Дальше она не спрашивала. Живое -значит смертное.
- «В рубцах всё дело», -решила про себя девушка. И всё было очень, донельзя просто.
Чьи-то бледные пальцы изнутри нажали и порвали ногтями бледную кожу, и платье за одно. И тут же нырнули обратно.
-А возьми моё, -девушка достала из растерзанной грудной клетки своё сердце.
Испуганно пульсирующее и горячее-горячее, как будто сжала в ладонях уголь.
-Возьми, -с мольбой прошептала девушка, протягивая сердце в темноту.
***
Вроде бы, ничего не забыла. Голоса за дверью не смолкали.
Значит, с глазами не угадала… Честно говоря, она даже не помнила, какого они у Альвины сначала были цвета. Да не всё ли равно? Ладно, сами разберутся.
Мирра вздохнула и, поправив потёртый ремень на сумке, вприпрыжку пустилась прочь.
В глаза ослепительным заревом ударило маковое поле. Большое кровавое пятно, стекающее с вершины холма. Отцветающее по осени. Отцветающее. Честно говоря, меня вообще напрягало, что маки цвели по осени. Пахло осенью и дурманом. Это было так же неестественно, как ночные грозы. И всё болезненно отдавало далёкой безлунной летней ночью, растворенной в крови где-то на уровне животного страха.
В траве на краю поля лежала брошенная сумка с высыпавшим спичками.
-А ну стой! -среди стеблей мелькал силуэт в шерстяном платьишке.
Я беспомощно оглянулась- Виен бежал следом. Бледные губы плотно сжаты, и весь облик излучал крайнее напряжение.
-Куда ж тебя черти-то несут, голова твоя дурная! –процедил он сквозь зубы.
За кроваво-серыми волнами обтрёпанных лепестков и коробочек ещё раз мелькнула тень с наэлектризованными волосами и скрылась из глаз. Мирра убежала на ту сторону холма.
Цветы пронзительно алые и светящиеся на просвет, раскачивающиеся на проволочных стеблях. Тёплый дурман струится сквозь пальцы вязким ветром, прилипающим к влажным ладоням. Необычно, сквозисто-тёплый на раннем холоду.
И словно ничего не было. Только сердце бешено колотилось.
Мы переглянулись.
-Виен, почему так? Зачем?
Он вздохнул.
-Сорта поздние. Ядовитые и морозов не боятся, -он остановился, мрачно глядя за горизонт.
А я, не дослушав, побежала следом, ровно отпечатывая каждый шаг на мёрзлой земле.
С той стороны по верхушкам лепестков лился заливисто-густой смех, рассыпаясь сотней отзвуков по острым листьям.
Бежать в горку тяжело, но я упорно следовала за звуком, на ходу с треском ломая сухие стебли.
На вершине холма остановилась отдышаться.
Мирра виднелась маленькой точкой, прытко направлявшейся куда-то по текучей тропе за следующий холм.
Маковое пятно у подножия заканчивалось, неровными серо-красными краями сливаясь с желтеющей травой.
Люди себе собирались, а мир совсем и не знал, что умирает. Разве что небо наползло слишком низко, слишком близкое и яркое-яркое, в ошмётках грозовых туч.
Заберите меня с собой! Впрочем, я и сама не отстану.
***
-Иди сюда! Ну иди же, -Мирра облизнула обветренные губы.
Меловая скала нависала над ними, как большая обнажившаяся кость. Там, за ней, земля резко обрывалась песчаным срезом, полным ласточкиных гнёзд. Где-то внизу, сжатая нависшими берегами, шумела мутная речка и заглушала робкий голос.
-Иди же! –троица песочных грифонят вилась над водой.
Старший, лохматый глава семейства, вздохнул и перевернулся на другой бок, что свитое из рябиновых суков гнездо жалобно скрипнуло. Здоровенный лев с серыми крыльями грелся на солнце, блаженно щурясь.
Гнездо, выстланное перьями и тростниковой трухой, лежало в разломе скалы, нависшей над самым обрывом.
Мирра осторожно кралась почти по краю, как молитву шепча: - «Иди сюда! Иди же!», сложив лодочкой ладони, с верхом наполненные маковым зерном.
Грифон блаженно зевнул, что на солнце блеснули два ряда белоснежных клыков, и закрыл глаза.
С реки пахло сыростью, а со скалы- опасностью высоты.
Наверное, получилось бы залезть. Если бы только руки были свободы, и вместо платья было бы что-то поудобней. И если бы только была чуть посмелей, то…
Она подошла близко, насколько могла.
-Хей!
Зверь навострил уши. Принюхался. Недолго думая, он перегнулся через край гнезда и уцепился когтистой лапищей за шерстяное платье, как котёнка подняв её за шиворот.
Мирра почувствовала, как земля стремительно уходит из-под ног. Страх и ветер забивались под кожу, становясь единым целым. Далеко-далеко внизу шумел мутный поток. Мирра уговаривала себя не думать, что сейчас её держат только звериные когти, запутавшиеся в шерстяных петлях.
Грифон подтащил её поближе и с любопытством стал обнюхивать.
-Наконец-то, -девочка протянула ему мак, с внутренним успокоением наблюдая, как зверь довольно щурится. Грифон ласково лизнул пришедшую в лоб.
Мирра отпустила руки, и мак брызнул по ветру. Грифон чихнул, едва не упустив Мирру в реку.
Девочка ухватилась за край гнезда и влезла, зарывшись в труху, поближе к тёплому львиному боку.
Из-под подкладки кофты она достала холщёвый мешок, до отказа забитый сухими коробочками мака.
Зверь расправил крылья и потёрся лохматой макушкой об миррины руки.
-Ишь, какой покладистый стал, -девочка ласково потрепала его за ухом. –Жаль, что ты не говорящий.
***
Кто-то осторожно стаскивал одеяло.
-Просыпайся! Просыпайся, мамочка, слышишь?–лицо обожгло тёплым шёпотом.
В затканном темнотой полумраке обозначилось личико Мирры в обрамлении нерасчесанные кудряшек.
-Быстрее, быстрее! –шептала она, отчаянно указывая на дверь.
-Что случилось? –голос спросонья слегка хрипел.
Не успев до конца прийти в себя, спустила с кровати ноги. Щелястые доски ещё хранили тепло бесчисленных шагов.
-Пойдём! Только тихо, -Мирра схватила меня за рукав ночной сорочки, и, не сказав больше ни слова, потащила к двери.
-Погоди.
На хромоногом табурете в углу лежало тёплое платье, которое я отложила, чтобы заштопать проеденные дыры. Я на ходу натянула его.
Одна из серебряных пуговок на вороте оторвалась, и со звоном покатилась по полу.
-Тсссс! –Мирра встревожено приложила палец к губам.
Лестница несколько раз глухо скрипнула. Я беспокойно оглянулась, но всё было тихо.
Мирра, как призрак, бесшумно и проворно скользнула вниз- она была такой лёгкой, что даже ступени под ней не скрипели.
В воздухе висел крепкий настой тепла. Угли в очаге ещё тлели, и терпкий мрак наливался запахом древесного сока, медвяными подтёками сочившийся через стены.
Мирра куда-то шмыгнула и скрылась в темноте.
Я остановилась на несколько секунд и в замешательстве глянула на одну из дверей.
Была мысль напоследок разбудить и попрощаться с Виеном, но я передумала.
Кажется, было слышно через стены, как он дышит, с каждым выдохом выпуская в обречённый мир кусочек согретого ветра. Скрип, комьями налипший на колёса телеги; загасающее сердцебиение где-то в утробе земли; звонкий смех, до темноты в глазах, запрокинув голову, ныряя в веснушчатое солнце; пепел с погребальных костров- они кружились в памяти едкой мелкой пылью, и он выдыхал по чуть-чуть, высвобождая их на волю.
-На, а то замёрзнешь, -Мирра притащила большущую шаль с кистями.
Она была слишком длинная и тяжёлая, и девочка в ней запуталась.
-А теперь –побежали! Пожалуйста! –она шептала отчаянно, и шёпот клубился над губами всполохами тепла. Я слышала, как колеблется воздух, я слышала, как дыхание растворяется в нём.
Шаль укрыла кожу колючей тяжестью.
-Обувайся, -Мирра шмыгнула в приоткрытую дверь.
Я переступила порог. В лицо ударил вязкий холод.
Ветер задувал под сорочку, обволакивая тело резкой болью, словно на секунду окунули в кипяток.
Мирра слетела по ступенькам и кинулась через двор. А я- за ней.
Промёрзшая земля через кожу дублёную сапог жгла ноги. Приговорённый мир спал и тревожно сопел во сне, ожидая худшего. Небо, непривычно ясное, далеко над кромкой нависших холмов трещало, разъеденное немой грозой.
Через двор, чуть по заросшей дороге, до поворота.
Там что-то чернело, что-то огромное, но в темноте было не разглядеть.
Мирра, подбежала, и, с размаху, не задумываясь, запрыгнула на спину мирно уснувшего грифона. Большущая крылатая зверюга разлеглась на дороге и мирно похрапывала во сне. Я запрыгнула следом, с первоначальным намерением стащить Мирру оттуда за лохматые косы.
Зверь дёрнулся от испуга и утробно зарычал, пугая темноту рвущимся звуком.
-Держись крепко, -Мирра вцепилась в жёсткую гриву.
Я едва успела устроиться, одной рукой крепко прижав к себе дочь, за секунду до того, как зверь вскочил.
Тяжело оттолкнувшись от земли, громко захлопал крыльями. Они сходились над головой пологом сизых перьев, закрывающим небо.
От рывка мы едва не упали.
По лицу зашуршали ветки, осыпая последними листьями. Дыхание перехватило, когда земля внезапно и стремительно ушла из-под ног.
Осенний ветер летел навстречу яростными волнами прозрачного пламени, сочащегося через шерстяные нитки. Холод, пропущенный через петли, распускался на коже полчищами мурашек.
Я чувствовала колотящееся сердечко маленькой Мирры, крепко кутающейся в тёплую накидку, сползавшую с моих плеч.
Мы взлетели стремительно, острые крылья со свистом прорезали ночной воздух.
Зверь резко обернулся на нас и лязгнул с досады зубами. И тут же, сложив крылья, нырнул в темноту.
Земля, вспухшая холмами, с ужасающей быстротой ринулась навстречу. Воздух свистел, стекая по перьям с пронзительным тонким свистом, как вокруг рёбер четырёхгранной стрелы- навзрыд.
Мы обе сжались, захлебнувшись на ветру страхом и холодом.
Когда до земли оставалось расстояние двух крыльев, грифон резко выровнялся, зацепив лапой верхушку сосны.
Небо второй раз пошло туманными разводами. В рваных тучах полыхала луна- неестественно большая и яркая, колеблющаяся, по-осеннему могильно сладковатая. Грифон щурился на отражённый свет и шипел. Луна его пугала.
Иногда небо вспыхивало, подпалённое немой зарницей. Блёклые, они потихоньку бесшумно его сжигали, разъедая.
Мы дружно жмурились вместе с небом и грифоном да только крепче вцеплялись в лохматую гриву. На обратной стороне век оставался чёрно-белый слепок с реальности, силуэты и блики, за доли секунду, когда вспышка висела над землёй, прочно отпечатываясь в сознании.
Я осторожно тронула за плечо дочь, сидящую, крепко зажмурившись.
-Мирра, смотри! –цепляясь за облетевшие прутья, сквозь тучи просачивалось созвездие Голодной Птицы, распластавшей по небу костлявые крылья из десятков пернатых звёзд- самое большое. Из темноты явно угадывался контур, высвеченный игольчатыми лучами.
Созвездия никогда не повторялись. Или почти никогда. Появлялись на несколько месяцев и потом исчезали, едва им успевали давать имена.
Но это уже было, я помнила. Точно помнила. Птица.
На мгновение перед глазами всплыл образ Виена. Птица. Большая птица с распластанными крыльями.
Я тряхнула волосами, отгоняя наваждение.
Надо было хотя бы попрощаться. Да, нехорошо вышло.
Но в этот момент Мирра с визгом стукнула зверя по бокам костлявыми пятками и дёрнула за гриву.
Грифон сонно зарычал и резко повернулся.
Я слегка подпрыгнула и каким-то чудом не упала.
И только сейчас заметила выросшие из темноты скалы. В нос пахнул резкий запах соли.
Грифон кружился между каменными пиками, угрожающе кренясь от ветра.
-Пригнись! –я прижала Мирру к звериному загривку.
Мы нырнули под узкой каменной аркой, только слегка задев выветрившуюся породу волосами.
По скалам раздалось грозовое ворчание, в последние ночи мира спорившее с осенним ветром. За морем бушевала гроза, и гром катился через воду, по волнам, эхом к скалам и там погибал, заблудившись.
В блёклой вспышке на секунду обозначился контур далёкого моря. Грифон зажмурился и пошатнулся. Внезапно он изогнулся дугой, отчаянно стукнув по воздуху хвостом. Край шали зацепился за острый сколотый камень.
Я высоко подлетела. Мир на секунду потух перед глазами, слабо звякнув россыпью созвездий. Тепло львиной шкуры растворилось в воздухе, сменившись забившимся под подол ветром. Страх, страх струился по спине призраком колодезной воды.
Мирру, которую я одной рукой прижимала к себе, тоже уволокла с собой.
Она завизжала, но, падая, успела уцепиться за скалу. Изогнувшись, я ухватилась за какой-то уступ и стала следом карабкаться на скользкую пику. Камень был в холодной росе и чуть красноватый, как покрыт корочкой присохшей крови.
-Полезай вперёд, -Мирра проворно ухватилась за скалу и поползла- благо, было недалеко.
Кажется, она даже не была напугана. В этот момент я ясно слышала, как шуршит над головой её платье. Над скалами траурной вуалью проносились тонкие облака. Косматые, цеплялись за пики и мгновенно распадались на быстром ветру.
Я шла следом. Сапожки скользили по влажному камню, и лезть было непросто. Добравшись до выступа, за который так удачно зацепилась шаль, мы остановились, чтобы перекинула вдвое сложенное шерстяное полотно выше. Отсюда его длины уже хватало, чтобы достать до вершины каменной пики.
-Садись, -забравшись, я расстелила по камню край шали.
Сердце, которое, наверное, хотело разорвать ударами грудь, потихоньку успокоилось. Темень ушла с глаз, хотя до сих пор казалось, что над головой методично смыкается оперённый свод звериных крыльев.
Переведя дыхание, я впервые по-настоящему огляделась. И замерла, не дыша.
Там, внизу, было море. Грозовое, кипучее, и... далёкое. Бесконечно, невыразимо далёкое, что прыгнуть- и не хватит. Кровь закипит от трения об воздух, сгоришь до костей, не долетев.
Дыхание таяло в воздухе белым паром неосторожно выдохнутых снов. Край мира, где рвущиеся по швам небеса угрожающе скрипят белыми нитками дыхания и мороза.
Холод пах солоно-горько. Осень кралась полчищами мурашек через нитки; забиралась под кожу, изнутри выедая тепло. Хотелось спать.
Край времени, край мира, что макушкой упираешься в вязкие тучи.
Внизу были скалы, терявшиеся в темноте. Голодная Птица, распластав крылья, выискивала нас в темноте и никого не видела.
И никого бы не увидела, потому что нас всё равно что не было. Затерянные где-то на краю подпалённых небес, сжавшиеся от холода.
Скала уходила в землю, бесконечно далеко, натянутой каменной струной. Я было осторожно глянула вниз, но голова закружилась, и я мгновенно отпрянула обратно. Теперь было страшно думать, что ещё минуту назад от этой бездны нас отделяло вязаное полотнище.
Мирра беспокойно вертелась, свешиваясь вниз и глядя куда-то в темноту.
-Посиди тихо, -попросила было я, но она только промямлила в ответ что-то невразумительное, беспокойно приглаживая наэлектризованные кудряшки.
-Надо его подманить сюда, -и высыпала в темноту горсть маковых зёрен, припрятанных в кармане.
В воздухе вспыхнуло и закружилось по спирали точками невзошедших цветов.
-Иди сюда! Ну иди же, -Мирра звонко по-беличьи зацокала в темноту.
Она знала, что он откликнется.
Прошло несколько мучительны минут.
Сквозь вязкую поволоку ослепительного страха грифон учуял запах мака и поднялся, слизывая развеянный по ветру дурман.
-Что это у тебя? –я сжала её ладонь. Замерзшие ручонки сладко-дурманно пахли маком- я даже отсюда это чувствовала.
-Зачем?
-А то съедят. Они такие, -в голосе была обречённая уверенность, а в расширенных зрачках цвели мутные преломленные звёзды.
Я невольно передёрнула плечами. Иногда она меня пугала.
-Не делай так больше, -тихо попросила я.
Мирра смотрела на меня с явным интересом.
-А если бы ты узнала, что папа с тоски пил настойку из грибов, ты бы сказала ему тоже самое?
Я обернулась. А вот это было уже интересно.
-Предположим. А я шастала по ночным улицами и не запирала калитку от воров, пока за это не поплатилась. А Черепаха ела звёзды, пока не отравилась на смерть, -в тот момент я не верила, что она- моя дочь. Было сложно верить, что она вообще живая. Я только знала, что она меня пугает, и не могла сказать, чего боюсь больше: того, что происходит или того, чем это может закончиться.
Грифон бесшумно пристроился рядом, уцепившись когтями за край скалы. В темноте было слышно, как всхлипнул под сложенными крыльями ветер и заскрипели камни под когтями.
Зверь доверчиво положил голову Мирре на колени.
Это было как в бредовом сне: девочка перебирала жёсткую гриву, и зверь лизал вымытые дурманом руки.
Я видела, как к грозовому небу с языка поднимается пар. Грифон спал, усыплённый нераспустившимися цветами, остался только котёнок.
-Где мы?
-Побережье. Край света, -Мирра вздохнула. –Значит, ты на самом деле ничего не помнишь?- вопрос был риторический. -У моря нет края. Черепаха плывёт по нему уже никто не знает сколько лет, и никак не найдёт берегов. В море живут звёзды. Там, ближе к горизонту, небо снова слепится с водой- не плотной и не жидкой, а похожей на наши небеса. И берега, которые она ищет, сшиты из погибших звёзд и погребены под волнами. Знаешь, что если взять лодку, и плыть далеко-далеко, можно схватить Голодную Птицу за хвост?
За хвост? Пожалуй, что не знаю. Звёзды, море...
Мирра пристально взглянула мне в глаза. Меня пугал этот взгляд. Он смотрелся как-то противоестественно на детском личике, будто из глубины глаз выглядывал кто-то иной.
-Ты что, совсем ничего не помнишь? –с расстановкой прошелестела она.
-Но Голодная Птица потом исчезнет и больше никогда не появится. Черепаха поплывёт дальше сквозь вселенную, -я развела руками. –Ничего не поделаешь. А лодка отстанет и потеряется в темноте.
-Верно. Но черепаха умрёт, понимаешь? Она насмерть отравилась. Всплывёт и будет сверкать среди звёзд своим жёлтым брюхом, -немного грустно ответила Мирра.
Вдруг она обернулась ко мне и с какой-то странной, отчаянной надеждой спросила, заглядывая в глаза:
-Торговец на рынке сказал, что небо тогда порвётся, а мы высыплемся и захлебнёмся небом. Неужели так и будет, да? –она протянула ко мне руки, пряча ладошки в тёплых складках шали.
Я сидела, поджав закоченевшие ноги. Мирра ютилась рядом- на пике со сколотой макушкой нам хватало места. Сквозь вой ветра было слышно, как тихо и ровно дышит грифон, и мы боялись не то что говорить в голос, но и думать громко, чтобы не разбудить его. Впрочем, за всех отвечать не буду. Мирра была из тех существ, кто бояться не умел. Или нет?..
-Что ты, солнышко. Нашла, кого слушать, -я с любовью погладила Мирру по встрёпанным волосам.
Или нет?.. Не спорю, она была странной. Но, всё-таки, она была ребёнком. Видимо, и правда, алвининым- не моим, но была.
-Врёшь, -отрезала Мирра с непримиримой решимостью.
-Нет,- и прозвучало даже правдоподобно, хотя до боли щемило сердце. –Нет.
В темноте на красноватой породе трепетали былинки убитой травы, тонкими корнями устроившись в камне.
Небо вспыхнуло, вновь озарённое. Небо выло от страха высоты, заблудшее в зубцах выветренных скал.
-И я ещё раз спрошу: для чего ты всё это затеяла? Зачем мы здесь, ты скажешь, наконец? –я уже достаточно пришла в себя, чтобы задать этот вопрос.
Мирра вздохнула и опустила голову.
-Надо было спросить тебя прежде, чем тащить сюда. Я думала, что ты хоть что-нибудь помнишь. Так нет же, -с каждым словом она сильнее стискивала маленькие кулачки. –Нет же, мало того, что ты всё забыла, так и ведёшь себя, как отец! Как они все! Врёшь и молчишь, ни от кого ничего не добьёшься, что вообще происходит и что будет! Небо, небо... Да хоть кто-нибудь может сказать что-то толковое?! Значит, если я, по-вашему, маленькая, меня можно обманывать?
Я не знала, что ей ответить.
-Зачем мы здесь? Слушай тогда. Путь отсюда обратно, обратно- это туда, откуда я тебя достала, начинается здесь. Вернее, чуть подальше- где вода сходится с небом, -видишь? Грифоны это знают. Они стерегут границу миров. И дорогу туда и оттуда знают. И пожалуй что... Словом, если хочешь обмануть смерть, сначала приручи грифона. Только не рассчитала- Мира развела руками, -этот относительно молоденький, они пугливые- грифон дёрнул во сне ухом, видимо, соглашаясь.
Я молча обдумывала сказанное.
-Тогда я тоже тебе скажу, -потихоньку начала я, глядя в темноту. –Наша жизнь слишком хрупкая, чтобы её уберечь. Жизнь вообще хрупкая, -странно было говорить это, глядя на стебельки травы, медленно цепляющимися паутинками-корнями за камень. –Чуть горячее воздух, чуть сильнее удар, чуть ярче свет- в масштабах мира, где живёт черепаха, разница совсем незаметна. А для нас- смертельна, -я молча взяла Мирру за руку.
Маленькая детская ладошка, совсем замёрзшая. Можно прощупать каждую косточку.
-Странно думать, насколько они хрупкие- упаси небо неловко шевельнуться и упасть отсюда, ведь целых не останется.
Остро отточенной пластинки железа хватит всё закончить в одно мгновенье. Даже неостро, главное, приложенной куда следует. Для меня когда-то и такой малости хватило.
Я ничего не говорю про траву на скалах. Жизнь упорна. Но слишком, слишком хрупка.
Мирра смотрела на свою руку, словно видела впервые.
-И есть вещи крепче тела. Нет, не угадала. Не любовь. И не память. Там даже память стирается. Крепче только мы сами. Мы, которые поднимаемся по осени белым туманом сквозь землю. И мы бессмертны. Души бессмертны, понимаешь? –я внимательно смотрела на дочь, разглядывая, как в её глазах недоумение сменяется пониманием. –Мы никогда не умрём. Ни после конца небес, ни звёзд, ни мира. Отыщем другую черепаху и будем жить. Или не отыщем, и будем летать просто так, понимаешь? –я улыбалась. –Мы никогда не умрём, -каждое слово с расстановкой. –Теперь ты веришь?–Мирра внимательно смотрела на меня, не говоря ни слова.
Она скосила глаза в воющую бездну.
-Ты предлагаешь начать прямо сейчас?
***
Виен проснулся среди ночи с нехорошим предчувствием. В стекло бились мокрые прутья и красные гроздья.
В доме было пугающе, непривычно тихо. Где-то далеко, на границе темноты, мутными разводами расползся завывающий ветер. Разложился на составляющие, до полутонов и вкраплённых призвуков. В доме же было тихо. Болезненно, до жути тихо. Тишина жгла лицо ветром и растворённым теплом.
Сейчас Виен особенно сильно чувствовал, как давит разлагающийся полог неба. Похоже, солнце уже не взойдёт.
Сны забились в щели некрашеных досок и замёрзли, с треском распирая дерево. И память. Память тоже трещала и крошилась, по отколупнутым крупицам проваливаясь в темноту. Голоса и дыхание исчезали из дома, начисто выветриваясь на хлёстких порывах.
Беспокойная Мирра, узнавшая о скорой смерти небес (и своей за одно) вдосталь наревелась и за полночь прокралась через окно домой, и спит, по самый любопытный нос натянув стёганое одеяло.
Альвина допоздна сидела перед очагом и считала петли, потом сучки на досках, потом минуты, неизвестно, кого ожидая больше: дочь или его самого; а потом плюнула и тоже ушла спать.
Альвина. Альва. Да, нехорошо получилось.
Получилось?.. Да неужели получилось?
Только не надо говорить, что такое невозможно. Глупо предполагать, что он (это он-то!) не пробовал вернуть погибшую. Пробовал. И несколько раз ему казалось, что даже успешно.
Кажется, она приходила. Только приходила, грустно улыбающаяся и молчаливая, глухими ночами, и уходила, до рассвета никогда не оставалась.
И Виен ждал её. Он был готов простить ночному демону даже его похотливую демоническую сущность, и даже козлиные ноги под пурпурной юбкой. Наверное, даже свою скорую смерть. Наверное. Свою, но не миррину точно. Когда застал свою ненастоящую возлюбленную склонившись над детской кроваткой, протягивая бледные руки к шее спящей девочки, он нашёл в себе силы отвести от дома беду и прогнать существо. Это была последняя попытка, больше он не решался браться.
В остальные разы он её даже толком не видел- кто-то пел ночами и ходил по лестницам; но мало ли призраков бродит ночами?
А эта, пришедшая Альвина, пока была лучшим экземпляром из всех получившихся.
В глубине души Виен чувствовал, что надо бы пойти и поговорить, но… Собственно, он и сам не знал, что ему мешает. Справедливо рассудив, что ничего, Виен решил завтра же подойти и поговорить. Заодно и зеркало снять.
С этими мыслями он повернулся на другой бок и закрыл глаза. Но сон не шёл.
Виена мучила неясная тревога. Будто в груди сидела птица, маленькая беспокойная птица, и, проснувшись, клевалась и била крыльями, просясь на волю.
Когда гроза снова осветила комнату, Виен решительно отбросил одеяло и поднялся.
Наскоро одевшись, он вышел в коридор.
Дом тонул в вое ветра, насквозь просвеченный высоким звуком. Тишина переплелась с ним, накрепко сцепилась, что не разорвать. Тишина под лапками кошки, в скрипучих половицах; медвяно-тягучая, сладковато-холодная, брызгами ледяной воды по стёклам. Пополам с тревогой.
Угли в очаге ещё слегка потрескивали, едва подёрнутые красной каймой. Гостиная была пуста. Такая же, как во снах: обесцвеченная до неясных контуров, без полутонов и теней.
Виен хлопал заспанными глазами, пытаясь понять, для чего же всё-таки пришёл. Альвина давно спала, свернувшись калачиком на серых простынях, и думать о нём забыла.
Мирра видит десятый сон, оставив на подоконнике гребень с вычесанными из кудрей репьями и развесив сушиться мокрое в росе платье, что из карманов высыпались все орехи с маковыми зёрнами на радость домовым мышам.
Даже кошка свернулась где-нибудь в углу, не говоря об этих самых мышах; только ему всё не спится.
Птица в груди навязчиво трепыхалась и щекотала острыми перьями. Что-то здесь было не так. Что-то отчаянно тревожило, съедая сон и не давая покоя.
Птица… Может быть, Альвина была и права, говоря, что он бессердечный. У него птица живёт вместо сердца.
Повинуясь недоброму предчувствию, Виен распахнул дверь в комнату дочери. И обмер, словно от ушата холодной воды.
Перед ним была кровать с ровно застеленным покрывалом, только сквозняк теребил бахрому по краю. Мирры не было.
А он наивно полагал, что они вернулись.
Кляня весь мир, Виен распахнул входную дверь. Грозовой ветер резко наполнил пустой дом.
У порога красовался растерзанный полынный веник и комья грязи. А Альвинина пара хорошеньких красных сапожек (Виен сам когда-то подарил их) исчезла.
Не зная что и думать, Виен супил за порог, и осень укрыла его могильно-сладким пологом.
***
- «Нужно у крайней решётки посмотреть. Всё равно бы туда вынесло», -озабоченно подумал Алмир, осторожно поставив фонарь на выступ.
Он прижал закоченевшие руки к губам, пытаясь согреть их дыханием.
Вздохнув, он снова взял фонарь и пошёл дальше. В высоких сапогах хлюпала вода.
Темнота была полна блеска целестина, она вся: на сколько фонарь разгонял мрак, шагов на пять веред и на столько же назад. Но глаза уже почти что болели.
Где-то впереди, на границе поля зрения, мелькнуло что-то тёмное.
Мост. Значит, где-то за две излучины от монетного двора. Вот уже и подвесной мост, а он так ничего и не нашёл, кроме отпертой двери.
Алмир грустно тряхнул седеющей головой.
Свечной свет звёздами сцеживался через брызги на холодном стекле. Бледно-рыжий пополам с высвеченным голубым, всплывшее в плеске шагов по воде.
Подземная река круто извивалась, шипя, как пойманная змея, туго сжатая в целестиновых берегах. Но всегда с досадой оставляла всё, что несла через пещеру у решётки в конце зала. Иначе не бывало.
Осталось только дойти. Алмир верил.
Пока рука случайно не дрогнула, и они не столкнулись лицом к лицу. И да, она была здесь, неизменно круглолицая и бледная.
-Хьянти?!- сложно сказать, чему он не верил больше: тому, что это оказалась удачная идея- искать на монетном дворе, или тому, что они, несмотря на это, встретились.
-Хьянти? –Алмир осторожно поднял её голову, тяжёлую от намокших волос, расползшимся по его побелевшим рукам разводами чернил.
Голова безвольно клонилась на бок. И ладони мгновенно выпачкались в потемневшей крови.
Хьянти лежала наполовину в воде, наполовину на берегу. И язык не поворачивался назвать её мёртвой.
Вот и Алмир молчал. Гладил её по намокшим волосам и молчал.
***
Ночь выдалась тёплая, и за ними тянулась вереница следов, пропечатанных копытами по мягкой земле. Там, за изрезанным горизонтом, уже что-то рыжело, слабо тлело. Утро близилось, несмотря ни на что, пробилось и разгорелось сквозь грозу.
Виен обернулся на древесный треск под копытами- на краю красного поля лежала миррина сумка, полная спичек.
И пустил чихающую от мака лошадь быстрее, в обход доцветающего кровавого пятна на земле.
Ветер рвался в лицо запахом осенних лугов и тревоги, путая между собой сердцебиение и стук копыт.
Внезапно лошадь громко заржала и отпрянула, насилу Виен удержался в седле.
Громкое ржание разнеслось эхом по предрассветным лугам, пугая ветер.
-«Тихо, тихо», -он изо всех сил натянул поводья, сдерживая испуганное животное.
Львиные когти промелькнули совсем близко. Виен почувствовал, как его обдало волной воздуха от грифоньих крыльев. Промахнулся. На опалённом зарёй небе всполохами косых лучей обозначился крылатый звериный силуэт. Крылья с рассечённым ветром, запутавшимся между перьями, и лохматая грива, по краям подёрнутая тёмными мушками с края поля зрения.
Дата добавления: 2015-10-21; просмотров: 25 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |