— Наблюдать с безопасного расстояния, — усмехнулся Уир. — Мы нашу работу выполнили. Некоторые из моих бойцов вызвались помогать санитарам, если тем не хватит людей. А сегодня мы надеемся разделить с вами горячий ужин. Приглядитесь к немецкой линии обороны, красота, правда?
Стивен так и сделал. И увидел желтый дрок и сорняки, которые поднялись вдоль давно уже вырытой линии окопов, тут и там прерывавшейся, словно меловыми пометками, блиндажами и дотами. Над деревнями, разбитыми в прах артобстрелом, висели, точно красноватый туман, облака кирпичной пыли. Все это озарялось белыми и желтыми вспышками — разрывами шрапнельных снарядов. Солнце вышло из грозовой тучи и подвесило над этой картиной бледную радугу.
Уир ухмыльнулся:
— Довольны?
Стивен кивнул:
— О да.
Он вернулся к сновавшим по траншее людям, думая: «Все теперь идет само собой, а меня просто несет течение».
— Бедный фриц, — произнес чей-то голос. — Небось спятил уже под таким обстрелом.
Рядом со Стивеном возник Хант, отдувавшийся под тяжестью вещмешка, к которому была прицеплена еще и маленькая деревянная клетка. В клетке сидели два голубя. Стивен взглянул в их пустые крапчатые глаза.
Осталось переждать одну ночь, а там начнется. Взвод Стивена уже занял отведенную ему позицию. Прайсу удалось каким-то чудом отыскать ее, и неукоснительно дотошный капрал Петросян расставил всех по местам. Траншея им досталась хорошая.
— Лучший тыльный траверс, какой я когда-либо видел, — сказал Петросян. — И наконец-то фронтальная стена с полной деревянной обшивкой.
— Смотрите-ка, запасной падре пришел!
На земляном валу стоял, точно нелепая бескрылая птица, Хоррокс — белая сутана, из-под которой выглядывали армейские брюки, лысая, поблескивающая голова, белые полоски на воротнике, молитвенник; он был настоящим и единственным священником в подразделении, однако все называли его «запасным», поскольку свое пребывание на передовой Хоррокс неизменно ограничивал тыльной линией окопов. Солдаты нервно засуетились, даже атеисты под влиянием страха обрели в эту минуту веру. И скоро падре обступила пристыженная толпа.
Стивен Рейсфорд присоединился к ней. И увидел все еще перепачканного землей Джека Файрбрейса, а рядом с ним большого, величавого Артура Шоу.
Солдаты его взвода, которым предстояло пойти утром в атаку, преклонили колени и закрыли ладонями лица; они ушли в туннели собственных страданий, в темноту, где времени не существовало, и пытались разглядеть в ней смерть. Слова, произносимые падре, заглушал рев орудий.
А Стивен понял, что испытывает нечто большее, чем смирение, — он чувствовал собственную ничтожность. Он тоже закрыл лицо ладонью — кусочек плоти, жалкий мальчишка из Линкольншира. Он не питал опасений за свою кровь, мышцы, кости, но сами масштабы того, что сейчас начиналось, число людей, скопившихся здесь, под разрываемым жутким грохотом небом, начинало расшатывать скрепы, на которых держалась его способность владеть собой.
Он обнаружил вдруг у себя во рту слово «Иисусе». Снова и снова шептал его, отчасти молясь, отчасти богохульствуя. «Иисусе, Иисусе…» — и это было хуже всего, что когда-либо с ним случалось.
Потом во рту его появилась облатка, за ней немного сладкого вина, — и Стивену захотелось глотнуть побольше. Обряд причащения завершился, однако некоторые бойцы не смогли подняться на ноги и так и остались стоять на коленях. Прикоснувшись к истоку, они хотели умереть на месте, страшась наступающего дня и испытаний, которые он им готовил.
Вернувшись в траншею, Стивен обнаружил царившие в ней растерянность и недоумение.
— Все отложили на два дня, — сказал Бирн. — Слишком мокро.
Стивен закрыл глаза. Иисусе. Иисусе. Он так ждал завтрашнего дня.
Лицо Грея прорезали морщины, он был встревожен. Вместе со Стивеном он поднялся на холм извлеченной из туннеля земли.
— Давайте успокоимся, — сказал Грей. Впрочем, Стивен ясно видел, как нелегко это ему дается. — Я должен вкратце описать вам новый план атаки. Артиллерия поставит перед вами огневую завесу. Вы будете неспешным шагом продвигаться следом за ней. Когда ее снимут, займете указанные вам позиции и станете ждать, когда завесу поставят снова. Так что вы постоянно будете под защитой. Проволочные заграждения немцев уже прорваны во многих местах, значительная часть их орудий уничтожена. Ваши потери не превысят десяти процентов личного состава.
Стивен улыбнулся:
— Вы так думаете?
Грей глубоко вздохнул:
— Я излагаю содержание полученных мной приказов. Мы расположены на фланге основного удара. Наш батальон должен будет использовать гибкую тактику. По сторонам от нас сосредоточены крупные боевые подразделения. Ольстерская дивизия, двадцать девятая — несравненные, свеженькие, только что с Галлиполи.
— Свеженькие? — переспросил Стивен.
Грей взглянул ему в глаза:
— Если меня убьют, Рейсфорд, а вы еще будете живы, возьмете командование ротой на себя.
— Я? А почему не Харрингтон?
— Потому что вы — сумасшедший хладнокровный дьявол, а здесь именно такой и требуется.
Начинало смеркаться, Грей поднял к глазам бинокль — в двадцатый, возможно, раз за этот день. Потом протянул его Стивену.
— Вон там, над первой линией немецких траншей, установлен плакат. Видите, что на нем написано?
Стивен посмотрел. Да, плакат огромный.
— Вижу. «Добро пожаловать, двадцать девятая!»
Его начало подташнивать.
Грей покачал головой.
— Так вот, имейте в виду. Проволочные заграждения не повреждены. Не нужно говорить об этом вашим бойцам, но я сегодня специально все рассмотрел и могу вас уверить: проволока цела на протяжении сотен ярдов. Снаряды просто перелетали через нее.
— А я думал, ее искрошили отсюда до Дар-эс-Салама.
— Штабные байки. От Хейга, Роулинсона и прочих. Только не говорите об этом бойцам, Рейсфорд. Не говорите, просто молитесь за них.
Грей сжал руками голову. Ни ум, ни полки с книгами ничем ему здесь не помогут, подумал Стивен.
Сорок восемь часов нежеланной отсрочки дали бойцам время подготовиться к неизбежному.
Первый винтовочный выстрел прозвучал, как вскрик трескучим фальцетом. Барнс прострелил себе нёбо.
Ночами они писали письма.
Майкл Уир написал:
Дорогие мать и отец, нам предстоит наступление. Не один день мы готовились к нему под землей. Мое подразделение принимало в этом участие. Теперь наша работа закончилась. Некоторые из моих бойцов вызвались поработать в день наступления санитарами. Моральный дух очень высок. Мы надеемся, что наш удар позволит покончить с войной. Полагаю, что большинство солдат противника уже погибли под нашим артиллерийским обстрелом.
Спасибо за кекс и клубнику. Хорошо, что сад доставляет вам такую радость. Ягоды нам всем очень понравились. Я часто думаю о вас, о нашей тихой домашней жизни. Прошу вас, не тревожьтесь за меня. Молитесь за солдат, которым предстоит брать высоту. Спасибо за мыло, мама, поверь, оно мне очень пригодилось. Я рад, что вечеринка с Парсонсами прошла так успешно. Пожалуйста, передайте мои соболезнования мистеру и миссис Стэнтон. Я лишь недавно узнал об их сыне.
Я почти уверен, что перед отъездом расплатился с портным, но, если я ошибаюсь, заплатите ему от моего имени, я верну вам долг во время следующего отпуска. Прошу вас, обо мне не беспокойтесь. Здесь достаточно тепло. Пожалуй, даже слишком, — поэтому мне ничего больше не нужно, ни носков, ни пуловеров.
Ваш сын Майкл.
Типпер написал:
Дорогие мама и папа, я вернулся к друзьям и очень горжусь, что снова с ними. Тут очень здорово, столько фуражек с разными околышами и солдат из других частей. Наши пушки такое представление устраивают — прямо Ночь Гая Фокса. Мы собираемся наступать и ждем не дождемся, когда фриц получит свое! Генерал говорит, что сопротивления никакого не будет, потому что наши пушки всех их прибили. Мы должны были начать вчера, но погода была не очень хорошая.
Очень тяжело ждать. Некоторые ребята немного упали духом. Тот парень, Бирн, о котором я вам рассказывал, подходит ко мне и говорит: не беспокойся. Рад был услышать, что Фред Кэмпбелл до сих пор цел. Молодчага!
Ну вот, мои дорогие мама и папа, это все, что я могу вам сказать. Завтра узнаем, увидимся ли мы еще когда-нибудь. Обо мне не беспокойтесь. Я не боюсь того, что меня ждет. Когда я был маленьким, вы были ко мне очень добры, и я вас не подведу. Пожалуйста, напишите мне еще, я так люблю узнавать, что нового дома. Пожалуйста, пришлите мне пару видов Сент-Олбанса. Передайте Китти, что я люблю ее. Вы самые лучшие мама и папа на свете.
Ваш сын Джон.
У Стивена, пока он читал это письмо и запечатывал конверт, несколько раз сжимало горло. Он вспоминал лицо Грея, думал об основанных на опыте предчувствиях капитана. И чувствовал, как его охватывает страшный гнев. Он вырвал из записной книжки листок и написал:
Дорогая Изабель, я посылаю это письмо на адрес твоего дома в Амьене, где его, надо думать, разорвут, но все же пишу к тебе, потому что больше мне писать не к кому. Пишу, сидя под деревом неподалеку от Ошонвиллье, где мы когда-то провели целый день.
Подобно сотням тысяч британских солдат, рассеянных по здешним полям, я пытаюсь осмыслить свою смерть. И пишу, чтобы сказать: ты единственный человек, которого я когда-либо любил.
Скорее всего это письмо никогда до тебя не дойдет, но мне хочется рассказать кому-нибудь, что это такое — сидеть июньской пятницей в траве, чувствуя, как по коже ползают вши, чувствуя, что живот наполнен горячим тушеным мясом и чаем, — возможно, последней в моей жизни едой, — и слушая, как за спиной вопят, взывая к небесам, пушки.
Вот-вот будет совершено противное природе преступление. Я чувствую это каждой своей жилкой. Наши мужчины и юноши — бакалейщики и клерки, садовники и отцы — отцы маленьких детей. Страна не может позволить себе потерять их.
Я боюсь смерти. Я видел, что способны сделать снаряды. Я боюсь, что придется пролежать целый день раненым в снарядной воронке. Мне очень страшно, Изабель, что я умру в одиночестве и никто не прикоснется ко мне. Но я обязан подать пример.
Утром я первым вылезу из траншеи. Будь со мной, Изабель, будь душою со мной. Помоги мне повести их к тому, что нас ждет.
С вечной любовью, Стивен.
Джек Файрбрейс написал:
Милая Маргарет, спасибо за твое письмо. Не могу выразить словами, как я горюю. Он был нашим сыночком, светом нашей жизни.
Но, Маргарет, милая, мы должны быть сильными. Мне так тревожно за тебя, я понимаю, тебе тяжело. Хорошо хоть, здесь происходит много такого, что не позволяет мне задумываться.
Я верю, такова была воля Божья. Мы хотели, чтобы он оставался с нами, но Богу виднее. Помнишь, как он бежал вдоль канала за пушинкой одуванчика, какие смешные слова придумывал, когда был совсем маленьким, для вещей, названий которых не знал?
Я думаю об этом постоянно, и — Бог милостив — Он посылает мне воспоминания о маленьком, множество мелких подробностей всплывают в памяти. Я думаю о них ночами, и они утешают меня. А руки мои словно обнимают Джона.
Жизнь его была для нас благословением, даром от Бога. Лучшим, какой Он мог нам дать. Мы должны благодарить Его.
Завтра начинается наступление, думаю, мы одержим большую победу. Скоро война закончится, и я вернусь домой и смогу опять заботиться о тебе.
С любовью, твой муж Джек.
Бирн, который в отличие от других бойцов письма писал редко, нашел маленький листок бумаги и написал на нем письмо брату. Аккуратный почерк, синие чернила.
Милый Тед, пишу всего несколько строк на случай, если больше мы не увидимся.
Завтра начинается наступление, абсолютно все у нас рады этому, веселы, бодры и верят, что удача их не покинет.
Прошу тебя, передай приветы моим очень многим, очень дорогим друзьям.
И, пожалуйста, передай маме, Тому, Дэйзи и малышам, что я их нежно люблю.
Надеюсь, это au revoir [10], а не прощай.
Твой любящий брат Альберт.
Закончив, он никак не мог заставить себя заклеить конверт. И, снова вынув письмо, приписал внизу: «Выше голову, Тед, и не тревожься за меня, я в полном порядке».
За восемь часов до назначенного времени наступления орудия смолкли, приберегая снаряды на утро.
Время было ночное, однако никто не спал. Типпер смотрел, словно не веря глазам, на Лесли и Стада. Он уже лишился суеверных надежд на то, что сможет как-то выбраться отсюда, тут не помогло бы никакое волшебство. Он упустил свой последний шанс. Теперь оставалось лишь дотерпеть до рассвета.
Стивен покосился на сидевшего рядом с ним Бирна. Однако когда тот повернулся к нему, в глаза ему посмотреть не решился. Похоже, Бирн понял, как обстоят дела.
Он подошел к Ханту, тот молился, стоя на коленях на дощатом полу траншеи, тронул его за плечо, потом положил ему на голову ладонь. А следом подступил к Типперу, ткнул его кулаком в плечо и с силой пожал руку.
Капралы Смит и Петросян проверяли снаряжение, переходя от одного угрюмого солдата к другому.
Бреннан сидел отдельно от всех, курил.
— Я все о Дугласе думаю, — сказал он.
Стивен кивнул. Бреннан вдруг затянул ирландскую песню.
Стивен увидел, как Бирн протянул руку, обнял Типпера, прижал к груди:
— Ждать осталось недолго. Скоро пойдем.
Около четырех, в самый глухой час ночи, в траншее воцарилась смертельная тишина. Все молчали. В кои-то веки не было слышно даже птиц.
Наконец за краем земли забрезжил свет, озаривший висевшую над рекой туманную дымку. Пошел дождь.
Из хода сообщения появился Грей, напористый, мрачный:
— Атакуем в семь тридцать.
Взводные командиры, не поверив услышанному, уставились на него:
— При дневном свете? При дневном?
Когда время атаки сообщили бойцам, на их лицах отразился такой испуг, точно они встретились с привидением.
Принесли завтрак и чай в бидонах из-под бензина. Серьезная физиономия Ханта склонилась над беконом, который он подогревал на крошечной плитке.
Стивен почувствовал, как вся кислятина, скопившаяся в желудке за бессонную ночь, поднимается к языку.
Потом появился ром, и разговоры возобновились. Солдаты жадно глотали его. Некоторых, самых молодых, начало пошатывать, их одолел смех.
Заработали орудия немцев, выстрелы их, поначалу разрозненные, набирали силу, — к удивлению бойцов, которых заверили, что немецкая артиллерия уничтожена.
Британские пушки открыли ответный огонь. Отсюда, с самой линии фронта, бойцы могли видеть своими глазами, какие потери он наносит противнику, и зрелище это подбодрило их. Дышавшие ромом Стадд и Лесли закричали, размахивая поднятыми над головой руками. Они видели, как перед немецкими траншеями взлетают, словно струи фонтана, столбы земли.
Шум над их головами усиливался. Семь пятнадцать. Осталось совсем немного. Стивен стоял на коленях, кое-кто из бойцов, достав из карманов фотографии, целовал лица жен и детей. Хант рассказывал похабные анекдоты. Петросян сжимал в ладони серебряный крестик.
Артобстрел достиг максимальной мощности. Воздух над траншеями казался налитым плотным, неподвижным гулом. Такой могли создавать морские валы, вздымающиеся и не опадающие. Ничего подобного этому звуку на земле не существовало. Иисусе, повторял Стивен, Иисусе, Иисусе.
Взорвалась заложенная под кряжем мина — вздыбился, словно землю вывернуло наизнанку, огромный конус слежавшейся почвы. Пламя поднялось более чем на сотню футов. Слишком большой заряд, подумал Стивен. Сила взрыва испугала его. Ударная волна достигла траншеи. Бреннана сорвало со стрелковой ступени, и он полетел на пол, сломав ногу.
Теперь пора, подумал Стивен. Но не произнес ни слова. Бирн вопросительно взглянул на него. Стивен покачал головой. Еще десять минут.
Немцы ответили на взрыв стрелковым огнем. Очереди их пулеметов взрывали землю бруствера, осыпая ею солдат. Стивен пригнулся. Солдаты закричали.
— Нет еще! — завопил Стивен. Воздух над ними затвердел окончательно.
Минутная стрелка часов ползла медленно. И, наконец, миновала черту, означавшую: двадцать девять. Стивен взял в губы свисток. Поставил ногу на ступеньку лестницы. С трудом сглотнул слюну и свистнул.
Выбравшись из траншеи, он огляделся. На миг воцарилась полная тишина, орудия замолчали, немцы перестали стрелять. Высоко в безоблачном небе кружили и пели жаворонки. Стивен ощутил одиночество человека, наткнувшегося на новый мир в самый миг его сотворения.
И тут артиллерия начала закладывать первый огневой заслон, а в ответ ей заработали немецкие пулеметы. Стивен увидел слева от себя солдат, выбиравшихся из траншеи и срезаемых очередями еще до того, как они успевали выпрямиться. Бреши в проволочном заграждении заполнились людскими телами. За спиной Стивена появились его бойцы. Он увидел Грея, бежавшего по краю траншеи, подбодряя их криками.
И неуверенно двинулся вперед, чувствуя, как его кожа натягивается в ожидании металла, который прорвет ее. Чтобы уберечь глаза, он повернулся и шел бочком, сгорбившись, точно старуха, заключенная в кокон раздирающего уши шума.
Рядом с ним шел — медленно, как того требовал приказ, — Бирн. Стивен посмотрел вправо. И увидел длинную колеблющуюся линию одетых в хаки людей, примитивных куколок, продвигавшихся напряженной, неторопливой поступью, падавших, безмолвно взмахнув руками, заменяемых другими, тоже падавшими, однако остальные продолжали идти — так, точно навстречу им дул ураганный ветер. Он попытался поймать взгляд Бирна, но не смог. Трескотню пулеметов прорезали щелчки снайперских винтовок и рев огневого вала впереди.
Он увидел, как справа от него упал Хант. Стадд склонился над ним, чтобы помочь, и голова его, прошитая пулеметной очередью, далеко отбросившей каску, словно лопнула, став ярко-красной.
Ноги Стивена осторожно несли его вперед по развороченной земле. Пройдя ярдов двадцать-тридцать, он почувствовал, что будто плывет над своим телом, обретшим жизнь автомата, над которым прежний хозяин не властен. Он словно бы отделился, как во сне, от металлического воздуха, сквозь который продвигалась его плоть. И впал в транс, принесший ему подобие облегчения, нечто, смахивавшее на веселость.
В десяти ярдах впереди и справа шагал полковник Барклай. В руке он держал саблю.
Стивен упал. Какая-то сила свалила его. Он лежал в углублении, бок о бок с дрожавшим, истекавшим кровью солдатом. Огневой заслон ушел слишком далеко, и теперь немецкие пушки ставили собственную завесу. Конусы шрапнели разрывали воздух, еще не наполненный пулеметными очередями.
Столько металла, на все просто не хватит места, подумал Стивен. Пули, наверное, сталкиваются со шрапнелью, высекая искры. Рядом беззвучно кричал солдат. Стивен перебинтовал ему ногу, потом осмотрел себя. Ни единой царапины. Он подполз на карачках к краю воронки. Все уже ушли вперед. Стивен встал и пошел вслед за ними.
Возможно, среди них он будет в большей безопасности. Стивен шел по изрытой ямами земле, на которой через каждые несколько ярдов лежали, словно холмики, тела в хаки, и не чувствовал ровно ничего. Только тяжесть ранца на спине. Он оглянулся назад и увидел вторую цепь, вступавшую на ничейной земле в зону заградительного огня. Огонь отбрасывал ее назад, точно волну, разбившуюся о берег и отступающую в море. Трупов на земле становилось все больше, и они тоже мешали продвижению цепи.
Стивен поравнялся с солдатом, лишившимся части лица, но продолжавшим, словно во сне, идти вперед, — так, точно его подталкивала винтовка. Нос солдата болтался на лоскутке кожи, за утраченной щекой белели зубы. Шум снова усилился, став совсем уже невыносимым. Он давил на кожу Стивена, сотрясал его кости. Помня приказ: не останавливаться из-за отставших, Стивен медленно продвигался вперед и, когда дым перед ним рассеялся, увидел проволочное заграждение немцев.
Неповрежденное. Солдаты бестолково бегали вдоль него, пытаясь найти проход. Они увязали в витках колючей проволоки, навлекая на себя потоки пулеметного огня, дергаясь, сгибаясь и подпрыгивая. Однако стараний своих солдаты не оставляли. Двое из них, с кусачками, попытались — безуспешно — проползти между трупами к проволоке, но движение их вызвало на себя огонь снайпера, и оба замерли, приникнув к земле.
Ярдах в тридцати справа Стивен увидел прореху в заграждении и побежал к ней, зная, что станет мишенью для сразу нескольких бивших с разных сторон пулеметов. Достигнув прорехи, он глотнул воздуху и весь сжался, ожидая неминуемой смерти.
Но тело его прорезало чистый воздух и продолжало бежать вперед. Стивен захохотал, а потом скатился в траншею, получив в спину удар тяжелым ранцем. Траншея была пуста.
«Жив, — подумал он. — Боже милостивый, я жив. Война отстала от меня. Это просто участок поля под французским небом, — думал Стивен. — Где-то там, за шумом, стоят деревья, внизу течет по долине богатая рыбой река». Он понял вдруг, что горло его сжигает жажда и снял с пояса фляжку с водой. Теплая взбаламученная жидкость пролилась в него, и он закрыл от наслаждения глаза.
Траншея была пуста. Он пошел по дощатому настилу. Прекрасная работа — высокий бруствер, чистая, как суссекская вагонка, обшивка, опрятные входы в глубокие блиндажи. Стивен окинул взглядом линию британских окопов, каждый фут которых легко обстреливался с этой возвышенной позиции. Сквозь дым немецкого огневого заслона он увидел разрозненную цепь солдат, продолжавших брести под убийственный огонь пушек, словно гонимых некой медленной механической силой.
Пройдя еще ярдов двадцать, он достиг зигзага, который делала траншея. Что находится за ним, увидеть было невозможно. Стивен прокрался до его середины, бросил через траверс гранату, пригнулся. Ответного огня не последовало. Он встал, и бруствер траншеи немедля плюнул ему в глаза землей, — по нему открыл огонь пулемет, стоявший во второй линии окопов. Стивен полагал, что большинство тех, с кем он начал атаку, погибло. Вторая цепь сюда пока не добралась, а возможно, и не доберется никогда. Разумно было бы отойти назад и присоединиться к ней, однако у него был приказ пробиваться в направлении Бомон-Амеля, или, как минимум, до стоявшего на берегу реки Бокура. Прайс часто повторял солдатам армейское присловье: сомневаешься — двигай вперед.
Пройдясь по траншее, он нашел лесенку. Пулемет бил по земле перед ним, но Стивен пополз вперед по открытому участку, а потом побежал, согнувшись, к ближайшей снарядной воронке. Шестеро из полка ланкаширских фузилеров упорно обстреливали из нее резервную немецкую траншею. Соскользнув в эту яму, Стивен едва не напоролся на штык.
Один из стрелков, увидев его, произнес что-то, чего Стивен не расслышал. Солдат потянул на себя значок его полка, вгляделся, а потом провел пальцем по горлу и указал назад, на кровавую бойню, ареной которой стала ничейная земля. На дне воронки стоял пулемет Льюиса, — насколько понял Стивен, стрелки пытались добраться с ним до стоявших неподалеку деревьев, из-за которых они смогли бы очистить пулеметным огнем резервную траншею.
Стивен снял с мертвого солдата винтовку, пристроил ее на край воронки и открыл огонь. Прошел, час, может быть, два, ответная стрельба из резервной траншеи усиливалась. Оборонительные сооружения немцев практически не пострадали. Проволока осталась целой, блиндажи нетронутыми. Следовало ожидать скорой контратаки.
Стивен обвел взглядом воронку, усталые лица ланкаширцев. Они сознавали, что попали в западню.
Что-то зашевелилось под его ногами. То было лицо солдата, получившего страшное ранение в голову. Он закричал, прося, чтобы его прикончили, однако солдат принадлежал к другому полку, и Стивен заколебался. Он решил отдать раненому свою вторую фляжку с водой, но, едва склонился с ней к солдату, тот снова стал молить, чтобы его пристрелили. В шуме сражения, подумал Стивен, никто ничего не заметит. И дважды выстрелил себе под ноги. Это была первая отнятая им в тот день жизнь.
Джек Файрбрейс и Артур Шоу стояли у подножия того, что они называли Холмом одинокого дерева, наблюдая за ходом сражения. За «атакой, которая закончится быстро, почти не встретив сопротивления».
Джек что-то бормотал сам себе, Шоу молчал. Они видели, как шотландцы, похожие в своих юбках на впавших в помешательство женщин, выскакивают из окопов и валятся как подкошенные на желтовато-бурую землю, срезанные пулеметными очередями. Видели твердую поступь гэмпширцев, словно надумавших исполнить медленный танец, который им не суждено было завершить. Видели солдат, набранных со всех концов страны и безропотно шедших навстречу готовой поглотить их буре.
Их собственный вклад в происходившее — огромная воронка, образованная прозвучавшим в семь двадцать взрывом, — дал врагу десять минут на то, чтобы неторопливо занять позиции. И теперь они видели, как вокруг этой воронки в огромных количествах гибнут молодые солдаты. Гибнут, не успев сделать ни единого выстрела.
Это было уже слишком. Они вцепились друг в друга.
— Это не может так продолжаться, — сказал Джек, — не может.
Шоу стоял, приоткрыв рот. К бойне ему было не привыкать, он видел пролитую кровь и сам ее проливал, но происходившее здесь имело совсем другой размах.
Боже, пожалуйста, останови это, думал Джек. Пожалуйста, не позволяй им бросать в этот смерч новых солдат.
Подошел и встал рядом с ними падре Хоррокс. Он перекрестился, постарался успокоить их возвышенными словами и молитвой.
Джек отвернулся от страшного зрелища и почувствовал при этом, как что-то в нем умирает.
Шоу заплакал. Обхватил голову руками, руками землекопа, и по лицу его потекли слезы.
— Ребята, ребята, — повторял он. — Бедные ребята.
Хоррокс дрожал.
— Это же половина Англии. Что мы делаем? — пролепетал он.
А потом все трое примолкли. Траншея внизу снова извергла солдат, новая их волна покатила по усеянному воронками лунному ландшафту, — кем они были, эссексцами или пехотинцами полка герцога Веллингтонского, понять отсюда было нельзя. Они прошли не больше десяти ярдов, и цепь их начала редеть. Сначала падали единичные бойцы, затем, когда они достигли стены заградительного огня, падавших стало больше, и тут их отыскали пулеметы, и солдаты начали валиться, как пшеничные колосья под ветром. Джек думал о мясе, о запахе мяса.
Хоррокс сорвал с груди серебряный крест и отшвырнул его. Впрочем, старый рефлекс возобладал, и он упал на колени, хотя молиться не стал. Он постоял так, упираясь ладонями в землю, потом опустил голову и закрыл ладонями лицо. Джек знал, что умерло в нем.
Стоя на трупе убитого им солдата — так было устойчивее, Стивен вспомнил о столь порадовавшем его кратком причастии. Ничего святого уже не осталось, все вокруг обратилось в сплошное кощунство. Рев над его головой позволил ему сколько-нибудь ясно различить лишь пару слов:
— …грёбаный «Льюис»… сожрут к чертям, заживо.
Шум шумом, а им надлежало прорваться и поубивать других убийц. Двое солдат подняли «Льюис» на край воронки, однако попытка взгромоздить туда же тяжелый ящик с патронами замедлила их движения, и обоих накрыло шквалом пуль. Те, что остались со Стивеном, надумали сдаться в плен. Один из них помахал белым платком, вылез из воронки и был со спокойной точностью убит пулей в глаз.
Стивен посмотрел назад. Демонстрируя похвальную организованность и порядок, на выручку им продвигались рассыпанным строем резервные части. Всего в тридцати ярдах от него они вошли в зону поражения пулеметным огнем и были аккуратно выкошены до последнего человека, образовав диагональную линию трупов.
Стивен закричал в ухо соседа, и тот закричал в ответ, однако все, что расслышал первый, было «Иисусе», а второй — «долбаный пулемет». Стивен метнул в сторону врага, не очень далеко, две гранаты Миллса и, как только они разорвались, побежал назад, ко рву за купой вязов и нырнул в него.
Был уже полдень, солнце пекло неимоверно. Ни облачка в небе, ни ветерка, чтобы охладить разгоряченное тело. Грохот не утихал. На Стивена вдруг навалилась жуткая усталость. Хотелось спать. Он пошарил по поясу в поисках фляжек с водой — обе исчезли.
У немецких траншей шел бестолковый бой. Стивен понял — бойцы утратили представление о том, в какую сторону им следует продвигаться. Траншею, в которой он побывал утром, опять занял враг. Сзади накатывался новый вал атаки.
Стивен считал, что должен продолжать сражаться. Воодушевление его покинуло, сменившись своего рода машинальной решимостью. Но первым делом нужно было попить, иначе конец. Язык Стивена распух до размеров воловьего, ему казалось, что у него во рту два языка. И он подумал об Анкре, текшем справа от него за холмом. Солдат своих он потерял, и где ему теперь биться, никакой разницы не составляло. Он поднялся с земли и побежал.
И вскоре заметил бойцов из какого-то колониального полка — похоже, Канадского, — продвигавшихся по узкой лощине к оврагу. А обходя их, на что ушло сорок минут, увидел полегший в поле батальон. Только трое бойцов добрались до немецкого проволочного заграждения, где их и перестреляли.
Точно во сне, Стивен бежал, вне себя от злости, вниз по склону холма, к реке. И вдруг обнаружил справа знакомую фигуру: Бирн с кровоточившей раной на правом бицепсе, но вполне подвижный.
— Что произошло? — крикнул Стивен.
— Нас перебили, — прокричал ему в ухо Бирн. — Полковник убит. Двое ротных тоже. Приказ — перегруппироваться и атаковать снова, совместно со стрелками.
— У реки?
— Да.
— А что было с вами?
— Отошел немного назад, потом вернулся. Вторая волна полегла в траншее. Там от трупов ступить некуда.
Дата добавления: 2015-08-28; просмотров: 24 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |