Но появилась другая проблема. Костя опаздывал домой. И существовала вероятность, что он мог попасть туда еще очень нескоро. А он не для того приучал Карину к своему постоянному присутствию, чтобы испортить все ради одного разговора. Она должна быть рядом. И будет. Раз Костя не мог поехать домой, он привезет ее. Пусть поспит в его кабинете, пока он будет договариваться с Боровом, это куда ближе, чем дома.
Только вот теперь, вполне готовый к тому, что Карина может устроить провокацию, он сомневался в том, что сумеет сосредоточиться на деле. Да он и сейчас уже мог думать только о ней, обнаженной и в пене.
Ладно, где наша не пропадала! Прорвется и тут.
Посмотрев на свой рабочий стол, Соболев убрал все лишнее. Подумал минуту и решил, что лучше поговорит с Боровом в конференц-зале. Тут слишком много того, что никому видеть не стоит. Да и Карина пусть, лучше, здесь расположится.
Машина, и правда, приехала ровно через двадцать минут. Карина уселась на заднее сидение, мысленно хохоча от ситуации. Она едет в офис к Соболеву, где, кстати, еще ни разу не была, с котомками и судочками, полными горячей еды. Фил не поскупился для «оголодавшего, очень занятого» шефа. М-да. Маразм ситуации в ее понимании, крепчал. Но лицо, Карина не сомневалась, не выдавало ее отношения к данной, абсурдной с точки зрения всей ее жизни, ситуации.
С Алексеем они перебросились парой слов о погоде и морозах, которые никак не желали спадать. Исчерпав эту тему, Карина повернулась к окну, дав понять, что больше разговор поддерживать не намерена, а охранник настаивать права не имел. И оставшуюся дорогу проделали в тишине.
Офис Кости, как оказалось, располагался в новострое, в самом центре города. Причем, похоже, еще не сданном в эксплуатацию по прямому назначению. Алексей, видя ее интерес, объяснил, что здесь планируется открытие отеля, торгового центра, и нескольких «офисных» этажей. Сорок пять этажей здания позволяют и не так разгуляться. А Константин Олегович, пользуясь привилегией главного вкладчика и основного заказчика, уже выбрал себе лучшие два этажа. Да и само здание, как поняла Карина, целиком и полностью принадлежит ему. Все основные работы уже закончены, и осталось только завершить отделку отеля. А так — здесь все готово, заверил ее охранник, когда Карина высказала сомнения в том, удобно ли держать офис в здании, не сданном в эксплуатацию.
«В общем, им виднее», решила она, поднимаясь в очень даже работающем современном стеклянном лифте. Алексей стоял рядом со всеми пакетами, наполненными едой. Словно они пир собирались устроить, а не накормить одного человека. Но Фила оказалось сложно уговорить умерить свой энтузиазм.
Лифт остановился на двадцатом этаже. Карина молча вышла следом за охранником, который, кивнув находящимся в холле «сослуживцам», повел ее по пустым и тихим коридорам.
Этот этаж, в самом деле, был полностью завершен. И не скажешь, что остальная часть здания еще не закончена. А когда Карина шагнула внутрь услужливо распахнутой двери, поняла, что вот теперь, действительно, попала в вотчину Соболева. Этот кабинет полностью подходил своему хозяину. Было видно, что все здесь подгоняли под его удобство. Ни одной лишней или вычурной детали. Минимализм, в чем-то, даже, аскетизм убранства, но в то же время, качественные, дорогие материалы обстановки, очень хорошо отражали суть хозяина.
Рабочий стол, светлого дерева, ноутбук на нем. Несколько полок с папками и документами. Светло-бежевый диван, явно, не раз заменявший хозяину кровать, и белоснежный ковер на темном паркете. Карина даже улыбнулась, представив, сколько мороки этот ковер доставляет уборщикам. На стене за столом, сплошь стеклянной, как и во всем здании, жалюзи не было. По углам располагались светлые шторы, но она сомневалась, что Костя так уж часто те использовал. В одном из углов кабинета, возле дивана, имелся мини-бар.
Соболев сидел за столом в большом кожаном кресле. Тоже светлом, молочно-белого цвета. Стоило ей зайти, как он поднял голову, встал и, забрав пакеты у Алексея, отпустил охранника.
— И зачем я тебе понадобилась? — Продолжая осматриваться, поинтересовалась Карина. — Ужин Алексей мог и сам привезти.
Константин, отставив еду на столик у мини-бара, усмехнулся и подошел к ней. С лукавыми смешинками в глазах осмотрел ее наряд, но ничего не сказал. И, вдруг, наклонился, почти уткнувшись носом в ее шею, и глубоко вдохнул.
— От Алексея, понимаешь ли, не пахнет ванильно-лимонной пеной для ванн. — Медленно протянул Костя, проведя ладонью по ее, еще влажному затылку. — Да и, принюхиваться к нему — у меня желания нет.
— Ты позвал меня, чтобы понюхать? — Вздернув бровь, иронично уточнила Карина.
По ее спине разливалась холодная, и в то же время, как ни странно, горячая волна дрожи, но она этого не показывала.
А он засмеялся.
— Я соскучился. — Костя пожал плечами. — А домой приехать сейчас никак не могу, слишком важная встреча еще предстоит. Потому и решил тебя к себе позвать. Чтобы и ты не скучала дома одна.
Он развернулся и пошел к пакетам с едой.
— А я и не скучала, — нагло соврала ему в спину Карина.
Костя только хмыкнул в ответ, успев уже достать коробку с чем-то, весьма аппетитным и на запах, и на вид.
Неужели, она утратила умение убедительно врать?
Живот подвело, отвлекая от сомнений, и Карина сразу вспомнила, что сама она так и не поужинала. Но не просить же у Соболева кусочек?
— Хочешь? — Костя вопросительно поднял бровь, посмотрев на нее.
Видно Карине не удалось пригасить голодного блеска глаз.
— Нет, что ты, я поела. Это Фил все о тебе беспокоится. — Она с самым гордым видом отошла к окну и посмотрела на открывшуюся панораму вечернего города.
— Мне не жалко, могу и…
Но до того как Костя успел договорить, что именно он может, в двери кабинета постучали и после разрешения Кости, на пороге появился Алексей.
— Боруцкий приехал. — Кратко сообщил охранник.
— Проведите его в конференц-зал. — Спокойно велел Костя, отставив свой импровизированный ужин.
Алексей кивнул и вышел.
— Располагайся, и чувствуй себя как дома. — С улыбкой махнув ей рукой, обведя кабинет, распорядился он. — Я не могу точно сказать, когда освобожусь. Так что, отдыхай.
Он вышел, не дожидаясь ее ответа.
Карина хмыкнула. Такое на ее памяти было впервые. Вот, зачем, спрашивается, он ее сюда вытащил? Соскучился… Настолько, что не мог пару часов подождать, пока домой не приедет? Тем более что сам, все равно, занят.
В ней понемногу накапливалось раздражение. И, в немалой степени от того, что она сама не знала, что испытывает и чего хочет. Час назад бесилась потому, что он не приехал с работы. Теперь — злится, что Костя ее к себе притащил. И его понять не может, и в себе уже запуталась.
Злясь из-за этого, Карина принялась бродить по кабинету. Заглянула в мини-бар, немного позвенела стеклом, переставляя бутылки. Еще раз обошла помещение, осматривая каждую мелочь и деталь. Даже присела, чтобы пощупать ворс белого ковра. Снова вернулась к окну. Минут пять рассматривала город, который никак не изменился за эти мгновения.
Еще больше разозлилась, и решила заняться рисованием, что всегда ее успокаивало.
Отвернувшись, Карина осмотрела стол в поисках карандаша и бумаги. Карандаш нашелся сразу, а вот чистых листов видно не было. Решив действовать по аналогии с его домом, открыла верхний ящик стола — так и есть, стопка чистых листов.
Она захватила пальцами несколько и попыталась вытащить. За листами, из глубины ящика, потянулся какой-то клубок, видно, лежавший до этого поверх стопки, в глубине. Карина несколько секунд смотрела на скрученную ленту синего шелка, силясь понять, отчего та ей знакома?
Наконец, отложила листы и пальцами, которые, почему-то, задрожали, сжала шелк. Встряхнула тот немного, распутывая. Так и есть. Пояс от ее шелкового халата, того, который она, вместе с другими вещами, доставленными из Киева, велела выбросить. Только вот, пояса там не было.
Перебирая пальцами материю, Карина закрыла глаза и попыталась вспомнить, где видела тот в последний раз. От нахлынувших воспоминаний ее бросило в жар, а дыхание стало тяжелым и частым.
Карина вновь уставилась на пояс. Наверное, даже, со страхом.
Зачем? Зачем Соболев хранил этот кусок ткани, забытый ею в его номере? Да еще и здесь, в святая-святых, своем рабочем кабинете?
Достоверных объяснений у Карины не было. А от мысли, которая пришла, и нагло поселилась в разуме, стало как-то неуютно и боязно. Безумно страшно было допустить то, о чем так наглядно говорила эта находка.
На нетвердых ногах Карина дошла до дивана и тяжело опустилась на тот, продолжая вертеть в руках пояс от своего халата.
Заговорились они с Боровом, однозначно. Начало первого, однако. А он только выпроводил «дорогого друга». Костя медленно брел по коридору в сторону своего кабинета. Усталость брала свое, «царапая песком» глаза и ломя мышцы.
Парни стояли на своем посту в холле у лифта. Даже отсюда он видел их тихие перемещения и слышал негромкие разговоры. Во всех остальных помещениях этажа стояла полная тишина.
Засиделся.
Ну, ничего. Зато узнал немало интересного. Да и договорился, что люди Славки будут поглядывать по сторонам. Не нравился ему тот незнакомец, который «пропал» со всех «глаз», после погрома в его номере. Не хватало еще, чтобы он тут нежданно объявился. Пусть и Боров его по своим каналам поищет, наравне с Никольским. Это не будет лишним.
Кроме того, позабавился, наблюдая осторожный и даже опасливый интерес Вячеслава к загадочной персоне «женщины Соболева».
Поднятая Костей вокруг нее суматоха не прошла бесследно. Все, кто хоть что-то знал или понимал в его характере — поняли и отметили для себя уникальность положения этой женщины. Впрочем, он и не пытался что-то спрятать или утаить. Не здесь. Да, собственно, и нигде уже. Костя осознанно ставил в известность всех, что Карина, действительно, его женщина. Пора об этом было узнать и другим заинтересованным лицам. А еще немного, и он «сообщит» об этом и Картову. Как и о том, что тот навсегда утратил свое влияние на ее жизнь, и его «козырь» уже не властен над Кариной. Впрочем, для этого надо было еще кое-что уладить. Хотя, и сейчас Соболев уже не сомневался, что сможет ее защитить, даже вздумай Дмитрий устроить суд. Правда, искренне сомневался, что тот посмеет поступить столь опрометчиво накануне выборов. Ну, да ничего, и так, и эдак — разберется.
Но слухи о месте Карины в его жизни уже поползли. И теперь Вячеслав ненавязчиво намекал, что был бы признателен за представление ей первым из желающих. Ха, наверняка рассчитывает выяснить, нельзя ли через нее повлиять на самого Костю.
Соболев ухмыльнулся.
Можно, конечно. Только он ни капли не сомневался, что Карина не позволит собой манипулировать никому из таких вот, заинтересованных лиц. Ее опыта в жизни хватит с головой, чтобы сразу раскусить, когда кто-то только попробует провернуть что-то подобное.
Не боялся он и того, что кто-то посмеет заикнуться о ее прошлом. Соболев был достаточно силен, чтобы заткнуть рот любому. И не только физическим способом. Его опасались, уважали и боялись не за просто так. И он мог обеспечить то, что никто «не вспомнит», что было когда-то, словно прошлого Карины никогда и не существовало. Что там будет у кого в мыслях — не их дело, главное, что никто не посмеет и заикнуться об этом в ее присутствии.
Интересно, кстати, что сама Карина все это время делала? Продолжала злиться на него, подогревая настроение, в котором приехала? Или все-таки уснула?
Он мог получить ответ в эту самую секунду, надо было только открыть дверь, у которой Соболев как раз замер. Но Косте нравилось представлять ее в той, или иной ситуации, и он помедлил еще минуту, не замечая, что широко улыбается.
Наконец, он тихо толкнул дверь и осмотрел свой кабинет.
Ха, судя по всему, Карина решила на полную катушку использовать оба варианта. Сейчас она спала. Сидя на диване. Видимо, и сама не заметила, как уснула, злясь на него. А то, что злилась — точно, об этом говорили нахмуренные брови и губы, поджатые, даже во сне. И все равно — уснула ведь. Навряд ли, чтоб в кабинете Картова она хоть раз расслаблялась настолько, чтобы заснуть. А ему — верила. Пусть и сама признаваться не хотела.
Мысль об этом согрела что-то внутри, стирая горький привкус злости и ненависти к Дмитрию. За последний месяц с небольшим эта ненависть стала частью его души. И Константин слишком хорошо знал, что там она и останется, пока он за все не отплатит этим мразям.
Но сейчас не хотелось вспоминать о тех.
Тихо прикрыв двери, он подошел к дивану. Хоть бы раскрыла тот, а то так и спит — сидя. Одна рука под спиной, другая упирается в подушки. И ей вот так удобно? Сомнительно. Надо бы ее будить и ехать домой. Но Костя все стоял и смотрел, ничего не делая.
Карина надела спортивный костюм. Наверняка ему назло. Просили — получите, называется. Сморозил бы он о ночной сорочке, с нее сталось бы и в той приехать, он помнил их поход в ресторан. Но Соболеву, и правда, без разницы было, что она наденет, просто хотел, чтоб Карина приехала.
Зевнув, он устало потер затылок ладонью. Надо ехать домой. Все. Чего тут сидеть?
Но вместо того, чтобы разбудить Карину и претворить решение в жизнь, сел на диван около нее. Карина даже не вздрогнула. Продолжала спать, совсем тихо дыша и хмуря брови. Он очень надеялся, что сейчас она просто продолжает злиться на него, а не видит очередные кошмары.
Костю вновь одолела зевота.
«Нет. Точно пора. Надо ехать. Хоть и водитель будет машину вести, но зачем еще и ребят мурыжить? Всем отдыхать пора. Нечего попусту время тратить», решил Константин. Еще раз глянул на Карину и…
Улегся на диване рядом, удобно устроив голову у нее на коленях. Зря, зря он сел. Тело тут же воспользовалось минутной слабостью и решило урвать максимум отдыха. Не было у него сил уже, чтоб встать. И идти никуда не хотелось. Даже сдвинуться было лень.
Подозревая, что еще получит сполна за свою наглость, когда она проснется, Костя со спокойной совестью провалился в сон.
Она проснулась от того, что почти не ощущала левую ногу. Точнее, нет, не так. Ощущала она как раз ее очень хорошо — нога болела, а все мышцы кололо. Казалось, вот-вот начнется судорога. Еще не придя в себя со сна, дезориентированная и растерянная, Карина приподняла тяжелую голову и посмотрела на свои ноги, не особо понимая, отчего ей так тяжело-то?
Замерла, несколько секунд рассматривая довольное лицо спокойно спящего Соболева. И уронила голову обратно, на подушку дивана. Прикрыла глаза на миг и глубоко вдохнула. Но продолжающаяся боль в ноге подтверждала, что она уже не спит.
С новым вздохом она открыла глаза и выпрямилась. Костя немного нахмурился, но не проснулся.
Это заставило Карину усмехнуться. Почему? Кто знает, но наглость Кости ее развеселила.
Было видно, что Соболев устал. И темные тени под глазами, и резкие складки у углов рта ясно показывали степень его усталости. Она поискала глазами часы, чтобы выяснить время, но не обнаружила те в пределах своей видимости. Снова перевела глаза на Костю. Он все еще спал. И использовал ее, как подушку.
Сама не зная, зачем это делает, Карина протянула руку и медленно, словно управляя не своим телом, погрузила пальцы в русые волосы.
«Ну, чем не „Самсон и Далила“? Длина волос, конечно, покороче, чем на картине, которую Карина достаточно долго рассматривала когда-то в Амстердаме. Да и она сама, покрасивее филистимлинской блудницы на том полотне. И Соболев, вроде, посимпатичнее рисованного прототипа. А так — один в один».
Ей стало смешно. Очень. При одной мысли, чтобы сравнить Костю с тем увальнем, изображенным на картине, да и себя с полнотелой «красоткой» времен Рембрандта. Да и сила Соболева вовсе не в волосах. Стержень своей воли и выдержки этот мужчина не утратит и, будучи налысо обритым.
Смех душил и давил ее, стремясь на свободу. И Карина, в конце концов, не выдержала, рассмеялась в голос, продолжая перебирать волосы Кости.
— Что я пропустил смешного? — Не открыв глаз, сонно поинтересовался объект ее юмора.
Это заставило ее рассмеяться еще громче.
— Эй, я тут сплю, между прочим. — Возмутился этот нахал.
И одарил ее сонным, недовольным взглядом из-под бровей.
— Соболев, ты в своем уме? — С трудом подавив смех, поинтересовалась Карина. — Ты с какой стати на меня вылегся?
— Спать хотел. — Спокойно ответил он, продолжая делать вид, что спит.
Только вот его губы слишком уж близко подобрались к ее животу, и Карина ощущала, что и сам Костя ухмыляется.
— А знаешь ли ты, что последний мужчина, который рискнул на мне уснуть, кончил довольно плохо? — Совсем без смеха уточнила она, пропуская между пальцами его волосы.
Он довольно заурчал и потерся головой о ее ладонь. Тигр на выгуле, ей-Богу. На простого кота этот, разлегшийся на ней «хищник» не тянул никак.
Что-то, не совсем та реакция, на которую Карина рассчитывала.
— Мне уже начинать бояться, или можно еще поспать? — Лениво уточнил Соболев и великодушно открыл свои глаза.
Взгляд был внимательным и серьезным, в противовес легкомысленной ухмылке, все еще растягивающей его губы.
— Бойся. — Разрешила Карина.
Высвободив вторую руку, она демонстративно поболтала перед его глазами кончиком синего пояса.
— Шелк, знаешь ли, очень неплохой материал для удавки. — Вскользь заметила Карина, позволяя материалу «улечься» на шею Кости.
Он перестал ухмыляться и повернулся так, чтобы смотреть ей прямо в глаза, закинув руку за голову.
— Нашла, значит. — Спокойно констатировал он.
— Нашла. — Задумчиво протянула Карина. И посмотрела ему в глаза. — Ты — кто? Фетишист? Маньяк? На кой черт тебе это? — Как можно спокойней выговорила она, ощутив внутри уже знакомое смятение.
Костя смотрел на нее снизу вверх какое-то мгновение. Вздохнул, протянул пальцы, поиграл волосами Карины, которые падали ему на щеки и лоб. Снова забросил руку себе за голову. И не предпринял ни одной попытки, чтобы подняться с ее колен. А Карина очень старательно отводила глаза, чтобы, не дай Бог, не встретиться с его взглядом. Видеть то, что она там могла рассмотреть, было почти физически больно. И он это понял.
— Так, ладно. — Костя хмыкнул и чем-то щелкнул на подлокотнике.
Карина ощутила, что начала медленно откидываться назад и сползать, вместе со спинкой дивана, на которую опиралась. Видимо, он переключил механизм раскладывания.
— Хорошо, пусть я буду фетишистом и маньяком. — Спокойно согласился Соболев, теперь оказавшийся сверху и навис над ее лицом. — Если это тебе принять и допустить легче — пусть будет так.
Ладонь Кости обхватила ее щеку, и он просто вынудил ее смотреть ему в глаза, не позволяя отвернуться.
И теперь Карина уже не могла обманывать себя, отвергая то, что открыто, ни капли не таясь, показывал, просто кричал этот серо-синий взгляд. Точно так же, как не могла отрицать, что ее тело наполнилось жаром и истомой, лихорадочной дрожью только от ощущения того, как тело Кости накрыло ее сверху, нависнув над Кариной.
Их взгляды словно сцепились, склеились, обжигая воздух между ними разгорающимся пламенем страсти. А в памяти Карины так ярко и отчетливо вдруг замелькали воспоминания: вот они глянули мельком друг на друга в проходе вагона, и первые мысли о сексе и притяжении. Вот встретились в темном коридоре, куда ее притащил Шамалко. Прием и бар, переглядывание и оценка одним другого. Непонятный совместный завтрак и рискованная игра словами, тягучее и чуть соленое ощущение привкуса его кожи на губах, и совсем иное, тяжелое и терпкое, мускусное — глубоко в горле тем вечером, после ресторана. И все это, каждая встреча, пропитаны таким притяжением, таким желание, которого Карина никогда не помнила и не знала. Дрожью, сотрясающее каждую мышцу, бушующими волнами пульса барабанящее в мозгу.
Она задыхалась от этих воспоминаний, и Костя, кажется, ощущал то же самое, а может, и думал, вспоминал о том же.
Она видела, как темнел его взгляд, становясь совсем стального, предгрозового оттенка. И ощущала руками, как закаменели его плечи, словно он очень сильно старался не позволить себя что-то сделать. И вот в этих бушующих, штормовых глазах она видела то, чего там никак не должно было быть. Не могло, и все тут.
— Так не бывает. — Не проговорила, а, кажется, выдохнула она. — Не бывает, просто.
Еле слышно, с дрожью и страхом.
Соболев резко, с шумом вдохнул, втянув воздух через раздувшиеся ноздри. Прищурился, так, что взгляд стал почти неистовым и каким-то бешенным. Карина едва не вздрогнула, еще не видев его в таком состоянии, близком к ярости. Разве что тем утром…
А потом — все разом кончилось. Костя резко закрыл глаза, будто отрезав, прервав все то, что лишь секунду назад закручивало души в спирали. И длинно, смачно выругался. Тоже шепотом и почти не слышно. Но Карина поняла все-все слова. Сама их неплохо знала.
— Не бывает? — Костя сел, повернувшись к ней спиной. — Твою ж, налево!
Протянул руку и, забрав у нее пояс, намотал на ладонь синюю ленту.
Карине стало зябко и одиноко без его тела, прижатого, притиснутого к ее.
— Так не бывает? А как бывает, Даш? Как? Ты — знаешь точно? — Он не повернулся и не посмотрел, так легко называя ее этим именем.
А дрожь все усиливалась. Но Карина перестала анализировать и осмысливать, просто слушала этого мужчину и смотрела в его напряженную спину, так сильно контрастирующую своим видом со спокойным голосом. Голосом, в котором, казалось, до последней модуляции был выверен и контролируем и тон, и эмоции.
— Я вот, вроде не глупый человек, а и то не могу с уверенностью сказать, как бывает, а как — нет. А ты — точно знаешь? Ты — большой эксперт в области чувств и отношений? Кого ты видела, нормального? Этого труса, Сергея своего? Или мразей тех, которые тебе жить не давали? Кого, Дашка? — Костя повернулся и внимательно глянул на нее. — Я ничего не берусь утверждать или спорить. По какому праву? Что я знаю об этом? Ничего. Ничего, кроме того, что есть. И я не собираюсь спорить или голословить. Просто принял это. И отрицать — не буду.
На последнем слове его голос почти зазвенел, но и так, не отошел от выбранного тона. Костя не кричал и не ругал ее. Просто говорил. Сообщал, ставил в известность, не принимая трусливых отговорок и попыток спрятаться. Не позволяя этого.
А она — она смотрела и слушала. И когда он замолчал, глядя на нее все с тем же выражением, ничем не прикрывая своих чувств, единственное, что она смогла сделать, это сжаться в комочек, и жалобно прошептать:
— Костя…
Ей сейчас не было весело. Не было смешно. Она не была уверенной и знающей себе цену. Даже не знала, Карина ли она, или, и правда, Даша, как он ее звал. Ничего не знала о себе. Но и осмыслить то, что вот так просто он сказал — оказалась не готова.
— Костя, — почти всхлипнув, повторила она, и закусила губу, стараясь хоть как-то собраться.
Он понял. Понял все, и ее состояние, и этот страх. Глубоко вздохнув, он крепко зажмурился.
— Так, все. Хватит. На сегодня — наговорились. — Резко хлопнув ладонями себя по коленям, Соболев встал с дивана. — Поехали домой, а? Спать хочется, устали оба. Не дело сейчас говорить.
Он обхватил ее плечи рукой и заставил Карину встать. И она послушно встала. Не споря и ничего не говоря.
Домой, так домой. Он прав. В два часа ночи такие вопросы, наверное, не решают.
И так и стояла, пока он забирал свои вещи. Молча пошла следом за ним в коридор и все в той же тишине просидела всю дорогу домой, ощущая крепкую и теплую руку Кости, сжимающую ее ладонь. И думала, думала, думала.
Ничего не говорила она и тогда, когда они приехали и в тишине, не включая свет, поднялись по лестнице.
Только вот, добравшись до спальни, никто не спешил укладываться. Костя подошел к окну, да так и остался там стоять, упираясь рукой в стекло. Сбросил пиджак прямо на пол, дернул, сорвал галстук, отправив его следом. И вот так застыл. А она — просто села на край постели и продолжала думать.
А еще минут через пять, в течение которых в комнате сохранялась полная неподвижность, она вдруг встала.
И та женщина, которая поднялась с постели, устала думать. Она ничего не знала, ни об отношениях, ни о чувствах. Разве что, в совершенстве обладала информацией о страхе. Но ей очень хотелось забыть этот опыт. Эта женщина не могла бы назвать себя Кариной, потому что растеряла холодную отстраненность и присущую той уверенность в знании устройства мира. Она не знала, что принесет ей следующий шаг.
Но кое в чем эта женщина была уверена — ей хотелось узнать.
Может, и глупо, после стольких лет пыток и мук, но ей хотелось поверить, не удалось подавить вдруг вспыхнувшую надежду, присущую, скорее Даше, чем Карине. Она ничего не знала и не смогла бы утверждать.
Но она не была дурой. И не могла слепо отрицать то, что видела и понимала. А такие мужчины, как тот, что стоял сейчас к ней спиной, не делали ничего подобного ради шутки. И не разбрасывались такими словами и признаниями. Не ради того, чтоб позабавиться с кем-то.
И, наверное, единственное, в чем эта женщина была уверена — это в том, что именно этот, конкретный мужчина никогда не обидел ее, ни разу не причинил боли.
Поверила ли она в то, что он ей сказал? Нет. Нет, наверное.
Но, идя по темной комнате к нему, эта женщина очень хотела, чтобы именно этот мужчина заставил, научил ее верить в такое.
Подойдя к Косте, который продолжал смотреть в окно, Даша, да, наверное, все же она, робко и неуверенно обняла подрагивающими руками его за пояс. И с глубоким вздохом уткнулась лицом ему в спину, куда-то, между лопаток. Не совсем понимая, на что именно подписывается сейчас. Но честно признавая, что лучше в очередной раз обманется, чем струсит, и навсегда потеряет такой призрачный и невероятный шанс. Она привыкла бороться за себя до конца, до последнего вздоха. А Костя, похоже, решил стать на ее сторону в этой битве.
Он замер от ее прикосновения на какие-то мгновения, показавшиеся Даше вечностью. После чего, очень медленно, осторожно, будто, и правда, тигр, с которым она уже сравнивала его этой ночью, что боялся спугнуть свою добычу. Соболев обхватил ее плечи одной рукой, а второй поднял ее подбородок и заглянул в глаза.
Что он там увидел — один Бог знает. Но Костя вздрогнул. Сильно, мощно, всем телом. Так, как вздрагивает, начиная движение, железнодорожный состав. И она отчетливо поняла, что и Костю, как тот самый состав, теперь уже ничем не остановишь, если он сам не ударит по тормозам.
Но и сейчас, все, что смогла сделать, это тихо прошептать его имя.
Глава 22
— Костя…
Его губы обрушились на ее рот, поглощая, выпивая звук собственного имени. Он понял, что уже не сможет остановиться, но не испугался. Слишком хорошо в этот момент Костя понял, что наступило время не только молча поддерживать и находится рядом. Поверила она ему, или нет, но Карина нуждалась в чем-то большем, чем красноречивые взгляды. А Константин слишком сильно хотел свою женщину, чтобы попросить ту подождать пару минут, пока он дозвонится и посоветуется с психотерапевтом.
В любой войне иногда приходится отступать от штабных инструкций и действовать по обстановке, руководствуясь лишь своим чутьем и интуицией. И это самое чутье просто надрывалось внутри, говоря, что сейчас именно такая ситуация. В голове вспыхнула такая знакомая еще по Афгану мысль: «лишь бы не подорваться». Но, мысленно хмыкнув, Костя послал все к черту, и, как в омут, с головой бросился в прорву страсти, которая вдруг вспыхнула, затянула их.
— Дашка. Даша… — Прохрипел он, стиснув ее плечи своими руками. — Даша… — И снова впился поцелуем в ее губы, все же понимая, что не время еще озвучивать признания. — Хорошая моя.
Костя добрался до ее скулы, целуя, лаская место, на котором лишь недавно сошел синяк. Скользнул губами вниз, подозревая, что царапает ее щетиной.
— Прости. — Шептал он и, не в силах сейчас остановиться, покрывал отрывистыми, лихорадочными поцелуями ее шею и волосы.
Она отмахивалась от его извинений. Что-то шептала, слишком тихо и неразборчиво, чтобы он мог разобрать. Кидалась навстречу его губам, так же лихорадочно целовала лицо самого Кости. Тонкие, такие, непривычно неуверенные пальцы скользили по его сорочке, тянули и дергали ткань, рывками высвобождая пуговицы из петель.
Все отличалось от того, что было однажды между ними. Даже страсть, с которой они сейчас держали друг друга. Все было иначе, сильнее, первобытней, наверное. Никто никого не соблазнял, никто не пытался урвать для себя удовольствия или выиграть в флиртующем споре. Они хотели, нуждались друг в друге.
Он не очень помнил, как сдернул с нее кофту. Испугался, решив, что всколыхнет проклятые воспоминания, но Карина… Нет, Даша, так охотно прижалась, так рьяно прильнула к его груди, с которой сама уже сдирала рубашку, что все страхи улетучились. И Костя, продолжая обнимать одной рукой, другой заставил ее прогнуться, целовал, вдыхал и втягивал в себя ее кожу. Облизывал и покусывал грудь, не в силах остановить руки, блуждающие, гладящие все ее тело. Они как-то добрались до кровати, не особо разбирая дорогу, и рухнули на ту, не имея сил и желания на какие-то эффектные позиции и движения.
Костя оказался сверху, продолжая целовать ее грудь, заглаживать, сцеловывать единственный оставшийся, едва заметный лиловый синяк на ребрах. И опять, и опять прерывать поцелуи шепотом, беспокоясь, волнуясь, чтобы ей не было больно.
Дата добавления: 2015-11-05; просмотров: 30 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |