Сообщить новость Эрику и Ирен тоже было непросто: беременность означала, что работать она какое-то время не сможет. Эрик воспринял известие как злонамеренный выпад, направленный лично против него и против его сына, которого невесть почему считал идеальным отцом для детей Элизабет, даром что сын был женат, и женат вполне счастливо.
Ирен тоже выказала непонятное Элизабет недовольство. Ирен была одной из ближайших ее подруг и всегда стояла на стороне Элизабет. Но на этот раз сногсшибательная новость не произвела на Ирен ожидаемого впечатления. Она не поздравила подругу, а вместо этого разразилась какой-то сбивчивой речью о семье и браке. Впрочем, через пару недель Ирен зашла в кабинет подруги, чтобы извиниться.
— Сама не понимаю, с чего я так расстроилась, когда ты рассказала о маленьком. Наверное, чудовище с зелеными глазами [22]попутало. Я очень рада за тебя, милая. Вот, это я для него связала.
Ирен протянула Элизабет бумажный пакет с парой шерстяных носочков.
Элизабет обняла ее.
— Спасибо. Прости, я вела себя бестактно. Так что это моя вина. Спасибо, Ирен.
Когда ее спрашивали, кто отец ребенка, Элизабет отмалчивалась. Поначалу все обижались. «Знаешь, шила в мешке не утаишь, — сказала одна из ее подруг, которая о Роберте ничего не знала. — Нельзя же растить ребенка без отца». Элизабет пожала плечами и ответила, что как-нибудь справится. Те, кто знал о Роберте, сразу высказывали предположение, что без него тут не обошлось. Им Элизабет говорила: «Не скажу. Это тайна». Впрочем, первоначальное раздражение друзей быстро сошло на нет. Им своих забот хватало, и если Элизабет угодно вести себя так неразумно, это ее право. Поэтому, как она и предполагала, ей удалось сохранить секрет: людское безразличие неизменно пересиливает докучливое любопытство, или, выражаясь помягче, тебя охотно предоставляют собственной судьбе.
Встреча с матерью была назначена на субботний вечер. Утром Элизабет дочитала написанный паучьим почерком Боба перевод последней из записных книжек деда. Она содержала массу подробностей, в том числе длинный рассказ об их с Джеком Файрбрейсом заточении в подземной могиле и о разговорах, которые они там вели.
Особенно поразило Элизабет то место, в переложении Боба достаточно туманное, где речь шла о детях, о том, заведет ли каждый из них детей после войны. Разговор заканчивался словами: «Я сказал, что рожу его детей». Отрывок, в котором Джек говорил о своей любви к сыну — звали Джоном — напротив, отличался ясностью и конкретностью.
Прочитав записные книжки, а с ними еще две-три книги о войне, Элизабет получила более или менее отчетливое представление о тогдашних событиях. Под конец в записях деда появлялась Жанна — Grand’mère,как привыкла называть ее Элизабет, хотя о чувствах Стивена к ней там ничего не говорилось. Чаще всего в переводе Боба к ней прилагался эпитет «добрая» — довольно прохладное слово; временами появлялся и другой — «мягкая». Назвать это языком страсти было нельзя.
Элизабет подсчитала кое-что на бумажке. Grand’mèreродилась в 1878-м. Мама… сколько лет ее матери, она в точности не знала. Между шестьюдесятью пятью и семьюдесятью. Я родилась в 1940-м. Что-то в подсчетах не сходилось, хотя, возможно, она просто плохо считала. Ну, в конце концов, не так это и важно.
К предстоявшему вечеру Элизабет приоделась и старательно накрасилась. Прибрала в квартире, налила себе, в ожидании матери, выпить. Постояла перед огнем, расставляя по местам предметы на каминной полке: пару свечей, приглашение на какое-то давнее торжество, почтовую открытку, ременную пряжку, которую она отчистила и отполировала до жаркого блеска, — та засияла как новенькая. Gott mit uns.
Не успела Франсуаза войти, как Элизабет открыла маленькую бутылку шампанского.
— Что празднуем? — спросила Франсуаза, улыбаясь и поднимая бокал.
— Все сразу. Весну. Тебя. Меня.
Сообщить матери новость оказалось труднее, чем она ожидала.
Ресторан Элизабет выбрала по рекомендации одного из друзей Роберта. Это небольшое скудно освещенное заведение, расположенное на Бромптон-роуд, специализировалось на кухне Северной Франции. Возле столов стояли обитые багряным плюшем скамьи, по стенам висели буроватые, словно задымленные, картины, изображавшие рыбацкие порты Нормандии. Элизабет в первый момент испытала разочарование. Она ожидала, что здесь будет светлее и вообще оживленнее. Для сообщения своей грандиозной новости ей хотелось оказаться в более веселой атмосфере.
Они изучили меню — официант стоял рядом со столиком, постукивая карандашом по блокноту. Франсуаза выбрала артишоки и палтус по-дьеппски. Элизабет — грибы и говяжье филе. Она заказала дорогое вино, жерве-шамбертен, не зная, впрочем, белое оно или красное. В ожидании заказа обе пили джин с тоником. Элизабет изнемогала от желания закурить.
— Совсем бросила? — спросила Франсуаза, заметившая нервные движения ее рук.
— Совсем. Ни единой, — улыбнулась Элизабет.
— И из-за этого так поправилась?
— Правда?.. Ну, наверное.
Официант принес первые заказанные ими блюда.
— Для вас, мадам? Артишоки? А для вас грибы? Кто из вас, леди, желает попробовать вино?
Когда официант удалился и они принялись за еду, Элизабет неловко сообщила:
— Я действительно поправилась, но не потому, что бросила курить. А потому, что жду ребенка. — Она внутренне сжалась, ожидая ответа матери.
Франсуаза взяла ее за руку:
— Умница. Какая радость!
Элизабет, прослезившись, сказала:
— А я думала, ты рассердишься. Ну, знаешь — из-за того, что я не замужем.
— Я просто рада за тебя, если хочешь знать.
— О да. Да. Именно это я и хотела узнать. — Элизабет улыбнулась. — По-моему, ты не очень удивилась.
— Нет, не очень. Я заметила, что ты немного раздалась. И перестала курить. Ты сказала, что дала зарок в новогоднюю ночь, но ты их и раньше давала, только безрезультатно.
Элизабет рассмеялась.
— Хорошо. Ты не собираешься спросить, кто отец?
— А я должна? Это так важно?
— По-моему, нет. Он этому рад — ну, более или менее. Собирается помогать нам деньгами, хоть я его и не просила. Думаю, все будет в порядке. Он очень хороший человек.
— Ну и прекрасно. Больше я ни о чем спрашивать не стану.
Спокойствие, с которым Франсуаза приняла новость, удивило Элизабет — пусть даже мать обо всем догадалась и успела приготовиться к сегодняшнему разговору.
— И ты не против того, что твоего внука родит незамужняя женщина?
— Как я могу быть против? — ответила Франсуаза. — Мои мать с отцом тоже не были женаты.
— Grand’mère? — поразилась Элизабет.
— Нет. Grand’mèreне настоящая моя мать. — Франсуаза смотрела на дочь с нежностью. — Я все собиралась рассказать тебе, но как-то случая не представлялось. Твой дед женился на Жанне, Grand’mère,в девятнадцатом, после войны. А мне тогда было уже семь лет. И пять, когда они познакомились!
— Я же видела— что-то не сходится! Прочитала его записные книжки и попробовала кое-что подсчитать. А потом решила, что не в ладах с математикой.
— В них упоминается женщина по имени Изабель?
— Да, пару раз. Я полагала, это его давняя подружка.
— Это моя мать. Младшая сестра Crand’mère.
Элизабет смотрела на Франсуазу широко раскрытыми глазами.
— Значит, Crand’mèreне была моей настоящей бабушкой?
— Во плоти — нет. Во всех остальных отношениях — да. Она вырастила меня и любила как собственное дитя. Перед войной твой дед недолгое время жил в доме одной семьи. У него случился роман с Изабель, они вместе сбежали. А потом она, поняв, что беременна, оставила его и со временем вернулась к мужу. Годы спустя, во время войны, твой дед встретил в Амьене Grand’mère.Она отвела его к Изабель, но та взяла с сестры обещание не говорить ему о ребенке.
— А ребенком была ты?
— Верно. Глупая какая-то увертка. Не знаю. Изабель хотела пощадить его чувства. Обо мне он узнал только перед самой женитьбой на Жанне. Меня прислали к ней из Германии, я жила там после смерти матери. Она умерла от гриппа.
— От гриппа? Это же невозможно.
Франсуаза покачала головой:
— Да нет. Была эпидемия. Сразу после окончания войны она убила в Европе миллионы людей. Изабель всегда говорила, — если с ней что-то случится, меня вырастит Жанна. Они условились об этом, когда Изабель уезжала в Германию с мужчиной, которого полюбила. С немцем по имени Макс.
— А он не захотел, чтоб ты жила с ним, так?
— Нет, не думаю. Он очень болел после войны. И умер, лишь ненадолго пережив Изабель. Ну и, в конце-то концов, я же не была его дочерью.
— И ты выросла как дочь Стивена и Жанны?
— Именно. Grand’mèreбыла чудом. Она стала для меня второй матерью. Семья у нас была очень счастливая.
Официант принес вторые блюда.
— Тебя ведь это не расстроило? — помолчав с минуту, спросила Франсуаза. — Для тебя это важно? Надеюсь, что нет, потому что для меня не важно. Если люди любят друг друга, как любили мы все, подробности не имеют значения. Любовь важнее, чем плоть и кровь, чем то, кто кого родил.
Элизабет на мгновение задумалась, потом сказала:
— По-моему, ты совершенно права. Мне понадобится немного времени, чтобы все переварить, но я совсем не расстроилась. Расскажи о своем отце. Был он счастлив?
Франсуаза приподняла брови, вздохнула.
— Ну, там все было… сложно. После войны он два года молчал.
— Как, не говорил ни слова?
— Ни слова. Не знаю, наверное, ему все-таки пришлось сказать «Да», когда они женились. Какие-то слова он ради сохранения собственной жизни должен был произносить. Но в то время я ни разу не слышала, чтобы он говорил. Да и Grand’mèreрассказывала мне о двухлетнем молчании. Она уверяла, что помнит, как он заговорил снова. Дело было утром, мы завтракали. А он вдруг встал из-за стола, улыбнулся и сказал: «Сегодня вечером мы идем в Лондоне в театр. Выезжаем после полудня, поездом». Она ушам своим не поверила. Мне было тогда десять лет.
— Вы жили в Англии?
— Да, верно, в Англии. В Норфолке.
— После с ним все было хорошо?
— Ну… ему стало получше. Он разговаривал, был со мной очень добр. Даже баловал меня. Но со здоровьем у него было неладно.
— О войне он что-нибудь рассказывал?
— Никогда. Ни слова. С того дня, по словам Grand’mère,все выглядело так, точно ее просто не было.
— Когда он умер?
— Перед тем, как я вышла за твоего отца. В сорок восемь лет. Как многие люди его поколения, он так по-настоящему и не оправился.
Элизабет кивнула.
— Всего за пару лет до моего рождения.
— Да, — печально подтвердила Франсуаза. — Жаль, что он не увидел тебя. Мне так хотелось, чтобы это произошло. Он стал бы… счастливее.
Элизабет опустила взгляд на тарелку.
— A Grand’mère? Как она это пережила?
— Она была чудесной женщиной. И очень любила его. Выхаживала, точно мать ребенка. Она и есть героиня всей нашей истории. Ты ведь помнишь ее, правда?
— Да, — солгала Элизабет. — Конечно, помню.
— Прости, — сказала Франсуаза, поднося к лицу салфетку. С минуту она не могла произнести ни слова. — Я вовсе не собиралась плакать на людях. Мне не хочется испортить твой счастливый день, Элизабет. Он и для нее значил бы очень много.
— Все хорошо, — ответила Элизабет. — Хорошо. Теперь все хорошо.
За летние месяцы Элизабет несколько раз посетила имевшуюся при ближайшей к ней больнице консультацию для беременных. Возраст ее вызывал некоторую озабоченность — она пару раз слышала, как врачи и сестры называли ее «пожилой первородящей». Однако в настоящую тревогу эта озабоченность так и не перешла, поскольку больше ни с одним врачом она там дела не имела.
— Благодарю вас, миссис Бембридж, — сказал Элизабет доктор, осматривавший ее на восьмом месяце. — Уверен, как себя вести, вы уже знаете назубок.
— Прошу прощения?
— Ну, вас же рвет то и дело.
После чего выяснилось, что у него в руках чужая история беременности. Интересно, подумала Элизабет, кого они тут осматривали под моим именем? Ей сообщили, что на предполагаемый день родов для нее забронирована койка, и попросили до той поры воздержаться от воздушных перелетов.
— Запомните, — сказала медицинская сестра. — Как правило, роды — дело долгое. Не звоните в больницу, пока схватки не станут регулярными и болезненными. Если вы приедете слишком рано, нам придется просто отправить вас домой.
Ирен сообщила ей о курсах, которые посещала дочь одной из ее подруг. Элизабет записалась на них и поехала в Килберн, на квартиру, где бойкая дама рассказывала дюжине будущих матерей о том, как протекают роды и какие обезболивающие при них используются. Элизабет поставила в уме галочку: нужно будет как можно раньше попросить об эпидуральной анестезии.
Ребенок вертелся и лягался у нее в животе. На коже появлялись то выпуклости, то вмятины — это он потягивался и поворачивался. Болела спина, и под конец лета Элизабет начала тосковать по холодным дням зимы, к наступлению которой все закончится и она снова сможет спокойно дышать.
Временами она сидела голой на краю кровати, — распахнув окна в надежде уловить хоть слабый ветерок. Сидела и держала ребенка на ладонях, подсунутых под раздувшийся живот, на котором обозначилась в последнее время тонкая буроватая линия, уходившая в промежность. Кожа на тазовых костях натянулась, покрылась подобием белых шрамиков, но в остальном ничего страшного с ее животом не случилось, в магазинных кабинках для переодевания ей доводилось мельком видеть животы, изуродованные и похуже. Большинство вопросов, которые задавали посетительницы курсов, сводилось к тому, что они называли восстановлением прежней фигуры, и к возобновлению постельных отношений с мужьями. Элизабет же обнаружила, что ни то ни другое ее не волнует.
Ею владело жадное любопытство ко всему, связанному с ребенком. Конечно, она испытывала к нему материнские чувства, стремление оградить его от любой беды, но этому сопутствовало и уважение, временами почти благоговейное. Ребенок был отдельным существом со своим характером и своей судьбой; он выбрал Элизабет, чтобы созреть в ней, позволить ей произвести его на свет, но трудно было представить себе, что он не существовал — в каком-то смысле — еще до нее самой. Элизабет все не верилось, что они с Робертом из ничего создали самостоятельную человеческую жизнь.
Роберт, потратив несколько дней на изощренные обманы, запутывание следов и хитроумные игры с автоответчиком, исхитрился последнюю перед родами неделю провести рядом с ней. Он собирался остаться с Элизабет и после родов — пока она не оправится и не сможет перебраться к матери. Жена Роберта была уверена, что он отправился в Германию на какую-то конференцию.
Присутствовать при родах Роберт не хотел, а хотел просто быть под рукой на случай, если он вдруг понадобится. И потому арендовал в Дорсете коттедж на берегу моря, где она могла спокойно провести последние оставшиеся до родов дни, а он — присмотреть за нею. В Лондон они собирались вернуться за три дня до определенной врачами даты родов.
И все же пока они ехали в машине Элизабет по гэмпширским просторам, на душе у него было неспокойно.
— Что, если начнется раньше? — спросил он. — Что я должен буду делать?
— Ничего, — ответила Элизабет, неуклюже поворачиваясь на пассажирском сиденье, чтобы взглянуть на него. — Просто держать младенца в тепле. В любом случае первые роды обычно тянутся часов двенадцать, и даже при твоей скорости вождения мы успеем добраться до больницы в Пуле или Борнмуте. К тому же первенцы, как правило, преждевременно не рождаются. Так что не волнуйся.
— А ты стала изрядным знатоком этих дел, верно? — сказал Роберт, немного прибавив скорость в ответ на замечание Элизабет о его манере вождения.
— Прочла несколько книг. Больше мне летом заняться было нечем.
Коттедж стоял на склоне холма, у дороги, глядя фасадом на буколический сельский пейзаж, хотя от ближайшего города его отделяли всего минут пятнадцать езды. Передняя дверь открывалась прямо в гостиную с большим каменным очагом и обтянутой потертым ситцем мебелью. В старомодной кухне стояли засаленная плита, подключенная к баллону с газом, и буфеты со сдвижными стеклянными дверцами. Задняя дверь выходила в порядочных размеров сад, в дальнем конце которого возвышался большой каштан.
Элизабет все это страшно понравилось.
— Видишь ту яблоньку? — сказала она. — Под ней я поставлю себе кресло.
— Я его сам поставлю, — пообещал Роберт. — И хорошо бы мне поехать купить продуктов, пока магазины не позакрывались. Хочешь со мной?
— Нет. Я составила список. Я тебе доверяю.
— А вдруг у тебя начнется?
Элизабет улыбнулась.
— Не беспокойся. До срока еще восемь дней. Поставь туда, если можно, кресло, и все будет отлично.
Едва машина скрылась из глаз, как Элизабет почувствовала короткие, резкие схватки. Они смахивали на судороги в ногах, которые иногда случались у нее по ночам, только эти происходили в матке или где-то рядом.
Элизабет несколько раз глубоко вдохнула и выдохнула. Страха она не испытывала. Ее предупредили, что иногда за пару недель до родов у женщин случаются ложные схватки, названные в честь врача, который первым их описал. Брэкстон, что-то там такое. Тем не менее стоило бы поискать телефонный справочник и выписать из него номер ближайшей больницы, вреда от этого не будет.
Зайдя в гостиную, она нашла все, что ей требовалось. К двери был прикноплен листок бумаги со списком, озаглавленным «Полезные телефоны». Список содержал номера и больницы, и местного доктора, жившего всего в пяти милях от коттеджа.
Облегченно вздохнув, Элизабет возвратилась в сад и уселась под яблоней. Еще один резкий спазм заставил ее ахнуть и положить ладонь на живот. Впрочем, боль скоро стихла. Уплыла, оставив в душе ощущение покоя и странного могущества. Новая жизнь билась в ней. Она, Элизабет, собственными силами породит дитя, которое продолжит странную историю ее семьи. И она подумала о бабушке, об Изабель, погадала, где и как та рожала. Была ли она в это время одна, напуганная своим позором, или кто-то — возможно, Жанна, — сидел рядом с нею? Мысль об одинокой, мучающейся болями Изабель растревожила Элизабет. Нет, сказала она себе. Изабель все обдумала заранее. Жанна наверняка находилась при ней.
Час спустя вернулся с покупками Роберт, принес ей под дерево выпить. Он сидел у ее ног, а она ерошила пальцами его густые, спутанные волосы.
Душная августовская жара уже миновала, стоял теплый сентябрьский вечер.
— Еще несколько дней, — сказала Элизабет, — и все станет совсем другим. Даже представить себе не могу.
Роберт сжал ее ладонь.
— Ты справишься. Я помогу тебе.
Он приготовил ужин, выполняя указания, которые выкрикивала ему из гостиной Элизабет. Когда они сели за стол, уже стемнело и стало достаточно прохладно для того, чтобы разжечь камин. Комнату наполнили поднимавшийся из-под решетки дым и запах горящего дерева. Открыв входную дверь, они загнали дым в каминную трубу, однако сквозняк почти ничего не оставил от тепла.
Элизабет пошла за кардиганом и, поднимаясь по узкой лестнице, ощутила новую схватку. Роберту она ничего говорить не стала. Он наверняка захочет отвезти ее в больницу, а там врачи либо продержат ее несколько дней, либо, что более вероятно, отправят назад. В коттедже ей нравилось, да и дни, которые можно провести наедине с Робертом, тоже дорогого стоили.
Ночь прошла плохо. Элизабет никак не могла найти удобную позу, позволявшую спокойно заснуть. Кровать в коттедже была глубокая, мягкая, с тяжелым стеганым одеялом. И Элизабет обрадовалась, когда наступил рассвет, сопровождавшийся громкой разноголосицей птиц. А потом заснула.
Утром Роберт принес чай и постоял, глядя в спящее лицо Элизабет. Самая прекрасная из всех женщин, думал он, убирая с ее щеки прядь волос. Испытания, ждавшие Элизабет, вызывали в нем жалость. Неизменная самоуверенность не позволяла ей понять, как это будет больно и трудно. Роберт оставил чай у кровати и тихо спустился вниз.
Он прошелся по саду до каштана, вернулся в дом. Утро было солнечное, где-то в недалеком поле тарахтел трактор. Роберт оставался спокойным, но понимал, что в его жизни наступил тот период, когда контроль над ней от него ускользает, — она словно катилась теперь сама собой по рельсам, получив начальный толчок. Его ждет серьезное испытание.
Вечером у Элизабет начались новые схватки. Выйдя из кухни в гостиную, Роберт увидел, как она согнулась вдвое.
— Это ничего, — сказала она. — Брэкстон, не помню как дальше.
— Ты уверена? Уж больно ты бледная.
— Все хорошо, — ответила она сквозь стиснутые зубы.
Легли они в полночь, Роберт сразу заснул. А около трех его разбудил звук прерывавшегося от боли дыхания Элизабет.
Она сидела на краю кровати. В лившемся сквозь щель между шторами лунном свете Роберт с трудом различил ее лицо.
— Началось, да? — спросил он.
— Не уверена, — ответила Элизабет. — Схватки болезненные, но насчет регулярности ничего сказать не могу. У тебя есть часы? Засеки время между ними.
Роберт включил свет и уставился на циферблат часов с ползущей по нему секундной стрелкой. Элизабет ахнула снова. Прошло шесть минут.
— Ну как? — спросил он.
— Не знаю. Может, это оно. Может быть.
В голосе ее слышалось смятение. Роберту оставалось только гадать, в какой миг боль и страх сметут все ее знания и инстинкты и ему придется принимать решения самому.
— Не делай пока ничего, — попросила Элизабет. — Я не хочу в больницу.
— Глупо, Элизабет. Если ты…
— Ничего не делай!
Она предупреждала его, что может вдруг разозлиться. Многие женщины, рожая, выкрикивают такие словечки, каких они, по идее, и услышать-то нигде не могли.
Прошел час, схватки усилились и участились. Элизабет расхаживала по дому, Роберт ее не останавливал, понимая: она пытается принять позу, в которой легче будет сражаться с болью, и не хочет, чтобы он при этом присутствовал. Шаги Элизабет доносились до него то из одной, то из другой комнаты.
Наконец он услышал, как она зовет его, и побежал на голос. Элизабет сидела на полу гостиной, откинув голову на софу.
— Мне страшно, — всхлипнула она. — Я не хочу этого. Страшно. И так больно.
— Хорошо. Пойду позвоню врачу. И в «скорую».
— Нет. Не надо.
— Прости, но я позвоню.
— Только не в «скорую».
— Ладно.
По номеру врача ответил мужской голос.
— Это вам моя жена нужна. К сожалению, она на вызове. Как вернется, я ей сразу скажу.
— Спасибо, — Роберт положил трубку и выругался.
— Он выходит! Я чувствую головку. О господи, он выходит. Помоги мне, Роберт, помоги!
Роберт глубоко вздохнул. Паника, владевшая им, вдруг привела к тому, что голова его стала совершенно ясной. Это дитя — всего только плоть и кровь, и их главное назначение — выжить.
— Иду, милая, иду.
Он бросился на кухню, оттуда в ванную. Набрал охапку полотенец и расстелил их под коленями Элизабет, откинувшейся на софу.
— Полотенца, — всхлипнула она, — мы их измажем.
Он схватил лежавшую у камина кипу газет, накрыл ими полотенца.
Потом опустился рядом с Элизабет на колени. Она уже закатала ночную рубашку вверх, до поясницы. А когда снова крепко зажмурилась и застонала, Роберт увидел потекшую по ее ногам кровь, смешанную со слизью.
— Иисусе, он выходит, выходит, — пролепетала Элизабет и опять заплакала. Торс ее судорожно дернулся, выгнулся, но это лишь добавило на ноги крови.
— Уйди, — крикнула она Роберту. — Уйди. Я хочу одна.
Роберт встал, ушел на кухню, налил для Элизабет стакан воды. Снаружи начинало светлеть. Он посмотрел в окно, неясно увидел долину, а в ней маленький домик. И позавидовал его обитателям. Интересно, на что она похожа — нормальная жизнь, в которой человек не балансирует на грани трагедии и смерти, а просто спокойно ложится спать, зная, что наутро его будут ждать завтрак и самый обычный день?
— Роберт! — взвизгнула Элизабет, и он бросился к ней.
Упал на колени, прямо в кровь.
— Я не знаю, — простонала она. — Не знаю, должна я тужиться или нет. Забыла.
Роберт обвил ее рукой.
— Наверное, если тебе хочется тужиться, надо тужиться. Давай, милая, я с тобой. Давай, сейчас. Выталкивай его.
Еще одна страшная конвульсия пробила тело Элизабет, и Роберт увидел, как разделяется плоть между ее ногами. Оттуда хлынула кровь, потом в свете ламп гостиной показалась серая макушка — она пульсировала, проталкиваясь сквозь узкий выход из тела матери.
— Я вижу головку. Он выходит. Ты молодец, милая, ты просто молодец. Он почти здесь.
Пауза — Элизабет припала к софе, ожидая следующей схватки. Роберт взглянул на газеты под нею, одна была раскрыта на разделе «Новости». Все правильно, подумал он.
Дыхание у Элизабет перехватило, и Роберт перевел взгляд на пульсирующую, снова проталкивающуюся, требующую прохода макушку. Материнское тело словно раскололось, разделилось, пропуская ее, и появилась голова младенца, целиком, в подтеках крови и слизи; шея была плотно обхвачена плотью Элизабет.
— Давай, — сказал Роберт, — давай. Последний толчок — и всё.
— Не могу, — отозвалась Элизабет. — Надо дождаться схват…
Голос ее пресекся. Роберт склонился к Элизабет, поцеловал ее. Мокрые от пота пряди волос липли к ее щекам, она пыталась зарыться лицом в ситцевое сиденье софы.
Он сжал голову младенца ладонями.
— Не вытягивай его, — прохрипела Элизабет. — Проверь, нет на шее пуповины?
Роберт нежно, боясь еще сильней растянуть грозившую порваться плоть, провел пальцем по шее младенца.
— Все в порядке, — сказал он.
И тут Элизабет открыла глаза, и он увидел в них такую решимость, какой не встречал еще ни в одном человеческом лице. Она откинула голову назад, жилы на ее шее вздулись, проступив под кожей, как кости. Ее одичалые глаза напомнили Роберту лошадь, учуявшую наконец запах дома и потому закусившую удила: ничто на земле не способно было устоять против соединенной силы мышц, инстинкта и воли, которая несла ее к избранной цели.
Элизабет закричала. Роберт взглянул вниз — вслед за головкой показались плечи. Он склонился, взялся за них. Вот теперь можно и потянуть.
Плечи младенца выскальзывали из ладоней, но Роберт сжал их покрепче и ребенок вдруг вырвался на свободу, издав звук, с каким могла бы вылететь из бутылки огромная пробка. Хлынула кровь, дитя заскользило в ладонях Роберта и коротко пискнуло. Кожа у него была серая, покрытая на груди и спине чем-то беловатым, плотным и жирным. Роберт взглянул на вздувшуюся багровую пуповину, которая тянулась, захлестываясь петлями, между окровавленных ног Элизабет, потом на гениталии ребенка, разбухшие от материнских гормонов. Дунул ему в лицо. Ребенок закричал, отрывисто, с запинками. Мальчик.
Говорить Роберт не мог, но хотя бы сумел найти полотенце, пропитавшееся кровью меньше остальных, и завернуть в него дитя. И, обнеся этот сверток вокруг колен Элизабет, вложил его ей в руки. Она прижала ребенка к груди и присела на пятки, окруженная окровавленными газетами.
— Мальчик, — хрипло произнес Роберт.
— Знаю. Это… — она с трудом выговорила имя, — …Джон.
— Джон? Да, да… все правильно.
— Обещание, — сказала Элизабет. Слезы катились по ее лицу. — Обещание… данное моим дедом.
— Прекрасное имя, прекрасное.
Роберт снова опустился на колени рядом с Элизабет и мальчиком; обнял обоих рукой. Так они и сидели на полу, пока не услышали стук в дверь. Они обернулись. Женщина с чемоданчиком вошла в коттедж, а уж потом постучала по двери, потому что ее не услышали.
— Похоже, я запоздала, — с улыбкой сказала она. — Все живы-здоровы?
— Да, — выдохнула Элизабет и показала ей младенца.
— Прелестный, — сказала доктор. — Пуповину я сейчас перережу.
Она присела на корточки, взглянула на Роберта.
— Вам, наверное, лучше пойти подышать свежим воздухом.
— Да. Хорошо.
Он погладил Элизабет по голове и тронул пальцами щеку Джона.
Солнце уже взошло. Утро выдалось свежее и ясное, ошеломительно яркое после сумрака и страхов коттеджа.
Сдерживаться необходимости больше не было, и Роберт дышал протяжно, с натугой, почти рыдая, плечи его ходили ходуном.
Он прошел несколько шагов по саду, и тут его затопила радость.
Роберт ощущал, как она струится по рукам и ногам, макушка его, казалось, поползла куда-то, пульсируя, норовя отделиться от головы и взлететь. В груди ширилось чувство полета; дух рвался ввысь, границы тела не смогли удержать его, и он воспарил в небеса.
Тут Роберт обнаружил, что упоение привело его в самую высокую точку сада. Остановился, взглянул на землю и увидел, что ноги его по щиколотку утопают в осыпавшихся за ночь с конского каштана плодах, в глянцевых орешках, прорвавших шипастые зеленые оболочки. Он опустился на колени и набрал в ладонь несколько прекрасных поблескивавших кругляшей. Мальчишкой он весь год ждал этого дня. Теперь пришел Джон, его сын, новое счастье.
Распираемый этим огромным счастьем, Роберт подбросил каштаны в воздух. Они вспугнули ночевавшую в кроне дерева ворону, и птица, сорвавшись с ветки, шумно захлопала крыльями и взвилась в небо, и ее хриплое двусмысленное карканье долгими скрипучими волнами возвращалось к земле, чтобы его слышали все, кто еще жив.
Себастьян Чарльз Фолкс родился в 1953 году. После окончания Кембриджского университета работал учителем, затем журналистом. Автор десяти романов, среди которых заслужившие признание читателей и высокие оценки критики «Неделя в декабре» (2009), «Энгльби»(2007), «Человеческие черты» (2005).
Дата добавления: 2015-08-28; просмотров: 28 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |