Но если импульсы из партийного центра, направленные в регионы и, прежде всего в автономии, не оказали решающего влияния на результаты российского референдума, то для пропагандистких целей их вклад был ощутимым. В первой группе, состоящей из 18 регионов, оказались десять автономных республик и четыре автономных округа, причем на первых местах здесь находились лидеры парада суверенитетов: Северо-Осетинская, Тувинская, Татарская, Чечено-Ингушская и Башкирская республики.Первые четыре автономии референдум РСФСР 17 марта не проводили решением своих государственных органов.
В Татарии 5 марта Президиум ВС ТССР постановил, что «на территории Татарской ССР 17 марта 1991 г. референдум РСФСР о введении поста Президента РСФСР не проводить»[47]. Тот факт, что это постановление было подписано не председателем Верховного Совета М.Шаймиевым, а его первым заместителем, что оно принято органом, не имеющим на то полномочий, и опубликовано через неделю после его принятия, когда до референдума оставалось лишь пять дней, говорит о неуверенности республиканского руководства. В то время мало кто мог предсказать дальнейшую линию поведения российских властей. Первый шаг к укрощению нарушителей был сделан 5 марта. Тогда Президиум ВС РСФСР опубликовал постановление, в котором «решения, блокирующие проведение референдума РСФСР в тех или иных местах», оценивались как неконституционные и не подлежащие исполнению[48], и в котором отменялось принятое ранее решение Смоленского областного Совета народных депутатов не проводить референдум. Однако поддержка партийного центра в Москве, видимо, оказалась весомой, и Татарстан осуществил бойкот российского референдума. Общественность провела российский референдум 17 марта своими силами, но это охватило лишь часть жителей Казани.
Башкирия, как это будет повторяться на протяжении 1990-х неоднократно, заняла промежуточную позицию, но и там поддержка российского вопроса была на 31% слабее, чем вопроса о целостности Союза. Дополним картину тем, что в Северной Осетии на выборах Президента РФ позднее в 1991 г. был показан один из самых низких результатов в голосовании за Ельцина – 27,3 % и необычно высокий результат Н. Рыжкова - кандидата, поддержанного компартией: 41,9% - один из трех лучших по России. Также заметим, что в российских автономиях уже на самых первых постсоветских выборах и референдумах было замечено сильное влияние «административного ресурса», ставшего позднее широко известным во всей федерации.
Это были первые в постсоветской России попытки региональной элиты решить политические проблемы с помощью управления электоральным процессом. Результат этих усилий не был отмечен в череде значительных событий этого года. Впоследствии подобная тактика стала применяться все смелее и активнее и приносила свои плоды. Например, бойкот российских выборов и референдума 12 декабря 1993 г. в Татарстане стал ключом для получения желанного двустороннего договора республики с Россией.
Все эти наблюдения согласуются с предположением Б. Фокеса (B. Fowkes)[49], что за инициативами автономий стоял генеральный секретарь ЦК КПСС, без согласия которого такие акции в 1990-м и в начале 1991 г. были бы невозможны. О наличии у руководителей автономий возможностей для общения с властью в Кремле, минуя российское руководство, говорит следующий эпизод. 8 мая 1991 года в трудный и очень важный для проекта Союзного договора момент на встрече Горбачева и Ельцина последний посетовал, что Председатель ВС СССР Лукьянов ведет разговор с автономиями за спиной руководства РСФСР. Присутствовавший на встрече А. Лукьянов фактически подтвердил: «Я ни разу не собирал их вместе, а сами по отдельности ко мне ходят, это естественно, они – депутаты»[50]. По мнению Г. Лапидус схема, по которой автономии могли подписывать Союзный договор наравне с союзными республиками, поддерживалась Горбачевым и центральным аппаратом партии, но была неприемлема для лидеров союзных республик[51].
Еще одним подтверждением влияния Кремля на позиции автономий может служить резкое изменение позиции элиты Татарии в отношении суверенитета во второй трети 1990 года, показанное М.Фарукшиным[52] и автором[53]. Первый приводит слова М.Шаймиева, в декабре 1989 г. критиковавшего тех, кто требует «повышения статуса автономных республик и перевода их в разряд союзных», и его вывод: «в полной мере надо использовать все те возможности, которые заложены в автономной республике…»[54]. Второй указывает, что и позднее в своем выступлении в качестве кандидата на пост Председателя Верховного Совета ТАССР в апреле 1990 г. Шаймиев продолжал придерживаться этой позиции. Все свое внимание он сосредоточил тогдана трех вопросах, связанных с построением демократического и правового государства:передача реальной власти советам, воплощение программ социально-экономического развития и законодательная деятельность. Тема суверенитета осталась им не затронутой. В тот день тезис о самостоятельности республики, т.е. ее суверенитете, был оглашен вторым кандидатом - Ф. Кадыровой-Байрамовой: «В первую очередь надо объявить Татарию союзной республикой». Однако на следующей сессии ВС ТАССР в конце августа 1990-го принципиальные разногласия правящей элиты и националистов практически исчезли.Националисты полностью поддерживали инициативы Шаймиева, которыйидеологически переместился на их поле. Свой главный лозунг о демократизации жизни в республике он отставил в сторону, взамен этого поставил целью достижение республикой большей независимости и сделал все, чтобы в срочном порядке 30 августа была принята Декларация о государственном суверенитете[55].
На основе этих аргументов мы можем прийти к выводу, что сигнал о начале процесса принятия деклараций о суверенитетах был подан автономиям со стороны руководства Союза и КПСС. Весь 1990 год и до августовского путча следующего года элиты автономий, состоящие из партийной номенклатуры, находились под сильным влиянием руководства КПСС. Слова Ельцина «берите столько самостоятельности, сколько сможете удержать”, сказанные уже после начала парада суверенитетов, не играли решающей роли. Однако в литературе возникла усиливающая со временем тенденция считать каскад деклараций о суверенитете в этнических республиках следствием слов, сказанных Ельциным[56]. Мы считаем, что эти слова стали удачной находкой, «прикрытием» истинных мотивов для элит автономий, не желающих афишировать свою связь с секретариатом ЦК КПСС. Но стать основной причиной «парада суверенитетов» они не могли.
Итак, катализатором «парада суверенитетов» автономий стал партийный центр, а сам процесс принятия деклараций проходил под руководством элит автономий. Но как к этому относились граждане? Быть может, народы российских автономий ждали именно этого шага и с удовлетворением приняли идею суверенитета, продвигаемую сверху? Прежде чем ответить на этот вопрос, заметим, что имелись два различных аспекта суверенитета применительно к российским автономиям в то время. С одной стороны, суверенитет преподносился властью и националистами как получение возможности решать многие дела самим, а не получать указания по всем вопросам из Москвы. С другой стороны, у многих возникали подозрения, что объявление суверенитета могло стать шагом к получению независимости и выходу из России. При этом все более явственно начало проступать различие в отношении к этим процессам титульных этнических групп и русскоязычных вместе с этническими меньшинствами. Однако это различие никогда не становилось значительным. Скорее можно говорить об общем согласии по основному вопросу о вхождении в Российскую Федерацию.
В Татарстане обсуждение проекта Декларации о суверенитете проходило, в соответствии с духом того времени, довольно широко, хотя и в ограниченные сроки. В газете «Вечерняя Казань» 24 июля появилась рубрика «Дискуссионная трибуна ВК: какой быть Татарии?» и до принятия Декларации 30 августа почти в каждом номере была подборка писем на эту тему.Дискуссия была продолженадепутатами ВС на сессии 29-30 августа, которая транслировалась по радио и телевидению. На ней члены ВС высказывали свои мнения и зачитывали коллективные письма от предприятий в адрес сессии.
Анализ почты «Вечерней Казани» показал, что подавляющее большинство читателей было за то, чтобы республика оставалась в составе Российской Федерации (42240 читателей, включая подписи в коллективных письмах), а явное меньшинство – за союзный статус Татарстана (148 читателей, т.е. 0,4% от общего числа)[57].Мнения коллективов, выраженные в письмах и наказах избирателей депутатам ВС Татарии (3184 жителя Елабуги, 1578 работников Казанского оптико-механического завода, НПО им. Ленина, филиала МВЗ им. Миля, Института “Союзхимпромпроект”, завода Медаппаратура, ПКБ автоматизации на автотранспорте, и др.)и в решениях организаций (Казанский и Зеленодольский горсоветы депутатов), полностью поддерживали идею сохранения статуса республики в составе РСФСР. Во многих письмах была выражена озабоченность: «очень важно не допускать каких-либо вспышек националистических проявлений»[58].
Несмотря на то, что в обсуждаемом проекте декларации вопрос о выходе Татарии из России не ставился, именно он стал основным в письмах и заявлениях граждан. При этом мнение подавляющего большинства было определенным: республика должна оставаться в составе России. Таким образом, большая часть населения не воспринимала слова Ельцина или Декларацию о государственном суверенитете РСФСР как знак для начала кампании по принятию своей декларации как инструмента для обособления от России. Наоборот, подавляющее большинство предостерегало от выхода из России и возможности национальных конфликтов. Эту позицию можно суммарно охарактеризовать как стремление общества рационально и с наименьшими рисками решить вопрос, поставленный властной элитой автономии перед общественностью республики.
Одновременно было понимание того, что подобные процессыразвиваются не только в Татарии, но и в других республиках и даже областях России. В тот период понятие «суверенитет» стало популярным. Оно рассматривалось как инновационная идея, которая могла помочь разрешению тяжелых экономических проблем. Это в первую очередь относилось к суверенитету союзных республик, но следующим шагом эта же идея без должных экономических подсчетов и достаточного обсуждения переносилась на суверенитет регионов, находящихся внутри России. Возник определенный перекос, который привел к деформации понятия суверенитет, толкование которого был расширено и размыто, а смысл – девальвирован.
Начало этого процесса можно наблюдать в российском парламенте при обсуждении проекта Декларации о суверенитете России в июне 1990 г. Тогда все фракции («Демократическая Россия», «Коммунисты России», группа «Смена» и национальные партиоты из «России») - поддержали этот документ,который был принят 12 июня подавляющим большинством депутатов: «за» - 907, «против» – 13, воздержались – 9. Избранный вскоре после этого первым секретарем ЦК только что созданной компартии РСФСР И. К. Полозков подтверждал этот шаг: «Мы за суверенитет России. Мы за то, чтобы Россия имела свою самостоятельность, свои политические институты, чтобы с Россией считались. Того же добиваются многие народные депутаты России, и в этом мы единомышленники»[59]. Вопрос о возможных противоречиях актов России и СССР депутатами, выступавшими в прениях, обходился стороной. Присутствовавший на том обсуждении, автор глубокого исследования о первом парламенте России В.Л. Шейнис считает, что депутаты, «вероятно, не понимали всех последствий принятия этого исключительно острого документа, но настойчиво стремились добиться определенных целей – разных у разных депутатов»[60]. Во многом такое единодушие основывалось на представлении о суверенитете союзных республик как лекарстве для излечения Союза ССР, методе, разрушающем монополию КПСС на власть, заставляющим его руководство перейти от топтания на месте к решительным реформам. Об этом говорит и тот факт, что в российской декларации целью устанавливалось не независимое государство, а «демократическое правовое государство в составе обновленного Союза ССР». В меньшем масштабе ситуация с единодушным принятием декларации о государственном суверенитете довольно точно повторилась два с половиной месяца спустя в Верховном Совете Татарстана.
Сложившееся устойчивое представление о том, что заявившие о суверенитете субъекты России не будут требовать независимого положения по отношению к России было основано именно на этом тренде. По мнению избирателей и депутатов Татарии, республика не могла быть исключением. Можно заключить, что Декларация о государственном суверенитете Татарстана была поддержана парламентом как способ освобождения от излишней централизации, а вовсе не как заявка на выход из России.
Определенную роль сыграл и туманный тезис о том, что автономия может получить статус союзной республики, оставаясь в составе РСФСР. Ельцин не прояснил ситуацию, отвечая на этот прямой вопрос в Казанском университете за три недели до принятия Декларации о суверенитете Татарстана[61]. С тех пор никто не показал, как такая структура могла бы осуществиться в реальной жизни.Видимо в основе этого допущения лежало представление о статусе, как о совокупности льгот для граждан, налоговых ставок, отчислений на социальную сферу. Элита никогда не пыталась снять многозначность толкований подобного подхода, т.к. ей было выгодно иметь поддержку со стороны добросовестно заблуждавшихся, в чем-то наивных граждан.
Лишь однажды за полтора года до этого, один из основателей ТОЦ и одновременно сотрудник обкома Р. Хакимов был вполне откровенен. Отвечая на свой же вопрос «Какова будет судьба РСФСР, если автономные республики станут союзными?», он отвечал: «РСФСР сохранится как федерация народов, имеющих автономные области и округа»[62], что означало, что автономии, по его мнению, будут находиться вне России. Однако впоследствии власти Татарии старались избегать столь определенных заявлений и не употребляли термина «независимость» в отношении своих намерений.
Об отношении к возможному статусу Татарии в будущем – союзная республика, республика в составе России или независимое государство – говорят результаты двух опросов общественного мнения, проведенных ВЦИОМом (декабрь 1990 г.) и социологической службой ВС РТ (сентябрь 1991г.) на территории автономии[63]. В декабре 1990 г. суммарная доля сторонников союзной республики и независимого государства примерно равнялась доле сторонников статуса республики в составе России (50% и 47%). Через девять месяцев это соотношение сильно изменилось в пользу последних (34% и 49%). При этом русские жители республики были вполне единодушны – две трети за сохранение у Татарстана статуса российской республики и только 3% - за Татарстан как независимое государство. Мнение же татар было расколото на три группы. Из них меньшая и самая стабильная - это группа сторонников провозглашения независимого государства Татарстан (18%). Примерно треть татар были за сохранение статуса российской республики (28,3% и 37, 1% соответственно в декабре 1990-го и в сентябре 1991 г.).
Итак, получив от народа мандат на расширение сферы своих компетенций, элита Татарии после принятия декларации о суверенитете начала добиваться другой цели: получение союзного статуса республики, подразумевавшего выход автономии из состава Российской Федерации. Подобная ситуация формировалась и в других автономиях. 2 ноября на заседании Совета Федерации СССР при обсуждении концепции Союзного договора представитель России Р. Хасбулатов подчеркнул важность сохранения РСФСР как федеративного государства: «…Остается ли РСФСР единым государством? Два требования: первый этап – определиться со своими автономиями, второй этап отношения между [союзными] республиками». Ответ Рахимова (Башкирия), Шаймиева (Татария) и Николаева (Якутия) заметно усложнил ситуацию. Все они заявили, что эти автономии должны подписать Союзный договор как учредители Союза[64].
Вскоре уже Б. Ельцин, выступая 13 ноября 1990 г. на сессии ВС РСФСР, представил принципы подготовки и заключения Союзного договора, как они незадолго до этого были сформулированы в его беседе с Президентом СССР М. Горбачевым. В ответ на это на следующий день в адрес Б. Ельцина была послана телеграмма М. Шаймиева: «…в соответствии с Декларацией о государственном суверенитете ТССР считаем неприемлемым для Республики Татарстан предложение о подписании Союзного договора через РФ. …ТССР, являясь суверенной республикой, примет участие в заключении Союзного договора как учредитель Союза на равных основаниях с другими суверенными республиками. Отношения с Российской Федерацией с учетом сложившихся многосторонних исторических и современных связей будут строиться на основе договора» (курсив мой – В.М.)[65].
С осени 1990 г. до путча Татария и вместе с нейнекоторые другие автономии продолжали настаивать на бескомпромиссных требованиях стать учредителем Союза на равных с союзными республиками. В это время было сделано много заявлений, принято большое число республикансках документов на эту тему. Такое развитие событий оказалось неожиданным для многих граждан Татарии. Оно создавало напряженность в обществе, т.к. многие жители автономий вполне обоснованно полагали, что этот путь приведет к обособлению от России.
Союзный договор и Ново-Огаревский процесс
Весной 1990 г. Горбачев призвал союзные республики создать новую основу для объединения в «подлинную федерацию». Его идея заключалась в том, чтобы сохранить Союз на основе различных подходов к каждой республике, т.е. на основе асимметричной модели. Предполагалось, что это поможет найти решение в условиях чрезвычайно разнообразных политических, экономических и социальных условиях в разных республиках, в которых к тому же наблюдалось разное отношение к перестройке66. Начались переговоры для выработки проекта нового Союзного договора, который заменил бы предыдущий, принятый в 1922 г. Переговоры щли медленно, и только 24 ноября был опубликован первый проект. Вскоре стало ясно, что в республиках он был встречен прохладно и перспективы его подписания были туманными. Возможно, это стало одной из причин того, что действия Горбачева в течение нескольких последующих месяцев будут отмечены влиянием сторонников жесткой линии в руководстве Союза. Добровольная отставка 20 декабря 1990 г. министра иностранных дел Э. Шеварднадзе, последовательного сторонника реформ и соратника Горбачева стала громким предупреждением об этом повороте курса.
«Холодная зима» 1990-1991 гг. останется в истории временем, когда Кремль предпринял попытку подчинить Литву и две другие непокорные прибалтийские республики – Латвию и Эстонию. Эти республики в течение нескольких недель выдерживали мощное политическое и военное давление. Для этого центр использовал регулярные войска, включая элитное подразделение КГБ «Альфа». Помощь в этом противостоянии им оказывала новая Россия и общественное мнение. В результате три республики не только выдержали, но и бросили новый вызов – отказались участвовать в союзном референдуме 17 марта о сохранении Союза как обновленной федерации. К их бойкоту присоединились Грузия, Молдавия и Армения. В тот же день на российском референдуме была оказана поддержка идее Б.Ельцина о введении поста президента РСФСР. Это понималось как усиление центральной власти в России, что могло увеличить возможности для ее самостоятельной политики. Такой результат снизил пропагандистский эффект от поддержки, которую получил Горбачев на всесоюзном референдуме. К тому же, продолжая находиться под влиянием правых, он принял неверное решение о запрете в конце марта в центре Москвы мирного митинга и вводе в столицу войск и танков. Митинг, собравший 100 тысяч сторонников Ельцина, прошел мирно и был расценен как победа российских реформаторов.
Таким образом, отход вправо в декабре 1990 – марте 1991 г. не только не принес союзному центру желаемого прогресса в деле сохранения Союза, но, напротив, осложнил отношения с республиками. Популярность Горбачева падала на протяжении многих месяцев, а доверие к правительству упало до рекордно низкого уровня – менее 8%. В этих условиях Горбачев решил возобновить переговоры по Союзному договору.
23 апреля в Ново-Огареве неожиданно для всех было принято «Совместное заявление» глав девяти республик и Президента СССР. В его основе было согласие этих республик подписать Союзный договор, в результате чего, как предполагалось, должен быть создан «Союз суверенных государств»[67]. На следующий день Горбачев на Пленуме ЦК КПСС подчеркнул, что заключение нового Союзного договора с учетом итогов Всесоюзного референдума является первоочередной задачей для преодоления кризиса. Первые секретари обкомов и рескомов, недовольные Заявлением «9+1», предприняли на пленуме массированную атаку на Горбачева, которая поставила его в критическое положение. Проявив завидное хладнокровие и владение ситуацией, он сумел отразить это наступление, лишь прибегнув к угрозе уйти с поста Генерального секретаря ЦК КПСС.
Однако, вскоре, в начале мая, по авторам Заявления «9+1» был нанесен удар с другой стороны. Властям Татарстана не понравилось, что в соответствии с этим документом автономные республики отстранялись от подписания Союзного договора. В своем совместном заявлении Президиума ВС Татарской ССР, Совета Министров, рескома КПСС, рессовпрофа, рескома ВЛКСМ они утверждали, что «Татарстан рассматривает себя в качестве самостоятельного соучредителя Союза ССР наравне со всеми союзными республиками» и «заявляет о твердой решимости и готовности подписать Союзный договор непосредственно и самостоятельно»[68].
А спустя некоторое время последовало еще одно заявление, на этот раз от имени «творческой татарской интеллигенции», в котором Заявление «9+1» оценивалось как «сговор», который был «сотворен за счет автономных республик». По мнению 27 подписантов основными участниками «сговора» были Президент СССР М. Горбачев и Председатель ВС РСФСР Б. Ельцин, причем «не может быть и тени сомнений», что этот сговор выгоден только Председателю ВС РСФСР. По мнению авторов «неприглядной» была и роль руководителей восьми других республик, которые «предавая интересы автономий, предают по сути дела и интересы своих собственных народов». На этом фоне авторы выделяли позицию, республик Средней Азии и Казахстана, которым не следовало было бы забывать, что в 1922 году эти республики, так же как Татарстан и Башкортостан, не были допущены до самостоятельного подписания Союзного договора и что тогда [татарин] М. Саид-Галеев мужественно отстаивал права Туркестана и Казахстана. Авторы предсказывают, что «не будет мира под оливами», и «Горбачеву еще придется пожалеть, что он предал автономные республики»[69]. Последнее предполагает наличие некоей договоренности Горбачева с автономиями. Это еще раз подтверждает тезис о том, что Горбачев поощрял объявление суверенитетов автономиями, обсуждавшийся в предыдущем разделе. В пользу этого говорит также то, что основная ответственность за этот «сговор» возлагалась на Б. Ельцина.
Заявление татарской интеллигенции представляет даже больший интерес, чем заявление руководства республики. Во-первых, всем, и Москве в том числе, было ясно, что в централизованной системе власти, сложившейся тогда в республике, подобный документ мог появиться только как рупор татарского руководства. Поэтому в нем была избрана такая форма и предъявлены такие аргументы, которые желало бы употребить руководство республики, но не посчитало возможным сделать это в своем заявлении. Во-вторых, необычным и странным было то, что представители исключительно одной этнической группы требовали другого статуса для республики, в которой кроме них проживало значительное число русских, чувашей, украинцев и других, в основном русскоязычных, граждан. При этом требуемый более высокий статус мог быть реализован в случае, если Татарстан выйдет из России. К такому шагу явно отрицательно относилось все население, кроме татар, которые, впрочем, как отмечалось выше, тоже не были едины в своем мнении. И, конечно, интеллигенция этих этнических групп была резко против. Поэтому-то подписантами второго заявления оказались представители только татарской интеллигенции. Можно с уверенностью предполагать, что в Москве понимали это. С опозданием это стало ясно и в Казани. Появилось третье заявление «представителей научной и творческой интеллигенции Республики Татарстан»[70], тезисы которого в основном совпадали с положениями заявления татарской интеллигенции. Но и здесь 11 из 17 подписей принадлежали татарам, остальные - ученым, часть из которых занимала крупные административные посты в науке и была зависимой от администрации.
Как бы отвечая на эти требования, Горбачев на встрече с руководителями автономных республик РСФСР 12 мая 1991 призвал: «Давайте думать о целостности России и целостности Союза. Россия – несущая конструкция Союза». Именно при этих условиях, по его мнению, следует «решать вопросы о подписании договора, квотах на представительство [союзных] республик [при подписании договора]». «Новый статус автономии, новые права должны быть закреплены и в Союзном, и в Федеративном [российском] договоре»,- продолжал Горбачев. Вскоре после этого выступления, игнорируя призывы Президента СССР, М. Рахимов (Башкирия) потребовал, чтобы в подписании Союзного договора принимали участие не только союзные республики, но и автономии и что надо «подписывать всем по алфавиту». Эту идею поддержали Спиридонов (Коми), Николаев (Якутия), Коков (Кабардино-Балкария) и Шаймиев (Татария), который сказал: “если не будет возможности подписать Союзный договор, мы не сможем подписать договор с Россией». Лишь Галазов из Северной Осетииотчетливо выступил за единство России и просил не уделять много внимания тому, как будет подписан Союзный договор[71].
Выполнение требований этих лидеров означало бы, что автономии получат в структурах Союза равные права со всеми союзными республиками, включая РСФСР. Хотя Рахимов, противореча себе, и заявил, что «у нас нет разговора о выходе из России», но никто, кроме руководителей вышеупомянутых автономий, не считал возможным одновременного выполнения двух условий «быть равным с Россией» и «не выходить из России». Пытаясь как-то разрешить это противоречие, Ельцин пошел навстречу, и допустил, что некоторые республики могут подписать отдельно, но в этом случае указать, что они остаются субъектами РСФСР.
По мнению М.Сабирова, премьер-министра Татарии в то время, ситуация для республики в мае 1991 г. была «очень сложная». Он признавал: «Многие среднеазиатские республики, Казахстан, не хотят, чтобы Татария на равных с ними подписала Союзный договор. Автономии прекратили борьбу за свой суверенитет. Мы остались практически одни. Если сейчас нам не удастся отстоять суверенитет, то другого шанса у нас не будет. Была у нас такая возможность в 1922 и 1936 годах. Тогда не получилось. Поэтому мы не должны упустить сегодняшний исторический момент»[72]. Однажды выступив с требованиями предоставления союзного статуса для Татарии, элита республики решила не отступать, вопреки отрицательной консолидированной позиции союзных республик в отношении допуска автономий в клуб союзных.
Первые лица Союза и России, Горбачев и Ельцин, 8 мая пришли к согласию, что автономии будут «подписывать договор самостоятельной делегацией внутри делегации РСФСР»[73]. Но автономии отвергли такой вариант и продолжали занимать в отношении подписания Союзного договора бескомпромиссную позицию. Их отношение имело принципиально важное значение для прогресса в переговорах. По мнению Г. Лапидус, вопрос о статусе и полномочиях автономных республик и о том, должны ли они, наряду с союзными республиками, подписывать Союзный договор, является вторым по важности в затянувшихся переговорах Ново-Огаревского процесса. На первом месте, по ее мнению, был вопрос о названии нового Союза и его статусе[74].
Позиция автономий оставалась неизменной до конца подготовки проекта Союзного договора, которая была завершена на последнем, ключевом совещании руководителей союзных и автономных республик в Ново-Огареве23 июля 1990 г.Открывая совещание, Горбачев выделил три самых важных момента. Первый: Союз Суверенных Государств должен быть прочным федеративным государством, а не «дохлой федерацией», т.е. опираться на Конституцию и иметь сильный центр. Второй: «конструируя этот Договор, надо иметь ввиду судьбу Российской Федерации», которая определяет в значительной мере будущее Союза: «прочная Российская Федерация основа прочной союзной федерации». Третий: Союзные республики должны «дать возможность реализовать в Договоре то, что вытекает из суверенизации бывших автономий», но и автономиям следует понять, что такое Российская Федерация.
Это еще раз подтверждает, что вопрос российских автономий фактически становился одним из ключевых, поскольку их позиции могли укрепить Российскую Федерацию, а могли и значительно ослабить. Более важными были только отношения союзных республик с союзным Центром. И действительно последующее обсуждение на совещании часто отталкивалось от принципов отношений России и ее автономий. Николаев и Рахимов высказались за то, чтобы отношения российских республик с Россией регулировались договорами и Конституцией Союза, что оставляло Конституцию России в стороне. А это естественно было неприемлемо для Ельцина, который считал, чтоотношения автономий и России должны определяться конституцией России и соответствующими договорами. В поисках устраивающего всех варианта Ельцин делал несколько различных предложений, но они отвергались[75].
Дата добавления: 2015-10-21; просмотров: 27 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |