Счастье – в глазах Макса.
– Ты на самом деле просишь меня дать тебе второй шанс? – умудрилась выдохнуть она в едином порыве.
И Макс поцеловал ее, словно не мог стоять так близко к ней, не касаясь ее губами.
– Пожалуйста, – выдохнул он, целуя ее снова, пробираясь языком в рот и… Господи…
Джина могла бы стоять там и целоваться с Максом вечно, но человек с рупором упорно не хотел затыкаться.
Кроме того, ей хотелось убедиться, что между ними происходит нечто большее, чем просто секс.
– Ты хочешь, чтобы я была в твоей жизни? – спросила Джина. – То есть очень здорово, что я тебе нужна, но…
«Нужна» подразумевает некий недостаток свободы воли. «Хочу» же…
– Хочу, – кивнул он. – Да, я хочу тебя. В своей жизни. Джина, без тебя я не был собой. – Он осекся. – Точнее… – Он покачал головой. – К черту. Я полный придурок, но если ты все равно по какой-то причине меня любишь… Если ты действительно имела в виду то, что сказала, о том… – И снова это чувство вспыхнуло в его глазах. Надежда. – Что все равно меня любишь.
– Я люблю тебя не все равно, – с бешено колотящимся сердцем сказала Джина. – Я люблю тебя, потому что. – Она коснулась его лица, его гладко выбритых щек. – Хотя, раз уж ты об этом упомянул, ты действительно полный придурок, и я, наверное, заслуживаю… компенсации в некоторых аспектах. То есть в любых отношениях нужно выторговать определенный объем компромиссных решений, верно?
Макс действительно счел, что она говорит всерьез.
– Ну, да.
– Значит, если, скажем, я намекну, как невероятно сексуально ты бы выглядел в этих стрингах…
Макс с облегчением усмехнулся:
– Черт, а я думал, ты всерьез.
– Черт, – поддразнила Джина, – так и есть.
Макс взял ее лицо в ладони, и от пылкости в его глазах колени Джины подогнулись.
– Я их надену, если ты тоже наденешь…
Он снова поцеловал ее, и на этот раз его поцелуй дышал чистой страстью. Его требовательные губы больше не были мягкими, он притягивал ее все ближе к себе, а она в свою очередь льнула к нему, запустив пальцы в волосы. Джина хотела коснуться его всего – этого невероятного здорового Макса, его мускулистых рук, широкой спины и живота с намеком на кубики, который удивил ее в тот самый первый раз при виде обнаженного любимого – в ее номере мотеля во Флориде, кажется, сто лет назад.
Или не совсем сто лет, а – для Макса – два пулевых ранения назад. И, целуя его, Джина гадала, действительно ли агенты ФБР измеряют время различными телесными повреждениями.
Также она думала, знает ли Макс, что ей совершенно все равно, сексуальное ли у него тело или нет. Худое или толстое, мускулистое или дряблое – ей было плевать. Она хотела, чтобы он был жив и здоров и предпочтительно достаточно счастлив, чтобы улыбаться ей – вот и все, что ее волновало.
Но она все равно никак не могла насытиться прикосновениями к нему. Его спине, рукам, плечам.
И, о, от него так хорошо пахло.
Джина потерялась в его поцелуях – отчаянных, голодных, властных поцелуях, на которые отвечала тем же. Потерялась в касаниях его рук, ощущая его мощную грудь, пока Макс размещался между ее ногами – и вот уже его твердость прижалась к ее мягкому телу.
Задней поверхностью бедра Джина уперлась в стол, чувствуя пальцы Макса на пуговице пояса, а затем, боже, она уже помогала ему. Стягивала с себя брюки, чтобы он мог поднять ее на стол, чтобы между ними больше ничего не было. Она обхватила Макса ногами, и он…
Господи.
Как она скучала по нему, скучала по этому, и попыталась озвучить свои мысли, но Макс целовал ее так, словно пытался языком достать до души.
И существовала вероятность, что он преуспеет.
И все, что Джина смогла выдохнуть, только «Еще…» и «Пожалуйста…».
Макс держал ее на весу, чтобы позвоночник не бился о жесткий деревянный стол, и Джине было невообразимо хорошо в его руках, невероятно хорошо, когда он целовал и целовал ее, все глубже и глубже вонзаясь в ее тело.
Только Макс и секс, но этот раз не был похож ни на один из тех, что у них случались прежде, потому что Макс не вел себя излишне заботливо. Он не беспокоился о сломанной ключице, которая давно срослась. И не щадил Джину.
Она не была сверху.
Джина знала, что он предпочитал позу наездницы, потому что так она управляла ситуацией. Даже когда его раны достаточно зажили, чтобы допустить иные позиции, Макс всегда был слишком зажат и слишком боялся, что Джина почувствует себя пришпиленной к поверхности, если они сменят дислокацию.
Джина знала также, что он пытался все упростить, а не усложнить, но из-за его поведения, закрывая глаза, почти всегда вспоминала угнанный самолет и изнасилование. Это сквозило в его осторожности, в постоянных проверках, все ли с ней нормально, в попытках скрыть, что он думает о прошлом. Он всегда о нем думал.
Всегда.
Но теперь прошлое между ними не стояло. Между ними не было ничего.
Только Макс. И он не пригвождал ее собой, а ставил на якорь, дарил безопасность.
– Джина, – выдохнул он, когда она напряглась под ним, желая прижаться к нему еще крепче, еще плотнее. – Ты…
«Не спрашивай, все ли со мной в порядке. Прошу, не спрашивай…»
– Боже, – выдохнул он, и слово словно вырвалось из глотки. – Мне так хорошо. Я не могу… нет…
Его внезапная разрядка подарила Джине невероятный прилив возбуждения, и она быстро и бурно кончила в вихре ослепляющего удовольствия, ставшего еще более насыщенным из-за знания, что Макс переживает то же самое.
– Я люблю тебя, – ахнула она в такт биению сердца, а Макс просто держал ее, все еще прижимая к себе, пока они пытались перевести дух. Джина не помнила, говорила ли ему раньше эти слова.
– Черт! Простите! – донесся голос Джоунса.
О боже! Джина повернулась к открытому дверному проему, ведущему из кухни в коридор – там даже не было двери, которую при необходимости побыть наедине можно было бы закрыть.
Макс сразу же принялся прикрывать ее наготу халатом и своим телом.
Но Джоунс не стоял в дверях.
По крайней мере, больше не стоял.
– Я не смотрю! – крикнул он из коридора. – Извините, просто… вы нам действительно нужны наверху.
Голос по-прежнему монотонно повторял то же самое сообщение в мегафон. Забавно, что спустя некоторое время Джина перестала его слышать.
– Хотя, Иисусе, Багат, я лучше воспользуюсь этой ниткой, чтобы наложить тебе швы, если ты собираешься… Что?
Молли что-то неразборчиво забормотала, и послышался звук удаляющихся шагов.
Совершенно униженная, Джина начала смеяться.
– Боже мой, – сказала она, – неужели мы и вправду только что это сделали?
И – черт возьми – без презерватива. Совершенно не в обычной манере Макса.
Возможно, он лгал, говоря, что не думает об их неизбежной смерти. Предохранение от беременности не имеет значения, если им осталось жить всего несколько дней – или часов.
Натягивая жуткие зеленые шорты, Макс всем своим виноватым видом просил прощения. Он открыл рот, но Джина его остановила.
– Не смей говорить, как тебе жаль, – предупредила она, – потому что мне не жаль. Да, все случилось совсем… невовремя, и нам, наверное, стоило бы…
– Я тоже тебя люблю, – перебил ее Макс. – Это можно сказать? И, да, ты права, я, кажется, собирался добавить, что мне жаль, что…
– Да, это можно, – вклинилась Джина, – но вторую половину слушать я не стану. Ля-ля-ля…
– …Что это случилось вот так, а не где-то – не знаю, в более романтичном или по крайней мере уединенном…
– Шутишь? – спросила Джина. – Секс на кухонном столе – одна из главных романтических фантазий женщин всех времен и народов, как и риск быть застигнутыми на горячем Фредом и Этель[1]. Конечно же, в фантазиях риск должен оставаться всего лишь риском. Боже мой. – Она снова засмеялась.
Макс тоже захохотал, но, проверив повязку, поморщился.
Дерьмо, Джина на самом деле забыла о его последнем ранении.
– Я не причинила тебе боли? – встревожено спросила она.
– И близко нет. – Макс поцеловал ее, одновременно выхватывая из вороха одежды одну из рубашек Эмилио. – Я не стану тебя ждать, ладно?
Джина кивнула. Ей определенно нужно было привести себя в порядок. Потрясающе, что Макс не дергается по поводу отсутствия контрацепции – посткоитальный шок и чувство сожаления пока его не накрыли.
– Я быстро. Мне нужно только…
– Джина! – раздался сверху крик. Молли. – Мне очень жаль, но нам на самом деле нужен Макс. Прямо сейчас!
Макс снова поцеловал ее и пошел к выходу. Но обернулся, прежде чем покинуть кухню.
– Ах да, – добавил он, – я собирался сказать еще кое-что. Я хочу, чтобы ты вышла за меня замуж.
И с этими словами ушел.
***
Невероятно.
Абсолютно невероятно. Молли была в ярости.
– Кому бы ни пришла в голову идея использовать в этих целях ребенка – этот человек заслуживает виселицы!
Всех жителей соседних домов уже эвакуировали. Многие из них стояли за шеренгой солдат, наблюдая за идущей к концу драмой.
Или не идущей, потому что обстановка не менялась уже несколько часов. Но теперь один из англоговорящих солдат завладел мегафоном и принялся призывать Джоунса сдаться.
Другой солдат выхватил ребенка – младенца месяцев восьми – из рук матери. Закрываясь тельцем малыша как щитом, он пересек площадь, двигаясь к осажденному дому.
Ребенок кричал и тянулся к матери, которая тоже голосила, сдерживаемая несколькими пожилыми женщинами.
В других обстоятельствах было бы забавно смотреть, как сразу же разбежались гражданские. В одну секунду они здесь, а в следующую их уже нет. За исключением отчаявшейся молодой матери и двух ее спутниц все зрители исчезли в длинных послеполуденных тенях.
Но в использовании младенца в качестве живого щита не было ничего даже отдаленно смешного.
Один из солдат подошел к рыдающей матери. Поднял пистолет. Женщина упала на колени – если не затихнув совсем, то по крайней мере поуспокоившись.
– Не стрелять! – сказал солдат с мегафоном по-английски и повторил приказ на диалекте, который Молли худо-бедно поняла. Он отличался от языка острова Парвати, где она провела несколько лет, но достаточно походил на него, чтобы узнать сходные слова.
– Что происходит? – поинтересовался Макс, заходя в комнату. Он на ходу застегивал рубашку, и помимо слегка неловкого взгляда на Молли и попытки быстро пригладить волосы, его внимание было целиком сосредоточено на разворачивающейся ситуации.
– Они несут нам что-то вроде радио, – сообщил Джоунс, протягивая ему бинокль.
Окно было тонированным – снаружи выглядело зеркальным. Осажденные видели происходящее на улице, а внутрь никто заглянуть не мог. Но Джоунс все равно предупредил Молли, что на другом конце площади вполне может оказаться снайпер с прицелом достаточно высокотехнологичным, чтобы просветить такое стекло. Макс, видимо, думал о том же. Он немного отступил в сторону, глядя сквозь зарешеченное окно.
– Радио? – недоверчиво переспросил Макс.
– Ага, – кивнул Джоунс. – Но не тешь себя надеждами. Думаю, это будет одноканальная рация. Наш переводчик, наверное, не знал нужного слова.
– М-м-м, – выразил признательность Макс, наводя бинокль на военных, столпившихся на дальнем краю площади. – Они думают, что находятся вне пределов нашей досягаемости. Они не должны знать, что у нас здесь имеется серьезное оружие. Интересно…
– Возможно, они знают, что мы им не воспользуемся, – предположила Молли. – То есть, они должны знать, что мы не выстрелим в солдата из страха попасть в малыша.
– Ребенок для нас, – сказал ей Макс, не отрывая глаз от бинокля. – Нам полагается поверить, что, если на пороге будет ребенок, мы не окажемся под обстрелом, когда откроем дверь.
Солдат с младенцем приближался, и Молли разглядела, что он действительно несет что-то еще помимо ребенка.
– Я иду вниз, – решил Макс.
– Я тоже. Дверь открыть должен именно я, – добавил Джоунс.
– А если это бомба?
Молли повернулась к Джине, стоящей на пороге с таким обеспокоенным видом, словно она уже села в обратный экспресс из рая.
– Эта радиоштука, которую они так хотят нам передать, – уточнила Джина. – Что, если на самом деле это вовсе не радио?
Макс покачал головой:
– Судя по тому, что я вижу, сомневаюсь в наличии у них технологий…
– А если они все же есть?
Макс посмотрел на девушку, и Молли задержала дыхание. Но его ответ не прозвучал снисходительно или высокомерно вроде «Так как все знают, что мы только что занимались сексом, я притворюсь, будто уважаю тебя и отвечу так, словно твой глупый вопрос существенен».
Вместо этого Макс ответил честно.
– Будет плохо, – сказал он. – Но общаться с ними нужно, Джина. Не вижу для нас выбора.
– Удостоверься хотя бы, что это настоящее радио, – кивнула она, – прежде чем заносить его в дом.
– Это будет нелегко, – предупредил Джоунс.
Джина пристально посмотрела на него.
– Да ладно. – Она указала на окно. – Крикните похитителю детей, чтобы он послал сообщение своему руководству с рации, которую доставляет. Пусть скажет им повторить наше сообщение в мегафон. Сообщение должно быть чем-то необычным, таким, что они не сказали бы просто так – ну, например, куплет из песни. Тогда мы поймем, что это настоящая рация. – Она нахмурилась. – Разве что у него есть запасная…
Макс снова поднес бинокль к глазам.
– Не вижу на нем никаких проводов. И сомневаюсь, что у них есть микроэлектроника и наушники, учитывая, что, очевидно, денег нет даже на бронежилеты.
– Хотя, – сказала Джина, очевидно намереваясь сыграть роль адвоката дьявола до конца, – что, если он не говорит по-английски?
***
Доставившему рацию солдату как раз хватило знания английского.
Стратегия Джины чудесно сработала. Рация была одноканальным хреновым средством связи ограниченного радиуса действия – вызвать подмогу с ней выйдет. Макс взял устройство на пороге и закрыл дверь, не схлопотав пулю.
Ребенка отнесли на другой конец площади и вручили рыдающей матери.
Все было просто здорово – включая улыбку Джины, потому что Макс воспользовался словами из старой песни Элвиса Пресли.
– Я зам ни знал, и я нипанимал, шо з ниоткуда в никуда. – Мегафон грохотал высокопарным слогом с жутким акцентом. Словно в игре в испорченный телефон, большинство слов были непоняты или неправильно расслышаны. – Куда вэли менья глаза, в глазах двоих найдья лубви пожар…
Но смысл примерно был понятен.
Все было чудесно – за исключением одного аспекта, имевшего наибольшее значение.
Переговоров.
Глава операции четко следовал приказам – Макс понял это за пятнадцать секунд разговора с переводчиком. Командир не был профессиональным переговорщиком и сообщил Максу, что не уполномочен заключать договоренности любого рода.
С его стороны это было более чем недостатком воображения. У офицера определенно имелась единственная цель – спасти собственную шкуру. Существовали люди, четко придерживающиеся правил, потому что верили в них. Но этот командир делал так потому, что был напуган.
Макс почти тридцать минут объяснял – деликатно, чтобы не напугать собеседника еще больше, – что является американцем и желает поговорить с кем-нибудь из американского посольства, и, да, знает, что на острове Мида посольства нет. Он пытался донести, что желает поговорить с кем-то из посольства в Восточном Тиморе, в Дили.
И узнал лишь, что посольство в Дили закрыто. Сотрудники эвакуированы. Из-за возросшей угрозы терроризма весь персонал вывезли в более безопасное место.
А затем последовали самые плохие новости.
Руководство сообщило командиру, что Грейди Морант является предводителем печально известной террористической организации, разыскиваемой правительствами как Индонезии, так и США.
И, да, командир упомянул, что ему приказано застрелить их всех в ту же секунду, что они выйдут за дверь, даже с поднятыми руками.
Чтобы никто не пострадал.
Возможно, здесь и возник языковой барьер, но у Макса просто не получалось убедить собеседника, что произошло серьезное недоразумение.
– Я хочу поговорить с Эмилио Теста, – наконец сказал Макс.
– Кто такой Эмилио Теста? – последовал ответ.
Макс обернулся и увидел, что Джина не сводит с него глаз. Она знала, почему он задает этот вопрос. Если Эмилио жив, то Джулз, вероятно, уже нет.
– Он живет в этом доме, – сказал в рацию Макс.
Повисла тишина, и Джина тихо произнесла:
– Если Джулз не погиб, если он ведет сюда помощь, он ведь уже прибыл бы, верно?
Макс не мог ей солгать.
– Да.
– Мы не знать этого человека, Теста, – ожила рация.
– Возможно, это ложь, – обратился к Джине Макс. – А может, и нет. Возможно, Теста имел дело с кем-то в более высокой инстанции.
– Вы готовы сдаться? – спросил голос из рации. Набор слов прямиком из методички о переговорах.
Шутит он, что ли? Если капитуляция означает открыть дверь и получить пулю…
– Я хочу поговорить с американцем, – сказал Макс. – Предпочтительнее с кем-то из штаба ЦРУ в Джакарте или из американского посольства. Но я готов взять… поговорить с любым офицером любого рода войск армии Соединенных Штатов. С любым. Любым американцем, – повторил он.
– Вы не в том положении, чтобы выдвигать требования, – последовал ответ, также прозвучавший как цитата из учебника.
– Как раз таки в том, – возразил Макс. – У нас вдоволь еды и воды, чтобы продержаться несколько месяцев. – Неправда, но если у командира нет связи с Эмилио Теста, то доподлинно он не знал. – Вы на самом деле хотите сидеть там так долго?
– Полковник приезжает завтра. Как и танк.
Макс резко выпрямился. Какого черта?
– Он сказал «танк»? – вытаращив глаза, переспросила Джина.
– Пожалуйста, повторите, – сказал в рацию Макс.
Но эфир был мертв. Кто бы ни был на связи, этот человек выключил рацию.
Неудивительно, что их переговорщик не слишком силен в своем деле. Ему это вовсе необязательно.
Полковник – кем бы он ни был – уже в пути. Хорошие это новости или плохие – до его прибытия осажденные понять не смогут.
А что касается танка – здесь не было загадки. Это не просто плохие новости, а ужасно плохие.
___________________________________________
[1] Персонажи популярного телесериала «Я люблю Люси», соседи главных героев.
21 глава.
– Возможно, они блефуют, – предположила Молли.
– Возможно, и нет, – глядя в глаза Джоунсу, сказал Макс. – У тебя есть какой-нибудь опыт с?..
– Танками? – Джоунс пожал плечами, пытаясь скрыть страх. Первая волна испуга захлестнула его в тот момент, когда Макс сообщил новости, и с тех пор страх постоянно накатывал на него, наконец надежно угнездившись в кишечнике. – Достаточный, чтобы знать: есть два места, где мне никогда не хотелось бы оказаться. Первое: внутри танка во время боя, когда у противника имеется противотанковая артиллерия. Второе: в точке, куда ублюдки в танке направляют пушку. Ну, то есть, да, здесь довольно крепкое убежище, но… Танк нанесет кое-какой ущерб.
И это еще мягко сказано.
Здесь осаждаемые разделились: Молли и Джоунс пошли наверх, Джина и Макс остались внизу. Кухня стала их операционной базой на время, пока группа обыскивала все шкафчики и чуланы в доме в поисках радиопередатчика. Или чего угодно, способного помочь им убраться отсюда в целости и сохранности.
Пара серебряных башмачков? Магический портал в другое измерение? Набор «Собери вертолет» с особым силовым полем, способным защитить беглецов от обстрела во время взлета из окна второго этажа?
Пока что удача им не улыбалась.
Хотя удалось отыскать аэрогриль и кофемашину. Караоке-проигрыватель, вызвавший ложную тревогу, так как походил на радио. По крайней мере, больше, чем аэрогриль.
Также обнаружились копировальный аппарат и пять коробок с бумагой. Годовой запас свеч. Старая коробка от прибора, умеющего готовить нечто под названием «Няшки-вкусняшки», доверху наполненная бейсбольными карточками в идеальном состоянии – включая Тома Сивера и Теда Уильямса.
Отставив эту коробку – разве не мило будет, если Эмилио поможет оплатить грядущие медицинские счета Молли? – Джоунс перешел в спальню Эмилио, где, открыв шкаф, обнаружил телевизор с плоским экраном.
При включении телевизор показывал лишь помехи, но рядом с ним располагался дивиди-плеер, а неподалеку – три полки с дисками.
Похоже, у Эмилио был пунктик насчет порноактрисы под псевдонимом Руксана, одетой на всех обложках фильмов с ней в форму католической школы и с убранными в два хвостика волосами.
Молли, конечно же, застала Джоунса за просматриванием дисков.
– Дай-ка угадаю, – сказала она. – Ты разглядываешь их, чтобы лучше понять, кто такой Эмилио. Чтобы затем догадаться, где он мог спрятать что-то вроде радио. Если у него имелось радио, чтобы его спрятать.
– В точку! – рассмеялся Джоунс. Сам он не смог бы лучше оправдать свое занятие. – Я обнаружил, что у нас с Эмилио много общего: оба предпочитаем симпатичных девчонок.
Молли взглянула на обложку диска в руках Джоунса и рассмеялась. Название на английском приводилось мелким шрифтом внизу изображения: «Шаловливая девственница в большой беде». Очевидно, трудности перевода.
– Если я когда-нибудь сяду за мемуары, – сказала Молли, – непременно воспользуюсь этим названием. – Она перевернула коробку. – И кто бы мог подумать, что у меня столько общего с этой Руксаной?
Джоунс поднял на нее глаза. Почти лишенный окон дом освещался слабо – осажденные жгли свечи, пытаясь сэкономить бензин в генераторе. Но Молли была поистине лучиком света в темноте.
Она улыбнулась, ставя диск обратно на полку.
– Итак, если бы у тебя был радиоприемник, куда бы ты его спрятал?
– У меня бы его не было, – отозвался Джоунс, играя с прядью ее волос. Из-за жары Молли собрала их в хвост, но несколько локонов все равно выбились из прически и теперь обрамляли ее лицо. – Когда работаешь один, нет нужды в радио. Но если бы я работал с кем-то, с кем нужно держать связь, то держал бы приемник в машине, самолете или на яхте.
– Думаешь…
– В «импале» ничего нет, – сказал он. – Я уже ее обыскал. Пару раз, еще до стрельбы. – Джоунс закрыл глаза, представляя приборную доску паршивой малогабаритной машины, ранее припаркованной на улице. Той самой, на которой уехали Эмилио и Джулз. Джоунс начал было заводить машину без ключа, когда подумал, что Молли внутри белого фургона, который так поспешно уезжал.
Он попытался представить перчаточный ящик, вспомнить, был ли на нем более прочный замок, чем обычно. Но ничего не получилось. Он просто ничего не помнил.
– Что? – спросила Молли.
– Если бы я был на месте Эмилио, – пояснил Джоунс, – я бы держал приемник в машине, которую всегда использовал, гм, не совсем следуя букве закона. Менее поддающейся опознанию машине вроде маленького «форда», который он сбросил с горы.
– Черт. – Молли редко ругалась, но сейчас было самое время. Они с Джоунсом обыскали каждый ящик, шкафчик и чулан на этаже.
Никакого радио. По крайней мере, ничего, что можно было использовать в качестве передатчика.
Но Джина вошла в комнату, лучась воодушевлением.
– Эй, вы нашли… – Она увидела Молли и Джоунса у шкафа. – Шикарно, именно это я и искала.
– Порно? – спросил Джоунс.
– Милый, – обратилась к нему Молли своим супертерпеливым голоском жены из комедийного сериала. – Джине не требуется порно, чтобы разнообразить сексуальную жизнь.
– О, мистер Разносчик Пиццы, – произнес он высоким тембром с придыханием, изображая Джину. – Правда? Прямо здесь, на кухне? Пока мои друзья наверху? Хорошо! Чики-поки, чики-поки!
– Заткнись! – засмеялась Джина, тут же покраснев. – Дай передохнуть, я полтора года его не видела.
– Значит, первым делом нужно на него прыгать? Даже без… – Джоунс понял, что собирается сказать. Молли посмотрела на него. Ой.
– Мы просто не хотели, чтобы тебе было больно, – сказала Молли Джине.
– Я в плену в бункере, замаскированном под дом на далеком индонезийском острове, – сказала Джина, – в окружении армии, чьему командиру приказано стрелять на поражение даже если мы сдадимся. Сюда идет танк, и нас собираются отсюда выкурить.
– Понял тебя, – кивнул Джоунс. – Так зачем ты искала порно? – Он забрал у Джины коробку из-под диска. «Руксана в Ватикане». – Неужели Руксана получила за этот фильмец какую-то премию? Например, самый безвкусный и оскорбительный кусок дерьма года?
– Ой, ой, – охнула Молли, увидев обложку. – Это просто непристойно.
– Открой коробку, – попросила Джоунса Джина.
Ага. Внутри оказался не диск, а компьютерная дискета.
– Мы думаем, это что-то вроде резервной копии, – объяснила Джина. – Диск лежал в кладовой. Рядом со старым компьютером, который там стоял. Будто кто-то купил себе ноутбук, но не захотел выбрасывать настольный компьютер. Я подумала, что весьма странно прятать там диск, поэтому… Конечно, это порно, и, думаю, любители клубнички прячут такие фильмы в самых неожиданных местах, но я открыла коробку, и…
Молли уже сняла с полки еще один диск, открыла коробку, и…
– Здесь еще одна.
Джоунс схватил стопку дисков и тоже включился в поиски.
– Макс на кухне, настраивает компьютер, – объяснила Джина. – Если он сможет его включить, то попробуем посмотреть, что на этих дисках.
***
Компьютер можно было счесть антиквариатом, монитор в сравнении с современными выглядел просто крохотным. Когда Джина привела Молли и Джоунса в кухню, системный блок с тихим гудением оживал.
– Нашли что-нибудь еще? – спросил сидящий на подушке Макс. Сидеть ему было больно, но полуопустившись на подушку еще более-менее терпимо.
– Золотую жилу, – ответила Джина. – Еще десяток дисков.
Содержимое кладовой валялось по всему полу кухни: от пачек старых газет и пакетов с собачьим кормом до коробки с листовками – половина на индонезийском, половина на португальском – для, похоже, политической агитации. Пришлось перешагивать через все, чтобы добраться до стола.
– Кто-нибудь еще хочет чаю? – спросила Молли, подойдя к плите.
Джина положила диски на стол рядом с Максом.
– Да, я тоже хочу, но сама приготовлю. – Она коснулась затылка Макса и пошла к Молли. Касание было очень легким, но одновременно интимным и собственническим, и Макс внезапно осознал, что именно на этом столе они недавно…
Ладно. Думает ли об этом кто-нибудь еще в кухне? Макс глянул на Джоунса, который перехватил его взгляд и постарался не улыбнуться, а…
Да, Джоунс тоже об этом думал.
– Садись, – скомандовала Молли Джина. – Положи ноги на стул.
– Спасибо, дорогая. – Молли подошла и села за стол прямо напротив Макса.
Макс притворился, что заворожено смотрит на экран, где зависла иконка с песочными часами.
Краем глаза он видел, как Джоунс пододвигает стул, чтобы Молли подняла на него ноги.
– Лодыжки начали опухать, – пожаловалась Молли. Она обращалась напрямую к Максу, а он не мог поднять на нее глаза. Черт, неужели он правда покраснел? – С недавних пор.
Стоп. Опухшие лодыжки – это… Разве у нее не рак груди?
Молли улыбнулась ему через стол.
– Не волнуйся так, Багат. Это нормально. Возможно, дело в жаре. Мне просто нужно быть поаккуратнее, потому что, ну, мне уже за тридцать…
Теперь Макс оказался окончательно заинтригован.
Улыбка Молли стала шире.
– Что? Ты смотришь на меня, будто… – Тут ее улыбка померкла, и Молли повернулась к Джоунсу. – Ты не сказал ему о моем положении, – догадалась она, – верно?
– Ты тоже беременна? – спросил Макс и посмотрел на Джоунса. – Нет, он мне не говорил.
Джоунс потер лоб, словно у него болела голова.
– Мол, я думал, это тайна. Пока мы не получили результатов биопсии…
Молли разозлилась:
– Ты думал, что сможешь уговорить меня на аборт?
– Я думал, – перебил ее Джоунс, – что после консультации с врачом или двадцатью докторами ты, возможно, решишь, что в приоритете сохранение твоей жизни, и поэтому, может, желаешь сейчас оставить все в тайне…
– Я желаю сохранить этого ребенка, – сказала Молли.
Макс посмотрел в глаза Джине, стоявшей на другом конце кухни. Должно быть, она думает о том же, что и он – что они в долгу перед Молли и Джоунсом за спор в их присутствии. Присутствовать при чужой ссоре мучительно тяжко.
– Я знаю, – мрачно кивнул Джоунс. – И мне жаль так говорить, но я его не хочу. Боже, Молли…
– Хорошо. Я рада, что ты наконец-то набрался смелости признаться в этом мне. – Молли встала. Она всегда держала ровную осанку, как у статуи, но сейчас вытянулась еще больше. – Прошу меня извинить, – сказала она Максу и пошла к выходу.
Между тем Джоунс очевидно расстроился. И рассердился.
– Я собирался сказать: «Боже, Молли, только не ценой твоей жизни». Черт, Мол, не надо…
Но она уже вышла из кухни. Джоунс погнался за ней, но, двигаясь слишком быстро, перепрыгнул через пакет с собачьим кормом. В прыжке он сбил коробку с политическими листовками, и они разлетелись по всей кухне.
– О, черт, блин, простите!
– Я все уберу, – пришла ему на помощь Джина. – Просто иди.
Но Джоунс остановился. Наклонился и поднял одну из листовок, не отрывая глаз от фотографии улыбающегося кандидата.
Дата добавления: 2015-11-04; просмотров: 21 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |