Съемки фильма проходили в павильонах «Мосфильма» и на натуре в Подмосковье. Учитывая короткий метраж каждой из новелл (их было несколько), съемочных дней у Миронова было немного – всего 21. Съемки продлились всю вторую половину июля и начало августа. И 12-го числа Миронов прибыл на отдых в Пярну. Погода в те дни выдалась жаркая, поэтому целыми днями он купался и загорал на пляже. Кроме отца и супругов Плучеков, практически ни с кем не общался – не хотелось. И почти ежедневно вспоминал про Егорову, которой в одном из своих писем так и написал: «Мечтаю скорее сожрать тебя… дорогушечка сисясьтенькая!» Однако эта мечта сбудется не скоро – только через месяц.
Во время отдыха Плучек поделился с Мироновым идеей нового спектакля, приуроченного к надвигающейся дате – 100-летию В. И. Ленина. Это была «Первая Конная» Всеволода Вишневского. «Но это будет совсем не то, что сделали в Вахтанговском, – объяснял режиссер свою задумку. – У нас это будет эдакий солдатско-матросский мюзикл. И ты, Андрей, будешь играть в нем главную роль». «А что, идея неплохая, – поддержал задумку режиссера Миронов. – А кто сделает новую редакцию?» «Александр Штейн, – последовал ответ. – Он уже дал свое согласие».
Плучек не врал: Штейн действительно начал работу над такой пьесой, но длился этот процесс всего лишь несколько дней. Затем драматургу пришла в голову новая идея: а что если поставить не пьесу Вишневского, а пьесу о нем самом? Штейн немедленно встретился с Плучеком и изложил эту идею ему. «Это будет условная пьеса, свободная от конкретных реальностей, пьеса-фантазия, пьеса-размышление, пьеса-воспоминание. Если хотите – пьеса-стихотворение, – объяснял свою идею драматург. – В ней будет все: факты и вымыслы, легенда и документ. А главную роль должен играть Андрей Миронов». «Миронов? – удивился Плучек. – Но ведь он внешне абсолютно не похож на Вишневского». «И слава богу! Я же говорю, что это будет пьеса-фантазия». Плучек какое-то время был погружен в размышления, после чего сказал: «Отличная идея. Начинайте работу и приносите пьесу к нам».
Миронов вернулся в Москву 7 сентября. Когда он предстал перед своей возлюбленной, та поначалу его не узнала – Миронов отпустил пшеничного цвета усы. Однако усы ему шли, как и золотистый загар, заработанный им на прибалтийском побережье. Два первых дня после долгой разлуки молодые провели на мироновской даче на Пахре. Миронова и Менакер находились на очередных гастролях, поэтому помешать влюбленным никто не мог.
Сезон в Театре сатиры открылся 9 сентября спектаклем «Интервенция». 13-го Миронов играл в «Бане», 14-го – в «Клопе», 16-го – в «Интервенции», 20-го – в «Клопе», 21-го – в «Интервенции», 22-го – в «Женитьбе Фигаро», 24-го – в «Дон Жуане», 26-го и 29-го – в «Женитьбе Фигаро».
В этом же месяце Миронов закончил работу над ролью Сигаева в киноальманахе «Семейное счастье» (новелла «Мститель»), озвучив ее в тонателье «Мосфильма». Над этой ролью Миронов работал с большим энтузиазмом, поскольку до этого с чеховской прозой ни разу не сталкивался. К тому же ему очень хотелось, чтобы у публики не сложилось впечатление, будто его потолок в кино – исключительно герои-прохвосты уровня Димы Семицветова и Геши Козадоева. А то ведь в киношной среде именно такое мнение о нем и складывалось, свидетельством чему была целая череда однотипных сценариев «а-ля Козадоев», которые режиссеры различных киностудий направляли по его адресу.
И все же справедливости ради стоит заметить, что в киношной среде нашлись и другие люди. Так, известные сценаристы Авенир Зак и Исай Кузнецов («Утренние поезда», «Пропало лето»), посмотрев «Бриллиантовую руку», разглядели в Миронове идеального исполнителя для ролей романтического плана. И решили написать под него свой очередной сценарий, действие которого должно было происходить в годы Гражданской войны. Так на свет родился сценарий «Достояние республики», где Миронову предназначалась роль бывшего воспитателя в имении князя Тихвинского по фамилии Шиловский и по прозвищу Маркиз. Именно в те осенние дни 69-го сценарий был уже почти закончен и готовился к передаче на киностудию имени Горького, где его должен был принять к постановке режиссер Владимир Бычков (именно он экранизировал и предыдущий сценарий Зака и Кузнецова «Мой папа – капитан»).
Вообще это большая удача для любого крупного актера, чтобы его многогранный талант не был использован однобоко – например, исключительно только в комедиях. Ведь сколько примеров в отечественном искусстве, когда актеры, способные играть роли разного плана, нещадно эксплуатировались только в одном направлении. Были, правда, и исключения, но их было не так много. В качестве примера можно привести Юрия Никулина (записного комика режиссер Лев Кулиджанов пригласил в свою мелодраму «Когда деревья были большими»), Евгения Леонова (Владимир Фетин разглядел в нем Шибалка из шолоховской «Донской повести»), Анатолия Папанова (Александр Столпер доверил ему роль генерала Серпилина в «Живых и мертвых»). Андрея Миронова тоже можно смело включить в этот список.
В 69-м году смелые люди, решившиеся использовать актерский дар Миронова в ином, не комедийном направлении, нашлись и на телевидении. Они разрешили известному театральному режиссеру Леониду Хейфицу экранизировать для ТВ роман И. Тургенева «Рудин» и на главную роль пригласить Андрея Миронова. К слову, дебют Миронова на радио тоже выпал на 1969 год: он сыграл Себастиана Лутатини в «Соленой купели» по А. Новикову-Прибою.
Из перечисленных ролей самой заметной стал Рудин. Режиссер Леонид Хейфиц в этой работе опирался на актеров Театра Советской Армии, в котором работал. Отсюда самым естественным образом и вытекало то, что на главную роль он должен был взять кого-то из этой же труппы. А Хейфиц обратился к Миронову. Многих это просто шокировало. Ведь после успеха «Бриллиантовой руки» за Мироновым окончательно укрепилось мнение как о ярком, но все-таки комедийном актере, не способном играть другие роли. Даже весь его репертуар в Театре сатиры указывал на это. И вдруг Рудин – русский интеллигент с трагической судьбой. Но Хейфиц пошел на этот риск и оказался полностью прав. Знаменитая актриса ЦАТС Любовь Добржанская, мнением которой все очень дорожили и которая имела одну редкую черту характера – всегда говорила людям правду, какой бы нелицеприятной она ни была, увидев Миронова в роли Рудина, подошла как-то к Хейфицу и сказала: «Поблагодарите Андрея за последний эпизод. Я никогда не предполагала, что он может вообще так играть». Об этом последнем эпизоде телеспектакля вспоминает и сам режиссер. Вот его слова:
«В спектакле был последний эпизод, сыгранный Мироновым совсем на ином уровне, чем все остальное. Эпизод остался в памяти как пример редкостно глубокого, строгого и сосредоточенного существования актера. Его Рудин прошел значительный этап своей жизни. Я увидел, как из молодого, пылкого, романтичного, страстного и, может быть, по-своему поверхностного юноши он превратился в человека, трудно прожившего жизнь. В этом эпизоде Андрей играл судьбу человека, много скитавшегося по России, много повидавшего и о многом передумавшего. Человека, душа которого исстрадалась за судьбу народа и который был не только страдающим, но и обреченным.
Актер точно отобрал выразительные детали. Причем ни одно из тех привычных и так многими любимых средств использовано не было. Он был почти статичен. Только скупые, даже осторожные движения и взгляд, как бы устремленный в себя и выражающий все перенесенные страдания. Аскетизм его существования поразил меня тогда: оказывается, он мог быть и таким!
Небольшой русский провинциальный городок, захолустный край. В убогой гостинице встречаются после долгой разлуки бывшие друзья – Дмитрий Рудин и Михаил Лежнев, которого интересно играл Герман Юшко. Они сидят в бедном номере, между ними стол, покрытый несвежей, застиранной скатертью. Что делают здесь два этих интеллигента? Они сидят и тихо разговаривают. И мы чувствуем в Рудине – Миронове тревогу, боль, видим лихорадочный блеск глаз… Он играл предчувствие трагедии. И когда мы потом узнаем, что он погиб на баррикадах Французской революции, то и не удивляемся – так должно было случиться с героем Миронова. Актер сыграл трагическую судьбу русского интеллигента, погибшего на французских баррикадах, которая в свое время заинтересовала Тургенева, и сыграл ее так пронзительно, что тот эпизод до сих пор живет в моей памяти и моей душе…»
Но вернемся к событиям осени 69-го.
В октябре театральный репертуар Миронова сложился следующим образом: 3-го – «Интервенция», 6-го – «Женитьба Фигаро», 8-го – «Интервенция», 10-го – «Дон Жуан», 12-го – «Баня», 13-го – «Женитьба Фигаро», 14-го – «Интервенция», 15-го – «Женитьба Фигаро», 19-го – «Баня», 22-го – «Дон Жуан», 27-го – «Интервенция», 29-го – «Женитьба Фигаро», 31-го – «Клоп».
Между тем полным ходом двигалась к своему воплощению идея Плучека о постановке революционного мюзикла. Как мы помним, основой для этого должна была стать «Первая Конная» Всеволода Вишневского, новую редакцию которой писал драматург Александр Штейн, однако в процессе работы к Штейну внезапно пришла другая идея: написать пьесу о самом Вишневском, а главную роль доверить Андрею Миронову. Когда тот узнал об этом, то поначалу испугался: ведь внешне он совсем не был похож на Вишневского. Но после того, как Плучек объяснил ему, что это будет за спектакль, все сомнения улетучились. И Миронов отправился к Штейну, чтобы обговорить все нюансы предстоящей роли.
Вспоминает А. Штейн: «Андрей пришел ко мне домой. С прекрасной и подкупающей жадностью вынимал из меня все, что я знал о времени и его героях.
Завороженно вглядывался в старые фотографии, засыпал меня неожиданными вопросами, всматривался в заснятого войсковым фотографом бывшего мальчика из петербургской дворянской семьи, которого водили гулять в Летний сад, сбежавшего в 1914 году из дома на Западный фронт, ставшего лихим разведчиком, за храбрость награжденного двумя Георгиевскими медалями и Георгиевским крестом – высшими солдатскими наградами… И вот он уже матрос с «Вани-коммуниста», разбомбленного корабля Волжской флотилии, которой командовал мичман Федор Раскольников, а вот – пулеметчик Первой Конной, а вот писатель, друг и единомышленник Всеволода Мейерхольда.
Показываю Андрею записи, сделанные Вишневским в его дневниках, его, уже послевоенные, размышления. Пишет с горечью о том, как он, Вишневский, «переносил по инерции в литспоры прежние военные восприятия». Не забуду, с каким напряженным вниманием слушал Андрей приведенное мною его, Вишневского, чистосердечное признание: «Некоторых из моих оппонентов я ненавидел, как врагов на фронте, и нужно было несколько лет, чтобы привести себя в норму, чтобы остыть, чтобы отличить врагов настоящих от друзей». Признание, которому не откажешь в честности и в способности соизмерить свои заблуждения с истиной… Андрею казалось – и справедливо – очень, очень, очень важно передать двойственность и противоречивость характера Всеволода, дружившего с Сергеем Эйзенштейном, с Александром Таировым, ополчавшегося на так называемые «потолочные» пьесы Афиногенова, хотя, с другой стороны, активно поддерживавшего талант и произведения Юрия Олеши… Не понимал и не принимал Михаила Булгакова, что было одной из его серьезнейших и печальнейших ошибок…
Помнится, говорили мы с Андреем о пленительности образа Ларисы, навеянного знаменитой Ларисой Райснер, и я рассказывал ему о трагической судьбе ее мужа, Федора Раскольникова. Андрей прочитал книгу ее удивительной, прозрачной и мужественной прозы и удивился, узнав, что она умерла своей смертью уже в мирное время, после Гражданской войны… Ему были важны реальные подробности времени, тут он был дотошен до педантизма… В процессе работы над ролью он снова наведывался ко мне и к моим книжным полкам…»
Репетиции спектакля «У времени в плену» начались поздней осенью. Помимо Миронова в нем должны были участвовать: Анатолий Папанов (Сысоев), Нина Корниенко (Лариса Райснер), Татьяна Ицыкович (Ольга Берггольц) и др. Что касается возлюбленной Миронова Татьяны Егоровой, то ее Плучек своим вниманием обошел, доверив безголосую роль в массовке. Егорова, естественно, переживала, но виду не подавала. Отказав, причем не единожды, Плучеку, она тем самым сожгла за собой все мосты.
Миронов репетировал роль Вишневского самозабвенно. Несмотря на то что в душе он давно не питал никаких иллюзий относительно событий октября 17-го, диссидентом он не был и существующий режим если не уважал, то во всяком случае почитал. Этому режиму он был обязан многим: хотя бы той же славой, которая свалилась на него буквально в одночасье. И на роль Вишневского Миронов возлагал большие надежды: такие же, какие он лелеял пять лет назад, когда соглашался играть роль Фридриха Энгельса в фильме «Год как жизнь». Ведь ему-то хорошо было известно, что будь ты хоть с головы до ног обласкан рядовым зрителем, однако на ролях типа Графа, Фигаро или Жадова высоких званий не заработаешь.
Ноябрь в театре начался для Миронова с «Женитьбы Фигаро» – он играл в нем 1-го. 2-го это была «Интервенция», 4-го – опять «Женитьба Фигаро». Затем на целых три недели «Фигаро» из репертуара театра вылетел, поскольку спектакль покинул один из главных исполнителей – Валентин Гафт, игравший графа Альмавиву. Инициатором ЧП стал Валентин Плучек. Сразу после спектакля он собрал артистов в комнате отдыха и принялся разбирать их игру, что называется, по косточкам. Больше всего досталось почему-то Гафту. Плучек высказал ему кучу претензий, а в конце своей речи и вовсе скатился до банального оскорбления, заявив, что актер ведет себя на сцене, как обыкновенный урка. Может быть, в ином случае Гафт пропустил бы эту фразу мимо ушей, но только не теперь. Дело в том, что в последние несколько месяцев его отношения с главрежем вконец испортились и Гафт давно подумывал об уходе из этого театра. Благо идти было куда: тот же «Современник» давно предлагал ему работу. В итоге не успела оскорбительная фраза Плучека растаять под сводами кабинета, как Гафт поднялся со своего места и молча вышел. Спустя несколько минут на стол Плучеку легло заявление Гафта об уходе. И хотя Плучек понимал, что потеря такого актера чревата большими проблемами для труппы, он вынужден был это заявление подписать – поступить иначе не позволяла природная гордыня. После чего режиссер вызвал к себе Миронова и поставил его перед фактом: Гафт уволен – ищите нового графа Альмавиву. Поиски длились недолго. Новым графом суждено было стать актеру Александру Ширвиндту, которого Миронов хорошо знал до этого – они неоднократно пересекались в разных компаниях. До 1967 года Ширвиндт работал в Ленкоме, но когда оттуда выгнали режиссера Анатолия Эфроса, ушел вместе с ним в Театр на Малой Бронной. Однако там пути режиссера и актера разошлись. Эфрос поставил «Трех сестер» и собирался отдать роль Вершинина Ширвиндту. Но затем в планах режиссера что-то изменилось, и эта роль досталась другому исполнителю – Николаю Волкову. Ширвиндт за это обиделся на Эфроса и одной ногой был уже за порогом театра. Именно в этот момент на его горизонте и возник Миронов со своим Альмавивой.
Поскольку Ширвиндту предстояло в кратчайшие сроки разучить свою роль, он репетировал ее, что называется, не покладая рук. Миронов помогал ему всем чем мог и даже более того. Что вполне объяснимо: после запрета «Доходного места» именно «Фигаро» стал его визитной карточкой. И лишаться ее у него не было никакого резона. Но пока новая редакция «Фигаро» только готовилась, Миронов играл в других спектаклях. Так, в праздничный день 7 ноября это была «Баня» В. Маяковского. Далее шли: 9-го – «Интервенция», 14-го – «Дон Жуан» 17-го – «Интервенция», 18-го – «Дон Жуан», 23-го – «Баня», 25-го – «Интервенция». Вечером 26 ноября Миронов снова надел на себя костюм обаятельного плута Фигаро. А роль Алмавивы играл Ширвиндт, который к тому времени стал для Миронова не только коллегой по работе, но и близким товарищем. Как только это произошло, центр тусовочной жизни актеров «Сатиры» переместился в роскошные апартаменты Ширвиндта на Котельнической набережной (в сталинскую высотку семья Александра Анатольевича переселилась в 65-м). Теперь чуть ли не каждый выходной (в театре он выпадал на четверг) часть труппы собиралась у него и гуляла до утра, выпуская пар по полной программе. Иной раз пределов весьма вместительной квартиры актерам было мало, и тогда они совершали стремительные вояжи в другие районы города, а иногда и в другие города. Пальма первенства в этих междугородних вояжах, безусловно, принадлежала колыбели революции – городу Ленинграду, где у Миронова была масса родственников и друзей. Обычно эти поездки выглядели следующим образом. Сразу после вечернего спектакля тусовщики мчались на Ленинградский вокзал и садились в «Красную стрелу». Спустя несколько часов они были уже в Питере. Там они гуляли по городу и его пригородам (Царскому Селу, например), затем заваливались в гости к Кириллу Ласкари, который теперь жил не один, а с актрисой Ниной Ургант и ее сыном от первого брака Андреем. Там тусовщики закатывали пир горой и, вволю повеселившись, «вечерней лошадью» (все той же «Стрелой») возвращались обратно в столицу.
Между тем именно в ноябре Егорова внезапно обнаружила, что снова беременна от Миронова. Поначалу она испугалась, помятуя о своей прошлой беременности два года назад. Но затем взяла себя в руки и честно призналась во всем отцу будущего ребенка. Говоря ему об этом, она была готова на любую отрицательную реакцию, однако то, что она услышала и увидела, сразило ее наповал: Миронов внезапно запрыгал по комнате и стал кричать: «Ура, у меня будет ребенок!» Егорова поняла: ее возлюбленный наконец-то созрел для того, чтобы быть отцом. Но радость их длилась недолго. Как только эта новость разнеслась по театру, тут же нашлись доброхоты, которые донесли ее до ушей матери Миронова. Другая бы на ее месте только обрадовалась: ее сын станет отцом, а они с Менакером – бабушкой и дедушкой. Но Мария Владимировна не хотела такой судьбы ни себе, ни сыну. Егорова продолжала категорически ей не нравиться, поскольку не имела за душой ничего: ни состоятельных родителей, ни громкого имени и положения в обществе. Разве такую невестку она хотела видеть рядом со своим знаменитым сыном? Нет, нет и еще раз нет! Миронова немедленно вызвала Егорову к себе на Петровку, 22. Разговор был короткий: хозяйка потребовала, чтобы Егорова сделала аборт. А когда та заартачилась, Мария Владимировна мгновенно перешла на крик. Гостья попятилась из квартиры. Когда она спускалась по лестнице, до нее все еще доносились крики из мироновской квартиры: «Я вам устрою… Вы не получите ни копейки!..»
Насчет «устроить» Миронова не обманула. Кто-то рассказал ей, что, будучи этим летом в Гаграх, Егорова проводила время в компании с писателем Юлианом Семеновым, и Миронова мгновенно воспользовалась этой информацией. Вызвав к себе сына, она сообщила ему, что Егорова беременна… от Семенова. «Нет, это неправда!» – замахал руками Миронов. «Неправда? Да вся Москва уже об этом знает, кроме тебя идиота!» – засмеялась в ответ мать. И Миронов поверил. Тем более что какие-то слухи о гагринских событиях успели долететь и до него сразу, как только он вернулся в Москву из Пярну. Но он тогда не придал им значения. Но теперь ситуация выглядела совершенно иначе. Миронов помчался к Егоровой на Арбат. И тоже стал требовать, чтобы она сделала аборт. Татьяна послала его по тому же адресу, что и мать. А для себя решила окончательно – буду рожать, чего бы мне это ни стоило.
Оставшиеся дни до Нового года Миронов и Егорова если и общались, то нечасто. Миронов был целиком поглощен репетициями и спектаклями, а также новым увлечением, которое ему подыскала мама, – некой женщиной из Управления дипломатическим корпусом. По мнению Марии Владимировны, эта особа хоть и была внешне некрасива, зато по своему происхождению (ее родители были дипломатами) подходила Андрею. Однако сам он по-прежнему любил только одну женщину – Егорову. И, когда ему было худо на душе, прибегал именно к ней поплакаться в жилетку.
Декабрьский репертуар Миронова выглядел следующим образом: 1-го – «Дон Жуан», 3-го – «Баня», 5-го – «Интервенция», 9-го и 15-го – «Женитьба Фигаро», 16-го – «Интервенция», 20-го – «Клоп», 23-го – «Дон Жуан», 24-го – «Женитьба Фигаро», 26-го – «Интервенция».
Новый год Миронов и Егорова встретили отдельно друг от друга. Он встречал его на Пахре, на даче у Ореста Верейского. Были Гердты, Эльдар Рязанов с женой Зоей, Миронова с Менакером, Ширвиндты, Майя Рошаль с Некричем и еще несколько человек, в том числе и новая пассия Миронова из Управления дипкорпуса. Егорова встретила Новый год у себя дома на Арбате в полном одиночестве. Естественно, и настроение у обоих было соответствующим: Миронов всю ночь и утро веселился и хохмил, а Егорова даже не дождалась боя курантов, поскольку… заснула, читая стихи горячо любимой ею Марины Цветаевой.
Миронов объявился у Егоровой только 2 января. По ее же словам, она его не узнала – таким изменившимся показалось ей его лицо. Да и поведение его тоже было нелучшим: Миронов метался по квартире, что-то сумбурно говорил. Он умолял хозяйку простить его, опять обещал начать все сначала. А чтобы она поверила ему, пообещал устроить пир горой в день ее рождения. Слово свое Миронов сдержал: 8 января в его квартире в Волковом переулке действительно было весело. Из гостей там были: Марк Захаров, Александр Ширвиндт, Павел Пашков со своей супругой Лилей Шараповой и др. А на следующий день Миронов повел свою возлюбленную в Большой театр на балет «Собор Парижской Богоматери». Казалось, впереди молодых ждет безоблачное будущее. Увы…
Беда пришла два дня спустя. Егорова гуляла по Арбату, поскользнулась и больно ударилась спиной о ледяной асфальт. Больше в те дни она гулять не выходила, лежа пластом у себя дома. А Миронов пропадал в театре, репетируя «У времени в плену», а также играя репертуарные спектакли. Так, 16 января он вышел на сцену в костюме Фигаро. В этот же день Егоровой стало плохо, и она попросила соседку по коммуналке вызвать ей «Скорую». Врачи определили у нее предродовые осложнения и отвезли в роддом в Тушине. А врачи вынесли Егоровой страшный вердикт: ребенка спасти нельзя! «Почему?» – вырвалось у Егоровой. «Не надо было травиться!» – последовал убийственный ответ. Почему врачи решили, что Егорова травилась, так и осталось загадкой. Но в главном врачи не ошиблись: на следующий день Егорова действительно родила мертвого мальчика. Когда об этом сообщили Миронову (сразу после спектакля «Клоп»), он тоже впал в ступор. Ситуацию усугубило еще и то, что в эти же дни в больницу с тяжелейшим инсультом угодил и его отец Александр Менакер. Как Миронов выдержал все эти испытания, одному богу известно. А ведь ему еще приходилось выходить на сцену и веселить публику: 18 января это была «Баня», 19-го – «Дон Жуан», 23-го – «Интервенция», 24-го – «Дон Жуан», 26-го – «Фигаро», 28-го – «Клоп», 30-го – «Интервенция», 31-го – «Женитьба Фигаро».
Между тем в день выписки Егоровой случилась накладка. Врачи, подумав, что она уже уехала, сказали об этом Миронову, который приехал за ней чуть позже назначенного времени. И тот подумал, что потерял свою возлюбленную: зная ее импульсивный характер, он решил, что она специально уехала без него, чтобы… утопиться. К счастью, ситуация прояснилась спустя полчаса. Миронову хватило ума перезвонить в больницу, где ему сообщили, что Егорова никуда не уезжала и по-прежнему ждет его в приемной. Миронов тотчас примчался в больницу и забрал возлюбленную к себе в Волков переулок. Там Егорова пробыла чуть больше недели. А потом, воспользовавшись моментом, когда Миронов был в театре, позвонила своей соседке по арбатской коммуналке и попросила прислать ей такси. На нем она и вернулась к себе домой. Когда вскоре туда примчался Миронов, она заявила ему, что хочет побыть одна и разобраться в своих чувствах к нему. Как ни больно было это слышать Миронову, но он тоже стоял перед той же проблемой. Вот уже почти четыре года они были с Егоровой знакомы, но иначе чем мукой эти отношения назвать было сложно. Оба понимали, что дальше так продолжаться не может, но сделать решительный шаг в какую-либо сторону ни у него, ни у нее смелости не хватало. Именно тогда Миронов признался своей возлюбленной: «Ты знаешь, в чем мое несчастье. Когда я был ребенком, совсем маленьким, родители все время репетировали дома. Я подглядывал в щелочку из своей комнаты. Они постоянно репетировали, играли, и мне вся жизнь представилась игрой. У меня отсутствует граница между жизнью и театром. И вот я доигрался…»
В том же январе Миронова вызвали на «Мосфильм» к Леониду Гайдаю. Тот в те дни находился в стадии подготовки к съемкам фильма «12 стульев» и буквально сходил с ума от проблемы поиска актера на роль Остапа Бендера. Ему был необходим актер, который оказался бы полной антитезой Сергею Юрскому, сыгравшему великого комбинатора в фильме «Золотой теленок». В этих поисках Гайдай пересмотрел чуть ли не всех советских звезд мужского пола, кто по своему возрасту, внешним данным и таланту подходил на эту роль. Были просмотрены 22 кандидата, в том числе и Андрей Миронов (среди других актеров назову следующих: Алексей Баталов, Михаил Козаков, Анатолий Кузнецов, Олег Борисов, Спартак Мишулин, Александр Ширвиндт, Никита Михалков, Владимир Басов, Валентин Гафт, Евгений Евстигнеев, Фрунзе Мкртчян, Александр Лазарев и др.). Однако ни наш герой, ни остальные из вышеперечисленных актеров Гайдая не устроили. И все же судьба воздаст Миронову впоследствии: спустя шесть лет он сыграет-таки великого комбинатора в телефильме Марка Захарова. Но об этом речь пойдет впереди, а пока вернемся в начало 70-го.
Тем временем в Театре сатиры продолжаются репетиции спектакля «У времени в плену». Миронов играет неистово, пытаясь хотя бы таким образом отвлечься от целого вороха проблем, которые свалились на его плечи в последнее время: возлюбленная и отец больны, мать постоянно пилит, а тут еще «дипломатша» замучила звонками с просьбами о встрече. Поэтому единственным способом отвлечься для Миронова была работа. А ее у него было, что называется, по горло. Его февральский репертуар выглядел следующим образом: 3-го – «Клоп», 4-го – «Женитьба Фигаро», 15-го – «Интервенция», 17-го – «Клоп», 18-го – «Дон Жуан», 21-го – «Женитьба Фигаро», 22-го – «Баня», 23-го и 25-го – «Интервенция», 27-го – «Женитьба Фигаро», 28-го – «Баня».
февраля на киностудии имени Горького был утвержден литературный сценарий «Достояние республики» Авенира Зака и Исая Кузнецова. Как мы помним, одна из главных ролей в этом сценарии писалась специально под Миронова – роль воспитателя в имении князя Тихвинского по фамилии Шиловский и по прозвищу Маркиз. Первое появление этого героя на страницах сценария описывалось следующим образом:
«В одном из петроградских дворов, похожих на темные глубокие колодцы с выложенным булыжником дном, невдалеке от Кузнечного рынка, высокий молодой человек в черной широкополой шляпе, в ярко-оранжевой блузе и высоких охотничьих сапогах с отворотами голосом ярмарочного зазывалы обращался к выглядывавшим из окон обитателям дома:
– Граждане Советской России! Революция освободила вас от царя, помещиков и капиталистов! Я освобожу вас от рабства вещей. Зачем свободному человеку предметы роскоши?
Могучий голос человека в широкополой шляпе разбудил мальчишку, бывшего юного послушника Острогорского монастыря Иннокентия, а теперь обыкновенного петроградского беспризорника по имени Кешка, а по прозвищу Монах. Не было на Кешке ни скуфейки, ни рясы, и он ничем не отличался от двух своих приятелей, укрывавшихся здесь, на чердаке, от холода и патрулей под рваным, в клочках ваты, грязным одеялом.
Услышав голос старьевщика, Кешка выбрался из-под одеяла, перелез через сломанное кресло с торчащими пружинами и, забравшись на ломберный столик, выглянул из чердачного окна…»
Что было дальше, надеюсь, читатель хорошо помнит по фильму: Кешку внезапно схватит дворник Ахмет, заподозрив его в краже чердачного белья, а Маркиз мальчишку спасет, виртуозно сбив с головы дворника фуражку выстрелом из дуэльного пистолета. Так происходило знакомство Маркиза и Кешки.
Когда Миронов прочитал этот сценарий, он по достоинству оценил материал, который предоставлял ему прекрасную возможность создать на экране по-настоящему обаятельного и романтичного героя. Из тех, что так нравятся зрителям и коих ему в своей творческой карьере играть еще не доводилось. Единственное, чего этому герою не хватало, по мнению Миронова, так это песен. Но эта проблема не казалась Миронову непреодолимой – достаточно было поговорить с режиссером фильма и композитором (последним был Евгений Крылатов).
По иронии судьбы в эти же дни специально на Миронова писалась еще одна роль – диаметрально противоположная роли Маркиза и идентичная гайдаевской. Речь идет о фильме Александра Серого под названием «Рецидивисты» (позднее он трансформируется в суперхит «Джентльмены удачи»). Правда, в начале 70-го, когда к Миронову поступило предложение принять участие в картине, фильм был далек от своего окончательного варианта. Судите сами. В качестве главного героя в нем выступал майор милиции Леонов, в голову которого приходила весьма оригинальная идея: используя свое сходство с вором по прозвищу Доцент, он намеревался под видом его сесть в тюрьму и попробовать перевоспитать самых трудных уголовников. По сценарию, «трудных» было четверо: фальшивомонетчик Миллиметр (на эту роль предполагалось пригласить Ролана Быкова), профессиональный альфонс и многоженец (Юрий Никулин), автомобильный жулик Пижон (Андрей Миронов) и вор Косой (Савелий Крамаров). Вместе с ними Леонов – Доцент совершал побег из тюрьмы (в цистерне с раствором) и начинал процесс «перековки». К примеру, Пижона он собирался перековать с помощью любви к слабому полу: тот был влюблен в девушку-экскурсовода. В это же время настоящий Доцент, прознав про эксперимент своего близнеца, притворялся приличным человеком и даже сутки жил в квартире майора Леонова, выдавая себя за него перед его женой и дочерью. Короче, в сценарии было множество веселых сцен. Однако затем от линии «майор милиции – воспитатель» пришлось отказаться. Дело в том, что когда авторы сценария Георгий Данелия и Виктория Токарева пришли за консультацией в Главное управление исправительно-трудовых учреждений (ГУИТУ) к будущему консультанту фильма подполковнику И. Голобородько, тот сказал: «Если можно всяких жуликов воспитать добротой, то зачем, спрашивается, карательные органы? Нет-нет, даже и не думайте!» В итоге вместо майора милиции на свет появится воспитатель детского сада Трошкин. Сами собой отпадут Миллиметр, Пижон и Альфонс, а с ними и актеры, которых предполагалось пригласить. Кто в итоге появился вместо них, читатель, надеюсь, хорошо знает.
Дата добавления: 2015-08-28; просмотров: 35 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |