* * *
Собака Павлова
("Рассказы о врачах")
-Да, давненько я уже никого не убивал! - задумчиво произнес Иван Петрович
Павлов.
- А ты знаешь, почему у настоящих врачей, хирургов там, травматологов,
анестезиологов, в общем, всех, кто экстренные полутрупы в норму приводит,
такие экзотические хобби? Ты посмотри: кто на мотоцикле гоняет, кто карате
занимается, а уж охота - просто повальное увлечение! Вот говорят:
- великий хирург произвел рискованную операцию и спас больного. Так он же,
бравируя и рискуя, на самом деле играет со смертью других людей. Не собой
рискует! Ведь в случае смерти пациента, при правильно написанной истории
болезни, хирург рискует разве что выговор получить, даже зарплата не
уменьшится. Поэтому самые совестливые из нас пытаются подсознательно это
исправить. Выбирают хобби, где можно рисковать своей жизнью. Или пить
начинают. Вот мы, например, с тобой охотники - чем не риск! Охотник - это же
чистый диверсант. Куда его ни забрось, везде выживет, кого хошь убьет и себя
прокормит! - говорил Коля Веденеев, анестезиолог первой городской больницы.
Они сидели на кухне у Вани Павлова и наслаждались пивом. На столе лежала
на газетке растерзанная вяленая плотва и стояла дюжина бутылок пива (все
разного сорта). Коля, с видом эксперта международного класса, проводил его
сравнительный анализ. В большинстве случаев он выражался одним коротким
словом: "Говно!".
- Несколько сортов, которые мне нравятся, это наши северные сорта. Это жосновы фитотерапии: для человека в определенной климатической зоне наиболее
эффективны только те природные лекарства, и растворенные в такой воде, которая
находится рядом с ним. Женьшень, например полезен для китайцев, а для нас -
золотой корень....
Иван Павлов, травматолог той же больницы, давно привык к словоблудию
своего коллеги и друга, и слушал в пол уха, основное внимание уделяя пиву.
Зато Койра, Ванина собака, сидела рядом и внимательно слушала Колю, прямо в
рот ему смотрела. За это она надеялась получить маленькие кусочки вяленой
рыбки. Собеседники периодически ее угощали.
Эта рыжая сучка была чистопородной карело-финской лайкой. Ваня, не слишком
задумываясь, назвал ее просто собака (по-фински) и в прошлые годы часто брал
на охоту. Но вот уже больше полугода Иван пахал на две ставки, и бедная Койра
могла рассчитывать лишь на одну получасовую прогулку в день. Все остальное
время она ела, спала и терпеливо дожидалась возможности хотя бы справить
естественные надобности. В результате - раздобрела и сейчас напоминала рыжий
меховой пуфик средних размеров.
Отпив пару хороших глотков, Коля бросил Койре рыбью голову.
-Лайке можно, она все переварит, это домашние собачки от рыбьих костей
дохнут!
Собака поблагодарила Николая взглядом и начала исполнять сложный
ритуальный танец. Она изображала, как носом закапывает землей рыбью голову.
Роль земли исполнял воздух. Прятала на черный день. Не лезло в нее больше, а
все равно просила. Взгляд Ивана скользнул по собаке:
- Вот сука, разжирела до безобразия. На охоту ее надо.
-Да и мы с тобой обленились! А помнишь, как неделями из леса не вылезали?
Давай плюнем на все и, как раньше, рванем в тайгу, по избушкам жить будем,
диким мясом питаться. Покажем всем, какие мы крутые охотники. И Койра жир
сгонит.
Оба загорелись идеей, как дети.
За окном ложилось спать ласковое октябрьское солнышко. Был один из тех
дней, когда жизнь, кажется, не предвещает ничего плохого. Она нежно шепчет
наивным людишкам:
- Дальше будет еще лучше и интереснее! Ну, что интереснее - тут не
поспоришь.
На работе договорились быстро, и уже на следующий день, в пять утра в
Ванину дверь раздался звонок. Койра радостно залаяла. На пороге стоял рейнджер
Коля. Высокий плотный тип в пятнистой униформе с закатанными до локтей
рукавами. По старой врачебной присказке - хирург работает, засучив рукава,
терапевт - спустя рукава. Поэтому все врачи - хирурги со студенчества
привыкают к закатанным рукавам - все равно по много раз в день нужно мыться в
операционную. Опущенные рукава раздражают даже вне больницы. В военной ушанке
старого образца с красной звездой во лбу.
Опоясанный патронташем. На боку
висит полуметровый тесак (вместо ножа и топора одновременно). За плечами
небольшой рюкзачок, в руках зачехленное пока ружье. На лице - счастливая
детская улыбка, которую несколько портят два дополнительных "вампирских"
клыка, выросшие неизвестно зачем.
-Что это ты рюкзак взял? Ведь договаривались - только одни патроны!
-Для мяса! Да перца с лаврушкой немного, мясо без них - не вкусное.
-Я Койре корм не беру. Будет нашими объедками питаться!
-Как же! Напитаешься вашими объедками, самой что-то придумывать придется!
- подумала собачка, но благоразумно промолчала.
Погрузились в Павловскую "копейку". Ваня долго пытался защелкнуть ремень
безопасности, но того не хватало, и он его просто набросил на раздувшийся
живот.
- Между прочим, плотный живот (так он его вежливо назвал) - это рабочий
инструмент травматолога. Мы на нем лодыжки правим.
- А чего ты, Ваня, свой жировик на щеке не удалишь? - У Павлова на правой
щеке, под кожей, действительно была довольно большая липома, сантиметра три в
диаметре.
- А, как подумаю, что кто-то во мне ковыряться будет! Никому довериться не
могу. Коллеги, конечно, ребята хорошие, но кто-то пьет - с бодуна руки дрожат,
еще лицевой нерв пересечет, кто-то из патологоанатомов пришел, - трупы раньше
резал, противно, третий на профессорском обходе яйца чешет, четвертый в носу
ковыряется и козявки ест. Хуже нет, когда своего будущего хирурга хорошо
знаешь. Обязательно осложнения будут. А женщины меня и таким любят.
Покатили в самый дальний район - уж если испытывать себя на прочность, так
в экстремальных условиях. В самой дальней деревне оставили машину,
переночевали и утром пошли пешком, налегке.
Предстояло одолеть тридцать километров по глухой тайге. Погодка была
по-летнему теплая, градусов десять выше нуля. Природа сияла всеми мыслимыми
красками. Лайка рыскала по кустам, вспугивая дичь. Но в отдалении. Под выстрел
пока никто не выскочил. Ружья наготове, кровь играет, воздух пьянит чистотой.
По-армейски, после каждых пятидесяти минут хода делали десятиминутный привал.
Валялись во мху и бездумно смотрели в бездонное небо. На обед Коля пятью
лихими выстрелами сбил с вершины березы огромный нарост - чагу.
Заварили в маленьком котелке густой, тягучий отвар - тем и пообедали. К
вечеру доперли до одной из многочисленных охотничье - рыбацких избушек. Здесь
их зовут будками. Их никто не закрывает, часто оставляют там запасы еды, дров,
спичек, керосина. Есть кое-какая посуда. Некоторые имеют даже имена:
- Будка скобаря, будка карела.
Покидая их, по неписаным правилам, восполняешь припасы. У будки их ждала
лодка. Строили такие избушки и городские, в основном москвичи. Но от жадности
часто навешивали замок. Такие будки часто сжигали:
-Я ночью чуть живой, мокрый приду и что - на улице замерзать! - говорили
местные.
Но чаще выстрел пулей в замок открывал его, и будка становилась
общественной. Вот к такой заветной цели подбрели наши путники уже в сумерках.
Коля открыл дверь и обалдел от чудного видения: на полочке, над общими
нарами, он увидел огромную белую булку с изюмом! Марш-бросок на пустой желудок
вызвал у него такой дикий приступ голода, что Николай прыгнул к полке и жадно
вгрызся в булку зубами. Дикий крик потряс окрестности. Булочка лежала на полке
с начала лета, и стала уже железобетонной. Коля с ужасом вынул изо рта сначала
один, потом второй знаменитый вампирский зуб. Они оказались без корней!
- А я и не знал, что они молочные. Давно бы сам удалил! - грустно заметил
он.
-Ты и так их сам удалил, стоматолог ты наш! - сказал Павлов. Они с большим
трудом размочили в горячей воде эту булку и поужинали образовавшейся кашей.
Улеглись спать относительно сытыми. Койра, совсем как лиса, ловила по дороге
мышей и ела их с видимым удовольствием. Тоже не жаловалась.
Проснулись они в пять утра от жуткого холода. Павлов попытался встать, но
влажные с вечера волосы (ешь - потей, работай - мерзни!) примерзли к подушке.
Рядом стучал зубами Николай, все тело его содрогалось крупной дрожью.
-П-п-по жрать бы! - Заикаясь, простучал он зубами. - Сваливать надо
отсюда, здесь даже печки нет! На улице было минус десять как минимум. Они
опять заварили чагу, попили горячий отвар и погрузились в лодку, выбив ее из
ледяных заберегов.
-Я в десяти километрах отсюда знаю знатную избушку, можно всю зиму жить.
Печка русская, еды навалом. Но туда только по реке можно добраться, болота
кругом.
Орудуя двумя шестами, они по течению действительно к вечеру добрались до
избушки, окруженной болотистым лесом. Печка, хоть и не русская,
присутствовала. А харчей - ноль! Коля попытался приготовить застреленную на
берегу ворону. Но когда он ощипал ее, понял, откуда пошла легенда о синей
птице счастья. Ворона без перьев была синего цвета! Даже Койра брезгливо
отвернулась.
- Оказывается, птицы счастья стаями летают, мы просто о них не
догадываемся,- начал свою философию Веденеев.
Растопили печку, попили традиционный отвар чаги. Койра, пока
растапливалась печка, куда то смоталась, но вскоре вернулась, непрерывно
облизываясь и воняя.
-Говна наелась! - констатировал хозяин. Вскоре все провалились в глубокий,
как яма сон. К полуночи тепло из избушки выдуло, пришлось просыпаться и заново
растапливать печь. Но в целом рейнджеры провели ночь довольно комфортно.
Утром Иван проснулся от выстрелов, очередями раздававшихся за избушкой.
-Кто с пятизарядки палит? У Коляна вроде вертикалка.
Выскочил и успел заметить огромного, жирного глухаря, плавно, кренясь на
левый борт, уходящего к земле метров за триста от охотников.
-Койра, сука, ищи, разорву! - заорал Веденеев. Но собаку не требовалось
учить, она сама ломанулась сквозь кусты в поисках добычи. Коля рванул следом.
- Постой, Койра принесет, ученая собака, мать ее за ногу, породистая! Ты
чё это очередями стрелял, я от тебя такой скорострельности не ожидал!
- Ну, это самое, ну это, как его, - начал Коля. Эта фраза - паразит
привязалась к нему еще со вчерашнего вечера, очевидно от голода, и он теперь
вставлял её во все свои речи. Я только посрать сел, глянул вверх: он сидит. А
ружье в десяти метрах. Я как был, с голой задницей, тихонько к ружью. И стал,
ну это самое, ну это, как его, палить, чтоб уже наверняка. А то опять чагу
есть не хочется. Пойду, зад помою, нехорошо как-то.
Через час вернулась Койра. Шла она как-то боком, с трудом волоча
раздувшийся живот и что-то держа в зубах. Оказалось - голову глухаря. Добрая
собачка, остальное она сожрала сама. Поделила не поровну, но по честному.
Бросив глухариную голову у ног ошарашенного хозяина, она предусмотрительно
шмыгнула в лес, опасаясь репрессий.
Павловские крики:
- Сука! Глухаря сожрала!!! - стряхнули иней с ближайших деревьев. Он
решительно схватил ружье и рванул в лес. Через пять минут и несколько
выстрелов, довольный Ваня вернулся, неся двух дроздов - рябинников. Вдвоем с
Колей они тщательно ощипали маленькие тушки, добавили глухариную голову и
немного травы и заварили супчик. Но даже с помощью Колиных приправ не удалось
отбить горький рябиновый привкус. Однако съели с аппетитом.
Мороз крепчал, река покрылась тонким слоем льда: ни пешком, ни на лодке не
пробиться. Слава богу, дров кругом пока хватало.
- Ну это самое, ну это, как его. Я слежу за печкой до трех ночи, потом
бужу тебя, сам спать ложусь. Иван согласился и лег спать. Жрать хотелось
страшно, отвар чаги стал традиционным напитком. Он, правда, сперва приглушал
голод, но затем стимулировал аппетит. К ночи пришла Койра, повиляла хвостом, и
Коля ее простил, пустил в избу спать.
Наутро Веденеев вышел в лес и понял, что что-то в его жизни изменилось. Он
стал чувствовать запахи, как зверь. Он понял, что пахнет белкой. Она где-то
рядом. Позвал собаку и пошел в лес. Первую белку Койра облаяла метров через
сорок. Точный выстрел - и наполовину рыжая еще, в летней шубе, белка, падает в
подставленную вовремя рыжую собачью пасть. И исчезает в ней мгновенно!
Мистика. Опасаясь разборок, Койра степенно удалилась в сторону избушки. Она
позавтракала.
Дальше Коля шел сам, руководствуясь запахами и обострившимся зрением. Вот
что значит - звериные инстинкты здорового, голодного мужика. Через три часа он
добыл пять белок. Увидев добычу, Ваня сглотнул слюну, мгновенно заполнившую
рот, и забегал, засуетился.
- Ну, ты молодец, ну ты герой! Это ж белка, понимать надо! Из них
старинное охотничье блюдо готовят, только хвосты для эстетики отрезают, -
говорил Иван, разводя костер.
- Ну, это самое, ну это как его, мы хвосты отрезать не будем, навару
больше!
- Понимаю, Коленька, понимаю, - как больного, успокоил его Павлов.
Койра лежала в избе и через приоткрытую дверь с интересом наблюдала за
рейнджерами. Меньше, чем через час, вкусный, наваристый беличий суп был подан
к столу. Еще через пять минут его не стало. Кости, которые можно было съесть -
съели, несъедобные благородно отдали собаке. На десерт для разнообразия жизни
заварили брусничный лист. Ночевали сытые.
В последующие дни, воодушевленные успехом, они трое рыскали по лесу. Но
дичь куда-то подевалась. Спали в обнимку с заряженными ружьями, в туалет тоже
их таскали. Утром восьмого дня Коля обнаружил, что знаменитый Павловский
жировик на щеке исчез. Рассосался. Это ему было понятно, - организм стал
использовать резервные запасы жира.
А вот организм подлой финской суки выглядел так же упитанно, и худеть не
собирался. Друзья вышли на крылечко, Коля держал в одной руке ружье, в другой
- рюкзачок с патронами - и остолбенели. Прямо на лужайке перед избушкой,
метрах в ста от них, стоял огромный лось. Как бойцы по команде, они
одновременно принялись палить из двух стволов. Некоторые патроны были заряжены
дымным порохом, и когда все они кончились, а дым рассеялся, лежащего на земле
лося не обнаружилось.
- Ну, это самое, ну это как его, мираж, - только и смог сказать Коля.
Головы у обоих были ясные и светлые, в обоих звенела одна и та же мысль:
- Вот теперь звиздец! Они расстреляли все патроны. Еды не было. Скоро
кончатся дрова, и они замерзнут на этом сраном болоте, рейнджеры долбанные.
Коля, словно сумасшедший, стал топить печь, как топку паровоза. Вскоре в
трубе ревело. В избушке стало нестерпимо жарко, и они смогли забыться странным
сном. Обоим в эту ночь снилась ехидная толстая Койрина морда, с жирным телом
на тоненьких ножках, и завитым в два витка хвостом. Который ни в коем случае
нельзя отрезать, иначе навару будет меньше. Разбудил Веденеева одинокий
выстрел. Иван Петрович Павлов нашел завалившийся за матрас дробовой патрон,
посчитал это знаком судьбы и, не мешкая, выстрелил в затылок тершейся у ног
собаке. Та умерла мгновенно, не ожидая от хозяина такой подлости.
- Вот умеют хирурги избавить пациента от мучений, когда захотят.
- Ну это самое, ну это как его, - сказал хмурый Коля Ивану, разделывавшему
молча свою собаку, - надо бы на несколько порций разделить, неизвестно,
сколько нам еще здесь куковать. Но голод - не тетка, а отец родной! Сварили
бедную собачку и съели в этот вечер почти половину. Мясо было вкусное и
жирное, совершенно не пахло псиной, а наоборот - травами. Хрящики приятно
хрустели на зубах. Нормальная, упитанная домашняя собака.
Остальное оставили на утро, и забылись сном, едва отползли от стола.
Будущее было туманным и зыбким. Сами они выбраться не могли, пока река
хорошенько не замерзнет. А до этого надо было еще дожить. На другой день есть
не хотелось совсем.
Они попили опротивевшей чаги, и пошли хоронить останки любимой собаки.
Завернули обглоданные косточки в рыжую шкурку, закопали под сосной. Ваня
разыскал под нарами высушенную огромную оскаленную щучью голову, и прибил над
могилой. Коля внес свою лепту, приколотив над щукой старые лосиные рога.
Монумент верной собаке от благодарных людей. В минуту молчания они услышали
отдаленный шум двигателя. Но наступил какой - то ступор, и они молча ушли в
избу и легли у холодной печки
Через час перед избушкой остановилась БМП. Из неё вылез низкорослый худой
парень.
- Здоров, пацаны! Чего лежите. Знал бы, что тут есть кто-то, не приехал
бы. Есть чего пожрать!?
- Вон, в котелке, на печке.
Голодный парень, назвавшийся Петюня, набросился на мясо.
- Вкусно, ети его так! Заяц?
- Заяц, заяц! Ешь, не болтай!
- А чего такой жирный?
- Ну, это самое, ну это как его, чего привязался, заяц - русак, вот и
жирный!
Петюня купил БМП у вояк для охоты. В деревне догадались, что внезапный
мороз заковал в лед несколько московских яхт и катеров.
Москвичи отдыхали в десяти километрах от избушки, пройдя от Онеги по
соседней реке вверх несколько километров, и тоже попали в ловушку. Петя вывез
их в деревню, оговорив, что в оплату сольет с кораблей солярку.
-Ну и водка, конечно, - авторитетно сообщил Петюня, - без этого нельзя! -
К избушке он заехал вообще случайно, здесь всегда лосей много, хотел
подстрелить.
-Пацаны, а откуда тут русаки? Тут их сроду не было!
В общем, доставил Петя и наших охотничков в деревню. Накормил - напоил.
Предлагал задержаться, поохотиться. Но Коля с Ваней отказались.
- На работу, - говорят, срочно надо, - людей спасать!
- Как-то вы изменились оба, выросли, похорошели. Мужество во взгляде
какое-то. И как похудели как..., - сказали им в больнице.
Вот так бедное животное в очередной раз, как и ее предшественницы, собачки
знаменитого Ваниного тезки Павлова, отдало свою жизнь за счастье и здоровье
людей (и приличный внешний вид, без всяких там вампирских зубов и липом).
А благодарное человечество в очередной раз поставило собаке памятник. На
болоте. Под сосной.
* * *
СТО АППЕНДИЦИТОВ
("Рассказы о врачах")
Вообще то правильно эта операция называется аппендэктомия. Но мы, врачи -
интерны, для краткости звали ее "аппендицит" Как только интерны приходят в
хирургическое отделение, там сразу же резко возрастает количество
аппендэктомий. Есть у больного аппендицит, нет его - заболел живот - давай в
операционную. Чтоб не ошибиться и руку набить. Это одна из немногих экстренных
операций, которые нам позволяют делать самостоятельно.
Почему именно аппендектомия доверяется интернам - непонятно. Опытные
хирурги знают - она может быть и самой простой, и самой сложной операцией. Это
кому как повезет. Но традиция.
А у молодых докторов своя традиция - за интернатуру сто аппендицитов
прооперировать. А где ж их столько взять? Только гипердиагностика и помогает.
И начинается у интернов соревнование. Кто больше аппендицитов надыбает.
Мой друг, дагестанец Магомед, поначалу выбыл из этой гонки. Наши
начальники отправили его в маленькую участковую больницу на три месяца. Хирург
там заболел белой горячкой. От тоски, наверное. По прошлому годовому отчету
там не то, что аппендицит, аж три фурункула за год вскрыли. Вот и вся
оперативная активность.
Но не такой человек Магомед, чтоб перед трудностями пасовать. Кстати, его
мама в дагестанской школе русский язык преподавала. И он считал, что знает его
в совершенстве. Когда он говорил на мои шутки:
- Шура, перестань вываливать дурака и не болтай глупостями! - Я изо всех
сил старался сдержать смех. Никогда не исправлял его. Пусть и дальше украшает
русский язык своими перлами. Его цитаты из историй болезни зачитывались на
утренних конференциях, причем весь зал стоя рукоплескал молодому доктору.
- После клизмы из больного вывалилось несколько кусков стула....
- Конечно, спокойно пояснял Магомед, все правильно по русскому, если
твердое говно - значит стул, если мягкое, значит кал. Мама так учила.
Так вот, в той деревеньке, куда попал Магомед, больных почти не было. Зато
была тюрьма.
Мага прослышал, что туда на службу во внутренних войсках пригнали сто его
земляков - новобранцев из Дагестана. Напомню, что время было советское, а
тогда часто русские тюрьмы ставили охранять мусульман. Меньше контакт между
зеками и охраной.
Дагестанцы сразу же устроили голодовку - отказываются свинину есть. Видите
ли, им религия не позволяет. А чем еще солдат кормить? В подсобном хозяйстве
воинской части свиней разводили, барашки отбросы людские есть не станут. Но
религия - штука тонкая.
Хитрый Магомед, который, между прочим, отлично знал медицину, быстро
смекнул, где его выгода. Он пришел к начальнику колонии и вызвался усмирить
религиозную голодовку.
И убедил таки своих земляков, что на время военной службы в стране
неверных свинину есть можно. Аллах простит.
- Я, говорит, - за время работы хирургом столько обрезаний сделал, что на
родине меня давно муллой бы назначили. Можете мне верить. Не зря я Магомедом
зовусь!
Воины ислама поверили. И стали есть нашу свинину впервые в жизни.
Магомед знал, что вскоре у них с непривычки разовьется асептическое
воспаление всего кишечника. И аппендикса в том числе. Появятся боли в животе.
Что и требуется - "аппендицит". Сам он уже давно все это испытал на себе, и
теперь ел сало с удовольствием.
В течение последующих двух недель через добрые руки молодого хирурга
прошла вся сотня новобранцев. Магомед трудился, как тысяча шайтанов. Делал в
день иногда по семь - восемь операций. Никто из нарушивших завет Аллаха, не
ускользнул от Магиного скальпеля! Через месяц он досрочно был отозван в наше
отделение.
К тому времени у нас, у каждого на счету было уже по десятку
аппендэктомий, и мы ходили страшно гордые. Кто-то, зная, куда ездил Магомед,
снисходительно спросил:
- А ты, Мага, сколько аппендицитов сделал?
- Сто штук! - С достоинством ответил хитрый даг, - больше там не было!
Другим ударником хирургического труда был Петька Ломакин. Он приехал из
Калинина (напоминаю - время - советское) Закончил Петя знаменитый
Кал-мединститут. А это, как клеймо на всю жизнь. Из ВУЗа с таким названием
путние врачи не выходят. И действительно, большинство виденных мной
калмединститутовцев того времени были на редкость тупыми. Говорят, там
принимали и учили за деньги. Даже детей знаменитейших в стране врачей. На них,
в отличие от их гениальных родителей, природа отдыхала. Петюня Ломакин даже
утверждал, что когда он сдавал хирургию, доцент подглядывал в ящик стола, где
лежал "Справочник фельдшера"! Смотрел, правильно ли Петька рассказывает.
С такими орлами, как Магомед и большинство из нас, Петя дежурить боялся.
Поэтому за полгода не сделал ни одной аппендэктомии. А оперировать хотел.
Жажда, так сказать, крови.
Так он удумал дежурить в новогоднюю ночь. Знал, что почти все врачи
напьются и некому будет ему помешать, бесконтрольно в людских кишках копаться.
Вот он и сделает себе новогодний подарок - аппендицит.
Так и вышло. Все загуляли, и принесла нелегкая сразу после курантов,
какого-то толстого мужика с болями в животе. Наверное, шампанского перепил,
вот от пузырьков живот и раздуло. Дядечка, и правда, был килограммов под сто
тридцать, но Петр не испугался. Он быстренько приговорил его к "аппендициту" и
велел подавать в операционную.
Медсестры и санитарки, пившие разведенный глюкозой с витаминами спирт из
майонезных баночек (в них же собирают анализы мочи), в диагнозе Петином
усомнились, но возражать не посмели.
И вот Петька уже в операционной. Оперирует один. Ассистирует ему
операционная медсестра. Строго по правилам делает разрез, разгребает сало,
входит в брюшную полость. Легко находит червеобразный отросток. Тот без
признаков воспаления, но Петя знал это почти наверняка еще до операции.
Главное - сам процесс, а не воспаление. Если до удаления аппендикс немного
помять в руках, чтобы образовались небольшие кровоизлияния - гистологи
напишут: "катаральный аппендицит". Идеально удаляет отросток, погружает культю
в кисет - аж сам себе со стороны нравится. Можно уходить, зашиваться. Но
Ломакина учили - положено осмотреть весь кишечник. Осматривает, и что же он
видит - еще один аппендикс, тоже без воспаления.
- Всякое в жизни бывает, - думает Петр, и так же аккуратно удаляет и его.
Дальнейший осмотр кишок выявляет третий отросток!
- Урод, какой то! - с ужасом думает Ломакин. Руки его дрожат, в глазах
двоится, пот ручьем, но и третий червеобразный отросток успешно удален. Когда
Петя нашел четвертый аппендикс, мозги его не выдержали - упал в обморок под
операционный стол. Пришлось сестре будить дежурного хирурга. Уснувшего от
спирта еще в прошлом году. Тот полностью так и не проснулся, но быстро нашел и
удалил пятый червеобразный отросток. Кстати, имевший все признаки
флегмонозного воспаления.
То есть диагноз был верным. И как ни крути, а жизнь больному Петя в
основном почти спас.
Только боролся во время операции с жировыми подвесками на толстом
кишечнике, отдаленно напоминавшими аппендикс.
А вы говорите - сто аппендицитов. Человек на четвертом сломался. Ушел в
терапевты.
* * *
Террорист
("Рассказы о врачах")
Ранним утром я сижу на жестком стульчике в зале ожидания железнодорожного
вокзала, и читаю огромный красочный плакат. Плакат учит жизни. Учит, какуберечься от террористов. Каждые полчаса вокзальное радио передаёт стандартную
информацию:
- Граждане пассажиры, не принимайте от незнакомых лиц на хранение вещи. В
случае обнаружения бесхозных вещей немедленно сообщайте о них дежурному или
ближайшему работнику милиции. Ни в коем случае не передвигайте эти вещи и не
пытайтесь их раскрыть.
Рядом два прыщавеньких курсанта - морячка пытаются со мной познакомиться.
Они играют в игру на мобильном телефоне, время от времени прикладывая его к
уху. Видно, что телефон не подключён. Наверное, это делается для солидности.
- Девушка, а сколько время? А куда Вы едете? - Задают они идиотские
вопросы. Толстый румяный дядька справа от меня ест огромный бутерброд с салом.
Булка крошится ему на колени, но он упорно жуёт толстый бело-розовый шмат,
стараясь не запачкать запорожских усов. Закатывая при этом глаза, улыбаясь сам
себе и тяжело отдуваясь. Он - живое воплощение загадки:
- Что на свете всех милее, всех румяней и белее?
- Конечно, сало!
Пожилой милицейский сержант присел напротив, с открытой бутылкой пива в
руке. Очевидно, он сменился с дежурства, но домой не спешит. Это настоящий
матёрый боец. Такие, как он в говне не тонут и в воде не горят. Его фуражка
лихо заломлена на ухо, форма подогнана. Кобура с табельным Макаровым опасно
сдвинута на живот. Он ставит бутылку на пол, и расслабляется на неудобном
стульчике.
Через место от него бабушка пичкает пирожками тощего внука лет пяти.
Мальчик морщится, и есть отказывается. Бабушка возмущена. В её время все ели
хорошо! Наверное, у мальчика глисты. Чего ещё можно ждать от бестолковых
родителей?
Громадный зал ожидания полон до отказа. Свободных мест почти нет. В это
время в зал осторожно входит какой-то тощий субъект. Он чем-то напоминает
цыгана. Горбоносый, чернявый и кудрявый. В руках у него огромная тяжелая
спортивная сумка со сломанной, не закрывающейся молнией. Перехваченная для
прочности веревкой, завязанной бантиком. "Спортсмен" пытается найти свободное
место. При этом он как-то странно горбится, озирается по сторонам, бросая
вокруг воровато-опасливые взгляды. Наконец он находит свободный стул между
милиционером и бабушкой, на секунду замирает, но потом всё же ставит на него
свою сумку. Кривя рот в нехорошей ухмылке, и ни к кому конкретно не обращаясь,
он бросает:
- Приглядите за вещами, я пойду, покурю. - И торопливо исчезает. Все
застыли, не успев промолвить слово. Зато репродуктор вовремя повторил
предостережение о бесхозных вещах. Один из курсантов продолжает держать в
дрожащей руке мобилку, боясь нажать какую-либо кнопку. Очевидно, она
представилась ему пультом дистанционного управления взрывом.
Второй морячок
вцепился ему в рукав форменной куртки побелевшими пальцами, и замер. Мне
срочно захотелось в туалет.
Толстый дядька прекратил жевать, и уставился на сумку немигающими
выпученными глазами. Бабушка вполголоса что-то невнятно забормотала. Были
понятны только два слова в конце каждого предложения:
-.... твою мать! - Тощий мальчик, временно оставленный без опеки,
счастливо отдыхал.
Прошло минут пять. Милицейский сержант, сидящий по стойке смирно,
прохрипел:
- Сколько можно курить-то, в конце-то концов?
И тут оставленный без внимания отдохнувший мальчик с глистами решительно
подошел к сумке и потянул за веревку. Бантик бесшумно развязался, но нас,
казалось, оглушила последовавшая за этим тишина. Пальцы курсанта не выдержали
напряжения, и сжались на телефоне, одновременно нажав несколько клавиш. В
звенящей тишине трубка заиграла "Интернационал".
Толстый дядька громко пукнул, и снова начал жевать сало. В бормотание
бабушки добавилось экспрессии. Окончания фраз прослушивались ещё хуже, что-то
вроде "лядь". Сержант продолжал сидеть по уставу. На его лице отражалась
напряженная работа ума. Все мы не сводили глаз с раскрывшейся сумки. Она была
полна женских вещей! Чего там только не было. Но всё - женское. Я уже где-то
слышала, что существует такой приём у вокзальных воров, когда они не убегают с
только что украденным чемоданом или сумкой, а ставят её сначала "на отстой". И
если погони нет, через некоторое время спокойно забирают.
И тут в конце зала показался покуривший "спортсмен". "Хозяин" сумки.
Сержант решительно встал, подошел к нему, и ловким отточенным движением
заломил ему руку за спину.
- Попался, ворюга! - Грозно зарычал он, надевая на чернявого наручники.
Тот молчал, не сопротивляясь.
- Пойдем-ка в отделение! - Взял его за шиворот милиционер. Он подошел к
нам, чтобы забрать сумку.
- То-то я смотрю, граждане, морда лица у него подозрительная! Террорист
хренов! - Радовался жизни сержант.
Все, кроме мальчика с глистами, согласно закивали. Все мы заново ощутили
прелесть бытия. Чувство было такое, будто мы счастливо избежали смерти. И вора
было немножко жалко.
Дата добавления: 2015-10-21; просмотров: 27 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |