В результате изнурительного многочасового обсуждения была принята позиция российских автономий. В статье 1 итогового проекта Союзного договора было записано, что отношения между РСФСР и государствами, входящими в РСФСР, регулируются «федеративным и иным договором, Конституцией СССР». В отличие от этого отношения других союзных республик и автономий, входящих в них, регулировались также и конституциями этих союзных республик[76]. Россия под коллективным давлением автономий уступила весьма важный для нее пункт проекта.
Итак, позиция нескольких автономий на совещаниях по Союзному договору продолжала быть вполне скоординированной и весьма жесткой по отношению к России. Они настойчиво требовали права самостоятельно подписать Союзный договор и поднять статус этих республик до уровня союзных. Эта позиция не отличалась гибкостью и по ходу процесса превратилась в деструктивную. Мнения основных договаривающихся сторон – Горбачева и лидеров девяти союзных республик - заметно менялись, согласование позиций иногда становилось очень трудным, временами достигнутая с большим трудом договоренность могла разрушиться, казалось навсегда, но требования автономий оставались одними и теми же. Изменение общей конструкции переговоров также не меняло их позиции. Даже когда в последние месяцы было очевидно, что Кравчук, Ельцин и Шушкевич и не хотят иметь над собой руководящую структуру, Татарстан продолжал стоять на своем, игнорируя кардинальное изменение соотношения сил[77].
Тактика лидеров республик, настойчиво требовавших на Ново-Огаревских переговорах практически невыполнимого - признания их независимости от России, - не была выгодна ни Ельцину, ни Горбачеву. До мартовского референдума 1991 г. во время поиска компромисса в ходе работы над Союзным договором такое поведение автономий, возможно, одобрялось крылом Горбачева в КПСС. Но во время Ново-Огаревского периода Горбачеву сопротивление автономий выгодно не было. После пленума ЦК 24 апреля он понимал, что потеря времени становится критической для идеи сохранения Союза и для него самого как политика[78]. В тот период он предполагал, что они с Ельциным близки к общему пониманию в вопросе Союзного договора.
Учитывая то упорство, с которым в середине 1990-хавтономии не хотели подчиняться Конституции РФ, можно предположить, что если бы путча не было, а Союзный договорбыл бы подписан, у российского руководства с высокой долей вероятности должны были продолжаться проблемы с национальными автономиями. Более того эти проблемы могли быть подняты на новый уровень конфронтации.
Путч 19 августа 1991 года
Поведение автономий во время путча было логическим следствием их действий во время Ново-Огаревских переговоров. В начальный период они сохранили лояльность секретариату ЦК КПСС, в основном следуя его указаниям. Но чувство осторожности и самосохранения вскоре заставило их сократить активную помощь путчистам и переждать до момента, когда станет ясно, «чья возьмет». Правда, не у всех это получилось вполне успешно.
В первый, самый критический день путча, 19 августа, руководители пятнадцатироссийских автономий единой делегацией побывали на приеме у Геннадия Янаева, номинально главного лица в Государственном комитете по чрезвычайному положению (ГКЧП)[79]. Они приехали в Москву для участия в процедуре подписания Союзного договора, назначенной на 20 августа. Большинство глав предполагали подписать договор от имени своих автономий. Но Татарстан, как и Украина, «к 20-му подписывать союзный договор был не готов», о чем был извещен Горбачев[80]. Разница в позиции Украины и Татарстана заключалась в том, что в июле, когда проект Союзного договора парафировали республики, Украина отказалась это сделать, а Татарстан поставил свою подпись, но по при условии, что эта автономия«подпишет документ по горизонтали», т.е. независимо от России. Поскольку этот вариант подписания не был одобрен, и всем автономиям предстояло «подписать договор по вертикали - как бы в составе союзной республики, то есть России», Татарстан отказался ставить свою подпись. В Москву президент Татарстана Шаймиев приехал для того, чтобы встретиться с Ельциным накануне подписания, о чем у них существовала взаимная договоренность[81].
Рано утром ему в гостиницу позвонил глава Башкортостана Муртаза Рахимов и сообщил о путче. Спросил: что будем делать? Решили собраться у четвертого подъезда в Кремле[82]. После этого Шаймиев позвонил Ельцину. Ему ответил государственный секретарь России Г. Бурбулис, - второе лицо в российском руководстве. На вопрос Бурбулиса, подпишет ли он обращение российского руководства, которое в тот момент готовилось, Шаймиев ответил: «Не знаю, что вы там подготовите, надо посмотреть». Но смотреть не стал, а созвонился с коллегами - руководителями автономий - и договорился встретиться с ними в Кремле, где и состоялась встреча с А.Лукьяновым, а затем с Г.Янаевым[83]. «Представители автономий заявили Янаеву, что они будут поддерживать ГКЧП, если реформы будут и дальше идти в демократическом русле, и категорически откажут ему в своей поддержке, если возникнет опасность военной диктатуры»[84]. То есть они, как минимум, предоставляли Янаеву и его товарищам некоторое время для деятельности, а затем предполагалось оценить действия комитета. Только последующий ход событий заставил их изменить свое отношение к ГКЧП, причем уже в ближайшие дни.
Янаев им сказал:«Уезжайте домой, в стране нужно сохранить спокойствие. Вы регулярно будете получать от нас указания». Еще он «подтвердил, что Горбачев болен, и что он вынужден взять власть в свои руки»[85].Никто из прибывших не заявил о неконституционности действий ГКЧП, нелигитимности создания этого комитета и незаконности его постановлений[86]. Со слов самого Янаева, встреча прошла в атмосфере взаимопонимания: «Я доложил им ситуацию: с Горбачевым все нормально, пока он болеет, так надо, не следует волноваться. Все говорят: "Ну, наконец. Ну, правильно. Ну, хорошо".Ижмут мне руки»[87].
На встрече были Рахимов, Шаймиев, Спиридонов, Коков, Председатель ВС Карелии Степанов и другие.
Обращает на себя внимание, что эта группа весьма оперативно посетила недавно созданный комитет, о начале деятельности которого публично было объявлено несколько часов назад. Отсутствуют какие-либо свидетельства, что они каким- либо способом поддержали российский штаб, бросивший вызов организаторам ГКЧП, или хотя бы просто посетили его. Шаймиев позвонил Ельцину только потому, что за три дня до этого они договорились о встрече. Узнав о подготовке в российском штабе обращения к гражданам России, он, как, впрочем, и другие главы автономий, не проявил никакого интереса к самому документу.
Обуждая возможные мотивы поведения глав автономий во время путча, следует помнить, что если ситуация тогда была неопределенной для всех региональных политиков, то для руководителей автономий она была особенно сложной и неоднозначной. Одной из основных целей ГКЧП было сохранение независимости и территориальной целостности страны. Методичные выступления автономий за повышение статуса республик, требования признаний их деклараций о суверенитете, которые угрожали разрушить целостность России, не могли быть одобрены заговорщиками. Последние считали, что в стране «возникли экстремистские силы, взявшие курс на ликвидацию Советского Союза, развал государства», а «циничная спекуляция на национальных чувствах» является лишь «ширмой для удовлетворения амбиций»[88]. В случае успеха ГКЧП главы российских республик, казалось, могли бы ожидать наказания со стороны комитета. Возможно такая угроза стала причиной «явки с повинной» автономий к Янаеву. Утром 19 августа никто не мог предсказать ход событий… Но существует и другой фактор, который дополняет первый. Автономии таким способом выразили верность секретариату ЦК КПСС и той части руководства КПСС, которая помогала в осуществлении путча и которая начала сотрудничать с его инициаторами еще на стадии зарождения заговора.
Существует представление, что поведение элит автономий, принявших сторону путчистов, было просчетом отдельных политических лидеров: Шаймиева, Рахимова, Кокова, Николаева, Спиридонова и других. При этом, обращаясь к биографии того или иного такого руководителя, авторы рассматривают его поведение изолированно, отдельно от всей группы. Так, описывая поведение президента Татарии, Э. Уокер говорит: «Шаймиев, то ли потому, что был убежден, что Ельцин и его демократы представляли большое препятствие для автономии Татарстана, то ли потому, что был уверен, что путчисты победят, принял сторону путчистов и совершил самую серьезную ошибку своего президентства»[89].Такой подход, как нам представляется, является не полным. Он не объясняет, почему руководители всех 15 автономий сделали то, чего не сделали главы областей и краев: продемонстрировав отличную координацию между собой, они оказались в день путча в 10 часов в Кремле, а в 12 часов - в кабинете номинального главы заговора, и засвидетельствовали свою лояльность ГКЧП.
Кажется странным, что все лидеры национальных автономий одновременно потеряли политическое чутье. Но если восстановить последовательность их действий перед этим мы сможем приблизиться к ответу на вопрос о том, что двигало ими в дни путча. В апреле 1990 г. ими с воодушевлением был воспринят закон СССР о праве автономий стать субъектами федерации – Союза ССР. Летом и осенью 1990 г. принимаются декларации о суверенитетах автономий. Зимой 1990 -1991 гг. делаются заявления об отказе подписывать Союзный договор в составе РСФСР, требования подписать Союзный договор на равных основаниях с другими суверенными республиками.В феврале - марте 1991 г. оказывается противодействие референдуму РСФСР. На первых выборах Президента РСФCР создаются препятствия кандидатуре Ельцина и самим выборам. На совещаниях по Союзному Договору в рамках Ново-Огаревского процесса с их стороны продолжаются заявления о праве самостоятельной подписи под этим документом, что ставило Российскую Федерацию на грань распада.
Это говорит о том, что элиты автономий действовали под влиянием КПСС, а после 23 апреля 1991 года - того крыла Секретариата ЦК КПСС, которое впоследствии одобрило действия ГКЧП. Это вполне объяснимо. Во-первых, все они являлись недавними секретарями обкомов, и у них еще сохранялась потребность подчинения партийному центру. Во-вторых, сам центр, вначале в лице Горбачева, генерального секретаря ЦККПСС, предлагал им весьма привлекательные условия.
Рассмотрим действия, которые были предприняты руководителями автономий на территориях автономий в дни путча.
М. Николаев, председатель президиума Верховного Совета Якутской-Саха ССР, был в Москве и, вероятно, являлся членом группы, принятой Янаевым. В тот день в Якутске, согласно указанию ГКЧП, была экстренно создана «Рабочая группа по разъяснению ЧП в Якутии-Саха», в состав которой вошли зампред правительства, военный комиссар, министр внутренних, председатель Гостелерадио,мэр Якутска. Но Николаев быстрее других переориентировался, и уже на следующий день после возвращения домой он в выступлении по радио вслед за Ельциным резко осудил гэкачепистов[90].
Подобное развитие событий было и в Республике Коми. Здесь также период поддержки заговора и сомнений длился один день. Председатель ВС автономии Ю.Спиридонов в первый день путча позвонил из приемной Янаева своему заместителю А. Рогову: «В Москве все нормально, ребят надо поддержать…». Рогов собрал Президиум ВС, на котором не удалось принять единого решения. После этого он сам подготовил и послал телеграмму в поддержку ГКЧП. На следующий день им же была подписана другая телеграмма – об отзыве прежней. Вскоре Рогов, не сославшись на указание Спиридонова, взял на себя ответственность за поддержку путчистов и написал заявление об отставке[91].
В Чувашии сказалась партийная закалка лидера республики, которая не позволила ему так быстро изменить позицию. Председатель Верховного Совета Чувашской ССР А. Леонтьев (секретарь Чувашского обкома 1976-1988, затем Председатель Президиума ВС ЧР, с апреля 1990 – Председатель ВС Чувашской ССР) вечером 20 августавыступил по радио и телевидению: «В целях принятия самых решительных мер по предотвращению сползания общества к общенациональной катастрофе, обеспечения законности и порядка 19 августа… введено чрезвычайное положение». Он запретил выпускать в эфир «Обращение к гражданам России» Президента РФ и репортаж о митинге демократических сил в Чебоксарах[92].
В столице Кабардино-Балкарии утром 20 августа на площади перед Домом правительства собрался многотысячный митинг, десятки людей объявили голодовку. Собравшиеся требовали отставки руководства республики как поддержавшего попытку незаконного переворота в России. Митинг и голодовка продолжались десять дней и в конечном итоге Валерий Коков, председатель Верховного Совета Кабардино-Балкарии, и ряд других первых руководителей республики вынуждены были уйти в отставку[93].
В Татарстане президент М. Шаймиев в своем обращении «К народу Татарстана»высказался откровенно: «События и процессы, которые привели страну на грань катастрофы, с исчерпывающей прямотой охарактеризованы в Обращении к советскому народу Государственного комитета по чрезвычайному положению в СССР от 18 августа сего года. Опубликованные им постановления направлены на предотвращение краха, стабилизацию обстановки в стране»[94]. 20 августа, выступая перед руководством республиканских и городских организаций, он усилил свою позицию: «…Поэтому только через труд можно осуществить те меры, которые вытекают из решений Государственного комитета по чрезвычайному положению… Кто пойдет по-другому, будет отвечать за свои действия по законам чрезвычайного положения»[95]. На следующий день указом президента ТССР № VII-93 была образована временная комиссия «для организации взаимодействия органов печати, радио и телевидения по своевременному и объективному информированию населения о событиях в стране и республике на период политической нестабильности». Эту комиссию в народе назвали комитетом по цензуре. В нее, кроме первого заместителя премьер-министра, были включены директор издательства рескома КПСС и министр печати. В каждую газету был послано по цензору, а в пророссийски настроенную «Вечернюю Казань» - три цензора. В результате в издательстве Татарского рескома были рассыпаны гранки первой полосы этой газеты, на которой было помещено «Обращение к гражданам России» Б.Ельцина, И.Силаева, Р.Хасбулатова с призывом к бессрочной забастовке. Демонстрация в центре города, в которой приняли участие около двухсот человек, была разогнана спецназом с помощью дубинок, при этом семь человек были арестованы[96].
В Башкирии власть была более осторожной в проявлениях верности путчистам. Но при этом официальная пресса печатала указы ГКЧП, а 19 августа был наложен арест на 80 000 экземпляров очередного номерадемократической газеты «Ленинец». М.Г. Рахимов призывал население к спокойствию, но не проявлял признаков поддержки сторонникам Б. Ельцина. После поражения ГКЧП Уфимский горсовет одобрил действия властей России и выразил недоверие Президиуму ВС Башкирии, его председателю Рахимову и Совету министровреспублики[97].
Вспомним, что по постановлению №1 путчистов в стране приостанавливалась деятельность всех политических партий и общественных организаций, запрещались забастовки и уличные демонстрации, восстанавливалась цензура в СМИ и объявлялось о введении комендантского часа, где и когда это потребуется. Днем последовало другое постановление, запрещавшее издание большинства независимых газет[98]. Действия властей Татарстана, Башкирии и Чувашии точно следовали этим указания, а в других автономиях руководители заняли более осторожную и выжидательную позицию.
Для сравнения заметим, что в других российских регионах отношение к ГКЧП было не таким однородным как в автономиях. Многие оказали поддержку руководству новой России. Так Кемеровский, Томский областные советы народных депутатов не признали ГКЧП, объявили его постановления незаконными. В Нижнем Новгороде провалилась попытка создать чрезвычайную комиссию в масштабах области. Рязань также не подчинилась комитету по чрезвычайному положению. В Челябинске на митинге 19 августа председатель горсовета сообщил о внеочередном заседании президиума областного Совета, на котором было подтверждено, что в городе и области действуют Конституция и законы РСФСР.В Воронеже облсовет объявил, что будут исполняться указы Ельцина. На чрезвычайном заседании президиума Тюменского областного совета принято решение о том, что создание ГКЧП неконституционно.Но так было не везде. ВРостове-на-Дону был создан чрезвычайный комитет по поддержке ГКЧП, который контролировал местные СМИ[99].
Таким образом, если в целом реакция региональных властей в субъектах Российской Федерации была разнообразной, то действия всех автономий, которые активно продвигали идеи суверенитета своих республик и добивались повышения их статуса до союзного, определенно были направлены на поддержку ГКЧП. После того как путч провалился такое поведение стало для них причиной серьезных проблем.
Последние месяцы Союза ССР
Неудачная попытка переворота кардинально изменила соотношение сил. Члены ГКЧП были арестованы уже 23 августа. Б. Ельцин и руководство России вышли из кризиса безусловными победителями и стали наиболее значительной политической силой в стране. Вместо соединения распадавшейся страны действия заговорщиков привели к обратному результату. В последнюю неделю августа о своей независимости объявили Украина, Белоруссия, Молдавия, Азербайджан, Узбекистан и Киргизия. В сентябре и октябре их примеру последовали Армения, Таджикистан и Туркмения. Президент СССР М. Горбачев был сильно ослаблен. Он добровольно ушел с поста Генерального секретаря ЦК КПСС, но продолжал борьбу за «обновленный» Союз. Однако теперь речь могла идти только о конфедеративном государстве, в котором центр будет сохранять за собой лишь ограниченное число предметов ведения и полномочий. Деятельность КПСС и КП РСФСР была прекращена указом Президента России.
Для руководителей тех автономий, которые недавно с таким упорством добивались союзного статуса, настало трудное время. Все они поддержали ГКЧП. Общество и элита были в ожидании грозы из Москвы. По свидетельству спикера парламента Татарстана часть людей в руководстве республики «предали Шаймиева», «желали его ареста» и уже 24 августа «тихо, на ушко, спрашивали, когда приедут арестовывать Шаймиева»[100]. На последней сессии ВС СССР 26-31 августа был поднят вопрос об ответственности руководства автономий. Тогда исполняющий обязанности председателя ВС РСФСР Р. Хасбулатов предлагал распустить Верховные Советы тех российских автономий, которые «запятнали себя сотрудничеством с изменниками» (гэкачепистами). Настроения руководителей Татарии передают слова татарского поэта, депутата республиканского парламента Р. Миннуллина, близкого к местной власти: «Вусловиях, когда, воспользовавшись ГКЧП, союзные республики бегут от нас, как от огня, над республикой сгустились черные тучи»[101].
Коллективные органы власти в автономиях было решено все же не трогать, но в отношении отдельных руководителей прокуратура начала расследование.В рамках общего следствия Генеральный прокурор РСФСР распорядился создать на местах следственные группы и изъять документы, содержащие сведения об исполнении указов и постановлений ГКЧП в рескомах, крайкомах, обкомах, горкомах, райкомах, а также поступивших из Политбюро, секретариатов ЦК КПСС и РКП. В Татарии решением Прокуратуры РСФСР была создана следственная группа под руководством местного следователя Б.А. Лукоянова, который еще в августе выразил мнение, что исходя из сообщений в СМИ о событиях 18-22 августа «отдельные должностные лица Татарской ССР» в нарушение Конституции РСФСР… совершили действия, способствующие совершению государственного переворота». Следователи запрашивали сведения у президента М. Ш. Шаймиева, председателя ВС Ф. X. Мухаметшина, председателя рескома КПСС Р. Р. Идиатуллина, председателя КГБ, министров и других должностных лиц.
В сентябре и начале октября президент Татарстана избегал контактов с группой следователей. Первый разговор состоялся лишь 17 октября, когда Шаймиев позвонил Лукоянову по телефону и, сославшись на решение ВС ТССР, в котором действия президента ТССР в период с 19 по 21 августа 1991 г. признаны законными и констатировалось, что «в Татарской ССР чрезвычайное положение не вводилось». С «вызовом на допрос в качестве свидетеля» он не согласился, а в заключение заявил, что «президент подотчетен Верховному Совету ТССР. Никакого уголовного дела быть не может»[102]. Но вышеупомянутое решение ВС[103] было принято за полтора месяца до этого звонка. Почемуже тогда Шаймиев так долго уклонялся от встреч и контактов со следователями? По-видимому, причина в том, что за два дня, предшествовавших звонку, в Казани произошли события, которые всколыхнули общество в республике и стали известны по всей России.
К 1991 году 15 октября уже стало днем традиционных шествий националистов в память о взятии Казани войсками Ивана Грозного в 1552 г. Несмотря на предостережения некоторых депутатов, Президиум ВС ТССР выбрал именно этот день для начала очередной сессии Верховного Совета. Националисты поняли этот знак. Из дальних районов, отстоящих от Казани на 200- 300 км, на больших междугородных автобусах прибыли сотни сторонников независимости Татарстана. На этот раз они ехали не ради памяти о событиях 16 века, а были настроены на то, чтобы «путем активных действий, в том числе захвата и штурма здания… и присутствием на месте проведения сессии» «приобрести закон о независимости». Организаторы приезда иногородних на митинг – ТОЦ и партия «Иттифак» - были хорошо информированы о повестке дня сессии и намерениях руководителей.
На центральной площади Казани рядом с парламентом около двух тысяч националистов устроили шумный митинг. Произошли столкновения с милицией, 16 сотрудников МВД были ранены, один из них серьезно. Митингующие требовали от вынужденных проходить мимо них депутатов голосовать за независимость, иначе «прольется кровь». Значительная часть сессии была посвящена вопросу: как реагировать на происходящее? У многих вызывали удивление хорошая организация митинга и снабжение иногородних, которые митинговали два дня. Ни до, ни после такое наблюдать в Казани не приходилось. По словам начальника городского УВД в «толпе» были люди, которые даже не понимали для чего они пришли и что они делают[104]. По количеству участников митинг был самым значительным, которые проводили национальные движения в Казани в 80-90-е годы[105].
В результате 17 октября митинг националистов получил большое число откликов в российских СМИ. Благодаря этому также стали широко известны планы принять Верховным Советом в ближайшие дни, по аналогии с действиями союзных республик в конце августа и сентябре, акт о независимости Татарстана. Именно в этот день и передал Шаймиев следователю Лукоянову свой ответ. Фактически это был ответ российской власти: было известно, что Лукоянов выполнял свою работу, будучи в постоянном контакте с российской прокуратурой.
В то время в Москве доминировала точка зрения, что дерзкие спонтанные выступления татарских националистов умелой рукой укротила местная власть под руководством президента М.Шаймиева. Со временем, однако, все чаще стало высказываться другое мнение, которое, в частности, выражено А. Нечаевым так: «Там сверху очень активно подогревались националистические тенденции или, как минимум, закрывались глаза на них.Речь идет не о развитии национальной культуры, а именно о националистических тенденциях. Это было просто средством, чтобы получить доступ к неким дополнительным и немалым доходам»[106].
До последнего дня Советского Союза оставалось два месяца. Союзное правительство практически не руководило страной. Общая ситуация была исключительно сложной. Поэтому политическое руководство новой России было не намерено продолжать конфликтную ситуацию, возникшую в связи поддержкой Татарией путчистов. Видимо, в соответствии с указаниями из Москвы, направление расследования было переключено на фигуры второго плана. Оно было сконцентрировано на первом секретаре Татарского рескома КПСС Р. Р. Идиатуллине и директоре издательства рескома КПСС В.А. Гаврилове, которые «воспрепятствовали законной профессиональной деятельности журналистов: запрещали распространение информации о незаконности создания и деятельности ГКЧП, запрещали комментировать деятельность… этого антиконституционного органа» (о запрещении полосы в «Вечерней Казани» говорилось выше). В феврале1992 г. Лукоянов вынужден был принять постановление о прекращении уголовного дела в отношении Идиатуллина и Гаврилова «в связи с изменением обстановки»[107].
Документ о независимости все-таки был принят в последний день сессии 24 октября. В соответствии с ним Республика Татарстан выражала«волю и решимость иметь полноправное непосредственное представительство в Верховном Совете СССР, других государственных и межреспубликанских органах Союза ССР», и в нем по-прежнему ни словом не упоминалась РСФСР[108]. Однако сниженная форма документа (постановление ВС) и дальнейшая направленность руководства Татарстана на переговоры с Россией говорили о том, что республикой взят курс на прагматическую «капитализацию» нового уровня независимости, который был достигнут в последние месяцы перед путчем. Для этого Татарстан продолжил усилия по заключению экономического соглашения, а затем и двустороннего политического договора с Россией.
Власти России в течение четырех последних месяцев 1991 года были погружены в решение многих проблем, которые они наследовали от ослабевающего Союза ССР. Наряду с созданием практически «с нуля» своего правительства, надо было выстраивать взаимоотношения с новыми независимыми государствами, в которые превращались бывшие союзные республики. По-видимому, это является объяснением той мягкости, с которой Россия отнеслась к Татарстану. В труднейшие дни конца 1991 года, когда новое правительство стояло на пороге принятия судьбоносных решений о введении свободных цен на товары и продовольствие, делегация Россия, которую возглавлял Е.Гайдар, с 27 ноября по 6 декабря вела трудные переговоры с делегацией Татарстана об экономическом соглашении.
Руководитель Татарстанской делегации премьер-министр М.Сабиров отметил, что «ни в Егоре Гайдаре, ни в Андрее Нечаеве, ни в других министрах не почувствовал противоборства, противодействия» и что они «практически по всем вопросам нашли приемлемые решения». Но одновременно заметил, что «мы идем ко все большей самостоятельности, на равных условиях заключаем соглашения» и «что касается «неделимой» [России], то как можно ей таковой оставаться, если мы экономически самостоятельны?»[109] (курсив автора. – В.М.).
Однако участвовавший в переговорах тогдашний заместитель министра экономики А. Нечаев вспоминает, что они были «просто мучительные», учитывая, что Татарстан заявил о своем экономическом суверенитете. «В итоге, как выяснилось, причина была очень простая – местная элита, хозяйственная и прежде всего политическая, хотела самостоятельно распоряжаться своей нефтью. Когда мы им дали чуть больше нефти для собственного распоряжения, вся ситуация рассосалась, и было подписано соответствующее соглашение»[110].
По отношению к вопросу о целостности России позиция руководителей Татарстана была осторожной. Было принято говорить об экономической и политической независимости автономии, но одновременно тщательно избегалось обсуждение вопросов о выходе Татарии из России. Размытая формула «Татарстан – суверенное государство, ассоциированное с Россией на основе Договора», которая была найдена позже, руководителей республики вполне устраивала. Она полностью соответствовала принципу: иметь минимальную ответственность перед Россией, но не терять возможность пользоваться ее помощью, если это потребуется в будущем.
Позиции других автономий, добивавшихся повышения статуса, были заметно ослаблены августовскими событиями. Никто из них, включая Башкирию, не смог выйти на двусторонние переговоры с Россией. В Башкирии власть не была такой консолидированной как в Татарстане: часть элиты, в то время достаточно могущественная, не была согласна на действия, подрывающие целостность России. Однако позже, после того как Татарстану удалось 15 февраля 1994 года заключить двусторонний договор с Россией, республики снова начали выстраивать индивидуальные экономические отношения с Москвой и потребовали двусторонних договоров, подобных татарстанскому.
Отметим, что Татарстан, как республика, наиболее откровенно поддержавшая ГКЧП, оказался в более трудном положении после путча, чем большинство других автономий. Однако власти республики, используя единство руководящей элиты, хорошую согласованность с организациями татарских националистов, а также сложное положение, в котором находилось руководство России, сумели сепаратистскими вызовами этнонационалистов ответить на правовое давление федеральных властей.
25 декабря 1991 г., когда М. Горбачев произнес свою историческую прощальную речь, а Б. Ельцин перенимал у него все рычаги управления Россией, автономии мало чем отличались от областей, и их лидеры ожидали указаний от нового руководства. Единственным исключением был Татарстан, который имел конкретные перспективы на подписание первого индивидуального экономического соглашения с Россией, которое и состоялось через месяц. До заключения первого двустороннего «равноправного» договора между Москвой и одним из субъектов – Татарстаном – оставалось еще более двух лет, наполненных сложными многоступенчатыми переговорами.
Дата добавления: 2015-10-21; просмотров: 22 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |