Белая птица Харкадара (fb2) 24 страница

Никто никого не принуждает, кроме тех случаев, про который говорит закон Отца-Основателя. А закон говорит: мастер не может делать ничего, кроме того, что дал нам Отец-основатель. Для этого он сидит на месте, а белый шаман смотрит, чтобы он делал так, как положено. Раньше, если мастер хотел делать другое, он шел к белому шаману и тот ему говорил можно это делать или нет. Или отправлял куда-то. Надо у Белых шаманов узнавать, куда, только уже давно не отправляют, поэтому мастера стали сами тайком уезжать. Что касается моего клинка, то Хайсэр попробовал бы повторить его, но только вдали от зоркого глаза Белых Шаманов. В сущности, каждый Мастер – в некотором роде и сам Белый Шаман. Хорошая работа требует немного шаманства, и есть ещё старые семейные секреты, которые передаются от отца к сыну, но не попали в прейскуранты дозволенных вещей, и практически невозможны без сакральных действий.

— Хорошо, Хайсэр, я сегодня пойду к Улахан Тойону, попрошу за тебя. Поедешь ко мне в стойбище Ыныыр Хая, там обустроишься, займешься делом. Я, как освобожусь, приеду туда. Там и уточним все детали контракта.

Отдал ему золотой в качестве подъемных и он ушел. Мне пора уже составлять прейскурант, чтобы не забыть, что и как местные шаманы и колдуны могут вытворять. Да и подумать о том, что творится с технологиями в этом мире. Какие-то совершенно очевидные перекосы имеются, их бы рассортировать и проанализировать.

Пока я медитировал на остатки своей водки, примчались пацаны. Поблагодарил их за неоценимую помощь в поимке преступников. Пришлось их немного огорчить, в том смысле, что я уезжаю, и поэтому все занятия переносятся на более поздний срок. Зато всем показал, что надо делать в моё отсутствие: каждому по двадцать отжиманий ежедневно и десять подтягиваний. Тогда они точно станут сильными. Если будет голодно, то могут подкормиться у меня дома, госпожа Дильбэр предупреждена, но не следует на это слишком надеяться, зарабатывать надо самим. Кто желает, могут ехать на Ыныыр Хая и там поработать пастухами, пока я не вернусь. Скоро приедет человек оттуда, могут с ним и ехать. Еще одно дело сбагрил. Нет, не сбагрил, а притормозил. Что-то я как веник, мотаюсь тудым-сюдым, не остановиться, не подумать о прекрасном. Всё впопыхах. Но успел придумать себе бурнус, по типу бедуинского и решил пошить весёленькую панамку, используя резинку от трусов. Увы, в ход приходится пускать всё из моих бывших вещей.

После обычной в этих местах сиесты я снова отправился к Тыгыну, решать последние перед отъездом вопросы. Во дворе у него стояли готовые к отъезду телеги, вот что значит опыт. Я же еще не определился ни с маршрутом, ни с персоналом, ни с транспортом. Оставалось надеяться только на доброго дядю. Хотя мы вообще-то не в глухую степь собрались, а по улусам, так что вроде не должны голодать в дороге.

Ичил тоже был здесь. Они с Бэргэном уже успели допросить мятежных купцов и вытрясти из них все маршруты, по которым доставлялось оружие повстанцам. Они также подтвердили, что все товары брали в Ус Хатын и Хотон-Уряхе, но не знали, кто туда их привозит и откуда. Конспирация, короче. Это мне не нравилось, поскольку концы от инициаторов этого мятежа всё так же были недоступны. Бэргэн готовил очередную экспедицию в Хотон-Урях, потому что по словам Талгата в том клоповнике должен быть сын Тыгына с людьми, заодно отряды нухуров пойдут трясти ячейки по улусам.

У самого Улахан Тойона в гостях целая делегация. Точнее, гостей с претензиями принимает Бэргэн, а сам Тыгын, типа не при делах, тихонько в уголке сидит. Пришли головы цехов красильщиков и ткачей вместе с купцом Кэскилом, приятелем Тыгына. Я прокрался на совещание и начал слушать. Речь шла о том, что новые поставщики шелка сбрасывают такие объемы тканей и по заниженным ценам, что скоро ткачи начнут разоряться. Дело шло к бунту и самосуду, а сегодняшние беспорядки на базаре только это подтверждают. Я усмехнулся, хорошую бучу заварил. Представитель красильщиков тоже в претензиях. Производство красок – достаточно трудоёмкий процесс, все краски для тканей, в основном, растительные. А тут какие-то мошенники привезли много дешевых красок и несколько семей красильщиков на грани разорения. Маляр вообще сгреб все текущие сплетни по теме. Дескать, пруды, в которых разводили моллюсков, из которых добывают краску, зацвели, а сами ракушки массово гибнут. Отчего – никто понять не может, грешат на колдунов, которые навели порчу, или же на крестьян, рассыпающих на свои поля какое-то зелье. Кэскил добавил свои пять копеек, что "правильные" купцы готовы поддержать рынок тканей, но это чревато разорением. Бэргэн наморщил лоб. Наверное, впервые в истории Степи у него такие проблемы и шаблонных решений у него нет. Тогда встрял я, достал из кармана моток ниток вискозы и сказал:

— Вот нитки, которые я выдернул из того шелка, который продают на базаре.

Поджег их и каждому дал понюхать.

— Чувствуете запах? Это так пахнет фальшивый шелк. Его изготовляют мошенники из древесины. Есть у кого-нибудь настоящие шелковые нити?

Ткач молча оторвал кусок ткани от халата, дескать, ради хорошего дела ничего не жалко. Я поджёг и этот кусок, дал всем понюхать дым.

— Чувствуете разницу? Это настоящий шелк. Так вот, уважаемый Бэргэн, надо всем патрулям, которые проверяют купцов, сообщить, как отличить один шелк от другого. Специальные люди на рынках тоже должны следить, что купцы продают. Можно фальшивый шелк конфисковать, можно на него ставить пошлину вдвое против цены, но по таким ценам его продавать нельзя. Иначе разорятся ткачи, а ты получишь целую толпу нищих, но, главное, в конце концов, вы потеряете само искусство шелкоткачества. С красками надо поступать так же, но с ними сложнее. Сами ткачи готовы покупать дешевые краски, им это выгодно, тем самым они убивают своих же братьев. Для этого надо запретить эти краски вообще. Как за этим следить – дело твоё и цеховых старшин. Я же буду продолжать искать, откуда эта зараза появилась в степи. Мне кажется, что эти проблемы не закончатся, возможно скоро придут жаловаться кожевенники или еще кто-нибудь. И вообще, куда смотрят Белые Шаманы? Своих мастеров гнобят, а мышей не ловят, когда в продаже появляются запрещенные вещи. Я сказал.

Бэргэн пообещал принять меры к нарушителям спокойствия, и делегация степенно удалилась.

Улахан Бабай Тойон насупился и сказал Бэргэну:

— Ты слышал? Скажи своим стражникам, пусть будут внимательны. Мне докладывать, скольких поймали. Тканью пусть торгуют, подними на них налог в десять раз. Будут прятаться – всех повесить. И краску ищите. Всё ищите! Иначе я, вас, скотов ленивых, сам развешаю по деревьям! И сходи в Храм, накрути хвосты этим бездельникам!

Старик чегой-то не на шутку разбушевался. Бэргэн ушел, а у меня Тыгын и спрашивает:

— Ты Сайнаре бусы дарил?

— Дарил, а к чему это вопрос? — я немного трухнул, дурачина и простофиля, может тут бусы дарят, если свататься хотят?

— Нет, ничего, — ответил дедушка прекрасной внучки, — Сайнара с тобой поедет.

Тяжелый случай. Похоже, он настолько заигрался в свою немощь, что полностью достиг старческого маразма.

— Ну, если это твой приказ, то тогда конечно, — ответил я, пытаясь сообразить, где же я прокололся. — Тогда дай право уста Хайсэру выехать ко мне на Ыныыр Хая. И вообще, я хочу восстановить аул возле Пяти Пальцев. Так что мне нужны будут и другие мастера.

Такой заход был, конечно же, рискованным, я как-то раскомандовался на землях Белого Коня, но старик не стал кочевряжится.

— Хорошо, пусть едут. Всё, иди, я устал.

Не понимаю я Тыгына. Ну ладно. Надо обдумать новую информацию. По всем признакам тут где-то есть прогрессор, и даже мой соотечественник, ибо думать, что американец начнет устраивать социалистическую революцию было бы неправильно. И что, он там где-то в тайном месте химкомбинат что ли построил? Синтетические красители можно, конечно, на костре сварить, но не в промышленных масштабах. А вискоза, это уже просто по местным меркам хай-тек. Только вот весь этот прогресс ударяет по Большой Степи с такой силой, что всё начинает валиться и рушится. Меня мысли по поводу прогресса в отдельно взятом ауле тоже посещали, но как-то так, без огонька. И мне как-то так туманно сдается, что Белые Шаманы не зря грудью бросаются на амбразуры. И еще меня сильно беспокоило то, что первой на свет божий выползла так сказать, бытовая химия, а не порох и взрывчатка. Это не по-нашенски, не по-русски. Как бы потом на енто самое не налететь в самый неподходящий момент. Ну не верю я что наши могут без пороха обойтись, если их, конечно принудительно не останавливать. Ладно, жизнь покажет.

А теперь надо узнать, с какой стати мне в компанию подсунули внучку. Я-то, конечно же не прочь в хорошей компании прокатиться с весьма прозрачными намерениями, но сей раз я еду исключительно по делам, инкогнито и с секретным предписанием[20], а тут вместо малой группы получается совершеннейший караван.

Пошел тогда я к Сайнаре, узнавать, как это она вдруг решилась ехать со мной в дальние страны. Послал какую-то служанку к ней, чтобы она вышла на свет божий. Когда она появилась в патио, я чуть не заржал. С косметикой я, кажется, поторопился. Пятилетняя девочка, стащившая у мамы косметичку и туфли на шпильках, возле трюмо раскрасившая себе мордашку – это самое подходящее сравнение.

— Дорогая Сайнара, — немедленно начал я говорить, пока она не спросила моё мнение о макияже, — похоже, косметика тебе не нужна. Зря я её тебе отдал. Давай, я тебе лучше подарю одеколон и научу им пользоваться.

— А что тебе не нравится? По-моему очень красиво, — ответила она.

— Красиво, слов нет, но истинная красота девушки – чистая кожа, розовые губы и никакой пудры! Это мое мужчинское мнение. Ну, если ты хочешь, я могу тебе немного поправить твой макияж.

— Что такое макияж? Ты опять говоришь разные слов, ты хочешь выставить меня дурой?

— Нет, не хочу. Просто есть понятия, слов для которых нет в вашем языке. Поэтому я ими и пользуюсь.

— Ты меня научишь своему дурацкому языку! Чтобы я точно знала, что ты не смеешься надо мной. Давай, делай свой макияж!

— Не мой, а твой. Мужчина в макияже – это… Хм. Плохой мужчина. Пусть принесут нам чистые тряпки, растительное масло и зеркало.

Служанки тут же притащили требуемое, а я смыл с лица Сайнары всю штукатурку. Потом кистью небольшими мазками накинул румяна, чуть-чуть теней и тронул губы помадой.

— Вот теперь посмотри в зеркало, — сказал я, — как тебе?

— Плохо, — заявила Сайнара, — никто так и не увидит, что у меня есть косметика.

— А, понятно. Тогда она вообще не нужна. Ты и без неё прекрасна.

Я опять стер с её лица все следы косметики.

— И, наконец, завершающий штрих. Поцелуй в шею завершит твой макияж.

Я поцеловал её в шейку. Она замерла, потом вздохнула и сказала:

— Всё, проваливай. Вам, мужикам, только одно надо. Завтра увидимся.

Она встала и ушла с гордо поднятой головой. Непробиваемая девушка. И при чём здесь бусы, хотелось бы знать?

Я забрал с подворья Тыгына своего старого коня, договорился с Талгатом о времени встречи и поехал в дом. Поздно уже, скоро стемнеет. Надо еще как-то приготовиться к поездке. А хотя, что я заморачиваюсь? Завтра с Сайнарой отправят такой караван, что я наверняка ни в чем не буду нуждаться. Кофе бы только не забыть.

Я уже было расположился поспать, как нарисовались два труженика пролеткульта – Арчах и Боокко, оба в хлам и тащат за собой какую-то тележку с грузом. Я подошел посмотреть, Арчах что-то мычал, а стойкий акын лаконично сказал:

— Взяли.

И рухнул на землю. Вот и отпускай их одних. В тележке оказалась фаянсовая фляга, уже начатая, с водкой. Я приказал новому своему работнику оттащить этих говнюков в конюшню спать. Гады, они же завтра не встанут. Но я их простил, с водкой у меня был напряг. Накатив на сон грядущий, я отправился спать.

ГЛАВА 24

С утра мы тронулись в дальний путь, необъятной длины караван пошел из города на юг. Члены моей агитбригады, нажравшиеся вчера до положения риз, валялись в повозке и периодически блевали. Острая алкогольная интоксикация и её тяжкие последствия. Никакой пощады я им не давал – ни напиться, ни похмелится. Пусть сами прочувствуют всю тяжесть своего злодеяния – красть у своего начальника водку. Оказывается вчера, пока на базаре был погром, эти перцы не смогли пройти мимо. Под шумок в каком-то разгромленном складе прихватили тележку и водку, потом решили продегустировать, им понравилось. Результат, как говорится, налицо. Остальные мои попутчики были вполне себе живы и здоровы. Я, кроме всего прочего, забрал с собой нового слугу из подворья. Привык, знаете ли, к мелким радостям жизни, чтобы мне коня подавали, седлали и всё такое. Пусть отрабатывает зарплату, а то дедушка, видать, решил родственника пристроить к синекуре в городском поместье. Нефик.

Перед мостом через речку, всё забываю её название, караван разделился. Мы, в соответствии с планом, повернули вдоль берега, на запад. Тыгын и Co. двинулись через мост и далее, к своим аласам. Тыгын забрал все чиновничество с собой, типа на праздник. Но его аласы потом, после фестиваля олонхосутов и сказителей намертво перекроют, чтобы не один человек не проник. Ну и так будут присматривать. Это операция по выявлению наркоманов среди окружения Тойона. Мои же планы были другие – проехать по населенным пунктам, посмотреть, как живёт народ, заодно поворошить всякие змеиные гнёзда.

Хорошая, мощеная камнем, дорога, поначалу шла по берегу реки. Потом свернула в пологие холмы и дальше уже начинала вилять между возделанных полей, поднимаясь на косогоры и спускаясь в долины. Направо и налево от основного пути отходили отсыпанные мелким щебнем дороги поменьше. Вдалеке виднелись мелкие поселения. Крестьяне на полях прекращали свою работу, разгибались и смотрели нам вслед. Тишина и покой. Сады, виноградники, поля и снова поля. Для меня всё непривычно, чтобы одновременно сеять, пахать и убирать урожай. Но так и было. Сады одновременно цвели и плодоносили. Ветерок приносил запахи то свежей земли, то травы, то навоза. Полный букет.

Кишлаки и аулы, что нам попадались по пути, похожи на мой аул, который будет называться Багдад, традиции, видать, здесь сильны. Главное, что меня интересовало, и я уже увидел – нищеты и даже бедности здесь нет. Домики аккуратные, улицы чистые, дедушки на лавочках, в общем, сильно мне напоминает жизнь в узбекских селениях, с некоторой примесью корейского или китайского. Эмульсия, короче, кто понимает. Ну и соответственно, буйволы, груженые и порожние арбы, стайки молодёжи с шанцевым инструментом в руках. Негры, короче, пашут. Какое-то противоестественное благолепие, с точки зрения меня, воспитанного в совершенно иных реалиях. Для полноты картины хотелось бы увидеть надсмотрщиков и вертухаев, которые подгоняют всю эту идиллию. Так мы и проехали полдня, почему-то не отвлекаясь на пустопорожние разговоры, и ко мне никто не приставал, а я сам был погружен в собственное безмыслие, просто пытаясь переварить весь ворох впечатлений, который свалился на меня за последние дни.

К слову, через каждые полдня пути, не знаю, по чьему-то доброму умыслу или же "так исторически сложилось", на дороге обязательно имелись караван-сарайчики разной степени вместимости, с местами отдыха и харчевнями. Харчевни же, в свою очередь, привлекали местную публику и были местом для общения и передачи сплетен. Мы как раз и подъехали к такому месту, в небольшом ауле и расположились на отдых. Да и куда спешить? За нами никто не гонится.

Пообедали, подремали и двинули дальше. К вечеру достигли вполне приличных размеров селение, где и решили заночевать. Пора выпускать на сцену моих песняров. Я, скрепя сердце и с зубовным скрежетом, опохмелил страдальцев, налив им маленько разбавленной водки. Надеюсь, никто меня Тыгыну не заложит.

Пока мы ели и пили, в харчевню подтягивался местный народ, пропустить по стаканчику бузы и прикоснуться к великому. Великий акын, проездом, только одна гастроль. Спешите видеть. Взбодренный алкоголем сказитель, хотя уже не поворачивается язык его сказителем называть, репертуар сменился очень значительно, свою программу отработал на пять. Арчах сиял государственной наградой, охотно отвечая на вопросы поклонников, но под строгим цензоровым, то есть моим, оком. Выступать я ему сегодня не дал, рано еще смущать умы деревенских жителей своими кровожадными призывами. Да и вообще, напряженный график выступлений я ему не обещал, так ведь и спиться недолго.

На следующий день наша компания поехала веселее. Ко мне подкатил, во-первых, выздоровевший певец степей, с претензиями. Начал объяснять мне совершенно очевидную, с его точки зрения, ошибку. Почему я так плохо рассказываю. Почему говорю: "Нюргуун-боотур поскакал за басматчи"? Никто не понимает. Надо рассказать, какие доспехи у боотура, какое оружие, какой конь и как он скакал – рысью или галопом. Как он сверкал глазами и как тяжело дышал. Иначе люди совсем не понимают, про то, что я говорю.

— Ты знаешь, я здесь не для того, чтобы сказки рассказывать, а для того, чтобы сказки рассказывал ты. Я тебе даю идею, а ты её рассусоливаешь, как хочешь. У тебя фантазия богатая, так что занимайся. Тебя с детства учили песни петь, так и работай, шлифуй своё мастерство. Я тебе претензий не предъявляю, успехом ты пользуешься заслуженным, а вот меня агитировать не надо.

Послал, короче, его как можно вежливей. Пусть ваяет свою нетлёнку в нужном идеологическом разрезе, в соответствии с требованиями текущего политического момента. А потом товарища поправим, ежели чего. А мне нечего перед свиньями бисер метать, всё равно они не поймут всех тонкостей моего ораторского искусства.

Терять время мне тоже не хотелось, но разговаривать разговоры во время езды верхом – занятие для меня малопродуктивное. Это степнякам хорошо, у них верхом вся жизнь проходит, злые языки говорят, что они на лошади и детей зачинают, но это и вовсе выше моего разумения, равно как и секс в автомобиле. Поэтому я ускакал немного вперед, чтобы без посторонних лиц причащаться к своей волшебной фляжечке и воспринимать мир отстраненно от всякой бытовой шелухи и ненужных слов. Буколические пейзажи вполне этому настроению соответствовали, на них очень хорошо смотреть издалека, не вдаваясь в совершенно неэстетические подробности. Но всякое безделье – и об этом знают все умные люди, в особенности армейские чины от сержанта и выше, есть зло, ибо от безделья человек начинает думать. И неизвестно до чего додумается. Мне додуматься было не суждено: догнала меня Сайнара и пустила своего коня рядом с моей кобылой. Тут, конечно непонятно, кто кого догнал, ибо коник начал тут же клеить мою лошадку. Развратник, на людях постеснялся бы, ни стыда, ни совести.

— Ты мне расскажешь, откуда берутся комиссары? — Сайнара приехала поговорить о наболевшем, видать, подпольщики крепко насолили и вообще, какая памятливая.

— Ты хочешь это знать? От многих знаний проистекают многие печали, имей в виду, — я проверяю на прочность её тягу к знаниям.

— Хочу. И ещё я хочу знать про Дао, и ты Мичила учил арипметика, и откуда у тебя одеколон! Как ты убил бойцов Халх! — не сдаётся, козья морда.

И дальше вал вопросов. И почему я всё время спрашиваю, как у вас. У вас, что, по-другому? То тогда где это "у вас"? Опять я попался. Мычу, что приехал из дальних краёв, Сайнара уточняет, из каких это таких краёв, где всё не так как у нас? Здесь, в Степи, все края одинаковые. М интересом посмотрел на Сайнару, полюбовался. Она заметила мой взгляд, зарделась и отвернулась.

— Тебе дед ничего разве не говорил?

— Нет.

— Ну-э… так значит, я вообще попал в Большую Степь из другого мира.

— Какого другого? Из Верхнего?

— Нет. Из правого. А может из левого.

— Что из меня опять дурочку делаешь? Нет никаких правых и левых миров, есть Верхний и Нижний мир.

— Ты меня слушаешь или пришла объяснять мне, откуда я попал? — я начал раздражаться. Мало того, что мешает мне витать в алкогольных туманах, так еще и своей дикарской упёртостью перебивать.

Я сделал мрачный вид, насупился и отвернулся. Сайнара тоже набычилась. Ну и хрен с ней. И правильно в Степи делают, что бабам слова не дают. Назло этой обезьяне я остановил коня, слез возле виноградника и совершенно никого не стесняясь, помочился на кусты. Сайнара фыркнула и поскакала дальше. Следом за ней рванула пятёрка Талгатовых бойцов, знают, видать, что если с ней что случится, им головы поснимают. А то, что она не в первый раз по причине своего психического характера попадает во всякие неприятности, мне уже известно. Нет мозгов – считай калека. Я дождался, когда ко мне подъедет кибитка, забрался на неё, пнул своего слугу, чтобы присмотрел за лошадью и решил подремать. Но нихрена. Опять припёрлась Сайнара, подкралась ко мне и начала делать вид, что она здесь совершенно случайно.

— Сайнара, — я не вытерпел, — ты дура или только прикидываешься? Я думал, что у такого умного деда будет умная внучка, но, похоже, сильно ошибался. Ты выглядишь, как служанка, у которой пропала последняя таньга.

— Много ты понимаешь. Я умная. Только вспыльчивая, мне дед говорил. Дочери Старшего Рода позволено всё. Но ей не позволено на людях проявлять свои чувства, с гневом иди в бой и повышать голос. У меня не всегда получается. Ты на меня обиделся?

С этими словами она завалилась на мягкие шкуры, на которых я лежал, как раз мне под правую руку.

— На дурочек у нас не принято обижаться.

Единственное, что меня всегда раздражает, так это люди, высказывающие свое, так называемое, точное мнение, и которые ничуть не разбираются в вопросе, который собираются комментировать.

— Так и ты начинаешь говорить про то, что знаешь лишь из рассказов полуграмотных колдунов и акынов, не понимая сути того, что сама сказала. Ну ладно. Я тебя простил.

Сам же я во время этой пылкой речи ненавязчиво поглаживал внутреннюю часть её руки в промежутке между локтем и запястьем. Нежно-нежно, едва касаясь. Это, для тех, кто понимает, приводит к совершенно конкретному результату. Сайнара уже прикрыла глаза и уже совсем меня не слушала, погружаясь в глубины ощущений, видимо, доселе ей неведомых.

— Что ты делаешь? — севшим голосом спросила она.

— Ничего, — прошептал я ей в ухо и начал покусывать мочку. Дернул ногой, заднее полотнище нашей кибитки зашуршало и закрыло вход.

— Мерзавец, — застонала она, — ты честную девушку…

Однако, несмотря на все мои старания и тяжелоё дыхание, доступа к белому нежному телу я не получил. Сайнара встрепенулась и села.

— Ну всё… Хватит. Нашёл место.

В соответствии с женской логикой, сама же пришла. Ко-з-за. Только возбудила, понимаешь ли, напрасные надежды…

— А что? Нормальное место, — пытался я продолжить эротические упражнения, — ничем не лучше других.

— Люди смотрят, — совершенно нелогично продолжила она, кибитка была вполне себе закрыта, — и вообще.

Что "вообще" я так и не понял, а она откинула обратно полог и села на шкуры.

— Расскажи, как живут люди в твоём мире.

— А что рассказывать. Живут себе. Как обычные люди.

У меня не было никакого желания ничего рассказывать, да и о чем говорить? Как космические корабли бороздят Большой Театр? А кочевники как кочевали, так и кочуют, только теперь вместе с дизель-генератором, плазмой и спутниковым интернетом.

— Откуда у тебя дикалон? Кто его делал? Кто делает такие бусы, как ты мне подарил?

— На заводе делают люди. Иногда машины делают. Завод – это когда много мастеров в одном месте. А машины – это даже и не знаю, как тебе объяснять. Вы же не знаете механику.

Тут она вцепилась в меня и выпила весь мозг. Что такое то, а что такое это. Надо сказать что Сайнара, по крайней мере, треть из мною рассказанного, поняла правильно. Пришлось даже её останавливать, потому что язык мой присох к гортани. Особенно от описания тряпок, обуви и нижнего белья. Дальше я ей прямо сказал, что то, что она прослушала – это басни и требуют хоть какого-то систематического образования, в том числе и знание арифметики.

— У кого ты учишься? Я тоже хочу поучиться, — решил я, наконец, заняться и собственным образованием.

— У шаманов знания. В основном, у белых. Чёрные всё с духами разговаривают, но тоже учат всякому. Есть еще мудрецы сецен, но их мало. Зачем тебе учиться, ты и так умный.

— Ученье свет, а неучёных тьма, — разродился я банальностью, — расскажешь мне про закон Отца-основателя, да пребудет с ним слава, а я научу тебя Дао Любви, — я и тут не удержался, учёба обещала быть восхитительной.

— Твоё слово против моего слова! — объявила Сайнара окончательный вердикт.

Если девка такая любопытная и действительно тянется к знаниям, придётся научить её русскому языку. Насчёт умножения ненужных сущностей я тоже задумывался, но всё рано, по большому счёту, делать нечего. Да и на архаичной версии монголо-татарского много не растолкуешь, да и сам подучу, проникнусь, так сказать, местным мировоззрением. У ведь нас мозги устроены в противофазе. Для них налёт с ограблением – развлекуха, а для меня – разбой. Зато для меня словесные выпады – как божья роса, а они заводятся с полоборота и на нож бросаются. Ладно, жизнь покажет, что к чему. Но учёба так толком и не началась. Сайнара меня поцеловала и соскочила с повозки. Хрен поймёшь этих женщин.

К вечеру мы доехали к крупному аулу, где и расположились в гостях у настоящего бая этого улуса. Нас встретил проводил и расположил у себя сам насяльник, этакий шустрый колобок с круглым улыбающимся лицом. Мне он сразу понравился, потому что радость его совершенно искренняя, это видно сразу, а не вынужденное заискивание перед высокопоставленными гостями. Дом у него оказался побогаче, чем у некоторых, но именно побогаче, а не блистает роскошью. Это непонятное явление мне еще следовало обсудить с моими учителями, до которых я так и не добрался. Одни благие намерения. На ужин хозяин пригласил Талгата, меня и Сайнару, а от местных были Мастер Воды и Мастер Земли, как нам представил хозяин этих людей. Тоже явление для меня новое, трудно с ходу понять, что может мастерить мастер воды. Опять я в пролёте, совершенно не знаю местных реалий. Но походу беседы много стало ясным, Мастер Воды ведает состоянием водоёмов, воды и поливом земель, что в сельском хозяйстве можно сказать, одно из основополагающих моментов, Мастер Земли же, соответственно, отвечал за состоянием земли, правильностью очередности посевов и всякой такой ботвой. Может, по объему полномочий и поважнее бая будут. Мне, конечно же, был во много неясен статус самой земли – в чьей она собственности, а вот прям сейчас спрашивать было неудобно. Но сегодня речь шла не о благополучии земель, а как раз наоборот. Оба Мастера начали жаловаться на то, что на некоторых полях после вполне удачных лет, урожая не было вообще, в почве начали гнить всякие корнеплоды, а у пшеницы загнивать корни. Примерно в это же время зацвели пруды, причем с небывалой силой, и началась гибель рыбы. Они связывали это в тем, что часть крестьян начала рассыпать на полях какие-то порошки, что поначалу вызвало небывалый подъем урожайности. Все даже обрадовались такому радикальному способу облегчить себе жизнь, тем более, что денег за это продавцы чудесных порошков почти и не просили – только лишь половину прироста урожая. Но потом все пошло наперекосяк и начались проблемы. Я тут же спросил, а далеко ли от их селения Ус Хатын? На что мне ответили, что нет, недалеко, как раз через речку, в двух днях пути, ежели напрямик, а если через мосты – то в четырёх. Я попросил, чтобы мне завтра показали это порошок, я посмотрю, что можно сделать, типа я специалист в области агрохимии и мне открыты все тайны вершков и корешков. Хотя и так было понятно, все признаки азотного отравления почвы налицо. Но надо убедиться, чем же потравили почву. Потом разговор перешел в область абстрактного – как воспитывать детей в благонравии к отеческим наставлениям, я уже этого не вынес.

С утра меня Ичил застал за важным мужчинским делом – за бритьём. Он долго смотрел, как я корячился с едва тёплой водой, и даже не поинтересовался моим офигенским лезвием. Зато спросил:

— Это что? — указывая на баллончик с пеной.

Дата добавления: 2015-08-28