|
Каэдэ глубоко вздыхает. Я все еще ее не убедила.
— И чего именно ты хочешь? — спрашивает она.
Мое сердце пропускает удар. На этот раз моя очередь искренне улыбаться.
— Прежде всего, брат Дэя. Джон. Я планирую помочь ему убежать завтра ночью. Не раньше одиннадцати вечера и не позднее одиннадцати тридцати.
Каэдэ скептически фыркает, но я не обращаю внимания.
— Инсценированная смерть. Будто Джон заразился чумой. Если завтра ночью я сумею вытащить Джона из Баталла-Холл, мне понадобится пара Патриотов, которые заберут его из сектора. Позаботьтесь о нем.
— Если у тебя все получится, мы будем ждать.
— Хорошо. — Я черчу на земле невидимые рисунки. — Теперь насчет Дэя. Это, конечно, сложнее. Казнь Дэя состоится через два дня, ровно в шесть часов вечера. Без десяти шесть я должна буду сопроводить Дэя на расстрел. У меня есть код доступа, с помощью которого я выведу Дэя через один из шести выходов восточного зала. Пусть несколько Патриотов нас там ждут. Думаю, на казнь придет не менее двух тысяч человек, а значит, на улице понадобится по крайней мере восемьдесят охранников. Черные ходы будут охраняться плохо. Большинство солдат пойдет помогать поддерживать порядок на площади. Если первый блок позади Баталла-Холл останется практически без охраны, для побега этого будет достаточно.
Каэдэ поднимает брови.
— Ты самоубийца. Ты знаешь, насколько невероятно все это звучит?
— Да, — отвечаю я и, помолчав, добавляю: — Но выбора нет.
— Ладно, продолжай. Что насчет площади?
— Диверсия. — Я смотрю Каэдэ в глаза. — Создайте на площади Баталла хаос. Хаос, который заставит солдат у черных ходов выйти на площадь, чтобы помочь сдерживать толпу. Хотя бы на пару минут. В этом вам поможет электробомба. Если оружие на площади будет обезврежено, в Дэя не смогут стрелять, даже если увидят его бегущим по крышам. Военным придется преследовать Дэя или попробовать стрелять из шокеров, которые обладают меньшей точностью попадания.
— Хорошо, Гений, — с небольшим сарказмом смеется Каэдэ. — Позволь задать тебе один вопрос. Каким образом ты собираешься вывести Дэя из здания? Думаешь, ты одна будешь сопровождать его на расстрел? Возможно, с тобой будут и другие солдаты. Черт, да к вам может присоединиться целый патруль.
— Да, — улыбаюсь я, — со мной будут и другие солдаты. Но кто сказал, что это настоящие республиканцы? Почему не замаскированные Патриоты? — Я подаюсь вперед. — Если кто-то из вас проберется в здание Баталла-Холл, неужели вы откажетесь примерить военную форму?
Каэдэ не отвечает, по крайней мере словами. Но я вижу, как ее губы растягиваются в улыбке, и понимаю: она считает меня сумасшедшей, но все же согласна помочь.
Дэй
До казни осталось двадцать часов. Я пытаюсь подремать, сидя у стены своей камеры. Мне снится множество снов, но первые из них я не помню. Сны перемешиваются в кашу из знакомых и незнакомых лиц, звучит смех Тесс и голос Джун. Они все пытаются со мной поговорить, но я их не понимаю.
Но я помню последний сон перед пробуждением.
Яркий полдень в секторе Лейк. Мне девять лет. Джону тринадцать, он только начал превращаться из ребенка в подростка. Идену всего четыре. Он тихо сидит на ступеньках у передней двери нашего дома и смотрит, как мы с Джоном играем в хоккей с мячом. Даже в таком возрасте Иден самый тихий из нас троих. Ему больше нравится наблюдать со стороны, чем участвовать.
Джон делает передачу комком мятой бумаги. Я еле отбиваю его древком метлы.
— Ты бьешь слишком сильно, — возмущаюсь я.
Джон лишь улыбается.
— Тебе нужно отработать рефлексы, чтобы пройти физическую часть Испытания.
Я со всей силы бью по бумажному мячу. Он пролетает мимо Джона и ударяется о стену позади него.
— Ты ведь его прошел, — отвечаю я. — Несмотря на свои плохо развитые рефлексы.
— Я пропустил мяч специально, — смеется Джон и бежит за ним. Он ловит бумажный шарик прежде, чем его уносит ветер. Несколько прохожих чуть на него не наступили. — Не хотел совсем уж ранить твое эго.
Я улыбаюсь в ответ. Джона недавно назначили работником на наш местный паротурбинный энергоблок. Чтобы отпраздновать, мама продала одно из своих двух платьев и набор старой посуды. Этих денег хватило на тушку курицы. Сейчас она в доме, готовит ее, и мясо с бульоном так чудесно пахнет, что мы даже приоткрыли дверь, чтобы и на улице ловить этот приятный аромат. Обычно Джон редко бывает в хорошем настроении, поэтому я хочу воспользоваться сегодняшним днем по полной программе. Джон передает мне мяч. Я отбиваю его метлой назад. Несколько минут мы ведем быструю и яростную игру. Ни один из нас не пропускает мяч. Иногда, чтобы его достать, мы смешно прыгаем, и Иден над нами смеется. Воздух наполнен ароматом курицы. Сегодня не жарко и просто замечательно. Я жду, пока Джон снова принесет мяч. Пытаюсь запечатлеть в памяти этот день.
Некоторое время мы еще играем. А потом я совершаю ошибку.
Я готовлюсь ударить по мячу, а в это время по нашей улице идет полицейский. Уголком глаза я замечаю, как Иден встает на ступеньки. Его детское личико становится серьезным. Джон замечает это еще раньше и тянет руку, пытаясь меня остановить. Но слишком поздно. Я уже размахнулся метлой, ударил по мячу, и тот угодил прямо в лицо полицейскому.
Конечно, мяч тут же отскакивает — всего лишь безобидная бумага, — однако полицейский останавливается. Бросает на меня взгляд. Я застываю.
Прежде чем кто-либо из нас успевает шевельнуться, полицейский достает из ботинка нож и подходит ко мне.
— Думаешь, такое сойдет тебе с рук, мальчишка? — кричит он, поднимая нож, чтобы ударить меня по лицу рукоятью. Но я не склоняюсь перед полицейским, а все так же стою и злобно смотрю на него.
Джон хватает полицейского прежде, чем тот успевает меня ударить.
— Сэр! Сэр! — Он встает передо мной и закрывает руками от полицейского. — Я прошу прощения за это. Это Дэниел, мой младший брат. Он не хотел.
Полицейский отталкивает Джона в сторону. Рукоять ножа ударяет меня по лицу. Я падаю на землю. Иден кричит и бежит в дом. Я кашляю, пытаясь выплюнуть попавшую в рот грязь. Не могу говорить. Полицейский пинает меня в бок. Я широко открываю глаза и сгибаюсь пополам.
— Пожалуйста, прекратите! — Джон подбегает к полицейскому и снова становится между нами.
Лежа на земле, я вижу наше крыльцо. Мама выбежала к двери, позади нее стоит Иден. Она что-то в отчаянии кричит полицейскому. Джон продолжает его умолять:
— Я… я могу вам заплатить. Мы бедны, но вы можете забрать все, что захотите. Пожалуйста. — Джон берет меня за руки и помогает подняться.
Полицейский обдумывает предложение Джона. Потом поднимает глаза на мою мать.
— Эй ты, — кричит он. — Принеси мне что-нибудь. И воспитывай этого щенка лучше. — Его взгляд меня прожигает.
Джон прячет меня за спину.
— Он не хотел, сэр, — повторяет Джон, не сводя глаз с полицейского. — Не волнуйтесь, моя мать накажет его за такое поведение. Он еще маленький и пока глупый.
Через несколько секунд мама выбегает на улицу с мешочком. Полицейский его развязывает и проверяет каждый доллар. Это почти все наши деньги. Джон молчит. Спустя некоторое время полицейский снова завязывает мешочек и кладет в карман своего жилета. Он снова смотрит на мою мать.
— Готовишь курицу? — спрашивает он. — Большая роскошь для такой семьи. Любишь попусту тратить деньги?
— Нет, сэр, — лепечет мама.
— Тогда принеси мне и эту курицу, — приказывает полицейский.
Мама снова бежит в дом. Она выходит с туго завязанной сумкой, замотанной в ткань и салфетки, внутри которой лежит наша курица. Полицейский вешает ее на плечо и бросает на меня взгляд полный презрения.
— Уличные выродки, — бросает он и уходит.
На улице снова становится тихо.
Джон пытается успокоить маму, а она бормочет извинения за то, что мы остались без еды. На меня она не смотрит. Потом мама уходит в дом к Идену, который начал плакать.
Джон поворачивается ко мне. Он берет меня за плечи и с силой трясет:
— Никогда больше, слышишь меня? Не смей!
— Я не хотел попасть в него! — кричу я в ответ.
Джон рычит от злости:
— Не в этом дело. Вспомни, как ты смотрел на него. У тебя совсем мозгов нет? Никогда не смотри так на военных, ясно тебе? Хочешь, чтобы нас всех поубивали?
Щеку все еще печет от удара рукояткой ножа, в животе горит от пинка полицейского. Я выворачиваюсь из рук Джона.
— Не нужно было меня защищать, — выкрикиваю я. — Я бы сам справился. Я бы дрался.
Джон снова меня хватает:
— Ты идиот. Послушай меня, и послушай хорошенько. Ладно? Ты никогда не будешь драться.Никогда. Цени свою жизнь, цени жизнь других. Ты будешь делать, что велят военные, ты не будешь с ними спорить. — Гнев в глазах Джона затихает. — Я лучше умру, чем увижу, как тебе делают больно. Я вынесу все, что угодно, но не это. Понимаешь?
Я пытаюсь придумать остроумный ответ, но, к своему стыду, чувствую, как глаза наполняются слезами.
— Прости за то, что пришлось отдать твою курицу, — выпаливаю я.
Мои слова вызывают у Джона улыбку.
— Иди сюда, малыш. — Он вздыхает и заключает меня в объятия. По моим щекам текут слезы. Мне стыдно за это, и я стараюсь подавить рыдания.
Я не суеверен. Не верю в предчувствия, предостережения, вещие сны и предсказания будущего. Даже ребенком я смеялся над бродягами, что прикидывались медиумами. Да что они знают о будущем?
Но, просыпаясь после этого сна, этого болезненно четкого воспоминания о Джоне, я ощущаю в груди ужасное чувство.
«Я лучше умру, чем увижу, как тебе делают больно. Я вынесу все, что угодно, но не это».
И внезапно во мне зарождается страх того, что каким-то образом слова Джона, сказанные во сне, обернутся правдой.
Джун
Восемь утра. Казнь Дэя состоится завтра вечером.
Томас приходит ко мне рано. Приглашает на утренний сеанс в кино, перед тем как доставить отчет в Баталла-Холл.
— Фильм называется «Триумф республиканского флага», — говорит Томас. — Я видел на него хорошие рецензии. В нем рассказывается о девушке-республиканке, которая захватывает шпиона из Колоний.
Я соглашаюсь. Чтобы помочь Джону сбежать, мне нужно поддерживать со всеми прежние отношения.
Выйдя с Томасом на улицу, я замечаю первые признаки надвигающегося урагана: сильные порывы ледяного ветра и поразительно влажный воздух. Птицы молчат. Бездомные собаки рыскают в поисках убежища. По улицам все реже проезжают машины и мотоциклы. Грузовики подвозят к многоэтажкам цистерны с водой и консервированной пищей. Всем раздают мешки с песком, фонарики и переносные радио. Даже на стадионах, которые работают двадцать четыре часа в сутки, семь дней в неделю, отменили проведение Испытания, назначенного на день, когда придет ураган.
— Наверное, ты взволнована всем происходящим, — говорит Томас, когда мы проходим мимо кинотеатра. — Ждать осталось недолго.
Я киваю и улыбаюсь. Несмотря на ветреную погоду и угрозу отключения электричества, зал кинотеатра сегодня заполнен до отказа. Перед нами стоит огромный куб — проектор с четырьмя сторонами напротив каждого блока сидений. Пока мы ждем начала сеанса, он показывает рекламу и свежие сводки новостей.
— Думаю, «взволнована» неподходящее слово, — отвечаю я. — Но должна признаться, что казни я ожидаю с нетерпением. Ты уже знаешь, как именно она будет проходить?
— Что ж, я буду руководить солдатами на площади. — Томас не отрывает взгляда от сменяющейся рекламы (сейчас на нашей стороне высвечиваются кричаще-яркие буквы: «Вашему ребенку скоро проходить Испытание? Направьте его к нам на бесплатные курсы!»). — Кто знает, на что способна толпа. Возможно, они уже готовят бунт. Что касается тебя… ты, скорее всего, будешь внутри. Поведешь Дэя во двор. Больше я ни о чем командира Джеймсон пока не расспрашивал. Когда придет время, она сама обо всем скажет.
— Замечательно.
Я снова вспоминаю свой план, который постоянно прокручиваю в голове с тех пор, как прошлой ночью повстречалась с Каэдэ. Мне понадобится время, чтобы доставить ей униформу перед казнью. Время, чтобы помочь нескольким Патриотам проникнуть внутрь здания. Командир Джеймсон не станет возражать, если сопровождать Дэя на казнь буду я, и даже Томас, кажется, относится к этому спокойно.
— Джун. — Голос Томаса отвлекает меня от размышлений.
Я перевожу на него взгляд:
— Да?
Томас смотрит на меня пытливо и хмурит брови, словно что-то вспоминая.
— Прошлой ночью тебя не было дома.
«Спокойно». Я слабо улыбаюсь и как ни в чем не бывало смотрю на экран.
— Почему ты спрашиваешь?
— Я заезжал к тебе около двух часов ночи. Долго стучал в дверь, но мне никто не ответил. Судя по лаю, Олли находился в квартире, а значит, ты с ним не гуляла. Куда ты уходила?
Я перевожу на Томаса спокойный взгляд.
— Мне не спалось. Я поднялась на крышу и смотрела на улицы.
— Ты не взяла с собой наушник. Я пытался связаться с тобой, но слышал лишь помехи.
— Правда? — Я качаю головой. — Наверное, всему виной плохая связь, потому что я его взяла. Прошлой ночью было довольно ветрено.
В ответ Томас кивает.
— Должно быть, ты очень устала. Лучше попроси командира Джеймсон, чтобы она тебя не загружала.
На этот раз я хмурю брови и задаю вопросы сама:
— А что ты делал у меня под дверью в два часа ночи? Что-то срочное? Я не пропустила какое-то сообщение от командира Джеймсон?
— Нет-нет. Ничего подобного. — Томас робко улыбается и зарывается рукой в волосы. Не понимаю, как можно вести себя так беззаботно, зная, что твои руки в крови. — Если честно, я тоже не мог заснуть. Все думал, как ты, должно быть, переживаешь. Хотел сделать тебе сюрприз.
Я глажу Томаса по руке.
— Спасибо. Со мной все будет в порядке. Завтра утром Дэя казнят, и мне станет гораздо легче. Как ты и сказал, ждать уже недолго.
Томас щелкает пальцами.
— О, вот что еще я хотел сказать тебе вчера ночью. Вообще-то я не должен… мы хотели устроить сюрприз.
Сейчас мне совсем не до сюрпризов, но я изображаю на лице заинтересованность.
— Вот как? И что же это?
— Это предложила командир Джеймсон. Она уже получила одобрение у суда. Наверное, до сих пор злится из-за того, что Дэй укусил ее за руку, когда пытался сбежать.
— Получила одобрение на что?
— А, вот и новость. — Томас бросает взгляд на экран и показывает на высветившуюся рекламу. — Мы переносим время казни Дэя.
Реклама является всего лишь электронной листовкой, неподвижной картинкой. Выглядит празднично. Голубой текст и фотографии на фоне бело-зеленого фона с узором. В центре — фотография Дэя. «В ЧЕТВЕРГ, 4 НОЯБРЯ, В 17:00 НА ЭКРАНАХ ПЛОЩАДИ ПЕРЕД БАТАЛЛА-ХОЛЛ БУДЕТ ТРАНСЛИРОВАТЬСЯ КАЗНЬ ДЭНИЕЛА ЭЛТАНА УИНГА. ВХОД СВОБОДНЫЙ. ЧИСЛО МЕСТ ОГРАНИЧЕННО».
Воздух покидает мои легкие. Я перевожу взгляд на Томаса:
— Сегодня?
Томас широко улыбается:
— Этим вечером. Хорошо, не правда ли? Тебе не придется мучиться еще лишний день.
Я отвечаю радостным голосом:
— Хорошо. Рада слышать.
Однако мои мысли мечутся в панике. Командир Джеймсон уговорила суд провести казнь на целый день раньше. Само по себе необычно. Теперь Дэя расстреляют всего через десять часов, сразу как солнце начнет садиться. Я не смогу освободить Джона: целый день уйдет на приготовления перед казнью. Даже время изменено. Патриоты не смогут сегодня со мной встретиться. У меня не будет времени достать для них военную форму.
Я не могу помочь Дэю сбежать.
Но это еще не все. Командир Джеймсон намеренно мне об этом не сообщила. Если Томас знал об изменениях ночью, значит, она рассказала ему о них вчера поздно вечером, перед тем как отправить его домой. Почему она не захотела говорить со мной? Я ведь должна радоваться таким новостям, радоваться тому, что Дэй умрет на двадцать четыре часа раньше запланированного. Неужели командир Джеймсон что-то подозревает? Не доверяет мне? Возможно, она хотела проверить мою реакцию? Скрывает ли Томас что-то от меня? Может, он лишь притворяется, что ничего не понимает? Или командир Джеймсон держит в неведении и его?
Начинается фильм. Хорошо, что мне больше не нужно разговаривать с Томасом и я могу подумать в тишине.
Нужно изменить план. Иначе парень, который не убивал моего брата, сегодня погибнет.
Дэй
Наступление времени казни сопровождается не фанфарами, но редкими раскатами грома, которые доносятся с улицы. Конечно, из своей камеры с пустыми стальными стенами, камерами безопасности и нервными солдатами я ничего не вижу и могу лишь догадываться, как сейчас выглядит небо.
В шесть утра солдаты расстегивают на мне наручники, освобождая из цепей. Такова традиция. Прежде чем преступник встретится с расстрельной командой, его лицо покажут на больших экранах площади перед Баталла-Холл. Цепи снимают, чтобы он мог как-то развлечь зрителей вместо того, чтобы несколько часов сидеть у своей стены. Я уже видел такое раньше. И зевакам на площади это нравится. Обычно происходит что-нибудь необычное: в последние часы решимость преступника дает трещину, он умоляет стражу отпустить его или отсрочить казнь. Иногда преступник пытается сбежать. Никому этого еще не удавалось. Сначала ваше изображение скармливают толпе, а когда приходит время казни, переключаются на внутренний двор Баталла-Холл, где расположена команда расстрела, и транслируют, как вы встаете лицом к палачам. Когда раздадутся выстрелы, зрители на площади будут замирать и вскрикивать. Иногда от удовольствия.
Эту сцену будут повторно показывать на экранах еще несколько дней подряд.
Я мог бы ходить по камере, но вместо этого просто сижу у стены, положив локти на согнутые колени. Мне не хочется кого-то развлекать. От возбуждения и ужаса, ожидания и тревоги болит голова. Медальон оттягивает карман. Я не могу перестать думать о Джоне. Что с ним сделают? Снова и снова в голове звучит обещание Джун о помощи. Должно быть, она спланировала и побег Джона. Я надеюсь.
Помогая мне сбежать, Джун испытывает свою судьбу. Изменение даты моей казни тоже не способствует благоприятному исходу. От мысли о том, какой опасности подвергает себя Джун, болит в груди. Интересно, что она выяснила. Что могло ранить ее так сильно и заставило выступить против Республики? А если Джун солгала? Хотя зачем ей лгать о том, что она меня спасет? Возможно, я ей небезразличен. Я смеюсь над самим собой. Что за мысли в такое время? Может, мне удастся украсть с ее губ прощальный поцелуй, прежде чем я вступлю во двор.
Одно я знаю точно: даже если план Джун провалится, даже если меня изолируют и не будет союзников, когда меня поведут на расстрел… я буду бороться. Я собираюсь прогрызать себе путь к свободе, насколько хватит сил. Чтобы остановить меня, им придется начинить мое тело пулями. Я судорожно вздыхаю. Храбрые мысли, но готов ли я им следовать?
У солдат, которые стоят в моей камере, больше оружия, чем обычно. Кроме того, на них противогазы и бронежилеты. Никто не рискует отвести от меня взгляд. Они и правда считают, что я совершу какое-нибудь безумство. Я смотрю в камеры безопасности и представляю толпу на площади.
— Наверное, вам это нравится, ребята, — говорю я спустя некоторое время. Солдаты переминаются с ноги на ногу. Некоторые берут меня на мушку. — Тратите целый день, глядя, как я неподвижно сижу в своей камере. Как весело.
Тишина. Солдаты слишком напуганы, чтобы ответить.
Я представляю толпу на площади. Что они делают? Возможно, некоторые до сих пор сочувствуют мне и захотят выразить протест. Может, кто-то и протестует, но не так масштабно, как в прошлый раз. Может быть, из коридора я услышу шум на площади. Многие люди, должно быть, ненавидят меня. Наверное, сейчас они радуются. А другие не относятся ни к тем ни к другим. Они пришли посмотреть из праздного любопытства, чтобы впервые увидеть казнь.
Часы тянутся неумолимо медленно. Я замечаю, что жду расстрела уже с нетерпением. По крайней мере, хотя бы ненадолго я увижу что-то, кроме серых стен своей камеры. Как хочется, чтобы что-нибудь прервало это бесконечное ожидание. И кто знает? Если Джун не удастся осуществить свой план, я должен перестать думать о Джоне, маме, Тесс и обо всех остальных.
Солдаты сменяют друг друга на посту в моей камере. Должно быть, сейчас около пяти вечера, а площадь полна людей. Тесс. Возможно, она тоже пришла. Слишком боится увидеть казнь, но страшится ее пропустить.
Из коридора доносятся шаги. А потом я узнаю голос. Джун. Я поднимаю голову и смотрю на дверь, внезапно напрягаясь. Что это? Время моего побега… или смерти?
Дверь распахивается. Солдаты уступают место Джун, которая заходит в камеру в полном боевом облачении. Рядом с ней командир Джеймсон и несколько солдат. При виде Джун у меня захватывает дух. Я не видел Джун в этой одежде раньше: на плечах сияющие, роскошные эполеты, длинный черный плащ из дорогого плотного бархата. Ярко-красный жилет и ботинки с узором на ремешках. Обычная военная фуражка идеально отполирована. На лице простой макияж, волосы затянуты в идеальный высокий хвост. Наверное, это стандартный дресс-код для особых случаев.
Джун останавливается на некотором расстоянии от меня, и я с трудом поднимаюсь на ноги. Она смотрит на часы.
— Шестнадцать сорок пять, — говорит Джун и переводит взгляд на меня. Я пытаюсь понять, что он означает, понять ее планы. — Есть какие-нибудь последние желания? Хочешь последний раз взглянуть на своего брата или помолиться? Лучше скажи сейчас. Это единственное, что ты можешь сделать перед смертью.
Конечно. Последнее желание. Я пристально смотрю на Джун и пытаюсь не выдать себя выражением лица. Что мне нужно ответить? Джун смотрит на меня многозначительно, ее глаза пылают.
— Желание… — начинаю я.
И Джун слегка двигает губами. «Джон», — произносит она. Я бросаю взгляд на командира Джеймсон.
— Я хочу видеть своего брата, — отвечаю я. — В последний раз. Пожалуйста.
Командир нетерпеливо кивает и щелкает пальцами, затем говорит что-то солдату, который подходит к ней. Он отдает честь и покидает камеру. Командир Джеймсон снова смотрит на меня.
— Хорошо, — отвечает она. Мое сердце стучит быстрее. Джун быстро обменивается со мной взглядами, но прежде, чем я успеваю что-либо понять, поворачивается к командиру Джеймсон что-то спросить.
— Все по-прежнему, Айпэрис, — отвечает командир. — А теперь прекратите бесить меня.
Несколько минут мы проводим в тишине, а потом из коридора снова доносятся шаги. На этот раз к резкой поступи солдат примешивается еще какой-то звук. Кого-то волокут по коридору. Наверное, Джона. Я тяжело сглатываю. Джун больше не смотрит на меня.
И вот Джон в моей камере. Его держат два стража, другие солдаты мешают ему дотянуться до меня. Джон еще больше похудел и бледен. Его длинные платиновые волосы свисают грязными патлами, которые липнут к лицу, но Джон не обращает на них внимания. Наверное, мои волосы выглядят так же. При виде меня Джон улыбается, хотя в этой улыбке радости мало. Я пытаюсь улыбнуться в ответ.
— Привет, — говорю я.
— Привет, — отвечает Джон.
Джун складывает руки на груди.
— Пять минут. Говорите, что хотите, и на этом закончим.
Я безмолвно киваю.
Командир Джеймсон бросает взгляд на Джун, но уходить не собирается.
— Следите, чтобы прошло ровно пять минут и ни секундой больше, — рявкает она, затем прижимает руку к уху и выкрикивает другие команды. Ее взгляд не отпускает меня ни на мгновение.
В течение нескольких секунд мы с Джоном молчим. Просто смотрим друг на друга. Словно между нами поместили зеркало. Я пытаюсь говорить, но слова застревают в горле. Джон не заслуживает такой судьбы. Ее, возможно, заслуживаю я, но не Джон. Я изгой. Преступник, спасающийся бегством. Я нарушал закон десятки раз. Но Джон не сделал ничего, всего лишь оказал мне помощь. Он честно и справедливо прошел Испытание. Джон внимательный, ответственный. Совсем не такой, как я.
— Ты знаешь, где Иден? — Джон наконец разрывает молчание. — Он жив?
Я мотаю головой:
— Не знаю.
— Когда ты выйдешь перед ними, — хриплым голосом продолжает Джон, — держи подбородок высоко, ладно? Не дай им достать тебя.
— Хорошо.
— Пусть это станет для них проблемой. Если получится, ударь кого-нибудь. — Губы Джона растягиваются в грустной кривой улыбке. — Ты опасный парень. Так пугай их. Хорошо? До самого конца.
Впервые за долгое время я чувствую себя младшим братом. Мне приходится тяжело сглотнуть, чтобы сдержать выступившие на глаза слезы.
— Хорошо, — шепчу я.
Мы с Джоном прощаемся. А потом наше время резко заканчивается. Двое солдат берут Джона под руки и выводят из моей камеры. Командир Джеймсон немного расслабляется, очевидно испытывая облегчение оттого, что прощание закончилось. Она делает жест солдатам.
— Построились, — приказывает она. — Айпэрис, отведи этого парня обратно в камеру. Я скоро вернусь.
Джун коротко отдает честь и выходит за стражами, которые ведут Джона. В это время подошедшие солдаты связывают мне руки за спиной. Командир Джеймсон выходит в коридор.
Я глубоко вздыхаю. Теперь мне требуется чудо.
Спустя несколько минут, ровно в пять вечера, меня выводят из камеры. Как и говорил Джон, я держу подбородок высоко, взгляд ничего не выражает. Теперь я слышу толпу. Крики становятся то тише, то громче, непрерывный гул человеческих голосов. Когда мы проходим мимо плоских экранов, развешанных вдоль по коридору, я пробегаю по ним взглядом: толпа на площади волнуется и напоминает штормовые волны. Ее окружает цепочка солдат. Порой я вижу людей с ярко-красной прядью в волосах. Солдаты пробираются сквозь толпу и арестовывают их, однако тем, похоже, все равно. Как бы мне хотелось сейчас быть там, с ними.
В какой-то момент к нам присоединяется Джун. Она идет позади солдат. Один раз я оборачиваюсь, но не вижу ее лицо. Бесконечно тянутся секунды. Что будет, когда мы выйдем во двор? Как Джун поможет мне убежать?
Наконец мы достигаем коридора, который выводит во двор с расстрельной командой.
И в этот момент кто-то окликает Джун.
Я не могу обернуться, чтобы посмотреть кто, но узнаю голос. Это Томас, молодой капитан.
— Мисс Айпэрис, — говорит он.
— В чем дело? — спрашивает Джун.
А потом от услышанных слов у меня сжимается сердце. Вряд ли Джун планировала это.
— Мисс Айпэрис, — продолжает Томас, — вы находитесь под следствием. Пройдемте со мной.
Джун
«Черт!»
Мое первое желание — атаковать Томаса. Я планировала это сделать, не будь вокруг столько солдат. Наброситься на него, лишить сознания, а потом бежать с Дэем к выходу. Джона я уже освободила. Где-то в коридорах, ведущих к его камере, на полу без сознания лежат два стража. Я показала Джону, где располагается вентиляционная шахта. Там он ждет моего следующего шага. Я освобожу Дэя, дам сигнал, и Джон, словно призрак, появится из стены, чтобы бежать вместе с нами. Но Томас арестовал меня и на достаточных основаниях. Одолеть Томаса и всех солдат мне поможет лишь фактор неожиданности.
Поэтому я решаю делать, что говорят.
— Под следствием? — спрашиваю я, нахмурив брови.
Томас вежливо отдает честь, словно извиняясь, берет меня за руку и уводит от солдат, которые сопровождают Дэя.
— Командир Джеймсон приказала взять тебя под стражу, — говорит он.
Мы заворачиваем за угол и направляемся к лестничному маршу. К нам присоединяются еще двое солдат.
— Мне нужно задать тебе пару вопросов.
Я изображаю раздражение:
— Это нелепо. Для чего? Неужели командир Джеймсон не могла выбрать более подходящий день для какого-то анкетирования?
Томас не отвечает.
Мы спускаемся по лестнице на два этажа и заходим в подвал, где находятся мастерские, система электроснабжения и кладовые. Теперь я знаю, почему мы здесь. Они обнаружили пропажу электробомбы, которую я отдала Каэдэ. Проверка инвентаря была намечена не ранее чем на конец этого месяца, но Томас, должно быть, распорядился провести ее сегодня утром. Пытаюсь не показать поднимающейся во мне паники. «Сосредоточься, — зло напоминаю я себе. — Человек, объятый страхом, — мертвец».
Томас останавливается внизу лестницы. Кладет руку на пояс, и я замечаю блеск рукоятки его пистолета.
— Пропала электробомба, — говорит он. Свет от свисающих с потолка лампочек отбрасывает тени на его лицо. — Я обнаружил это рано утром, после того как заходил к тебе. Ты говорила, что прошлой ночью была на крыше, верно? Ничего об этом не знаешь?
Я не свожу глаз с лица Томаса и складываю руки на груди.
— Ты думаешь, ее украла я?
— Я ни в чем тебя не обвиняю, Джун, — отвечает Томас. На его лице проступает печаль, даже сожаление, но руку с пистолета он не убирает. — Сначала я подумал, что это просто совпадение. Не многие люди имеют доступ сюда, у всех остальных есть более или менее убедительное алиби.
— Более или менее убедительное алиби? — переспрашиваю я с сарказмом, от которого Томас краснеет. — Какие слабые доводы! Меня засекли камеры безопасности? Или это просто приказ командира Джеймсон?
— Отвечай на вопрос, Джун.
Я прожигаю Томаса взглядом. Он вздрагивает, но за изменение в тоне не извиняется.
— Я этого не делала.
Томас не верит.
— Ты этого не делала, — повторяет он за мной.
— Что мне тебе еще сказать? А проверку инвентаря еще раз проводили? Вы уверены, что бомба действительно пропала?
Томас прочищает горло.
Дата добавления: 2015-08-28; просмотров: 37 | Нарушение авторских прав
<== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |