На следующий день Майкл сказал мне, что мы поступили правильно, оставив меня на ночь с ними.
– Мне не нравится их мать, – сказал он.
– Я рад, что ты наконец-то это заметил. Она больная на всю голову, – ответил я.
– Я всегда это видел, – возразил он, а затем повторил ту же сентиментальную фразу, которую я слышал от него много раз. – Эти невинные дети страдают из-за родителей.
Пока продолжались мерзкие последствия интервью Башира, мы решили, что, возможно, было бы неплохо взять отпуск. Мы бы отдохнули где-нибудь на пляже, пока все не успокоится. У Марка Шаффела была квартира в Бразилии, поэтому мы решили поехать туда. Лично я очень ждал этой поездки. Пляж… девчонки… две недели отдыха. Я прямо не мог дождаться отъезда. Но Гэвину нужно было ходить к врачу, и стало ясно, что Арвизо очень не хотят уезжать, поэтому мы отменили поездку.
В конце концов, истерия в СМИ затихла. Однажды Дженет позвонила и сказала, что дедушка детей заболел, и они бы хотели поехать к нему, поэтому в марте 2003 года мы отправили их восвояси. Они жили на ранчо меньше месяца, и все в «Неверленд» (и персонал, и жильцы) были рады их отъезду.
***
Пресса долго и бурно смаковала предположения о грандиозном эмоциональном влиянии, которое оказал на Майкла фильм Башира. В газетах писали, что он никогда не оправится от этого удара, но это было очень далеко от истины. У Майкла было отличное настроение, когда шумиха вокруг этой жестокой программы улеглась.
Следующие 6-7 месяцев он жил в «Неверленд». Винни и я тоже находились там, ездили туда-сюда между ранчо и домом Марка Шаффела в Калабасас. Все прекрасно проводили время. Энергия зашкаливала. В «Неверленд» мы с Винни помогали режиссеру Бретту Ратнеру снять более длинную версию Michael Jackson’s Private Home Movies, в которую входили кадры из видео Башира, личных видеоархивов Майкла и новые интервью с друзьями и членами семьи Майкла. Мы надеялись составить истинный портрет Майкла – такой, который он хотел показать всему миру. Время от времени Бретт привозил с собой красивых женщин, с которыми было связано множество интересных моментов. Актер Крис Такер, близкий друг Майкла, жил в огромном автобусе, припаркованном на территории ранчо.
Мы снимали весь проект прямо там, не хотели, чтобы что-либо вышло за пределы ранчо, поэтому там жила вся продюсерская и съемочная группа – я и Винни, Бретт Ратнер, Марк Шаффел и другие. Вместе мы просматривали пленки и отбирали нужные кадры.
Когда настало время монтировать личные домашние видеозаписи, Майкл принимал в этом активное участие. Мы показывали ему смонтированные кадры, он высказывал замечания. Его всегда интересовал кинематограф, и этот проект здорово подстегнул его понимание того, что нужно контролировать тот образ, который он являл миру. Он хотел убедиться, что показанное точно отражает истинное положение вещей.
24 апреля 2003 года, когда двухчасовую спецпрограмму Home Movies показали на телеканале Fox, множество людей включили телевизоры, чтобы посмотреть, и Майкл ощутил, что теперь-то он оправдан. Разумеется, позитивный образ не привлекает такое же внимание прессы, как негативный. Нам приходилось положиться на то, что люди будут формировать собственное мнение. Мы надеялись, что так и будет.
После выпуска домашнего видео Винни и я начали работу над новым проектом. Все еще пытаясь исправить имидж Майкла, мы собирались заново запустить брэнд Майкла и серию рекламной сувенирной продукции. Если правильно все наладить, лицензирование имени и изображений Майкла могло стать мультимиллиардным бизнесом. И хоть я исследовал прочие возможности во время перерыва в работе на Майкла, по правде говоря, именно этим я и хотел заниматься больше всего. Это была именно та роль, которую мне хотелось играть.
По большей части я испытывал такой энтузиазм, потому что знал – у нас была замечательная команда. Эл Малник продолжал вести дела Майкла из Майами, и должен сказать, у него все ходили по струнке. Все шло через него. Но где бы мы ни находились, у всех было общее видение. Порой мы спали не более 2-3 часов в сутки, но это не имело значения, поскольку адреналин у всех зашкаливал. Мы все работали не покладая рук и веселились. Мы верили в Майкла и в то, что делали. Мы словно построили механизм, специальную машину, чтобы восстановить бизнес, карьеру и имидж Майкла.
Тем временем Майкл перестал пить лекарства, и доктор Фаршиан подключил его к программе витаминов и добавок. Похоже, что все это работало. Эл Малник руководил его организацией и намеревался вытащить Майкла из абсолютно всех судебных разбирательств. Эл снова вывел Майкла в бизнес, чтобы тот начал зарабатывать деньги. Появление этого человека было лучшим, что могло случиться с Майклом. Майкл постоянно ездил в Майами, где встречался с Элом и доктором Фаршианом. Он работал над новым альбомом – Number Ones, коллекцией лучших хитов. В студии он баловался некоторыми новыми песнями, одна из которых, One More Chance, попала в альбом. Он проводил время с детьми. Бланкет, которому в то лето было полтора года, начинал проявлять себя как очень забавную личность. Он обожал Человека-паука. (Майкл и сам любил Человека-паука и все комиксы «Марвел», поэтому вполне естественно, что его сыновья тоже любили комиксы. В тот год, на шестой день рождения Принса, он устроил вечеринку в стиле Человека-паука.)
– Я Человек-паук, – говорил я Бланкету.
– Нет, это я Человек-паук, – отвечал он своим смешным детским голоском.
– Нет, я, – настаивал я. Мы перебрасывались этими фразами какое-то время, а затем Бланкет делал вид, что стреляет в меня паутиной.
– Фрэнк, ты должен падать, – говорил он. – Я в тебя попал.
– Нет, ты промахнулся, – отвечал я. Он стрелял в меня снова, и я, скрючившись, падал на землю и делал вид, что пытаюсь выбраться из невидимой паутины.
Пресса в то время изображала Майкла как человека, попавшего в нисходящую спираль и катившегося вниз. Протесты против Sony с крыши автобуса, инцидент на балконе, фильм Башира, его меняющаяся внешность… Для внешнего мира эти нюансы полностью перекрыли жизнь Майкла, его талант и карьеру. Но для тех из нас, кто действительно знал Майкла, такой образ был далек от правды. Не было никаких признаков того, что он теряет контроль или катится по наклонной плоскости. На самом деле он был полон энергии и занят делами, чего с ним не случалось уже несколько лет. Я чувствовал, что в его жизни наступил поворотный момент, и я был не единственным, кто так считал. Все, кто был вокруг него, чувствовали это.
Если вы сравните кадры с Майклом из Home Movies с тем, что вы видели в фильме Башира, вы поймете, о чем я: в ту весну и лето в «Неверленд» он был гораздо счастливее. В Home Movies он снова был самим собой. Он шутил и веселился. Он вел себя спокойно и расслабленно. Днем он работал над музыкой в танцевальной студии с Брэдом, вечером ужинал и общался с людьми – Бреттом Ратнером, Крисом Такером, мной, Винни, своими двоюродными братьями и красивыми женщинами, которых привозил с собой Бретт. Он присоединялся к нам в игровой комнате или вел всех в кинотеатр, чтобы посмотреть видеоклипы. Иногда в прошлом, когда «Неверленд» кишмя кишел людьми, Майкл удалялся к себе в комнату, но не сейчас. Он был вместе со всеми – гордый хозяин своего поместья.
30 августа Майкл отметил свой 45-й день рождения вместе с поклонниками. Он не выступал – наоборот, поклонники пели его песни, но когда он благодарил их за праздник, то упомянул некоторые из проектов, над которыми хотел вскоре начать работу: новая серия сувенирной продукции, которую разрабатывали мы с Винни, курортные отели и новый благотворительный проект, касавшийся менторства. Он хотел сделать «Неверленд» более доступным для своих поклонников; разумеется, это объявление вызвало самые громкие крики и овации. Он также изучал 3D-технологии, так как знал, что именно к этому движется кинематограф, а еще планировал крупное благотворительное мероприятие на ранчо в сентябре 2003 года. Следующая глава жизни Майкла обещала охватить его разнообразные интересы, выходившие далеко за рамки хитовых альбомов, которых ожидал от него мир. Он снова вернулся к своей старой динамике, полностью управлял своей жизнью. Ну, а я был абсолютно счастлив от того, что участвовал во всем этом.
Глава 21. Лживые обвинения
18 ноября 2003 года был издан сборник Number Ones, но более серьезные новости почти мгновенно отодвинули дебют альбома на задний план.
На следующий день после релиза я снова был в Нью-Джерси, чтобы поработать с Винни над новой сувенирной продукцией Майкла. Сам Майкл был в Лас Вегасе – снимал клип на песню One More Chance, но съемки были приостановлены после очередного конфликта с Томми Моттолой. Майкл хотел, чтобы мой брат Альдо и сестра Мари-Николь (оба танцоры) снялись в видеоклипе, но Моттола был против того, чтобы в видео появлялись какие-либо дети. Марк Шаффел слышал бурный разговор Майкла с Моттолой.
– Идите-ка вы в задницу, ребята, – сказал Майкл через Шаффела, служившего посредником между ним и Томми. – Я не собираюсь делать это без детей. Закрываем проект.
One More Chance была одной из новых песен в Number Ones, и компании Sony нужен был видеоклип, чтобы рекламировать альбом. Потребовались месяцы упорного труда и подготовки, чтобы оборудовать студию в Вегасе.
– Мне все равно не нравится концепция, – сказал Майкл Моттоле. – Это слишком похоже на Smooth Criminal. Нам нужно сделать что-нибудь свежее и новое. Будем снимать сами, во время поездки.
Съемки отменили. Через Марка Майкл спланировал шестимесячное путешествие по Европе, Африке и Бразилии, в течение которого он и собирался снимать клип. Вместе со своим сопровождением он должен был вылететь на следующий день, но планы изменились.
Я был официально бездомным, как и большую часть своей взрослой жизни. Майкл превратил меня в парня, живущего в отелях. Поэтому Винни и я обустроились в доме моих родителей, работали с включенным телевизором, как вдруг заметили новостную ленту на экране. В ней говорилось, что полиция проводила обыск на ранчо Майкла. На экране появились кадры «Неверленд», снятые с воздуха. В ленте было сказано, что Майкла обвиняли в «непристойных и развратных действиях» по отношению к малолетнему моложе 14 лет.
Мы с Винни в ужасе переглянулись, затем снова уставились на экран. Вот дерьмо.
– Кто это сделал? – спросил Винни. – Кто обвинил Майкла?
В новостях не называли имя обвинителя, но мне это и не нужно. Я и без того знал, что это Арвизо.
Я позвал родителей в комнату, и мы попытались дозвониться до Майкла, но у нас ничего не вышло. Звонили все наши телефоны – вереница обеспокоенных звонков от друзей, спрашивавших, что случилось, и коллег, которые рассказывали нам новости. Кто-то подтвердил, что обвинения действительно исходили от Арвизо. Разумеется, от кого же еще?
Мы это уже проходили. Я в то время был слишком молод, но я видел, какой долгоиграющий урон нанесли Майклу первые обвинения и как пострадал его имидж. На него снова набросились лгуны. Мы никогда не доверяли семье Арвизо, и вот, случилось самое худшее. Ну почему Майкл не разорвал с этой семейкой все связи еще в 2000 году? Почему он снова впустил их в свою жизнь, чтобы снять фильм с Баширом? Почему мы приняли их тогда, чтобы помочь им справиться с последствиями фильма? Я был зол на мать Гэвина, но я также злился и на Майкла за то, как глупо он повел себя, позволив ей выйти сухой из воды при всех этих манипуляциях с собственными детьми. Злился и на себя за то, что не был более напористым. В конце концов, у нас всех были причины сомневаться в намерениях Дженет Арвизо с самого начала, но мы ничего не сделали, когда она создавала все подоплеки для этой ситуации.
Все обвинения были полной ерундой. Ничего двусмысленного в этом деле не было – эти люди охотились за деньгами Майкла. Но он был невиновен, и мы попросту уничтожим их в суде. Я был уверен в этом. Чего я на тот момент не осознавал, так это того, какой грандиозный бой нам придется дать и насколько тяжелыми будут последствия. Я понятия не имел, что это вобьет клин в мои отношения с Майклом – такой клин, который не пережила бы ни одна дружба. Наша и то выжила с трудом.
Майкл, Альдо и Мари-Николь проводили свой последний день в Лас Вегасе, когда им сообщили, что на ранчо снова обыск. Они сразу же отправились к себе в отель, однако отель не принимал их из страха, что это привлечет внимание прессы. Они поехали в другой отель, но и там им отказали в поселении. Один отель за другим отказывали им из боязни облавы СМИ. Они втроем ездили по Вегасу и не могли найти пристанище, а Майкл тем временем все больше нервничал. Наконец, Карен нашла им какой-то номер.
Из того, что рассказали мне мои брат и сестра: едва Майкл вошел в номер, он сорвался с цепи. Он никак не мог поверить в то, что происходило. Опять. Он взбесился, переворачивал столы, швырял стулья, уничтожая все, что попадалось ему под руку. Если бы Альдо и Мари-Николь не были с ним, я бы всерьез тревожился о его безопасности. Путешествие в Европу отменили, съемки клипа One More Chance так и не назначили повторно, а Альдо и Мари-Николь вернулись домой в Нью-Джерси.
Майкл не хотел возвращаться в «Неверленд», он считал, что его осквернил полицейский обыск. Вместо этого он арендовал дом в Колдуотер Кэнион в Лос-Анджелесе. Примерно через неделю я отправился к нему, но, поскольку окружной прокурор пытался вызвать меня повесткой в суд, и ходили слухи о том, что был выписан ордер на мой арест, мне не хотелось светиться на их радарах. Поэтому я полетел в Лас Вегас. Водитель Майкла забрал меня из аэропорта и отвез в ЛА.
Когда я приехал, в доме был брат Майкла, Рэнди. За все годы, проведенные с Майклом, я особенно не общался с Рэнди и был немного удивлен, увидев его там, хотя мне стало ясно, что он пришел поддержать Майкла. Он пытался помочь своему брату разобраться с делами, и Майкл, который обычно сопротивлялся, сейчас был благодарен за это. Мы втроем сели за кухонный стол, чтобы обменяться новостями. Было приятно провести время с Рэнди. Он нравится мне, и Майкл был определенно рад, что тот был рядом. Я заверил их обоих, что сделаю все, что смогу, чтобы помочь, и что я буду с Майклом до самого конца.
Следующие пару дней мы тусовались, стараясь не думать и не говорить о том, что занимало наши мысли. В доме был боулинг, и мы часто играли. Гэри, тот же водитель, который годами возил Майкла, вывез нас в город за покупками, и мы взяли на вынос жареные куриные крылышки Kentucky Fried Chicken. После того, как дети легли спать, мы открыли бутылку вина и стали прикалываться друг над другом. Все прочие дела были отложены – нашей первой и главной задачей было пережить суд, но мы были настроены оптимистично.
Майкл неплохо держался, надеясь на лучшее, но я видел, что он сам не свой. В его глазах сквозила печаль.
После визита в «Неверленд» я вернулся в Нью-Йорк, вроде как для того, чтобы снова заняться своей жизнью. Определенно, я уже не мог работать над запуском брэнда Майкла Джексона. Вместо этого я занялся продюсированием трибьют-шоу для Патти ЛаБелль на UPN, организовывая «звездный» концерт на Багамах, чтобы отпраздновать ее 45-летие в музыкальном бизнесе. Я перебрался в квартиру на Манхэттене.
Как раз перед Рождеством, 18 декабря 2003 года, против Майкла были официально выдвинуты обвинения по семи пунктам растления малолетнего и двум пунктам применения опьяняющего вещества, т.е. Арвизо утверждали, что он напоил Гэвина, чтобы растлить его. Согласно юридическим документам эти преступления были совершены в феврале и марте 2003 года, когда мы все были в «Неверленд» после фиаско с фильмом Башира.
Вскоре после официальных обвинений мне и Винни стали звонить из окружной прокуратуры и вызывать нас на допрос, поскольку мы были в «Неверленд» в то время, когда были совершены преступления.
– Фрэнк, – сказал мне Винни, – послушай, я не знаю, какова наша позиция, но думаю, нам пора нанять адвоката.
Я позвонил Элу Малнику, и тот дал мне несколько имен. Я записал их, не совсем осознавая происходящее. После встречи с несколькими крутыми юристами мы с Винни забрели в офис Джо Такопины на Манхэттене. Там, в приемной, первым, что я увидел, был снимок адвоката с женой и детьми. Семейный человек. Мне это понравилось. Затем я увидел на заднем плане телевизор, на экране которого шел футбольный матч с участием «Ювентус», моей любимой футбольной команды. Джо сказал мне, что он тоже любит эту команду. Нас троих объединял футбол. Это и решило дело. Он стал нашим адвокатом.
Джо поговорил с прокуратурой. Они отметили, что собираются созывать Большое жюри присяжных, а это, по их мнению, означало, что у них достаточно доказательств, чтобы гарантированно довести дело до суда. Они утверждали, что я и Майкл учинили заговор, в котором я помог ему добраться до Гэвина, а затем прикрывал различные неподобающие действия и запугивал свидетелей.
На нескольких встречах мы с Винни детально рассказали Джо о нашем взаимодействии с Арвизо. Я хотел убедиться, что Джо понял – я считаю Арвизо лгунами, нам нечего было скрывать, и я хотел сделать все, что в моих силах, чтобы помочь Майклу. Джо считал, что у нас есть существенные доказательства, подтверждавшие отсутствие заговора, но это было очень важное дело, в котором участвовал (по его словам) «фанатичный прокурор с предельно ясными намерениями». Он беспокоился, что меня и Винни втянут во все это, поскольку сама идея заговора придавала делу зловещий оттенок. Он работал с адвокатом Майкла, предоставляя ему наши доказательства, чтобы обосновать линию защиты, если ему это потребуется.
В то Рождество Джо не советовал мне видеться с Майклом. Мы не знали, будет ли мне предъявлено обвинение, любые дальнейшие контакты между мной и Майклом могли быть использованы против меня. Поэтому мои братья Эдди, Альдо и Доминик поехали в ЛА, чтобы провести Рождество с Майклом в доме на Колдуотер Кэнион, а я провел тихий праздник с родителями. Майкл, выступавший в роли Санта-Клауса даже издалека, прислал мне подарки: цифровой фотоаппарат и iPod. Я был благодарен ему, поскольку расценил это еще и как признак того, что он все еще оставался самим собой.
Однажды утром в январе я спустился на улицу, чтобы сходить в магазинчик на углу, купить кофе и сигарет. В то время у меня были длинные волосы, и на мне были солнечные очки и толстовка с капюшоном, которые я обычно носил. В магазинчике работал телевизор, шло шоу Celebrity Justice. Пока я расплачивался за свои покупки, телеведущий рассказал, что я бандит из Нью-Джерси, пытавшийся похитить семью Гэвина Арвизо и удерживать их заложниками в «Неверленд». СМИ даже сообщали, что я попытался похитить Арвизо и вывезти их в Бразилию, вероятно, чтобы заставить их «исчезнуть». Из этого получилось бы отличное кино. Когда-то давно, когда я впитывал в себя советы Майкла стать чайкой Джонатаном Ливингстоном, вести необычную жизнь, фальшивое обвинение в похищении было совсем не той картиной, которую я себе представлял.
Передо мной в очереди стояла милая пожилая дама.
– Надеюсь, они схватят этого ублюдка, – сказала она.
– Да, я тоже надеюсь, – ответил я.
Я подумал обо всех тех временах, когда мы с Майклом выходили в люди, используя маскировку, которая была необходима ему, а мне – просто так, для прикола. Теперь же у меня была настоящая причина скрывать свою личность, и это было ужасно. По всему миру люди слушали эти идиотские обвинения и составляли мнения обо мне. Поскольку они не знали правды, то с чего бы им и не поверить в то, что они слышали? Таким образом, я испытал на себе небольшую часть того, с чем Майклу доводилось жить каждый день. Единственной милостью было то, что во всех этих репортажах, а также в судебных документах я шел под именем «Фрэнк Тайсон» (также известный как Касио). Мои предыдущие старания разделить работу и семью возымели положительный побочный эффект, о котором я и помыслить не мог. Имя моей семьи осталось незапятнанным, а это значило, что мои родители будут защищены от этого, да и у меня было место, куда я мог пойти. В своей деловой жизни я снова стал Фрэнком Касио. Прошло много времени, но я наконец-то снова был собой.
Мне не предъявили никаких обвинений, но из программы Celebrity Justice и прочих источников мы знали, что я имел к этому делу какое-то отношение. Позднее, в январе 2004 года, когда Майклу предъявили обвинения, меня и Винни указали как сообщников заговора, не привлеченных к ответственности. Как пояснил Джо, обвинение в сообщничестве означало, что нас не обвиняли в каких-либо преступлениях, а у прокурора не было против нас никаких доказательств. Пока что мы были в безопасности, но если Майкла осудят, тогда, вероятно, обвинят и нас. Моя судьба, как и в течение большей части моей жизни, была снова связана с судьбой Майкла.
Вскоре после предъявления обвинений я перезвонил Майклу. Он и дети вернулись в «Неверленд». Я попросил разрешения поздороваться с детьми, и к телефону подошел Принс.
– Фрэнк, – сказал он, – папа очень грустный. Ты приедешь? С папой все будет в порядке?
Это разбило мне сердце.
– Конечно, с папой все будет в порядке, – заверил я его. – Все замечательно. Я приеду, как только смогу.
Меня не обвинили вместе с Майклом, а это означало, что мне не пришлют повестку и не арестуют, но Джо все еще был против того, чтобы я контактировал с Майклом. Вопреки его советам я полетел в ЛА со своим отцом и Эдди, чтобы проведать Майкла. В самолете я сидел рядом с братом; мой отец сидел один. Десять лет назад мы втроем отправились в Тель-Авив, чтобы заверить Майкла в своей поддержке в скандале с Джорди Чандлером. Теперь ситуация повторялась. Будучи детьми в 1993 году, Эдди и я пребывали в блаженном неведении относительно ситуации с Майклом. В этот раз, уже будучи взрослыми людьми, мы целиком и полностью осознавали всю тяжесть обвинений и влияние, которое они окажут на Майкла.
Когда мы пришли в дом, мой отец поздоровался с Майклом и заверил его, что мы все его поддерживаем. К нам подбежали дети и обняли нас. Несмотря на то, что сказал мне Принс по телефону, они выглядели счастливыми и беззаботными. Они, конечно, знали, что у папы проблемы, но Майкл был осторожен и оберегал их от подробностей. Он всегда тщательно следил за тем, чтобы защитить их и от позитивных, и от негативных сторон своей славы. Он не хотел, чтобы на них набрасывались его поклонники, не хотел, чтобы они видели, как он выступает перед переполненными стадионами. Он не хотел, чтобы они залезали в Интернет, поскольку боялся, что они введут его имя в поисковик и увидят сплетни о своем отце, для нормального восприятия которых они еще слишком малы. И сейчас он делал все, что мог, лишь бы защитить их от того безумия, которое уже стояло на пороге. Как только дети вышли из зоны слышимости, мы поговорили о предстоящем суде (нам пришлось это сделать), но затем немного повеселились.
В 1993 году, во время тура Dangerous, мы отвлекали Майкла, гуляя по разным городам, швыряя из окон отеля шарики с водой и разнося в щепки номера (правда, это было только один раз). Став взрослыми, мы ограничились просмотром кино и просто тусовались все вместе. Мы всегда говорили: «Давайте просто заляжем в берлоге и завоняемся», и это больше всего походит на то, чем мы занимались. И хотя мы не говорили об этом прямо, все наши усилия были направлены на то, чтобы показать Майклу – все будет хорошо.
Хоть мы и пытались казаться беззаботными, было очевидно, что эти новые обвинения оказывали подавляющее воздействие. Майкл был истощен морально и физически. Он очень много спал. Я вспоминал то, чему он учил меня – как контролировать последствия ситуаций. Я не знал, прибегал ли он к визуализации результата, чтобы вызвать это в реальности. Мы не разговаривали об этом. Но я знал, что это будет самым большим испытанием его силы воли и веры в себя.
Первое, что я сделал, когда приехал на ранчо – отправился проверить, на месте ли мой небольшой запас травки у меня в комнате. Я волновался, что полиция могла обнаружить его во время обыска и использовать это против Майкла. Майкл всегда был против марихуаны и прочих незаконных препаратов. Но в Майами, годом ранее, Майкл был в гостях у двух бывших участников Bee Gees, Мориса Гибба, который уже тогда был при смерти, и Барри Гибба. Когда Барри сказал Майклу, что написал свои лучшие песни, пока курил траву, Майкл был заинтригован. Он был большим поклонником Bee Gees. Песни How Deep Is Your Love, Stayin’ Alive и More Than a Woman были среди его любимых. Поэтому Майкл покурил со мной травку, когда мы были на ранчо и работали над домашними видео. Думаю, это был первый раз, когда он это делал. Помню, как «Неверленд» сразу же расцвел яркими, живыми красками, пока мы были в таком состоянии.
– А, ну вот теперь я вижу, в чем смысл, – сказал Майкл, пока мы катались по территории. – Именно это делали индейцы, когда передавали по кругу трубку мира.
Ему нравилось то, что марихуана происходила от земли, это помогало ему оправдать что-то, чего он никогда не одобрял.
За последний год мы несколько раз накуривались в дым, когда ездили в горы. Майкл предельно ясно дал понять, что не хочет, чтобы об этом знала хоть одна живая душа. Хорошие новости: моя заначка была нетронутой, полиция не нашла ее, и однажды днем, в попытке подбодрить нас обоих, я скрутил косяк и пошел к Майклу в офис, который находился в пристройке к дому – комната в теплых тонах, с темным деревянным полом, красивым письменным столом и кушеткой. На одной стене в ряд висели телевизоры с плоским экраном, на каждом проигрывались разные мультфильмы. Стену над камином украшал огромный, почти двухметровый портрет спящего Принса в возрасте 2-3 лет, а мы с Эдди стояли по обе стороны от него, охраняя его сон.
– Давай-ка немного оторвемся от дел, – предложил я.
– Ладно, давай, – ответил он. Мы вышли на улицу и сели в тележку для гольфа. Мы поехали в горы, передавая друг другу косяк, и вели себя гораздо тише, чем обычно. Не то чтобы нам не о чем было поговорить, но нам не хотелось говорить об обвинениях, а ничего другого мы придумать не могли. Мне хотелось сказать ему «А я предупреждал!», но я промолчал. А Майкл хотел спросить: «Как же это случилось?», но не спросил. Вместо этого мы молчали, и только я время от времени возмущался: «Нет, ты можешь поверить, что вытворила эта уродская семейка?»
– Поверить не могу в это дерьмо, – отвечал Майкл. Мы смотрели друг на друга и качали головами. Это было похоже на дурной сон. Обычно мы катались вот так, с косяком или без, впитывая красоту природы, наслаждаясь мгновением. Теперь же мы пытались отвлечься от реальности, но нам это не удавалось. Насколько мне известно, это был последний раз, когда Майкл курил травку. Для нас обоих это было кратковременным этапом.
Когда пришло время возвращаться домой, я пошел к Майклу в комнату, чтобы попрощаться. Хоть он и вернулся в «Неверленд», он отказывался жить в доме, поскольку считал, что его осквернила полиция. Он обосновался в гостевом блоке со всеми тремя детьми. Было раннее утро, и Майкл все еще был в постели. Дети спали в соседней комнате, поэтому мы говорили тихо.
– Нужно помолиться, – сказал я Майклу. – Господь знает правду, и она всегда выплывет наружу. Тебе не нужно думать об этом дважды. Я здесь, я тебя поддерживаю. Моя семья тебя поддерживает. Я люблю тебя и твоих детей. Если тебе что-нибудь нужно – что угодно – просто дай мне знать. Мы покажем всем, какие они идиоты.
– Не беспокойся, – ответил Майкл. – Просто оставайся сильным.
Так он обычно признавал, что у меня есть свои причины для беспокойства по поводу суда.
– Молись, – сказал он, – а потом мы отпразднуем, когда все это закончится.
Когда ему предъявили обвинения 16 января 2004 года, Майкл заявил о своей невиновности по всем пунктам. Затем он вышел на улицу и стал танцевать на крыше своего внедорожника для сотен поклонников, собравшихся у здания суда – чтобы выразить им признательность и показать, что он собирается сражаться всеми доступными ему средствами. Я рассматривал это как действо, которое мог устроить только абсолютно невиновный человек. И вот теперь я сказал ему:
– Когда все это закончится, я залезу на крышу машины и буду танцевать с тобой.
Злость придавала мне сил. Они что, думают, что им это сойдет с рук? А ну подходи!
– Ладно, Фрэнк, – смеясь, ответил Майкл. – Я люблю тебя. Удачного перелета.
– Смотри хоть, не забудь душ принять и зубы почистить, прежде чем идти в суд, а то убьешь присяжных, – сказал я, улыбаясь. Я поцеловал спящих детей и выскользнул из комнаты. Мой отец уже попрощался вечером, но Эдди пошел к Майклу после меня, чтобы повидаться напоследок.
Я попрощался с Майклом, но мне так жаль, что я не задержался по дороге к машине и не огляделся вокруг лишний раз, чтобы полюбоваться прекрасным домом, природой, озером, дорожками, горами. Тогда я еще не знал, что в тот день я видел «Неверленд» в последний раз.
***
После той поездки мой адвокат, Джо Такопина, и адвокат Майкла, Том Месеро, строго наказали мне не вступать в дальнейшие контакты с Майклом. Если меня вызовут в суд давать показания, и прокурор спросит: «Когда вы в последний раз говорили с Майклом», они хотели, чтобы я ответил, что не разговаривал с ним с момента предъявления обвинений. И хотя мне так и не предъявили никаких обвинений, Дженет Арвизо обвиняла в преступлениях и меня. Если бы в ходе суда возникли какие-либо доказательства в поддержку ее глупых заявлений, было бы лучше, если бы у меня не было никакой связи с Майклом. Адвокаты не хотели, чтобы мы выглядели сообщниками в сговоре.
Эти обоснования были мне вполне понятны, но такая принудительная разлука с Майклом была для меня настоящим ударом. Мы вместе пережили нашествие семейства Арвизо; нас обоих обвиняли; а теперь мы даже не можем поддержать друг друга на суде.
Я был убежден в том, что наши адвокаты откроют людям правду, но наше дело на суде общественного мнения – отдельная тема. Журналист Роджер Фридмен освещал суд для развлекательного блога Fox News – FOX411. Он попытался установить со мной контакт через общих знакомых, но я не отозвался на его призывы. Я никогда не говорил с прессой о Майкле до этого, но этот Фридмен писал ежедневные истории, и вся его информация не соответствовала истине. Теперь же, расстроившись из-за того, что я видел в его статьях, я решил, что если они собирались писать обо мне, то пусть у них, по крайней мере, будет точная информация. Я хотел рассказать правду.
Дата добавления: 2015-11-04; просмотров: 25 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |