Заботливо отсканировал и распознал v-krapinku.livejournal.com 30 страница

Мы подъехали к принадлежащему мистеру Вильямсу торговому заведению, и я припарковал машину в тридца­ти ярдах от входа. Поскольку предстоящая трансакция уже была оговорена и одобрена, оставалось лишь войти в торговый центр, отовариться — у Сони деньги нагото­ве, — погрузить жестянки и тихо-мирно отбыть. Себя я видел лишь в качестве водителя.

¹ Через несколько месяцев они, однако, решили, что кроме прав­ды им нужны еще и деньги. Это привело к напряжению в отношени­ях с журналистами, расцветшему в негодование и вылившемуся в на­силие. — Примечание автора.

Через 15 секунд выяснилось, что не так все просто. Между нами и пивом вдруг возникла толпа бдительных местных дубинщиков. В раскаленном воздухе тишина, тонкая пыль оседает на пересохшие губы. Закрытый по­лицейский фургон округа Мадера замер на другом конце автостоянки. Два копа в кабине — как статуи. Толпа меж­ду нами и лавкой — очевидно, не в курсе нашей догово­ренности. Я замер возле уже открытого для погрузки то­вара багажника, почувствовав импульс нырнуть в него и захлопнуться внутри на замок. Потом можно будет от­пихнуть спинку заднего дивана, пролезть в кабину и смыться.

Оба «ангела» замерли; поодаль неподвижно, выжидая и наблюдая, застыла толпа туристов. Немая сцена. Вооб­ще-то я не против написать материал о мятеже и возму­щении местных жителей, но в данном случае мой автомо­биль в эпицентре, а мне отводится роль активного участ­ника, а не стороннего наблюдателя. Выступивший вперед вильямсовский страж с пистолетом выслушал мою аргу­ментацию и покачал головой.

— Видите ли, мистер Вильямс передумал.

— Передумал, мать его?.. А ведь и мы тоже можем пе­редумать! — раздался за моей спиной голос Сони.

Он шагнул вперед, толпа с дубинами в предвкушении побоища тоже придвинулась поближе. Попасть в лапы толпе — сомнительная радость. Единственное, чем вы мо­жете в такой ситуации заняться — это постараться как-нибудь выжить. Со мной подобное случалось уже дваж­ды, в Нью-Йорке и в Сан-Хуане. А ведь, как известно, Бог троицу любит. Предотвратило побоище лишь подозри­тельно своевременное появление Крошки Бакстера. Тол­па вдруг отпрянула, пропустив его большой автомобиль с крутящейся мигалкой на крыше.

—Вам же сказано — не соваться в город, — рявкнул выпрыгнувший на асфальт Бакстер.

—А пиво? — не слишком громко, но отчетливо пари­ровал Сони.

—Вильяме говорит, что у него пиво закончилось, — покачал головой Бакстер. — Зато на том берегу пива — хоть залейся, свежий завоз.

Мы тут же отбыли. Как и с первым неудачным местом для лагеря — очень похоже на хорошо рассчитанный

сбой. Казалось, события следуют тонко продуманному стратегическому плану. Бакстер редко появлялся на сцене, но каждый его выход происходил в критический момент и приносил решение. «Ангелы» вполне могли рассматри­вать его как «ангела-хранителя», как сочувствующего, а Барджер к ночи первого дня уже оказался ответствен­ным за мир и покой в городишке. Эта тяжесть ответствен­ности, необходимость сдерживать своих сорвиголов и конфронтировать с шерифом лишили Барджера сна и покоя. Ему оставалось утешаться тем, что у шерифа для сна и покоя осталось еще меньше времени.

Мы катили по дороге вокруг озера, гадая, что нас ждет у следующего супермаркета.

— Эти ублюдки хотят нас стоптать, — заметил Пит.

— Да уже чуть не стоптали, — согласился Сони. — До шерифа не доходит, что он на краешке пляшет.

Тогда я не слишком серьезно отнесся к этому замеча­нию. Но уже через день понял правоту Барджера. Если бы местная толпа расправилась с вождем, понадобилось бы не меньше роты вооруженной национальной гвардии, что­бы предотвратить нашествие «ангелов» на город. Тем бо­лее что это нападение на вождя сочеталось бы с наруше­нием договоренности, то есть фактически считалось бы предательством. «Ангелы» сделали бы с поселением имен­но то, чего от них и ожидали. Большинство из них оказа­лось бы за решеткой и на больничных койках, но разве это их остановит? Большинство местных добровольцев мгновенно потеряло бы боевой настрой, поняв, что про­тивник беспощадно крушит все, до чего только может до­браться. Например, Биг Фрэнк из Фриско, обладатель черного пояса карате-до, специализируется на вышибании глаз из орбит. Это традиционный и не слишком слож­ный — для мастера — прием, хотя ему и не обучают на кур­сах «самообороны» для домохозяек, бизнесменов и темпе­раментных клерков, озабоченных неприкосновенностью собственного достоинства. «Глаз, вообще-то, не выпрыги­

вает, а только слегка подпрыгивает, — объясняет Биг Фрэнк, — но боль такая, что почти все теряют сознание».

Славные американские парни не привыкли к таким дракам, к свистящим в воздухе цепям. Одно дело — кровь из носу, совсем другое — «выпрыгнувшие» глаза или зу­бы, рассеянные по мостовой после удара монтировкой. Так что, скорее всего, местные проиграли бы стартовую битву войны. И пока полиция подтягивала бы подкрепле­ния для решающего сражения, окнам, пивным холодиль­никам и, вероятно, кассовой наличности торгового дома мистера Вильямса был бы нанесен существенный ущерб. Затем, при появлении основных сил противника, «анге­лы» пустились бы наутек, последовали бы дикие гонки и аварии на дорогах... Большинству, конечно, удрать бы не удалось, слишком уж далеко в глушь забрался этот за­холустный Басс-Лейк.

Барджер все это понимал, как понимал и то, что мест­ные жители отнюдь не из чувства гостеприимства или со­циальной справедливости отвели «ангелам» место для пикника. У Барджера в руках бомба, он контролирует си­туацию взаимного устрашения, которую Джон Фостер Даллес назвал бы «балансом страха».

После стычки возле магазина Вильямса моему нейт­ралитету пришел конец. Барджер и Пит относились ко мне как к «своему в доску». Они даже попытались рас­толковать мне вопросы идеологии «ангелов».

— Вот таким вот, в общем, образом, — припевно при­говаривал Пит.

Супермаркет «другого берега» располагался в центре туристического района. Здесь нас поджидала еще более густая толпа, с трудом нашлось место для парковки. На первый взгляд ситуация складывалась еще более сложная, чем та, из которой мы только что выпутались.

Но здесь нас караулили совсем другие люди. Они так долго ждали появления настоящих «ангелов», что встре­тили выход Барджера и Пита из машины восторженным ропотом. У магазина собрались туристы, городские жите­ли с равнин и побережья. В супермаркете полно газет с изнасилованием и «ангелами ада» на первых полосах. Сборище любопытных пожирало глазами покупку пива, словно высадку инопланетян. Луноликий коротышка, уж не знаю, хозяин магазина или просто продавец, улыбал­ся и приговаривал: «Конечно, ребята, конечно, прошу вас...» — проявлял агрессивную дружелюбность и даже обнял Пита за чумазое, все в смазке, плечо, провожая по­купателя к холодильнику, где стояло пиво.

Купив газету, я отошел к бару и принялся за статью об изнасиловании. За спиной раздался тонкий детский го­лосок:

— Мамуля, ну где они? Ты же обещала мне показать...

Я обернулся. Увидел маленькую кривоногую феечку с беззубым ртом и в очередной раз возблагодарил небеса за то, что мой единственный отпрыск мужского пола. Гля­нул на мамашу и подвился менталитету общества изоби­лия. Безнадежные тридцать пять лет, короткая стрижка, шорты-«бермуды» с полузаправленной в них блузкой-безрукавкой. Пузатое поколение «пепси» в темных очках, болтающееся по супермаркету с ребенком на буксире в ожидании разрекламированного прессой бродячего бандитского цирка, как представил «ангелов» «Лайф».

Вспомнилось, как годом раньше по пути из Сан-Фран­циско в Биг-Сур я услышал по радио штормовое преду­преждение. К берегу приближалась приливная волна. Прибыв около одиннадцати вечера в Хот-Спрингс-Лодж, расположенный на береговой скале, я собрался было под­нять тревогу, но народ там уже обо всем знал. Несколько человек сидели за столиками, поджидая волну — зрелище, надо сказать, впечатляющее. Той же ночью, согласно тре­вожным сообщениям полиции, больше десяти тысяч чело­век скопилось на океанском пляже Сан-Франциско, устро­ив на береговом шоссе многочасовую пробку. Их пригнало любопытство. И неизбежно погубило бы, не затухни вол­на где-то между Гонолулу и западным побережьем.

За погрузкой пива следила толпа из полусотни зевак. Несколько подростков вызвалось помочь. Мужчина в мадрасских шортах увлеченно снимал процедуру люби­тельской кинокамерой, донимая «актеров» просьбами повернуться и подвинуться. Другой мужчина в «берму­дах» подсел ко мне и спросил:

—А скажите, вы и вправду наци?

—Только не я. Я из «Киванис»¹. Он удовлетворенно кивнул.

— А как же тогда все это, что газеты пишут? Ну, свас­тики там...

Я крикнул Сони, руководившему добровольными по­мощниками:

— Сони, тут человек хочет узнать, правда ли мы фа­шисты!

Я думал, что Сони рассмеется, но ошибся. Он разра­зился обычным опровержением насчет того, что их эф­фектные побрякушки-безделушки на самом деле ничего не значат и куплены в грошовых лавчонках, но тут же привесил один из тех пассажей, которые обычно ожида­ли от него репортеры:

— Но многое нам в той Германии по душе. У фашистов была дисциплина. Идеи, конечно, у них довольно своеоб­разные, но зато они уважали своих вождей и могли поло­житься друг на друга.

¹ Общественная организация, объединяющая в основном пред­ставителей среднего класса — бизнесменов и членов их семей — и имеющая клубы по всей стране (особенно в небольших городах). Организует лекции, экскурсии, поездки по стране и т. п.

Аудитория молча переваривала услышанное, а я поти­хоньку подталкивал спутников к машине. Не хватало только, чтобы кто-нибудь сейчас заорал про Дахау и Ос­венцим, а какой-нибудь рассвирепевший иудей опустил на голову Барджера пластиковый стул. Но изначальный настрой толпы оказался слишком благожелательным, и мы задержались в баре, жуя гамбургеры и потягивая разливное пиво. Я уж было поддался благодушию, но тут услышал снаружи рев мотоциклетных двигателей. Толпа повернулась к дверям, в которых возник Скип из Балти­мора, сообщивший, что терпеть долее не в силах, и напра­вившийся к стойке. За ним последовали еще несколько «ангелов». Хозяин — или продавец — рассыпал улыбки и лучился энтузиазмом.

— Утолите жажду, ребята, после долгой поездки...

Странно он себя вел. Когда мы отбывали, он вышел за нами и напутствовал приглашением заглядывать почаще. Должно быть, все же не хозяин. Хозяин, наверное, сбежал с семьей в Неваду, оставив вместо себя деревенского ду­рачка объясняться с кровожадными дикарями. Кем бы он ни был, он только что продал 88 шестибаночных упако­вок по полтора доллара и гарантировал своему магазину посещаемость на весь уикенд. Не затратив ни цента, этот человек обеспечил пожаробезопасный фейерверк раду­шия, затмивший вечерние береговые фейерверки на озе­ре. Единственно, чего он мог опасаться, это нежданного взрыва, ущерб от которого перекроет все прибыли и о ко­тором на следующий день закричат газеты:

«ИЗНАСИЛОВАНИЕ В БАСС- ЛЕЙКЕ! ПОЖАР И ПАНИКА НА ГОРНОМ КУРОРТЕ! ПОЛИЦИЯ СРАЖАЕТСЯ С „АНГЕЛАМИ АДА"! ЖИТЕЛИ СПАСАЮТСЯ БЕГСТВОМ!»

Местные этого опасались с самого начала, посему во­оружились и приготовились. Того же опасалась и полиция. Басс-Лейк — первая вылазка после Монтеррея, и ее сопро­вождала шумиха, поднятая прессой. Ну и всякие там дорожные блокпосты и ограничительные распоряжения оказались в новинку обеим сторонам. Идею подготовлен­ной стоянки опробовали ранее, но успех она имела лишь поздней ночью, когда баламуты уже валились с ног от ус­талости. Решающим оказался пивной козырь. «Ангелы» никогда не упускали возможности подчеркнуть, что вносят

немалую толику в местные бюджеты, оставляя в кассах свои кровные доллары. Поэтому они не могли допустить мысли, что кто-то откажется продать им пиво. По крайней мере, могли бы хоть предупредить, чтобы они захватили с собой грузовик вожделенного напитка из города.

В Басс-Лейке получилось иначе. Неделю напрягались местные умы, придя, в частности, к заключению, что чем меньше приезжие негодяи выпьют, тем меньше гадостей натворят. С этим согласились даже сами торговцы. Тем более особой торговли не ожидалось в связи с негативной рекламой. Какой отец семейства потащит своих близких в лапы ужасных разбойников?

С этим трудно поспорить, но действительность оказа­лась иной. Именно в этот уикенд калифорнийцев прель­стили красоты Басс-Лейка. Они переполнили мотели и ночевали в сараях и в машинах. В понедельник берег озера выглядел, как лужайка Белого дома после инаугу­рации Эндрю Джэксона.

Население Калифорнии известно своей склонностью к вылазкам «на природу». В 1964 году под Лос-Анджеле­сом пришлось барьерами и заслонами сдерживать тысячи туристов, рвавшихся разбить палатки на месте еще дотле­вавшего, выгоревшего леса. Когда оцепление сняли, рай­он быстро заполнился до предела. Люди устраивались буквально среди дымящихся пней. Один из палаточников объяснил, что «всего два дня отдыха, некогда искать дру­гое место». Что ж, логичное объяснение. Но какая логика пригнала туристов в Басс-Лейк? Все, кому не нравилось дурное общество по соседству, имели в запасе достаточно времени, чтобы выбрать иное место отдыха.

Торговая палата Басс-Лейка с удивлением констатирова­ла, что «ангелы» произвели просто взрывные вливания в прибыли предприятий туристской отрасли. Напрашивает­ся идея пригласить на следующий год две соперничающие уличные банды для выяснения отношений на береговом пляже. С фейерверками и в сопровождении школьного ор­кестра, исполняющего «Болеро» и «Ветер по имени Мария».

Гэри Уиллз

Дело Мартина Лютера Кинга живет и побеждает

Перед вами пример вольного обращения новой журналис­тики со стилем. Уиллз начинает свой очерк с обрисовки по­хорон Мартина Лютера Кинга в старой «романической» традиции, но как только считает необходимым, меняет тон и пускается в рассуждения о проповеднической ритори­ке негров Юга. Романисты проделывали такие вещи вплоть до середины XIX столетия, пока не утвердился Джеймсов­ский императив о точке зрения. Уиллз занимался исследова­ниями классической риторики, он автор многих трудов по ораторскому искусству Древней Греции. Позже в соавтор­стве с Овидом Демарисом он также написал несколько ста­тей для «Эсквайра», одна из них, под названием «Меня все знают, я Джек Руби!», завоевала широкую известность.

Т. В.

Мейлер обладал талантом пропускать стоя­щие внимания выступления. В 1963 году во время марша на Вашингтон в защиту граж­данских прав он вышел на прогулку как раз перед тем, как Мартин Лютер Кинг начал свою речь: «У меня есть мечта...» Так что Мейлер, не доверяющий никому, и меньше всего репортерам и комментаторам, так и не сможет понять, действительно ли преподоб­ный Кинг произнес в этот день нечто вели­кое или же просто «показал огузок».

Норман Мейлер, «Армии ночи»

— Территория ниггеров? — кисло ухмыльнулся таксист, покосившись на пистолет на правом переднем сиденье.

Он оглядел меня, мои пожитки и плащ. Тихая весен­няя ночь, улицы пусты, но дышат какой-то призрачной жизнью. Закрытые торговые заведения ярко освещены изнутри — не для заманивания покупателей, а для отпу­гивания грабителей. Даже музыка, звучащая в аркаде между лавками, играет сама по себе, как будто сама себя подбадривает. Нервно подрагивают поднятые над мосто­вой неоновые стрелы рекламы. Комендантский час смел население с улиц, но нет-нет да и промелькнет машина с белым водителем.

— Что ж, влезайте! — Он шлепнул ладонью по фикса­торам замков всех четырех дверей, закрыл окна.

В удручающей атмосфере началась поездка по темно­му Мемфису. Медленно пробирается по улице бронетран­спортер, над которым торчат стволы винтовок. Винтовки кажутся длинными, потому что люди, которым они при­надлежат, спрятались за бортами, высовываются лишь макушки их стальных шлемов.

Снова свет, но не такой интенсивный, как в центре. Слегка подсвечивается промежуток между двумя здания­ми. Одно из них современное, освещенное изнутри и сна­ружи, сквозь запертую стеклянную дверь виден охранник. Штаб-квартира одного из новых движений. Дом мини­мальной зарплаты. Сначала здесь занимались мирскими потребностями проповедников и клира Африканской ме­тодистской епископальной церкви, а потом перекинулись и на другие заинтересованные группы. Их шеф, преподоб­ный X. Ральф Джексон, был умереннейшим из умерен­ных, пока однажды, во время демонстрации бастующих ассенизаторов, не попал под полицейские дубинки. После этого просветляющего массажа преподобный Джексон превратил свое заведение в прибежище радикальных профсоюзов, «Южной конференции христианского руко­водства», различных правозащитных организаций.

Рядом — здание Клэйборн-храма — церкви, от кото­рой в течение последних двух месяцев почти ежедневно стартуют гражданские марши. Сюда же участники мар­шей отступают после стычек с полицией, что и сорвало первую попытку доктора Кинга помочь протестующим. Одни говорят, слезоточивый газ в церковь пустили умы­шленно, другие утверждают, что он просочился туда с улицы. Так или иначе, газ в церковь попал, и возмущение осквернением убежища оставило следы в памяти. Церкви на Юге во все времена считались последним прибежищем негров, но та в последние недели пламенными пропове­дями призывала к защите попранных прав.

Расплачиваюсь с таксистом. Он умышленно не замеча­ет хорошо одетую молодую парочку, отчаянно жестикули­рующую на углу, и поспешно скрывается. Шагаю со свои­ми нехитрыми пожитками к затемненному навесом-ко­зырьком крыльцу. В вестибюле спотыкаюсь о звук множества голосов. Привыкшими к темноте глазами опре­деляю путь между стульями говорящих. Их речь не скла­дывается в беседу, медитативные отрывки воспаряют к не­видимому своду и теряются во тьме. Продолжаю путь внутрь, сопровождаемый мягким дождем падающих слов.

В нефе около ста человек, сосредоточены и рассредото­чены, группами и поодиночке. Семейные группы; вот не­сколько мужчин, а вот группа женщин, вот кучка старич­ков; там, подальше, подростки из какого-то центра, одеж­да на вешалках-плечиках, церковное пианино. Выходная одежда переброшена через спинки стульев. Отдельные фи­гуры застыли в церковных креслах-скамьях, будто ма­некены. Все молчат, прислушиваются: какой-то молодой человек подбирает мелодию на клавишах, словно размы­шляет пальцами. Мрачная атмосфера испорченного пик­ника: хлынул ливень, и все спрятались под крышу, где пе­режидают непогоду, подумывая, не рвануть ли сквозь струи дождя домой. Приглядевшись, однако, можно по­нять, что всех их объединяет какая-то цель. Здесь собра­лись мемфисские мусорщики, чтобы отправиться на похо­роны Кинга в Атланту. Десять вечера. Траурная церемония начнется через 12 часов в 398 милях отсюда.

Разное слышали эти люди от разных спикеров разных организаций. Они еще под впечатлением недавно закон­чившегося траурного марша. Некоторым велели прибыть в десять часов, другим назначили в одиннадцать. Одним сказали, что будет два автобуса, другим, что три. Отправ­ление не то в одиннадцать, не то в двенадцать. Едут только рабочие, или рабочие и их жены, или рабочие и их бли­жайшие родственники... Бесцеремонный молодой негр по­крикивал вчера после траурного марша: «Отправление не по СНВ (средненегритянскому времени), так что слушай­те внимательно, если вообще хотите попасть в Атланту». Прыткий черный функционер твердо придерживался точ­ки зрения большинства мемфисских белых: «С этим наро­дом надо уметь разговаривать».

Они ждут. Некоторые прибыли еще засветло, опасаясь даже нос высунуть на улицу после комендантского часа. Многие не знают, сколько еще ждать, они помнят лишь, когда им велено прибыть. Большинству пришлось дожи­даться три часа, некоторым четыре и даже пять. Интерес­но, какова была бы реакция группы белых, если б их столько времени промариновали в ожидании. Собрав­шиеся здесь меньше всего подходят на роль революционе­ров. Тут все с точностью до наоборот. Это как раз не те люди, как русский крестьянин оказался не тем человеком для воплощения в жизнь марксистской теории пролетар­ской революции.

Точно с такими же людьми я встретился четыре дня назад. Это были первые мемфисцы, которых я вообще увидел за всю свою жизнь. Впечатление то же самое: эти теннесийские негры не просто неправдоподобны, они не­вероятны, в их существование трудно поверить. Ходячие анахронизмы. Их лидеры горячо протестовали против карикатуры «Огузок» Дж. П. Элли в местной газете, со­вершенно справедливо утверждая, что рисунок представ­ляет давно отживший образ негра. Но вот они передо мною, эти отжившие образы. История как-то перепрыг­нула через них.

Сотня этих негров протянулась цепочкой мимо откры­того гроба после того, как тело подготовили к похоронам, и перед его отправкой в мемфисский аэропорт. Я прибыл в Мемфис через несколько часов после смерти Кинга; от­метился в отеле, в полиции, на месте убийства — уже све­тало. Вспышки репортерских фотоаппаратов еще сверка­ли время от времени под балконом комнаты № 306. Я на­правился в похоронное агентство, указанное полицией — ритуальный дом «Р. С. Льюис и сыновья».

Кларенс Льюис — один из «сыновей». Он всю ночь провел в хлопотах, однако все еще вежлив и профессио­нально сдержан.

— Доктора Кинга доставили к нам, потому что мы уже давно связаны с движением. Доктор Кинг пользовался нашими автомобилями и на прошлой неделе, во время сорванной демонстрации. Тело привезли из морга вчера в десять тридцать вечера. Мой брат сразу приступил к ра­боте. Случай очень сложный. Здесь, — он прикасается раздвинутыми пальцами к правой щеке и шее, — все раз­ворочено, челюстная кость просто болтается. Пришлось фиксировать ее с применением гипса.

Прохожу по старинному особняку, оставленному бе­лыми, покинувшими этот район, захожу в новую прист­ройку. Часовня, оформленная с халтурным религиозным шиком, в фальшивом цветном витраже — оранжевый крест. В часовне сидят два журналиста, прислушиваются к голосам, доносящимся из соседнего помещения, «рабо­чей комнаты», как тактично обозначил Кларенс. Там включен радиоприемник, передают речь доктора Кинга. Люди, латающие мертвое тело, эмоциональными репли­ками соглашаются с живым голосом. Мы обсуждаем их вампирскую работу, сознавая, что наша задача не менее вампирского характера. Мы немедля рванулись бы туда со вспышками фотокамер и блокнотами, но приходится ждать окончания структурных и косметических проце­дур. Ресурс терпения у нас гораздо меньше, чем у мемфис­ских мусорщиков.

— Поганое место выбрал доктор Кинг, — досадует фо­тограф. — И из-за чего умер? Мелкая стачка мусорщиков!

В восемь утра тело выносят. Телевизионные прожекто­ры выхватывают гипсовое пятно, просвечивающее сквозь маскировочный грим. Несколько сот печальных фигур проплывают мимо, прощаясь с телом, покидающим город. И ни одного белого среди них. Пришедшие — как бы ми­крокосм старой негритянской коммуны Юга. Парни-под­ростки, приближаясь к телу, стаскивают с голов кепки и нейлоновые сеточки, одергивают одежду. Какой-то ди­ректор местной негритянской средней школы, сам негр, пригрозил исключить каждого, кто заявится в школу в прическе «афро». Статные матроны-мамочки оправля­ют меха, переговариваются полушепотом со знакомыми, формируют местную статистику сплетен и устную лето­пись. Они по нескольку раз проходят мимо гроба, всхли­пывая и фотографируя, стараясь снять каждый раз в но­вом ракурсе. Одна из женщин наклоняется и целует по­койного в правую щеку. Кларенс Льюис обеспокоен.

— Это испортит грим. Обычно мы прикрываем лицо вуалью, но здесь ее сразу же сорвали бы. Люди хотят ви­деть доктора Кинга. У нас был однажды случай, когда родственники вытащили труп из гроба, чтобы посмотреть место, где пуля вошла в спину.

Снаружи народ собирается в группы, слышны разгово­ры, дружеские беседы, проникнутые скорбью момента и уважением к погибшему. Здесь тоже чувствуется атмо­сфера испорченного пикника. Некоторые активисты на­зывают покойного «Г'сподь». Его имя всегда употребля­ли с титулом («доктор Кинг» или даже «преподобный доктор Кинг»), хотя мне также довелось услышать и пол­ное, записанное в метрике имя (одна из важных матрон в часовне, запинаясь, выговорила: «Лютер Мартин Кинг»).

Этот всегдашний привесок «доктор», особенно подчерки­ваемый белыми и употреблявшийся им самим, приобрел чуть ли не комический характер. Он был не просто «Г'сподь», но «Г'сподь Бог Великий и Всемогущий». Его движение строго соблюдало проповеднические традиции Юга, сплошь преподобный такой-то да епископ такой-то или доктор тот-то и тот-то... Не диво, что бунтари-ради­калы поднимали его на смех. А теперь и кончил-то он как рыбешка на сковородке в рыбном ресторане Коннели¹, этакая рыбешка из «Зеленых пастбищ».

Коннели учился читать, листая страницы мемфисского «Коммерческого призыва». Выучился на славу, так что смог сотворить себе «огузочного» черного Бога по своему произвольному образу и подобию. «Да, Ной, разверзнутся хляби, Ной, и будет наводнение. Прорвет плотины, вся ры­ба расплывется, да...» Печальные мысли толклись в моей голове — о рыбе на сковородке, о грядущем потопе, пред­вестники которого уже с грохотом хлынули с разных сто­рон в день гибели Кинга. Но Ной казался неподходящим кандидатом. Как и Исаак, спросивший: «Тебе толковый ну­жен или святой?» — «Святой. Мозги я ему выправлю». Еще одна интересная нотка, прозвучавшая в ту ночь как эхо вы­стрела. Одна из вышедших из часовни негритянских «ма­тушек» с горечью бросила стоявшим во дворе:

— Хотела бы я увидеть на его месте Генри Либа.

¹ Марк Коннели (1890-1980) — белый журналист и драматург, автор нашумевшей пьесы «Зеленые пастбища» на темы Ветхого За­вета, в которой все персонажи - негры.

Симпатичный дружелюбный Генри Либ, мэр города, рассказывал мне позже в своем офисе, как он любит сво­их негров. Не соображая, что они не «его» негры. Негры Коннели не испытывают ненависти к белым, белых у него просто нет. Это подчеркивает убеждение, господствующее не Юге: «У них своя жизнь, у нас своя». Очень удобно для белых и, как утверждают белые, всех устраивает. У белых слуги, а у черных жареная рыба. Но гармонию разрушает эта фраза: «Хотела бы я увидеть на его месте Генри Ли-ба». Масса Либ не лег в сырую землю. А она желает ему этого от всей души. Пусть они рульки, огузки, но не такие, как на карикатуре Дж. П. Элли. Восставшие огузки, от­крывшие глаза и рты. Они представляют собой парадокс, головоломку для белых властей Мемфиса. Даже камни вопят, возвещая конец того Юга, который еще жив в со­знании Генри Либа.

Эти признаки видны и в мотеле «Лоррен», где смерть настигла Кинга. Мотель представляет собой как бы про­должение отеля с тем же названием, в котором когда-то размещался бордель для белых. Когда район начал «чер­неть», отель продали черному покупателю, как старую одежду отдают фондам помощи неимущим. Его купил и отремонтировал человек по имени Уильям Бэйли. Кинг часто останавливался здесь во время визитов в Мемфис. Теперь здесь штаб-квартира проекта «Мемфис» «Южной конференции христианского руководства». Программа проекта должна «заставить Мемфис заплатить за смерть доктора Кинга», как сказал заместитель директора проек­та. Хозяин мотеля, который мог бы послужить моделью для рекламы риса «Анкл Бенс», — бывший железнодорож­ный проводник, ныне администратор в «Холидей Инн». Он работает на белого и работает с удовольствием. В то же время он владеет мотелем для черных, в котором активис­ты вынашивают планы борьбы за права черных.

— Принадлежать к штату «Холидей Инн» для меня большая честь, — говорит он. — Хозяева всех уровней на­зывают меня Билл Бэйли. — Именно таких негров всю свою жизнь наблюдал Генри Либ. Изнанка известного ему негра — друг доктора Кинга, владелец «Лоррена». Та­кие негры для Либа загадка.

Не следовало Кингу в свой предпоследний визит в Мемфис останавливаться в новой «Холидей Инн» — там, где Бэйли работник, а не там, где Бэйли хозяин.

Мемфисская газета с жаром утверждала, что Кинг спо­койно мог оставаться в «Инн» — «без демонстраций». Мол, «Инн» — гостиница «интегрированная». «Лор­рен» — тоже отель «интегрированный», но только на бу­маге. Как и «белая» ночлежка, в которой поджидал Кинга снайпер. Хорошо, что Кинг вернулся в реальный мир се­грегации, фактической сегрегации. Он умер в мире, раз­деленном на «черных» и «белых». Там, где его законное место. Мемфис научил его, показал ему, где его место. И взял с него плату. Теперь его место там, где планируют­ся марши и бойкоты, акции негров, их история. Его мес­то — командный пункт.

Эти мусорщики — новое явление. Восставшие огузки — и жарят они новую рыбу. Люди, прошедшие мимо гроба Кинга, сказали «нет!» всему Мемфису. Сказали вежливо, чуть ли не подобострастно, но окончательно. Каждый день они проходили мимо своих работодателей, бойкоти­ровали центр, не забыли и фирмы: «Кока-Кола», «Вандер-бред», «Силтестмилк»; готовились к маршу на Вашингтон с Кингом во главе. Их терпение равносильно упреку. Воз­можно, именно поэтому белые не любят их скоплений, предпочитают воспринимать их в единственном числе: прислуга в доме, продавец в лавке, восьмичасовой рабо­чий день. Единичные негры — неподходящий материал для возмущений. Но подобные им уже восстали. Утомлен­ная женщина из Бирмингема не кажется подходящим ма­териалом для возмущения — но Роза Паркс возмутилась. Кинг почти случайно втянулся в первую серию маршей. Да и в стачку мусорщиков он вмешался случайно. «Ох, с этими чудесами сплошная морока. Сотвори одно — тут же приходится возвращаться и творить следующее».

Автобусы запоздали. Ожидали их в 23.30 для погруз­ки багажа (каждому велели взять зубную щетку, смену бе­лья, желающим — смену верхней одежды; большинство пожелало). Говорили об автобусе для молодежи, которая теперь толклась в вестибюле, хихикала и флиртовала.

Дата добавления: 2015-10-21