Заботливо отсканировал и распознал v-krapinku.livejournal.com 23 страница

—Нет-нет, ты был не так уж плох, если учесть все об­стоятельства.

Он убеждал меня всерьез, стараясь вырвать из пропа­сти унижения и отчаяния.

— Ты, Харли, судья необъективный. Присутствующие интересовались деталями, но он не

дал мне продолжать.

—Давайте поговорим о чем-нибудь другом.

—Но, Харли! — взмолились остальные.

—Никаких но! — отрезал Харли. — Нет, я сказал! Народ отступился, поддразнивая его, и тема разговора

сменилась. Позже я нашел возможность поделиться с присутствующими деталями матча, когда Харли с деть­ми выбежал на лужайку.

Он доставил меня обратно в Кранбрук. Поездка дей­ствительно подбодрила меня, и я поблагодарил Харли. Он сидел за рулем, озабоченно глядя перед собой, все еще обеспокоенный моим настроем.

—Переживать-то не о чем, — сказал он. — Все дело в удаче и неудаче. Забудь о вчерашнем, думай о Кливленде.

—Попробую. Спасибо тебе, Харли.

—Выспишься — и все будет в порядке.

—Конечно.

Джеймс Миллз Детектив

Джеймс Миллз впервые продемонстрировал свое репор­терское мастерство, когда три месяца прожил с группой наркоманов, собирая материал для журнала «Лайф», а за­тем опубликовал статью «Паника в парке Иглы». Еще почти пять месяцев он провел с детективом Джорджем Барретом, работая над следующей статьей, тоже предназначавшейся для «Лайфа». «Паника в парке Иглы» написана в традицион­ном журнальном стиле, приемы новой журналистики просле­живаются здесь скорее в подходе к тематике, нежели в из­ложении. Следы традиционной журналистики сохраняет и статья «Детектив», особенно в начале.

Автор симпатизирует своему герою, но нарушает некото­рые табу полицейской реальности. Своему персонажу Миллз сначала пообещал, что выведет его под псевдонимом. Редак­торы, однако, решили, что без реального имени история поте­ряет всю силу. Миллз вернулся к Баррету, объяснил тому си­туацию и показал статью. Прочитав материал, Баррет по­нял, что в полиции ему после его опубликования не служить. Взвесив возможные последствия и обсудив ситуацию с женой, он сказал Миллзу: «Чему быть, того не миновать. Печатайте». Это решение соответствовало и профессиональному ко­дексу Баррета: не делать ни шагу, не будут уверенным в пра­вильности пути, но если уж шагнул, то идти до конца.

Вот как характеризует своего героя Миллз: «Баррет очень серьезно относится ко всему, что он делает, а этот шаг высвечивал его жизнь, выставляя ее на обозрение».

Мне кажется, что большинство репортеров недооце­ нивают такого рода мотивы.

Т. В.

Каждый день Джордж Баррет целует на сон грядущий всех четверых сыновей, хотя старшим из них уже семна­дцать и девятнадцать лет, и ребята этого стесняются. Он и сам признает, что эти поцелуи могут показаться не­сколько странными, так объясняя свои действия: «Мой образ жизни таков, что однажды я могу просто не вер­нуться домой, а я не хочу умереть на улице, лишившись последней возможности проститься с близкими. Каждый раз, когда я их целую, я прощаюсь с ними так, как будто вижу в последний раз».

Каждое прощание может оказаться последним для де­тектива Джорджа Баррета. Он охотится на людей. И ни­кто из тех, на кого он охотится — воры, наркоторговцы, жулики, бандиты, грабители, — никто из них не хочет встретиться с Барретом на равных, один на один. Потому что, если Джордж Баррет охотится за кем-то, он всегда настигает свою дичь. И если даже найденный не всегда попадает в тюрьму, он никогда не остается безнаказан­ным. Джордж Баррет — крутой коп. В его холодные, как оружейная сталь, глаза можно заглянуть, но проникнуть сквозь них в его душу невозможно. Жесткие черты лица, челюсть — как кирпич, тонкие губы увлажняет язык, молниеносно очерчивающий контур его рта, и если вы слышите его смех, знайте, что смеется Баррет лишь голо­сом и лицом, внутрь его души веселье не проникает.

— Я одержим уверенностью, что просто не могу не победить, и эти животные чуют мою уверенность, — утверждает он. — Кто свяжется со мной, тот пропал. Это зверье на Бродвее? Я их проглочу. У меня отличное сна­ряжение, и я умею им пользоваться. Не кулак, так каб­лук, даже если противник сильнее физически; дубинка, нож, пистолет...

Для иных Джордж Баррет представляет собою изъян в нашей правоохранительной системе, для других он — воплощенное олицетворение того, что не дает ей разва­литься окончательно.

Поздним вечером он стоит на Западной 52-й улице, на северной границе 16-го полицейского участка, лицом к Таймс-сквер. Бродвей, Большой Белый Путь, легендар­ная улица мечты... Баррет считает ее сточной канавой, ка­нализационным коллектором. По этой коммуникации те­чет худшее, что имеется в Америке: выродки, извращен­цы, преступники. Баррет определяет их как «нечисть».

¹ Треугольные форточки в передних дверцах автомобилей.

По Бродвею и Седьмой авеню уже прогуливаются про­ститутки — до 42-й улицы, южной границы 16-го участ­ка, — фланируют сутенеры, проститутки, педерасты и «мерфинисты» — жулики, высматривающие любителей «клубнички» и смывающиеся, выманив деньги у одура­ченных клиентов. По тротуарам рыскают взломщики ав­томобилей, наклоняясь к каждой припаркованной маши­не, оценивая возможную добычу. Эти всегда двигаются навстречу движению транспорта, чтобы их не догнал «по­путный» полицейский патруль. Основной улов у них от восьми вечера до полуночи: очистка автомобилей, при­надлежащих театралам. Взломщики предпочитают маши­ны из других штатов, чтобы водитель не пришел в суд в случае поимки вора. Они ловко орудуют отвертками, вскрывая мухоловки¹, или модифицированными фомка­ми с загнутыми концами, чтобы отжать стекла и добрать­ся до фиксатора замка.

«Мерфинисты» в это время суток толкутся возле танц­залов и дискотек, присматриваясь к захмелевшим посети­телям. Тем же занимаются и уличные грабители. За стек­лами витрин сидят цыганки-гадалки, время от времени подходя к дверям, чтобы пригласить выбранного опыт­ным глазом прохожего проникнуть в захватывающие тайны задней комнаты. Рискнувшего войти оставят без бумажника: пальцы у цыганок настолько ловкие, что мо­гут вытащить двадцатки из сердцевины свертка долларов, не потревожив наружные однодолларовые бумажки.

Вдоль Бродвея, между 43-й и 45-й улицами, продаж­ных мужчин больше, чем продажных женщин на гам­бургской Репербан: здесь количество предлагающих свои услуги нежноликих юнцов и жестких добрых молодцев в широких поясах и черных сапогах значительно превы­шает спрос. По затененной 43-й улице, между Бродвеем и Восьмой авеню, эмоционально переругиваясь, прогули­ваются педерасты-эксгибиционисты. Дегенераты всех ма­стей вливаются в двери киношек, демонстрирующих ше­девры под названиями: «Оргия в квартире Лил», «Потас­кушки», «Изнасилование». И повсюду бродят наркоманы и мелкие уличные наркоторговцы.

¹ Неофициальное название района ювелирных магазинов и мас­терских, расположенных в самом центре фешенебельного района Нью-Йорка.

Участок Джорджа Баррета невелик: 384 акра, 15,8 миль улиц — из конца в конец можно пройти за 20 минут. Но на этом участке, в его 70 квадратных кварталах, сосре­доточены Рокфеллеровский центр, «Радио-сити», теат­ральный район, «Бриллиантовый центр»¹ и Таймс-сквер. Каждый месяц здесь регистрируются 15 ограблений, 20 бандитских нападений, 20 взломов, 320 краж, два изнаси­лования, а уж актов вымогательства, проституции, извра­щений — просто не сосчитать. Каждый день сюда влива­ется миллионный людской поток. Многие вечером, после закрытия офисов, магазинов, театров, покидают эти ули­цы, но немало народу остается и на денек-другой в гости­ницах: цены здесь колеблются от 3 долларов за комна­тушку в «крысиных» номерах до 92 долларов за люкс в «Асторе».

Всматриваясь в хаос своего участка, Баррет объясняет: — Здесь мешкать не приходится. Быстро не сообра­зишь — всё, поезд ушел. Если у тебя реакция как у старой бабки, то и засядешь на тихом предпенсионном бабули­ном участке где-нибудь в Квинзе. В детективы рвутся два­дцать с лишним тысяч парней в форме. Для них «детек­тив» — звучит гордо. Им кажется, что работенка хоть ку­да. А уж «бродвейский детектив» — вообще предел мечтаний.

Баррет входит в состав команды из четырех детекти­вов. Они попарно меняются, и сегодня двое его коллег остались в отделении, отвечая на звонки, регистрируя жа­лобы, выстукивая на пишущих машинках. Баррет, кото­рый печатает неплохо, но предпочитает улицу, вместе с напарником совершает патрулирование. Баррет говорит, что настроен по-боевому, но сегодня надо семь раз отме­рить, прежде чем кого-то задержать, потому что завтра начинаются выходные. Сцапаешь кого-нибудь — и сиди завтра в суде в свое личное время. И помимо суда есть способы воздействия.

Баррет с напарником прошли меньше квартала и за­держались возле парковки. Оба продолжают непринуж­денно обсуждать игру нью-йоркских «Гигантов», одно­временно следя за высоким тощим субъектом, шныряю­щим по площадке между автомобилями. Вот он рванулся к пустой будке-сторожке, но заметил, что охранник засек его, и сменил курс. Резво проскочил мимо детективов, и они возобновили прогулку. Шагает быстро, пригибаясь к припаркованным автомобилям. На углу Бродвея и 47-й, заглянув в очередное окно, подозрительный тип распах­нул дверцу и выхватил изнутри какой-то предмет. Фото­камера-игрушка. Он потряс добычей возле уха, прислу­шиваясь, и запустил камеру в мусорный контейнер.

— Статья. Воровство, не важно, сколько стоит укра­денное, — поясняет Баррет. — Посмотрим, что он еще выкинет.

Субъект оглядывается, ныряет в аптеку, потом в со­седнюю дверь и появляется на тротуаре со связкой гал­стуков. Баррет хватает его без единого слова.

— Эй, парень, в чем дело? — отбивается злоумышлен­ник. — Я за них заплачу, я как раз собираюсь платить.

Детективы заходят с добычей в магазин. Управляю­щий подтверждает факт кражи и заявляет, что, конечно же, обратится в суд. Вор поднимает шум, апеллируя к жа­лости покупателей:

—Я заплачу за них, ребята! Дайте мне только сходить домой за деньгами, и я заплачу, клянусь! Неужели вы ду­маете, что я вру?

—Ну что ты, нет, конечно, — успокаивает его Бар­рет. — А за игрушку тоже заплатишь?

—За какую игрушку?

—Которую из машины украл.

—Из какой машины?

Баррет с напарником ведут воришку в участок, подни­маются по древней винтовой лестнице. Пятиэтажное кир­пичное здание, стоящее здесь еще со времен Гражданской войны, многие часто проклинают, но снова и снова посе­щают. С исцарапанных стен клочьями слезает многослой­ный пирог краски, толстые доски пола старчески кряхтят при каждом шаге. Проходим мимо жесткой деревянной скамьи для посетителей, через железный турникет со сло­манной защелкой. Баррет усаживает задержанного и сам садится на деревянный стул со сломанной и подвязанной бечевкой ножкой. Пять столов, древних и исцарапанных, под ножку одного из них подсунута многократно сложен­ная бумажка. Мусор из переполненных урн вываливает­ся на табачного цвета пол, на котором валяются обрывки каких-то заполненных формуляров, окурки, резиновые колечки и булавки, выполняющие здесь роль скрепок. Свет дают четыре потолочных светильника, три из них со стеклянными шарами, в четвертом стекло заменяет со­гнутый лист картона..На зеленых стенах — фотоснимки объявленных в розыск уголовников и меньшего разме­ра снимки сбежавших из дому подростков, привлечен­ных сиянием Таймс-сквер. Некоторые из них вернутся домой, другие опустятся на дно, став проститутками и наркоманами.

В углу комнаты — проволочная клетка размером с одежный шкаф. В ней четверо: три наркомана, взламы­вавших машины, и дамский персонаж, демонстрирующий свое возмущение неподходящим обществом. Слепой па­рень сидит у стола и объясняет детективу, как кто-то на Пятой авеню выхватил у него из кармана бумажник и убежал. У другого стола некий мужчина, его жена и ее сестра объясняют другому детективу обстоятельства взлома, все трое говорят и жестикулируют одновременно.

Еще один детектив допрашивает двадцатипятилетне­го молодого человека, который напал на прохожего с но­жом на 48-й улице.

—Звать как?

—Кого, меня? — придуривается допрашиваемый.

—Да, вас. Имя, фамилия?

—Мое имя?

—Да, ваше имя.

—Меня зовут Сони.

—Фамилия?

—Что — фамилия?

—Ваша фамилия?

—Моя фамилия?

—Да, ваша. Имя и фамилия, полностью?

—Сони Дэвис.

—Где живете?

— Кто? Я, что ли?

Баррету это не нравится, но он не вмешивается. Баррет мастер допроса и знает, что от задержанного ничего не добьешься, если не устранишь барьер между его миром и своим. Ты опрятно одет, спокоен, имеешь образование, за тобой мощь аппарата, словом, ты — коп. Он ободран­ный, нервный, вызывающе настроенный, в общем — он задержанный. И между вами не будет контакта, пока про­пасть что-нибудь не перекроет: слово, доброе или грубое, сигарета, удар по физиономии — в зависимости от обсто­ятельств.

На днях доставили в отделение проститутку с прияте­лем. Они ограбили и забили до смерти старика в деше­вом вестсайдском отеле.

— Начали ее допрашивать, — рассказывает Баррет. — И каждый с нею как с леди. Ей это пришлось по вкусу, и ничего ребята из нее не выкачали. Я глянул в прото­кол, потом посмотрел на нее — шлюха шлюхой. Решил, что надо сменить тон. Я завел красотку в кабинет ше­фа, выключил свет — часто без света легче признавать­ся, — и сказал я ей: «Слушай, ты, дешевая б..дь, кончай вые...ваться и говори как на духу, понятно?» Через минуту она рыдала у меня на плече, хватала за руки и каялась, рассказывая, как шарила по карманам деда, а ее друг вы­бивал у него на черепе партию барабана наконечником пожарного рукава.

С лестницы доносится пронзительный женский визг. Шум шаркающих шагов, и в дверях появляются высокая эффектная проститутка-блондинка и двое полицейских в штатском. На щеках женщины слезы, смешанные с кос­метикой.

— Где ваш начальник? Я буду жаловаться! Я позвоню адвокату!

Задержал ее низенький толстячок — в жизни не поду­маешь, что полицейский. Проститутка в ярости оттого, что не смогла распознать копа. Толстячок мирно роется на полках, подбирая необходимые формуляры, а она про­должает вопить:

— Ах ты, вонючий коп! Ничего я тебе не скажу! Ты не имеешь права!

Детектив, допрашивающий бандита, наконец не вы­держивает:

— Заткнись! Мы все знаем, как тяжело порядочной шлюхе заработать на кусок хлеба, как нарушают ее права человека и гражданина, но лучше заткнись!

Ошеломленная проститутка сникает и сжимается в уголке, бормоча что-то сквозь слезы.

Полицейский вводит разодетого молодого адвоката с подругой. Оба навеселе. Они устроили шум на Бродвее, а когда полицейский сделал им замечание, адвокат, бах­валясь перед подругой, сунул ему 25 долларов, чтобы тот «испарился». Полицейский, опасаясь обвинений в полу­чении взятки, задержал обоих.

— Я хочу позвонить своему адвокату, — заявляет па­рень, и ему дают телефон. Он набирает, ждет... — Привет, Чарли! Чарли, ты сидишь? Сейчас упадешь! Прикинь, ме­ня сцапали... Чарли, брось шуточки, дело серьезное...

Адвоката запирают в клетке. Входят два детектива, и один из них спрашивает сослуживца, где тот был. Ад­вокат, приняв второго за задержанного, кричит ему:

— Не отвечайте! Вы имеете право не отвечать! Хоти­те нанять адвоката? Обращайтесь ко мне!

Детектив озадаченно выпячивает губы:

—Хорош адвокат! Вы, дорогуша, в клетке сидите, а я домой собираюсь...

—Неприятная ситуация, — качает головой Баррет, имея в виду задержанного. — Парень слегка перепил, ну и распустил хвост перед девицей — в общем-то, пустяк. А теперь — суд, унижение перед судьей, позор перед кол­легами. Ничего серьезного ему не светит, но ведь могло бы и без суда обойтись, не предложи он копу деньги.

А тот, естественно, опасаясь последствий, решил подстра­ховаться. Законник нарушил закон, а коп защищал себя.

Баррет уселся за пишущую машинку и принялся от­стукивать протокол о задержании воришки, когда в две­рях появился довольно приличный на вид человек сред­них лет. Баррет поднял глаза и прекратил печатать, но пальцы с клавиш не убрал.

— Слушаю вас, — сказал он.

Человек подошел к столу, уселся и рассказал, что шел по 47-й улице и обнаружил пропажу бумажника. В бу­мажнике было 250 долларов. Машина его сейчас в гара­же, но у бедняги нет пяти долларов, чтобы получить ее оттуда. Он представился вице-президентом какой-то ком­пании в Нью-Джерси и вел себя весьма вежливо.

Баррет выслушал посетителя молча. А когда тот за­кончил, заявил:

— Вы мне изложили свою версию. А теперь послушай­те, я вам расскажу, как было на самом деле. Вам захоте­лось заглянуть к цыганке на 47-й улице, между Бродвеем и Восьмой. Вы чуток пропустили за галстук, она выгля­дела неплохо, вас заманили в ее притон и выудили ко­шель. Так?

Мужчина явно смутился, не зная, отрицать ему или соглашаться.

— Вы человек взрослый, но детство иногда играет, — продолжил Баррет. — Чем-то заинтересовался — вот и получай на свою шею, случается такое. Будьте мужчи­ной, подойдите к телефону и позвоните жене или знако­мому, чтобы заехали за вами. И не рассказывайте мне сказок. Я ведь не вчера родился. — Он немножко помол­чал. — Если хотите, чтобы я прошелся с вами туда и по­пытался вернуть ваши деньги, пожалуйста.

Мужчина поднялся и протянул Баррету руку.

— Спасибо. Вы правы. Вы очень хороший человек, честное слово.

Баррет глядел на клавиатуру пишущей машинки, не обращая внимания на протянутую ему руку, однако печа­тать тоже не печатал. Посетитель молча вышел. После па­узы Баррет сказал, все еще не поднимая взгляда:

— Все, чего он хочет, это пять баксов, чтобы попасть домой. Он даже не подумал позвонить кому-нибудь, бро­сив в автомат тридцать центов. Он придумывает сказку и считает, что я дам ему пять баксов.

Снизу поднялся полисмен и сообщил, что мужчина передумал и просит Баррета сходить с ним к цыганке, по­пытаться вернуть деньги.

И Баррет отправился с ним. По дороге мужчина не пе­реставал восторгаться детективом и спросил:

—Вы из какой школы, если не секрет? Я Дартмут окончил.

—Прекрасно, — ответил детектив. — Я ходил в сред­нюю школу номер двенадцать.

Прибыв на место, Баррет забарабанил в дверь, но ни­кто не ответил. Света в окнах тоже не было. Он пояснил потерпевшему:

—После хорошего улова они часто меняют место. Если хотите, завтра можно вернуться сюда.

—Нет, спасибо, — отказался мужчина. — Зайдите без меня и, если что-нибудь получится, распорядитесь день­гами по своему усмотрению. — И с этими словами он ушел, из чего полицейский заключил:

—Он не рвется засадить того, кто нагрел его на двести пятьдесят долларов. Все, что ему надо — это пять баксов, чтобы вызволить машину.

Баррет вернулся в отделение, допечатал протокол, снял отпечатки пальцев задержанного. Чтобы не портить день походом в суд, он «подарил» мелкого воришку дру­гому детективу, которому все равно нужно было в суд со своими «подопечными». В суде не требовалось приносить присягу, но все же явка с «чужим» задержанным счита­лась нарушением процедуры, поэтому коллега согласил­ся не сразу, а долго колебался. Возвращаясь на маршрут патрулирования, напарник Баррета спросил:

— В чем у вас с ним проблема-то?

— Да ничего особенного, — ответил Баррет. — Просто он раньше никогда так не делал. И сегодня, можно ска­зать, потерял девственность. Ничего, из него выйдет нор­мальный коп.

Два часа ночи. Детективы сворачивают с ярко осве­щенного Бродвея в мрачную пещеру Западной 43-й ули­цы. Слева вдоль кирпичной стены театра ползет вверх по­жарная лестница. Справа темноту рассеивает мерцание огней над погрузочной рампой типографии «Таймс». На рампе стоят несколько работников типографии в сде­ланных из газет пилотках и наблюдают за ссорой на ули­це. Двое «голубых» ругаются, отчаянно размахивая рука­ми, еще несколько наблюдают. На всех женские парики, в ушах болтаются длинные подвески, все густо размале­ваны и при накладных ресницах. Баррет останавливается возле рабочих типографии и наблюдает.

— Пошли отсюда, Джордж, на задержание они не тя­нут, — дергает его за рукав напарник. Баррет вовсе не рвет­ся никого арестовывать, но опасается развития событий.

Внезапно один из ссорящихся, негр, сбивает против­ника наземь и бьет лежащего. Баррет бросается к ним под реплику одного из «типографов»:

— Смотри, у него нож!

Баррет вздернул верхнего из дерущихся за рубашку и припечатал его к стене театра. Парик негра свалился и отлетел в сторону.

Нижний поднялся, приводя себя в порядок. Левый глаз у него подбит. Остальные пытаются ретироваться, но по­сле грозного окрика Баррета возвращаются. Негр замер у стены, но детектив на него не смотрит. Остальные бурно, но совершенно невразумительно что-то объясняют.

— Тихо, — приказывает Баррет. — Молчите, пока не спрошу. Этот тайм я выиграл, так что дальше играем по моим правилам. — Он записывает имена и адреса, потом спрашивает побитого, хочет ли тот дать делу ход.

— Нет, не надо, все в порядке.

После этого Баррет задает всем одинаковые вопросы и получает стереотипные ответы.

—Мужчина? — Да.

—Гомосексуалист? — Да.

—Пассивный?

—Нет.

Они отвечают «нет», потому что «да» влечет уголов­ную ответственность. Пока на них мужская одежда, аре­стовать их нельзя.

Негр отрывается от стены и поднимает с мостовой парик.

— Эй, нечисть! — кричит ему Баррет. — Ползи сюда! Баррет задает ему те же вопросы, а негр отвечает и

прилаживает парик.

— А теперь все проваливайте на Бродвей, и чтоб я вас здесь больше не видел.

Группа удаляется, остается один негр. Баррет ведет его за собой в сторону Восьмой авеню.

—Слушай, придурок, — обращается к нему Баррет. — Куча народу видела предостаточно, чтобы тебя запереть. Но я не буду.

—Не надо, пожалуйста. Эта сука назвала меня нигге­ром, а я такого не потерплю ни от нее, ни от кого другого.

—Ладно, ладно. Я сам большой друг цветного населе­ния, но по улицам с ножами не бегаю. Слушай вниматель­но. Я тебя не запру. Я провожу тебя за угол до входа в под­земку. И ты нырнешь в норку и больше не вынырнешь. Вынырнешь — сделаю дырку меж глаз, а это меня сильно

расстроит. Так расстроит, что придется съесть большой бифштекс и лечь спать до десяти утра. Давай ныряй. И негр исчез в туннеле метро.

Несколько позже, в баре на Таймс-сквер, Баррет объ­яснил мне смысл происшедшего:

— Против «голубых» я ничего не имею. Они больные люди, я понимаю, но это не дает им права носиться с но­жами по улицам. Многие детективы прошли бы мимо, особенно учитывая, что тот парень негр. Они не захотели бы связываться, побоялись бы последствий. У меня те­перь есть адреса и имена всей этой компании и их отказ от возбуждения дела. Так что, ежели завтра кто-нибудь заявится в управление и поинтересуется, по какому праву детектив такой-то мешает жить честным труженикам, я могу объясниться. Но большинство копов прошли бы ми­мо или дожидались трупа. Да, я «наехал» на негра — но зато он не получит пожизненного за убийство, а второй не стал покойником.

Юристы неделями изучают дело, судья может долго рассуждать и взвешивать «за» и «против», а я должен ре­шать мгновенно. У него нож? Пистолет? Бить? Как бить? Если стукну слишком слабо, он меня убьет. Слишком сильно — как бы наоборот не вышло. Я не двигаюсь, по­ка не уверен, что прав, но если уж пошел, то иду до конца. Большинство теперешних копов прежде всего прокрутят в уме все возможные последствия, а тем временем кого-то уже прикончат. Поэтому я люблю работать с Сэмом Хаффом (прозвище здоровенного детектива по имени Боб Кенни, одного из напарников Баррета). Если стоишь с Сэмом перед дверью, за которой засел мерзавец, и гово­ришь ему: «Давай, Сэм!» — он рвется сквозь дверь, а не начинает прокручивать в голове, какие неприятности мо­гут из этого проистечь.

Бар, в который зашел детектив, кишит криминальным элементом. Это тоже источник возможных неприятностей.

— Некоторые копы, увидев, как ты беседуешь с изве­стным мерзавцем, сразу спрашивают: «Это что, твой друг?» Но как только случается какая-нибудь пакость, те же копы моментально начинают дергать тебя за рукав: «Джордж, ты не мог бы поговорить с тем-то и тем-то о том-то и о том-то?»

Низенький, коренастый парнишка подошел к Барре-ту и поздоровался с ним за руку. Баррет спросил, сколь­ко ему дадут.

— Не знаю, Джордж. Может, год. Скорее всего, год. Но лучше бы, конечно, вообще без тюрьмы.

Когда собеседник отбыл, Баррет сказал:

— Вот этот парень, например. За штуку баксов он возь­мется проломить башку кому угодно. Он и все эти осталь­ные животные здесь знают, что Баррет понапрасну не при­станет, потому меня тут и терпят. Но как только будет за что — сразу сцапаю. Немало я их уже упрятал. Кстати, мне действительно нравится упрятать мерзавца за решетку. Народ меня иной раз спрашивает, даже копы: «Джордж, ну почему ты такой циничный?» Иные из моих «крестни­ков» получили от двадцати лет до пожизненного заключе­ния и с наслаждением вспороли бы мне брюхо. Но я сплю спокойно, как дитя. И угрызений совести не чувствую. По­тому что я помню о жертвах. Однажды прокурор меня спрашивает: «Джордж, а, кстати, как его звали? Ну убито­го, жертву?» Все так заняты процессом, что даже забыли, как пострадавшего зовут! Как только мне напоминают о жалости к этим животным, я думаю о жертвах — и ника­кой жалости. Но большинство копов в наши дни не дума­ют ни о жертвах, ни о преступниках. Не все, конечно, раз­ные встречаются, но очень многие думают лишь о том, как бы их не зацепило. «Только бы пронесло, — вот как эти ребята рассуждают. — Только бы пронесло».

Баррета впервые зацепило, когда ему исполнилось 12 лет. И их семья жила в Бруклине. Тогда мальчик почув­ствовал, что такое тяжкое преступление. Однажды его отец, работавший в типографии газеты, возвращался до­мой из церкви. На него напали, ограбили, избили и броси­ли в парадном, посчитав мертвым. Два часа бедняга лежал на полу, пока его не нашел сосед, вызвавший врача. Баррет вспоминает, что его тогда так избили, что врач попросил мальчика по дороге в больницу придерживать живот от­ца, чтобы не сместились сорванные внутренние органы.

Через год юный Баррет шел позади двух своих брать­ев и услышал, что парочка бандитов собирается на них напасть.

— Я заскочил в подъезд и схватил в каждую руку по пустой молочной бутылке. Когда эти двое направились к моим братьям, я обработал их черепа этими бутылками. Сделал то, что и следовало сделать. И с тех пор я продол­жаю делать то, что следует делать.

Путь его как детектива начался в декабре 1954 года. Единственный раз в своей жизни он стрелял тогда на по­ражение. Он был простым полисменом, только что сме­нился и отправился навестить свою тетку, когда вдруг услышал крики и увидел шофера такси, дерущегося с тре­мя пассажирами. Баррет подбежал к машине, заметил в руке одного из пассажиров пистолет и сразу выстрелил. Полицейский промахнулся, бандиты выскочили. Он уда­рил одного пистолетом в рот, раздробив тому зубы. Двое убежали. В отвоеванном такси Баррет доставил задержан­ного в участок.

— Я вез его, придавив к полу, засунув ствол в рот, и он решил сообщить мне все о своих дружках. Эти трое при­знались в двадцати двух ограблениях. Один из них убил человека за день до задержания. — Всех троих осудили, а Баррета после этого перевели в детективы.

Толчком к следующему повышению послужил след от кольца на пальце убитого. Это произошло через три года после того случая с нападением на таксиста. Двадцатилет­ний рецидивист Генри Дюзаблон в паре с двадцативось­милетним приятелем за пять дней убил и ограбил шесте­рых лавочников, причем четверых за одни сутки. Один из убитых торговал галантерейной мелочевкой на террито­рии 16-го участка. Расследуя случай, Баррет заметил на пальце убитого след от перстня, предположил, что тот по­хищен убийцей, и получил от жены убитого подробное описание драгоценности. Полагая, что бандиты попыта­ются продать кольцо, Баррет и его коллеги обошли лом­барды. И нашли перстень, заложенный Дюзаблоном под собственным именем. Ростовщик сообщил, что Дюзаблон уже знал точный вес камня, то есть оценивал его еще где-то. Детективы продолжили поиск, и в одном из ломбар­дов клерк вспомнил человека, подходящего под описание Дюзаблона. Клерк предложил ему зайти еще раз, и тот упомянул ближний отель на Западной 48-й. В ходе про­верки отелей преступников обнаружили и отдали под суд. Баррет стал детективом второй категории, в которой пре­бывает и поныне с окладом в 9714 долларов.

Детективы, стремящиеся себя обезопасить и избегаю­щие активности, между прочим, поощряются к этому са­мой полицейской системой. Детектива как будто специ­ально стремятся не пустить на улицу, принудить к бездей­ствию в кабинете. Каждый день он часами корпит над заполнением всяческих формуляров, причем относящих­ся не только к серьезным случаям, но и ко всякой ерунде, включая утерянные цепочки для ключей и авторучки, со­ставляя подробные отчеты, описывая явно «глухие» мел­кие случаи воровства. При этом каждый считает себя вправе по какому угодно поводу потребовать внимания детектива и отнять у него уйму времени. Если производит­ся серьезное задержание, число бумаг стремительно рас­тет. На бумаге фиксируется все, начиная с кличек задер­жанного и кончая его детальным описанием: волосы, гла­за, нос, рот, подбородок, уши, брови, телосложение, речь (голос грубый, мягкий, акцент, тембр, скорость речи, ше­пелявость, заикание...). Скажем, если задержали несовер­шеннолетнего наркомана, требуется заполнить 22 формы, и все это выполняется задержавшим детективом. Способ­ный поймать два десятка нарушителей за ночь, детектив задерживает лишь одного-двух, так как знает, что осталь­ное время уйдет на заполнение бумаг. А теперь добавьте к этому еще телефонные звонки и выполнение возложен­ных на детективов дополнительных обязанностей, таких, например, как снятие отпечатков пальцев у кандидатов на официальные должности... Тут можно почувствовать себя клерком.

Дата добавления: 2015-10-21