О старших классах, институте, Тане 2 страница

После школы поступил Лешка в Первый медицинский институт, а на первом же курсе заболел туберкулезом. И мне запомнилось, как мы навещали его там, в больнице Эрисмана и сидели с ним в больничном садике. И вид у него был не обычный, уверенный в себе, а какой-то взъерошенный, потрепанный, пришибленный. Да, оно и понятно, почему.

Лешка окончил институт, и стал крупным специалистом-онкологом. И когда у моей дочки Оли врачи обнаружили рак, я растерянный и убитый бросился к Лешке. И Лешка не подвел: оперативно организовал консультацию, свел с нужными с врачами. И теперь, я считаю, что Оля живет уже больше десяти лет только благодаря Лешке и врачу, которую посоветовал он.

Юра Рыбако в был самым главным нашим отличником. Причем не отличником-зубрилой, а отличником-умницей. Не знаю почему, но Юра в наших школьных встречах, мероприятиях обычно участия не принимал. М. б. родители не разрешали. Не знаю. И тем более мне приятно видеть, с какой готовностью и энтузиазмом он всегда откликается на предложения встретиться уже после окончания школы. Несколько раз мы встречались и у него: и дома, и на даче. У него очень хорошая семья, замечательная жена, три дочки. Юра большой умница и, как показала жизнь - мужественный, стойкий человек. Во время перестройки, когда все валилось и рушилось, и многие остались без работы, без работы остался и Юра. То есть он формально продолжал работать в своей геофизической обсерватории. И даже продолжал заниматься своим делом, но денег за свою работу практически не получал. И вот, чтобы прокормиться и прокормить семью, Юра ринулся в торговлю, ездил в челночные поездки за товаром, организовал сбыт. И выжил, и пережил тот период, когда у многих опускались руки, и казалось, что все пропало. Мне повезло: у меня всегда была моя работа. И поэтому я с восхищением отношусь к людям, которые сумели выстоять, пережить то трудное время, не чураясь самых трудных, не престижных, не свойственных им занятий. И Юра из их числа.

Из их числа оказался и всегдашний самый большой Юрин приятель – Толя Евтюхов. Всегда они сидели с Юрой вместе за одной партой. Вместе поступили и закончили модный тогда факультет радиоэлектроники Политехнического института. После института Толя работал в Объединении «Позитрон».

И как-то Толя здорово помог мне. Когда мы собирались с Таней и девочками в первый раз за границу, в Польшу, в Варшаву, в гости к Таниной двоюродной сестре Ире, Ира нам сказала: если хотите провести отпуск в Польше безбедно – привезите малогабаритный телевизор. В Польше мы его продадим, и это даст вам возможность жить здесь припеваючи. Легко сказать. А где взять этот телевизор. В магазинах их нет. И тут я вспомнил про Толю, про Позитрон, выпускающий нужные телевизоры. И Толя сделал это: мы поехали с телевизором. И этот телевизор действительно чрезвычайно выгодно для нас купили там, на Варшавском рынке-барахолке. Можно сказать, оторвали с руками. А еще в процессе купли-продажи покупательница дала Тане подержать складной зонтик, и в пылу действа забыла его забрать, а Таня забыла отдать. А когда мы очухались, то найти нашу покупательницу в людском водовороте рыночной толкучки не представлялось уже никакой возможности. Так что мы еще и с зонтиком остались, и долго смеялись по этому поводу над Таней. Но это я отвлекся.

А еще Толя помог мне позже. Когда мы с Таней строили нашу дачу, все было дефицитом. Достать кирпич для печки было из разряда невозможного. И тут выяснилось, что Толе, который в то время тоже планировал строительство дачи, какими-то левыми путями удалось купить большую партию печного кирпича. Половину этого кирпича он уступил Рыбакову, приобретшему садовый участок в том же, что и Толя садоводстве Ваганово на берегу Ладожского озера. А половину своей доли он согласился продать мне. И вот мы с Толей, Рыбаковым, Ивановым и Спиро поехали к Толе в садоводство, загрузили кирпич в нанятый мной грузовик, и я уже вдвоем с Толей поехали к нам в Радофинниково, разгружать добычу. Вот такая кирпичная история.

И снова я отвлекся от темы. Так вот, во время перестройки без работы остался и Толя. И тоже не сдался, не опустил руки. Кем и где только он ни работал. И сторожем, и в торговле, и на складе, и электриком. Не важно где. Главное выплыл. И это, на мой взгляд, заслуживает самого большого уважения.

Юра Никольский пришел к нам в десятый класс. До этого он учился где-то за границей, кажется в Польше, живя с родителями в военном городке. Отец его был летчиком. Юра немного выделялся из нашей компании. Был как-то взрослее нас. У него в кармане всегда водились деньги. Помню, как-то мы большой мальчишеской компанией отправились в мороженицу у Ланской, пересчитав предварительно имеющиеся в наличии копейки: хватит ли. Зашли, заказали, стали есть. И тут Никольский встал, сказал, что ему некогда, надо куда-то идти, но за всех он заплатил, чтобы мы не платили. И ушел. Этот эпизод его характеризует, таким он был.

А еще помню, что когда мы встречались всем классом у Любы Гольдберг уже после школы и после института, Сережа Иванов опоздал, извинился и сказал, что не мог раньше приехать, т.к. принимал экзамен у студентов. Никольский воспринял Сережино опоздание и объяснение как какое-то неуважение нашей компании и уже после стола и выпивки, а выпил он тогда довольно много, стал выяснять с Сережей отношения. Мол, нечего задирать нос, если ты преподаешь и т.д. в этом ключе. С трудом мне удалось отцепить его от Сережи, одеть и проводить на автобус, чтобы ехал домой. Уже потом выяснилось, что, одевая Никольского, я в запарке надел на него чужой шарф.

Никольский закончил ЛЭТИ, работал на Северном заводе в Новой деревне мастером, стал крепко выпивать. В последнее время на наших встречах он не бывает. Почему-то наши пути разошлись. А жалко, мне он нравился.

Еще в нашей компании в школьный период практически всегда присутствовали Володя Рахин (его уже нет), Сережа Золин, Витя Соловьев. У Володи душа всегда была распахнута навстречу всем нам, но вот по необъяснимым причинам до конца он в нашу компанию как-то не вписывался. То же можно сказать и про Сережу, и про Витю.

Сережа закончил Институт железнодорожного транспорта. До перестройки работал в Позитроне, стал каким-то большим общественником, партийным деятелем. Очень увлекался походами на байдарке и своей дачей в Ольгинском садоводстве.

Витя в школьные годы жил, как и я в Ольгино. После школы окончил институт, но вскоре перешел на работу в автомобильную мастерскую на рабочую сетку. Стал хорошим автослесарем. У него хорошая семья, хорошая работа – все хорошо.

Кроме описанных выше в нашем классе еще было трое ребят: Беляев, Ковтун и Шмелев. Они пришли к нам в десятый «Б» класс после расформирования десятого «В», но так и держались особняком, в нашу компанию не влились.

Отдельная история – это Юра Спиро. В школе мы всегда поддерживали тесные дружеские отношения, но особенно близки стали уже после окончания института. Вместе мы ездили в Закарпатье и в Крым. И до, и после и моей, и его женитьбы я часто бывал у него в гостях. Юра бывал у нас в Ольгино. Юра был свидетелем со стороны жениха на нашей с Таней свадьбе. К Юре можно было прийти просто так, без всякого повода. Просто посидеть на их кухне, поговорить, иногда выпить. В общем, отвести душу. Юра закончил Санитарно-гигиенический институт, распределился в какую-то тьму-таракань в Новгородской области (в поселок Марьино, кажется), работал там главврачом поселковой больницы. Честно отработал там положенное законом время, вернулся в Ленинград, окончил курсы акупунктуры. Устроился на работу в больницу ЛОМО, организовал там специальный кабинет рефлексотерапии, стал им заведовать, пользовался большим авторитетом и колоссальной популярностью, хорошо зарабатывал.

В то время он мог все. Вот защитил я диссертацию, решил организовать банкет для «соучастников». Банкет решил организовать в каком-нибудь хорошем ресторане, но куда ткнешься? Позвонил Юре: нет проблем. Минут через десять перезвонил мне: пожалуйста - ресторан гостиницы Ленинград к нашим услугам. А тогда попасть туда было ой как не просто. Это был только один эпизод, иллюстрирующий тогдашние Юрины возможности.

У Юры лечился и я. Начиная с первых курсов института, я мучался от периодически возникающих болей в пояснице. Лечился и у официальных врачей, и у всяких лекарей-костоправов. Не помогало, через какое-то короткое время после лечения боли снова возникали и практически полностью обездвиживали меня. Обратился к Юре. Прошел несколько курсов иглотерапии. Стало явно лучше. Помню, как как-то я ехал к нему на троллейбусе, держась двумя руками за поручень, еле сдерживаясь, чтобы в голос не кричать от боли при каждом толчке троллейбуса, и не имея возможности сесть т.к. встать я уже не смог бы. Помню, как шаг за шагом шел к нему дальше, весь скрюченный, обливаясь пОтом от боли. И как легко, весь как на крыльях я возвращался домой после процедуры, когда боль отступила.

Но главное, чем Юра окончательно вылечил меня и одновременно поразил до глубины души – это были несколько сеансов бесконтактного массажа. Может быть это и по-другому называется. С тонкостями медицинской терминологии я не знаком. Зато знаю другое. Юра поставил меня перед собой, сам сел сзади и стал делать руками какие-то пасы, не прикасаясь ко мне. И я чувствовал его руки и их влияние на меня. И в голове моей что-то происходило. И я раскачивался, следуя движениям его рук. И результат: боль полностью ушла и не возвращается уже больше двадцати лет. Я воспитан материалистом. Не верю в необъяснимое. Но это было, и результат вместе с чувством благодарности к целителю я ощущаю до сих пор.

Надо сказать, что после этих сеансов Юра сильно уставал, и когда я впоследствии спрашивал его, использует ли он и дальше этот метод, он говорил, что нет, т.к. процедура действует изматывающее на него самого.

Лечились у Юры и мои жены: и Таня, и Зоя. Отзывы были самыми положительными. Я думаю, что если бы Юра продолжал свою деятельность у нас и дальше, сейчас в новых условиях он был бы очень обеспеченным и уважаемым человеком. Но получилось по-другому. В 90-е годы Юра вместе с женой и двумя своими сыновьями уехали на постоянное жительство в Германию. Не мне судить, но говорит, что доволен, что все у них у всех хорошо. Дай то бог! Мне бы очень хотелось, чтобы это было так!

После своей женитьбы Юра с подачи его жены Нины увлекся байдарочными походами. Ездил в походы обычно большой компанией, с семьями, с детьми. Один раз уже после того, как Тани не стало, к их компании примкнул и я. Плавали в майские праздники по какой-то из речек в Ленинградской области. А вообще у них были и дальние походы по рекам Карелии, по разным глухим местам, «где не ступала нога человека». Увлечение байдаркой сохранилось у Юры до сих пор, уже в Германии. Уже в «теперешнее время» по праздникам он частенько отправляется в байдарочные походы со своими, уже взрослыми и женатыми сыновьями.

…В девятом классе, по-моему, во время весенних каникул наш класс вместе с Алексеем Петровичем поехал в агитпоход в деревню Морозовку, находящуюся вблизи от Ладожского озера в истоке Невы. Почему это мероприятие называлось агитпоход – не понятно. Мы приехали в Морозовскую школу, посидели на концерте Морозовских школьников, потом были танцы. Во время танцев чуть не разгорелась драка между нашими и местными. Однако Алексей Петрович с тамошними учителями сумели пресечь эти воинственные поползновения. После этого танцы закончились, нас покормили в школьной столовой и отвели в спортивный зал на ночлег. Для ночлега на полу зала были разложены спортивные маты. У одной из стенок – для девочек, у другой – для мальчиков. Вечером заснули в соответствии с предписанием раздельно, а утром проснулись все вперемешку. Помню, что утром я оказался рядом с Таней. Перекусили в столовой и отправились на электричку. Вот и весь агитпоход.

А в конце девятого класса наш Алексей Петрович предложил всем нам собраться на майские праздники вместе в домашней обстановке. Чтобы девочки приготовили угощения, чтобы все сидели за одним столом. А потом будут танцы. Спросил, у кого мы могли бы собраться. Вызвался Михайлов. Он договорился со своими родителями, что они уйдут к кому-то в гости, а квартира будет полностью в нашем распоряжении.

И мы собрались! И это сборище положило начало нашим многочисленным дальнейшим классным сборищам и совместным поездкам уже без Алексея Петровича. Положило начало нашей дружбе.

Начиная с десятого класса, по всем праздникам мы (не весь класс, но процентов 70…80) регулярно, не пропуская, собирались у кого-нибудь на квартире. Чаще всего это были квартиры Михайлова или Любы Гольдберг. Приносили вино, коньяк, еду. Девочки готовили, накрывали на стол. Всегда было очень вкусно и обильно. Пили все довольно много, но не помню, чтобы кто-нибудь допивался до непотребного состояния. Долго сидели за столом, разговаривая. Потом танцевали. Я танцевать любил, особенно медленные танцы. Танцевал с разными девочками, но чаще всего с Таней. В конце десятого класса не удержался и поцеловал ее куда-то между шеей и плечом. Ужасно разволновался, ожидая ее протестов, но она сделала вид, что не заметила. Домой я Таню никогда не провожал и никакого внешкольного общения между нами не было.

Наши девочки: Корсакова, Моисеева, Кузнецова, Становова

Танцуют: Ковтун с Добровольской, Корсакова со Спиро, я с Кузнецовой

Таня, Белякова, Сергеева Никольский, Гольдберг, Сергеева

Относительно «не напивались» помню, правда, такой эпизод. Мы что-то праздновали большой компанией на квартире Михайлова. Засиделись допоздна и, чтобы мне не идти домой пешком (электрички уже не ходили), Мишка предложил мне остаться спать у него. Я остался. Перед сном мы затеяли какой-то длинный разговор. Во время разговора Мишка обильно угощал меня самодельным вином из голубики, наливая его из огромной бутыли, вытащенной из кладовки. Утром проснулись – голова трещит до невозможности. Мишка предложил подлечиться тем же голубичным вином. Мне вино пить не хотелось, но, выпив стаканчик, я почувствовал себя, действительно, значительно лучше. Помогло. После этого нам зачем-то (не помню зачем) срочно потребовалось пойти к Юре Спиро. Мы отправились, благополучно добрались до Спиро, сделали все необходимое (не помню что) и стали собираться в обратную дорогу. Одеваясь, я подал пальто Мишке, стал одеваться сам. Мишка бурчал, что пальто какое-то неудобное и в кармане какие-то перчатки лежат. Но я решительно сказал, чтобы он успокоился, и, если пьяный, то чтоб помалкивал. Мы вернулись к Мишке, разделись и улеглись досыпать. А проснувшись, обнаружили, что, действительно, я надел на Мишку какое-то чужое пальто. Созвонились со Спиро и снова пошли к нему. Оказывается, я (совершенно трезвый) надел на Мишку старое пальто Юриного отца, а Мишкино пальто благополучно осталось висеть на вешалке.

В одиннадцатом классе на уроке физики кто-то бросил скомканную в шарик записку в проход между нашими с Таней столами. Мы оба одновременно нагнулись за ней, и наша любимая Лариса Илларионовна выгнала нас обоих из класса. И мы, как дураки, простояли у окна в коридоре, практически не разговаривая, до конца урока. А Мишка потом говорил мне, что его мама выгнала нас специально, чтобы мы «более тесно познакомились».

А в конце одиннадцатого класса Сережа отвел меня в сторонку и, извиняясь за «вторжение в мою личную жизнь», сказал, что мне необходимо предпринимать по отношению к Тане срочные активные действия, если я не хочу ее упустить. Потому что накануне вечером он возвращался от брата домой по Лесному, а перед ним шла Таня в обнимку с каким-то парнем, и они без остановки целовались.

Внутренне я был в панике, но не знал, что предпринять. Так ничего и не надумал. Так ничего и не предпринял. Лопух!

А вскоре у нас был «последний звонок». Утром была торжественная часть. Потом всех распустили по домам, а вечером должны были быть танцы в школе. Девочки разъехались по домам переодеваться и готовиться к «балу», а мы с ребятами решили отметить окончание школы в ресторане недалеко расположенной Выборгской гостиницы. Пришли в ресторан, сдвинули столы и заказали коньяк и ананасы (м.б. и еще что-то, но я запомнил только это). Хорошо, весело посидели. Вышли в отличном настроении, ощущая себя на пороге взрослой жизни, почти взрослыми. Времени еще оставалось много, и мы решили «добавить». Купили в ближайшем Гастрономе продававшейся тогда повсюду дрянной польской водки и черного хлеба – это после ананасов с коньяком. Пошли в беседку на территории детского садика, неподалеку от дома Спиро. Пилось уже, правда, через силу. Запомнился мне Рыбаков, который откусывал кусок хлеба и запивал его, как чаем, водкой. Расправились мы там со своими припасами, и практически все пошли по домам переодеваться.

А я с Соловьевым и Рахиным, так как ехать домой нам было далеко, пошли пережидать паузу на наш школьный стадион. Сначала посидели на скамеечке, поразговаривали, а потом ребята потихонечку стали отключаться – алкоголь вдарил в голову. И тогда я заставил их подняться и стал гонять вокруг стадиона. Сначала шагом, а потом и бегом. Сколько кругов мы намотали, я, конечно, не помню, но, начиная с какого-то круга, мы начали трезветь. А к моменту, когда надо было отправляться в школу – были как огурчики.

В школе гремела музыка, начались танцы. Я танцевал с Таней под «Ах, эти черные глаза…». Песню «крутили» без конца, и мы продолжали танцевать, не отрываясь друг от друга. Во время танца я предложил Тане, что провожу ее домой. Она согласилась…. В каком-то перерыве Белякова сказала мне «по секрету», что я очень нравлюсь Тане. Все складывалось замечательно.

Но тут вдруг разнеслась весть, что Рыбакову – нашему главному умнику, отличнику и кандидату на золотую медаль, стало плохо. Адская смесь коньяка, ананасов, водки и хлеба сделала свое черное дело. В туалете он упал и ударился головой об унитаз. Его с сотрясением мозга на «скорой» увезли в больницу. Я с Гуляевым и Михайловым вызвались поехать к нему домой, чтобы известить родителей. Сели в такси. По дороге пару раз по необходимости останавливались. Наконец добрались до дома Рыбакова (он жил тогда на углу Карла Маркса и Кантемировской). Поднялись. Позвонили. Рассказали…. Родители были в ужасе. Отец засобирался в больницу. Мы отправились назад в школу. Там веселье уже закончилось. Все разошлись. Таня меня, конечно, не дождалась. Вот так мы отметили наш «последний звонок». Повеселились!

Потом были выпускные экзамены. У меня все прошло нормально, а Таня экзамены не сдавала: с язвой желудка она попала в больницу, и ее от экзаменов освободили.

Выпускной вечер мы отмечали в кафе «Ровесник» (в народе «Серая лошадь») на проспекте Карла Маркса перед Гренадерским мостом. Ели что-то не очень вкусное, танцевали. Потом, когда кафе уже стали закрывать, мы все вместе пошли гулять по городу, по набережным. Погода была замечательной. Гуляли долго, до самого утра. Где-то у Медного всадника Сережа сказал мне, чтобы я предложил свой пиджак Тане, а то она замерзла: девчонки были только в выпускных платьях и шли босиком, неся свои туфли в руках: все натерли ноги. Нам, мальчикам, в костюмах и ботинках было, конечно, комфортнее. Я подошел к Тане, отдал ей пиджак, и дальше мы шли уже вместе. Потом я пошел проводить Таню до дома. И там, на лестнице мы с ней в первый раз долго целовались. Договорились, что вместе поедем в намечавшуюся, последнюю с классом, поездку в Пушкинские горы. Потом я отправился домой. В первый раз прошел по потом многократно хоженой дороге от Таниного дома на углу Лесного и Воронина до Ланской. Было утро, электрички уже ходили.

Через пару дней мы на автобусе поехали в Пушкинские горы. Доехали до места только к вечеру. Нас привезли ночевать на турбазу, которая располагалась в помещении бывшей церкви. Огромный зал был уставлен кроватями. Никаких перегородок: туристы, романтика! Дошли до своих кроватей, и сесть на них не решились: все кишело клопами. Большая часть ребят и я, в том числе, отправились спать в автобус. Утром поехали по Пушкинским местам. Почему-то мне ничего не запомнилось, кроме того, что в Михайловском после рассказа экскурсовода о том, что Александр Сергеевич, просыпаясь по утрам, всегда бежал окунуться в речку, мы (мальчишки) отделились от девочек и под предводительством Михайлова голышом бросились с какого-то пустынного обрыва в воду. Это было замечательно. Все остальное тоже было хорошо, но не запомнилось совершенно. Все положительные впечатления от посещения исторических мест слились в одно: блаженство от купания голышом в имении Пушкина.

Не помню, где мы провели вторую ночь, но утром поехали домой. В автобусе я сел было с Сережей, но он тут же отправил меня на свободное место рядом с Таней. В общем, Сережа сыграл не последнюю роль в нашей с Таней судьбе.

С Таней мы сначала разговаривали о чем-то, потом оба заснули, а проснулись, когда автобус уже стоял около нашей школы. Я пошел Таню проводить, мы распрощались. И, прощаясь, я, как последний идиот, не договорился с Таней о следующей встрече. И так сложилось, что мы расстались тогда практически на год.

Из нашей компании Гуляев поступил в Первый медицинский институт. Спиро хотел поступать в Фармацевтический, но в последний момент подал документы во Второй медицинский и поступил в него. Иванов сначала мечтал о МГИМО, но потом, трезво оценив ситуацию, подал документы и поступил в наш университет. Рыбаков и Евтюхов поступили на модный тогда факультет радиоэлектроники Политехнического института.

У Михайлова отец работал в Политехническом институте на кафедре теплотехники. Поэтому Мишка решил поступать туда на кафедру котлостроения энергомашиностроительного факультета. Подговорил меня поступать вместе с ним, за компанию. У меня не было четко выраженных предпочтений, и я согласился. Папа мой выбор одобрил, сказав, что с таким образованием я без работы никогда не останусь. И я подал документы на факультет Энергетического машиностроения. А Мишка в последний момент меня предал и перед самыми вступительными экзаменами подал документы на более престижный Физико-механический факультет. Я тогда на него здорово обиделся, но впоследствии не жалел, что так сложилось. У меня всю жизнь была интересная работа, а его работа была связана с радиоактивными веществами, он получил свою дозу и рано потерял здоровье.

Получив аттестат зрелости, я практически сразу стал готовиться к вступительным экзаменам. Занимался прилежно и много. У меня выработался такой режим. Я занимался часа три, потом садился на велосипед и ехал по берегу залива до Лисьего носа и обратно. Потом снова занимался и снова ехал на прогулку. Вечером отдыхал.

Один раз, возвращаясь со своего променада домой, я встретил компанию моих одноклассников из Ольгинской школы. Мы зашли на детскую площадку на Вокзальной, поговорили «за жизнь». А потом ребята предложили мне выпить, а я сдуру, разомлев от общения, согласился. И только запрокинул бутылку портвейна, как передо мной неожиданно возник папа, шедший с электрички домой и увидевший на детской площадке чудную картину, достойную кисти художника. Ни слова не говоря, он отвесил мне такую оплеуху-затрещину, что я вместе с бутылкой отлетел на несколько метров. Не произнеся ни слова, он развернулся и пошел к дому. Я поднялся, отдал бутылку ребятам и под их сочувствующие взгляды и реплики понуро побрел за папой.

Дома папа сказал только, что если я поставил перед собой цель, поступить в институт, то этой цели надо добиваться, а не ждать пока само все получится. Что я сейчас нахожусь перед выбором: либо и дальше шататься с подобной компанией и бутылкой портвейна по детским площадкам, либо поступить в институт и жить дальше нормальной интересной жизнью. Я тогда жутко обиделся на папу, а потом значительно позже ко мне пришло понимание. Может быть, он и переборщил тогда с воспитательными мерами, но, по сути, был прав. И этот его урок я запомнил.

На вступительных экзаменах по техническим предметам я получил пятерки, а за сочинение – тройку. И мы дома очень переживали из-за этой тройки. Но в результате я с запасом прошел. Зачислили меня на кафедру котлостроения, как я и написал в заявлении. Сентябрь мы, уже студенты, провели на совхозных полях, на картошке. С октября начались занятия. По форме институтские занятия очень отличались от школьных: лекции, практические, лабораторные, курсовые. Но я довольно быстро втянулся.

На уроках физкультуры нас, с учетом наших пожеланий разбили по секциям. Я долго сомневался, куда мне пойти: на плавание или на самбо. В результате выбрал самбо. И вот 10 декабря 1964 года на очередном занятии по самбо, отрабатывая очередной прием – бросок противника через голову – я неудачно приземлился, воткнувшись головой в ковер. Не выдержал один из позвонков грудного отдела. Результат – компрессионный перелом позвоночника. Меня положили в больницу. Два с половиной месяца я пролежал в травматологическом отделении больницы Ленина на вытяжке: на жесткой наклонной кровати на спине с лямками под мышками и мешочком льняного семени под сломанным местом, весь переполненный ужасом от возможной перспективы выйти из больницы парализованным инвалидом. Мама с папой жутко переживали, приезжали ко мне после работы, привозили мне всякие мелочи и вкусности.

В конце марта я вернулся домой. Лечение, слава богу, оказалось эффективным. Все у меня двигалось и функционировало. Но сидеть мне еще долгое время было нельзя. Лежать можно было только на спине на жестком основании.

Я задумался, что мне делать, как мне быть дальше. Решил сдавать экзамены за первый семестр института. Поехал в институт, договорился в деканате с факультетским начальством. Стал готовиться. Занимался по той же системе, что и при подготовке в институт. Три часа занятий, потом час отдыха. Только вместо велосипеда час отдыха я тратил на лечебную физкультуру, рекомендованную мне при выписке из больницы: до пота накачивал спинные мышцы. Готовился к экзаменам я, лежа на своей жесткой кровати, так как сидеть, было нельзя. Подготовившись, с направлением из деканата я ехал к преподавателю. Сдавал. Начинал готовиться к следующему экзамену. Так к середине мая сдал все экзамены зимней сессии. Сдал хорошо, на повышенную стипендию.

А вскоре ко мне домой приехал Мишка Михайлов и пригласил меня на свой день рождения. При этом подчеркнул, чтобы я обязательно приходил с Таней. Рассказал, что зимой в Новый год все наши одноклассники снова встречались на квартире Любы Гольдберг. Все интересовались, почему нет меня. Кто-то рассказал, все переживали, сочувствовали.

Проводив Мишку, я тут же отправился к Тане. Позвонил во входную дверь квартиры. В открывшуюся щель, не снимая цепочки, какая-то тетка сказала, что Тани нет дома. Я попросил разрешения оставить записку, попросил карандаш и бумагу. Тетка спросила, кто я и зачем мне Таня, потом, ничего не сказав, захлопнула дверь. Я довольно долго стоял на площадке перед дверью один, не зная, будет ли продолжение нашего разговора. Наконец, дверь уже полностью раскрылась, тетка, показавшаяся мне старушенцией, вышла ко мне и дала мне все, что я просил. Записку я писал на коленке под ее изучающим пристальным взглядом, от которого по спине бегали мурашки. Приветливым ее поведение назвать было нельзя даже с натяжкой.

На следующий день я снова приехал. Дверь на этот раз мне открыла Таня, пригласила зайти в комнату, быстренько собралась, и мы отправились за подарком для Мишки.

Оказалось, что вчерашняя тетка-старушенция – это Танина мама, Мария Семеновна. Записку она, несмотря на мои сомнения, Тане все-таки передала.

Мы купили подарок, а потом долго гуляли по городу, расспрашивая и рассказывая о себе, о прошедшем времени. Оказалось, что Тане, несмотря на все ее хворости, в прошлом году, все-таки удалось поступить в институт. Благодаря художественным способностям, ее приняли на художественно-графический факультет Педагогического института. Интересно, что среди других своих работ она представила приемной комиссии рисунок сидящей молодой обнаженной женщины. Этот рисунок был копией репродукции, которую она еще в школе выпросила у меня. Репродукция была из журнала «Польша», который когда-то выписывала моя двоюродная сестра Наташа. Мне картинка (и женщина) очень понравилась, я ее вырезал и принес, показать Сереже. А Таня увидела, выпросила у меня и перерисовала. Этот рисунок помог ей поступить в институт. Вот такая история получилась!

О моей травме Таня узнала во время зимней встречи одноклассников. Договорилась с Беляковой, и они несколько раз ездили ко мне в больницу Ленина, навестить меня. Но их не пустили – была зима, и больница была закрыта на карантин. Всё думала, как бы встретиться со мной, но ничего не придумала. И вот теперь невероятно рада, что Мишка пригласил нас к себе.

Нас как прорвало. Мы говорили без умолку, вспоминая все новые подробности нашего времяпрепровождения за время годичной разлуки. Вся наша былая скованность куда-то подевалась. Нам было очень хорошо друг с другом.

На следующий день мы побывали у Мишки, поздравили его. Кроме нас, других одноклассников у него не было. Были родственники и новые институтские друзья. Среди гостей был, в частности, Петр Лазаревич Магидей, доцент кафедры котлостроения – мой будущий руководитель из Политехнического. Оказалось, что он дружил с родителями Михайлова – в очередной раз я убедился, что мир тесен.

Вечером после гостей я проводил Таню домой, и мы снова довольно надолго расстались. Она уезжала с мамой отдыхать к знакомым в Резекне, в Латвию. А я вместе с Юрой Спиро, с его родителями и с двумя друзьями родителей ехал на месяц в Закарпатье. Эта поездка была запланирована у нас уже довольно давно. Родители Спиро хотели, чтобы Юра поехал с ними, а он заявил, что поедет только при условии, если я поеду с ним. Так что мы с Таней снова расстались.

Дата добавления: 2015-08-28