Возвращение армии. Июнь. Жаркий солнечный день. По Кировскому проспекту возвращалась армия. В строю – большинство солдаты, усталые, в одних гимнастерках. И везде им совали в руки кто, что мог: цветы, хлеб, пряники, даже какие- то сладости. Конец войны.
В июле или в начале августа 1945 года я поехала в деревню за папой и мамой. Им уже были оформлены документы на въезд в Ленинград. Доехала я до железнодорожной станции Буй (также как в 1942). Был полдень. И пошла пешком к родителям, в деревню Фефелово: в 47 километрах от Буя.
Дороги хорошенько не знала. Но помнила, что первое большое село Семенькино, где жила мамина родственница Нюра с семьей. По дороге здорово «сбила» ноги, потому что большую часть дороги шла босиком. Уже не помню, ночевала ли я у них. Дальше дорогу объяснили к деревне Горшково, Гульнево. Это уже знакомые мне названия. И я в Фефелове.
В деревне прожила дней 10. Ела много малины, молока, даже в гостях нас с мамой угощали свежим, только что снятым медом, со свежим хлебом.
Мы ждали, когда поедут колхозники отвозить в Буй снопы со льном. Наши вещи погрузили, а воз со снопами. Сами шли пешком. Мне-то с мамой было под силу, а папа задыхался и кашлял кровью. Я у парней не раз просила – посадите, видите, еле идет человек. Нехотя, нелюбезно, но подсаживали.
В Буе нас погрузили в вагоны (опять в товарные). Дня через три доехали до Ленинграда. Жили пока, временно, с Димой, Валей и Юрой на Невском, 65. Осенью возвратились и родители Димы. Нас в одной комнате было восемь человек. Папа очень болел. Его положили в больницу им. Софьи Петровской. Обнаружили рак легких. К маю нам освободили одну комнату (из двоих) на Охте. Безнадежно больного папу перевезли на родную квартиру, где он и дожил до 31 июля 1946 года (о чем я писала раньше). Павлик, еще служивший в армии, в Румынии, прислал нам какую-то значительную сумму денег на похороны папы.
Перечитывая свои записки-воспоминания, кажется маловато личного. Получился ли срез «эпохи» - не знаю. Но моим родным, наверное, хочется прочитать побольше семейного, личного…
Наша свадьба 5 июля 1952 года. А ведь в эти годы –годы возрождения после войны, несмотря на бедность быта и осколки войны.
Предсвадебные дни вспоминаются как очень светлые, радостные, обнадеживающие. Я еще на третьем курсе аспирантуры с 70 – рублевой стипендией, Паша – кандидат наук, но ассистент института механизации и электрификации сельского хозяйства. Часть денег на свадьбу я заняла у Жени Быстровой. В августе возвратила, заработав в приемной комиссии в Университете.
И мы покупали необходимое – дешевый столовый сервиз (26 р.), белые туфли, сшили светло-бежевое крепдешиновое платье.
Свадьбу справляли дома, на Карповке 19, в комнате, где жили Павлик с Ниной. Они в это время были на даче, но на свадьбу, конечно, приехали. Гостей, друзей и родственников – 32 человека. Столы поставили буквой Ш и все поместились. Еды простой, русской было полно. Очень много пионов. В дни годовщины мы всегда имели пионы.
Перед тем как приехать домой из загса, мы с Майей Белоусовой (недавно умершей) на её машине приехали к ним домой. Иван Михайлович, отец Майи, первый поздравил нас и угостил бокалом вина. Домой ехать ещё было рано и Майя, то ли на своей машине, то ли на такси, уговорила нас проехаться на стрельбище (куда не знаю), показать, как она тренируется в стрельбе по тарелочкам. Были там… Шел небольшой дождь…, как говорят, к счастью.
Через день мы с огромным букетом пионов поехали в свадебное путешествие, в Киев. Там в гостинице прожили дня четыре. Бродили по Крещатику, уже восстановленному изразцовыми плитками, долгие часы проводили на Владимирской горке, над Днепром (смотрите фотографии). Далее поехали на пароходе по Днепру, до города Канева, там похоронены Шевченко и А. Гайдар.
От Канева, где мы погуляли, сходили на базар и договорились с каким-то дедом, что он привезет наши вещи к вечеру в село Прохоровку, где можно снять комнату. До села нас довезли на лодке какие-то бабы. Все было честно. Мы сняли в побеленной хате комнату, а на другой день пошли к деду в гости, захватив бутылочку. Дед угощал своей горилкой – ужасная гадость. Так продолжался наш медовый месяц: купались в Днепре, варила обед, купив живую курицу.
К 1 августа были в Ленинграде. Я работала в приемной комиссии на восточном, историческом и юридическом факультетах.
Университет
Окончив Сусанинскую среднюю школу с весьма хорошими результатами (но не с золотой медалью) в 1944 году, я решила поступать в Ленинградский государственный университет на филологический факультет. Университет в эти годы был эвакуирован в Саратов. Туда я и поехала сдавать экзамены.
Добраться из глухой костромской деревни было трудно. И, вот, еще одна страничка из моей биографии. Мама меня проводила до станции Козариново. Это полустанок по Северной железной дороге. В багаже была и осенняя, и зимняя одежда. В Ярославле – пересадка на поезд, двигающийся к Волге, до Саратова еще две пересадки на каких-то очень перегруженных военными поездами, станциях. Узнала все это, т.е. сложности переездов, от студентов ЛИИЖТА, ехавших в том же вагоне. Они посоветовали мне сойти в городе Горьком, купить билет на пароход, который регулярно ходит по Волге. И вот я, восемнадцатилетняя девчонка, одна никуда не ездившая, так и сделала. Спасибо этим ребятам за добрый совет. Купила самый дешевый билет III класса и с помощью носильщика, нанятого за десять рублей, очутилась на палубе волжского парохода. Все здесь было мирно, сытно, шумно. Пассажиры грызли семечки, всюду краснели ломти арбузов… Внизу, в третьем классе я нашла местечко, привязала вещи к своей ноге и…. заснула. Какая-то сердобольная женщина сказала мне: «Деточка, не бойся, не украдут. Иди погуляй по палубе.» Я так и сделала.
Саратов совсем не выглядел военным. Я сначала жила у маминых знакомых, Каргиных, потом перешла в общежитие ЛГУ.
Начались экзамены… Сочинение – «отлично». Писала «Образ Татьяны Лариной». Устная литература – тоже «отлично». Остались география и немецкий язык. И вдруг я узнала, что последний поезд в Ленинград с оставшимися преподавателями и студентами (многие уехали раньше), отправляется через день. Остальные первокурсники остаются в Саратове на неопределенное время.
И тут… опять нужно отдать должное моей активной жизненной позиции. Я пошла к преподавателям, жившим в гостинице «Россия», нашла тех, кого (??) по моей настоятельной просьбе, объясняемой тем, что я ленинградка, блокадница, что в Ленинграде мне не нужно общежитие, буду жить у родных, попросила принять экзамены. По географии – «хорошо», по немецкому – «отлично». Экзаменационный лист получен, я иду в проректору Л Акрохверцевой и получаю добро о зачислении студенткой Ленинградского Государственного Университета.
Едем вместе со студентами физического факультета, помогавшими возвратить имущество университета. В Москве – пересадка и я еще сбегала в метро – прокатиться до станции «Комсомольская площадь.» Мне очень хотелось посмотреть метро, хотя я рисковала за час до отъезда поезда. Но всё обошлось. Мы едем в Ленинград. 1994 год. Ещё идет война. На Невском ещё зашиты мешками с песком витрины магазинов. Трамвай довез меня до Кировского проспекта. Я у дяди Степы и тети Дуни. Уже вернулась моя любимая двоюродная сестра Шурочка.
В октябре 1944 года начались занятия на филфаке. Общее собрание первокурсников. Ведет его заместитель декана Рубен Александрович Будагов, рассказывает о факультете, его отделениях, особенно уговаривает поступить на классическое отделение. Наверное, там был недобор студентов. Он объяснял, что учащиеся на этом отделении познают «начало всех начал» искусства и литературы, изучат, нужные до сих пор, латинский и греческий языки, и я … поддалась. Поступила на это отделение. Нас было в группе восемь человек. Изучали три языка: латинский, греческий и английский, слушали стихи, произносимые преподавателем Вулих. Все интересно и красиво. Но мне как-то чуждо, да и с языками трудно. Проучилась два месяца и пошла в деканат с просьбой о переводе на русское отделение. И вот – пятая русская группа - до конца обучения. Очень скоро я сдружилась с четырьмя девушками. Это Ира Якимович, Инна Битюгова, Броня Крифукс (ныне Лурье) и я. Мы дружим до сих пор, активно и верно. И сразу я была увлечена всем, что преподавалось на русском отделении. В конце первого курса мы даже начали издавать рукописный журнал. Я делала сообщение о Есенине, Инна Битюгова – об Ахматовой.
Кафедра русской литературы того времени – это золотой фонд русско-литературоведения разных направлений и личностей. И.И. Толстой, С.Д. Балухатый, П.Н. Берков, Б.В. Томашевский, Б.М. Эйхенбаум, О. Скрипиль, В.Я. Пропп, А.С. Долинин, В.Е. Евгеньев-Максимов и более молодые – Г.А. Гуковский, Н.И. Мордовченко, Г.П. Макогоненко. О каждом из них можно написать не только научные работы, но и повести. Оценить их научную и педагогическую деятельности я не в силах. Об этой стороне их работы уже есть научные материалы.
Чем отличалось преподавание на филологическом факультете Ленинградского государственного университета, какие формы вызывали большой интерес у студентов? Не осмеливаясь оценивать лекции, они по-своему были интересны и оригинальны. Особенностью отличались, прежде всего спецсеминары, читаемые лучшими профессорами. День спецкурсов – среда. И мы идем в университет, как на праздник, как на общение с чем -то высоким и глубоким. Я слушала несколько спецкурсов: «Стилистика», «Пушкин» у В.Б. Томашевского. Необычайна была атмосфера на этих занятиях. «Стилистику» посещало мало студентов. Иногда – 3 человека и все равно Борис Викторович – ученый с мировым именем, читал, объяснял нам несмышленым особенности направлений литературоведения. Спецкурс «Лермонтов» вел Борис Михайлович Эйхенбаум. Я прослушала все лекции. Это были спецкурсы, на которых ученые определяли не только уровень изучения, но и делились своими новыми наблюдениями и открытиями. Позже в аспирантуре, посещала спецкурс Бориса Ивановича Бурсова «Чернышевский», он умел ставить проблемы изучения творчества Чернышевского, «перекидывать мостики к современной жизни». На спецкурсах Григория Абрамовича Бялого «Тургенев», «Чехов» я быть не могла. Все спецкурсы читались в один день.
Из внепрограммных занятий с удовольствием и пользой посещала театроведческий кружок. Его вела Лидия Абрамовна Рутенберг (фамилию точно не помню). Специфика этих занятий в том, что мы учились «записывать» игру актеров, несколько раз смотря один и тот же спектакль. В театр нас пускали по студенческим билетам. Обсуждая наши работы, Л.А. резко отзывалась о тех, кто раздавал оценки актерам или писал, понравилось или не понравилось. Актерам интересно знать, что воспринимает зритель, видеть себя на сцене, т.е. словесно передать интонацию, походку, жесты и т.д. Классический пример этого умения, «видеть актера на сцене» - статься В.Г. Белинского «Гамлет. Драма Шекспира». Гамлет в исполнении великого трагика Мочалова. Я несколько раз смотрела спектакль Александрийского театра «Горе от ума» - актер Янцат в роли Чацкого. Занятия в театроведческом кружке учили меня понимать замысел и впечатления от виденных спектаклей. Как помогли мне эти знания в чтении лекций о кино и театральной рецензии на отделении журналистики ЛВПШ.
Как хочется рассказать о личностях, человеческих качествах профессуры тех лет. Высокое знание предмета, блестящее понимание литературы и литературного процесса сочеталось с проявлением доброты и искренности, и простоты в отношениях со студентами и аспирантами. Ведущие профессора часто приглашали нас к себе домой. Это характерно для всех. Помню еще на первом курсе Сергей Дмитриевич Балухатый, читавший курс «Введение в литературоведение», пригласил всю группу на экзамен к себе, на квартиру, где-то на Васильевском острове. Большая дворянская квартира, но в коридоре висят связки лука, ведь еще идет война. Он нас почти ни о чем не спрашивал.
Он роздал нам книги, являющиеся раритетами. Мне достались рассказы Чехова с автографом самого писателя. С.Д. Б спросил меня: «Ну, что, волнует ли Вас книга с автографом самого Чехова?» Сергею Дмитриевичу важно было увидеть в начинающем студенте, человека, влюбленного в литературу, не равнодушного.
Вспоминаю еще один вечер у Владислава Евгеньевича Евгеньева-Максимова. Утром позвонила Туся Колосова, аспирантка В.Е. (к сожалению рано умершая) и пригласила меня и других аспирантов отпраздновать защиту кандидатской диссертации Саши Геркави о Лермонтове. Саша был до предела беден, и Владислав Евгеньевич на свои деньги устроил праздничный стол с закусками, пирожными и легкой выпивкой и т.д. Был приглашен и оппонент – Борис Викторович Томашевский. Припоминаю смешной эпизод этого вечера. У Владислава Евгеньевича была такса, лаем встречавшая входивших. Раздался звонок. Я пошла открывать. Пришел Борис Викторович, в зимней каракулевой шапке, в очках, с топорщимися усами, делавших его немного похожим на мопса. Такса заливалась лаем. Томашевский степенно разделся, покрутил усы, да как залаял на таксу, та убежала. Незначительный, конечно, эпизод. Но это простое поведение, умение показать себя доступным в соответствующей обстановке, какие чистые человеческие качества открывались в нем для нас, студентов.
Борис Викторович был на праздновании защиты моей кандидатской диссертации, оппонентами были Василий Алексеевич Десницкий и Георгий Пантелеймонович Макогоненко.
Я пригласила в день защиты всю кафедру. И… не отказались! Какой же для меня девчонки это был подарок. Были: заведующий кафедрой Игорь Петрович Еремин, Исаак Григорьевич Ямпольский, Борис Иванович Бурсов с женой (?) Клавдией Абрамовной, В.А Десницкий (Паша за ним ездил на машине), Б.В. Томашевский, Валентина Григорьевна Березина, позже пришел Г.П. Макогоненко, мой брат Павел с Ниной и подруга по аспирантуре Майя Белоусова и др. Веселое застолье состоялось в коммунальной квартире на Карповке.
Романтично, но трагично закончилась жизнь Бориса Викторовича Томашевского. Летом 1957 года он жил на своей даче в Гурзуфе. Утром всегда делал большие заплывы в Черном море. И… однажды не вернулся. Вертолет обнаружил его далеко в море, лежащим на спине. Он, наверное, умер, не утонув, потому что в легких был воздух.
Особенно теплые и от сердца идущие слова хочется написать о Николае Ивановиче Мордовченко. Он читал на нашем курсе Русскую литературу I половины XIX века. В его лекциях не было яркости, словесного блеска Григория Александровича Гуковского. Его лекции отличались строгой логикой доказательство, произносимых со страстной влюбленностью в то, о чем он говорил. Никакой коньюктуры. В его лекциях всегда слышалась правда и убежденность.
Я начала заниматься у него в так называемом просеминаре, где студенты выбирали то, что им нравилось. Тема моей работы: «1916 год в творчестве А.С. Грибоедова». Позже написала курсовую о «Путешествии в Арзрум» Пушкина. Дипломную работу также написала под руководством Мордовченко «Повести Белкина» Пушкина.
По рекомендации Николая Ивановича я была и в аспирантуре. Главное качество его как научного руководителя было в том, что Н.И. открывал нам, аспирантам то, над чем работал в этот момент сам. Он учил нас, а мы помогали ему. Так, двигаясь в изучении критики и журналистики от 40-х годов к 50-м, он мне посоветовал заниматься малоизученным периодом в русской культуре – временем «мрачного семилетия». Так родилась тема «Традиции Гоголя в критике 1848-1855 гг.».
Н.И. Мордовченко умер в возрасте 47 лет от рака. Его чистейшие человеческие и гражданские качества проявились и в позорно «знаменитую» кампанию по борьбе с космополитизмом 1948-1949 гг., Мордовченко был Зав. Кафедрой русской литературы.
Конец 1949 года. Ученые совет в главном здании в университете. Поносили и «разоблачали» академика В.М. Жирмундского, Б.М. Эйхенбаума и всеми любимого А. Гуковского, который был уже арестован и находился в тюрьме, где вскоре и умер от сердечного приступа. Николай Иванович Мордовченко, как зав кафедрой, вышел на трибуну бледный, и глубоко проникновенно сказал: «Григорий Александрович Гуковский был и есть крупный советский ученый,» Сказал и сошел с трибуны. Гуковский еще был жив и может быть эти слова до него дошли. Подробно об этом совете смотрите статью Б. Егорова и М. Качурина в «Звезде». 1986, №6.
Судьба еще раз всколыхнула воспоминания о Николае Ивановиче зимой 2008 г. Сын литературоведа А. Батюто (?), ныне покойного, Сергей Батюто готовил к публикации дневник отца, где много хороших, глубоких и правдивых слов о Н.И. Мордовченко. Нужно было узнать имя сына Мордовченко. Сделано было ____ усилий, чтобы найти его имя (я даже на Большеохтенское кладбище ездила – узнать инициалы сына). Но нашли другим способом через интернет. И каково же разочарование. Нашли внука Н.И., и он холодно назвал имя умершего, Дмитрий. И никакого интереса.
О Федоре Александровиче Абрамове. На филфаке его звали Федя Абрамов. В те сороковые, так было принято. Фронтовик, одет почти всегда в военный френчик. Цвет лица почти всегда серо-коричневый. Глаза с хитринкой, женат на Люсе Крутиковой, прошедшей фронтовые или оккупационные(?) дни.
Особенно близко я его не знала, но во время учебы в аспирантуре раза два встречалась в домашней обстановке. Был у меня на Карповке, подарил автореферат кандидатской диссертации.
Защитил кандидатскую по «Поднятой Целине» Шолохова. Начал делать научную карьеру, был заведующим кафедрой советской литературы. Потом все бросил и занялся творческой работой. О его творчестве писать не буду. Это особая темя. Я стараюсь передать лишь какие-то человеческие черты характера и особенности поведения.
Случай свел меня с Ф.А. Абрамовым на «обмывании» кандидатской диссертации Петра Васильевича Соболева, однополчанина моего брата Павлика. Дело происходило в нашей квартире, на Карповке 19. Федя был в числе приглашенных П. Соболевым гостей. Пока я готовила чайный стол, Федя сидел у окна и разговаривал с кем-то из ученых, кажется с А.Г. Дементьевым.
«Почему Лев Абрамович Плоткин «Такие» статьи писал,» говорил Абрамов, «я понимаю. Но почему он мне 500 рублей в долг не дал на празднование по поводу защиты моей кандидатской – не понимаю.» Кафедра подарила ему новые ботинки. Вот так!
Дальнейшая моя жизнь на филфаке прошла тихо и благополучно. Во время аспирантуры читала лекции на восточном и северных факультетах. Защитила диссертацию «Традиции Гоголя и литературная борьба в критике 1848-1855 гг.» в 1953 году. Затем девять лет работала в Публичной библиотеке, с 1962 года в «Высшей партийной школе» и семья моя все больше и больше было для меня самым главным и значимым.
В город Пушкин мы переехали летом 1961 года: мама, Павел, Андрюша, Митя и я. Сначала жили на Вокзальной улице, д. 31, с 1972 года живем на Конюшенной, д. 27/44.
С 1994 года работала в Ленинградском педагогическом институте (ныне Ленинградский университет им. А.С. Пушкина) на кафедре русской и зарубежной литературы. Ушла, когда исполнилось 80 лет, в 2006 году.
Публичная библиотека
Она для меня всегда была вторым Университетом. О значении Публичной библиотеке в русской культуре, её руководителях (от Оленина, Крылова, Стасова и других) написано много: научного, серьезного и документального. Я же хочу написать только о своем восприятии этого «Храма мысли, образования и науки» и о некоторых людях на этом же пути.
Библиотеку я начала посещать еще будучи студенткой первого курса в 1944 году. Тогда все еще работали там в пальто – было холодно. Работала и училась я там с удовольствием, со всей серьезностью, мне в то время свойственной. Уже одно то, что я в руках держала журналы более чем столетней давности, издания XVIII века порождало к поиску доказательности и точности в своей работе. Здесь приучила я себя к регулярности занятий, самостоятельности в работе, уважению к труду работников библиотеки, в основном людей очень образованных и не хваставшихся своими знаниями.
Моей первой штатной работой также стала Публичная библиотека, где я, защитив кандидатскую диссертацию, начала работать в 1953 г. библиографом в общем читальном зале, помогая студентам в поисках нужной литературы.
Мой дорогой брат, Павлик, попросил свою сокурсницу, в то время заместителя директора библиотеки, Ольгу Дмитриевну Голубеву, крупного книговеда и исследователя принять меня на работу.
Мне хочется рассказать, прежде всего, о людях, с которыми мне довелось работать в течение девяти лет, с 1953 по 1962.
Там я нашла одну и своих подруг, с которой у меня было наибольшее взаимопонимание – Наташу Горбачевскую и более молодую Ладу Серебрякову, дочь репрессированного в 1937 году историка Серебрякова.
Судьба и жизнь милой Наташи была трудной. Родом она с Украины, по национальности, наверное, тоже украинка. Родилась в Днепропетровске. В 16 её угнали в Германию, как рабочую силу. Года три она прожила в Бремене, работая где-то, прячась иногда под нары, чтобы её не признали за еврейку и не направили в концлагерь. Вернулась в Россию беременной, как она рассказывала, от какого-то военнопленного, итальянца. Родилась дочь – тоже Наташа. Федор Горбачевский, безмерно любя свою школьную подругу, женился на ней. Они прожили счастливую, наполненную радостями и переживаниями жизнь. К огромному сожалению, Наташа рано, в шестьдесят с небольшим лет умерла от рака.
Я в основном работала в отделе печатных библиографических работ (ОПБР), так он тогда назывался. Мы готовили библиографию по художественной литературе для массовых библиотек и научную библиографию «Русские советские писатели-прозаики». Я подготовила более 10 персонажей. Эта библиография содержала краткую библиографическую справку, полный перечень изданий (к тому времени), полный обязательный список первых публикаций, что особенно ценилось в издательствах, и критическую литературу о писателях.
С какими людьми я работала? Из старой русской интеллигенции занимавшихся книговедением и библиографией – М. Сокурова, М.В. Машкова (ученица П.Н. Беркова), Е.Н. Жилина. Все эти люди срослись с библиотекой, любили её и честно ей служили. Абсолютно честные, они многому учили меня, но близкими мне не были.
Особую стать представляла Вера Владимировна Гнучева. Фармацевт по образованию, влюбленная в литературу и понимающая её. Была знакома с Ахматовой. Навещала её в 50-ые годы и знала о взаимоотношениях Ахматовой с сыном, совсем не идеальных. Кое-то интересно документально. Например, свой первый томик стихов после постановления 1946 года Анна Андреевна назвала «садово-парковый», очевидно намекая на то, что все личное «острое» не допущено, Ахматовская ирония на содержание сборника.
Вера Владимировна делала библиографию по земледелию для массового читателя (надо же чем-то жить). Ко мне относилась с некоторой долей снобизма, но в целом хорошо. Недавно прочла печально-веселую книгу (серию очерков),Валерия Попова «Запомните нас такими». (Попов – один из андеграунда 60-х). И вот, из его очерков, как-бы случайно всплывает разговор о Вере Владимировне. Как пишет Попов «Вера Владимировна – репрессированная аристократка, внучка бывшего полицмейстера Петербурга Гнучева. В честь его назван на Невском мост - Полицейский (ныне Народный). Сын Никита, правнук барона Бьердерлинга, установивший памятник Прежевальскому в Александровском саду». Вера Владимировна это не рассказывала. Господи! Всего боялась и никому из нас не верила. Люди не должны пропасть. Кто-то должен их вспомнить, как писал Д. С. Лихачев.
Александр Сергеевич Мыльников – Зав. Отделом, добрый но трусоватый. Выбился в люди, став позже директором Этнографического музея. Работал в нашем отделе и бывший резидент в Австрии Грасский, отозванный из -за границы по болезни – острейший диабет, и отсидевший в ссылке до 1953 года. Освобожден в связи со смертью Сталина.
Одно из самых замечательных воспоминаний – встреча с Ираклием Луарсабовичем Андрониковым. Андроникова я не раз слушала и в Филармонии. В 1924 году, или чуть раньше, он работал в Публичной библиотеке, кажется в алфавитном каталоге. Его привел в наш отдел Эрик Найдич – тоже лермонтовед. Был жаркий июньский день, нас собралось в маленькой комнате человек восемь и Андроников, с которого пот лил ручьями, нам, восьмерым читал с полной отдачей часа полтора свои бессмертные, дышащие остроумием и блеском изложения рассказы. Выступал с полной отдачей, как для большой аудитории.
Во время работы над созданием библиографии о русских советских писателях были и интересные встречи.
Как-то мне в отдел прислали пожилую женщину, почти седую. Она интересовалась сотрудником, занимающимся библиографией Грина. Библиографию Александра Грина составляла я.. Мы встретились. Это была Нина Николаевна Г – вторая жена, теперь вдова писателя, которой посвящены «Алые паруса». Она пришла, чтобы узнать какие книги Грина выходят и что о нем пишут. Но главное… она искала помощи для открытия в Старом Крыму музея Грина в его доме. Я отвезла её в Пушкинский дом. Особой реальной помощи оттуда не было. Позже помог писатель Константин Паустовский. И в конце 50-х или 60-х Музей Грина был открыт.
В читальный зал литературы меня вызвала женщина, лет 35, небольшого роста, худенькая, очень скромно одетая, прихрамывала. Это была дочь писателя-фантаста Александра Беляева. Я готовила библиографию и о Беляеве. Её интересовали, какие издания её отца издавались до 1958 года. Ей важно было знать: действительно ли авторское право на гонорар за издание книг её отца. Авторское право тогда было действительно 15 лет. В 1957 году вышел двухтомник избранных произведений Беляева. Из более поздней информации я узнала, что этот гонорар был ею получен.
Готовя библиографию о Зощенко, я ходила в квартиру, где еще жила его вдова и сын, на канале Грибоедова, 9. Комната – спальня Михаила Зощенко. Белая односпальная кровать у окна, какие-то небольшие этажерки. Очень бедно. Никаких списков литературы, им составленных, не было и мне не дали.
Ольга Дмитриевна Форш, автор знаменитого романа о декабристах «Одеты камнем» и других произведений. Мне не найти было первые публикации ее двух рассказов «Черный лебедь», названия второго сейчас не помню. Это было срочное задание из издательства «Художестенная литература». Я позвонила к Ольше Дмитриевне, рассказала о готовящемся издании и попросила о встрече. Она жила с дочерью – геологом в доме на улице Куйбышева, за известным домом политкаторжан.
Пригласили в комнату. Там, на низком кресле, сидела полноватая, с усиками и копной седых волос, старушка.
Когда я объяснила цель своего прихода, она очень колоритно, несколько глуховатым голосом вспоминала…
«Я тогда жила в Париже. Это был 1925 год. Денег не было. Я написала рассказы «Черный лебедь» и "другой" и послала их в журнал «Огонек». Ищите там за 1925 и 1926 год…»
Это наиболее яркое из воспоминаний о работе в Публичной библиотеке, но много можно было еще вспомнить…
Главнейшее и важнейшее из моей жизни тех лет – рождение двух сыновей. Андрюша – в 1955 году и Митя в 1960.
Ушла из ГПБ в 1962 году на педагогическую работу в ЛВПШ.
В Ленинградской Высшей Партийной Школе проработала более тридцати лет. Это, пожалуй, самые счастливые, радостные и наполненные любимой, педагогической работой годы. Люди там были разные, но в целом это был коллектив единомышленников, не всегда и не во всем согласные с партийной и правительственной линией. Крупные ученые: В.В. Чубинский, Д.П. Прицкер
Честные и порядочные, абсолютно советские, - последний ректор Борис Григорьевич Андреев, зав. по хоз. Работе О. Пашаев. В те годы я прошла путь педагога и ознакомилась с практической журналистикой, будучи редактором газеты. Написала ряд статей и документальный очерк о Белинском «Жил труженик с открытою душой».
Чем дольше живу, тем ближе и дороже прошедшее. И, прежде всего, рождение моих детей, моих сыновей.
Андрюша, наш первенец, родился 30 апреля, 1995 г. в больнице им. Эрисмана. Пошла туда с мамой пораньше 28, но меня возвратили домой. Пришлось придти 29 и к вечеру перед праздником всем (медперсоналу) было некогда. Поэтому Андрюше «досталось» - он чуть не задохся от обвития пуповиной. Хорошо, что дежурная врач пришла и приняла экстренные меры. Два дня мне его не показывали, но потом – все хорошо.
Счастье появления первого ребенка, да еще сына для Павла было особенно замечательно, празднично и очень важно. Он стал каким-то более сговорчивым, мягким, внимательным. О росте, болезнях Андрея не пишу. Все у всех бывает. Но для меня после рождения ребенка мир изменился. Недаром говорят «Женщина без детей еще не женщина» и есть женщина, если она мать. Все радости, все трудности, всё пережитое детей – самое близкое к сердцу матери.
Дмитрий, Митя, как мы его сразу назвали и зовем, родился 18 сентября 1960 года в Военно-медицинской академии. Павлик, брат мой, помог туда устроиться. Вес Мити – 3900 гр.
Предшествующий день, 17 сентября интересен тем, как спокойно его провела. День рождения Паши был 14 сентября (по свидетельству его матери за неделю до рождества Богородицы, а не как в паспорте 14 декабря) и мы решили его немножко отметить 17. Были моя мама, Наташа Горбачевская и Федей и я. Вдруг… часа через два начались роды. Вызвали скорую и с направлением, уже приготовленным, меня повезли в Военно-медицинскую академию. Подвыпившие гости были очень веселы, даже смеялись, ожидая, когда я выйду попрощаться.
Роды прошли благополучно, и народившегося младенца врачи назвали Васей-богатырем. Родился Митя в 3 часа 18 сентября. Утро было солнечным. Золотой день осени, все блестело и сверкало.
Особую окраску в мое повествование хочется внести в воспоминания об автомобильных путешествиях, в основном по России. И первое знаменательное путешествие (еще до моей женитьбы) – поездка в 1950 году в пушкинские места, под Псковом. Гостиница в Пскове. Нам, как весьма скромно жившим людям, отдельный двухместный номер, казался верхом шика. Ездили втроем: Павлик, Нина и я. (с шофером)
Дата добавления: 2015-08-27; просмотров: 52 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |