белого человека, грудь у него была разрезана сверху донизу. Отовсюду торчали
внутренности. Я не сразу узнал сына Макса Бёма. Кифер мне сказал: "Тут на него
горилла напала. Надо, чтобы ты сделал вскрытие". Я весь затрясся. Кифер на меня
заорал. Он сказал: "Давай делай вскрытие, черт бы тебя побрал! И помни: во всем
виновата горилла". Я принялся за работу в операционном блоке.
- И что?
- Через час Кифер вернулся. Я умирал со страху. Он вошел и спросил: "Ты
закончил?" Я ему сказал, что Филиппа Бёма убила вовсе не горилла. Он велел мне
заткнуться и достал кучу французских денег: новенькие хрустящие купюры по
пятьсот франков. Потом начал пихать их в разверстое туловище трупа. Господи, я
никогда не забуду, как деньги плавали среди кишок. Чех сказал: "Я не прошу, чтобы
ты плел какие-то небылицы. - Он все продолжал совать купюры в живот покойника.
- Тебе нужно только все подтвердить про эту чертову гориллу". Он напихал в
раскрытую рану целых два миллиона. Я вытащил их и прополоскал в воде. А потом
составил отчет, который от меня требовали.
Кровь клокотала у меня в жилах. Мдиае все смотрел на меня, не отводя своих
мерзких глаз. Я опять ткнул "Глок" ему в лицо и просипел:
- Расскажи о трупе.
- Раны... Они были очень ровные. И вовсе не походили на следы когтей, как я
тогда написал. Это были разрезы, сделанные хирургическим инструментом.
Совершенно точно. Но главное, исчезло сердце. Когда я заглянул в грудную полость, я
тут же обнаружил, что артерии и вены отсечены. И сделано это профессионально. Я
понял, что сердце белого юноши украдено.
- Продолжай, - дрожащим голосом приказал я.
- Я соединил края разреза и закончил работу. "Нападение гориллы". Дело
закрыто.
- Почему ты не выдумал другую причину смерти, попроще? Например, приступ
малярии.
- Невозможно. В Банги был еще доктор Карл, он обязательно осмотрел бы тело.
- А где теперь доктор Карл?
- Умер. Два года назад, от тифа.
- Чем закончилась история с Филиппом Бёмом?
- Не знаю.
- Как ты считаешь, кто мог сделать эту убийственную операцию?
- Даже не представляю. По крайней мере, это точно был хирург-профессионал.
- Ты потом виделся с Максом Бёмом?
- Нет, никогда.
- Тебе не доводилось слышать о лечебнице в лесу, сразу за границей с Конго?
- Нет. - Мдиае выплюнул кровь и вытер губы изнанкой рукава. - Мы никогда
туда не ходим. Там пантеры, гориллы, духи. Это владения ночи.
Я разжал руки. Мдиае завалился на бок. Сбежалось множество мужчин и женщин.
Они сгрудились у окон забегаловки. Войти никто не осмеливался. Габриэль, стоя в
толпе, тихонько причитал:
- Надо отвезти его в больницу, Луи. К доктору.
Мдиае поднялся на локте.
- К какому еще доктору? - усмехнулся он. - Я и есть доктор.
Я посмотрел на него: меня переполняло презрение. Изо рта у Мдиае вытекла
длинная струйка крови. Я повернулся к его соплеменникам, созерцавшим эту
мрачную картину:
- Помогите же ему, ради всего святого!
И тут Мдиае снова заговорил:
- А как же быть с соляркой?
- С какой еще соляркой?
- Нужно же покупать солярку - для больницы, чтобы было электричество.
Я швырнул ему в лицо пачку центральноафриканских франков, повернулся и
ушел.
Уже несколько часов мы ехали по разбитой дороге, покрытой густой грязью. День
клонился к закату. Тончайшая пыль сеялась, словно мелкий дождь, и оседала на
ветровом стекле. Габриэль отважился задать вопрос:
- Откуда тебе известно о том деле, с белым юношей?
- Это старая история, Габриэль. Давай не будем говорить об этом. Что бы ты там
ни думал, я приехал сюда, чтобы сделать репортаж о пигмеях. Это моя единственная
цель.
Перед нами возникла широкая дорога с рядами хижин по бокам: поселок алмазной
компании. Вдалеке справа виднелись длинные строения лесопильного завода.
Габриэль притормозил. Нам наперерез сплошным потоком шли мужчины и женщины,
с головы до ног покрытые красной пылью: когда они касались кузова автомобиля,
слышался тихий шелест. Меня совершенно утомили и яркие цвета, и яркие ощущения.
В конце деревни я увидел бетонные постройки. Габриэль пояснил: "Раньше тут
была лечебница сестры Паскаль. Ты можешь сегодня здесь переночевать, а завтра
утром пойти в лес".
В небольших домиках, напоминавших блокгаузы, стояли походные кровати,
отделанные пластиком и покрытые свисающими до пола москитными сетками, -
вполне приличное место для ночевки. Дальше красная тропинка уходила в глубь
джунглей и в конце концов упиралась в сплошную стену деревьев. Видно было только
начало дороги, терявшейся в бесконечном лесу.
Габриэль с несколькими помощниками выгрузил снаряжение. А я тем временем
изучал карту, подаренную Бонафе. Напрасный труд. Туда, куда я хотел попасть, не
вела ни одна дорога, ни одна тропинка. Поселок алмазной компании был последним
обозначенным населенным пунктом, а за ним на пятьсот, а то и более километров на
юг простиралась лесная чащоба. Поселок у лесопилки словно балансировал на самом
краешке зеленой пропасти.
Внезапно я поднял глаза. Вокруг нас стояли странные люди, ростом не более
полутора метров. Они были одеты в жалкие лохмотья, в грязные футболки, рваные
рубашки. Их светлая кожа отливала карамелью, а лица сияли ласковыми улыбками.
Габриэль угостил их сигаретами. Они радостно засмеялись. "Большой черный"
объяснил мне: "Хозяин, это люди из племени ака, пигмеи. Они живут недалеко
отсюда, в деревне Зумья, в шалашах".
К нам подошли несколько женщин. У них были голые груди, круглые животы, а
талию опоясывали повязки из листьев или ткани. Они несли за спиной своих детишек
и хохотали еще громче, чем мужчины. В свою очередь, они охотно взяли сигареты и с
удовольствием закурили. У всех женщин были очень короткие волосы,
подстриженные удивительно изысканно. У одной на затылке красовался рисунок в
форме зубьев пилы. У другой вдоль висков шли две бороздки, а брови были выщипаны
в виде пунктирных линий. На их коже я рассмотрел отметины - шрамы причудливых
очертаний: дуги, сложные рисунки или простые фигуры. Одна деталь привела меня в
ужас: у всех пигмеев зубы были обточены и заострены на конце.
Габриэль представил мне своего двоюродного брата по имени Бекес: ему
предстояло проводить меня до Зоко. Это был высокий, тонкий как тростинка парень в
спортивном костюме фирмы "Адидас" и темных очках, которые он, судя по всему,
никогда не снимал. Он казался невозмутимо спокойным. Одарив меня широкой
улыбкой, он назначил мне встречу на следующее утро, в семь часов, - и больше не
изрек ни слова.
Габриэль пошел за мной. Он сообщил мне, что хочет поужинать "в кругу семьи", в
поселке алмазной компании. Я попросил его вернуться за мной сюда же, в лечебницу,
ровно через неделю. Он кивнул, подмигнул мне и пожелал удачи. Когда я услышал
шум отъезжающего "Пежо", внутри у меня все похолодело.
Вскоре совсем стемнело. Какая-то женщина приготовила ужин. Я поглотил свою
порцию маниоки - сероватой клейкой массы, отдававшей экскрементами, и решил
отправиться спать в лечебницу. Было еще рано, когда я залез в свой спальный мешок.
Вытаращив глаза, я ждал, когда придет сон. Пройдет всего несколько часов, и я узнаю,
что такое джунгли. "Великий лес". Признаться, в тот вечер впервые за все время моих
приключений я почувствовал страх. Такой же навязчивый, как глухие скрипучие
голоса незнакомых мне лесных тварей, приветствовавших меня из чащи.
На следующее утро Бекес появился ровно в семь. Мы вместе выпили чаю. Его
запас французских слов был невелик, он постоянно делал паузы и задумчиво
произносил: "Ну, хорошо..." А вот джунгли юга страны он знал превосходно. Он
сказал, что дорога, расчищенная бульдозерами лесопильного завода, уходит в лес
всего примерно на километр. Дальше нам предстояло идти по узеньким тропкам.
Следуя определенным маршрутом, мы сможем добраться до Зоко за три дня. Я
согласно кивал, не имея ни малейшего представления о том, каким непростым будет
этот марафон.
Собралась вся команда. Бекес нанял пятерых пигмеев нести провизию и
снаряжение. Эти оборванные маленькие человечки курили и улыбались и, казалось,
были готовы идти с нами хоть на край света. Кроме того, Бекес взял с нами повариху
Тину, умопомрачительно красивую девушку из племени мбака. Она шла в обвивавшем
ее стан бубу, покачивая бедрами и неся на голове огромный котелок: она сложила в
него кухонные принадлежности и свои пожитки. Тина смеялась не переставая.
Видимо, экспедиция приводила ее в восторг.
Я угостил своих спутников сигаретами и в общих чертах рассказал о предстоящем
путешествии. Бекес переводил мою речь на санго. Я говорил только о Зоко и ни
единым словом не упомянул о своих дальнейших планах. Я решил в одиночку
добраться от деревни пигмеев до прииска Отто Кифера, расположенного в нескольких
километрах к юго-востоку. Я не один раз повторил, что наша экспедиция продлится не
более недели, и посмотрел на латеритовую дорогу. Красная ленточка уходила в
бесконечность, терялась в чудовищном переплетении деревьев и лиан. Итак, наша
команда тронулась в путь.
Джунгли показались мне настоящим царством мертвых, где бок о бок
существовали неистребимая жажда жизни и ее полная противоположность.
Источенные червями пни, рухнувшие деревья, запахи разложения представлялись мне
последними всплесками бьющей через край жизни. Мы находились в джунглях, и это
значило, что вокруг нас постоянно что-то умирало, витали запахи тоски, а мхи и
болота окутывала печаль. Порой невесть откуда пробивалось солнце. От его брызг
буйная масса листьев и лиан мигом пробуждалась и старалась подставить под
солнечные лучи свое тело, жаждущее света. И тогда лес превращался в диковинный
питомник, где все росло так неудержимо, так торопливо, что мне казалось, будто я это
слышу.
Тем не менее атмосфера джунглей не тяготила меня. Лес представлялся мне
огромным, волнующимся, безбрежным морем. Какая-то непостижимая свобода
правила всеми этими высокими стволами, оплетенными лианами, всеми этими
висящими в воздухе растениями и мириадами листьев, всем этим гигантским
кружевным миром, порой чем-то похожим на наши европейские леса. Несмотря на
оглушительный гомон и множество деревьев, лес казался широким открытым
пространством. Обманчивое впечатление. Здесь каждый миллиметр почвы был кем-
нибудь заселен. Здесь повсюду копошились и сталкивались друг с другом
всевозможные живые существа.
По словам Бекеса, каждое животное занимало здесь свою нишу. Прогалина,
образовавшаяся при падении дерева, служила пристанищем для диких свиней. В
непролазном подлеске, заплетенном лианами, жили антилопы. А на полянах, над
которыми смыкался лесной свод, вили гнезда и целыми днями пели птицы: им был не
страшен дождь.
Иногда, слыша скрежет или свист, выделявшийся из общего хора, я спрашивал:
"Бекес, кто это кричит?" Он какое-то время раздумывал, потом отвечал:
- Это муравей.
- Муравей?
- У него крылья и клюв, и он может ходить по воде. - И пожимал плечами. -
Да, это муравей.
У Бекеса были особые представления об экваториальном лесе. Как и все мбака, он
считал, что джунгли населены духами, мощными и невидимыми силами,
таинственным образом связанными с животными. Впрочем, африканцы и о самих
животных говорили не так, как европейцы. По их мнению, звери - существа, по
меньшей мере равные людям, их надо бояться и уважать, потому что они якобы
способны испытывать неведомые нам ощущения и обладают властью над иными
мирами. Так, например, о Горилле Бекес говорил почти шепотом, "чтобы ее не
обидеть", а о Пантере рассказывал, что она может прийти вечером и одним взглядом
разбить стекло лампы.
В первый же день пошли проливные дожди. Небеса без передышки извергали
потоки воды, ставшей неотъемлемой частью нашего похода, такой же, как деревья,
крики птиц и наши собственные тревоги. Ливни не приносили прохлады, они только
мешали нам: земля проваливалась под ногами, образуя глубокие рытвины. Но мы шли
и шли вперед, словно были неподвластны ярости небес.
Среди этого потопа нам встретились охотники мбака. Они несли на спине узкие
корзины, туго набитые добычей: газелями цвета охры, обезьянами в позе спящих
младенцев, серебристыми муравьедами в шуршащей чешуе. Мы и мбака, улыбаясь,
угостили друг друга сигаретами, но на лицах охотников я заметил тревогу. Они
направлялись на север и хотели добраться до края леса прежде, чем наступит ночь.
Одни только пигмеи ака не боялись темноты и посмеивались над духами. Но ведь
наша команда шла на юг - а это само по себе уже считалось кощунством.
Каждый вечер мы искали для ночевки место, укрытое от дождя. В шесть часов
мгновенно темнело и загорались светлячки, без устали кружившие среди деревьев.
Немного позже мы ели, усевшись прямо на земле поближе к костру, чавкая и шумно
глотая, как голодные звери.
Я почти все время молчал, размышляя о тайной цели своего путешествия. Потом
уходил в палатку и лежал там, спрятавшись от дождя и слушая, как капли стучат по
брезенту. В такие моменты я мысленно разговаривал с тишиной и думал о том, что
мои приключения принимают драматический оборот. Я вспоминал об аистах, о
странах, через которые я промчался, как метеор, о волне насилия, бушевавшей прямо у
моих ног. У меня было такое ощущение, что я плыву вверх по течению кровавой реки
и скоро найду ее исток. Эта река брала свое начало там, где Макс Бём украл сердце
сына, где они втроем - Бём, Кифер и ван Доттен - заключили дьявольский контракт
на поставку алмазов с помощью аистов. Я вспоминал и о Саре. Без сожаления, без
грусти. В других обстоятельствах мы, наверное, попытались бы вместе построить
нашу дальнейшую жизнь.
Честно признаться, я подумывал и о Тине, нашей поварихе. Когда мы шли, я не
мог не заглядываться на нее время от времени. У нее был царственный профиль,
высокая шея, короткий подбородок, широкая нижняя челюсть и полные, чувственные,
нежные губы. Верхнюю часть лица освещали искрящиеся глаза, чуть притененные
выпуклым лбом. Среди коротко остриженных волос торчали косички, напоминающие
рожки антилопы бонго. Несколько раз она ловила на себе мой взгляд. Она смеялась, ее
губы раскрывались, как дивный экзотический цветок, и она тихонько говорила:
- Не бойся, Луи.
- А я и не боюсь, - отвечал я сурово и тут же сосредоточивался на том, чтобы не
упасть на неровной тропинке.
На третий день пути еще не было заметно никаких признаков приближения к
поселению пигмеев. О том, что где-то над головой есть небо, мы уже почти забыли,
мышцы от усталости туго натянулись, словно провода мины-ловушки. Более чем
когда-либо я чувствовал, что проваливаюсь в глубокий колодец, на дне которого, в
недрах земли, бурлит растительная жизнь - и нет никакой надежды вернуться
обратно.
Между тем 18 сентября нам на пути попалось горящее дерево. Пылающий уголек в
зеленом океане. С самого начала похода это стало первым признаком человеческого
жилья. Здешние обитатели предпочли сами поджечь гигантское дерево, не дожидаясь,
когда оно рухнет под тяжестью дождевых струй. Остервенело хлестал ливень, а Бекес
повернулся ко мне и произнес с улыбкой: "Вот мы и пришли".
Селение Зоко раскинулось в центре широкой, совершенно круглой поляны.
Большую площадь, где не росло ни травинки, окружали шалаши из листьев и
глиняные домики. Удивительное дело: земля, стены домов, даже кроны деревьев были
окрашены не в цвета леса - зеленый и красный, а в темно-охристый, словно кто-то
соскреб джунгли и докопался до земной коры. Поселок Зоко представлял собой
гладкую выемку посреди замысловатого растительного орнамента.
Здесь царило оживление. Из леса возвращались женщины с тяжелыми заплечными
корзинами, полными плодов, семян и клубней. Мужчины входили в селение по
другим тропинкам, неся за спиной обезьян, газелей и длинные сети. Тяжелый
синеватый дым стелился вокруг хижин, и его завитки долетали до самого центра
деревни. Было пасмурно, но дождь перестал, и мы увидели, как целые семьи
собираются у входа в хижины и поддерживают огонь в чадящих жаровнях.
"Пигмейское изобретение, - объяснил мне Бекес. - Это чтобы отпугивать
насекомых". Потом пигмеи запели. Они издавали пронзительные трели,
напоминающие тирольские йодли, и так искусно выводили голосом замысловатые
мелодии, словно играли на тончайших струнах. Звуки этих песен встретили нас у
горящего дерева - задолго до того, как мы вошли в селение. Таким способом ака
общались между собой на расстоянии или просто выражали радость.
Нам навстречу вышел "большой черный". Это был Альфонс, учитель, "владелец"
поселения Зоко. Он настоял на том, чтобы еще до наступления темноты мы
разместились на соседней поляне, размером поменьше, где был устроен навес длиной
около десяти метров. Там уже расположилась его семья. Я разбил палатку рядом с
навесом, в то время как мои спутники мастерили себе тюфяки из пальмовых листьев.
Впервые за эти дни мы оказались на сухой земле.
Альфонс все разглагольствовал, говорил о "своем владении", указывая по очереди
на каждое строение деревни пигмеев.
- А где живет сестра Паскаль?
Альфонс поднял брови.
- Вы хотите сказать, где лечебница? Она на другом конце селения, за деревьями.
Я не советую вам идти туда сегодня вечером. Сестра Паскаль не в духе.
- Не в духе?
Альфонс повернулся, собираясь уходить, и повторил:
- Совсем не в духе.
Носильщики разожгли огонь. Я подошел к ним и присел на крохотный табурет в
форме чаши. Костер трещал, от него шел запах мокрой травы. Растения, пленники
огня, горели неохотно. В считанные минуты на землю спустилась ночь, и нас
окружили влажные тропики, порывы прохладного ветра, крики птиц. Я услышал
внутри себя то ли зов, то ли вздох, словно сердце на секунду упало в пустоту. Я
поднял глаза и понял, откуда пришло это незнакомое ощущение. Над нами
раскинулось чистое небо, усыпанное звездами. А ведь я уже четыре дня не видел
небесного свода.
И тут забили барабань!.
Я невольно улыбнулся. Это было так нереально - и в то же время так естественно.
Нам посчастливилось услышать, как в глубине джунглей бьется сердце мира. Бекес
неохотно поднялся и проворчал: "Ну вот, тут неподалеку сегодня праздник. Луи,
придется туда пойти". За его спиной Тина тихонько посмеивалась и пожимала
плечами. Не прошло и минуты, как мы очутились у края просторной площадки.
В полумраке бегали и суетились детишки ака. Девочки, пристроившись у хижин,
прилаживали к талии юбочки из перистых листьев пальмы рафии. Несколько
мальчишек где-то раздобыли дротики и начали было пританцовывать, но
остановились и дружно расхохотались. Женщины выходили из лесу в пышных
набедренных повязках из веток и листьев. Мужчины весело поглядывали на эту суету,
покуривая сигареты, которыми угостил их Бекес. А барабан все гудел, поддерживая
всеобщее возбуждение.
Прибежал Альфонс с переносной лампой в руке. "Хотите посмотреть танцы
пигмеев, хозяин? - прошептал он мне на ухо. - Пойдемте". Он устроился на
небольшой скамейке около хижин, потом поставил лампу на середину площадки. Мне
стали отчетливо видны силуэты маленьких призраков. Их необычный хоровод, яркий,
окрашенный бликами огня, разрывал ночную тьму.
Ака исполняли танец, разбившись на два полукруга: с одной стороны мужчины, с
другой - женщины. Пигмеи пели протяжно и монотонно: "Ариа мама, ариа мама..."
Хриплые, суровые голоса сливались воедино, иногда сквозь их гул прорывался
тоненький детский вскрик. "Ариа мама, ариа мама..." В свете лампы я увидел, как
сначала мимо меня прошел полукруг женщин. Круглые животы. Гибкие ноги. Пучки
листьев. Следом за ними из темноты возникли мужчины. Свет керосиновой лампы
придал их карамельным телам сначала красноватый, затем рыжевато-золотистый и,
наконец, пепельный оттенок. Набедренные повязки колыхались не в такт, листья
рафии, дрожа, обвивались вокруг ног танцоров. "Ариа мама, ариа мама..."
Грохот все усиливался. Человек, игравший на барабане, сидел, согнувшись и
застыв в одной позе, с сигаретой в зубах. Он бил и бил, напрягая все свои мускулы и
вытянув шею, как коршун. Я невольно вздрогнул. Его абсолютно белые глаза
сверкнули в ночи. Альфонс рассмеялся: "Он слепой. Он всего-навсего слепой - и
лучший из музыкантов". Вскоре пришли другие и присоединились к слепому. Ритм
усложнился, в нем появились повторы, синкопы, и барабанный бой превратился в
песнь земли, головокружительную и захватывающую. Раздались новые голоса, они
звучали громко, соединяясь и переплетаясь с монотонным "Ариа мама, ариа мама...".
Это было волшебство, свечение звуков под звездным небом.
Перед лампой вновь прошли женщины. Они выстроились цепочкой - каждая
держалась за талию предыдущей - и шли по кругу, точно следуя ритму музыки. Их
тела отзывались на звук барабана так же, как эхо вторит голосу. Они дрожали, словно
сами теперь стали только отзвуком барабанного боя. Им на смену вновь пришли
мужчины. Они передвигались на корточках, опираясь руками о землю и покачиваясь
взад-вперед, как коромысло, - словно мигом превратились в зверей, духов, эльфов.
- А что у них за праздник? - спросил я громко, стараясь перекричать грохот
барабанов.
Альфонс искоса взглянул на меня. Его лицо почти сливалось с темнотой.
- Праздник? Вы хотите сказать, траур? Семья с юга потеряла младшую дочь.
Сегодня они вместе со своими братьями из Зоко исполняют танец. Таков обычай.
- Отчего она умерла?
Альфонс скорбно покачал головой и завопил мне в ухо:
- Это просто ужас, хозяин! Ужас, да и только!
На Гомун напала Горилла.
Мои глаза застлала красная пелена.
- Что тебе известно об этом несчастном случае?
- Ничего. Ее нашел Бома, старейшина деревни. В тот вечер Гомун не вернулась.
Пигмеи отправились на поиски. Они боялись, что лес будет мстить.
- Мстить?
- Гомун не соблюдала обычаи. Она отказывалась выходить замуж. Она хотела
продолжать учиться в Зоко, у сестры Паскаль. Духи не любят, когда над ними
насмехаются. Потому-то Горилла на нее и напала. Все знают: лес отомстил за себя.
- Сколько лет было Гомун?
- Думаю, пятнадцать.
- Где именно она жила?
- В селении к юго-востоку отсюда, возле прииска Кифера.
Грохот натянутых на барабан шкур отдавался в каждой извилине моего мозга.
Слепой пришел в полное неистовство, пронзая тьму невидящим взором молочно-
белых глаз. Я прокричал:
- Это все, что ты можешь мне сказать? Больше ты ничего не знаешь?
На лице Альфонса появилась досадливая гримаса. Сверкнули белые зубы, на
секунду приоткрылся розовый рот. Он отмахнулся, недовольный моей
настойчивостью:
- Оставь это, хозяин. Это нехорошая история. Совсем нехорошая.
Учитель сделал вид, что собирается уходить. Я остановил его, удержав за руку. У
меня по лицу тек обильный пот.
- Подумай хорошенько. Альфонс.
Негр пришел в негодование.
- Чего ты хочешь, хозяин? Чтобы Горилла вернулась? Она оторвала у Гомун руки
и ноги. Она смела все на своем пути. Деревья, лианы, даже землю. Ты хочешь, чтобы
Горилла тебя услышала? И пришла и стерла нас в порошок?
Вконец рассерженный мбака вскочил, схватил лампу и унес ее.
Пигмеи все исполняли свой танец, теперь они изображали гигантскую гусеницу.
Барабан слепого бил все быстрее. Мое сердце словно мчалось галопом. В голове
пронеслись даты и имена жертв серийных убийств. Август 1977 года: Филипп Бём.
Апрель 1991 года: Райко Николич. Сентябрь 1991 года: Гомун. Я был абсолютно
уверен: сердце девушки тоже украдено. Внезапно в моем сознании возникла одна
деталь. Альфонс сказал: "Она смела все на своем пути. Деревья, лианы, даже землю".
Три недели назад тот цыган, что нашел тело Райко, говорил так: "Похоже, накануне
там была жуткая буря. Потому что в том конце леса деревья все на земле валялись, а
ветки словно кто нарочно в щепки изрубил".
И как я раньше не догадался? Похитители сердец пользовались вертолетом.
В пять утра рассвело. Лес наполнился приглушенными голосами. Я не спал всю
ночь. Ака закончили обряд около двух часов. Я остался в темноте и тишине под
пальмовым навесом и стал смотреть, как остывающие угли разгоняют сумрак
последними розовыми отсветами. Я больше не чувствовал страха. Только давящую
усталость и странное спокойствие, словно был в полной безопасности. Как если бы я
подобрался к туловищу спрута настолько близко, что стал недосягаем для его
щупальцев.
Припустил ранний утренний дождик. Сначала послышался легкий перестук,
потом ленивая барабанная дробь, вскоре ставшая частой и ровной. Я поднялся и
направился в сторону Зоко.
Перед хижинами уже горел огонь. Я заметил нескольких женщин, приводивших в
порядок длинные сети, вероятно, для дневной охоты. Я пересек площадь и вскоре
увидел за домиками большое бетонное сооружение с белым крестом наверху. Возле
него были разбиты сад и огород. Я подошел к открытой двери. "Большой черный",
враждебно взглянув на меня, преградил мне путь. "Сестра Паскаль уже проснулась?"
- спросил я. Прежде чем негр успел ответить, изнутри дома донесся голос: "Входите,
не бойтесь". Это был голос властной женщины, не терпящей возражений. Я послушно
вошел.
Сестра Паскаль не носила монашеского покрывала. Она просто была одета в
одинаковые черные пуловер и юбку. Ее короткие седые волосы непокорно
топорщились. Ее лицо, несмотря на множество морщинок, не имело возраста, как
камни или реки. Холодные светлые глаза сверкали, напоминая кусочки стали среди
размокшей глины лет. У сестры Паскаль были широкие плечи и крупные руки. Мне
хватило одного взгляда, чтобы понять, что этой женщине не страшны ни опасности
леса, ни прилипчивые тропические хвори, ни охотники-варвары.
- Что вам угодно? - спросила она, даже не взглянув на меня.
Она сидела и неторопливо намазывала маслом тартинки, наклонившись над
большой чашкой кофе.
В помещении почти не было мебели. Только в глубине у стены виднелись мойка и
холодильник. С деревянного распятия страдальческим взглядом смотрел Иисус.
- Меня зовут Луи Антиош, - сообщил я. - Я француз. Я проехал тысячи
километров, чтобы получить ответы на некоторые вопросы. Думаю, вы сможете мне
помочь.
Сестра Паскаль продолжала мазать маслом тартинки. Это были ломтики мягкого
влажного хлеба далеко не первой свежести. Я заметил, какие они ослепительно белые:
здесь, в джунглях, это казалось невероятной роскошью. Монахиня поймала мой
взгляд.
- Извините. Я совсем забыла о своих обязанностях. Прошу вас, садитесь.
Разделите со мной завтрак.
Я взял стул и сел. Она бросила на меня взгляд, не выражавший ничего, кроме
полного равнодушия.
- Так о чем идет речь?
- Я хочу знать, как погибла маленькая Гомун.
Мои слова ее не удивили. Она спросила, подняв горячий кофейник:
- Вам кофе? Или вы предпочитаете чай?
- Чай, пожалуйста.
Она жестом подозвала слугу, стоявшего в дальнем углу, и что-то сказала ему на
санго. Через минуту я уже вдыхал терпкий аромат "дарджилинга" сомнительного
происхождения. Сестра Паскаль снова заговорила:
- Итак, вы интересуетесь пигмеями ака.
- Нет, - ответил я, дуя на чай. - Я интересуюсь насильственными смертями.
- Почему?
- Потому что таким же образом были убиты еще несколько человек, в этом лесу и
Дата добавления: 2015-08-28; просмотров: 30 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |