Уже пятнадцать лет я не пыталась ничего изменить. Я занималась этим только вместе с бабушкой и прекратила после ее исчезновения. Может, меня выбило из колеи то, что я сделала с ее кольцом. Может, злилась на нее за уход, несмотря даже на то, что начались Войны и многие люди оказались отрезаны от родственников: связь и путешествия становились все менее надежны, а в иных районах полностью прекратились. Открытки от отца перестали приходить именно во время Войн. Но я знала, что бабушка любит меня и не оставила бы снова по доброй воле. С тех пор я не занималась тем, чему она меня учила.
Наши встречи у озера словно остались в другой жизни. Жизнь без озера, без бабушки выбрала за меня мама, и в ней наследие отца не существовало. Хотя я ходила в школу вместе с детьми известных магией семейств, и кое-кто из ребят любил похваляться своими умениями, я не испытывала искушения посоревноваться. Я охала и ахала, как и все обычные дети: моя фамилия – фамилия Чарли – ни о чем никому не говорила.
К моменту окончания Войн я была подростком, и как-то сумела убедить себя, что игры у озера с бабушкой были всего лишь детскими играми, а если помнится что-то другое – это причуды фантазии… ну или же просто травка и порошки, которыми я несколько раз побаловалась, оказались необычайно высокого качества. Бабушка могла бы напомнить мне обратное, но она так и не вернулась.
И все же бабушка была права – наследие никуда не делось только потому, что все закрывали на него глаза. Я не была там, где-то внутри души, пятнадцать лет. Но, когда вернулась туда тем утром, стоя на коленях в солнечном свете, там все было по-другому – изменилось. Выросло. Словно бабушка – мы с бабушкой – когда-то посадили деревце. На саженец не повлияло то, что потом мы ушли и забросили его. Он продолжал расти. Его питала обильная почва – мое наследие.
Но я никогда не делала ничего настолько сложного, да и вообще ничего не делала целых пятнадцать лет. Вправду ли невозможно разучиться ездить на велосипеде? А если умеешь ездить на велосипеде, а потом тебе подадут супер-мега-турбо мощностью в миллион чего-нибудь мотоцикл, из тех, которые слышно за шесть кварталов, и чтобы залезть на такой, нужно на цыпочки становиться – сумеешь с первого раза поехать на нем?
Я почувствовала, как сила собирается пониже шеи, между лопатками. Этот участок спины горел, словно меня заливали не солнечные лучи, а жидкий огонь. Возникло неприятное ощущение, вроде сильнейшей изжоги, какую можно себе представить, а потом оно взорвалось, выстрелило по рукам в ладони огненными нитями, и раздался почти слышимый щелчок. А может, он и был слышен. Я открыла ладони.
В руках поселилась такая слабость, словно я таскала камни. В правой ладони лежал ключ.
– Ты чародейка, трансмутатор? – сказал вампир странным голосом, который я больше не считала бесстрастным. В его тоне чувствовалось удивление.
– Не то чтобы, – ответила я. – Всего лишь передельщица, и то по мелочам. – Дети из магических семей научили нас, остальных, некоторым жаргонным словечкам. Назвать трансмутатора «передельщиком» считалось обидным. Почти так же, как назвать волшебника фокусником. – Я думала, ты не можешь смотреть на меня в свете солнца.
– Я не мог не уловить магию – звук и запах были слишком сильны, и потом, твое тело затеняет руки.
Я вытянула ногу с кандалами. Момент был ответственный. Мое сердце билось, как если бы… в комнате был вампир. Ха-ха-ха. Рука жутко тряслась, но я нащупала странную маленькую замочную скважину, втолкнула туда свой новый ключ и повернула.
ЩЕЛК.
– Отличная работа, – прошептал он.
Я выглянула в окно. Было около семи утра. У меня было примерно двенадцать часов. Я, конечно, уже изнурена, но спасение собственной жизни – великолепный стимул. Как далеко смогу я уйти на адреналине? У меня было смутное, но реальное представление о том, где я нахожусь: озеро само по себе служило отличным ориентиром. Нужно только оставлять его справа, и я, наверно, выйду к своей машине… миль через двадцать, если я правильно помню форму берега. Если держаться поближе к озеру, можно обойти пятно скверны за домом, и остается только надеяться, что между мной и машиной нет других пятен, которые обойти нельзя. Смогу ли я превратить ключ от оков в ключ от машины? Сомневалась я, что вампиры свернули мои забракованные вещи (с ключом в кармане джинсов) и оставили их для меня на сиденье водителя.
Несомненно, я одолею двадцать с лишним миль за двенадцать часов, даже после таких двух суток.
Я повернулась к вампиру. Посмотрела на него, впервые за этот день. Впервые с тех пор, как пролила на него кровь. Он опять сидел с закрытыми глазами. Я вышла из света, и его глаза открылись. Я шагнула к нему, встала перед ним на колени. Я почувствовала, как его взгляд упал на мою окровавленную грудь. Моя кровь на груди вампира запеклась; он не пытался вытереть ее. Или слизать.
– Дай мне свою лодыжку, – сказала я. Долгая пауза.
– Почему? – спросил он наконец.
– Не люблю подлецов, – ответила я. – Воровская честь и все такое. Бери свою отмычку.
Он медленно покачал головой.
– Это, – пауза, еще более долгая, – это добрая мысль. – Интересно, в какие глубины ему довелось нырнуть, чтобы найти слово «добрая». – Но это бесполезно. Здесь повсюду парни Бо. Вырубка вокруг дома как раз такого размера, какой Бо может держать под пристальным надзором. Уж в таких вещах он не ошибается. Ты сможешь пройти это кольцо сейчас, в свете дня, пока все нормальные вампиры прячутся за щитом и покоятся, но стоит мне двинуться отсюда – двинутся и мои стражи.
«А ты сейчас, конечно, отнюдь не в самой лучшей форме», – мысленно добавила я.
Я поднялась, шагнула обратно в солнечный свет, почувствовала его на коже и подумала о большом дереве, которым стал молодой саженец. Деревьев много, а в магии символ дерева используется, чтобы удерживать Других или оберегать от них, потому что деревья непроницаемы для темной магии. Затем я подумала о ловушках, о пойманных в ловушку вещах, о том, когда зло из тьмы – зло в чистом виде, а когда – нет.
Последовала долгая пауза. Я чувствовала, как свет просачивается сквозь мою кожу, впитывается в дерево, о присутствии которого я не подозревала несколько минут назад; чувствовала, как листья моего дерева распускаются, протягиваются крошечными ладошками, чтобы пропитаться светом. Я была измучена, напугана, ошеломлена, я только что проделала сложную чародейскую штуку, я была в экстазе. Я словно почувствовала ветер в листьях моего дерева; ветер обладал голосом – и этот голос говорил: «С-с-сделай, с-с-сделай…»
– Тогда тебе придется пойти со мной, – сказала я. Опять повисла тишина – но, когда вампир заговорил, его слова впились в меня, как будто он и голосом мог пить кровь:
– Не мучай меня, – процедил он. – Я был милосерден к тебе настолько, насколько мог. Так не издевайся надо мной сейчас. Иди и живи. Иди.
Я опустила взгляд на него. Пленник не смотрел на меня, но я ведь опять стояла в солнечном свете. Я отступила в тень, но он по-прежнему не смотрел.
– Прости, – сказала я. – Я не издеваюсь. Если не хочешь, чтобы я попробовала оковы на твоей лодыжке, дай мне руку.
Я протянула руку к нему, все так же сидящему по-турецки на полу.
Еще несколько бесценных солнечных секунд утекли в никуда.
– Ты предпочитаешь умереть – э-э-э – или как там у нас это называется – как мышь в мышеловке? – спросила я жестче, чем хотела. – Я что-то не заметила у тебя лучшего варианта.
Я, конечно же, проморгала его движение. Он просто стоял рядом со мной, вложив свою руку в мою. Впервые я увидела его стоящим. Его рука на ощупь была такой же нечеловеческой, как остальная его внешность – на вид: правильная форма и тому подобное, но все другое. Неуловимое, необъяснимое, из мира, перевернутого вверх тормашками. А еще запах. Стоя рядом с ним, я едва не задохнулась. Притом вампир пах гораздо лучше меня – вы не представляете, как я нуждалась в ванне, ничто не пахнет хуже страха, – но запах был нечеловеческим. Не животный, не растительный и не минеральный – вампирский он был.
Тем не менее я глубоко вдохнула. Затем ступила обратно на солнце, потянула за собой его кисть. Рука его расслабилась и позволила мне это сделать.
Свет ударил по его руке, на полпути до шрама на предплечье. Что-то неуловимо изменилось – неуловимо, но кардинально. В прикосновении его руки больше не чувствовалась… угроза всему, что делало меня человеком. Рука стала задачей, делом, объектом работы. Чем-то вроде муки, воды, дрожжей и скорого появления толпы голодных, жаждущих пищи клиентов.
Я почувствовала, как сила проходит сквозь меня. В этот раз она не пульсировала огненными нитями, но накатывалась неспешными, мощными, пенистыми волнами. Волны оставляли необычное ощущение, как будто что-то материальное – одно или много – движется по моим внутренностям, расталкивает печень и желудок, вертится в кишках. Я попыталась расслабиться и позволить волнам скользить как вздумается. Я должна была определить, сумею ли выполнить обещанное, продержаться долго. Может, до заката, где-то двенадцать или более часов. Смогу ли я выдержать это вторжение так долго, пусть даже я сама его вызвала. Что если я переоценила свои возможности, как ныряльщица, переоценившая свою способность задерживать дыхание?
Я просто сходила с ума. Высочайшее мое достижение до сегодняшнего дня – превращение красивого колечка в уродливый кусок металла. А ведь… э-э-э… жизнь этого вампира целиком будет в моих руках.
Я пыталась спасти жизнь вампиру.
Волны растекались во мне – поначалу осторожно, балансируя, как дети на качелях, затем медленно, мягко, находя места, где они могли устроиться в различных участках моей анатомии. Так последние клиенты в утренний час пик находят последние свободные места. Большая часть меня уже заполнилась – сердце, селезенка, почки и прочее, – но еще оставались лакуны, способные вместить силу, где она могла прикрепиться. Влиться в меня. Я чувствовала себя очень… заполненной. Стоило связи установиться – сила устроилась, как дома, – и волны начали изменяться. Теперь словно ремни упряжи становились на место, пряжки подтягивали здесь, приотпускали там. Когда это закончилось, я почувствовала себя хорошо подогнанной.
Я подумала, что справлюсь, и вздохнула.
Я больше не видела своего дерева, потому что сама стала им, оно проросло во мне, его сок стал моей кровью, его ветви – моими конечностями. Сила веревками оплетала меня, взвивалась из сучьев знаменами и вымпелами. Возможно, тронь сейчас ветер мои волосы, они зашуршали бы, как листья. С-с-сделай, с-с-сделай. Я протянула правую руку, и вампир вложил в нее свою левую. Я вытянула его – целиком – в яркий прямоугольник перед окном.
Кстати говоря, вампирская кожа жутко выглядит на свету. Может, лучше бы ей сгореть.
Но это пустяки.
Я почувствовала, как моя упряжь приняла груз. Тяга была стабильной и ровной", вес – тяжелым, но терпимым. Я начала надеяться.
– Хорошо, – сказала я. – Теперь снова отойди. Мне нужны свободные руки, чтобы снять эти кандалы, и, э-э-э… мы должны будем держаться друг за друга, пока, э-э-э… делаем эту штуку со светом.
Не знала, что вампир способен быть неповоротливым. Я думала, грация приходит вместе с территорией, как клыки и цвет кожи, действительно отвратительный на свету. В книгах они всегда текучие, как масло. Но он, шатаясь, отступил в тень, шумно прислонился к стене, отпустил мои руки, а его собственные руки качнулись и с глухим стуком ударились о стену.
– Что ты за существо? – спросил он. – Это не передельческий трюк. Это невозможно. Это невозможно. Я стоял на свету и знаю – это невозможно.
Приятно было знать, что не только я чувствую себя сумасшедшей. Я стала на колени, чтобы добраться до кандалов. Я успокоилась, когда ключ подошел и к ним; я чувствовала, что стоит чертовски осторожно обращаться со своей силой, чтобы остаться хорошим зонтиком от солнца для нежити в течение двенадцати следующих часов. Я не думала о возможных последствиях своего предложения больше, чем необходимо. Главным – единственным – было: я не могу оставить его. И неважно, кто или что он такое. Я просто не могла выйти из клетки и оставить там другого узника – если уж я могла что-то с этим сделать. К лучшему или нет – но могла. Вероятно.
Кожа на его лодыжке выглядела ужасно. Я не могла сказать… шелушилась ли кожа… только потому, что была натерта кандалами. Я старалась не коснуться ее. Моей лодыжке от кандалов ничего не сделалось, но на них не было видимых противочеловеческих знаков. О да: они существуют. О них не говорят среди людей, но они существуют.
– Что ты? Кто ты? – повторил он. – Из какой ты семьи? Я разомкнула браслет.
– Теперь меня зовут Раэ Сэддон, но на самом деле я Рэйвен Блейз. Сэддон – фамилия Чарли, моего отчима, но мать запретила упоминать про Рэйвен или Блейзов, как только мы ушли от отца, – А-а, ты из Блейзов, – протянул он, все еще прислонясь к стене, но пристально глядя на меня сверху вниз. – Из каких именно?
– Мой отец – Оникс Блейз, – ответила я.
– У Оникса Блейза не было детей, – бросил вампир.
– Не было? – так же резко спросила я. – Ты знаешь о его смерти?
Вампир нетерпеливо качнул головой, потом качнул еще и еще раз, будто его донимали комары. Комарам вампир мог прийтись по вкусу: ведь они ищут кровь. Но, я думаю, здесь дело было не в этом.
– Я не знаю. Не знаю. Он исчез…
– Пятнадцать лет назад, – заключила я. Вампир посмотрел на меня:
– У Оникса Блейза не было… нет детей.
«Откуда тебе знать? – хотела спросить я. Мой отец тоже твой старый враг? Или… старый друг?» Нет. Нет. Я не видела его с шести лет, но не могла поверить, что сын моей бабушки может быть замешан в таком.
– По крайней мере один ребенок есть, – сказала я.
Вампир медленно соскользнул по стене в сидячее положение рядом со мной. И засмеялся. У вампиров это плохо получается – по крайней мере, у этого. Наполовину он выглядел – и звучал – как персонаж из второсортного ужастика (такой не страшен, потому что в него не веришь, настолько он корявый – и куда они угробили бюджет на спецэффекты?). Но вторая половина была из жутчайшего фильма ужасов, какой вам доводилось видеть – такой заставляет задуматься о вещах, прежде вовсе немыслимых; такой пугает до тошноты. Это было хуже гоблинского хихиканья моего второго конвоира из банды Бо. Я вцепилась в пустые кандалы и ждала, пока он остановится.
– Блейз, – сказал он. – Шайка Бо привела мне девицу Блейз. И не какую-нибудь троюродную кузину, которая способна фокусничать с картами да еще рисовать обереги, и они, может быть, даже сработают… Дочь Оникса Блейза!
Он прекратил смеяться. Тут я решила, что, может, хуже всего как раз тишина, особенно после такого смеха.
– Отец плохо учил тебя. Если бы я убил тебя и получил твою кровь, кровь дочери Оникса Блейза, способной делать то, что только что делала ты, я порвал бы эту цепь, как будто она не стальная, а бумажная, а знаки на ней – не более чем… рецепты булочек с корицей. Я попытал бы счастья в бою против банды Бо, даже после проведенных здесь недель, даже против всех остальных, тобою не виденных, тихо наблюдающих из леса. И я победил бы. Вот что может кровь одной из семей, а Блейз… Эффект долго не продлится – неделю в лучшем случае – но за несколько ночей можно сделать многое. – Голос стал почти мечтательным. – На крови дочки Оникса Блейза я мог бы навсегда избавиться от Бо. И все еще могу. Все, что мне нужно – продержать тебя здесь еще день и подождать до заката. Я слаб и болен, от этого проклятого света в глазах двоится, но я ведь сильнее человека. Все, что мне нужно – удержать тебя здесь… – его голос затих.
Я не двигалась. В глубине разума родилась шальная мысль. Что-то вроде: а, ну отлично. Чуть ближе к сознанию проявилась мысль немного более ясная: что ж, мы уже готовы к подобному, за последние пару дней мы к этому привыкли. Сейчас мы либо окончательно проиграем, либо нет.
Я сидела очень тихо, как будто хотела успокоить готовую к атаке кобру.
Еще несколько солнечных минут утекли к закату. Наконец он сказал:
– Но я не собираюсь этого делать. Наверное, я столь же безрассуден, как и ты, когда решила освободить меня и взять с собой. Но что, если твоя сила иссякнет – через пять минут или пять часов? Я же знаю – огонь быстр.
Я шевельнулась. Медленно. Несмотря на все, сбитая с толку – он сказал: «знаю». Не «полагаю» или «считаю», а «знаю». Еще что-то, о чем не надо думать. Я очень медленно продолжила двигаться. Убрала руки с пустых оков. Засунула ключ обратно в лифчик. Пока он мог оставаться ключом от кандалов.
Наверное, я не полностью поверила в то, что кобра спустила капюшон. Я опять почувствовала на себе его взгляд.
– Я ведь предупреждал тебя, что имена обладают силой, – покачал головой он. – Даже человеческие, хотя я думал о другом, говоря это.
– Я запомню, что не стоит говорить вампирам имени моего отца, – ответила я. Выглянула в окно. С того момента, как я сделала ключ, мы потеряли уже около получаса. Я вздрогнула. Мой взгляд упал на угол; мешок выглядел круглее, чем был, когда я последний раз смотрела на него – перед вторым приходом банды Бо. Наверное, новая провизия. Стоило бы подкрепиться, чтобы пережить этот день, хотя есть сейчас совсем не хотелось, а унести с собой было не в чем. Я подошла к мешку и подняла его. Новая буханка хлеба, новая бутылка воды и что-то тяжелое в целлофановом пакете. Я вытащила эту тяжелую штуку… тяжелую и хлюпающую. Большой кусок красного кровоточащего мяса.
Я взвизгнула и уронила пакет на пол, и он плюхнулся с хлюпаньем.
– Это животное, – успокоил вампир. – Корова. Говядина. Похоже, они забыли приготовить его для тебя.
– Я и жареное мясо не люблю, – открестилась я, пятясь от «еды». – Я… я… нет, спасибо. Э-э-э – а тебе оно пойдет на пользу?
Последовала еще одна пауза.
– Да, – сказал он.
– Оно все твое, – сказала я. – Я буду верна хлебу.
На сей раз я разглядела, как он идет. Хотел ли мой сокамерник этого, или ему было тяжело двигаться при дневном свете, даже рано утром и в тени, или он просто наслаждался свободой движений? А может, так мало двигался за последние… сколько суток он тут провел? – что даже у него мышцы немного затекли? Он обошел большой прямоугольник света на полу, как усталый человек, подошел к моему углу, двигаясь, впрочем, с нечеловеческой плавностью. Наклонился и поднял нелепый ломоть. Я подумала – он собирается выпить его досуха или как?
Вот этого я не увидела. Получилось, как с водой: только что вода была, а в следующее мгновение ее нет. Только что был большой кусок кровоточащего мяса в целлофановом пакете – а в следующий момент разорванный пакет планировал к полу, а мясо – исчезло. Похоже, вампиры иногда любят получать кровь с добавкой плоти. Вроде как рис с карри или макароны с соусом.
Я отказалась от идеи как-нибудь привязать к себе мешок и съела большую часть новой буханки, хотя вкус у нее был как у пыли с пеплом, и не только потому, что это опять был магазинный хлеб. (Я на минуту задумалась: как вампиры могут покупать человеческую пищу? Точнее, пищу для людей?) Затем я взяла бутылку с водой. Она пойдет с нами.
Пора было приниматься за дело.
Мы уходим. Мы начинаем путь. Мы уходим сейчас. Мне стало страшно до безумия. Во что я ввязалась? Сама мысль оставаться в постоянном физическом контакте с вампиром вызывала отвращение, и он был прав – что делать, когда это, как бы оно ни называлось, иссякнет? Но я не могла заставить его идти со мной. Он сам решил, что риск того стоит.
Так все же, насколько быстро догорит огонь? Если до этого дойдет. Ответ мне был не нужен: не слишком быстро. Ничто не может быть быстрее милого чистого обезглавливания.
А если касаться вампира, когда он загорится…
Стоп, стоп, – сказал тихий голос в моем сознании. Как ты сюда попала? Несколько раз выбрав худший из возможных вариантов. И подумай-ка: он не боится твоего фокуса с зонтиком от солнца. Скорее он чувствует себя, как если бы… помогал Чарли с бухгалтерией, когда болеет мама. Или имел дело с мистером Кагни.
Мистер Кагни – один из завсегдатаев кофейни, и он уверен, что остальной мир существует для того, чтобы доставлять ему неприятности. Он единственный из постоянных посетителей ухитрился не сказать ни единого доброго слова про мои булочки с корицей. Впрочем, от этого он не перестал их есть и жаловаться, когда приходил слишком поздно и все уже разбирали. Чтобы не слушать его нытья, мы стали оставлять для него одну порцию. Иметь дело с мистером Кагни стоило больших усилий. Больших, утомительных и неблагодарных. Если подумать, я предпочла бы иметь дело с вампиром.
Он понаблюдал за моими колебаниями и сказал:
– Ты можешь передумать. – И тут добавил нечто, впервые прозвучавшее почти по-человечески: – Знаешь, я почти хочу, чтобы ты так и сделала.
Я угрюмо покачала головой:
– Нет. Не могу.
– Тогда нужно уточнить еще один момент.
Я начинала понимать, что, наверное, мне не будет по вкусу ничто из того, что он говорит после своих пауз. Я подождала.
– Тебе придется позволить мне нести тебя, пока мы не отойдем далеко отсюда.
– Что?
– Кровавый след. Мы и до половины вырубки не дойдем, как твои ноги опять начнут кровоточить, – мне показалось, или в странном голосе вампира, когда он говорил это, проскользнул еле заметный оттенок дрожи? – А мои выдержат. Парни Бо не будут счастливы, обнаружив ночью наш побег. Они немедленно отыщут нас по кровавому следу.
Теперь уже я сделала паузу.
– Хочешь сказать, что, оставь я тебя здесь, ничего все равно бы не вышло?
– Не знаю. Ведь могут найтись простые причины, отчего ты сумела сбежать – к примеру, неисправный замок на кандалах. Бо заставил бы кого-то… кто-то бы за это крепко поплатился, но на том бы и кончилось. А вот если исчезнем мы оба – значит, произошло нечто необычное. И это почти наверняка как-то связано с тобой, разве нет? А значит, они не заметили в тебе чего-то, чего-то очень важного. А это понравится Бо даже меньше, чем понравился бы простой бесхитростный побег обычного пленника-человека. Он прикажет своим найти тебя. Не стоит облегчать им задачу.
Более длинной речи я пока от него не слышала. Она превзошла описание сверхкровопийцы, которым мой собеседник стал бы на крови дочери Оникса Блейза.
– Для сума… для существа, которое сводит с ума дневной свет, ты весьма здраво мыслишь.
– Наличие сообщника… ободряет. Хоть какая-то надежда после полного ее отсутствия. Даже в таких несколько обескураживающих обстоятельствах.
Обескураживающих. Это мне тоже понравилось. Не хуже, чем «очищенная от живого».
Он подошел ко мне и протянул руки, медленно, будто пытаясь не напугать меня. Неожиданная жуткая вспышка адреналина – телу не так-то просто было придерживаться корыстных соображений мозга, – и я направила себя к нему, будто куклу двигала. Одной рукой обняла его за шею – осторожно, чтобы не потревожить хрупкую корку крови на своей груди, – другой ухватила бутылку с водой. Он наклонился и поднял меня – легче, чем я поднимаю поднос с булочками.
Поездка не обещала быть комфортной. Это было, как сидеть на оголенном каркасе стула со снятым сиденьем – осталось только несколько смятых полосок железа, и они сразу же начинают вминаться в тело. А данный стул явно был предназначен для каких-то других существ. Кстати, вампиры на самом деле дышат, но их грудная клетка движется не как у людей. Пытались ли вы когда-нибудь, лежа в объятиях возлюбленного, дышать с ним или с нею в такт? Это делаешь автоматически. Мозг ведь включается, только если у тела неприятности.
К счастью, эта ситуация ничем не была похожа на объятия возлюбленного – кроме того, что я прислонялась к чьей-то обнаженной груди. Дышать с ним в такт получалось не лучше, чем переключать скорость автомобиля, ерзая задом по его сиденью.
А еще у меня было странное ощущение, что он был на несколько градусов холоднее, когда поднял меня, и уже затем сравнял температуру своего тела с моей… к слову о согласовании.
Мы вышли через ту же дверь, куда ввела меня банда Бо, пересекли пустынный холл и вышли через наружный вход, который был будто, нарочно оставлен приоткрытым. Что я знаю о решительности вампиров? Я даже дыхание моего вампира едва заметила. Но от меня не укрылось, что он вышел на солнце под крыльцом не просто без колебаний, а очень решительно, и свернул налево, к деревьям в той стороне. Я почувствовала, как моя упряжь принимает нагрузку. Будь она из реальных ремней, они бы заскрипели. Путь к краю леса был долгим. Вышло даже к лучшему, что он нес меня: от жара солнца мне стало нехорошо.
Обычно жара меня не тревожит. Одна из причин, почему Чарли разрешил мне помогать ему с выпечкой, когда я была еще мала – я оказалась единственной из семьи и персонала, кто выдерживал жар печи летом. Тогда кофейня была в зачаточном состоянии, и на плечах Чарли лежала большая часть готовки; он еще не расчистил площадку перед домом, где мы могли поставить столики, стойку и полки вдоль стены, а моей пекарни еще не построили. Нынешняя пекарня занимает отдельное помещение рядом с главной кухней, в ней есть окна, дверь наружу и воздуходувка промышленной мощности. Но в июле и августе всем, кроме меня, приходится время от времени выходить оттуда, чтобы облиться водой и посидеть в холодке.
Но сейчас дело было в другом. Большие пенящиеся волны силы, которые я почувствовала, когда мы стояли возле окна, стали больше и пенистей, чем прежде. Все мои реакции замедлились, волны занимали слишком много места, оттесняли мою обычную сущность в углы, пока я не почувствовала себя сплющенной, как пассажир пригородной электрички в шесть вечера. Даже мозг словно сжали. Это ощущение некой упряжи, которая ухитрилась вонзиться даже в основные системы моих органов, никуда не делось, но я начала чувствовать, что она не столько тяготила меня, сколько скрепляла, не давала рассыпаться: волны силы знали, где находятся границы – границы меня – и ничего не ломали. Я не была напугана, хотя задавалась вопросом – может, стоило бы?
Мы, наконец, добрались до опушки, и в тени деревьев мне сразу же стало лучше. Я почувствовала себя живее и как-то легче, хотя эффект волн тяжелым не назвала бы. Но ощущение заполненности – даже переполненности – несколько утихло. Я вспомнила, как вампир говорил о солнечном свете: «Лучи вашего солнца словно режут меня на части». Тень деревьев не была достаточно густа или надежна, чтобы защитить нас от солнца, и сила продолжала циркулировать во мне. Но я не чувствовала, что переполнена и вот-вот лопну. Я подумала: о'кей. Я могу защищать одного вампира от действия прямого солнечного света. Двух уже не смогу. Не то чтобы я, впрочем, собиралась часто пользоваться этим знанием в будущем.
– Мы вышли за их линию, – сказал вампир. – Кольцо стражи позади.
– Они ведь узнают, что мы ушли, не так ли?
– Сегодня ночью – узнают. Мы не уделяем внимания дневному миру.
– Будут ли они знать, куда мы ушли?
– Возможно. Но я иду той дорогой, которой меня вели сюда – да и тебя, видимо, – и без свежей крови им сложно будет отличить старый след от нового.
– Ой… – эту тему мне совсем не хотелось бы поднимать. – Ты же знаешь, что на нас с тобою… ой-ей-ей… осталось довольно много моей, ой-ой, крови. Запекшейся. С прошлой ночи.
– Это не так уж важно, – сказал вампир. – Только горячая кровь из живого тела, касаясь земли, оставляет четкий след.
Я напомнила себе, что это – хорошие новости. Он помолчал немного, а затем сказал, бесстрастно, как всегда:
– Я боялся, что, даже если ты сможешь, как утверждала, защитить мое тело от огня на открытом пространстве, солнце ослепит меня. Этого не произошло.
– О Боже! – сказала я.
– Да. Но, как ты уже сказала, лучших предложений не поступало. По мне, стоило бы заплатить даже такую цену, чем почти наверняка погибнуть в руках у Бо.
– Ты думал, я смогу вести тебя среди деревьев? – спросила я, восхищаясь вопреки здравомыслию.
– Да. Я не был бы абсолютно беспомощен. Я могу чувствовать присутствие твердых объектов. Но это было бы непросто.
Я засмеялась. Впервые с тех пор, как поехала на озеро в одиночку.
– Да. Уверена, легко бы не было.
Какое-то время мы двигались молча. Один раз пришлось остановиться, чтобы я еще раз помочилась. Боже, кажется, у вампиров совсем нет телесных функций! Я присела на корточки у него за спиной, держась за его ногу. Пока я, так сказать, делала свое дело, приходилось смотреть на его воспаленную лодыжку. Она до сих пор выглядела отвратительно, но хуже, кажется, не стало.
Мне несколько раз приходило на ум, что мы идем гораздо быстрее, чем если бы я шла босая. И, хоть вмятины от воображаемого стула были довольно болезненны, мне случалось ездить на машинах с более тряской подвеской, чем на руках вампира, идущего широким шагом. Их текучее движение – не шутка, и ноша в сто двадцать (верьте – не верьте) фунтов никак на это не влияет. Если лодыжка и беспокоила его, это не было заметно.
Порез на груди болел довольно сильно, но у меня и без него было о чем беспокоиться. Вампир нес меня так плавно, что рана не вскрылась. Услуга за услугу. Я чувствовала, что даже наш нынешний жизненно важный союз мог оказаться под вопросом, если моя кровь снова пролилась бы на него.
Я рассеянно следила за солнцем сквозь ветви деревьев над озером. Сила жила и работала – не глазами, даже не кожей я чувствовала присутствие солнца, и определила, когда полдень пришел и миновал. Несколько раз я отпивала из бутылки; предлагала и своему шоферу, но он сказал:
– Нет, спасибо, в этом нет необходимости.
Дата добавления: 2015-11-05; просмотров: 21 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |