Глубоко таятся страсти сердца, 24 страница

— А как быть с «Уинкрэгом»? — спросила Аликс. Она сидела, откинувшись в низком кресле, сонно глядя на пламя очага.

Эдвин шутливо ткнул ее в бок ручкой штопора.

— Проснись! Нечестно бросать на нас работу. Помоги Лидии на кухне. Не тревожься насчет «Уинкрэга», я сказал Роукби, что мы не будем обедать дома.

Когда все дружно разместились за столом, Аликс почувствовала, как спадает напряжение дня. На первое был подан холодный фруктовый суп, за которым последовала необычно приготовленная курица — по-венгерски, как объяснила Лидия.

— Где вы научились так готовить? — спросил Майкл, с удовольствием поглощая шоколадный мусс, появившийся в конце обеда.

— У своей матери. У нас был превосходный повар, но мама говорила, что если ты сам не знаешь, как готовить еду, тебя всегда можно одурачить на кухне. Теперь, думаю, будет полезно уметь готовить, хотя бы немного. С поварами в военное время плохо.

— Не упоминайте о войне, — произнесла Утрата, с полным ртом мусса. — Все только о ней и говорят, а она может и не начаться.

— Она уже идет, в Испании, — промолвил Эдвин.

— Не война, а насмешка! — лениво отмахнулся Фредди. — Гражданская война, фу! Не понимаю, почему люди рвутся туда воевать, когда у нас самих война за углом.

— Лидия, а можно мне еще? — спросила Утрата. — Эдвин, ты собираешься жениться на Лидии? Только представь: станешь так питаться каждый день.

— Соблазнительно, — улыбнулся Эдвин. — Только она не выйдет за меня замуж.

Лидия встала из-за стола.

— Пойду сварю кофе.

Урсула широко зевнула, и Сеси обняла ее за плечи.

— Пойдем, тебе пора ложиться.

Она вернулась прежде, чем остальные успели покончить с кофе.

— Урсула моментально заснула, едва я пообещала найти шапку и шарф, которые были на ней, и вернуть Розалинд. Завтра я спущусь к озеру и поищу их.

— И посмотри там санки, — напомнил Эдвин, провожая ее, а также Майкла и Фредди вниз по ступенькам.

Последовали слова прощания, дверь закрылась, снаружи морозную тишину прорезали оживленные голоса. Потом восклицания, звонкий смех — это Сеси устраивалась в двухместной машине на коленях у Майкла. Взревел мотором «бентли», рокот эхом разнесся по пустынным, освещенным фонарями улицам и вскоре затих вдали.

Аликс спустилась на нижний этаж, чтобы помочь Лидии вымыть посуду, в то время как Эдвин курил сигару, а Утрата вернулась к клавесину.

— Я буду мыть, а ты вытирай, — сказала Аликс. — Ты знаешь, куда что убирать. — Она вставила затычку в раковину, налила воды из крана, насыпала мыльных хлопьев и начала с бокалов. — Лидия, почему ты не хочешь выйти замуж за Эдвина? Он по уши в тебя влюблен, это сразу видно.

— Вероятно, но любовь и брак не всегда идут рука об руку, что бы там ни пелось в песнях.

— Разве ты его не любишь?

— Да, в известном смысле. Слишком сильно, чтобы выйти за него замуж.

Аликс стерла с края бокала след от губной помады.

— Это одно из умных замечаний, которых я не понимаю.

— Ты его сестра, вы с ним близки. Близнецы — особый случай. Ты хочешь его с кем-то делить?

— То, что я хочу, не относится к делу. Чего я на самом деле желаю для него — это чтобы он был счастлив. А он несчастлив. В настоящее время, во всяком случае.

Лидия вытерла бокал, посмотрела сквозь него на свет и убрала в буфет.

— Между нами пропасть: между тобой и мной, между мной и семьей Эдвина. Вы с Эдвином близнецы, и ты во многих отношениях очень на него похожа. Когда я с ним, то забываю, что он англичанин, но когда вижу его с тобой, сознаю, как велика разница между нами. Любовь прекрасна, однако для брака ее недостаточно.

— Ты не романтическая натура.

— Я пришла из мира, лишенного романтики, и не понаслышке знаю, какую опасность могут нести в себе узы любви и родства. Заложники судьбы — так, кажется, это называется по-английски. Да, я полюбила Эдвина, хотя это произошло и не сразу. До сих пор удивляюсь… Я ведь думала, что больше никогда не полюблю.

— Твоя любовь — единственное, что имеет значение.

Произнеся эту фразу, Аликс поняла, что она глупая. Она тоже не была романтической идеалисткой и знала, что влюбиться и жить долго и счастливо — разные вещи.

— Я несу в себе множество воспоминаний, плохих воспоминаний, — продолжила Лидия. — А кроме того, когда я вижу Эдвина в его семейном кругу, в большом родовом гнезде, со слугами, столовым серебром… вижу весь антураж, который сопутствует деньгам, то думаю: какое отношение я, бедная еврейка-иммигрантка из семьи венских интеллектуалов, имею ко всему этому?

— Едва ли нас можно отнести к знати, — возразила Аликс. — Ты говоришь так, словно речь идет об аристократе в старинном замке. Наши деньги — новые деньги, их источник — промышленность и бизнес, а не земельные владения и браки с титулованными особами. Кстати, бабушка, как и ты, происходит из академической среды. Ее отец был профессором в Кембридже.

Лидия принялась за суповые тарелки.

— Ваша бабушка… Вот серьезная причина для того, чтобы я не выходила за Эдвина. Ваша бабушка ненавидит евреев, и тебе это известно. Она в штыки встретит еврейскую невесту своего внука. В сущности, такого даже и не может случиться, поскольку бабушка просто не пустит меня на порог и выставит Эдвина вон из дома. Получится, что я лишу ее одного из тех, кого она любит. А зная, что она уже потеряла двух сыновей и внучку, я чувствую, что не должна так поступать.

— На самом деле бабушка плевать хотела на нас всех. Она презирает Труди, я вызываю у нее гнев и раздражение. Да, она терпимо относится к Эдвину, но не привязана к нему. Как и к дяде Солу, хотя тот всю жизнь прожил в ее тени, вечно надеясь, что она бросит ему крохи своей любви. На месте тети Джейн я бы видеть не могла, как он жадно смотрит в рот матери, ловя каждое слово.

И Аликс яростно набросилась со щеткой на тарелку, заставив Лидию испуганно вскрикнуть:

— Осторожнее, разобьешь! Или сотрешь узор.

— Иногда мне кажется, что с бабушкой что-то не так.

— Что именно?

— Похоже, она выжила из ума. Ну не совсем спятила… Например, посмотреть, как она сегодня напустилась на Урсулу! Я знаю, она всегда придерживалась странных взглядов относительно мужчин и всего связанного с сексом, но вести себя вот так! А как она поступила с Утратой? Со своей внучкой! Она держит ее на привязи, будто та постоянно замышляет что-нибудь плохое. Меня не удивит, если Утрата в конце концов взорвется и совершит что-либо по-настоящему чудовищное — только лишь потому, что от нее этого ждут.

— Да, — с уверенностью сказала Лидия. — Это не будет чудовищно в глазах остального мира и не будет связано с мужчинами и сексом, но вашей бабушке не понравится. Утрата — музыкант; стоит лишь послушать ее игру, чтобы понять, как она одарена, а когда наблюдаешь ее и говоришь с ней, осознаешь, что она серьезна и очень предана музыке. Она станет профессиональной музыкантшей, если сумеет пробить себе путь, а это явится потрясением для вашей семьи.

— Правда? Я ничего не понимаю в музыке.

— Ей понадобятся хорошие учителя, причем — скоро. Человек должен учиться, пока молод. Ей надо поехать за границу, это самый лучший вариант для пианиста. Однако такое обучение дорого, и ей очень пригодилась бы поддержка семьи.

На лестнице послышались шаги, и в кухне появился Эдвин. Лидия велела ему отойти от раковины.

— Здесь тебе не место.

— Тогда я постою в дверях и посмотрю, как вы работаете, — улыбнулся он.

Аликс испытала болезненный толчок в сердце при виде выражения его глаз, устремленных на Лидию, и внезапного ответного блеска в ее глазах.

Она сменила воду и погрузила в мыльный раствор очередную партию тарелок, чтобы звяканьем фарфора нарушить тишину.

— Лидия говорит, что Утрата настоящий музыкант и она могла бы стать профессионалом.

— Почему бы и нет?

— По-твоему, бабушка отпустит Утрату в музыкальный колледж? Учиться на профессионального музыканта? Ты же видел, что она сделала с ее нотами.

— Это была просто вспышка из-за Урсулы… Ну хорошо, не смотри на меня так. Я знаю, что бабушка не расположена к музыке, но можно попытаться уговорить дедушку.

— От него будет мало пользы, разве что он начнет действовать втайне от бабушки. Но едва ли это будет существенной помощью. Он не станет выступать на стороне Утраты, ты прекрасно это понимаешь. Не в том случае, если потребуется идти наперекор бабушке.

— А что она сделала с нотами? — поинтересовалась Лидия.

Аликс ей рассказала, и Лидия ужаснулась.

— Тогда она действительно ненормальная. Совершить подобное! Проявить такую ненависть! Но почему? Чем Утрата заслужила это?

— Ничем, — вздохнул Эдвин. — Абсолютно ничем, черт возьми! Простите мне такие выражения, но у меня кровь закипает от этого, честное слово. Аликс, мы должны что-то сделать для Утраты. Она не может продолжать жить вот так: плохая одежда, вечные упреки по любому поводу, подозрения в неведомых проступках. Она вырастет с покоробленной душой, не говоря уже о музыке.

— У тебя ведь есть собственные деньги, Эдвин? И, думаю, у тебя тоже, Аликс?

— Да.

— От матери и отца?

— Да, мы должны получить их в следующем году. Они в трастовом фонде.

— А разве Утрата не дочь ваших родителей? Разве ей ничего не оставлено?

Близнецы переглянулись.

— Наверное, оставлено, — промолвил Эдвин. — Это вопрос из разряда таких, о которых говорить не принято. Она получит свою долю, когда ей исполнится двадцать пять, — так же как и мы. Дедушка оплачивает ее школу, как он делал для нас, и капитал и доход с капитала сохраняются. К тому времени как Утрата достигнет этого возраста, она будет очень состоятельной.

— А не могла бы она получить часть денег сейчас, чтобы оплатить музыкальное образование? Приобрести одежду, посещать концерты? Слушать музыку — очень важно.

— Нам надо бы спросить попечителей фонда, — ответил Эдвин.

— Забудь об этом, — произнесла Аликс, окуная ножи и вилки в воду. — Совет попечителей, Лидия, состоит из семейного поверенного, живущего в Манчестере, американских адвокатов, о которых мы ничего не знаем, и дяди Сола. Старый Ноукс, наш поверенный, полностью у бабушки в руках, а что касается дяди Сола…

— Он никогда не пойдет против бабушкиной воли, — закончил Эдвин.

— Мы могли бы платить за нее сами. Я с радостью буду это делать.

— Так же и я, но это не вопрос фунтов, шиллингов и пенсов, Лекси, ты сама знаешь. Речь о том, что Утрата находится полностью под властью бабушки, и о том, что ей предстоит оставаться здесь, под этим гнетом, еще шесть лет. А потом ждать четыре года, прежде чем она получит какие-нибудь деньги.

— Шесть лет! Десять лет! Du lieber Gott![51] — воскликнула Лидия, с шумом захлопывая ящик с ножами и вилками. — Даже шесть лет слишком долго. Через шесть лет она будет сломлена.

Глава пятьдесят первая

— Обе спят, — сообщила Аликс. Она прокралась в комнату девочек проверить, как они там. — Я оставила свет включенным.

— Очень разумно, — похвалила Лидия. — Чтобы отгонять дурные сны.

— Ну а сейчас, — сказал Эдвин, — я хочу услышать правду о том, что произошло сегодня.

Аликс вздохнула, поправила подоткнутую под спину подушку.

— Перестань ерзать, Лекси, и выкладывай!

— Урсула действительно пошла с кем-то встретиться и получила сверх того, на что рассчитывала. Но она отправилась туда не по собственной воле и не в своих интересах.

— Как посредник?

— Да, именно. Утрата не хотела ябедничать на подругу, но в конце концов мне удалось вытянуть из нее часть истории. Урсула пошла встретиться с человеком от имени Розалинд; та лежит с простудой, потому не могла соблюсти договоренность и сама явиться на свидание. Похоже, очаровательная Розалинд занималась шантажом: она нашла письмо от Делии, которое пришло на имя няни, и угрожала рассказать обо всем Питеру, если Урсула не сделает то, что она велит. Я догадываюсь, это был не первый случай, когда Розалинд вынуждала Урсулу выполнять за нее грязную работу, и, очевидно, вовсе не собиралась отдавать девочке обратно письмо.

— По-моему, Розалинд неприятная особа, — заметила Лидия.

— Мне она не понравилась с самого начала, — признался Эдвин. — Какой гнусной маленькой прохиндейкой она оказалась! Итак, Урсула отправилась на встречу, надев шарф и шапку Розалинд, чтобы тот человек издали ее узнал?

— Да. Как я поняла, он разозлился уже тогда, обнаружив, что это не Розалинд, потом сказал, что передаст записку, чтобы Урсула отнесла ее обратно, после чего опять схватил ее в объятия и принялся целовать. Конечно, она перепугалась и стала вырываться. По ее мнению, это было самое ужасное и отвратительное, что ей довелось пережить за всю жизнь. Вот тогда он озверел.

— Гнусно! — крикнул Эдвин. — Кто этот человек? Дайте мне только до него добраться!

— Утрата говорит, что не знает. Не уверена, что она сказала всю правду, но больше мне ничего не удалось из нее вытянуть.

— А что общего у Розалинд с тем человеком? — спросила Лидия. — Сколько ей лет?

— Семнадцать, по-моему, — произнес Эдвин. — Но меня не удивляет, что она назначает в лесу свидания подобным мужчинам.

Аликс встала, широко зевая.

— Мне ни капельки не хочется возвращаться в «Уинкрэг», но дедушка будет беспокоиться. Если бабушка выгонит меня на мороз, вернусь и вас разбужу.

Эдвин принес ей пальто.

— В пальто было вот это, — сказал он, вручая сестре картонную папку.

— Боже милостивый, как я могла забыть! — воскликнула Аликс, забирая папку. — Она находилась среди кое-каких маминых вещей, спрятанных в буфете на одном из чердаков. Я пошла туда сегодня утром и нашла ее, но наступило время ленча, а потом, со всеми треволнениями по поводу Урсулы, совсем про нее забыла.

— О Боже, ты что, опять за свои изыскания? Будто нам мало насущных проблем, так ты еще раскапываешь прошлые.

— Там могут оказаться какие-нибудь фотографии или ключ к ответу, где были мама и Изабел, когда произошел несчастный случай, и из какой части Америки была родом мама. Все это покрыто таким туманом, но я не понимаю почему.

— Ладно, если считаешь, что должна рыться на чердаках, то ройся, но я уверен: лучше оставить это дело в покое.

Лидия не согласилась.

— Ты не прав, Эдвин. Там, где есть вопросы и неопределенность, человек не может успокоиться, пока не получит ответов. Аликс права, что хочет знать истину.

— Спасибо, — сказала Аликс, обрадовавшись неожиданной поддержке.

Эдвин взглянул на потрепанную папку.

— Тогда открой ее. Давай поглядим, что там внутри. А по возвращении ты изучишь все подробно.

Аликс развязала коричневую ленту. Внутри находился ворох бумаг, явно не отсортированных в каком-либо порядке, а просто засунутых наспех, как попало. Сложенная пожелтевшая газета, меньшего формата, чем английские, выпала на пол. Эдвин поднял ее и развернул.

— «Пиллский репортер», — прочитал он заголовок, идущий поперек первой страницы.

— Пиллский? Пилл — это город?

— Наверное. Хэл должен знать, где он. Или можем посмотреть в географическом справочнике.

Он заметил, что взгляд Аликс прикован к фотографии на первой странице.

— Это мама! О маме! — воскликнула она, выдергивая у него газету.

Заглядывая ей через плечо, Эдвин прочитал:

— «Трагическая смерть в автомобильной аварии». Здесь все, что ты хотела узнать, Лекси. Место, где это произошло, десять часов вечера, плохая видимость на дороге…

— Здесь ничего не сказано об опьянении, — пробормотала Аликс, жадно пробегая глазами текст.

— Они не стали об этом сообщать, — предположил Эдвин. — Пощадили чувства семьи.

Послышался звук открываемой двери, и в комнату вошла заспанная Утрата в полосатой пижаме Эдвина.

— Вы шумите, — проговорила она. — Что вы рассматриваете? У вас такой вид, словно столкнулись с привидением.

Она заглянула в газету.

— Это ведь фотография мамы? О, смотрите, здесь написано про аварию. — Она начала читать. — Странно, что ничего не говорится об Изабел.

— Н-да… Теперь, когда ты сказала, мне тоже странно. Действительно нет, — промолвила Аликс.

— Вероятно, они не знали, что она тоже находилась в машине; репортеры всегда хватаются за первую новость, недослушав до конца. Ты же знаешь, что это за народ, — сказал Эдвин.

— А откуда газета? — поинтересовалась Утрата, закончив читать заметку.

— Она была спрятана на чердаке «Уинкрэга», в буфете, — объяснила Аликс.

— Очевидно, наши американские родственники переслали ее сюда, — предположила Утрата. Потом опять взяла листок в руки. — Здесь что-то не так.

— Что? — спросила Аликс.

— Посмотрите на дату.

— Двадцать девятое августа, — прочитал Эдвин. — Ну и что?

— Августа? — произнесла Аликс. — Эдвин, мама погибла не в августе! Она погибла в сентябре! День рождения Утраты двадцать третьего сентября, а мама погибла через несколько дней!

— Через несколько дней после рождения ребенка сесть за руль? Слишком уж скоро, — заметила Лидия.

— Странно, — усмехнулся Эдвин.

— Это типографская ошибка, только и всего, — сказала Аликс.

— Газеты не делают ошибок в таких датах, — возразил Эдвин. — Если газета датирована двадцать девятым августа, значит, в этот день она и вышла. Это означает, что мама умерла примерно на месяц раньше, чем мы думали.

— А Утрата?

Аликс с Эдвином переглянулись.

— Видимо, произошла путаница с датой рождения, — поспешно проговорила Лидия. — Такое случается, особенно когда ребенок рождается в другой стране. Подобное произошло с одной моей кузиной, родившейся во Франции. Когда в Вене регистрировали ее рождение, то поставили неправильный год. Такие ошибки возникают, а когда семья переживает кризис, тогда оплошность очень вероятна.

— Да, наверное, так, — протянул Эдвин. — Не переживай по этому поводу, Утрата. Давай иди спать, мы поговорим об этом утром.

— Но Изабел…

— Первое правило: не верь ничему, что читаешь в газетах.

Но Утрата не слушала. Нахмурившись, она снова взяла газету и пристально всматривалась в первую страницу.

— Младшая сестра Манго на самом деле его племянница, — изрекла она.

Остальные недоуменно уставились на нее.

— Манго — грум?

Утрата кивнула.

— Его старшую сестру зовут Джанет. Перед окончанием войны она сошлась с английским солдатом. Он к ней потом так и не вернулся. Он не погиб в окопах или где-то еще. Манго говорит, он уже был женат. Когда Джанет родила ребенка, их мать сделала вид, что это ее.

Воцарилось молчание.

— Я думаю, то же самое случилось и с моим рождением. Бабушка настояла, чтобы все было шито-крыто. Вероятно, она даже пожалела, что мы живем не в Древней Греции, где она могла бы оставить меня на склоне горы.

— Утрата!

— Все в порядке. Она этого не сделала, и вот я с вами. И так и так — все равно сирота. Это и впрямь не имеет большого значения.

Лидия встала.

— Я приготовлю тебе горячий шоколад, Утрата. По-венски — густой, очень вкусный, он поможет тебе спокойно заснуть.

Отчаянно зевая, Утрата выпила шоколад, во второй раз пожелала всем спокойной ночи и вернулась в кровать.

— Да! — присвистнул Эдвин. — Аликс, дай-ка мне газету. — Он разложил ее на столе, и они с сестрой принялись сосредоточенно изучать ее. — Ужасная досада, что это единственный номер, — вздохнул он, копаясь в папке среди остальных бумаг. — Обязательно должны быть дальнейшие сообщения: о похоронах, подробности о скорбящей семье… Уж этот местный листок выжал бы из такого происшествия все возможное. Заметка — просто скупой отчет по следам аварии. Набор фактов. О черт, Лекси, как бы я желал, чтобы ты никогда этого не находила!

Глава пятьдесят вторая

После беспокойной ночи Аликс проснулась рано и решила пропустить завтрак. Ей не хотелось встречаться с бабушкой и даже с дедушкой и тетей Труди, но сделать это было необходимо. Она подождала, пока не услышала рокот машины Эдвина на подъездной аллее, и тогда спустилась по задней лестнице, следя, нет ли поблизости Липп. Аликс знала, что брат поведет автомобиль на задний двор, в гараж, поэтому по широкому, вымощенному камнем коридору двинулась к задней части дома.

Вид у Эдвина был мрачный, но он обнял Аликс.

— Где тетя Труди?

Они нашли тетку в цветочной комнате, где она разбирала цветы, срезанные для дома, намереваясь далее приступить к обсуждению меню с кухаркой. Все выглядело таким обыденным: тетя Труди занята своими обычными хозяйственными делами — твердыми крепкими руками подрезает стебли и закручивает крепежной проволокой. Горка зимней зелени лежала рядом, на деревянном столе, а у ее ног стояли в букетах цветы из оранжереи. В помещении было зябко, несмотря на чадящий дым от печи. Сеттеры, лежавшие у печи на старом коврике, при появлении близнецов глухо застучали по полу хвостами.

— Здравствуйте, мои дорогие! — приветствовала племянников Труди. — Вот готовлю свежие цветы, они долго не стоят, когда работает центральное отопление. Не ожидала увидеть вас обоих так рано. Как Урсула? А Утрата?

Эдвин смахнул со стола кучу оборванных листьев и куски стеблей, вытер рукавом влагу и выложил перед теткой ту самую газету.

— Остановись на минутку, тетя Труди. Нам нужны твои комментарии.

Труди застыла, точно прикованная к месту, с поднятым секатором в одной руке, с веткой кизильника — в другой.

— Хелена, — пробормотала она. — О Боже.

— Прочти это! — распорядился Эдвин, забирая у нее секатор.

Глаза тетки блуждали по комнате, останавливаясь на чем угодно, только не на газете.

— Я понимаю, ужасно видеть это написанным… Ваша бедная мать…

Но Эдвин был безжалостен.

— Забудь о трагических обстоятельствах. Посмотри на дату.

— О! О Боже!..

Аликс пододвинула стул и усадила на него тетку.

— Эдвин, тебе не обязательно быть таким жестоким.

— Мне? Я не жестокий. Жестокими надо назвать людей, насочинивших всю эту кучу вранья, которой нас потчевали годами.

— Конечно, это ошибка. Я имею в виду дату. Хелена погибла в сентябре. Или даже в октябре?

— Ты хочешь сказать, что она умерла после рождения Утраты, двадцать третьего сентября? Ведь именно тогда ее день рождения, не так ли?

Труди кивнула. Она все крутила и крутила в руках обрывок шпагата, наматывая его на пальцы, затягивая так сильно, что он впивался в плоть.

— Это не выдерживает критики! — бросил Эдвин.

— А если в газете нет ошибки? — поддержала брата Аликс. — Если Утрата родилась в сентябре, а мама погибла в августе? В этом случае мама не могла быть матерью Утраты. Утрата нам не сестра, правда, тетя?

Труди посмотрела на свои руки с куском шпагата, но ничего не сказала.

Эдвин не обращал внимания на предостерегающие взгляды Аликс: он не был расположен к великодушию.

— Если ты прочтешь заметку, то увидишь, что там нет ни слова об Изабел. Изабел не было в машине вместе с Хеленой, признайся, тетя!

Труди вздохнула.

— Да.

— Так где же она находилась? Где и откуда в этой истории появляется Утрата? Хотя, думаю, мы можем догадаться.

— Не сердись, тетя, на Эдвина, — мягко промолвила Аликс. — Но мы должны знать. Ты ведь и сама понимаешь, не правда ли?

— Следовало сообщить вам давным-давно. Всем вам. Ложь порождает ложь, и никогда от нее не появляется пользы, как бы ни были благи намерения. Ах чтоб эту веревку!

Пока она нервозно распутывала петли шпагата, послышались приближающиеся быстрые шаги. Аликс и Эдвин обернулись на звук. В дверях стоял Сол, как всегда гладкий и прилизанный, с мрачным, озабоченным лицом, а за ним — его жена. Обогнув мужа, Джейн шагнула вперед.

— Я шла помочь тебе с цветами, Труди, однако Сол услышал громкие голоса и прибежал тебя спасать. Видимо, он решил, что обидчик Урсулы проник к нам в служебные помещения.

— Едва ли это предмет для шуток, — поморщился Сол. — Аликс, Эдвин, что вы здесь делаете? Что вы сказали Труди? Чем так ее расстроили? Она бледна как полотно; право, это скверно с вашей стороны. Джейн, позови Роукби, пусть принесет бренди.

— Спасибо, Сол, но в чем я меньше всего нуждаюсь в этот ранний час, так это в бренди. Где мама?

— В своей комнате, к счастью. В противном случае она бы услышала доносящийся отсюда шум, а ей нужен покой. После вчерашнего шока.

— Бабушке нужен покой? — возмутилась Аликс. — С какой стати?

— Замолчи! — одернул ее Эдвин.

Сол заметил газету.

— Что это? — Он увидел фото, заголовок, и его лицо потемнело. — Что все это значит? Где вы взяли газету? Труди, это твоих рук дело?

— Перестань, Сол. Становиться в позу и брызгать слюной неуместно. Аликс нашла газету — не спрашивай меня где! — и принесла мне показать. Они хотели, чтобы я ответила на некоторые вопросы.

— Не их дело — задавать вопросы! Их это не касается!

— Тогда кого касается, если не нас? — требовательно спросила Аликс. Черт бы побрал дядю Сола, явившегося в столь неподходящий момент. — Не могли бы вы его увести? — попросила она Джейн.

Та пожала плечами.

— Пусть выговорится. Он все равно вскоре побежит к Каролин, чтобы обо всем рассказать.

— Не смей, дядя Сол! — предупредил его Эдвин. — Никто ничего не сообщит бабушке, пока мы не докопаемся до истины. И не пытайся изобразить, что это не наше дело. — Он ударил по фотографии тыльной стороной ладони. — Чье это дело, если не наше? Ради всего святого, ведь это наша мать!

— И жена моего брата! — напыщенно произнес Сол.

— Велика важность! — Эдвин наклонился к сидящей на стуле Труди, приблизив лицо к ее лицу. — Прошу тебя, тетя Труди, сними груз со своей души.

— Да, пожалуйста, тетя Труди! — подхватила Аликс. — Теперь, когда нам уже столько известно, мы непременно выясним остальное, тем или иным способом.

Труди выпрямилась и промолвила:

— Как я только что сказала… Мое мнение… Вам следовало все рассказать. Давным-давно.

Перед сестрой, нависая над ней, вырос Сол.

— Труди, я запрещаю тебе произносить хоть слово!

Не обращая на него внимания, Труди заговорила, обращаясь к Эдвину:

— Хелена не была матерью Утраты, а Утрата — не ваша сестра. Она ваша племянница. Ее матерью была Изабел.

Джейн тихо и протяжно присвистнула:

— Вот это номер! — Она резко обернулась и посмотрела Солу в лицо. — И ты знал об этом? — Она схватила газету и пробежала глазами колонку. — А где была Изабел, когда погибла Хелена?

— В клинике, ожидая рождения ребенка.

— Довольно! — почти взвыл, словно от боли, Сол. — Ради всего святого, избавь нас от этих непристойных подробностей. Мама глубоко опечалится, оттого что все всплыло наружу, да еще теперь, в самое неподходящее время.

Эдвин, Аликс, Труди и Джейн воззрились на него.

— Как раз в тот момент, когда ребенок должен быть отдан на удочерение.

— На удочерение? — крикнул Эдвин. — На удочерение? Мою сестру?

— Она не твоя сестра! — раздраженно бросил дядя Сол. — Всего лишь племянница. Причем незаконнорожденная. Я знал, что старания Хелены выдать себя за ее мать ни к чему не приведут. Я понимал, что все откроется, рано или поздно, и разразится скандал.

— Скандал в том, что это держалось под спудом столько лет! — вспылил Эдвин. — И мне плевать, сестра мне Утрата или племянница: она член нашей семьи, и ее место в «Уинкрэге», как было всегда.

— Следовало все нам рассказать, — продолжила Аликс. — Так же как и Утрате. Она имеет право знать, кто она.

— Насчет этого я не уверен, Аликс, — тихо промолвил Эдвин.

— Говорят, лучше быть почтенным сиротой, чем ублюдком, — сказала Труди.

— Труди, следи за своей речью, — поморщился Сол.

Глаза Джейн сузились.

— Если ты имеешь в виду нормы морали, то как быть с Мэвис? Полагаю, тебе надо помолчать.

Аликс была поражена эффектом, какой возымели эти слова на Сола. Он обмяк, словно проткнутый воздушный шар. Мэвис… Интересно… Могло ли… Нет, конечно, нет.

Джейн окинула Сола ледяным взглядом, потом плотнее закуталась в кардиган и потеребила жемчуг на шее.

— Мы выяснили об Утрате. А что сталось с Изабел?

— Она умерла, — бесцеремонно заявил Сол. — Во время родов. Весьма печально, но, вероятно, к лучшему.

Все вновь изумленно уставились на него.

— К лучшему? — повторила Джейн.

— Учитывая, что ей исполнилось четырнадцать лет, когда она… э… попала в беду. Очевидно, у нее были дурные наклонности.

— Замолчи, Сол, ты уже сказал довольно! — осадила его Труди. — Мне стыдно за тебя. Господи, как будто одного Джека недостаточно. Надо было, чтобы в семье уродился еще такой дурак.

— Он хуже, чем дурак! — с презрением бросил Эдвин. — Заявить такое о своей племяннице, моей сестре… Уж Изабел-то определенно являлась моей сестрой, даже если Утрата — нет. К лучшему, что она умерла? Господи Исусе, дядя Сол, если правительство, которому ты служишь, разделяет твои извращенные взгляды, тогда помоги Бог нашей стране!

— Взгляды он разделяет со своей матерью, — произнесла Джейн светским, почти небрежным тоном. — Если вы хотите знать, кто стоял за укрывательством, далеко ходить незачем. Можете быть уверены, все это организовала ваша бабушка. И по моему мнению, вы еще не добрались до основ той истории. На вашем месте, Эдвин и Аликс, я бы начала задавать вопросы о вашей умершей сестре.

Дата добавления: 2015-08-27