Робер пробежался от пушки к пушке, невольно повторив свой недавний путь. Сейчас талигоец не думал ни о звездах, ни о незадавшейся любви. Его волновало лишь, сух ли порох и на месте ли снаряды. О том, что творится на незащищенном конце ущелья, Иноходец старался не думать, а потом появились гайифские артиллеристы и сообщили, что внизу кричат о каких-то демонах.
Ламброс был одет кое-как – спал, так же как и его товарищи. Те, кто не спал, пировали, что было еще хуже. Подвыпившие кагеты метались по двору, потрясая оружием, сверху это напоминало переполох на птичьем дворе. Еще одной мерзостью был туман – если в нем скрывается вражеское войско, увидеть его можно будет лишь, когда оно окажется у самой стены.
– Посветим? – Ламброс подошел к мортире, рядом с которой лежали осветительные ядра.
– Туман…
– Ну, хоть что-то.
Грохнул выстрел, ядро разорвалось в воздухе, вспыхнувшее пламя озарило волнующуюся белую муть, черные отвесные стены, уходящий в никуда кусок дороги. Все было, как всегда.
Послышался топот, по деревянному помосту к нижним пушкам поднималось сотни полторы кагетов.
– Пойду, проверю. – Ламброс был весьма невысокого мнения о своих учениках. – Все равно отсюда ничего не видно.
Эпинэ кивнул, оставшись у остывающей мортиры. Ламброс исчез, и в этот миг во двор ворвались демоны. Олларианские богословы могли торжествовать, ведь это они доказывали, что спутниками Леворукого являются не кошки, а призрачные рогатые создания с огненными глазами. Такие, как те, что с воем выскочили из проклятого тумана.
Огромные, светящиеся мертвенной зеленью призраки стремительно приближались, обретая форму. Робер различал угрожающе опущенные головы, окруженные пламенным ореолом, широкие плечи, стройные сильные ноги. Одни твари мчались сами по себе, другие несли всадников без лиц в огненных коронах, за их спинами вздымались нетопыриные крылья. Странное холодное пламя лизало темные тела, но чудовища этого не замечали, продолжая лететь вперед сквозь наполненную криками и проклятиями ночь.
Рука Робера метнулась к Эспере, но талигоец сделал над собой усилие и схватился за эфес. Эпинэ встречают опасность не молитвой, а оружием. Угрожающе заверещал Клемент, три передних демона, на спинах которых не было всадников, молнией пронеслись меж потерявших от страха голову людей, исчезли из глаз, и тотчас раздалось три взрыва, слившихся в один. Стена вздрогнула, послышался грохот падающих камней, деревянный помост, ведущий к нижним пушкам, вспыхнул, сложенные горкой ядра раскатились во все стороны и посыпались вниз, но пораженному Эпинэ было не до них. Это был взрыв, обычный взрыв – порох, и много! Вот вам, судари мои, и демоны!
Робер расхохотался. Стоявший рядом гайифский артиллерист отодвинулся – решил, что талигоец со страху рехнулся, в ответ Робер лишь замахал руками. Это был смех отчаяния и неожиданности, из глаз Эпинэ текли слезы, он пытался остановиться и не мог, а внизу продолжали рваться гранаты и что-то посерьезней. Как же он не догадался?! Он же видел козлов, бивших в ворота… Рокэ не солгал, он обещал прийти к Барсовым Вратам и пришел. Кое-как уняв неуместный смех, Эпинэ бросился к пушкам, у которых бестолково толпились гайифцы и кагеты.
– Запалить фитили!
Кагеты пропустили слова Робера мимо ушей, но гайифцы не зря получали свое жалованье. Эпинэ повернулся спиной к огненному безумию и свесился вниз, туман дополз до самых ворот, но ни он, ни раздававшиеся сзади грохот и вопли не могли полностью заглушить топот тысяч копыт. Ворот больше не существовало, и к образовавшемуся пролому галопом неслась вражеская кавалерия. Ширина и прямизна дороги, казалось, делавшие штурм самоубийством, теперь обернулись против Барсовых Врат. Талигойцы на полном скаку приближались к зияющему пролому – еще немного, и они ворвутся внутрь.
– Картечь! – проорал Эпинэ.
– Тут простые ядра, – откликнулся гайифец, – картечные внизу.
– Закатные твари! Двадцать человек вниз. Бегом! Лупите, не целясь, тут захочешь – не промахнешься.
Зачем он это говорит? Внизу Ламброс – он не оплошает.
– Огненное ядро!
Оранжевая вспышка, море тумана, вырастающие из него тени.
– Огонь!
Две из восьми кулеврин плюнули огнем, посылая ядра в гущу вражеской конницы, заложило уши. Робер на мгновение оглох, но это было не важно. Смотреть, попал ли он и куда, было некогда, нужно было стрелять. Что у бывших ворот? Может, Машир сумеет завалить их хоть чем-нибудь. Эх, картечь бы сюда!
– Заряжай!
Гайифцы засуетились у пушек, кто-то из наконец-то пришедших в себя кагетов сунулся помогать, Эпинэ поманил за собой нескольких человек и бросился по стене к другим орудиям. Это его и спасло: прилетевшее сверху ядро вдребезги разнесло пушку, у которой он только что стоял. Рванули лагунки с порохом, Робера швырнуло на землю, снова грохнуло, уже впереди. Орудия на скалах захвачены! Алва предусмотрел все, как, впрочем, и всегда.
Над Эпинэ склонился какой-то гайифец:
– Сударь, вы живы?
– Увы! – Робер кое-как поднялся. – Здесь делать больше нечего… Все вниз.
Гайифец кивнул, Робер огляделся – разбитые пушки, трупы – целые и разорванные в куски, брошенное оружие… Большинство уцелевших, сколько б их ни было, удрали, не дожидаясь приказа, с Эпинэ остались шестеро. Внизу что-то горело, продолжали рваться бомбы, трещали выстрелы.
– Все к дальней лестнице!
Дальняя лестница вплотную примыкает к стене ущелья, она скорее всего уцелела. Семь человек, пригибаясь, бросились вперед. Их не заметили или не сочли опасными. Уже стоя на верхней ступеньке, Робер понял, что исчез Клемент. Искать крыса было безумием, но оставить его здесь?! Робер махнул рукой гайифцам – уходите и повернул назад.
Глава 2
Барсово ущелье
«Le Quatre des Coupes»[151]
Туман смешивался с пороховым дымом и вонью горящей серы. Слезились глаза, в адском мареве метались какие-то тени, больше похожие на вырвавшихся из Заката демонов, чем на людей. У разбитых пушек, на лестницах, на помостах валялись трупы, оружие, какие-то обломки. Внизу все еще дрались, то и дело гремели взрывы, но бой стремительно пятился от стены. Дик опять опоздал и сам не понимал, рад он этому или нет. Юноша, немного помедлив, переступил через мертвого бириссца, все еще сжимавшего в руке обломок сабли, и тут же споткнулся о бочки, которые с грохотом покатились вниз по тлевшему деревянному настилу. Сбоку выстрелила уцелевшая пушка. Дик быстро обернулся и увидел, как погас огонек – стрелявший затоптал фитиль. Куда попало ядро и попало ли, юноша не понял. По лестнице пробежали несколько человек. Кто-то упал, кто-то что-то проорал.
Ричард нерешительно двинулся к помосту, но дорогу заступила темная фигура. Внизу что-то ухнуло, вспыхнул тревожный красный свет, но Ричарду было не до начинающегося пожара. Перед ним стоял бириссец с обнаженной саблей. Черные усы, седые волосы, темная, перепоясанная в талии одежда. «Барс» был один, как и Ричард, но это ничего не значило – Рокэ Алва на глазах юноши в считаные минуты разогнал семерых.
Бириссец зло сверкнул глазами и что-то прорычал – сомнений в его намерениях не было ни малейших. Может, горцы и чтили Раканов, но для этого седуна Ричард Окделл был талигойцем, которого следовало убить. Был лишь один способ избежать смерти – убить самому. Дик отскочил и выхватил шпагу.
Седун (Ричард и не заметил, что называет бириссца по-варастийски) бросился на врага. Ричард выставил перед собой шпагу, как его учил капитан Рут, но «барс» явно был знаком с талигойским оружием и понимал, что натыкаться на острие не следует. Он резко изменил направление, остановился и сделал быстрый выпад. Юношу спас Рокэ, вернее один из уроков, данных им оруженосцу. Ричард легко разгадал намерения врага: седун хотел сперва отвести клинок противника, а затем нанести решающий удар. Просто и надежно, если противник не поймет, в чем дело, и не сумеет ответить, Дикон сумел. Юноша крутанулся вокруг своей оси, уходя от удара и одновременно поднимая шпагу. Бириссец занес саблю, но шпага Дика проскочила под его рукой, угодив точно под мышку. Материя треснула, в багровом тревожном свете блеснула кольчуга, каких в Талиге не носили уже лет сто. Если б не броня, бириссец бы выбыл из строя, но кольчуга выдержала, а шпага – нет. Седун засмеялся, шагнул вперед и… свалился к ногам Дика. Одежда «барса» стремительно набухала кровью. Кольчуги спасают от клинков, но не от пуль, потому-то они и вышли из моды. Дик с трудом отвел взгляд от убитого и столкнулся глазами с… молодым Эпинэ!
– Мишель! – юноша не поверил своим глазам. – Вы живы?!
– Значит, я не ошибся, – спаситель принялся перезаряжать пистолет, – надо же, одно лицо с Эгмонтом. Ты ведь Ричард? Ричард Окделл? Я – Робер Эпинэ, Мишель не выбрался из Ренквахи. Я живу за четверых, Дикон, только вот правильно ли?
Дик в ответ смог лишь кивнуть. Робер подошел поближе, он не слишком изменился, только стал старше. Братьев Эпинэ было четверо, и все – одно лицо с отцом, чужие их различали только по возрасту. Теперешний Робер как две капли воды походил на своего брата Мишеля, каким его помнил Дик.
– Вы… – Ричард замялся, не зная, что говорить дальше. Робер Эпинэ мог здесь оказаться лишь одним путем, но он убил бириссца. Убил своего?
– Увы. – Иноходец усмехнулся. – Ты все верно понял, я – гость и союзник кагетов, крепость взята Вороном, в Талиге я вне закона, а с Алвой у меня свои счеты.
– Я его оруженосец, – выпалил Дик.
– Оруженосец? Понимаю… День святого Фабиана и все такое. – Эпинэ усмехнулся еще раз. – Почему тогда ты здесь и один?
Потому что отстал от своих и его не стали ждать, потому что Рокэ на него плевать, потому что он всюду опаздывает и не знает, куда идти, хотя почему не знает? Его место рядом с Робером. Эпинэ никогда не сделают ничего недостойного…
За плечом Иноходца что-то шевельнулось, Дик скорей догадался, чем разглядел, что это кто-то из адуанов, и крикнул: «Сзади!»
Робер стремительно обернулся, грохнул выстрел, адуан, нелепо взмахнув руками, сорвался со стены, и в этот миг Дик его узнал. Марьян, тот самый, с которым он разговаривал во дворе бакранского старейшины.
Молодой Окделл заорал: «Сзади!» Эпинэ спустил курок, кто-то высокий и плечистый на краю стены закачался, судорожно хватая воздух, не удержался и исчез из глаз. Робер посмотрел на дымившийся пистолет, потом на юношу.
– Мы квиты, Дикон.
Квиты, потому что он, спасая Ричарда, прикончил воина Мильжи, а Дик невольно погубил кого-то из своих, хотя есть ли у них обоих «свои», вот в чем вопрос. Нужно было уходить, и чем скорее, тем лучше. Барсовы Врата взяты чуть ли не за час. Кому рассказать – не поверят! Неприступную твердыню раскололи, как пустой орех.
– Эр Робер… Я пойду с вами.
– Нет, Дикон.
Нет, потому что быть добычей еще хуже, чем охотником. Нет, потому что Робер Эпинэ не вправе втягивать в грязную игру единственного сына Эгмонта, а игра очень грязная и очень страшная. Мальчишка обойдется без адгемаров, хогбердов, клементов и прочего дерьма.
– Вы… Вы меня не возьмете?
Что же ему сказать, чтоб не обидеть? Правду? А ты-то сам ее знаешь? Кто прав? Ты, ждавший, когда бириссцы оставят Талиг без хлеба, или Ворон, штурмующий Сагранну с горсткой смельчаков?
– Дикон, ты принес присягу оруженосца. Принес добровольно и теперь себе не принадлежишь. Сын Эгмонта не может быть клятвопреступником.
– Но я… я уже!
– Ничего не «уже»! Ты предупредил меня о том, что сзади кто-то есть. И все. Я этого человека убил. Я, а не ты. Мне нужно идти, Дикон. Надеюсь, как-нибудь свидимся.
Ричард хотел что-то сказать, помешал Клемент, умудрившийся разыскать хозяина. Крыс, негодующе вереща, вцепился Роберу в ногу, Иноходец нагнулся и сунул приятеля за пазуху.
– Кто это? – В Ричарде проснулся мальчишка, увидевший ручного зверька.
– Клемент. Он мой друг. Прости, мне и вправду пора, а то, чего доброго, опять придется кого-нибудь убить. – Иноходец протянул руку, и сын Эгмонта ее пожал. Он старался держаться, но был растерянным и одиноким. Чужой бы побрал этого Ворона, оставил мальчишку без присмотра!
– Удачи, Дикон.
– До… До свидания, сударь.
А теперь вниз, мимо мертвых и раненых, своих и чужих. Искать Шада глупо, придется выбираться пешком или, если повезет, поймать какого-нибудь коня.
Лестница перешла в узкую тропу, ей редко пользовались, она была захламлена, но выбирать не приходилось. С одной стороны высились скалы, с другой – тянулись задние, глухие стенки лачуг, в которых спали кагетские солдаты, из-за них валил дым, отвратительно воняло сгоревшей серой и паленой шерстью. Нога Робера скользнула, но талигоец предпочел не уточнять, на что он наступил. Глаза слезились, в горле першило, хотя на душе было еще гаже.
Наконец дома закончились, пожар остался позади, и дышать стало легче. Где-то здесь начиналась дорога к ручью, из которого брали воду для нужд крепости. А это еще что?! Из тумана медленно вышел огромный оседланный козел, видимо, потерявший всадника. Рога зверя светились жутковатым зеленым светом, по хребту и вокруг глаз пробегали тревожные сполохи. Любопытно, чем это его намазали? Козел был готов к бою, но на сражении не настаивал. Иноходец медленно отступил вбок, зверь с места не двинулся – видимо, устал. Будь это лошадь, Робер бы не колебался, но уверенности в том, что он поладит с эдакой тварью, у Эпинэ не было. Талигоец прислушался – сзади было тихо, впереди по-прежнему лязгало и рычало. Итак, он оказался в тылу наступающей вражеской армии. Весело… По большому счету у него один выход – снять плащ с какого-нибудь талигойца, раздобыть лошадь, пользуясь туманом и тем, что о его присутствии в Кагете никто не знает, пробиться в первые ряды и перейти к отступающим кагетам, если, конечно, там есть, кому отступать.
Те, кто уцелел, отходят к Дарамским равнинам на соединение с Адгемаром, больше некуда. Неужели Ворон выполнит и второе обещание неведомого Бакны и пойдет навстречу всей кагетской армии? Талигойцев не больше десяти тысяч, а у Адгемара только Багряной Стражи – двадцать, и это не считая казаронских дружин! Хотя эти-то как раз мышей ловить не горазды.
Если Алва сумел взять Барсовы Врата, с него станется устроить Адгемару хорошую порку, оторваться от преследования и вернуться в Варасту другим перевалом, хотя к Леворукому Ворона! Пора подумать о своих делах. Живы ли Мильжа и Машир? Первый – возможно, но казарон… Плохо, если перед битвой все кажется красным, и еще хуже, когда начинаешь вспоминать родные места и забытую любовь. Машира, скорей всего, больше нет. Такие всегда погибают первыми, в какой бы армии ни служили и какому бы богу ни молились…
Звезды кружили по светлеющему небу и друг за другом гасли, и только пропасти оставались черными. Дальние вершины, такие похожие и при этом невероятно разные, горели яркими праздничными огнями, но само солнце загораживала темно-синяя гора, казавшаяся Дику какой-то странной – по ее бокам стекали туманные ручьи, а на самом верху лежала туча, темная, как ночное небо.
– К вечеру жди ненастья, – незнакомый адуан смотрел туда же, куда и Дик, – это Гунамасса, по-нашему, Злая гора. Ну да ничего, к вечеру мы будем в долине. Вас, барич, Прымпердор спрашивает. Мы с ног сбились, землю носом рыли, а вы туточки оказались.
Надо же, Рокэ вспомнил, что у него есть оруженосец! А ведь если б не Эпинэ, его б уже не было в живых, с бириссцем в кольчуге он бы не справился! Юноша вскочил в седло, но не утерпел – оглянулся на закопченную стену со сбитыми воротами. Теперь она отнюдь не казалась неприступной. Дымились догорающие помосты и лестницы, пушки и мортиры молчали. Где-то там лежал мертвый Марьян. Дик не убивал его и все-таки убил, как Робер убил бириссца. Удалось ли Иноходцу пробиться к своим? Юноша про себя попросил Создателя защитить Робера Эпинэ от всех бед и провести по волосу над огненной пропастью. Солнце наконец выбралось из-за жутковатой горы, и над ним была кровавая полоса. Ричард повернулся к адуану.
– Где монсеньор?
Варастиец немедленно расплылся в улыбке.
– Впереди, где ж ему быть-то?! А здорово мы их, прям-таки за рога и в стойло! Седуны небось думали, мы к ним с лестницами да таранами полезем, а на-кася выкуси!
Адуан принялся взахлеб вспоминать подробности ночного сражения. Дик слушал внимательно – в Олларии его будут расспрашивать о взятии Барсовых Врат, не признаваться же, что он ничего толком не увидел, хотя атаку козлов он и не мог видеть – скалолазы и бакраны ударили в разных местах.
Теперь Ричард знал, почему они выжидали и чем в это время занимался Клаус. Таможенник натаскивал бакранов, бакраны натаскивали козлов, а Рокэ с Вейзелем думали, как сделать мины и приладить на спину рогатым смертникам, превратив их в живой таран. Думали, и придумали, и сделали. Но этого было мало! Ворон решил превратить козлов и их всадников в закатных тварей!
– То-то смеху было, – распинался таможенник. – Седуны, те, что тропку стерегли, как их завидели, чисто закаменели. И то сказать, закаменеешь, когда на тебя из темноты такое скачет. А Прымпердор еще велел бакранам крылья нацепить, а морды и руки сажей вымазать, ну и страх получился! Вроде как одежка есть, а внутри – пустота да еще
Ну, короче, снарядили мы козлов и всадников ихних, они верхней тропкой и рванули. Седуны-то ее от пеших стерегли, конь-то там не пройдет, а козлы поскакали, прямо мое почтение. Люди, те б по одному спускались, да медленно, их бы всех почикали, ну а супротив козлиной кавалерии защитнички не сдюжили. Ну, короче, стоптали наши заставу и к стене! И пошла потеха. Всадники кого рубают, кого топчут, но все больше бонбами да гранатами, и не простыми, а хитрыми – монсеньор придумал!
Простая граната, она что – ну, потрещит маленько, попрыгает, рванет – и все, а монсеньор дотумкал в нее заряд пихать. Промасленную паклю обсыплешь медными опилками, кусок серы внутрь и готово! Первая граната рванет, и тут из нее вторая выскакнет. Жуть!
А смеху-то было, пока мы козопасов отучили взрывов бояться. Козлов ей-ей проще было натаскать, а эти чуть что – кверху задом и все своего Бакру, Великого Козла то бишь, кличут. Ну да ничего, за месяц пообвыкли, а потом и вовсе во вкус вошли. Они вообще ничего, бакраны-то, затюканные токмо были, ну да теперь на седунах оттопчутся в лучшем виде.
– Ворота, значит, козлы взорвали?
– Они. Приучили пятерых козлищ на ворота кидаться, а те и рады. Им бы только бодаться, а кого или что, без разницы. Других на пушки натаскали, а тех, что под седлом, на пеших. Такая вот у нас, барич, заваруха вышла, ну а что наверху деялось, вам лучше знать. Здорово вы тех, кто на скалах сидел, поснимали, а уж с пушками и вовсе загляденье. Лихо по стене-то шандарахнули да как вовремя! Седуны токмо два раза стрельнули – и все, а тут Савиньяк подошел, и пошла потеха. Тыщ восемь вырубили, не меньше. О, а вот и монсеньор. Ну, барич, бывайте. Если что не так – прощенья просим.
Ворон был поглощен разговором с Вейзелем, ему было не до Дика, но юноша все же подъехал, невольно уловив последнюю фразу:
сь.
– Рокэ, вы, как всегда, передергиваете.
– Клевета, я передергиваю не всегда, а только в случае необходимости. Доброе утро, юноша. Как вы провели ночь?
Дик, как всегда, опешил – отвечать на вопросы своего эра он так и не научился, но Рокэ опять-таки, как всегда, не дожидаясь ответа, повернулся к Вейзелю:
– Курт, у нас мало времени, так что поторопитесь со сборами.
– Я не стану этого делать, – твердо заявил генерал.
– Хорошо, – медленно произнес Ворон, – тогда я это сделаю сам.
– Вы? – Вейзель с силой сжал поводья.
– Закатные твари, вас это удивляет? Я знаю минное дело не хуже вашего.
– Но… Вы не можете быть сразу в двух местах.
– Правильно, не могу, поэтому с армией останетесь вы. Нам нужно время, шести дней достаточно.
– Это немыслимо! Шесть тысяч против ста!
– Нужно – значит, мыслимо. – Голос Рокэ стал сухим и жестким. – Ваше дело задержать Лиса у Дарамы, побеждать не обязательно.
– Положить наши лучшие полки!
– Так не кладите! Хватит, Курт! – Глаза Ворона неистово полыхнули. – Победу делают из того, что под руки подвернется – хоть из козлиного дерьма, хоть из утопленных младенцев.
– Вы не оставляете мне другого выхода. – Лицо Вейзеля пошло белыми пятнами. – Будь по-вашему, и побери вас Леворукий!
– Возможно, и поберет, но не сегодня и не завтра. С вами, кроме ваших людей, пойдут разведчики Коннера и бакраны.
– Я все подготовлю, – Курт Вейзель справился с собой, – но то, что вы затеяли, – безумие.
– Несомненно, – согласился Проэмперадор, – как сказал не помню кто, вопрос в том, достаточно ли это безумно, чтобы сработать.
Глава 3
Дарамское поле
«Le Valet des Deniers»[152]
Отцу, когда он впервые оказался в бою, было на год меньше, чем Дику. Силы противников были примерно равны, но фок Варзов, тогда еще генерал, предпринял неожиданный маневр, и Гаунау отступил. Случалось, побеждали и находящиеся в меньшинстве, но у сегодняшней битвы мог быть лишь один исход.
Ричард присутствовал при докладе Шеманталя и не сомневался, что у Рокэ шансов нет. Против шести с половиной талигойских тысяч и полусотни пушек и мортир Адгемар выставил двадцать тысяч бириссцев и около ста тысяч кагетского ополчения. Святой Алан, двадцать на одного! А Ворон вместо того, чтобы всячески избегать боя, нанося противнику молниеносные удары и уходя, решил дать генеральное сражение. Бред! Дик неплохо знал военную теорию и понимал, что решение Алвы равносильно самоубийству. Правду говорят, если Создатель захочет наказать, он отнимет разум. Рокэ свою участь заслужил, его поражение станет ступенькой к возрождению Талигойи, и все-таки жаль… Жаль успеха в Барсовом ущелье, жаль тех, кто неминуемо погибнет, потому что Проэмперадор окончательно сошел с ума, жаль самого себя. Ричард видел только одно сражение, но этого хватило, чтоб почувствовать вкус победы. Превращаться из победителя в побежденного не хотелось мучительно, как бы поражение Ворона ни было нужно для грядущего триумфа.
Юноша вздохнул и еще раз оглядел равнину предстоящей битвы. Их единственным преимуществом были две небольшие рощи, хоть как-то скрывавшие от вражеских глаз, но Рокэ зачем-то вывел пехоту в поле и поставил в виду укрепленного кагетского лагеря. И это человек, которого считают непревзойденным полководцем! Дик всю ночь собирался с духом и подбирал слова, которые скажет Проэмперадору, но при виде Ворона выдавил из себя лишь утреннее приветствие.
Рокэ, по случаю баталии нацепивший поверх черной кэналлийской рубахи маршальскую перевязь, рассеянно кивнул и повернулся к толстому краснолицему вояке, в котором Дик с удивлением узнал Бонифация. Епископ отнюдь не пасторским жестом тряханул руку маршалу и проревел:
– Будь благословен, чадо. Все упорствуешь в своем безумии и скверномыслии?
– Упорствую, – подтвердил Рокэ, – а вы упорствуете в своем решении командовать обозом?
– Если Создатель разрешил своим чадам воевать, негоже пастырям укрываться за спинами паствы, – олларианец с наслаждением потянулся, – давненько не брал я в руки пистолета.
– А шпагой, отче, вы владеете? – поинтересовался подошедший Савиньяк.
– Нет, – покаянно вздохнул Бонифаций, – грешен я и несовершенен, тыкаться не обучен, а вот книги воинские читал. В них написано, что по всем законам стратегии и тактики ждет нас поражение неминучее.
– Если по законам, – кивнул Алва, – то ждет. Так что, господа, прошу о законах забыть. Что Лис может нам противопоставить, кроме численного превосходства? Да ничего!
– Мне б вашу уверенность, Рокэ. – Эмиль был напряжен, как струна. – Вам легче, вы уже влезали в подобные драки.
– Нет, – сверкнул зубами Ворон, – я тоже не влезал. Если вы имеете в виду Альтхекс, то нас там было не меньше, чем один к семи.
– Я имел в виду Винную улицу.
– А, так вы о поединках… Уверяю вас, предел человека – двенадцать, в крайней случае четырнадцать врагов, если они, конечно, умеют держать шпагу. Впрочем, – Рокэ задумался, – не знаю, можно ли подобную комбинацию называть поединком.
– Не лукавьте, герцог, вы уложили раза в два больше.
– Ну, – протянул Рокэ, – там были свои обстоятельства, но вернемся к нашим казаронам. Я остаюсь с пехотой, Его Преосвященство защищает «беззащитный» обоз, а вы, Эмиль, ждете на опушке. Ричард, отправляйтесь с Савиньяком. Ваше дело стоять и смотреть. Когда начнется схватка, скачите к Его Преосвященству, он будет на другом краю рощи. Не заблудитесь?
Заблудиться?! В этом лесочке! Глянул бы Ворон на надорские леса…
– Нет, монсеньор!
– Вот и славно, чадо, – мурлыкнул епископ. – Пресвятая Октавия, уж не блудницу ли сарагойскую я зрю?!
– Нет, Ваше Преосвященство – невозмутимо сообщил Алва, – это всего лишь генерал Шеманталь. Просто он, как и вы, сегодня сменил туалет.
Это было мягко сказано! Ричард смотрел на бывшего адуана и не понимал, кто сошел с ума – Ворон, Шеманталь или он сам. Голову мышастого жеребца, на котором восседал командующий авангардом, украшала трофейная казаронская корона, умело прикрученная к конскому оголовью, к короне были прилажены три пары женских височных подвесок, в гриву зачем-то вплели браслеты и кольца, а в хвост – амулеты, хранящие от дурного глаза и укрепляющие мужскую силу. Еще одна корона красовалась на голове самого Шеманталя, причем таможенник лихо сдвинул золотой обруч набекрень наподобие варастийского берета. На шее Жана болталось несколько ожерелий и богатое монисто, а на поясе бренчали связки колец.
– Ну как, монсеньор? – пропищал великан, кокетливо закатывая глаза.
– Очаровательно, – кивнул Рокэ, – надо поднять вопрос о новых мундирах для авангарда. Надеюсь, ваши люди выглядят не хуже?
– Корон на всех не хватило, – Жан с трудом сдерживал смех, – а так ничего. Кони, когда их обряжали, молчали, а двуногие, те ржали – в лисьем лагере слышно было.
– Не сомневаюсь, наши кагетские друзья вас оценят, – сверкнул глазами Рокэ.
– Постараемся, монсеньор. Уж мы им перепляс устроим, мало не покажется.
– А почему, чадо, – вмешался Бонифаций, о сане которого сегодня напоминала разве что тонзура, – не вздел ты на коня своего наперсный знак? Видел я клад, что взят был в Барсовых Вратах, и были там не только услады для женщин и властителей земных, но и эсператистские игрушки.
– Думали, Вашпрысвященство, но решили, что нехорошо это… Особливо при вас. В одного ж Создателя веруем!
– Создатель-то один, но мы веруем правильно, – поднял палец Бонифаций, – а агарисские еретики – нет. Так что вздевайте, чада, их цацки на борзых коней. Хорошо блестят – далече видно будет.
Лицо Мильжи оставалось непроницаемым, но Робер успел привыкнуть к бириссцам и понимал, что тараму[153] неприятно стоять рядом с главой казаронского ополчения. Эпинэ вполне разделял его чувства – обвешанный оружием статный красавец в роскошной одежде был откровенно глуп и самовлюблен. Эпинэ никогда б не доверил командование правым крылом этому павлину в доконавших Иноходца золоченых сапогах, но Адгемар придерживался другого мнения.
– Я смешаю талигойского ублюдка с конским навозом, – провозгласил упомянутый павлин. Кажется, его звали Туххуп-ло-Марапон, и был он из того же рода Парасксиди, что и встречавший Робера на границе Виссиф. Виссиф со своими людьми тоже был здесь, так же как Серон и его пожирающий виноградных улиток родич. Лис собрал всех, кого можно и кого нельзя, в результате к Дараме стянулась чуть ли не стотысячная орда.
Дата добавления: 2015-08-28; просмотров: 41 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |