Глаза молодых людей округлились, но задавать Проэмперадору вопросы было не принято. Двое гвардейцев пришпорили коней и исчезли. Рокэ снова похлопал Моро по холеной шее и замер, глядя вверх сквозь кружевные ветви деревьев, не дающих тени. Деревья находились в сговоре с поднявшимся ветерком – первые не спасали от солнца, второй не приносил прохлады. Дик, придерживая застоявшуюся Сону, смотрел на бириссцев, их искаженные яростью лица вновь стали спокойными и гордыми – «барсы» не боялись смерти и презирали своих врагов.
Юноша изо всех сил старался забыть, зачем пленных пригнали на опушку этой рощицы. Бириссцы ненавидели Олларов и были старыми союзниками Раканов, потому и покинули свои горы, ввязавшись в чужую войну. Для «барсов» все люди в черно-белом были олларианскими солдатами, но Дик не сомневался, окажись они в плену, их бы не тронули. По бирисским обычаям, пленным на выбор предлагали честь или жизнь и отпускали тех, кто просил пощады, а вот Рокэ Алва жалости не знает.
Раздавшийся шум возвестил о появлении десятка ничего не понимавших цирюльников, Рокэ еще немного посмотрел на небо, в котором проплывала одинокая птица, и вернулся на грешную землю.
– Любезные, – синие глаза поочередно остановились на каждом мастере, – видите этих красавцев? Их надо обрить. Налысо. Усы и брови им тоже не понадобятся. На каждого из вас приходится по шестеро этих вошеносцев и останется двое лишних. Ими займутся те, кто быстрее покончит со своей работой. Кто справится первым, получит десять таллов, второй – пять, остальные по таллу. Приступайте, а разведчики их подержат.
– Рокэ, – закашлялся Эмиль, – зачем такие сложности?
– Сложности? Отнюдь нет. Зачем ждать, когда лягушка обрастет шерстью, проще вернуть уже обросших в исходное состояние. – Маршал обернулся к Дику. – Запомните, юноша: редкая тварь без шерсти и перьев выглядит пристойно.
Пленные сопротивлялись как бешеные, вся их невозмутимость как в воду канула, зато среди талигойцев стали раздаваться смешки. Один из цирюльников вскрикнул – бириссец изловчился и впился ему в руку, отточенная бритва сорвалась и резанула «барса» по уху. Брызнула кровь.
– Истинно сказано, – прогудел Бонифаций, прикладываясь к походной фляге, – что зло, лишенное пышных покровов, слабеет.
– Как бы вы сами не ослабели, отче, – с укором произнес Савиньяк, – по такой-то жаре.
– Кто крепок духом, – возвестил, завинчивая крышечку, клирик, – тому ничто жар летний и хлад зимний.
– Аминь, – подвел черту Рокэ, – заканчивают. На кого из мастеров вы б поставили? Я на кривоногого.
– На которого? – уточнил брат Арно. – Их тут трое.
– На того, что в желтом.
– Нет, – покачал головой Бонифаций, – его язычник вертляв, как пиявица.
– Пожалуй, – согласился Эмиль.
– Монсеньор, – завопил маленький человечек с грушевидным носом. – Я закончил! Я первый! Я!
– Очень хорошо, – кивнул мастеру Рокэ, – я обещал десять?
– Да, монсеньор.
– Получишь пятнадцать. За неудобство. Тоже мне, «барсы». Орут, как драные кошки.
– Монсеньор, – дружно выкрикнули еще два брадобрея, – мы тоже готовы.
Возликовавшие цирюльники под одобрительные выкрики гвардейцев бросились к новым жертвам. Солдаты откровенно наслаждались зрелищем, подначивая то мастеров, то пленных. Вываленные в пыли, лишившиеся роскошных седин бириссцы представляли собой куда менее внушительное зрелище, чем час назад. Они по-прежнему зло блестели глазампанными белыми черепами.
Первый маршал невозмутимо повернулся к Шеманталю.
– А теперь – повесить. По очереди. Начиная с, – герцог ненадолго задумался, – с самого ушастого.
– Всех? – деловито уточнил новоиспеченный генерал.
– Всех, – кивнул Проэмперадор и пояснил: – В любезном отечестве все так и норовят облагодетельствовать родичей за казенный счет. Я следую общему примеру и намерен накормить досыта местное воронье. Причем не за счет моего короля, а за счет его врагов. Чувствуете разницу?
– Но почему вы решили начать с ушастого? – Вейзель не зря славился своей обстоятельностью.
добру!
Епископ Бонифаций шумно втянул воздух и почесал в затылке.
– Герцог Алва, я взываю к вашему милосердию.
– Зачем, отче? – улыбнулся Ворон.
– Мне положено, – пояснил священник, – сначала воззвать к милосердию сильных мира сего, а потом попробовать обратить язычников, но, – толстяк брезгливо выпятил губу, – они не обратятся… Кстати, о милосердии, у вас нет при себе касеры?[142]
– А у вас уже кончилась? Помнится, мы наполняли фляги одновременно.
– Увы, сын мой, – скорбно покачал головой олларианец, – все прекрасное в этой жизни быстротечно…
– …как сама жизнь, – закончил герцог, протягивая флягу. – Шеманталь, чего вы ждете?
– Нет, – отрезал герцог, – эти кошки как-никак воины, пусть умрут с открытыми глазами.
– Будет сделано, – сказал таможенник и отъехал.
– Вы меня спасли, – сказал епископ, засовывая флягу маршала в седельную сумку.
– Пора кончать, – сказал Вейзель, утирая лоб, – проклятая жара…
– Монсеньор, – святой Алан, ну куда он лезет?! После ночи, после сцены в овраге?! – Монсеньор, бириссцы отпускают пленных, мы не можем… Мы не должны… Мы…
– Ричард Окделл, – голос Алвы был ледяным, – я готов отпустить любезных твоему сердцу «барсов», если вы возьметесь лично проследить за тем, как их кастрируют, лишат правой руки и, кроме одного, ослепят. В таком виде они могут убираться на все четыре стороны.
Дику показалось, что он ослышался. В горле запершило, стало трудно дышать, а он-то думал, что навсегда избавился от детской болезни.
– Молодой человек, – примирительно заметил олларианец, – видимо, не видел пленных, отпущенных этими разбойниками.
– Он много чего не видел. Ну что, Окделл, ваше слово?
Дик какое-то время потерянно молчал, открывая и закрывая рот, а потом дал шпоры коню. Сона, возмущенно заржав, прыгнула вперед и помчалась в степь. Проклятая роща осталась позади, в лицо ударил раскаленный, пахнущий горечью ветер.
Старинная башня рвалась к раскаленному вечернему небу. Кто и когда поставил ее здесь, посредине плоской, открытой всем ветрам степи, Ричард не знал, но она возникла на его пути, темная и таинственная, как наползающая ночь. Юноша с некоторой оторопью разглядывал мощные стены, опоясывающие верхнюю площадку зубцы, на которых, казалось, покоился кроваво-красный солнечный шар, кружащихся над бойницами ширококрылых птиц.
Степь стремительно темнела, Сона нетерпеливо перебирала ногами – наверняка хотела пить. Нужно было что-то решать, а Ричард не мог оторвать взгляда от раскаленной бездны, которая когда-нибудь заберет Ворона. Когда-нибудь, но не теперь… Смотреть на небо в час заката, да еще такого – накликать беду, но беда уже случилась. Оскар мертв, пленные мертвы, а сам он сбился с дороги и не представляет, куда его занесло. Днем с высоты башни, возможно, он увидит Рассанну, хотя что может дать река, кроме воды? Возвращаться к Рокэ казалось невозможным. Отправиться в Тронко? Что он скажет? По всем законам он теперь дезертир.
Разыскать бириссцев? «Барсы» должны знать про Окделлов, но после вчерашнего его убьют раньше, чем он успеет объясниться.
Самым разумным казалось пробраться в Гайифу, а оттуда в Агарис, но до границы ехать и ехать, а у Дика при себе не было даже плаща и фляжки с водой. Кроме того, бежать к Раканам означает стать в глазах тех, кто заправляет в Талигойе, предателем, подставить под удар матушку, сестер, Эйвона, Наля, эра Августа и… Катари. Если Дорак узнает, что сын Эгмонта Окделла и королева встречались в монастырском саду, Катари погибла. Нет, бежать нельзя.
Отец говорил, что, если не знаешь, что делать, начни с самого необходимого. Нужнее всего напоить Сону. Адуаны говорят, что их лошади умеют находить воду, но Сона выросла в конюшне, а не в степи. Может, все-таки доехать до башни? Вдруг там кто-нибудь да есть, на развалины она не похожа, все зубцы на месте и целы.
Юноша тронул поводья, и в тот же миг черная колонна на багровом бархате задрожала и исчезла, Дик открыл и закрыл глаза, не понимая, когда он лишился рассудка – сейчас или полчаса назад, а потом навалился страх. Охвативший полнеба пожар напоминал о Закатном Пламени, поджидающем грешных и неправедных.
В детстве Дик боялся смотреть в окна, выходящие на запад, ведь оттуда, из-за огненной грани в Кэртиану пробирались чудовища. Кормилица говорила, что по вечерам нельзя верить никому – мирный путник мог оказаться перевертышем, принявшим облик знакомого человека, кошка или кот – рыцарем-оборотнем или преступной красавицей, убившей собственного мужа. Полузабытые надорские страхи оживали, как оживают по весне змеи и жабы. Когда-то слышанные истории казались достоверными, а в темнеющей степи таился кто-то ужасный и всесильный.
Чужой помогает своим избранникам. Если человек преступает грань, отделяющую малое зло от великого, он после смерти избегает Первого Суда[143]. Закатные твари бродят по земле, меняя обличия. Они боятся лишь эсператистской молитвы, но Франциск Оллар разрушил аббатства, изгнал монахов и священников, запретил носить Эсперы[144]… Дик был тайно посвящен в эсператизм, но его Звезда осталась в Надоре, а слова молитвы, как назло, вылетели из головы. Юноша помнил лишь самое начало: «Создателю Всего Сущего, в смирении и трепете ожидаем тя…»
Дальше в памяти был провал, а искаженные или неправильно произнесенные слова «Создателю» привлекают слуг Леворукого, как пролитая кровь привлекает хищных рыб южных морей.
Дик застыл в седле, боясь не то что шевелиться, но даже дышать. По спине тек холодный пот, сердце бешено колотилось, а глаза не могли оторваться от кровавой полосы, в которую превратился горизонт. Страх всадника передался и Соне, кобылица дрожала мелкой дрожью, даже не пытаясь дотянуться до травы, а потом на них выскочило что-то светлое и большое. Святой Алан, Лово!
не Лово, это слуга Леворукого! Сегодня убили слишком многих, их кровь притянула к себе закатных тварей…
– Отыскался, жабу их соловей!
Прекрасней этих слов Ричард Окделл не слыхал в своей жизни ничего. Лово и впрямь был Лово, с ним был Клаус, а за ним маячило человек пятнадцать адуанов. Юноша нервно сглотнул, пережитый ужас требовал выхода, все равно какого.
– Как ты разговариваешь с герцогом Окделлом?!
– Да как надо, так и говорю. Я тебе, барчук хренов, по роже не смазал, только чтоб парни не видели, как я оруженосца монсеньора луплю.
– Монсеньор… – задохнулся от поразившей его самого ярости Дик, – да твой монсеньор… убийца и отродье предателя.
– Да, мой! И его, – таможенник указал рукой на одного из своих парней, – и его, и вот его тоже! Потому как мы ему верим. Он не сопли мазать сюда пришел, а седунов колотить, а уж мы ему подмогнем.
– Вы ему? – Дик зло и, как ему показалось, гордо рассмеялся. – Да он вас и за людей-то не считает!
– Может, он нас за дерьмо и держит, – отрезал Коннер, давая понять, что разговор окончен. – Но вы, барчуки, для него не дороже, а для покойника твоего дерьмом были только мы. Кончай беситься, я тебя подрядился назад приволочь и приволоку, а дурить станешь – поперек седла привяжу. Как барана.
То, что это не шутка, Дик понял сразу. Юноша постарался как можно равнодушней пожать плечами, но на Клауса это, похоже, впечатление не произвело. Адуан, не глядя на Дика, заворотил коня, пришлось последовать его примеру.
Запад совсем погас, и ночь окончательно завладела Варастой. Откуда-то сбоку раздался дикий скрежещущий вопль, но таможенник не обратил на него никакого внимания. Видимо, это орало какое-то животное. Теперь Дику было стыдно пережитого ужаса. Ему вообще было стыдно.
До самого лагеря Коннер не проронил ни слова. Они ехали по черной неуютной степи под насмешливыми звездами и молчали. Все – тьма, вспыхивающие на горизонте синие искры, запах полыни, плавная рысь Соны – в точности повторяло прошлую ночь, отчего Дику стало вовсе тошно. Юноша никогда еще так себя не презирал. Надо ж было так опозориться, и что теперь с ним будет?
Ричард лихорадочно пытался придумать, что скажет Рокэ, но ничего путного в голову не приходило. Обвинить маршала в убийстве Оскара? Поздно. Ричард Окделл струсил и ничего не сделал, чтобы спасти друга, а вместо того, чтоб вступиться за пленных и честь Талигойи, позорным образом удрал и в придачу заблудился. У него не было ни еды, ни воды, ни огня. Дик понимал, что без Клауса и Лово он бы сейчас трясся от страха в черной степи. Ярость прошла, юноша искоса поглядывал на адуана, понимая, что должен попросить прощения, но раскаяние никак не могло справиться с гордостью. Когда вдалеке вспыхнули лагерные костры, Дик, наконец, решился.
– Господин полковник, я должен принести вам свои извинения.
– Ерунда, – махнул лапищей Клаус, – с кем не бывает. На висельников смотреть и впрямь невелика радость, только с седунами, жабу их соловей, по-людски нельзя.
– Я… Я не только из-за них.
– Оно и понятно, – пробасил Коннер, – покойника с вами я частенько видел. Только, ты уж прости, сударь, от таких друзей лучше подале быть. Сам потонет и других за собой потянет.
Дик вздохнул. Он слишком устал для ссоры, но согласиться с тем, что говорил варастиец, не мог. Оскар Феншо был хорошим другом и замечательным человеком. Ворон с ним поступил подло и жестоко, но что может понимать мужлан, у которого в голове только его распрекрасная Вараста?
– Господин полковник, вас послал монсеньор?
– Нет, – Ричарду показалось, что таможенник развеселился, – тилерист с валеристом. Да я и без них бы поехал – не бросать же тебя было. Башня, положим, тебя б не сожрала, а вот ызарги запросто…
Значит, не Рокэ! Значит, к эру можно и не идти, по крайней мере сразу. С Савиньяком и Вейзелем объясняться легче – они свои, особенно Савиньяк.
Обоих генералов Дик заприметил у первого же костра, и юноша понял, что дожидались именно их. Так и оказалось, но никакого удовольствия от собственной проницательности Ричард Окделл не получил.
– Слава Создателю, – в голосе Савиньяка послышалось нескрываемое облегчение, – нашелся! Коннер, вам цены нет!
– Не мне, Лово, – пожал плечами адуан, – забирайте вашего барчука, а я пойду конями займусь.
– Спасибо, полковник, – с достоинством произнес Вейзель, – мы вам очень обязаны.
– Беды-то, – махнул ручищей Клаус, – и то сказать, не бросать же парня на ночь глядя. Вараста вам не столица, сожрут, пикнуть не успеешь.
Дик стиснул кулаки, но промолчал. Он и так повел себя как глупый мальчишка. Ничего более нелепого, чем очертя голову удрать в степь, нельзя было и придумать.
– Господин генерал, – юноша очень надеялся, что голос у него не дрожит, – я нарушил присягу и готов понести наказанье.
– Замолчите, – прикрикнул Савиньяк, – не знаю, что решит Алва, но я б тебя точно пристрелил. Нашел время.
– Не горячитесь, Эмиль, – тихо сказал Вейзель. – Мы с вами сами были на волосок от этого. Ричард молод, а покойный Оскар был его другом.
– Ладно, – махнул рукой брат Арно, – что делать будем?
– Алва с Дьегарроном?
– Насколько я понял, да. И Шеманталь там же.
– Что ж, идемте к нему все вместе.
– Мужественное решение. – Эмиль натянуто засмеялся. – Будем надеяться, сегодня Проэмперадор всех, кого хотел, уже убил.
Это была шутка, но Дику стало зябко. Юноша быстро взглянул на Савиньяка и понял, что тому тоже не по себе.
Палатка маршала была освещена. У входа стояли кэналлийцы, один из которых, завидев гостей, скрылся внутри и тотчас же вернулся. Солдаты раздвинули копья, Дик невольно придвинулся к Савиньяку, брат Арно в ответ подмигнул, и они вошли.
Внутри мирно горели свечи, на походном столике красовалась фляга с касерой и лежали походные лепешки. Рокэ в расстегнутой черной рубашке вертел в руке полупустой стакан, напротив маршала расположился неизбежный Бонифаций, третьим был Жан Шеманталь, четвертым – маркиз Дьегаррон, осунувшийся, с лихорадочно горящими глазами.
– Господин Проэмперадор… – начал Курт Вейзель.
Но Рокэ лишь махнул рукой.
– Вы удивительно вовремя. Я как раз собрался за вами посылать…
Ноги у Ричарда отчего-то приросли к земле, Савиньяк взял оруженосца за локоть и буквально подтащил к столу. Вейзель, набычившись, шел рядом. Рокэ какое-то время задумчиво созерцал всю троицу, затем отхлебнул касеры и осведомился:
– Ну, как, юноша, полюбовались закатом? Он сегодня был особенно красным, не правда ли?
– Я видел башню, – отчего-то сообщил Дик…
– Разбирайте стаканы, господа, и садитесь. – Рокэ был настроен на удивление миролюбиво, если б не его предыдущий вопрос, можно было подумать, что бегства оруженосца он просто не заметил. – Ричард, будьте так любезны, поделитесь своими вечерними впечатлениями. Что собой представляло запавшее вам в душу сооружение?
– Ну… – Дик немного замялся, опасаясь подвоха, но, похоже, Алву и впрямь неизвестная башня занимала сильней, чем выходка оруженосца. – Я не очень хорошо рассмотрел. Темнело уже, небо красным было, на нем словно бы черный столб, над ним – солнце, такое, что смотреть можно. И еще птицы кружили, а потом солнце зашло, и все исчезло…
– Молва людская носит слухи, как ветер пыль, – негромко сказал Бонифаций. – Сам я этой башни не видел, но что-то наверняка есть. Видят ее часто и в разных местах, но рассказывают одинаково. Появляется в степи эдакий, прости Создатель, черный столб, а на верхушке то – солнце, то – луна, то – звезда, и всякий раз словно бы в крови.
– В пустынях и степях, – негромко сказал Дьегаррон, – часто возникают миражи. Я, когда был в Багряных землях, сам видел призрачный город, а варастийские степи не так уж сильно отличаются от морискийских. С другой стороны…
– Вы бы помолчали, Хорхе, – перебил кэналлийца Вейзель, – с вашей раной нужно лежать.
– Некогда мне лежать, – покачал головой маркиз и поморщился от боли. – Закатные твари, забыл, о чем хотел сказать.
– Вы говорили о видениях обманчивых, – подсказал Бонифаций.
– Легенда об исчезающей башне могла попасть в Варасту из Придды или Эпинэ, – внес свою лепту Вейзель. – Здесь много потомков переселенцев из центральных графств, они привезли с собой не только имена, но и сказки.
– Ну отчего ж сказки? – заметил Рокэ Алва, разливая касеру. – Такая башня и в самом деле существует, но ведет себя смирно, в чем я и убедился, когда ездил в Гальтару.
– Я тоже припоминаю, – Савиньяк передал стакан Вейзелю, – мне приходилось читать и про Кольца Гальтары, и про башню Беньяска, но желания посетить те благословенные края у меня не возникло.
– Мне было скучно, – чуть ли не извиняющимся тоном объяснил Алва, – война закончилась, делать было нечего. Думаю, мне попалась та же книга, что и вам, Эмиль. Жуткое старье, но, как ни странно, древний бездельник почти не наврал.
– Это как же? – Шеманталь не мог скрыть удивления. – Стало быть, вы эту проклятую штуковину видели?
– И даже трогал. – Рокэ снял одно из своих многочисленных колец и принялся рассматривать камень. – Ничего особенного. Камень как камень.
– А чего она тогда гуляет? – с подозрением спросил адуан. – И чего у нас делает? Где Гальтара, а где – мы…
– В книге написано, – вспомнил Савиньяк, – что сначала башен было четыре, по одной в каждой из земель Золотой Империи. Затем три из них куда-то делись, а одна уцелела.
– То, что видят в Варасте, Эпинэ и Придде, – Рокэ вновь надел кольцо на палец, – скорее всего миражи, вроде тех, о которых говорил генерал Вейзель. Сьентифики объясняют сей феномен тем, что мировой эфир обладает способностью запоминать тела, которые длительное время обтекает. Сам предмет может исчезнуть, но память о нем остается, и когда возникают благоприятные условия, чаще всего это бывает в вечерние и утренние часы, мы видим отблески того, что некогда существовало. Эфир текуч, поэтому видения возникают то здесь, то там, но всегда в относительной близости от места, где некогда находились реальные предметы.
– «Воистину человек глубже омута речного, и никому не ведомо, что скрывают сии глубины», – изрек Бонифаций, созерцая пустой кубок.
– Действительно, Рокэ, – поддержал епископа Курт Вейзель, – никогда не думал, что вас интересуют подобные вещи.
– Я уже сказал, – сверкнул глазами Алва, – мне было скучно, потому что не было войны, а сейчас она есть, так что нам есть что обсудить и без гуляющих развалин. Надеюсь, вы понимаете, что наша тактика должна измениться?
– Разумеется, – кивнул Савиньяк, – вы исходите из того, что теперь бириссцы оставят поселян в покое и будут мстить нам и только нам?
– Нет, – засмеялся Рокэ, – я исхожу из того, что мстить будут бириссцам. И я даже знаю, кто.
Глава 9
Сагранна
[145]
По обе стороны дороги громоздились прорезанные желтыми и черными промоинами скалы, за которые цеплялись ползучие растения с белыми, словно бы вылепленными из воска цветами. На уступах росли деревья с серебристой корой, они б вполне сошли за сосны, если б у тех вместо иголок выросли маленькие круглые листочки. Вверху, высоко-высоко, золотились облитые солнцем снега, внизу шумел поток, навстречу которому из темной расщелины вырывалась то ли маленькая речка, то ли большой ручей.
Сагранна… Знаменитый пояс Золотых земель! В те года, от которых не осталось ничего, кроме сказок, Саграннский хребет отделял Золотую Империю от некогда грозного Саймурского царства. Теперь по обе стороны гор веруют в одного Создателя, но местные племена упрямо чтят старых богов. Кто барсов, кто орлов, кто козлов.
Ричард не представлял, зачем Рокэ понадобились бакраны, но Проэмперадор сначала отправил к козопасам Клауса с десятком адуанов, а затем отправился сам, предварительно отдав распоряжения остающемуся в Варасте Дьегаррону и стремительно выдвигающимся к Вентозке Вейзелю и Савиньяку. Ричард предпочел бы остаться с братом Арно, но эр взял оруженосца с собой, и теперь юноша усиленно вертел головой, разглядывая места, по которым они проезжали.
Сагранна покоряла, вытесняя из сердца все чувства, кроме восхищения могуществом сил, взметнувших к небесам увенчанные снегами каменные гребни. Мэтр Шабли говорил, битали бакраны, в переводе означало «Пыльная гора», но на самом деле представляло собой мешанину невысоких желто-серых гор и долин, в которых бесновались мутные реки.
Когда отряд Проэмперадора вступил в Полвару, Дик понял, почему это место называется именно так. Мелкая серая пыль скрипела на зубах, лезла в глаза и нос, тучами взмывала вверх при малейшем дуновении ветра. Росшие вдоль дороги жалкие кустики казались серыми, конские копыта глубоко проваливались в похожий на муку порошок, смоляные волосы Рокэ за какие-то полчаса стали совсем седыми, да и все они походили на вооруженных до зубов безумных мельников.
– Любопытное место, – снисходительно заметил Алва, – эти горы, похоже, сложены из очень мягкого камня. Мел, если не хуже. Лично я предпочитаю гранит. И что, наши бедные бакраны вынуждены здесь жить?
– А куда им деваться? – пожал плечами Клаус. – Супротив седунов, жабу их соловей, им не выдюжить, а те велели им жить здесь. Конечно, те, кто посмелее, гоняют стада за Регалону, но баб с детьми держат тут. Правда, повыше пыли меньше будет.
– Не сомневаюсь, – кивнул Алва, – потому что больше не бывает. Представляю, что тут во время дождей творится.
– Тонут, – обрадовал таможенник, – как в болоте. И люди, и козлы. По весне поедешь, как пить дать, на костяк наткнешься. Видите скалу – на мертвую голову похожа, – так мы с папашей покойным на ней неделю ждали, пока просохнет, чуть кобылу мою не сожрали. А сразу за скалой и дорога будет, верней тропа, но проехать очень даже можно. Там нас козлятники и встретят.
– Странное место эта Сагранна, – задумчиво произнес Алва, – почему-то здесь звери больше, чем в других местах. Тушканы эти ваши, дикие петухи, козлы… Говоришь, в холке до пяти бье?
– Около того. Людей запросто таскают.
– Юноша, – в этом блекло-сером месте синие глаза Алвы казались пугающе яркими, – вы не желали бы прокатиться на козле?
– Нет! – Дик выкрикнул раньше, чем подумал.
– Прелестная ортодоксальность Окделлов… Запомните, юноша. Недооценивать козлов опасно, переоценивать барсов глупо. Скоро вы в этом убедитесь.
Дик едва удержался от того, чтоб пожать плечами. Понять Ворона он больше не пытался. Адуан глупо захохотал, поднявшийся ветер взметнул очередной пыльный вихрь, окутавший кавалькаду с головы до ног, откуда-то сверху донесся гнусавый воющий звук.
– Насколько я понимаю, мы на месте, – заметил Алва, – действительно, впечатляет. Ричард, отбросьте ваши предрассудки и взгляните на этих животных, разве они не прекрасны?
Как ни дико это звучало, Ворон был прав. Замершие на скалах всадники на могучих рогатых созданиях, похожих и не похожих на знакомых Дику деревенских козлов, казались таким же порождением гор, как скалы и каменистые осыпи.
– Мой друг Бонифаций посоветовал бы вам, юноша, не судить опрометчиво. – Рокэ выехал вперед и в знак приветствия поднял над головой сцепленные руки. Всадники, которых было около полутора десятков, ответили странным жестом, словно очертили левой рукой круг.
– Нас ждут, – объяснил Клаус, – заночуем в нижней деревне, как раз к закату доберемся, а завтра, жабу их соловей, поднимемся в главное село. Бакна обещал собрать всех старейшин, а он всегда держит слово.
– Эти, на козлах, к нам спустятся?
– Нет, будут провожать поверху и отгонять каменных духов. Монсеньор, – видно было, что таможенник колеблется, – если седуны прознают, что бакраны с нами спознались, их всех вырежут. Подчистую.
– Они, – Алва махнул рукой в сторону бакранов, – это понимают?
– Еще бы.
– И все-таки решились на встречу. Это хорошо.
Хорошо?! А если козопасы их ночью прирежут или выдадут бириссцам? Если целый народ загнали в эту пыль и он это проглотил, значит, он достоин своей участи. Бакраны – трусы, а трусы, чтобы выжить, готовы на все.
– Монсеньор.
– Да, юноша?
– Вы… Вы им верите? Они, чтобы спастись, могут сговориться с бириссцами и нас выдать.
– Закатные твари, – герцог вздохнул, – и это слова Человека Чести! Ричард Окделл, ваши кумиры, чтоб вернуть прошлогодний снег, то бишь времена Раканов, сговорятся хоть с Леворуким. Бакраны, чтоб отсюда выбраться и насолить бириссцам, пойдут еще дальше. Людям, юноша, надо доверять. По крайней мере, когда они ненавидят ваших врагов больше, чем вы сами.
Деревня показалась, когда солнце коснулось снежных вершин, окрасив их алым, а в долинах начал подниматься туман. Наверху пыли и впрямь было поменьше, но место все равно казалось ужасно унылым – ни деревца, ни кустика, только серый и грязно-белый камень да крупный, хрустящий песок. Селение опоясывала сложенная из валунов невысокая толстая стена, но башен в ней почему-то не было. Из-за стены торчали высоченные шесты, украшенные козьими черепами.
– Алтарь Бакры, – шепнул Клаус, выразительно глянув на козлиных наездников. – Такие во всех поселках есть. Самый главный был на горе Бакра, но его бириссцы разгромили.
– Глупо, – заметил Рокэ, – алтари следует рушить в последнюю очередь, хотя тогда это тем более глупо: нет людей – нет и богов.
Дата добавления: 2015-08-28; просмотров: 45 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |