать хоть немного жизни, а оригинальности в ней не добавлялось. Проблема была не в неумении, а в том, что Том совершенно не представлял, чего ждет.
Он с тоской вспоминал, как работа в студии казалась ему пыткой, а требования Билла - наказанием за грехи. Очень скоро Том понял, что на самом деле это были лишь цветочки. Что угодно он отдал бы сейчас за то, чтобы кто-то сказал ему ЧТО рисовать и КАК. Пару раз он пытался отойти от первоначального плана и изобразить что-то отличное от осеннего пейзажа, но это вызывало еще больше сомнений и неуверенности. Ни один сюжет не казался ему достаточно оригинальным, сравнения и образы выходили избитыми, а все вместе казалось неудавшейся репродукцией чего-то, что до него уже не раз писали.
Говорить с Биллом на эту тему он не мог и не хотел. Он хотел, чтобы Билл гордился им и его успехами, потому что успехов у самого Билла хватало и так, а принять его помощь теперь было равносильно признанию поражения.
Симона часто бывала в разъездах, но, даже будучи дома, при всем желании она не могла бы помочь сыну. У нее был свой вкус и взгляд на искусство. Как творческий человек, она все видела слишком «по-своему» и не могла объяснить, что она имеет в виду, предлагая сделать дерево «трагическим», а воду «утонченно-живой». Свои идеи и предложения могла воплотить только она сама.
Дата добавления: 2015-08-28; просмотров: 40 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |