Все это длилось несколько мгновений; я моргнула, и все вдруг изменилось. Жутко загрохотал ритмичный бит, и место тусовки обернулось кладбищем. Медленно приближался Кейл, которого по-прежнему держал на поводке мой папашка. Приблизившись, он, ни слова не говоря, остановился передо мной.
— Кейл! — позвала я.
Кейл протянул ко мне руки и медленно скользнул ладонями вниз — по моей шее, спине, бедрам. Он только что убил моих друзей. Папашка стоял, наблюдая за нами. Здесь же был и Алекс, глаза его были по-прежнему холодны и бесстрастны.
Но все это не имело значения. Кейл, его прикосновения, его лицо, находившееся в нескольких дюймах от моего лица, — вот что было важно! Я стояла как завороженная.
— Тебе следовало отказаться от этого, — проговорил он и, наклонившись, коснулся моих губ губами.
Меня словно ударило током — как во время нашего первого поцелуя. И вдруг все изменилось. Вся моя кожа — от подбородка до кончиков пальцев на ногах — начала зудеть; ее словно кололи иголками. Я отпрянула от Кейла, который с нежностью смотрел на меня.
Я глянула на свои руки и похолодела. Прямо на глазах кожа на моих ладонях начала бледнеть, потом чернеть и сморщиваться, словно виноград, оставленный под палящими лучами солнца. Начали рассыпаться пальцы, ладони, потом запястья. Разрушение шло выше и дальше — по рукам, плечам. Волосы падали с моей головы и, осыпаясь пеплом на землю, покрывали траву у моих ног. И наступила темнота.
Задыхаясь, я проснулась в холодном поту. Как только я восстановила дыхание, раздался стук в дверь, и с той стороны послышался холодный, резкий голос моего папашки:
— Собирайся, выезжаем через двадцать минут.
* * *
— Ну-ка, расскажи мне о своих способностях, — сказал грузный мужик, входя в комнату. Ни здрасте, ни как зовут! Ничего. Этот народ тут просто помешан на своей работе.
— Что вы хотите узнать? — спросила я, притулившись у дальней стены. Первым делом, войдя в комнату, я проверила пол. Проводов не было.
— Можешь начать с того, в чем состоят твои способности.
— Я могу изменять вещи.
— Определи точнее, что значит «изменять».
— Я могу имитировать вещи. Превращать одну в другую, когда размеры примерно одинаковые и я касаюсь обеих.
Мужик огляделся, потом стал копаться в карманах. Достал и протянул мне карандаш и шариковую ручку:
— Покажи!
Я взяла карандаш и ручку. У меня была еще одна причина никому не рассказывать про свои таланты — терпеть не могу делать что-либо по команде. Что я вам, мартышка, что ли, которая за мелкую монету пляшет на рынке?
Но пришлось. Сжав между пальцев врученные мне письменные принадлежности, я закрыла глаза. Боль, накатившая мгновенно, острая и неумолимая, пронзила мои шею и плечи.
Открыв глаза, я протянула мужику два совершенно одинаковых карандаша. Он взял их и провел обоими по линии на тыльной стороне руки.
— Гляди-ка, пишет!
— Еще бы он не писал! — сказала я, ощущая, как медленно уходит головная боль.
— То есть если ты превратишь сливу в нектарин, она и вкусом будет как нектарин?
Я кивнула.
Похоже, он был восхищен.
— У нас тут есть фокусница, которая работает на нас, но то, что она производит, — просто иллюзия. Визуальный обман. Изменить она может только себя. А так — ничего особенного.
Он сунул карандаши в карман.
— А как насчет людей?
— Людей?
— Можешь превратиться в другого человека?
Я переминалась с ноги на ногу. Неожиданно комната, в которой мы находились, стала чертовски маленькой. Я даже представить себе не могла, что станет с моим телом в результате такого превращения. Высохнут мозги? Внутренние органы станут совсем жидкими?
— Никогда не пробовала, — ответила я, но несмотря на все усилия, мой голос дрогнул — я знала, что будет дальше.
Сложив руки на груди и всем своим видом изображая нетерпение, мужик сказал:
— Самое время попробовать.
— Ну, я не думаю… — пыталась я возразить.
Он похлопал по своим часам:
— Я не становлюсь моложе. Начнем!
Черт. Меня слегка потряхивало. Я взяла его за руку. Она была холодной и липкой, и мне пришлось сильно постараться, чтобы меня не стошнило. Закрыв глаза, я сосредоточилась на его носе, похожем на луковицу, и толстых щеках. Боль накатила мгновенно, иголками пройдясь вверх и вниз по моему позвоночнику. Я попыталась сглотнуть, но не смогла — горло словно распухло. Хотела сделать глубокий вдох, и к ужасу своему осознала, что не чувствую, где у меня ребра. Прошло несколько мучительных мгновений, и я рухнула на пол, хватая ртом воздух:
— Не могу!
Еще крепче сжав мою руку, мужик зашипел:
— Давай снова!
Меня обуял страх, но тем не менее я закрыла глаза и попыталась сосредоточиться. В самом моем нутре что-то щелкнуло. Прошло несколько секунд. Я чувствовала, как зашевелился пушок на моей спине. Что-то было не так. Я попыталась отойти от своего мучителя на пару шагов, но ноги меня не слушались — они вдруг стали огромными и тяжелыми. Я взглянула на свои руки, и дыхание мое зашлось.
Но оно, видно, зашлось и у мужика, когда он посмотрел на то, что получилось. Вместо длинных бледных тонких пальцев, к которым я так привыкла, у меня были пальцы-сосиски, а выше шли морщинистые коричневатые руки, точь-в-точь как у него.
Мужик отпустил меня, и я сползла на пол. Меня душил кашель. Отерев тыльной стороной ладони рот, я увидела на ней кровь. Ни в коем случае нельзя показать ему, что я испугана! Чтобы скрыть кровь, я отерла руку о джинсы.
Он рассматривал меня так, словно он был голодный лев, а я — лось. Я закрыла глаза и страшным напряжением всех сил постаралась вернуться в собственное тело. Боль была зверская, тошнота накатывала волнами. Не повредила ли я себе что-нибудь во время превращения? Не сломала ли? Вдруг у меня дырка во внутренних органах или мозговое кровотечение? О боже! Вдруг я не до конца вернула себе свой собственный облик? А что там у меня теперь внутри? Не оставила ли я себе каких-нибудь его внутренних органов? И вдруг меня как током ударило — а что если у меня осталась его внешность? Я пошевелились и с облегчением вздохнула: нет, слава богу, ничего лишнего!
— Так-так, — бормотал мужик, нарезая вокруг меня круги. Потом осведомился: — Побочные эффекты?
Склонившись ко мне, он обдал меня запахом сырных палочек.
— Я устала и хочу есть, — сказала я спокойно. Я чувствовала себя так, словно меня сбросили с самолета, а потом еще долго валяли в осколках разбитого стекла. Но показывать это ему было совсем не обязательно. Прошло два моих первых дня в «Деназене», но я уже видела, как тут все устроено. Кейл прав. Они копаются в твоих мозгах в поисках слабого места.
— Нужно провести дополнительные исследования, — сказал мужик, хотя обращался он не ко мне. Он ходил по комнате, открывал и закрывал разные шкафчики и разговаривал сам с собой. Мне не понравилось воодушевление, с которым он произнес эти слова.
— Что еще за исследования? — спросила я.
Он уставился на меня так, словно видел в первый раз:
— Физиологические. Скорость реакции, реакцию на стимулы, всякое такое. Также нужно определить пределы твоих возможностей. Сделаем это тогда, когда тебе не нужно будет работать с чем-нибудь особенно большим.
В голосе его звучала пугающая неопределенность, но я не стала ничего спрашивать. В течение нескольких последующих часов Рик, как он наконец назвал себя, атаковал меня сотней тысяч вопросов. Каждый раз, получая ответ, он становился все более и более возбужденным.
К четырем дня я была выжата как лимон и едва держалась на ногах. Побочные эффекты, последовавшие за моим превращением, давали о себе знать. Головная боль стала вполне переносимой, но тупая боль в мышцах и каждом суставе вызывала непреодолимую тошноту.
К счастью, у Рика иссякли вопросы и, улыбнувшись, он сказал:
— Нужно измерить тебе кровяное давление. Потом я передам тебя отцу.
— Как раз уложились! — улыбнулся папашка, который вошел в комнату и, стоя со скрещенными руками у стены, наблюдал за тем, как Рик достает тонометр. Это напомнило мне то, как, когда я была еще ребенком, он стоял возле карусели, на которой я кружилась, и улыбался. Заканчивая каждый круг, я видела его широкую улыбку. Так же широко он улыбался и сейчас. Только улыбка была другая. Или мне казалось? Может, я видела то, что хотела, а не то, что было на самом деле?
— Мне сказали, ты сегодня хорошо поработала, Дезни, — сказал папаша, пока Рик наворачивал мне на руку манжету.
— С тебя хороший кусок торта, — улыбнулась я через силу и спросила: — И все-таки, в чем моя работа? Я так и не знаю, что здесь делаю. Хоть намекни!
Улыбка на физиономии папашки расширилась необычайно. В ней сквозили темные, невысказанные обещания.
— Всему свое время, — ответил он.
— Поразительно! — задышал Рик. — Сто двадцать на восемьдесят. Превосходно!
Он снял с моей руки манжету и улыбнулся:
— Да ты просто находка, моя милая! — и принялся что-то записывать.
Папашка подошел ко мне:
— У меня есть для тебя вознаграждение.
Тон, которым он это произнес, был оскорбительно-покровительственным, и мне захотелось сразу отбрить его, но любопытство возобладало:
— Вознаграждение?
— Я думал, ты усложнишь жизнь Рику и всем остальным, кто тут с тобой работает. Но ты вела себя исключительно хорошо, — ответил он.
— А может, перед тем, как мы поедем домой, я ненадолго рухну на диванчике в твоем офисе?
Я едва держалась, чтобы не заснуть.
— Ну, если ты предпочитаешь поспать и не смотреть клетки, тогда…
Я насторожилась, и он это понял.
— Клетки? — спросила я.
— Я думаю, тебе будет приятно посмотреть на того парня за решеткой. Оттуда ему тебе уже не навредить.
Он приобнял меня за плечи, выводя из комнаты.
— Может, это тебя успокоит.
Увидеть Кейла в его прежнем положении, запертым в звериной клетке — да это будет похуже любого ночного кошмара!
Так высоко я еще не забиралась. Когда мы вышли из лифта, я сразу почувствовала, что здесь, на девятом этаже, все по-другому. Сам воздух был другой. Если на прочих этажах жизнь была не сахар, то в сравнении с ними девятый этаж вообще казался гиблым местом.
В середине большой комнаты, как и на других этажах, стоял круглый стол, за которым с самым несчастным видом сидел человек в белом пиджаке и белых перчатках. Он не обратил на нас никакого внимания, беседуя с сидящим поодаль другим служащим.
Если по обрывкам разговора можно установить его суть, то таких слов, как кремация, утилизация и зачистка, которые долетали до меня, было достаточно, чтобы я поняла, о чем они так спокойно беседовали.
Мои шаги гулом отдавались по всей комнате и, глянув вниз, я поняла причину — пол был из бетона. Приглядевшись, я увидела, что он заляпан буровато-коричневыми пятнами. Проследив за моим взглядом, папашка объяснил:
— Проще мыть. Иногда здесь бывает грязновато.
Грязновато? Я проглотила комок, поднявшийся в горле, и пошла вслед за папашей, представляя себе тех, кто отмывает с этого пола кровь и убирает следы того, что на местном языке называется ликвидацией. Когда мы дошли до конца комнаты и вышли из нее через другую дверь, тошнота стала почти невыносимой.
— Девятый этаж, — объяснял папашка, — это что-то вроде отдела по решению нерешаемых проблем. Когда Шестой выходит из-под контроля, его помещают сюда, и мы определяем, какие оптимальные действия в его отношении можем предпринять.
— Оптимальные действия?
— Наша работа, Дезни, не всегда красива, и она не всегда приятна. Иногда мне приходится принимать довольно жесткие решения. Они касаются определения того, можно ли еще спасти Шестого, или же он должен быть списан.
Списан! О человеке говорят как о тупом оборудовании…
Я с силой прикусила язык, чтобы не закричать. По мере того как папашка продолжал говорить, во рту расползался привкус чего-то противного, отдающего медью.
— Я понимаю, это может казаться жестоким, но мы делаем это для блага общества. Для блага человечества.
Мы шли все дальше и дальше. Папашка вытащил карточку доступа и, проведя ею через щель замка, ввел меня в маленькую белую комнату с простым столом и единственной красной дверью в дальнем углу.
— Доброе утро, Йенси. Я веду Дезни на экскурсию по камерам. Мы ненадолго.
Йенси кивнул и открыл дверь. Когда мы проходили мимо, я почувствовала на себе его неотрывный взгляд. Потом я обернулась, мы встретились глазами, и он отвернулся. Похоже, не все служащие «Деназена» так же гордятся своей работой, как мой папашка.
Мы оказались в широком и невероятно длинном коридоре, по обеим сторонам которого располагались стеклянные комнаты. Точнее клетки.
Мы двинулись вдоль и скоро остановились возле первой занятой.
— Это сто первый, — произнес папашка, дважды постучав по стеклу. Такой же звук он извлекал из нашего аквариума с рыбками, который стоял дома в гостиной.
Девушка внутри — моложе меня. Лет тринадцать, максимум — четырнадцать. Остекленевший безжизненный взгляд, словно навек остановившийся в одной точке. Слегка приоткрытый рот, из правого уголка сочится розоватая жидкость, оставляющая на подбородке едва приметный след. Она сидит на койке, укутанная старыми одеялами, безвольно сложив руки на коленях; рядом — игрушечный мишка с оторванной головой. На ней поношенные, все в пятнах, хлопчатобумажные шорты и неописуемая, на несколько размеров больше, чем нужно, футболка.
— Она же совсем ребенок, — сказала я. — Почему она здесь?
Пораженная тем, что вижу, я все же умудрилась скрыть негодование, которое меня переполняло. Ведь Кейл провел здесь всю жизнь. Даже когда был таким же ребенком, как эта девушка.
— Сто первый был с нами несколько лет. Ее мать погибла от несчастного случая, оставив дочь совсем одну и без средств к существованию. Мы нашли ее и взяли в «Деназен». Но неделю назад она сорвалась и напала на нашего доктора.
— Как же такая маленькая могла на кого-то напасть?
Если бы у нее был полный рот острых как иглы зубов и она плевалась бы ядом, я бы, может, и поверила. Но в ней вряд ли и весу-то было больше, чем в паре кирпичиков!
— Сто первый способен прерывать сердечную деятельность. Эта маленькая успела убить троих, прежде чем мы ее успокоили.
Произнося это, папаша всматривался в таблицу, висевшую сбоку от двери.
— Но почему? — не унималась я.
— Почему что?
— Почему она сделала это? Должна же быть причина!
Я понимала, что скольжу по тонкому льду, но ничего не могла с собой поделать. Должно же было что-то произойти с бедной девчушкой. Может, она провела часок наедине с Мерси?
— Да никакой причины! Просто Шестые иногда срываются, только и всего.
Мне бы попридержать язык, но я уже собой не владела.
— Срываются? — переспросила я. — И такое может случиться со мной тоже? Я закончу здесь, в одной из этих клеток, с номером вместо имени? А, пап? Когда в следующий раз поссорюсь с тобой или вернусь с тусовки под мухой.
Папашка отвернулся от сто первого и посмотрел на меня с улыбкой превосходства:
— Пока ты не создаешь проблем и хорошо себя ведешь, тебе не о чем беспокоиться.
Он почти минуту, которая показалась мне часом, вглядывался в мои глаза, и мы пошли прочь от клетки сто первого. А интересно, как ее все-таки зовут?
Возле следующей клетки он сказал:
— Здесь у нас сто девятнадцатый. Чаровник — так мы их называем.
Чаровник — это бабник, что ли? Вряд ли.
— А что это такое? — спросила я вслух.
— В истории, начиная с девятнадцатого века, зафиксировано много случаев, относящихся к подобным способностям. — В голосе папашки зазвучала нотка восхищения. Он продолжал: — Жертва, которую ласкает чаровник, полностью попадает под его контроль. Мы пришли к выводу, что этот феномен лежит в основе легенд об инкубах.
Я разглядывала обитателя клетки через грязноватое стекло. Приятное лицо, но выражение — как у сто первого. Такие же светло-серые хлопчатобумажные шорты и простая белая рубашка. Карие глаза, хотя и немного более живые, чем глаза сто первого, так же устремлены в никуда. Смотрит, но ничего не видит
— Почему он здесь? — спросила я.
— Ситуация со сто девятнадцатым немного отличается от того, что мы имеем со сто первым, — принялся объяснять папашка. — Он с нами всего несколько недель, и все это время находится на девятом этаже. Мы поместили его к нам после того, как его задержала полиция одного из соседних городов. Они обнаружили, что он содержит бордель.
— Так он сутенер? Большая находка для «Деназена»!
— Он превращал своих жертв в настоящих зомби. Его подозревают в похищении девушек и подсаживании их на наркотики.
— Но ведь тут не наркотики, верно? Он просто использовал свои способности?
— Ты абсолютно права.
Мы прошли мимо нескольких пустых клеток и подошли к следующему пленнику.
— Это сто двадцать первый. Мы поместили его сюда неделю назад. Мне кажется, ты с ней ходила в одну школу.
Я всмотрелась сквозь стекло. Это было ужасно! Моя бывшая одноклассница, а иногда и соперница Кэт Ханс сидела в клетке с таким же выражением лица, какое было у тех, кого мы только что видели. Ее золотисто-каштановые волосы, за которыми она всегда тщательно ухаживала, висели как пакля, а цвет лица, всегда поражавший окружающих, сменился тонами серыми и блеклыми. Мы никогда не ладили, но теперь, когда я видела Кэт в таком состоянии, я с трудом сдерживала бешенство. С третьего класса она мечтала стать ветеринаром. Думаю, ее мечта умерла именно тогда, когда «Деназен» наложил на нее лапу.
— Это же Кэт Ханс! Она пропала на прошлой неделе! — воскликнула я.
— Мы поместили ее сюда, — сказал папашка, отвернувшись от клетки. — Сто двадцать первый достаточно долго работал с нами. Ее отец, Дин Ханс — один из наших регистраторов; он работает на пятом этаже.
Он похлопал себя по виску:
— У него фотографическая память.
Опять посмотрел на Кэт.
— Сто двадцать первый обладает способностями, похожими на те, какие есть у сто девятнадцатого. Правда, она менее опасна и ее легче контролировать. Она может простым прикосновением пальцев парализовать человека.
— И она парализовала того, кого не следовало?
Папашка покачал головой:
— Не совсем. Видишь ли, мы позволили сто двадцать первому работать с нами в силу ее возраста и связей. Ты знаешь, Дэкс Флит — тот самый, что похитил тебя, — принадлежит к людям, которые хотят помешать «Деназену» осуществлять свою благородную деятельность. Мы собирались внедрить сто двадцать первого в эту группу и разрушить ее изнутри. Однако оказалось, что она шпионит в их пользу, а не в нашу.
В моем горле пересохло.
— Шпионит? И как же вы узнали об этом?
Папашка рассмеялся. Его смех холодными иголками прошелся вверх и вниз по моей спине.
— Нам не нужно было ничего узнавать. Мы знали все с самого начала, и все-таки хотели использовать ее в наших целях. Когда же стало очевидным то, что ничего с ней не выйдет, пришлось поместить ее сюда.
— Ничего себе!
— А теперь — твой черед.
Я уверена, что побледнела как полотно.
— Мой? — спросила я, чувствуя, как у меня перехватило горло. — Не думаешь же ты…
Папашка снова рассмеялся:
— Что ты шпион? Конечно нет. Ты гораздо круче, Дезни. Я думаю, тебе удастся выкрутиться. Ты теперь знаешь, как плохо это может кончиться, не так ли?
Дрожь волной прокатилась по моей спине. В глазах папашки светилась смесь удовольствия с чем-то еще. Злости, что ли? Я не могла сказать. Но гораздо хуже взгляда был тон его голоса. Ледяной и жесткий, он нес в себе ноту вызова. Может, он догадывался о том, что я задумала? Не по этой ли причине он привел меня сюда, чтобы показать, что может со мной случиться?
Я кивнула, не доверяя своему голосу. Дрожащий голос — признак вины.
— Я хочу побыстрее ввести тебя в курс дела, чтобы ты выполнила задачу, которую мы ставили перед сто двадцать первым. Ты должна внедриться в сообщество неподконтрольных нам Шестых. Там есть одна женщина, Джинджер Милден. У нее большие возможности, и мы не можем ее найти. Она — организатор этого сообщества. Она настраивает Шестых против «Деназена». Нам нужно взять ее под свой контроль, пока не начались серьезные проблемы.
Все это было похоже на шутку. Не исключено, что где-то за углом здесь прячется Эштон Кутчер со своей скрытой камерой; сейчас он вылезет, и подстава раскроется, к общей радости телезрителей! Или этот сериал снимал не Кутчер, а Джемми Кеннеди?
— Ну, а теперь, на десерт — самое интересное, — произнес папашка.
Мы миновали еще несколько клеток и остановились у последней.
— Видишь? Он надежно заперт.
По другую сторону стекла, на полу, сидел Кейл, притулившись к стене. Колени он подтянул к груди, голову опустил. Как и на остальных, на нем были хлопчатобумажные шорты и белая футболка. Мне потребовалось мгновение, чтобы сообразить: в ту ночь, когда мы встретились впервые, он был одет точно так же.
— Привет, Кен, — приветствовал папаша появившегося сзади человека в таком же трико, какое было на преследователях Кейла. Тот поставил на пол маленький черный чемодан и, сунув руку в карман, вытащил оттуда карточку доступа, перечеркнутую красной полосой.
— Время сбора урожая? — спросил папашка.
Человек кивнул и провел карточкой по щели электронного замка справа от двери, за которой находился Кейл.
— Не будете возражать, если мы посмотрим? — спросил папашка. — У нас тут с Дезни маленькая экскурсия.
Кен неопределенно пожал плечами и, прежде чем войти в клетку Кейла, поднял с пола свой чемоданчик.
— Время сбора урожая? — спросила я, когда дверь за ним закрылась с легким свистящим звуком. Кейл даже не поднял головы.
— Совет проголосовал за его ликвидацию. Но у нас маленькая проблема. Девяноста восьмой — редкий экземпляр. Его способности в высшей степени опасны, но у него также есть скрытые возможности, в которых мы нуждаемся. Нечто, присутствующее в составе крови девяноста восьмого, превращает любого Шестого в спокойное и послушное существо. У обычных наркотиков множество опасных побочных эффектов, и Шестой после их приема становится на время абсолютно бесполезным. Кровь же девяноста восьмого полностью исключает эти эффекты — Шестой сразу становится тихим и послушным.
— Это очень интересный случай, — продолжал папашка. — Он попал к нам в раннем детстве. Его воспитал один из здешних обитателей, и он работает на «Деназен» всю свою жизнь.
— Мне показалось, ты сказал, что он не принадлежит к служащим.
— Раньше принадлежал. Он прошел специальный курс физической и боевой подготовки, и мы использовали его для самых важных миссий. Но после неспровоцированного нападения и бегства — и твоего похищения — многие из нас решили, что спасти его нельзя. Что-то в нем сорвалось, и он сломался.
Сломался! Как игрушка, что ли?
— Вы сохранили ему жизнь, чтобы выкачать из него кровь?
Я не смогла скрыть ужас, который испытывала при виде Кейла и того, что с ним вытворяли.
Папашка пожал плечами, словно не замечая моей реакции:
— Мы пытались синтезировать это вещество, но без успеха. Пришлось увеличить количество заборов крови с одного до четырех в день — вдруг что-нибудь произойдет и нам придется поторопиться с ликвидацией. К сожалению, это работает очень короткое время. Через несколько дней интересующее нас химическое соединение нейтрализуется и мы не можем использовать кровь девяноста восьмого для приготовления сыворотки. Пытаемся совершенствовать способы хранения крови, но тоже пока безрезультатно.
Я повернулась к стеклу и увидела, как Кен поднимает Кейла на ноги. Тот поднял глаза и впервые увидел нас. Наши взгляды встретились, и сердце мое упало. Кейл был смертельно бледен, с темными синяками под глазами и на щеках. Я видела — стоять вертикально ему невыносимо трудно, и Кен вынужден был прислонить его к стене, чтобы он не сполз на пол.
— Он ужасно выглядит, — прошептала я. Это была самая безопасная вещь, которую я могла себе позволить сказать. Папаша внимательно наблюдал за мной и наверняка отметил мою реакцию.
— Когда его привели сюда в первый день, он устроил потасовку. Боюсь, некоторые из наших служащих были вынуждены поступить с ним жестко. Сейчас ему гораздо лучше — он почти может стоять.
Ярость душила меня. Я должна вытащить его оттуда!
Папашка ткнул пальцем в угол комнаты. Там, вдоль стены, как солдаты на марше, выстроились стаканы, наполненные оранжевой жидкостью. Апельсиновый сок.
— До сих пор отказывается есть и пить, — сказал он.
Внутри клетки Кен убирал свое оборудование назад в чемодан. Выходя, он поднял один из стаканов и протянул Кейлу. Тот принял стакан и повернулся в мою сторону.
— Он нас слышит? — спросила я.
Папашка покачал головой и пошел навстречу Кену, который выходил из клетки. Пока папашка что-то говорил Кену приглушенным голосом, не обращая на меня внимания, я встретилась глазами с Кейлом и беззвучно, одними губами, произнесла:
— Выпей!
К моему великому облегчению, он поднял стакан к губам и полностью осушил его. Я отвернулась от папашки и поглубже засунула руки в карманы, чтобы не прижаться ими к поверхности стекла.
— Прости меня! — так же беззвучно, одними губами прошептала я.
Кейл не изменил выражения лица, но его глаза выражали такое сильное желание, которое было сравнимо только с моим.
Если бы я могла прикоснуться к нему, хотя бы на мгновение!
— Ну как, ты готова возвратиться?
Рука папашки опустилась на мое плечо, и я чуть не подпрыгнула от неожиданности.
И в этот момент: бах! — Кейл с силой швырнул стакан в стеклянную стену как раз на уровне головы моего отца. Крошечные капли сока стекали вниз по стеклу и образовывали на полу маленькую лужицу.
Кейл отодвинулся в дальний угол клетки и не спускал глаз с моего папашки; зловещая усмешка кривила его губы.
Мы добрались домой в половине восьмого. Папашка отправился назад, в «Деназен», как он выразился, кое-что досмотреть, и я осталась одна. Первый раз за все время, сколько я могла вспомнить, мне захотелось свернуться калачиком и хорошенько нареветься.
Я бродила по гостиной, трогая то одну, то другую вещицу, которые навевали мне воспоминания о жизни, которой никогда не было. Крошечная фарфоровая статуэтка котенка, голубая стеклянная роза. Все это обернулось ложью. Подошла к вазе. Ужасная, вонючая ваза. Я взяла ее в руки и перевернула донышком вверх — как это сделал Кейл в ночь нашего знакомства. Тогда он ее потряс и сказал: «Здесь должны быть растения, правда?»
Я в последний раз провела указательным пальцем по горлышку вазы и, размахнувшись, с силой шарахнула ей о стену. Грохот был — как тогда, когда Кейл швырнул стаканом в стеклянную стену своей клетки. Ваза разлетелась на мелкие куски, и они градом посыпались на деревянный пол гостиной.
С остальными вещами я поступила примерно так же. Тяжелый туман сгустился в моей голове, но что бы я ни делала, он не рассеивался. Я громила, рвала все, что попадалось под руку, — безрезультатно.
Я снова набрала Брандта. Без ответа. Написала ему электронку. Молчание. Я была совершенно уверена, что он не выходит на связь, потому что продолжает свои раскопки. Я увидела это в его глазах, когда мы в последний раз встретились на Кладбище. Он ни за что не упустит возможность покопаться, а поскольку этот парень не в состоянии мне лгать, он меня просто избегает. Логика была небезупречной, и я это понимала, но сделанный вывод меня несколько успокоил.
Я отправилась на кухню и сделала свой любимый сандвич: индейка, помидор и арахисовое масло, но при ближайшем рассмотрении нашла его неаппетитным. Равнодушно надкусила. Хлеб оказался черствым и крошился, а индейка дурно пахла, хотя была совершенно свежей. Я выплюнула откушенное в ладонь, и меня едва не вырвало. Мой желудок протестующе урчал, но я швырнула остатки сандвича в мусорное ведро и пошла к себе в комнату.
По ящику — пусто. По радио все песни — отстой. Врубила компьютер — все чаты обезлюдели. Вяло пришла мысль — а не выбраться ли из дома на какую-нибудь тусовку? Мало ли их сегодня в городе! Взять и позвонить — кто-нибудь да пригласит. Но даже на это сил не было.
Тогда я сбросила кроссовки и забралась под одеяло. Усталость навалилась на меня, и хотя голова гудела от проделанных мной превращений, от мыслей о Брандте, папашке, Кейле, сон пришел быстро — гораздо быстрее, чем я ожидала.
* * *
Я проснулась от легкого, но различимого постукивания. Сев в постели, огляделась. Была вторая ночь полнолуния, самая яркая из трех, и пол моей спальни был залит серебряным светом, льющимся из окна.
Окно — вот откуда шел звук.
Я выскользнула из постели, открыла окно и выглянула наружу. Внизу стоял Алекс.
— Что ты там делаешь? — спросила я.
— Могу я подняться?
Я пожала плечами, и он полез наверх.
Спустившись с подоконника, Алекс бегло осмотрел меня. Правильно я поступила, что не переоделась в пижаму.
— Ты что, только что пришла? — спросил он. — Я всю округу обыскал.
— Я дома весь вечер и всю ночь, — ответила я. — И вообще, зачем ты меня искал? Разве мы не все сказали друг другу при последней встрече? Или ты забыл? Ты же послал меня к черту, помнишь?
— Я волновался за тебя. Мне нужно было знать, что с тобой все в порядке.
— В следующий раз воспользуйся телефоном. Или электронкой. А еще лучше — почтовым голубем.
Дата добавления: 2015-10-21; просмотров: 20 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |