Становление человечества 12 страница

Каковы же основные свойства простейшего орудия, как мы понимаем их сейчас, и как можем мы фиксировать, что мы имеем дело не с простым предметом, а орудием — средством труда? Я подчеркнул бы в этой связи специально значение наблюдений американского археолога Т. Винна, обобщенных им в статье, предназначенной для одного из крупнейших современных международных журналов— «Карэнт антрополоджи» («Современная антропология»), в области общей антропологии, этнологии, археологии и лингвистики. Статья не была опубликована, но она широко рассылалась специалистам-рецензентам из разных стран, пришлось ее рецензировать и автору этих страниц, идеи Т. Винна поэтому достаточно общеизвестны. Ему, как мне кажется, удалось правильно подметить какие-то черты в морфологии каменных орудий, которые, с одной стороны, являются бесспорным свидетельством искусственного происхождения данной формы в результате целенаправленных действий, а с другой — показывают формирование каких-то новых психологических особенностей, соответствующих новому этапу в мышлении, соотносимому с развитием труда. Конкретно Т. Винн исследовал археологические материалы

==136

ашельской по времени стоянки Исимила в сравнении с инвентарем слоев I и II Олдувая. В первом случае речь идет о хронологическом отрезке времени между 170000 и 330000 лет, во втором — между 1 150 000 и l 600 000 лет. Таким образом, археологическая динамика, а вместе с нею и отраженные в ней ментальные, или психологические, структуры прослеживаются в своей эволюции на протяжении более чем в миллион лет.

Т. Винн выделяет четыре элементарных и в то же время фундаментальных оперативных свойства психики, отражение которых может быть выявлено в ашельской каменной индустрии,— понимание отношения части к целому и, наоборот, целого к части, осознание соотношения частей, осознание пространственно-временных отношений и, наконец, понимание идентичности объектов или операций. Третье из этих оперативных свойств психики он, по-моему, справедливо ставит в связь с познанием свойств пространства, в первую очередь Эвклидова пространства. Разнообразные отражения этих четырех ментальных структур в каменном инвентаре и продемонстрированы в морфологии каменных орудий со стоянки Исимила: достижение нужной формы с помощью минимальных затрат труда, то есть с помощью минимального ретуширования при ясном понимании геометрии будущего орудия (первое свойство), изготовление прямого режущего края, когда соотносится сила последовательных ударов и вся их совокупность может рассматриваться как единая операция (второе свойство), умение придать орудию билатеральную, или двустороннюю, симметрию (третье свойство) и, наконец, умение достичь симметричности орудия на разных уровнях поперечного сечения (четвертое свойство). В то же время, переходя к индустрии Олдувая, мы можем заметить только редкие образцы билатеральной симметрии в верхнем слое пачки II Олдувая, так же как и приближение к пониманию значения постоянного радиуса в поперечном сечении при изготовлении орудия. Даже эти простейшие явления не прослеживаются в более раннем материале из Олдувая. Налицо, следовательно, такое развитие формы, которое демонстрирует закономерное усложнение человеческой психики, при переходе от зачаточных видов орудийной деятельности к достаточно высоко уже развитой ашельской индустрии.

Ответ на заданный вопрос о том, с какого исторического момента желвак превращается в орудие, может быть с достаточной определенностью извлечен из всего сказанного. Все четыре психических момента, отражающиеся в форме орудий, фиксируются, как уже было показано, на более поздних этапах материальной культуры, но независимо один от другого возникают, очевидно, еще в доашельское время, в самые ранние периоды истории орудийной деятельности. В соответствии с критерием возникновения одной из четырех перечисленных особенностей — достижения нужной формы с помощью ретуширования, приготовления режущего

==137

края, придания орудию билатеральной симметрии, достижения двусторонней симметрии на разных уровнях поперечного сечения орудия мы и будем называть орудием предмет, имеющий одну из этих черт, хотя бы она и была видна достаточно слабо. Мы ищем один из этих признаков — если мы видим его, мы можем говорить о начале орудийной деятельности. Таким образом, мы не только привязываем настоящую орудийную деятельность к древним гоминидам, но и имеем не очень совершенный, но все же достаточно объективный критерий, помогающий нам фиксировать ее начало. Фиксация начала орудийной деятельности была бы более объективна, если бы мы в соответствии с разработанной К. Марксом ее структурой могли опираться не только на находки средств труда — орудий, но и анализировать воплощенные в материальных остатках первые следы самих трудовых операций и объектов, на которые они нацелены. Однако, как уже подчеркивалось выше, такие следы редки, попадают в наши руки нерегулярно, не могут быть пока однозначно интерпретированы, поэтому определение начала трудовой, или орудийной, деятельности больше всего зависит от объективного выделения первых орудий. Таким образом, мы возвращаемся с небольшой модификацией к нашей уже высказанной выше формуле: есть орудие — был труд, нет следов орудий — об орудийной, или трудовой, деятельности можно только гадать.

Экологические предпосылки перехода к орудийной деятельности

Прежде чем перейти непосредственно к рассмотрению первых шагов орудийной деятельности, необходимо остановиться на экологических обстоятельствах перехода к ней, то есть затронуть вопрос об образе жизни исходной предковой формы и изменениях природной среды при переходе от обезьяноподобных предков к человеку. В предыдущей главе были освещены те стороны антропогенеза, которые позволяют рассматривать его не только как социальный, но и как природный биологический процесс. Фоном этого природного биологического процесса была определенная географическая среда, отличительные особенности которой, несомненно, оказывали значительное воздействие на многие события антропогенеза. Этим и оправдывается рассмотрение экологических предпосылок гоминизации и перехода к орудийной деятельности в специальном разделе.

Это та область, в которой учение об антропогенезе особенно тесно смыкается с самыми разнообразными науками о природе и ее истории — географией, палеогеографией, палеонтологией, геологией, зоологией, ботаникой, палеоботаникой. Только полное суммирование данных и наблюдений всех этих научных дисциплин, их объективное соотнесение друг с другом, их построение в последовательный хронологический ряд позволяют реконструи-

==138

ровать с относительной полнотой ту географическую среду, в которой произошло очеловечивание обезьяны, восстановить животный и растительный мир на рубеже плиоцена и плейстоцена, составить представление о геологических и палеогеографических изменениях в природной обстановке, которые и благоприятно, и неблагоприятно влияли на протекание эволюционного процесса, ведущего к формированию гоминид. Работа в перечисленных областях науки, нацеленная на восстановление природного окружения именно предков человека, ведется уже несколько десятилетий. Сейчас она охватила не только европейские, но и азиатские, и африканские местонахождения, выявлены природные комплексы и климатические характеристики, сопутствовавшие смене оледенений в Европе и Азии, смене дождливых и засушливых сезонов в Африке, наконец, достигнуты известные успехи в синхронизации событий геологической и палеонтологической истории конца плиоцена и плейстоцена на разных материках '.

В связи с разобранной выше неотчетливостью наших представлений о конкретном месте формирования человечества конкретные палеогеографические условия того или иного района выходят на первый план при создании гипотез о географических условиях самого раннего этапа гоминизации, претендуя на то, чтобы стать модельными для всего начального периода антропогенеза в целом. Конкретно говоря, речь идет о географических предпосылках формирования наиболее раннего члена гоминидной триады — прямохождения, ибо именно оно помимо изменения поведенческих стереотипов и вообще усложнения поведения имело своим результатом освобождение передней конечности от опорной функции, а значит, и создавало дополнительный серьезный стимул к орудийной деятельности. На объяснении обстоятельств перехода к прямохождению и сосредоточивались вполне оправданно авторы всех теоретических разработок, так или иначе затрагивавшие эту тему. И если говорить о географической стороне дела, то в основе всех предлагаемых гипотез, тоже полностью оправданно, лежит признание в той или иной форме перехода из одной среды в другую, смены экологической ниши. Без такого перехода трудно объяснить изменение локомоции и смену передвижения на четырех конечностях ортоградным передвижением, то есть передвижением в выпрямленном положении. Но, разумеется, факт перехода в иную среду признается в разной степени — от перехода из одного сходного ландшафта в другой до полной смены экологической ниши, что и обусловливает разнообразие точек зрения на обсуждаемую проблему.

Эти точки зрения можно свести к двум модельным схемам — в соответствии с одной из них переход к прямохождению произо-

' Butser К. Environment and archeology. An ecological approach to prehistory. Chicago — New York, 1971; Алексеев M. H. Антропоген Восточной Азии. Стратиграфия и корреляция. М., 1978.

==139

шел в скалистой местности, другой вариант выдвигает в качестве основного фактора овладения прямохождением переход из леса в открытые безлесные пространства. Широкое и многостороннее обоснование гипотезы скального ландшафта принадлежит известному русскому зоологу и палеонтологу П. П. Сушкину. Будучи орнитологом по своей основной специальности и оставив в этой области ряд фундаментальных работ о птицах разных районов Евразии, он не чуждался и общих вопросов биологии, в частности разработал выдающуюся по своему значению схему развития центральноазиатской фауны. Гипотеза скального ландшафта, как можно назвать его гипотезу формирования гоминид, представляет собой частное выражение его общих взглядов на этапы эволюции животного мира в Центральной Азии.

П. П. Сушкин, опубликовавший свою работу в 1928 г., исходил из бурных темпов развития наземной фауны и авиафауны в Центральной Азии на протяжении нескольких последних десятков миллионов лет. Предсказанное несколько позже А. А. Борисяком и доказанное американской экспедицией Р. Эндрьюса и советскими экспедициями исключительное богатство наземных форм жизни в Центральной Азии подтвердило конкретными палеонтологическими доказательствами это исходное положение концепции П. П. Сушкина. Гористый скальный ландшафт со сравнительно узкими речными долинами, в ряде случаев высоко поднятыми над уровнем моря, перемежающийся широкими степными просторами, составляет преобладающую особенность географии Центральной Азии, как составлял ее и на протяжении всего четвертичного периода. Аридность, то есть сухость, климата была также очень важной отличительной особенностью. В этих условиях высшие приматы, населявшие горные местности, отличались наземной локомоцией без следов брахиации и передвигались на четырех конечностях. Однако необходимость подниматься на задние ноги при передвижении для осторожного осмотра местности из-за камней, так же как и изменение положения тела вплоть до выпрямленного при лазанье по скалам, должна была служить предпосылкой преимущественного сохранения особей, у которых способность выпрямляться и надолго оставаться в выпрямленном положении была выражена сильнее, чем у остальных. Именно скалолазание П. П. Сушкин считал функциональным приобретением, с которого начался переход к прямохождению и освобождению руки от опорной функции. В дальнейшем такой подход не стал преобладающим, но продолжал защищаться отдельными специалистами вплоть до настоящего времени.

Привлечение внимания к африканскому материалу переключило интересы в сторону экологических особенностей Африканского материка и истории господствующих на нем ландшафтов. Оформилась концепция, согласно которой переход к прямохождению осуществился не как следствие скалолазания, а при выходе человеко-

К оглавлению

==140

образных обезьян из тропического леса в иные ландшафтные условия. Она не имеет определенного автора, так как ее практически одновременно высказали несколько английских, американских и советских исследователей. В принципе подобная гипотеза имеет право на существование рядом с гипотезой формирования первобытного человечества в скальном ландшафте, так как последняя не объясняет наличия упомянутых выше папиллярных узоров и некоторых других признаков приспособления к древесному образу жизни. Географически она сводится к тому, что площадь тропических лесов стала уменьшаться, а это вызвало уменьшение привычных пищевых запасов и привело к перенаселенности того яруса тропического леса, который обычно занимают приматы. Географический фактор вызвал усиление отбора и, так как человекообразные, особенно те из них, которые дали начало человеку, не были, по-видимому, специализированными формами, то отбор стал преобразовывать морфологию в направлении возможностей расширения экологической ниши. Человекообразные были вынуждены спуститься на землю и освоить новую среду, то есть тропическое редколесье, или тропическую саванну.

Там они встретили новых очень опасных хищников и при слабости своей стадной организации и малочисленности стад могли стать легкой добычей врагов. Сохранение вида в новой экологической нише было возможным лишь при условии выживания в борьбе с хищниками и приспособления к непривычной пище. Первое реализовалось благодаря переходу к выпрямленному положению тела, освобождению руки от опорной функции и развитию навыков использования камней и падок в качестве средств защиты и орудий, а также сплочению стад и формированию внутри их все более сильных коллективных навыков, второе — благодаря потреблению мясной пищи. Но и то, и другое было не только защитой от врагов и голода, но и мощным стимулом дальнейшего развития. Еще Ф. Энгельс писал о значении мясной пищи для интенсификации обмена веществ и вообще более четкой работы многих физиологических функций. Таким образом, в излагаемой гипотезе смены экологической ниши при переходе к антропогенезу находит место древесная стадия, но зато возникает много других трудностей: предопределенность процесса антропогенеза многими конкретно не доказанными географическими явлениями, сложность освоения новой экологической ниши, поведенческие и физиологические затруднения перехода от растительноядности к мясной пище и т. д.

Каковы современные возможности в реконструкции той экологической ситуации, в которой проживала исходная предковая форма? В принципе, исходя из современных знаний палеогеографии, флоры и фауны четвертичного периода, можно достаточно уверенно восстанавливать раннечетвертичный ландшафт Южной и Восточной Африки как достаточно холмистый, со скальными выходами и степными элементами в животном и растительном

==141

мире. В Сиваликских холмах на территории Индии те же элементы также были представлены достаточно богато. Вообще сходство между ландшафтной географией Центральной Азии, Восточной и Южной Африки было, по-видимому, гораздо более значительным, чем в настоящее время. Есть гипотезы, которые вовлекают некоторые палеогеографические наблюдения об интенсивных тектонических движениях и поднятиях крупных платформенных участков на рубеже третичного и четвертичного периодов в Южной и Восточной Африке в объяснение процесса антропогенеза '. В принципе не исключены такие явления и для палеогеографической ситуации, которая была характерна для центральноазиатских местонахождений, — предгорья Гималаев уже вовлекаются в Гималайскую горную систему с геоморфологической точки зрения, а эта эпоха (эпоха перехода от третичного периода к четвертичному) или несколько более ранняя была эпохой интенсивных горных поднятий и для Евразии. Горообразование должно было вызывать повышенный радиационный фон, и, следовательно, непосредственные предки человека, а может быть, и ранние гоминиды могли жить в условиях повышенной радиации.

Если принимать эту гипотезу, то нужно думать, что генетический эффект такой радиации весьма вероятен и, возможно, даже сыграл значительную роль в процессе антропогенеза на его раннем этапе. Но это уже область предположений, хотя и кажущихся перспективными, в то время как наблюдения над сходством центральноазиатских пригималайских и африканских позднетретичных и раннечетвертичных ландшафтов носят объективный характер. Холмы со скальными выходами, пересекаемые долинами, многие из которых представляли собой высохшие русла рек, покрытые частично кустарником с отдельными более крупными деревьями, а частично образовывавшие открытые пространства, сухой жаркий климат —вот примерно тот ландшафт и тот климат, в которых произошло очеловечение исходной формы, то есть переход ее к прямохождению, в которых разыгрывалось первое действие антропогенеза. Богатая фауна, если иметь в виду наземные формы, состояла в первую очередь из многих хищников и копытных, последние не могли играть существенной роли в пищевом рационе на первых этапах, так как охота на них сопряжена со многими трудностями выслеживания и преследования, что вряд ли было преодолимо для коллективов предков человека. Скорее всего, основу пищевого рациона составляла охота на мелких животных — грызунов в первую очередь, ловля земноводных, добывание насекомых. Так именно можно представить себе обеспечение животным

' См.: Матюшин Г. Н. К вопросу о причинах возникновения и роли общественно-трудовой деятельности в процессе антропогенеза.— Тезисы докладов научно-теоретической конференции «Атеизм и проблемы происхождения человека». М., 1974.

==142

белком у исходной формы приматов, давшей начало человеческому роду.

Человекообразные приматы в настоящее время, бесспорно, представляют собой формы с сокращающимися ареалами. Раньше эти ареалы были значительно больше. Легко представить себе, как исходная форма — какой-то вид или совокупность видов — перешла к сходным, но не тождественным тропическому лесу условиям существования в гористой кустарниковой саванне. Отражение древесной стадии в морфологии гоминид находит объяснение как наследие удаленной ступени эволюции, предшествующей, строго говоря, самому процессу антропогенеза. Переход от лазанья ка деревьях к лазанью по скалам с одновременной необходимостью достаточно быстро передвигаться по земной поверхности легко объясняет и возникновение ортоградного способа передвижения, и преимущество его в этих условиях перед локомоцией на четырех конечностях. Численность первичных коллективных ячеек — стад вряд ли изменилась, но сами стада, нужно думать, стали как-то подвижнее и могли охватить большую территорию и использовать ее в целях охоты и собирательства. Таков был, вероятно, первый этап очеловечения, и так можно представить себе его реальное и конкретное воплощение в определенных условиях среды.

Освоение прямохождения и освобождение передней конечности от опорной функции открыли огромные возможности в освоении наземной экологической ниши и, безусловно, инспирировали переход к использованию палок и камней в качестве орудий. Необходимость защиты от хищников в наземных условиях не могла не сплачивать малочисленные стада, ведя к выработке внутри их каких-то поведенческих механизмов взаимной поддержки и коллективных действий. Взаимная поддержка и взаимопомощь, о которых столь красноречиво писал П. А. Кропоткин ' как о мощном двигателе прогресса в мире животных, именно на этой стадии антропогенеза, надо думать, усилились и приобрели те очертания, из которых выросли чисто человеческие формы этих явлений. В этом была единственная возможность выжить и сохраниться для индивидуально сильных, но достаточно разобщенных между собой внутри стада животных. Весьма вероятно, что оборона включала в себя и использование камней и палок как орудий защиты, что, правда, само по себе должно было явиться результатом длительной эволюции поведения, если вспомнить приведенные наблюдения В. Келера о том, как современные человекообразные отбрасывают палки при серьезной драке. А от использования камней и палок при обороне естественным и легким выглядит переход к употреблению их в качестве орудий. Так можно решить сейчас проблему экологических предпосылок перехода к орудийной, или трудовой, деятельности.

' См.: Кропоткин П. А. Взаимная помощь среди животных и людей как двигатель прогресса. 2-е изд. Пг.— М., 1922.

==143

Начало орудийной и хозяйственной деятельности

Ф. Энгельс в своей книге «Происхождение семьи, частной собственности и государства» провел четкую границу между двумя хронологическими этапами в истории хозяйственной деятельности человечества — присваивающим хозяйством и производящим. Присваивающая форма хозяйства целиком и полностью зависит от природы, человек при этой форме хозяйства лишь присваивает продукты природы и ничего не производит. Следует иметь в виду, что вся орудийная, или трудовая, деятельность древнейшего человечества носила исключительно присваивающий характер, люди потребляли, но не производили. И охота, и собирательство, и рыболовство — все это разные формы присвоения готовых продуктов природы, и, исчерпав в пределах определенного района пищевые ресурсы в виде естественных запасов растительной и животной пищи, предки человека были вынуждены переходить в новый район. Отсюда почти полная зависимость от сезонной ритмики природных процессов и природных катастроф, отсюда очень подвижный, бродячий или полубродячий образ жизни. Отдаленное представление о подобном типе хозяйства, но представление, частично деформированное результатами контактов с европейским культурным миром, дают нам исторически и этнографически зафиксированные общества — австралийцы в XVIII—XIX вв., охотничьи племена внутренних районов Сибири к приходу русских, охотничьи племена североамериканских индейцев в XVIII в. И зависимость от географической среды, и полная сезонная обусловленность хозяйственного цикла, и подвижный образ жизни с устройством временных лагерей достаточно полно иллюстрируются этими примерами. А ведь это все — представители человека современного вида, и морфологически, и физиологически, и психически гораздо более продвинутые в эволюционном отношении, чем древние гоминиды, об орудийной и хозяйственной деятельности которых пойдет сейчас речь.

В какой мере принятый и обоснованный выше критерий выделения семейства гоминид совпадает с орудийным? Иными словами, можно ли найти какое-то сколько-нибудь удовлетворительное совпадение во времени между возникновением прямохождения и появлением первых орудий труда? Ведь прямохождение, как уже многократно говорилось, освободило руки и с этой точки зрения явилось, как и писал Ф. Энгельс, важнейшей предпосылкой развития трудовой деятельности.

Обнаружение Р. Дартом описанных в 1948 г. следов огня вместе с остатками австралопитека (о чем упоминалось в предшествующей главе) вызвало, как известно, острые споры и в конце концов так и не получило убедительного подтверждения ни фактически, ни теоретически. Но изыскания Р. Дарта в другой области — его попытки доказать наличие постоянной орудийной деятельности

==144

у австралопитеков и восстановить ее формы — заслуживают всяческого внимания. Р. Дарт отобрал из фауны южноафриканских пещер с остатками австралопитеков огромные количества костей, искусственно, по его мнению, подправленных для более удобного употребления в качестве орудий. Он выделил специальную, названную им остеодонтокератической, или костяной, культуру, бывшую, по его мнению, древнейшим этапом орудийной деятельности, и посвятил ей специальную книгу, вышедшую в 1957 г. Длинные кости и рога имеют исчерченность поверхности, говорящую о постоянном ударном употреблении. Рассматривая рисунки и фотографии, приложенные к его работе, трудно отрешиться от впечатления, что рога антилоп и длинные кости крупных млекопитающих со следами использования в роли ударных орудий — действительно великолепные средства защиты и нападения. В ряде случаев им, несомненно, придана какая-то форма дополнительно, чтобы было удобнее держать их в руках или чтобы усилить их эффективность в качестве ударных орудий. Освещение археологической дискуссии вокруг этих наблюдений увело бы нас слишком далеко в дебри археологии, и интересной для нас может быть только результативная часть этого обсуждения: убедительны или нет, и если убедительны, то до какой степени, аргументы в пользу искусственного происхождения орудий из кости. Скептическое отношение к наблюдениям Р. Дарта имеет место и сейчас ', но в целом его наблюдения все больше и больше входят в науку, занимая в ней место бесспорного доказательства орудийной деятельности австралопитеков.

Если этот факт не только постоянного использования костей и рогов в роли орудий, но и их преднамеренной, пусть очень слабой и несовершенной обработки считать относительно твердо установленным, то напрашиваются важные выводы об изготовлении орудий австралопитеками и целенаправленном характере их орудийной деятельности. А изготовление орудий и целенаправленность орудийной деятельности, как и всякой другой,— по сути дела, важнейшее свойство, позволяющее отличать ее, как мы пытались показать выше, от инстинктивного поведения животных и позволяющее считать ее трудовой деятельностью в полном смысле слова. Исходя из этого, трудно принять излагавшееся в нашей литературе мнение (например, В. И. Кочетковой) о том, что лишь в шелльскую эпоху, короче говоря у архантропов, можно отметить наличие всех трех элементов труда: целенаправленной деятельности, предмета труда и средства труда. Однако при признании

' Brain С. New finds at the Swartkrans Australopithecinae site.— Nature, 1970, vol. 225. N 5238; Он же. Some princeples in the interpretation of bone accumulations associated with man.— In: Human origin. Menio park, 1976.

2 См., например: Walberg D. The hypothesized osteodontokeratic culture of the Australopithecinea: a look at the evidence and the opinions.— Current anthropology, 1970, vol. 11, N l.

==145

факта частичной предварительной обработки кости и рога австралопитеками можно говорить о наличии у них, хотя и в примитивной форме, этих трех элементов: целенаправленной целесообразной деятельности по изготовлению орудий, предмета труда, которым является внешняя природа в виде животных и растений, добываемых в ходе охоты и собирательства; что же касается средств труда, то на первой стадии развития трудовой деятельности наряду с целенаправленно используемыми камнями, палками и костями органы собственного тела австралопитеков, в первую очередь, конечно, руки, могли сохранять значение орудий. Наконец, трудно представить себе, что все структурные компоненты труда возникают в готовом виде и сразу же образуют необходимое сочетание,— это было бы и антиэволюционно, и антиисторично.

Малодоказательной выглядит и основанная на расчетах американского антрополога Дж. Спалера попытка рассматривать костяную индустрию австралопитеков как своеобразное продолжение естественных органов защиты и нападения — рук, а не как искусственные орудия. Основанием для такого взгляда является медленная скорость их эволюции, не превышающая скорости эволюции морфологических особенностей человеческого организма на первой стадии антропогенеза. Не останавливаясь на спорности подсчета скорости изменений орудий и органов человеческого тела, а также их прямого сравнения, можно указать на контраргумент по существу — если мы сталкиваемся с целенаправленной деятельностью, а в этом мы убедились выше, если мы имеем предмет труда и средство труда (пусть этим средством спорадически и продолжали еще иногда оставаться собственные органы тела австралопитеков), то вопреки высказанному мнению о начале труда только у питекантропов мы должны прийти к выводу о зачатках трудовой деятельности у австралопитеков, о невозможности свести последнюю только к инстинктивным актам, подобным поведению животных. Большая стабильность орудий труда на первых этапах эволюции, медленность их изменений также не являются аргументом против признания их орудиями — эволюционирует в природе и обществе все, без движения нет явлений, но скорость эволюционных преобразований, если рассматривать вопрос философски, не входит составной частью в определение явлений, сами явления в природе и обществе классифицируются по формам движения материи, а не по интенсивности движения, не по скорости обмена энергией, другими словами, не по энергетическим, а по структурным уровням, что было продемонстрировано во 2-й главе применительно к живому веществу.

Против искусственного происхождения галечной, или так называемой кафуанской, культуры в Африке пару десятилетий тому назад выдвигалось немало аргументов ', сводивших ее своеобразие

' Clark J. The problem of pebble cultures.— Atti del VI Congresso internationale délie scienze preistoriche e protostoriche. Roma, 1962; t. l; Кочеткова В. И. Совре-

==146

Дата добавления: 2015-10-21