крой его платом и стереги. Ты увидишь, как оба дракона
поднимутся в воздух и начнут сражаться; когда же они ус
танут, то спустятся в образе свиней на полотно, чтоб на
питься меду. Тогда опусти их вместе с полотном на дно со
суда, где они заснут (опившись), и, завернув их, вели за
рыть глубоко под землю в самой уединенной части твоего
государства». Как только это сделали, бедствие прекрати
лось, продолжает далее валлийский mabinogi, который мы
потому не считаем достоянием специально кельтской саги, что большая часть mabinogion оказалась, наоборот, переве
денной из позднейших французских романов, на что и
было указано в своем месте. Таким образом, они не только
не открывают нам более древнего источника саги, но в ка
честве показаний второй и даже третьей руки могут быть
употреблены в дело лишь в немногих случаях, когда они
одни сохранили подробности, опущенные в дошедших до
нас французских текстах.
По счастью, мы можем не прибегать к этому средству в
данном случае. Чтобы иметь право отождествить Мерлина
с Асмодеем Китоврасом, интересно было бы к остальным
чертам сходства подыскать: не рассказывалось ли о Мерли
не, что он был пойман той же приманкой, как его апокрифи
ческие первообразы? До сих пор мы знаем, что Мерлина
искали Вортигерн и Ганеида, что его приводили к ним на
сильно, даже в оковах; романы особенно часто возвращают
ся к черте, намеченной уже в «Жизни Мерлина», что он
К О Р О Л Ь Б Ы Л О Г О И Г Р Я Д У Щ Е Г О
любит пребывать у источников — место действия Асмодея
Китовраса и дракона, опоенного Соломоном. Остальное до
скажет нам эпизод из «Le Roi Artus»1, анонимного продол
жения романа де Борона. Эпизод этот сильно потерпел от
пересказчика и, по нашему мнению, не у места: ему бы сле
довало стоять в самом начале мерлиновой легенды.
Начну с введения. Мерлин оставил на время Артура и
перенесся в леса Романии. В Риме царил тогда Юлий Це
зарь, у которого была жена большой красоты, но распущен
ных нравов; она держала при себе двенадцать красивых юно
шей, одетых в женские платья. Они казались женщинами —
так искусно умела императрица сводить с их подбородка
начинавшийся волос; они считались ее фрейлинами, и она
разделяла с одним из них царское ложе всякий раз, как им
ператор удалялся из Рима. При том же дворе жила Адве
набль (Advenable), дочь какого то немецкого герцога; когда
отец был изгнан из своей земли, она также удалилась, одев
шись в мужское платье, чтобы избежать опасностей путе
шествия. Впоследствии, найдя эту личину удобной, она в ней
осталась; все ее принимают за мужчину, она посвящена в
рыцари, а император делает ее даже сенешалем Романии.
Она зовет себя Гризандолем.
Раз ночью императору виделся страшный сон. Ему
представилась перед дверьми дворца огромная свинья, меж
ду ушей у нее был золотой обруч; длинная щетина спуска
лась до земли. Ему казалось, что он ее где то видел и кор
мил, но он не помнил, чтобы она ему принадлежала. Пока
он оставался в раздумии, трое волчат (или 12 львят) вышли
из покоев и соединились со свиньей. Ему чудилось далее, что он сам обратился с вопросом к своим баронам: что ему
1 «Король Артур» (старофр.).
М И Ф О Л О Г И Я Б Р И Т А Н С К И Х О С Т Р О В О В
делать с нечистым животным, отдавшимся волчатам? Те
отвечали, что его надо сжечь. Тут он проснулся, и хотя виде
ние сильно его беспокоило, не сказал о нем никому, так как
он был мудр. На другой день, когда все сидели за столом, олень необыкновенной величины, с пятью рогами на голо
ве, с передними ногами белыми, как снег, промчавшись по
улицам Рима, ворвался в обеденную залу. Это был Мерлин.
Он опрокидывает со стола кушанье и посуду и затем, пре
клонив колена перед императором, говорит: «О чем заду
мался Юлий Цезарь? Ему хочется знать, что предвещает его
видение; но оно будет изъяснено лишь диким человеком».
И он снова пускается в бегство, запертые двери отворяются
перед ним чудным образом, он ускользает от погони. Импе
ратор сильно опечален, велит объявить по всем областям
Романии, что кто приведет ему того оленя или дикого чело
века, станет супругом его дочери и получит в приданое пол
царства. Вместе с другими отправилась на поиски и Гризан
доль Адвенабль, как всегда, переодетая мужчиной. Здесь, собственно, начинается тот эпизод, о котором мы упомяну
ли выше.
Восемь дней блуждает Гризандоль по лесам вокруг Рима; на девятый чудный олень предстал перед нею и проговорил
человеческим голосом: «Адвенабль, ты напрасно трудишь
ся, ты не найдешь, кого ищешь. Послушай меня: купи сви
нины, недавно посоленной и приправленной перцем; при
паси молока, меду и горячий хлеб; возьми с собой четырех
товарищей и мальчика, чтобы вертел на вертеле мясо перед
огнем, который ты разведешь в самой глухой части леса.
Поставь там стол и на него все снадобья, а сама оставайся в
засаде сторожить гостя». Гризандоль все исполнила по пи
саному, а сама спряталась в кусты. Вот, слышно, идет дикий
Дж. Генри, Э. Норнет. Друиды, приносящие омелу.
М И Ф О Л О Г И Я Б Р И Т А Н С К И Х О С Т Р О В О В
человек, ударяя палицей по деревьям; у него голые ноги, волосы дыбом, лицо обросло, платье на нем разорвано. Он
принялся греться у огня; затем, вырвав мясо из рук мальчи
ка, начал пожирать его, макая куски мяса в молоко и мед.
Так он сделал и с остальным кушаньем и, насытившись, ра
стянулся перед огнем и заснул. Гризандоль и ее спутники
улучили эту минуту, чтобы броситься к нему и связать по
рукам железною цепью, удалив наперед палицу, которую он
напрасно ищет глазами. Гризандоль сажает его на лошадь, сама помещается сзади и везет его по дороге в Рим. Она хо
тела бы заставить его говорить, но он презрительно смеется.
«Существо, отошедшее от своей настоящей природы, — го
ворит он ей: — Горькое, как сажа, сладкое, как мед, самое
обольстительное, самое лукавое существо в свете, надмен
ное, как вепрь и леопард, язвительное, как слепень, ядови
тое, как змея, — я отвечу только императору».
Так он отвечает ей всякий раз, когда какая нибудь вы
ходка с его стороны побуждает ее к вопросу. Проезжая мимо
одного аббатства, они видят толпу, ожидавшую раздачи ми
лостыни. Мерлин смеется. На другой день они заходят в
монастырь, где в числе прочих находился один рыцарь со
своим конюшим. В то время как первый дивится на дикого
человека, конюший, стоявший поодаль, вдруг приближает
ся к рыцарю и дает ему пощечину. Ударив его, он удаляется
в смущении и слезах, но, возвратившись на свое место, ста
новится весел по прежнему. Это повторяется три раза, и
Мерлин всякий раз смеется. Рыцарь сам не знает, чем объяс
нить поступок своего конюшего, который говорит, что его
побуждала к тому какая то неведомая сила. Объяснить это
может только дикий человек — но Мерлин опять не дает
объяснения.
К О Р О Л Ь Б Ы Л О Г О И Г Р Я Д У Щ Е Г О
Его привели к императору, сняли цепи. Он говорит о себе, что христианин, что мать зачала его, застигнутая ночью в
лесу диким человеком (дублет к демону инкубу Гальфрида
и де Боронa), и потом крестила. Он рассказывает императо
ру содержание его сна, о котором никто, кроме него, не знал, и затем толкует его, извиняясь наперед, если он откроет ему
что либо неприятное. Свинья означает императрицу, длин
ная щетина — платье, шлейф которого она волочит по зем
ле; золотой обруч — царский венец; волчата — это царицы
ны фрейлины: не девушки, а переодетые юноши, любовни
ки императрицы. Сделали испытание, после чего виновные
сожжены по приговору баронов.
Юлий Цезарь пытает Мерлина, почему он несколько раз
смеялся на дороге в Рим. «В первый раз это было при мыс
ли, что я попустил себя перехитрить женщине; потому что
Гризандоль не то, что вы думаете: нет во всем свете такой
красивой, умной девушки» (что впоследствии и оказывает
ся). «Женщины обманывали не раз мудрых мужей, причи
няли гибель городам и царствам. Я говорю это не о ней в
особенности, а обо всем поле». И он присоединяет еще не
сколько подобных соображений в стиле Морольфа.
«Толпа, собравшаяся у монастыря за милостыней, не зна
ла, что стоило бы ей покопать землю на несколько футов, и
находка клада сделала бы ее в десять раз богаче монахов.
Оттого я и засмеялся.
В третий раз возбудила во мне смех тайная причина, вызвавшая выходку конюшего. Первая пощечина изо
бражала гордость и самомнение, которые овладевают обо
гатившимся бедняком, побуждая его унижать тех, кто стоял
выше его и притеснять оставшихся бедными. Вторая отно
силась к скряге ростовщику: сидя по горло в своем богатстве, 179
М И Ф О Л О Г И Я Б Р И Т А Н С К И Х О С Т Р О В О В
он зарится на тех, у кого есть земля и необходимость достать
денег; он дает им взаймы и, в случае неустойки, отнимает у
них их наследие. Третья пощечина относилась к тем сварли
вым и завистливым людям, которые не переносят рядом с
собою людей более богатых и с большим весом, чем они сами; взводят на них напраслину и причиняют их гибель».
Мы оставим здесь романиста, вдавшегося в аллегорию, чтобы, воспользовавшись его рассказом и другими собран
ными данными, восстановить главные очертания Мерлино
вой легенды, которые могли укрыться за множеством эпизо
дов и посторонних подробностей. Отношения ее к сказаниям
об Асмодее Китоврасе и Морольфе обнаружатся сами собою.
1. Мерлин — демоническая натура, сын демона, одарен
ный сверхъестественной мудростью и чародейской силой.
То и другое обличает его происхождение, равно как и тот
странный облик, с каким он является на свет (Асмодей Ки
товрас; внешний вид Морольфа).
2. Его ищут, стараются поймать, потому что в нем одном
заключается средство, как завершить неудающуюся пост
ройку (замок Вортигерна и Chorea Gigantum; Святая Свя
тых в сказании об Асмодее Китоврасе; неудающаяся пост
ройка храма в греческом «Testamentum Solomonis»). Она
состоится лишь в том случае, если ее основание помажут его
кровью (шамир; кровь червяка в средневековых пересказах
соломоновской легенды).
3. Его ловят у источника (озера, колодца)1, опоив вином, и ведут, связанного цепями (Асмодей Китоврас). По дороге
1 Это — постоянная черта в легендах о Мерлине; между тем «of no well or fountain, however, could I hear either with the name or a tradition of Merlin attached to it» («я не слышал ни о каком
колодце или источнике с именем Мерлина или связанном
К О Р О Л Ь Б Ы Л О Г О И Г Р Я Д У Щ Е Г О
разные встречи возбуждают в нем загадочный смех, которо
му перед лицом царя он дает мудрое объяснение (Асмодей
Китоврас; состязание загадками между Соломоном и Мо
рольфом). Он смеется: а) при виде человека, покупавшего
башмаки для далекого странствования (Асмодей Китоврас,
«Жизнь Мерлина», де Борон, английский роман); b) при
виде бедняков, не знавших, что под ними клад, который мог
бы обогатить их (Асмодей Китоврас, «Жизнь Мерлина», «Le Roi Artus»); c) встреча с похоронами и смех Мерлина о го
ревании мнимого отца (де Борон, английский роман) пред
ставляется нам видоизменением мотива о плаче Асмодея
Китовраса при виде свадебной процессии, если не считать
этот рассказ повторением того, что мальчик Мерлин откры
вает судье относительно его незаконного рождения (у де
Боронa и в английском пересказе); d) о смехе Мерлина по
поводу открывающейся потом неверности царицы («Жизнь
Мерлина», «Le Roi Artus» и английский роман) говорилось, вероятно, в конце путевых приключений: это представля
лось удобной завязкой для следовавшего затем рассказа о
вероломстве царской жены и ее увозе, отвечавшего подоб
ному же эпизоду соломоновской легенды. Как выразился
этот эпизод в цикле сказаний о Мерлине, мы увидим вско
ре; пока укажем на черты сходства между Мерлином и Мо
рольфом: как последний, исполняя поручения Соломона, постоянно меняет свой образ, переодевается, так и Мерлин
в услужении у Утера и Артура. Но он сохранил более демо
нических черт, чем Морольф, оттого его превращения чудес
ного, сверхъестественного характера; он неуловим, являясь
с мерлиновской традицией»), говорит Гленни; однако вся его
историческая теория основана на локализации имен Артура и
Мерлина.
М И Ф О Л О Г И Я Б Р И Т А Н С К И Х О С Т Р О В О В
поочередно в образе угольщика и пастуха, старика слепого
и хромого — и мальчика, рыцаря и слуги, ребенка и даже
оленя (де Борон, «Le Roi Artus», английский «Merlin»). Ро
манист в этом отношении так же неисчерпаем, как немец
кий пересказчик Морольфа.
Мы не можем оставить без нескольких примечаний по
весть о Гризандоле, побудившей нас окончательно к такому
построению всей легенды. Парис говорит о ней, что она не
имеет ничего общего с бретонскими преданиями, к которым
он продолжает относить мерлиновскую сагу; самую повесть
он считает скорее оригиналом, чем подражанием одного рас
сказа в романе «Marques de Rome»1, составляющем продол
жение сборника, известного под заглавием «Семь мудре
цов». Где оригинал и где подражание — решить мы не бе
ремся, так как недостаточно знакомы с текстом «Marques de Rome». Тот же вопрос был поднят в другой раз и решен так
же аподиктически. Я говорю о появлении Мерлина в самом
тексте «Семи мудрецов», в его латинской редакции и дру
гих от нее пошедших. Французский пересказ восходит, по
всей вероятности, еще к XII в., и вот та интересная новелла, в которой выведен Мерлин. У римского императора Ирода
было семь мудрецов, истолковывавших сны, за что они взи
мали по золотому (besant) с каждого, вопрошавшего их. Они
сделались оттого богаче самого императора, которого посе
тила между тем страшная немочь: он становился слепым
всякий раз, как хотел выйти из ворот города. Он требует от
своих мудрецов, чтобы те объяснили ему причину столь не
понятного явления; гадатели требуют себе восьмидневного
срока, по истечении которого объявлялось, что только дитя, 1 «Маркиз Римский» (фр.).
Торжество Символа веры.
Иллюстрация к средневековому религиозному трактату.
М И Ф О Л О Г И Я Б Р И Т А Н С К И Х О С Т Р О В О В
рожденное без отца, может объяснить это. Искание Мерлина
(Mellin, Merlin, в немецких пересказах Merkelin, Merilianus, Marleg), ссора мальчиков — все это рассказано, как в рома
не. По дороге ко двору Мерлин толкует одному человеку его
сон, возвещавший ему существование клада под его очагом.
Императору он говорит, что под его кроватью в земле нахо
дится котел с кипящею водою, под ним семь огней, которые
поддерживают семь дьяволов. Дьяволы эти — ваши мудре
цы; они стали богаче вас, потому что взимают по золотому
со всякого, кто приходит к ним за советом. За то, что вы по
пустили этот отвратительный обычай, вы лишились зрения.
По указанию Мерлина одного мудреца приводят за другим
и отрубают им головы: каждый раз один из огней погасал.
Когда все сделано, император прозрел и может спокойно
выехать из Рима.
Индийский оригинал «Семи мудрецов», предполагае
мый Бенфеем, пока не найден, но за существование его го
ворят древние свидетельства и, косвенным образом, пере
воды и переделки сказочного сборника в персидской и араб
ской литературах (Sindibád námeh, Kitáb es Sindbád), заим
ствовавших обыкновенно материал своих повестей из Ин
дии. В Х в. сборник был переведен на греческий язык
(Syntipas), в XII—ХIII вв. на еврейский (Mischlè Sendabar); древних латинских переводов предполагается несколько.
Эбер, автор французского «Dolopathos», указывает как на
свой оригинал на сказание какого то монаха dans Jehans de Haute Selve (или Haute Seille). Оно было недавно открыто
Муссафией, хотя без имени автора; Гедеке полагает, что это
только прозаическое переложение стихотворного труда мо
наха. Другой латинской редакцией пользовался Йоханнес
Магические деяния.
Иллюстрация к средневековому рыцарскому роману.
М И Ф О Л О Г И Я Б Р И Т А Н С К И Х О С Т Р О В О В
Младший в своей «Scala coeli»1 (первой половины XIV в.) и
рукописная «Summa recreatorum»2; о существовании тре
тьей, так называемой versio italica3, заставляют заключать
некоторые особенности позднейших итальянских переде
лок. Известен, наконец, армянский пересказ и есть указа
ние на существование древнего сирийского, не говоря уже о
множестве переводов и подражаний, без которых не обо
шлась ни одна новейшая литература. Говорят, что кроме
Библии, никакая другая книга не поспорит с «Историей семи
мудрецов» в количестве переводов на другие языки. Эта
популярность и известные нам приемы средневекового ли
тератора, не стеснявшегося требованием точно воспроизве
сти лежавший перед ним текст, объясняют то богатое раз
нообразие, какое отличает один вульгарный пересказ «Ис
тории» от другого. Не только менялись имена действующих
лиц, подробности и место новелл, но и вводились новые рас
сказы, заимствованные из других источников, не имевших
ничего общего с «Историей семи мудрецов», от которой ос
тавалась нетронутой одна рамка действия. Все это понятно
и совершенно в стиле средневекового литературная ремес
ла; но, с другой стороны, мы едва ли вправе заключать вся
кий раз, как в одной из европейских редакций попадется
рассказ, не встречающийся в восточных текстах, что здесь
пересказчик заимствовался из другого источника. Ведь мы
можем только говорить о знакомых нам текстах, а их извест
но немного, санскритского подлинника мы вовсе не знаем.
Легко предположить, что рассказ, который мы считаем те
перь за чуждый подлинному сказанию, за внесенный в него
1 «Небесная лестница» (лат.).
2 «Сумма воссоздания» (лат.).
3 Итальянской версии (лат.).
К О Р О Л Ь Б Ы Л О Г О И Г Р Я Д У Щ Е Г О
позднее, существовал в
какой нибудь древней
восточной рецензии, ко
торая, может быть, еще
найдется. Встречаясь с
повестью о Мерлине в
латинском и француз
ско итальянских пере
сказах «Семи мудре
цов», исследователи ста
вили вопрос таким обра
зом: в восточных редак
циях, насколько они нам
известны, Мерлина нет и
нет ничего, отвечающего
Чародей (Мерлин?). Иллюстрация
к средневековому рыцарскому роману.
повести «Historia Sep
tem Sapientum»1; с другой стороны, образ Мерлина принад
лежит кельтской саге, развивается в особом романтическом
цикле. Следствие выходило одно: имя и легенда Мерлина
перенесены в «Историю» из романа. Так думают Парис, д’Анкона и, если я не ошибаюсь, большинство исследовате
лей. Но, во первых, если старофранцузская редакция «Семи
мудрецов» принадлежит еще к XII в., то в этом же веке на
чинает слагаться и романическая легенда о Мерлине у Галь
фрида, у де Борона и др.; она тотчас получила местный, очень
определенный колорит; приверженцы кельтской теории идут
далее, полагая ее искони принадлежащей специально бре
тонскому преданию. Тем хуже для вопроса: мы с трудом
представляем себе, чтобы образ, обставленный столь опреде
ленными отношениями, которые только что опоэтизировал
1 «История семи мудрецов» (лат.).
М И Ф О Л О Г И Я Б Р И Т А Н С К И Х О С Т Р О В О В
роман, мог так быстро опуститься до бесцветной роли, в ка
кой Мерлин является в «Семи мудрецах», где совопросни
ком его выставлен какой то небывалый император. Есте
ственнее было бы предположить обратный переход. Во вто
рых, аргумент, что повесть о Мерлине не нашлась в извест
ных нам восточных текстах «Семи мудрецов», не может быть
принят серьезно. Если бы нашелся такой текст с повестью, отвечающей западному рассказу о Мерлине, пришлось бы
оставить гипотезу, по которой последний внесен позднее из
бретонских сказаний. Мы еще можем надеяться, что такая
находка будет сделана: уже Келлер сравнивал новеллу о семи
мудрецах с рассказом о царе Баладе в «Калиле и Димне»1.
В третьих, все наше исследование о распространении соло
моновского цикла, неоспоримые черты сходства, раскрытые
нами между Мерлином, с одной стороны, и Асмодеем Ки
товрасом и Морольфом — с другой, утверждают нас в мыс
1 Царю Баладу снятся ночью восемь страшных снов. Спрошен
ные им брахманы говорят ему, что дурное предзнаменование
может быть устранено только в том случае, если он согласится
пожертвовать жизнью самых близких ему существ: жены и
сына, племянника и визиря и др., наконец, мудреца Кебариу
на. Их кровью надо наполнить цистерну, в которой брахманы
и омоют царя. В Баладе это предложение возбуждает сильную
нравственную борьбу, он не может ни на что решиться, стано
вится грустен и молчалив. Царица приступает к нему с рас
спросами и, допытавшись тайны, советует ему обратиться к
мудрому Кебариунy, который толкует ему содержание снов, не
предвещавших ничего ужасного. Они так и сбываются. Таким
образом обнаружены козни брахманов, и царь велит казнить
их. Заметим еще содержание первого сна: царь видел двух крас
ных рыб, стоявших на своих хвостах, — это напоминает драко
нов Мерлина, как, с другой стороны, — брахманов, требующих
крови мудрого Кебариунa, мы узнаем в магах, требующих кро
ви Мерлина.
К О Р О Л Ь Б Ы Л О Г О И Г Р Я Д У Щ Е Г О
ли, что оригинал этих типов был восточный, распространив
шийся путем апокрифа и ереси, образуя наслоения новых
повестей и целый цикл романов. Легко предположить, что
из того же апокрифического источника, хорошо знакомого
средневековому грамотею, повесть о Мерлине проникла и в
состав «Семи мудрецов», если не предпочесть мнение, вы
раженное нами выше, что пересказчик мог найти ее уже в
какой нибудь неизвестной нам восточной рецензии сборни
ка. Таким образом, мы приходим к выводу, что Мерлин най
ден был в какой нибудь восточной книге и лишь впослед
ствии получил право бретонского гражданства. Парис сам
недалек от этого взгляда. «Как отличить здесь изобретение
от подражания?» — спрашивает он, сравнивая Мерлина в
романе и в «Семи мудрецах». «Бретонские певцы и рассказ
чики почерпали ли из восточных источников? Или, наобо
рот, восточные авторы книги о Sendebad (?!), или только
автор романа о семи мудрецах (разумеется французский или
латинский текст) обогатил свой текст армориканской леген
дой (?!) Не берясь разрешить вопрос, скажу только, что если
эта часть книги о Мерлине и заимствована из восточных
сказаний, она ничуть не противоречит предположению, что
Мерлин действительно существовал в Нортумберленде и
был сюжетом чисто национальных легенд». Так далеко мо
жет зайти ослепление какой нибудь излюбленной научной
гипотезой.
Сравнение Мерлина с Асмодеем Китоврасом и типом
Морольфа показало нам, что легенда о Мерлине архаистич
нее немецкой поэмы и ближе к талмудическо славянским
сказаниям, чем к Морольфу. В ней, например, вовсе нет того
комического, площадного элемента, которым немецкий пе
ресказчик так щедро одарил своего героя. Мерлин серьезнее, строже, но и в нем демоническая злоба поступилась своим
М И Ф О Л О Г И Я Б Р И Т А Н С К И Х О С Т Р О В О В
враждебным характером, чтобы служить лучшим целям. Он
находится в исключительно дружественных отношениях с
Утером и Артуром; если о нем рассказывалось когда нибудь, что он похитил жену царя, заменившего в этом сказании биб
лейского Соломона, — я разумею Артура, — то в позднейшем
представлении это должно было измениться, согласно с но
вой постановкой типа, и жену увозил кто нибудь другой.
Одним из любимейших образов романов Круглого Стола
была ветреная, влюбчивая супруга короля Артура — Гвинев
ра (Ginevra, Genievre, Ganievre, Ginover, Gwenhwyvar, Gwennivar, Gvennuvar, Ganora, Vanora, Wander). Она — невер
ная жена, по преимуществу вечно обманывающая мужа; ее
постоянно кто нибудь увозит. В «Истории» Гальфрида ее
похищает племянник Артура, Мордред, овладевающий сверх
того престолом дяди. Хольцман замечает по этому поводу, что, сообщая эти сведения, Гальфрид ссылается особенно на чу
жую книгу, служившую ему источником; ясно, что рассказ не
мог быть национальным преданием. В романе Кретьена де
Труа «Li romans del chevalier de la Charrette»1 и в прозаичес
ком «Ланселоте», приписываемом современнику его Вальте
ру Мапу (XII в.), ее похищает Мелеагант, сын Бадемагуса; в
«Персевале» Гюйо, которому следовал Вольфрам фон Эшен
бах, волшебник Клингзор; в «Lanzelet» Цацикхофена или его
французском оригинале — Валерий. Но самым постоянным
любовником и похитителем Гвиневры был Ланселот. Его имя
и легенда, не отвечавшие кельтской фонологии и кельтским
сказаниям, долгое время не давали покоя кельтологам, пре
следовавшим свою любимую идею. Приходилось отказаться
от него и, пожалуй, согласиться с Парисом, что роман Лансе
лота — чисто французского изобретения.
1 «[Ланселот, или] Рыцарь телеги» (старофр.).
К О Р О Л Ь Б Ы Л О Г О И Г Р Я Д У Щ Е Г О
Ho открытие Вильмаркэ вывело их из затруднения. Имя
Lancelot пишут и писали так по ошибке, сливая с именем
предшествующий ему член: l’Ancelot. Так, например, чита
ется в романе д’Ожье: «Nest mie de la fable Ancelot ne Tris tan»1. A ancelot не что иное, как уменьшительное от ancel —
слуга, служитель, как от boissel boisselot, Michel Michelot и
т. п. Вместе с тем это перевод кельтского Mael — serviteur, domestic, man of duty2; так называется одно лицо в древних
кельтских преданиях, откуда французские романы заимство
вали вместе с названием героя и его легенду. Таким обра
зом, гипотеза спасена — но здесь именно и начинаются зат
руднения. Все, что говорится о Маэле (Malgo, Maglocunus) у бардов VI и следующих веков, в триадах, в Epistola Gildae3, наконец у Ненния и Гальфрида, частью не имеет никакого
отношения к Ланселоту, кроме предполагаемого тождества
имени, или не заслуживает внимания, пока не устранены
справедливые подозрения ученых относительно вообража
емой древности триад и стихотворений, приписываемых
старым бардам. Что источниками подобного характера надо
пользоваться осторожно — с этим согласны даже такие за
интересованные специалисты, как Сан Марте. Ближайшее
затем свидетельство о Маэле находится в «Житии святого
Гильды», написанном Карадокoм из Ланкарвана. Маэль
(Melvas) царит в Соммерсетшире, где его осаждает Артур.
Вильмаркэ и Сан Марте относят Карадока к XII в., делая его
современником Гальфрида; Сан Марте с оговоркой, что со
общаемая им легенда древнее Карадока, а стало быть, самого
1 Ни из рассказов про Анселота, ни (из рассказов) про Тристана
(старофр.).
2 Слуга, служилый (фр.), работник, прислуга (англ.).
3 «Послание Гильды» (лат.)
М И Ф О Л О Г И Я Б Р И Т А Н С К И Х О С Т Р О В О В
древнего романа о Ланселоте. Последнее предположение
сделано единственно ввиду теории и ни на чем не основано.
Мы скорее согласны с Хольцманом, «что “Жизнь Мерлина”
Дата добавления: 2015-08-28; просмотров: 40 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |