Я невольно вспомнила ощущение вампира в комнате.Ничуть не похоже на феромоновую одурь, когда встречаешься взглядом с кем-то на другой стороне комнаты, пустой или заполненной людьми – и щелк!..Совершенно не похоже. Тем не менее, лучшего сравнения я придумать не могла. Вероятно, и то, и другое – высший опыт: сидя в одной комнате с вампиром, невольно ожидаешь смерти. Секс и смерть, верно? Высший опыт. И поскольку я никогда не занималась сорвиголовскими забавами, то не очень-то знала на практике, какой адреналиновый всплеск получаешь, когда играешь со смертью. Возможно, любитель затяжных прыжков с парашютом или купания с акулами меньше обеспокоился бы присутствием вампира в комнате.
Неважно. Остановимся на том, что вампир, вторгающийся в твое личное пространство – это жутко, и один из способов укрепить – э-э-э – моральное состояние – надеть тщательно подобранную отваживающую одежду.
Я легла в постель в самой старой, самой выцветшей своей фланелевой рубашке, в лифчике, который в каталоге смотрелся нормально, но, очевидно, по дороге к заказчице сильно состарился, белых хлопчатобумажных трусиках (стирок этак семьсот тому назад на них были цветочки – теперь же остались размазанные серые пятнышки), и джинсах, которые я обычно надевала при уборке или работе в саду Иоланды, потому что они были слишком потрепанными для работы; даже если вообще не выходить из пекарни. Пищевой инспектор за такие арестовал бы на месте. О, и в ворсистых зеленых клетчатых носках. Ночь выдалась холодноватой для лета. Сравнительно. Я улеглась поверх постельного покрывала.
И проспала до боевой тревоги в три сорок пять. Он не пришел.
Это был не лучший мой рабочий день. Я рычала на каждого, кто заговаривал со мной, и рычала еще сильнее, когда никто не отвечал тем же. Мэла, который не остался бы в долгу, на месте не было. У мамы, к счастью, не хватало времени вступать со мной в яростные споры, так что мы сделали несколько залпов полным бортом и разошлись по гаваням.
Мы честно пытались не попадаться друг другу под руку, но это не в мамином характере – избегать стычки со своей дочерью, когда таковая предлагается.О чем догадывалась она, пока я строила свои догадки? В литературе по психологии много говорилось о мелких, несущественных неприятностях, которые становились последней каплей, переполнявшей чашу душевного равновесия. (Я порылась в глобонетовских архивах, вместо того, чтобы читать «Мерзейшую Магию».)
– Я не чертов инвалид! – взвыла я на Чарли. – Не нужно меня подушками обкладывать! Может, скажешь мне, что я жалкая дура, и ты хотел бы перевернуть мусорное ведро над моей головой? Пауза.
– Ну, эта идея приходила мне на ум, – сказал Чарли. Я стояла, тяжело дыша, сжав замасленные кулаки.
– Спасибо, – выговорила я.
– Может, ты хочешь о чем-нибудь поговорить? – самым невинным своим тоном осведомился Чарли.
Я подумала над этим. Чарли неторопливо развернулся и закрыл дверь пекарни. Двери в кофейне особо не закрываются, так что, если какая-нибудь закрыта, лучше не открывать ее, разве что произошло что-то особо важное. К примеру, прибыл полный автобус туристов, которые не заказали предварительно места, у которых сорок пять минут на ленч до встречи с гидом в Музее Других, до которого пятнадцать минут езды на автобусе (пешком – всего семь, но попробуй убедить в этом автобусных туристов), они все хотят бургеры и картошку фри, и в меню им смотреть незачем. Мы бургерами особо не занимаемся, так что наш гриль невелик, а картофелем фри не занимаемся вообще, разве что по заказу – но бургероеды все равно не посчитают получившееся картошкой фри.
Такое в самом деле однажды случилось, и когда мама вес высказала туристической компании, ее президент на коленях умолял в знак примирения принять путевки в круиз на Карибы на двоих – или хотя бы заказы на питание всех его туристических групп в Новой Аркадии, сделанные заблаговременно.Она выбрала последнее, и теперь туристическая компания «Вокруг Света» (президента зовут Бенджамин Сиско, но, готова поклясться, родился он с другим именем, и стоит увидеть логотип на их автобусах) – один из лучших наших клиентов. Мы практически могли бы закрыться и жить на те деньги, которые получали от них в августе. И мы приучили их постоянных тур-лидеров вести группу в Музей Других пешком. После этого водители автобусов тоже нас полюбили.
Городской совет не предполагал этого, когда сходил с ума от перспективы увидеть Новую Аркадию на новых, послевоенных, картах, но именно из-за Музея Других автобусные туристы, обратившиеся в компанию «Вокруг Света», теперь приезжают в Новую Аркадию. Публичные экспонаты до сих пор хуже некуда, но теперь их стало больше, а симулятор «Нападение Вурдалаков», должно быть, особенно хорош – я бы сказала, жуть как хорош. Еще у нас действительно стало больше сливолицых академиков с крошечным жалованьем, которые снимают комнаты в Старом городе, но все не так плохо, как я опасалась. Рабочий класс снова победил. Ха!
Чарли вернулся от двери и сел на табурет в углу. День был не настолько палящим, чтобы мы умерли от жары в пекарне с включенными печами и закрытой дверью – по крайней мере, в течение ближайших десяти минут.
– Из-за недавней ночи, – сказала я, – ребята из ООД хотят, чтобы я стала… неофициальным сотрудником ООД.
Чарли осторожно сказал:
– Я не думал, что кухонный нож… обычное оружие. Я вздохнула:
– А что ты думал, когда последовал за мной той ночью? Просто, что я сошла с ума?
Чарли обдумал это, прежде чем ответить.
– Нет, не с ума. С накатанной дорожки – да. Но у меня было немного времени на раздумья. Когда я туда добежал, все уже кончилось. И, думается, я тогда понял, что я… что мы все это время неправильно понимали… про кухонные ножи.
– С тех пор, как я исчезла на пару дней.
– Да. Ты наверняка столкнулась с Другими, так или иначе. Извини. Просто… мы видели, как ты… ты не хотела говорить с любыми копами, но особенносторонилась оодовцев.
А я и не думала, что это так заметно!
– Со всеми остальными в «Кофейне Чарли» ты нормально вела себя, с нами-людьми, и не только с нами,но и с незнакомцами тоже. Нервно, как будто случилось что-то действительно плохое, – о чем мы уже знали, – но нормально. Со всеми, понимаешь, человеками.
Кроме телерепортеров. Если, конечно, они – люди.
– Это были не оборотни, потому что после ты, как обычно, была здесь и в полнолуния. А они обычно не выходят кусать людей, кроме как в полнолуния.
И, как бы беспокойно и возбужденно я себя ни чувствовала в начале всей этой истории, я поехала к озеру не в полнолуние. Там естьоборотни. Да и в Старом городе есть несколько оборотней. Более чем несколько. Не составляет особого труда вести себя с ними нормально: остальные двадцать девять дней они ведут себя пристойно. В отличие от кровопийц, предпочитающих городские декорации, оборотни, которых действительно следует избегать, в большинстве своем околачиваются в дикой местности.
– И – прости – поскольку на вид у тебя все части тела на месте, это не могли быть зомби или вурдалаки.
В «Кофейне Чарли» именно я была экспертом по Другим. Большая часть персонала не хотела ничего знать, как не хотела знать большая часть человеческого населения, а наши оодовцы воспринимались просто как клиенты, которые носят слишком много хаки. Мэл говорил, что от историй про Других у него чешутся татуировки.
– Мы с Сэди подумали, что тут, должно быть, замешаны какие-нибудь демоны. Сэди… ну, Сэди поговорила с парой специалистов-психиатров, с которыми ты общаться не хотела, и они сказали, что такая встреча могла иметь как раз такие травматические последствия, и что тебя нужно оставить в покое, если ты не хочешь рассказывать.
Хорошо бы это оказалось единственной причиной заговоров и необычной сдержанности. Может, так оно и было. Или, возможно, я могла сделать так, чтобы на том и кончилось. В конце концов, я дочь своей матери, даже если во мне и скрываются неизведанные бездны аттило-гуннства.
– Она рассказала им о моем отце? – осторожно спросила я.
Чарли покачал головой.
– Я сам практически забыл о твоем отце – до недавней ночи. Мне никогда всерьез не приходило на ум, что случившееся с тобой как-то связано с вампирами. Мнэ-э-э… люди от вампиров не уходят. Как и не избавляются от кровопийц с помощью кухонного ножа.
Это знал даже Чарли.
– Да. Вот и оодовцы; так же говорили.
Чарли на минуту замолк. Я думала: если Чарли забыл о моем отце, то он не может быть добровольным помощником Службы спасения. Мать никогда не рассказывала ему о прапратетушке Маргарет, которая хромала, потому что ее левая нога была короткой, ороговевшей и с копытом. Или кем там прапратетушка Маргарет была, и кровь каких демонов текла в ее жилах. Короче, мама держала свои страхи при себе. Я уже говорила, что она храбрая: сперва позволила своим родителям выгнать ее, чтобы выйти замуж за отца, потом в одиночку бросила вызов Блейзам, когда ушла от него. Любая здравомыслящая женщина, которая в прошлой жизни не была гунном Аттилой, нашла бы много причин оставить меня на попечение семье моего отца. И они приняли бы: пойди мое развитие плохо, они, возможно, стали бы отрицать, что я – их родня, но они заботилисьбы. И, пойди я в плохую сторону, они хотели быбыть рядом, чтобы сдерживать меня – ради себя, если не ради меня. Так что она была вдвойне смела – или безрассудна. Блейзов было, наверно, немного и до войны, но они были грозны.
Бывают оченьсильные демоны. Сильнее любого человека. Хотя сильные демоны, как правило, глупы.
– Что ты собираешься делать? – спросил Чарли.
– Продолжать печь булочки с корицей, – немедленно ответила я.
Чарли едва заметно улыбнулся:
– Это, конечно, я и хотел услышать…
– Это ли? – осведомилась я. – Ты хочешь, чтобы кто-то такой… – так очевидно… – не просто слабенький магодел, но кто-то… ну, в общем, с вампирами…И ты хочешь, чтобы кто-то вроде этого – вроде меня – пек здесь булочки с корицей?
– Да, – кивнул Чарли. – Да. Ты делаешь лучшие булочки с корицей, вероятно, в мировой истории. Остальное не имеет значения. Мы платим налоги, чтобы ООД заботилось о Других. Тынужна нам здесь. Если ты хочешь быть здесь. Мне все равно, кто твой папа. Или что еще ты можешь делать с кухонным ножом.
Я посмотрела на него. У него были все права хоть пинком меня вышвырнуть – люди не любят, когда в штате их ресторанов состоят странные магоделы. Но я была членом этой семьи, этого клана, членом причудливого сообщества, каким была «Кофейня Чарли». Даже ключевым членом. Моим долгомпо отношению к этим людям было не сойти с ума. С топором или без.
И остаться в живых.
«Кофейня Чарли»: странный крошечный факел Старого Города в сгущающейся тьме.
Интересная перспектива в свете текущих событий.
– Тогда все в порядке, – сказала я.
– Хорошо. – Чарли открыл дверь снова и неторопливо вышел.
Той ночью я опять легла в кровать в джинсах и фланелевой рубашке. Проснулась в полночь и ощупью направилась в туалет, по пути споткнувшись о порог. Вернулась в постель и немедленно заснула опять. Тревога прозвучала в три сорок пять.
Он не пришел.
Вчерашнее чувство возмущения – абсурдное, как обида подростка, которого не пустили на вечеринку – исчезло, будто свечу задули. Я волновалась.
Тот факт, что последние четыре дня – с тех пор как Константин сказал мне об отраве – рана горела так, будто к моей коже спичку поднесли, воспринимался как нечто второстепенное. Будто теперь, когда диагноз был поставлен, не имело значения, каков он: самого знания было достаточно. На несколько дней. Рана так кровоточила, что мне приходилось не только держать ее забинтованной, но и менять тампон хотя бы раз в день. Мне было все равно. Я делала это, не думая. Тяжелое, непроходящее чувство усталости делало процесс легче, чем если бы я была энергична и внимательна. Единственная проблема – найти на коже участок, еще не воспаленный от лейкопластыря, и прилепить его туда. Можно было купить хирургический пластырь, который при снятии не отдирает кожу – но это означало признать существование проблемы. Я ничего подобного не признавала. Поэтому кожа вокруг разреза выглядела ободранной.
Настоящая проблема заключалась в том, что он обещал вернуться – и не вернулся.
Дела принимают скверныйоборот, если я уже стала волноваться за вампира. Ну – все ведь и было плохо, и я волновалась. Мне он не виделся в числе способных подвести. Если можно судить вампира человеческими мерками – а это было бы ошибкой.
Но если он обещал вернуться, то вернется. Я верила. А он все не приходил.
После того, как я закончила утреннюю выпечку, остаток дня целиком принадлежал мне. Паули, до сих пор охрипший, но уже не чихающий, вошел и принялся за «Лимонное Чревоугодие» и мраморный торт с патокой, а я пошла домой – искать в глобонете любые сообщения о вампирах. Благодаря моему своеобразному хобби я платила за выход в сеть регулярнее, чем считали нужным большинство домашних пользователей, и мне не приходилось идти в библиотеку каждый раз, когда меня интересовал свеженький репортаж о Других. Если что-нибудь есть, я наверняка смогу найти. Когда какая-нибудь долгая межвампирская распря достигает развязки, трупов обычно достаточно, чтобы всполошились даже самые заштатные службы новостей. Возможно, эта вражда была малозначимой, местной, но наши службы новостей нельзя отнести к заштатным. Я верила, что в этот раз Константин, зная то, что он знает, дорого продаст свою жизнь, случись Бо поймать его снова.
Если так, то он не вернулся потому, что его опередили. Если я заранее не оказалась в числе аутсайдеров, как школьница, идущая на выпускной бал с абсолютным неудачником. Можно сказать, с изгоем. Ха-ха.
Я не смогла ничего найти. Просмотрев все местные файлы, я переключилась на национальные, потом – на международные. Случай, наиболее похожий на то, что могло меня интересовать, произошел в Македонии. Но в Македонию он, пожалуй, угодить не мог.
Я собиралась поискать толкование иероглифов в надежде перевести знаки на моем амулете, но не смогла достаточно себя заинтересовать. Вместо этого я убрала в квартире. Пересортировала стопку книг для немедленного прочтения. «Алтарь Тьмы» отправился в низ стопки, хотя от пыли я его протерла первым. Вымыла полы. Вычистила раковины. С помощью соды отчистила от пятен чайник и свои любимые кружки. Пропылесосила. Сложила белье. Даже вымыла несколько окон. Терпеть не могу мыть окна. Я слишком вымоталась для такой тяжелой работы, но не могла сидеть на месте. А на улице было пасмурно – день не располагал к тому, чтобы выйти и полежать под открытым небом.
К вечеру я вымоталась до предела и чувствовала легкую тошноту.
В шесть я съела сэндвич с яйцами и сыром на двух кусках ржаного хлеба собственной выпечки, а в семь легла в кровать. Я сдалась. Надела ту же ночную рубашку, что была на мне четыре ночи назад, и забралась под простыни. Заснуть оказалось не так-то просто, но чувство было такое, будто мои мысли вращаются все быстрее – или, возможно, так сказывалось наконец действие побеждающего яда. Наконец я почувствовала головокружение и упала в бессознательность.
Когда три часа спустя я проснулась, он был на месте. Темнота, сидящая на стуле в моей спальне. Ноги у темноты босые, заметила я. Я не могла припомнить, был ли он бос предыдущей ночью или нет.
Я села. Я была слишком заспана и чувствовала слишком большое облегчение, чтобы не сказать правду:
– Я волновалась за тебя.
В прошлый раз я выяснила, что вампиры от волнения не начинают двигаться, а застывают в еще большей неподвижности. Вот именно так Константин сейчас и застыл.
– Ну, – пояснила я, – беспокойство. Волнение. Тревога. Две ночи тому назад ты сказал, что вернешься. И не вернулся. Угроза твоему существованию никуда ведь не делась, понимаешь? Я подумала, что ты мог попасть в беду.
– Приготовления заняли больше времени, чем я допускал, – ответил он. – Вот и все. Никаких поводов для… беспокойства.
– Никаких поводов для беспокойства, – оживилась я. – Конечно. Моя жизнь в точно такой же опасности, не говоря уже об отравленной ране, которая медленно убивает меня. Я и не думала о чем-либо беспокоиться.
– Хорошо, – сказал он. – Беспокойство бесполезно. – О… – начала я. – Я… – и осеклась. – О'кей. Ты выиграл. Беспокойство бесполезно.
Константин встал. Я попыталась не завязать простыни узлом. Он стянул рубашку и уронил ее на пол.
Бр-р-рр…
Вампир снова сел на край моей кровати. Одну ногу он поджал под себя, другую оставил на полу, садясь лицом ко мне, непроизвольно сжавшей спинку кровати. Я думала: «Хорошо, хорошо, одна нога все еще на полу. И снял он только рубашку».
– Нож, который ты превращала, все еще с тобой? – спросил он. – Он подойдет лучше всего.
Подойдет для чего? Язнала, что понадобится кровь. Знала, что мне это не понравится. И, конечно, именно этот нож…
– Ух-х… Ну да, он до сих пор у меня. – Я не двигалась.
– Покажи, – сказал он. Человек мог сказать: «Так в чем проблема?» или «Так где он?» Константин просто попросил показать.
Я выдвинула ящик прикроватного столика. Когда мои джинсы отправились в стирку, содержимое карманов переселилось сюда. Был здесь и нож. Он лежал возле амулета – как будто они знакомились.
В темноте свечение сразу бросалось в глаза. Я взяла нож и уложила в ладони: крошечное мягкое солнце, которое вдруг приняло вид перочинного ножа. При солнечном или ярком электрическом свете он до сих пор выглядел как обычный нож. Я протянула его Константину.
– Так было – с той самой ночи?
– Да. Это случилось – помнишь, в конце я снова превратила его в ключ от моей двери?
– Да.
– Я чертовски уверена, что именно тогда это и случилось. Он был… какой-то странный, когда я его вытащила. Я не… я думаю, это как-то связано с ночным превращением. Думаю, я не должна быть способна к трансмутациям после заката. Но у меня вышло. Я почувствовала, как что-то… хрустнуло. Оборвалось. Во мне. И с тех пор он вот такой. На следующий день я поменяла его обратно в нож – и до вечера не замечала, что произошло. Думала, со временем это исчезнет – но нет.
«Думаю, я не должна быть способна к трансмутациям после заката».И тем не менее, как-то я это сделала. И так случилось, что в этот момент я лежала на коленях вампира. Еще одно, о чем последние два месяца я не вспоминала. Еще бы: если это как-то связано с вампиром – этим вот вампиром, – то почему мой нож пропитался светом?
Я никому не говорила, никому не показывала. Было очень странно, что наконец-то есть кому признаться. Я не хотела говорить никому в кофейне, никому из ООД. Проводя ночь с Мэлом, тщательно следила, чтобы нож не выглядывал из кармана. Я все пыталась оставаться Раэ Сэддон, пекарем кофейни, жить своей предыдущей жизнью. Даже после того, как я раскрыла свой маленький секрет – что на озере на меня напали именно вампиры, что я магоделка и передельщица, – я не хотела рассказывать кому-либо о ноже. Единственный человек, простите за термин, кому можно было открыться – он. Вампир. Вампир, с которым я теперь согласилась вступить в союз в надежде победить общего врага.
Какое облегчение – наконец рассказать кому-то!
Мне было интересно, что еще неизвестная сила, открывавшаяся во мне, может выпустить на свободу, кроме такого вот свечения. Должен ли нож Раэ светиться в темноте? Ну да, конечно. А когда я окончательно сойду с ума, он превратится в бензопилу.
Константин смотрел на нож, но не делал попытки коснуться его.
– Это многое объясняет. Я задержался с возвращением в частности потому, что меня озадачило: отчего ты не ослабла за целых два месяца под этой ношей. Я искал объяснения. Это могло иметь решающее значение для нашей сегодняшней попытки. – Вампир сделал паузу. Когда он продолжил, голос понизился примерно на пол-октавы, и слушать стало нелегко, хотя бы из-за сверхъестественного жесткого эхо и отсутствия интонаций. – Теперь я увидел этот нож. И это – наказание за мою самонадеянность; мне не приходило в голову обратиться к тебе за информацией. Мне еще учиться и учиться работать с кем-то вместе, потому что я обдумывал ситуацию, исходя лишь из сказанного тебе предыдущей ночью. Прошу у тебя прощения. Я уставилась на него, открыв рот:
– О, пожалуйста.Будто я не сижу здесь, втайне ожидая, что ты передумаешь и все же выпьешь меня… Ох, извини, забыла – я же отравлена, потому, думается, я все же в безопасности, и могу просто пойти и укусить главаря – без твоей помощи. Я – твой маленький друг, смертельная ночная тень. Но в том-то и дело: люди и вампиры не вступаютв союз. Мы – непримиримые враги. Как кобры и мангусты. Мангусты. С чего бы тебе вздумалось о чем-либо меня спрашивать? Если кому и просить прощения – то нам обоим, за безрассудство.
По крайней мере, он не засмеялся.
– Очень хорошо. Мы будем учиться вместе.
– Кстати об обучении, – сказала я. – Я так понимаю, ты выяснил, что делать с этим, – и я указала на свою грудь. – Раз уж ты здесь.
– Я выяснил, что может поможет – если здесь что-нибудь вообще может помочь.
– А если нет?
– Тогда мы оба закончим свое существование сегодня ночью, – сказал он тем же бесстрастным голосом («Они едут. Слушай… Сядь… Да, ближе ко мне»), который я помнила слишком хорошо.
О, Боже. Не надо таких пробных ударов. Я могу принять правду, действительно могу. Я выдавила что-то вроде «Ухх».
– Я верю, что у нас получится.
– Безумно рада это слышать.
– Твоя рана стала хуже.
– Ой, да ладно. По крайней мере, не стала больше, – я была немного озабочена его небольшим откровением о грозящей нам участи – Даже более реальной, чем угроза Бо, Он сказал, что не уверен в том, что делает. – Боль приходит и уходит.
– Не могла бы ты убрать бинты?
«Иначе ты уберешь их сам?» – нервно подумала я. Я снова расстегнула две верхних пуговицы рубашки и сорвала марлю. Айй!Конечно, рана сразу же начала кровоточить.
– Э-э-э – ты вряд ли намерен рассказать мне, что собираешься делать?
Плохо сформулированный вопрос.
– Нет, – покачал он головой.
– Скажи мне, пожалуйста,что ты собираешься делать.
– Если ты возьмешь свой нож и откроешь лезвие.
Мое сердце, попытавшееся привыкнуть к вампиру в комнате,тревожно забилось. Нож лежал между нами на кровати, там, где я его положила. Поднимая, я смотрела на Константина немного дико, и он, думаю, привыкший к кровопусканию и думавший примерно о том же, неверно истолковал мой взгляд.
– Я предпочел бы не касаться твоего ножа, он будет жечь меня. И будет лучше, если ты сама меня порежешь.
Бр-р-р.
– Порежу тебя?
– Да. Сделай точно такой разрез, как у тебя. Вот здесь, – и он коснулся своей груди под ключицами.
Он был уже не так тощ, отметила я. Я не заметила этого раньше, но в целом он несколько поправился по сравнению с нашим первым знакомством. Когда он умирал от голода и все такое. Четыре ночи назад я не видела его без рубашки. Хм-м-м.
Я могла долго сидеть так, погруженная в нелепые мысли – все лучше, чем думать о перспективе колоть и резать: лезвия длиной в два с половиной дюйма достаточно, чтобы причинить ущерб гораздо больший, нежели я хотела наносить своими руками – но мой союзник терпеливо сказал:
– Открой лезвие.
Нож казался тяжелее, чем обычно, а лезвие словно открывалось с большей неохотой. Я со щелчком выдвинула его, и лезвие полыхнуло серебряным огнем.
– Ты сказал, оно будет жечьтебя.
– Именно. Я бы попросил тебя резать побыстрее.
– Я не могу, – в панике воскликнула я. – Не могу – порезать тебя – вообще.
– Хорошо, – сказал Константин. – Пожалуйста, приставь кончик лезвия сюда, – и он коснулся своей груди под правой ключицей.
Я так и сидела, оцепенело глядя туда, куда указал мой вампир. Я даже подняла взгляд и посмотрела ему в глаза: зеленые, как трава, как бабушкино кольцо, как мои вчерашние клетчатые носки. Константин спокойно встретил мой взгляд. Я чувствовала, как кровь – моя отравленная кровь – потихоньку течет по груди, пятнает ночную рубашку, капает на простыни.
Константин протянул руку и мягко взял меня за запястье. Потянул руку с ножом к себе, установил напротив обозначенной точки. Я почувствовалалегкое сопротивление кожи под лезвием. Его хватка окрепла, он сделал резкое движение, и кончик ножа разрезал кожу; я почувствовалачерез лезвие, когда кожа разошлась под светящимся острием из нержавеющей стали, когда оно погрузилось в плоть. Последовал звук, как будто я услышала треск разрывающейся плоти – или, возможно, электричества нежити, которое защищало эту плоть, а затем мгновенный свист или шипение. Потом он быстро провел острием – горящим острием – поперек груди, выводя пологую дугу – в точном соответствии с моей раной. И отодвинул нож обратно. Все это заняло мгновение.
Сделанный им разрез был глубже, и кровь хлынула наружу.
Я то ли хныкала, то ли стонала «Нет, о, нет!». Я уронила нож и потянулась к Константину, как будто могла ладонями закрыть ужасную рану. Кровь чернела в лунном свете, ее было так много, слишком много – горячая, горячаякровь бежала по моим рукам.
– Хорошо, – сказал вампир. Он взял мои окровавленные руки, повернул их ко мне, вытер о мою бедную когда-то белую ночную рубашку, плотно прижал к моей груди; снова притянул мои руки к себе, провел ими поперек своей груди и снова прижал к моей коже. Он повторял это до тех пор, пока рубашка не прилипла ко мне, насквозь мокрая, отяжелевшая, как будто я плавала – в крови.
Я рыдала.
– Тише, – прошептал он. – Успокойся.
– Я не понимаю, – выдавила я сквозь слезы, – не понимаю. Это не может быть… лекарством.
– Может, – заверил он. – И есть. Все хорошо. Ложись в постель. Ложись, – успокаивающе проговорил он. – Теперь ты скоро заснешь.
Я легла, ударившись головой о переднюю спинку кровати. Слезы текли по вискам в волосы. Запах крови был тяжелым, густым и тошнотворным. Я видела, как Константин наклонился, навис надо мной, чувствовала, как он лег на меня легко, так легко, пока наши кровоточащие раны не соприкоснулись, разделяемые лишь слоем мокрой ткани. Его волосы скользнули по моему лицу, когда он наклонил голову; его дыхание шевелило волосы.
– Константин, – прорыдала я, – ты обращаешьменя?
– Нет, – ответил он. – Я не стал бы. И это – другое.
– Тогда что…
– Не говори. Не сейчас. Позже. Позже сможем поговорить.
– Но… но… мне так страшно, – взмолилась я.
В лунном свете я четко видела его силуэт. Мой лекарь приподнял голову, выгнул шею, так, что наши тела оставались в соприкосновении. Я видела, как сверкнули его клыки – быстро, четко вампир прокусил свою верхнюю губу нижними клыками, язык и нижнюю губу – верхними. Мой ночной гость снова склонил голову, и когда он сомкнул свои губы с моими, вампирская кровь потекла по моему языку в горло…
Когда я очнулась, было все еще темно. Во сне я перевернулась на бок – я всегда сплю, свернувшись клубочком на боку, – но в этот раз я оказалась лицом к комнате. Первой мыслью было, что мне приснился ужасный сон.
В кровати я была одна. Я перевела взгляд вниз, на свое тело. Осторожно коснулась белой ночной рубашки. Это был сон. Все произошло только в моем воображении. Все случившееся. Хотя моя ночнушка была странно липкой, как если бы я носила ее слишком долго – хотя только утром я вынула ее свежей из сушилки. Но она была белой. Простыни – тоже.
Никаких пятен крови.
Это был сон.
Я знала, что он сидит на стуле. Четыре ночи спустя он, наконец, вернулся. Я не в силах была посмотреть на него – не сейчас, пока сон еще жив во мне – настолько жив, что хоть красней от стыда. Какая жуткая тема для сновидения. Даже для вампирского сновидения. По крайней мере, он не узнает, что мне снилось – не узнает. Нет необходимости рассказывать ему. Я села, и тут же почувствовала, как какой-то маленький тяжелый предмет перекатился по поверхности простыни.
Маленький сияющий нож. Лезвие открыто.
Нет.
Я подняла взгляд на Константина. Хотя стул оставался в тени, я видела его со странной ясностью: серого грибного цвета кожа, бесстрастное лицо, зеленые глаза, черные волосы. Я знала, что сейчас ночь – я чувствовала это собственной кожей, – так почему я вижу, как днем?
Я осознала, что он без рубашки.
Нет.
Я выбралась из кровати, сделала два шага к стулу и положила руки на его грудь (шрам отсутствовал), прежде чем успела что-либо подумать – прежде чем успела сказать себе «нельзя» – положила руки в точности как – час назад? неделю? столетие? – когда кровь лилась струей, заливала меня из раны от светящегося ножа. Я коснулась губ Константина – ни следа ран.
– Бедный Светлячок, – прошептали его губы под моими пальцами. – Я говорил, что будет нелегко. Но я не подумал, насколько сложен для тебя окажется сам способ.
– Так это… это случилось? – нерешительно спросила я. Ноги вдруг отказались держать меня, и я опустилась на пол возле стула. Головой я оперлась о подлокотник. – То, что я помню… я считала это дурным сном… Постыдным сном.
– Постыдным? – переспросил вампир. Он наклонился, взял меня за плечи, так что пришлось сесть прямо, покинув поддержку стула. Две верхних пуговицы ночной рубашки были все еще расстегнуты, и при движении ворот распахнулся. Он положил одну руку прямо под моими ключицами, так что ладонь покрыла всю длину старой раны. Константин держал там руку в течение двух вздохов, потом убрал и протянул ладонью вверх, как будто ловил мои слезы; но мои глаза были сухими.
– Ты исцелена, – произнес он. – Нет ничего постыдного в исцелении.
Я опустила взгляд, коснулась того места, где лежала его ладонь. Кожа была чистой и гладкой: я видела ее четко. Также четко я видела тонкий бледный шрам на месте раны – но это был именно шрам. Рана исчезла, и не откроется вновь.
Дата добавления: 2015-11-05; просмотров: 26 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |