большая задница, подумала Пэйн.
– Как мило, – сказала она.
– Почти на месте. – Раздались тихие щелчки, затем Манелло повернул руль и
свернул с большой дороги на спускающуюся с горки.
Когда они остановились в череде других автомобилей, Пэйн увидела вдалеке
очертания огромного города, которые пыталась обхватить взглядом. Высокие здания с
бессчетным количеством светящихся отверстий возвышались над более мелкими
сооружениями, и это место не было статичным. Красные и белые огни проникали внутрь
и вились вокруг их краев… несомненно, сотни машин на дорогах, похожих на ту, по
которой они только что приехали.
– Ты смотришь на Нью-Йорк, – сказал Мэнни.
– Он… прекрасен.
Он усмехнулся:
– Какие-то его части точно. А темнота с расстоянием – великолепные визажисты.
Пэйн потянулась к прозрачному стеклянному окну перед собой:
– Когда я жила наверху, там не было длинных аллей. Великолепия. Ничего, кроме
угнетающего молочного неба и удушающей границы леса. Все это настолько
удивительно…
Позади них раздался резкий звук, а потом еще один.
Мэнни посмотрел в небольшое зеркало наверху:
– Успокойся, приятель. Еду я, еду…
Когда он нажал на газ и быстро сократил расстояние до следующей машины
впереди, ей стало неловко из-за того, что она отвлекла его:
– Прости, – прошептала она. – Больше не буду.
– Можешь говорить хоть вечность, и я буду безумно счастлив тебя слушать.
Что ж, знать это – так приятно.
– Я знакома с некоторыми вещами, которые видела здесь, но по большей части все
это – открытие. Чаши на Другой Стороне показывают лишь снимки того, что происходит
на Земле, концентрируясь на людях, а не на предметах… если только что-то
неодушевленное не является частью чьей-то судьбы. На самом деле, мы видим лишь
судьбу, не развитие… жизнь, не пейзаж. Это… все, ради чего я хотела обрести свободу.
– Как ты выбралась?
В который раз? – подумала она.
– Ну, впервые… Я поняла, что когда моя мать дает аудиенции людям, пришедшим
снизу, появляется небольшое окно, тем самым, в барьере между двумя мирами есть…
нечто вроде щели. Я обнаружила, что могу перемещать свои молекулы сквозь крошечное
пространство, которое образовывалось, именно так я это и сделала. – Прошлое затягивало
ее, воспоминания ожили и горели не только в ее разуме, но и в душе. – Моя мать пришла в
ярость и явилась передо мной, требуя, чтобы я вернулась в Святилище… и я отказалась. У
меня была миссия, и даже она не могла заставить меня отступиться от цели. – Пэйн
покачала головой. – После того, как я… сделала, что должна была… то решила, что буду
просто жить своей жизнью, но были вещи, которые я не предвидела. Здесь, внизу, мне
нужно питаться и… есть другие проблемы.
Ее жаждущий период, в особенности, хотя она не собиралась рассказывать о том,
как наступил фертильный период, парализовавший ее. Это было таким потрясением.
Наверху женщины Девы-Летописецы были готовы зачать практически все время, и, таким
образом, огромные всплески гормонов не брали контроль над телом. Однако, как только
они спускались вниз, и проводили здесь больше одного дня или около того, цикл
становился их бременем. Слава судьбе, это происходило лишь раз в десятилетие, хотя
Пэйн ошибочно полагала, что у нее есть еще десять лет до того, как ей нужно будет
беспокоиться об этом.
К сожалению, оказалось, что десять лет проходит после того, как цикл впервые
даст о себе знать. Даже месяц не истек с тех пор, как она покинула Святилище, когда
началась ее жажда.
Вспомнив невыносимую потребность в совокуплении, оставившую ее беззащитной
и отчаявшейся, она сосредоточилась на лице Мануэля. Услужил бы он ей в период
жажды? Позаботился бы о ее неистовых желаниях и облегчил бы ее боль своим семенем?
Способны ли люди вообще на это?
– Но ты снова оказалась там? – спросил он.
Она прочистила горло:
– Да. У меня возникли некоторые… сложности, и моя мать снова пришла ко мне. –
Поистине, Дева-Летописеца была в ужасе от того, что похотливые мужчины возьмут ее
единственную дочь… которая уже «разрушила» столько из дарованной ей жизни. – Она
сказала, что поможет мне, но только на Другой Стороне. Я согласилась пойти с ней,
думая, что все будет, как раньше… и я снова смогу найти выход. Но все вышло иначе.
Мэнни положил свою руку на ее:
– Но теперь ты избавилась от всего этого.
Избавилась ли? Слепой Король пытался управлять ее судьбой так же, как прежде
мать. Хотя его причины были менее эгоистичными, в конце концов, под его крышей жили
Братство, их шеллан и малышка, и всех их стоило защищать. Вот только она боялась, что
Роф разделял взгляды ее брата на людей, а именно, что они были лессерами, ждущими
призыва на службу.
– Знаешь, что? – спросила она.
– Что?
– Думаю, что могу оставаться с тобой в этом автомобиле вечно.
– Забавно… я чувствую то же самое.
Опять щелчки, а затем они свернули направо.
Пока они ехали, машин становилось меньше, а зданий – больше, и Пэйн понимала,
что Мэнни имел в виду, говоря, что ночь улучшает облик города; в этих окрестностях не
было великолепия. Сломанные окна походили на выпавшие зубы, а грязь, засохшая с
торцов складов и магазинов, – на морщины. Отметины, появившиеся от гниения, по воле
случая или из-за вандализма, искажали то, что когда-то, несомненно, было гладким
фасадом, яркие, свежие рисунки исчезали, расцвет молодости давно проиграл стихиям и
течению времени.
И люди, стоявшие в тени, были не в лучшем состоянии. В сморщенной одежде
цвета тротуара и асфальта, казалось, на них давит что-то сверху, будто невидимая сила
поставила их всех на колени… и так и будет их держать.
– Не волнуйся, – сказал Мануэль. – Двери заблокированы.
– Я не боюсь. Мне… тоскливо, почему-то.
– Это городская нищета.
Они проехали мимо очередной гниющей, едва служившей крышей коробки,
занятой двумя людьми, делившими одно пальто. Она никогда не думала, что найдет что-
то ценное в угнетающей идеальности Святилища. Но, может, ее мать создала пристанище,
чтобы защитить Избранных от подобных видов жизни… как эти.
Но скоро окружение немного улучшилось. А после этого Мануэль свернул с дороги
на участок, параллельный растянувшемуся новому зданию, которое, казалось, занимало
довольно много места. Повсюду огни на возвышающихся рукоятях отбрасывали
приятный свет на приземистое строение, блестящие крыши двух припаркованных машин
и подрезанные кусты, окаймлявшие аллеи.
– Вот и приехали, – сказал он, остановившись и повернувшись к ней. – Я
представлю тебя как свою коллегу, ладно? Просто подыграй.
Она ухмыльнулась:
– Я попытаюсь.
Они вышли вместе, и… о, воздух. Такой сложный букет хорошего и плохого,
металлического и сладкого, грязного и божественного.
– Мне это нравится, – сказала она. – Мне это нравится!
Она раскинула руки и закружилась, вертясь на ногах, обутых как раз перед
отъездом из особняка. Остановившись и опустив руки, чтобы те передохнули, Пэйн
осознала, что Мануэль смотрит на нее, и ей пришлось засмеяться от смущения.
– Прости. Я…
– Иди сюда, – прорычал он, его веки были низко опущены, взгляд был пламенным
и собственническим.
Пэйн тут же возбудилась, ее тело вспыхнуло. И каким-то образом она поняла, что
не нужно торопиться, приближаясь к нему, что надо потянуть время и заставить его
ждать, даже если не долго.
– Ты хочешь меня, – протянула она, когда они оказались лицом к лицу.
– Да. Черт, да. – Он обхватил ее талию и резко притянул к себе. – Давай сюда свои
губы.
Что она и сделала, обернув руки вокруг его шеи, слившись с его крепким телом.
Поцелуй так и источал собственничество с обеих сторон, и, когда закончился, Пэйн не
могла прекратить улыбаться.
– Мне нравится, когда ты требователен, – сказала она. – Я вспоминаю душ, когда
ты…
Он издал стон и оборвал ее, нежно прижав руку к ее губам:
– Да, я помню. Поверь мне, я помню.
Пэйн чуть облизнула его ладонь:
– Ты снова сделаешь это со мной. Сегодня.
– Я буду таким везунчиком.
– Будешь. Как и я.
Он чуть засмеялся:
– Знаешь, что? Мне нужно надеть одно из своих пальто.
Мануэль вновь открыл дверь и наклонился в машину. Вернувшись, он надел
выглаженную белую куртку, на отвороте которой курсивом было написано его имя. И по
тому, как он застегивал две половины, она поняла, что он пытается скрыть реакцию своего
тела на нее.
Жаль. Ей нравилось видеть его в таком состоянии, гордого и возбужденного.
– Пойдем, давай зайдем внутрь, – сказал он, беря ее за руку. А потом себе под нос
он, казалось, добавил: – Пока я не кончил в…
Когда он прервал предложение, Пэйн оставила улыбку там, где она появилась - у
нее на лице.
При более близком изучении казалось, что здание было укреплено для осадного
положения, с расчетливыми решетками на окнах и высоким забором, растянувшимся на
большое расстояние. Двери, к которым они приближались, также были ограждены
решеткой, и Мануэль даже не стал дергать их за ручки.
Логично обезопасить здание, подумала она. Учитывая, как выглядела большая
часть города.
Мануэль нажал на кнопку, и резкий тихий голос сказал:
– Лошадиный госпиталь Трикаунти.
– Доктор Мануэль Манелло. – Он повернулся к камере. – Я здесь, чтобы
проведать…
– Привет, Док. Заходите.
Раздалось жужжание, а затем Манелло придержал для нее дверь:
– После тебя, bambina.
Интерьер, в который они попали, был скудным и очень чистым, с гладким
каменным полом и рядами сидений, будто люди проводили много времени в этой
передней комнате, в ожидании. На стенах висели обрамленные фотографии лошадей и
рогатого скота, у многих животных с поводов висели красные и голубые ленточки.
Напротив располагалась стеклянная панель с выбитым на ней форменными золотыми
буквами словом «ПРИЕМНАЯ», а еще были двери… так много дверей. Те, что со значком
мужчины и со значком женщины… а также с надписями, вроде «ЗАВЕДУЮЩИЙ
ГОСПИТАЛЕМ»… и «ФИНАНСОВЫЙ ОТДЕЛ»… и «Менеджер по персоналу».
– Что это за место? – спросила она.
– Больница. Пойдем, нам туда.
Он прошел через пару двойных дверей и подошел к человеческому мужчине в
униформе, сидевшему за столом.
– Здравствуйте, Доктор Манелло. – Мужчина опустил газету, на шапке которой
большими буквами было написано «Нью-Йорк Пост». – Давненько вас не видели.
– Это моя коллега, Пэ… Памела. Мы просто хотим повидать мою девочку.
Человеческий мужчина внимательно посмотрел на лицо Пэйн. А затем, казалось,
встряхнулся:
– Э… она там, где вы ее оставили. Док провел с ней много времени сегодня.
– Да. Он звонил. – Мануэль постучал по столу костяшками. – Увидимся.
– Конечно, Док. Приятно познакомиться с вами… Памела.
Пэйн наклонила голову:
– С вами тоже было приятно познакомиться.
Когда она выпрямилась, повисла неловкая тишина. Человеческий мужчина был
абсолютно поражен ею, его рот слегка приоткрылся, глаза были распахнуты… и очень
благодарны.
– Полегче, здоровяк, – мрачно сказал Мануэль. – Можешь снова начать моргать…
ну, скажем, сейчас. В самом деле. Серьезно.
Мануэль встал между ними двумя и взял Пэйн за руку, одновременно блокируя
обзор и устанавливая доминирование над ней. И это еще не все. Темные специи исходили
от него, запах, предупреждающий другого мужчину, что женщина, на которую он с
смотрит с вожделением, доступна только через холодное, мертвое тело Мануэля.
Из-за чего она почувствовала себя так, будто в груди пылает солнце.
– Пойдем, Пэй… Памела. – Когда Мануэль потянул ее, и они вдвоем отошли, он,
бормоча, добавил: – Пока у паренька челюсть не отвалилась и не приземлилась на
спортивную колонку.
Пэйн подпрыгнула. И еще раз.
Мануэль посмотрел на нее:
– Тот бедный охранник чуть не испытал околосмертный опыт из-за бэйджика,
вбитого ему в глотку, и ты счастлива?
Пэйн чмокнула Мануэля в щеку, заглядывая за маску гнева на его прекрасном
лице:
– Я тебе нравлюсь.
Мануэль закатил глаза и притянул ее за шею, возвращая поцелуй:
– О, да.
– О, да, – передразнила она…
Кто-то об кого-то споткнулся, сложно сказать, кто, и Мануэль не дал им упасть:
– Нам лучше быть повнимательней, – сказал ее мужчина. – Пока самим не
потребовалась реанимация.
Она ткнула его локтем:
– Мудрая экстраполяция.
– Ты шлепнула меня по заднице.
Пэйн выглянула из-за его плеча. И затем шлепнула его по ягодице… сильно. Когда
он вскрикнул, она ему подмигнула:
– Точно. Правда. Шлепнула. – Опустив веки и понизив голос, она продолжила
играть: – Хочешь, чтобы я сделала это снова, Мануэль? Может… по другой половине?
Когда она изогнула брови, он не смог сдержаться и засмеялся, наполнив пустой
коридор смехом. И когда они вновь столкнулись друг с другом, он остановил ее.
– Погоди, нам нужно сделать получше. – Он взял ее под руку, поцеловал в лоб, и
встал рядом. – Насчет три, начинай с правой. Готова? Один… два… три.
При условном знаке они оба вытянули свои длинные правые ноги, а затем левые…
и правую… и левую…
Идеально синхронно.
Бок о бок.
Они прошли по коридору. Вместе.
***
Мэнни даже не думал, что его сексуальная вампирша может обладать чувством
юмора. Что было идеальным дополнением к имеющемуся набору.
О, черт, дело даже не в этом. А в ее удивлении, радости и чувстве, что она готова
на все. Она абсолютно не походила на тех хрупких, нервных особ или высохших
тонюсеньких моделей, с которыми он встречался.
– Пэйн?
– Да?
– Если бы я сказал, что хочу сегодня взобраться на гору…
– О! С удовольствием! Мне должен понравиться вид с…
Бинго. Хотя, Боже, ему пришлось задуматься о жестокости жизни – наконец-то
найти свою идеальную половинку… в ком-то совершенно несовместимом.
Когда они подошли ко второму набору двойных дверей, ведущих в больничную
часть лошадиного госпиталя, он открыл одну половину, и без каких-либо заминок они
повернулись боком и прошли через нее… и тогда это случилось.
Тогда он влюбился в нее, окончательно и бесповоротно.
Это ее счастливое щебетанье, прыжки при шаге, ледяные глаза, которые сияли,
словно кристаллы. Ее история, которой она поделилась, достоинство, которое
демонстрировала, и то, что она шла вразрез со стандартами, с которыми он всегда
встречался… и теперь не сможет сидеть за одним обеденным столом. Мощь в ее теле,
острота ума и…
Боже… он даже не подумал о сексе.
Какая ирония. Она подарила ему лучшие оргазмы в его жизни, и они даже не
возглавляли его список «Я люблю тебя, потому что».
Похоже, она просто была настолько эффектна.
– Отчего это ты улыбаешься, Мануэль – сказала Пэйн. – Может, от предвкушения
моей руки на твоей попке в будущем?
– Ага. Именно.
Он притянул ее для очередного поцелуя, пытаясь игнорировать боль в груди. Не
стоит портить оставшееся время ожидавшим их прощанием. Оно и так скоро настанет.
Кроме того, они почти пришли к нужному месту.
– Она здесь, – сказал он, свернув налево и зайдя в палаты-стойла.
Как только дверь открылась, Пэйн заколебалась, нахмурившись, когда сквозь
пахнущий сеном воздух раздалось ржание и случайный топот копыт.
– Чуть дальше. – Мэнни потянул ее за руку. – Ее зовут Глори.
Глори была последней по левой стороне, но в тот же миг, как он произнес ее имя,
ее длинная, изящная шея вытянулась, и идеально пропорциональная голова высунулась
из-за стойла.
– Привет, девочка, – сказал он. В ответ она издала должное приветствие, ее
заостренные уши навострились, нос втянул воздух.
– Судьба милосердная, – выдохнула Пэйн, выпустив его руку и обогнав его.
Когда она приблизилась к стойлу, Глори качнула головой, ее черная грива
блеснула, и ему вдруг привиделось, как Пэйн укусили:
– Осторожней, – сказал он, замедлив шаг. – Она не любит…
Как только Пэйн положила руку на эту гладкую морду, Глори шагнула вправо ради
большего, подталкивая ладонь, ища должного объятия.
– …незнакомых людей, – запинаясь, закончил Мэнни.
– Привет, дорогая, – прошептала Пэйн, осматривая лошадь, наклоняясь в стойло. –
Ты такая красивая… такая большая и сильная… – Бледные руки добрались до черной шеи
и начали поглаживать ее в медленном темпе. – Почему ее передние ноги перевязаны?
– Она сломала правую. Очень серьезно. Примерно неделю назад.
– Могу я зайти внутрь?
– Эээ… – Боже, он поверить не мог, но Глори, похоже, влюбилась, ее глаза
буквально закатились, когда ее хорошенько почесали за ушами. – Да, думаю, все будет
нормально.
Он открыл щеколду на двери, и они оба скользнули внутрь. Отступая, Глори
прихрамывала… на когда-то здоровую сторону.
Она так сильно потеряла в весе, что под шкуркой, словно колья ограды, были
видны ребра.
И Мэнни был готов поспорить, что когда новизна ее посетителей иссякнет, то же
случится с ее взрывом энергии, и быстро.
Сообщение от доктора на голосовой почте было абсолютной правдой: она слабеет.
Сломанная кость срастается, но недостаточно быстро, и из-за перераспределения веса
слои противоположного копыта истончались и отделялись.
Глори протянула свою морду к его груди и чуть толкнула его.
– Привет, девочка.
– Она удивительная. – Пэйн обошла кобылку. – Просто удивительная.
И теперь на его совести еще один грех. Может, привести сюда Пэйн было не
подарком, а жестокостью. Зачем знакомить ее с животным, которое, скорее всего…
Боже, он даже думать об этом не мог.
– Ты не единственный ревнивец, – тихо сказала Пэйн.
Мэнни выглянула из-за головы Глори:
– Прости?
– Когда ты сказал, что познакомишь меня с женщиной, я… я надеялась, что у нее
будет лошадиная морда.
Он засмеялся и погладил Глори лоб:
– Ну, она у нее лошадиная, так ведь?
– Что ты будешь с ней делать?
Пытаясь подобрать слова, он поднял гриву, падающую прямо на почти черные
глаза кобылы.
– Отсутствие ответа – достаточный ответ, – печально произнесла Пэйн.
– Я не знаю, почему привез тебя сюда. То есть… – Он прочистил горло. – Вообще-
то, знаю… и это довольно, блин, жалко. Все, что у меня есть, это работа… Глори –
единственное, что не относится к больнице. Для меня это личное.
– Должно быть, у тебя разбито сердце.
– Да. – Мэнни резко взглянул из-за спины своей слабеющей лошади на
темноволосую вампиршу, которая прижалась щекой к боку Глори. – Я… абсолютно
сломлен потерей.
Глава 40
Спустя какие-то секунды после звонка Бутча, Джейн появилась на крыше
пентхауса Ви. Когда она обрела вес и форму, ночной воздух растрепал ее волосы своими
холодными пальцами и заставил глаза слезиться.
Или… может, она просто плакала?
Заглядывая внутрь сквозь стекло, она видела все чересчур ясно: стол, плети,
хлысты… другие вещи.
Когда она раньше приходила сюда с Вишесом, эти установки его хард-кор
пристрастий казались всего лишь волнующими и слегка пугающими декорациями к
невероятному сексу, который у них был. Но ее версия «игры» была пуделем по сравнению
с его оборотнем.
И как отчетливо она понимала это сейчас.
Что использовал Бутч? В какой форме был ее мужчина? Много ли было крови…
Минуточку. Где Ви?
Пройдя сквозь раздвижные стеклянные двери, она…
Никакой крови на полу. Ничего не капало с инструментов. Никаких крюков,
свисающих с потолка. Все в точности, как в последний раз, когда она была здесь, будто
ничего не произошло…
Стон раздался вне круга света свечей, и этот звук внес ясность в ее голову.
Конечно. Кровать.
Вглядываясь в завесу темноты, она привыкла к ней и увидела мужчину,
завернутого в атласные простыни, растянувшегося на спине, корчившегося от боли… или
он спал?
– Вишес? – тихо сказала она.
Он тут же с криком проснулся, тело резко поднялось, веки распахнулись. Она сразу
заметила заживавшие шрамы на его лице… а также на прессе и животе. Но выражение его
лица, – вот что поразило ее больше всего. Он был в ужасе.
Вдруг начались яростные метания, и Ви сбросил со своего тела простыни. Он
посмотрел на себя, пот выступил на его груди и плечах, кожа вдруг заблестела даже в
сумраке, когда он схватил свой член… будто защищая то, что осталось.
Повесив голову, Вишес начал глубоко дышать. Вдох. Выдох. Вдох. Выдох…
Схема сменилась на всхлипы.
Свернувшись, и защищая руками работу мясника, совершенную давным-давно, он
задыхался от душивших его эмоций, потеряв сдержанность, лишившись контроля. Разум
больше не правил его реальностью, а подчинялся ей.
Он даже не осознавал, что она стоит рядом с ним.
И ей следует уйти, подумала Джейн. Он бы не хотел, чтобы она видела его в таком
состоянии – даже до того, как все между ними распалось. Мужчина, которого она знала и
любила, женой которого стала, не хотел бы иметь свидетелей этому…
Сложно сказать, что привлекло его внимание… и позже она задумается, как Ви
выбрал момент, когда она собиралась дематериализоваться, чтобы посмотреть на нее.
Она мгновенно впала в ступор. Если он взбесился из-за того, что случилось с Пэйн,
то теперь возненавидит ее… с подобным вторжением в уединенность уже ничего нельзя
поделать.
– Бутч позвонил мне, – выпалила она. – Он думал, тебе…
– Он навредил мне… Мой отец навредил мне.
Слова были слабыми и тихими, едва слышимыми. Но когда они дошли до Джейн,
ее сердце просто остановилось.
– За что? – спросил Вишес. – За что он так со мной? А моя мать? Я не
напрашивался в дети к этой парочки… и не выбрал бы этого, спроси они меня… За что?
Его щеки были залиты слезами, скатывавшимися из бриллиантовых глаз,
непрестанный поток, которого он не замечал и о котором не волновался. И у Джейн было
ощущение, что течь прекратится не сразу – повреждена внутренняя артерия, и это кровь
его сердца, вытекающая из него, покрывающая его.
– Мне жаль, – прохрипела она. – Я не знаю всех «почему»… но знаю, что ты не
заслужил этого. И… это не твоя вина.
Ви отпустил себя и посмотрел вниз. Прошло много времени, прежде чем он
заговорил, и слова его были медленными, просчитанными… и безостановочными, как и
его слезы:
– Я бы хотел быть целым. Хотел бы дать тебе малышей, если бы ты пожелала их и
могла зачать. Хотел бы сказать, что я разрывался, когда ты думала, будто я был с кем-то
другим. Хотел бы провести прошлый год, просыпаясь каждую ночь и говоря тебе, что
люблю тебя. Хотел бы сочетаться с тобой должным образом в тот вечер, когда ты
восстала из мертвых. Хотел бы… – Теперь его дрожащий взгляд скользнул к ней. – Быть
наполовину таким же сильным, как ты, и быть достойным тебя. И… вот.
Верно. Хорошо. Теперь они оба ревели.
– Прости меня за Пэйн, – хрипло произнесла она. – Я хотела поговорить с тобой, но
ее нельзя было переубедить. Я пыталась разрешить ситуацию, правда пыталась, но, в
конечном счете, я просто… я не… я не хотела, чтобы ты был тем, кто сделает это. Я бы
предпочла вечность жить с ужасной правдой на моей совести, чем позволила бы тебе
убить свою сестру. Или позволила ей навредить себе еще больше.
– Я понимаю… понимаю это теперь.
– И если честно… то, что она выздоровела? Меня бросает в холодный пот из-за
того, что мы чуть не натворили.
– Все хорошо. Она в порядке.
Джейн вытерла глаза:
– И я думаю, когда дело касается… – Она взглянула на стену, на которую падал
маслянистый свет свечей, совсем не смягчавший острые шипы и даже более острые
приспособления, висевшие там. – Когда дело касается… вещей… о тебе и сексе, я всегда
волнуюсь, что могу быть недостаточной для тебя.
– Черт… нет… ты все для меня.
Джейн прикрыла рот рукой, чтобы совсем не разрыдаться. Потому что именно это
ей было необходимо услышать.
– У меня даже нет твоего имени на спине, – сказал Ви. – Я думал, это глупая и
пустая трата времени… но, как без этого ты можешь чувствовать, что мы связаны…
особенно, если каждый мужчина в особняке отмечен так для своей шеллан?
Боже, она не думала об этом.
Ви покачал головой:
– Ты давала мне пространство… общаться с Бутчем, сражаться с моими братьями и
делать свои дела в Интернете. Что я дал тебе?
– Мою клинику, например. Я бы не смогла построить ее без тебя.
– Едва ли похоже на букет роз.
– Не недооценивай свои плотнические навыки.
Сейчас он чуть улыбнулся. А затем снова стал серьезен:
– Могу я сказать тебе что-то, о чем думаю всякий раз, как просыпаюсь рядом с
тобой?
– Пожалуйста.
Вишес, тот, у кого всегда на все был ответ, казалось, проглотил язык. Но потом он
сказал:
– Ради тебя я встаю с постели каждую ночь. Ради тебя я каждый восход не могу
дождаться, когда вернусь домой. Не ради войны. Не ради Братьев. Даже не ради Бутча. А
ради… тебя.
О, такие простые слова… но в них столько смысла. Боже правый, столько смысла.
– Ты позволишь мне обнять тебя? – резко спросила она.
Ее мужчина вытянул свою крепкие руки:
– Может, я подержу тебя вместо этого?
Наклонившись вперед и нырнув в его объятия, Джейн возразила:
– Это не обязательно должно быть или-или.
Она тут же обрела полную форму, не прилагая совсем никаких усилий, та
магическая внутренняя химия между ними призывала ее к нему. И когда Вишес уткнулся
лицом ей в волосы и задрожал, будто пробежал огромную дистанцию и, наконец, оказался
дома… она поняла, что именно он чувствовал.
***
Прижав к себе свою
шеллан
с заалевшими щеками, Ви чувствовал себя так, будто
разлетелся на кусочки, а потом снова собрался воедино.
Боже, что сделал Бутч ради него. Ради всех них.
Коп избрал верный путь. Страшный и ужасающий… но абсолютно верный. Держа
теперь свою женщину, Ви искал глазами место, где все произошло. Все вычищено…
кроме пары вещей, которым было не место на полу: ложки и стакана, где почти не
осталось жидкости – воды, скорее всего.
Все было иллюзией. На самом деле его ничто не резало. И Бутч по-любому оставил
два предмета на виду, чтобы Ви, проснувшись и оглядевшись, понял, что привело его к
свободе.
В ретроспективе все это казалось настолько, блин, глупым… не сессия с копом, а
то, что Ви никогда на самом деле не думал о Бладлеттере и всех тех годах в военном
лагере. В последний раз эта частица прошлого вообще всплыла, когда Джейн впервые
была с ним, и только из-за того, что она видела его обнаженным, и ему пришлось
объяснить.
Отец не хотел, чтобы я размножался.
Больше ему нечего было сказать. И после этого, словно труп, который перевернули
лицом вверх в стоячей воде, то дерьмо вновь осело, покоясь в песчаном русле реки,
являвшим саму его сущность.
ДД, или До Джейн, он занимался сексом только в штанах. Не от стыда… или, по
крайней мере, так он себе говорил… но, потому что просто не был заинтересован в этом с
анонимными мужчинами и женщинами, которых трахал.
ПД? Все по-другому. Обнаженка его не смущала, вероятно, потому что Джейн не
скривилась при его откровении. И все же, задумываясь об этом сейчас, он понял, что
всегда держал ее на расстоянии вытянутой руки, даже когда она лежала в его объятиях. Да
что уж там, он к Бутчу и то был ближе, но как мужчина к мужчине, что, все же, пугало
меньше, чем близость «мужчина-к-женщине».
Отголоски проблемы с мамочкой, несомненно. После всего, что устроила его
мамэн, он просто не мог доверять женщинам, как братьям или своему лучшему другу.
Вот только Джейн никогда не предавала его. Вообще-то, она была готова биться с
собственной совестью, просто чтобы избавить его от немыслимого акта, которого
требовала его близняшка.
– Ты не моя мать, – сказал он в волосы своей шеллан.
– Чертовски верно. – Джейн отстранилась и посмотрела ему прямо в глаза – как
всегда. – Я бы никогда не бросила своего сына. И не стала обращаться с дочерью
Дата добавления: 2015-10-21; просмотров: 24 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |