— Ничего я не хочу, Вероника, как ты не понимаешь! И подниматься не хочу. Я умереть хочу… Ты совсем, совсем меня не любишь… Ты ничего мне не хочешь рассказывать, не хочешь делиться ничем… А я так мечтаю о том, чтобы все у нас было по-настоящему, чтоб из души в душу. Чтоб ты раскрылась мне вся. Ну неужели это так трудно понять, доченька? Неужели даже сейчас ты не хочешь ни в чем мне уступить? Я что, много прошу? Такая малость, и такое странное, странное упорство! Это же так просто — дать матери немного любви…
Вероника распрямилась, схватившись рукой за шею. Вместе с подступившей к горлу тошнотой почувствовала вдруг, как лопнула в ней до предела натянутая струна терпения-раздражения, как открылось само собой наконец в ее душе абсолютно чистое пространство для протеста. Пусть робкого, но все же протеста. Она его даже физически ощутила, этот протест. И заговорила тихо, разделяя слова короткими паузами и сама будто их пугаясь:
— Да, мам, ты права. Действительно, наверное, просто. Ты просишь, а я не даю. Ты требуешь, а я не даю. А может, мне просто давать нечего? Может, во мне вообще и любви-то никакой нету? Такая вот моральная уродка… А можно, я тебя тоже попрошу, мамочка? О самой малости попрошу, а? Не мучай меня, пожалуйста, истребованием к себе любви! Если б ты только знала, как это тягостно! Хотя бы сегодня не мучай. Поверь мне просто на слово, что мне и без того плохо. Пожалей лучше ты меня, а? Ведь я же дочка твоя… Не доводи меня до крайности, мама! Иначе… Иначе…
Снова схватившись за горло, она подскочила вдруг и рванулась к форточке, распахнула ее дрожащими пальцами и, ухватившись за подоконник, взахлеб начала вдыхать в себя морозный воздух. Александра Васильевна, вмиг перестав плакать, с удивлением уставилась на дочь. Пожалуй, впервые за долгие годы обращенные к ней Вероникины слова прозвучали и впрямь с должной искренностью. С той самой искренностью, с настоящей, о которой она мечтала, которой так долго и страстно добивалась от своей дочери. Но боже, боже, лучше бы она этих ужасных слов вообще не произносила… Нет, не нужна ей такая вот искренность, упаси от нее бог… Испуганно икнув, она тут же отвернула лицо к стене, и затихла, и больше не проронила ни слова за все то время, пока Вероника исправно выполняла свой дочерний долг, суетясь вокруг нее с уткой, памперсом, свежим бельем и приготовленным вкусным ужином. Что-то вдруг пережалось, переломалось в Александре Васильевне в этот вечер. Будто костерок какой внутри погас. Повернув к дочери голову, увидела она вдруг чужую совсем молодую женщину, очень усталую и замученную, с серым лицом и потухшими, больными глазами…
Домой к себе в этот день Вероника попала поздним вечером, совершенно измученная. Растерянно прошлась по квартире, пытаясь найти хоть какое-то объяснение непонятному исчезновению Стаса. Объяснений никаких не было. В ванной доверчиво торчала вверх щетиной из стаканчика его зубная щетка, в спальне небрежно был брошен на кровать полосатый махровый халат, пара несвежих рубашек выглядывала из корзины с грязным бельем, да под ногу в гостиной попалась и, зазвенев, покатилась под диван пустая бутылка из-под пива… В один миг ей даже показалось, что никакого такого Стаса в ее квартире никогда и не было, что парень этот просто взял и приснился ей в красивом эротическом сне, перешедшем на короткое время в такую же короткую реальность, и что все остальное, за последнее время с ней произошедшее, тоже является глупейшим просто сном-наваждением… Что стоит ей только хорошенько выспаться этой вот ночью, и не останется утром никаких даже воспоминаний об этом плохом приключении, и Игорева горделивого бегства не будет, и даже маминого капризно-требовательного инсульта тоже не будет… Она тут же было начала расправлять торопливо постель, решив обойтись даже и без привычного горячего душа, но вздрогнула от прозвеневшего неожиданно и вкрадчиво телефонного звонка. Подойдя к лежащей на прикроватном столике трубке, с досадой протянула к ней руку, уже чувствуя почему-то, что звонок этот несет в себе очередные для нее неприятности. Господи, как же не хочется, совсем не хочется брать в руки эту дребезжащую требовательно трубку… Но надо. Обязательно надо. А вдруг это Стас? А вдруг с ним случилось что-нибудь и срочно нужна ее помощь? Он же не фантом все-таки, как ей на миг показалось, он же живой человек и любит ее! По крайней мере, он так говорил, что любит…
— Вероника? Здравствуйте… — прошелестел в трубке словно откуда-то очень издалека, незнакомый голос. — Вы меня узнали, Вероника?
— Нет, простите…
— Это Валера. Друг Стаса. Я недавно был у вас в гостях. Вспомнили?
— А… Да-да, конечно… Конечно, я вас помню. Что-то со Стасом случилось, Валера? Вы знаете, он так пропал вдруг неожиданно…
— Да, Вероника, я знаю. Собственно, я по этому поводу вам и звоню. У Стаса очень большие неприятности, знаете ли.
— Что случилось, Валера? Вы можете говорить? Он здоров? Или…
— Не волнуйтесь, Вероника. О здоровье его ничего говорить не буду, потому как не знаю, что сказать. Но он жив, конечно. По крайней мере, пока…
— Что значит — пока? Нет, я ничего не понимаю… Объясните мне толком, пожалуйста! Он где? Он может мне позвонить хотя бы?
— Нет, не может. Он попал в очень, очень сложную ситуацию. И ему нужна наша с вами помощь. Вы согласны ему помочь, Вероника?
— Да, конечно же. А что надо делать? Не мучайте меня, говорите же! Ну?
Отчего-то ее бросило в жар, словно от дурного какого предчувствия. Противная тревога разлилась по всему телу, заставила трястись, казалось, каждую, даже самую маленькую мышцу, и коленки сразу подогнулись предательски. Опустившись на разобранную для сна постель и изо всех сил прижимая трубку к уху, она старательно вслушивалась в тревожно-сумбурную речь этого самого Валеры и ничего из нее, конечно же, не понимала. Почему-то никак не могло вспомниться его лицо, хотя зачем сейчас, в эту вот минуту, ей понадобилось вспоминать его лицо? Какая разница, что за лицо было у этого Валеры, в самом деле… Со Стасом что-то случилось, ему нужна ее помощь, а это главное…
— Погодите, Валера. Я ничего, ничего не понимаю. О каких таких долгах вы говорите? Это у Стаса долги? Но я ничего об этом не знаю. Он мне не говорил…
— Да это понятно, что не говорил! Он просто тревожить вас не хотел, Вероника. Я так понял, он очень вас любит. Поэтому я и решил обратиться к вам за помощью.
— А чем я, собственно…
— Понимаете ли, Вероника, Стас попал в очень, очень серьезный переплет… — терпеливо втолковывал ей в ухо твердый мужской голос, — если он не отдаст эти деньги через три дня, его просто убьют…
— Как это — убьют? Кто убьет?
— Ну зачем вам это знать, как убьют и кто именно убьет? Вы просто скажите — вы хотите ему помочь или нет? Я, конечно, основную часть денег уже собрал, но мне обратиться больше совершенно не к кому. Только на вас вся надежда…
— А сколько надо?
— Десять тысяч долларов…
— Сколько?! — ахнула Вероника, уставившись расширенными от ужаса глазами в темное окно, и замолчала растерянно, продолжая прижимать изо всех сил трубку к уху.
— Алло, Вероника! Вы где там? Почему вы молчите, Вероника? Что случилось?
— Да, я слышу вас, Валера. Вы знаете, у меня таких денег нет…
— Да это понятно, что нет. И у меня их тоже не было. Но я, знаете ли, занял везде, где только мог. Стаса надо спасать, Вероника! Кроме нас с вами, этого никто не сделает. Да у него и нет никого из близких людей, кроме нас с вами…
— Да, да, Валера, я поняла… Десять тысяч долларов… О боже! А в милицию? Вы не обращались в милицию, Валера?
— Не будьте наивной, Вероника. Не говорите глупости. Вы же взрослая, умная женщина! Такие дела как-то без милиции решаются. Если, конечно, хотите увидеть Стаса живым… Ведь вы хотите?
— Да… Конечно… Я постараюсь, Валера! Я завтра же с утра постараюсь достать эти деньги. Я вам позвоню… Куда вам позвонить, скажите?
— Я сам вам позвоню. Какой у вас номер мобильника?
Вероника, путаясь в цифрах, долго воспроизводила в памяти свой номер, вся сосредоточившись на этом занятии. Валера терпеливо ждал, потом повторил за ней деловито необходимый набор цифр и, не прощаясь, положил трубку. А через секунду ее мобильник уже заверещал призывно из брошенной на тумбочку в прихожей сумочки, и она рванула на этот его зов, испуганно и лихорадочно задергала собачку замка дрожащими пальцами.
— Да! Да, это я, конечно же, Валера…
— Так я вам прямо завтра с утра буду звонить, хорошо, Вероника? Вы уж постарайтесь, пожалуйста. А мне по этому номеру, который сейчас у вас выскочил, звонить не надо. Вы поняли? Это не мой номер. Я просто в кафе зашел позвонить.
— Хорошо, я поняла…
— До завтра, Вероника! И помните, что жизнь Стаса практически в ваших руках. Конечно, вы ничем ему вроде и не обязаны — в прямом, в юридическом смысле, но ведь сердце-то у вас есть. Ведь есть? Значит, и человеческие обязанности тоже есть…
— Погодите! Погодите… Я все-таки не поняла, что это за долги такие… Откуда…
— Да какая теперь разница, что и откуда? Стас вам потом сам все расскажет. Сейчас у нас пока другая задача, если вы меня правильно поняли. Ведь вы поняли меня, правда?
— Да… Я поняла…
Нажав на кнопку отбоя, она медленно вернулась в спальню, снова без сил опустилась на постель. Обхватив руками голову, сжала ее влажными ледяными ладонями, пытаясь хоть как-то собраться с мыслями. Они, мысли, все попрятались-повыскакивали из головы куда-то и вовсе не желали послушно собираться, чтоб решить сложную эту задачу. Непривычно было Вероникиным мыслям решать такие вот задачи. С ней вообще такое происходило впервые — прямо как в детективе каком. Да и не любила она никаких детективов, ни книжных, ни киношных. Может, и зря. Сейчас бы, может, и пришло на ум чего-нибудь дельное, и мысли бы не разбежались из головы так испуганно в разные стороны, а собрались бы послушно в умную кучку…
Почему-то ни с того ни с сего вместо ожидаемых умных мыслей в голову приплыла глупая досада на Игоря. И чего это, в самом деле, угораздило его взять параллельную трубку в то проклятое воскресенье? Зачем? Спал бы и спал себе перед телевизором. Он всегда после прогулки своей лыжной спит. И не понадобилось бы ему уходить в то воскресенье так трагически, и все бы шло своим размеренным чередом… Ну, возникли бы у Стаса проблемы — она-то тут при чем бы была? А теперь вот получается, что очень уж сильно она при чем, как ни крути. Муж ушел, Стас пришел… Сколь бы коротко по времени ни длилась их совместная здесь жизнь, а все ж таки она имела место быть, и теперь она обязана ему помочь. Если по-человечески, Валера-то прав… И сердце у нее есть. И она обязательно должна помочь человеку, попавшему в беду.
Хотя, если с другой стороны посмотреть, что она про Стаса этого вообще знает? Да ничего, по сути. Как-то не заходило у них разговоров ни о его прошлом, ни о родителях, словно и не числилось за ним ничего такого. Стас, и все. Имярек. Что еще? Ну, красивый, стильный, всегда модно и со вкусом одетый. Ну, любовник замечательный. И женщины всегда оглядывались на него плотоядно, и это ей до жути нравилось. И ухаживал красиво. А кроме этой красоты, что еще было-то? И вспомнить нечего. Все, все было как в ярком кино. Не в умном черно-белом детективе, а именно в лениво-тягучем эротическом кино, с влажными горячими поцелуями, красиво слившимися стройными упругими телами, интимным звоном бокалов с терпким вином в полутьме баров… Как-то не прилеплялась ко всей этой красоте ее обыденная, как ей раньше казалось, жизнь с Игорем, с бытовыми семейными проблемами, с обязательными воскресными вкусными обедами…
Ей вдруг вспомнилось, как Стас появился на их фирме полгода назад. Откуда он взялся и кто его рекомендовал, так и осталось тайной. Появился, и все. Когда он исчез вчера так неожиданно, выяснилось вдруг, что ни прописки, ни паспорта у него никто и не спрашивал. И вообще никто и ничего про него не знал толком. Но водителем он оказался классным, был со всеми улыбчив и мил, на вечеринках всегда сидел тихо в сторонке, зная свое место. Красотой мужской да модельной стильностью никогда не выпячивался и, сидя за рулем, больше помалкивал, никогда первым пустых разговоров не заводя. Вообще, если честно сказать, на водителя он совсем не был похож. Скорее на красивого манекенщика. Из тех, кого выбирают кропотливо и тщательно модные дизайнеры-модельеры для демонстрации своих дорогостоящих тряпочек. И лицо у Стаса было им под стать — такое же утомленное будто сознанием собственного совершенства, и легкая небрежность в походке, и леность во взгляде… В общем, красота неописуемая. Он и за рулем рядом со своим шефом Геннадием Степановичем выглядел несколько странновато, будто они поменялись местами. Геннадий Степанович на водилу больше смахивал — умный, конечно, дядька, но до Стасовой природной стильности-фактурности ему далековато было. Однако, как казалось Веронике, красоты своей Стас будто стыдился немного, прятал ее от чужих глаз. И в отношениях их тоже особо ее не выпячивал. Когда роман у них вовсю уже разгорелся, Стас совершенно добровольно принял на себя второстепенную обожающе-восхищенную роль и ни разу, как ей казалось, в этой роли не сфальшивил даже. И ей было с ним хорошо и беззаботно, как на празднике. Жаль, что праздник этот, похоже, закончился. Наступили суровые будни, и в них тоже надо жить и исполнять свои человеческие и сердечные обязанности. И то, что она ничего о нем не знает, совсем не является поводом для отказа в помощи…
В общем, по всему выходило, что Стаса Веронике надо было выручать. Надо, только сил никаких не было. Как, впрочем, и денег. Деньги в их семье всегда были Игоревой проблемой. Они, конечно, оба хорошо зарабатывали, но как-то так получалось, что и тратили хорошо, ни о каких накоплениях на черный день не думая. О своих планах что-либо прикупить Вероника объявляла Игорю всегда вдруг, и он нужную сумму обязательно, как это у них называлось, «доставал». Где доставал и как — ее не очень интересовало. У друзей, наверное, брал. А отдавал потом частями. Тоже сам, ее лишний раз не напрягая. По крайней мере, в семейной «общей шкатулке», куда они по привычке складывали свои заработки, деньги никогда не переводились и тратились «на жизнь» так, как им и положено тратиться — на продукты, на оплату счетов, на развлечения…
Вспомнив об «общей шкатулке», Вероника подскочила с кровати и бросилась к заветному ящичку в комоде, открыла его быстро. Шкатулка была пуста. Она и сама не помнила, какие там были деньги до всех этих летящих мимо нее с бешеной скоростью событий, но все же пустота ее показалась почему-то слишком уж оскорбительной. Никогда не была она вот такой категорически пустой. Хоть небольшие, но деньги там все же водились. Заведено было так. Игорь считал, что именно так должно быть. Потому что нельзя по соседям бегать да в долг клянчить до зарплаты. Хотя чего уж теперь вспоминать, как оно все было раньше. Раньше и усталости такой не было, и тревожности тоже, и маминого инсульта не было, и заботы о судьбе Стаса…
Совершенно автоматически она открыла и рядом лежащую шкатулку, в которой хранила свои драгоценности. Их, конечно, было не так уж и много, но все же… Не каждая женщина в таком молодом возрасте может похвастаться гарнитурчиком из настоящих мутновато-зеленых изумрудов, и колечком с небольшим, но достойным вполне бриллиантиком, и изящным браслетом-змейкой из белого золота, с такими же, специально подобранными к нему серьгами и кольцом… Все это были подарки Игоря — он всегда дарил ей украшения с удовольствием и в то же время подходил к этому вопросу серьезно. То есть правильно. Если уж изумруды, то только настоящие, природные, если уж браслет, то чтоб на руке сидел ловко, как влитой. Она и сидела как влитая, эта змейка из белого золота, на тонком запястье.
Шкатулка тоже оказалась пустой. Если не считать, конечно, жалкой кучки дешевой бижутерии, сгрудившейся, будто виновата, с одного ее краю. Вероника долго и обиженно, совершенно как-то по-детски пялилась в эту ее наглую пустоту, нахмурив лоб и сведя пухлые губы твердым бантиком, потом тихо закрыла шкатулку и поставила на прежнее место, аккуратно задвинув ящичек комода. Нет, не хотелось ей совсем этого черно-белого жизненного детектива. Не хотелось совсем жить по его законам, со всплесками бурного женского негодования по поводу только что увиденного, не хотелось напряженно думать о чужих проблемах, не хотелось даже и признавать, что детектив этот черно-белый как раз и является той самой оборотной, закадровой стороной красивого и ленивого фильма, в котором они со Стасом так глупо сыграли свои главные роли… Но куда теперь от этого детектива денешься? Хочешь не хочешь, а надо делать какие-то выводы. Например — у Стаса положение действительно сейчас безвыходное, и ему пришлось взять и деньги, и украшения, потому что с него долг требовали. Иначе убить могли. Жизнь-то дороже украшений, она ж это понимать должна. Ведь у нее есть сердце. Есть! Есть!
В следующий момент ей снова безумно захотелось спать. Не осталось в голове ни одной более порядочной мысли, только звонкая, нарастающая в затылке боль давила на глаза, требуя законного сна. Не выдержал больше организм столько нехорошей информации, включил потаенный предохранитель-самозащиту и потянул бедную ее кудряво-блондинистую головку на подушку, и уже из последних сил она успела накинуть на себя одеяло…
Глава 10
Утро свое Вероника начала с телефонных звонков, честно пугая друзей и знакомых запрашиваемой в долг суммой. Выслушав несколько вежливо-торопливых отказов, с трудом, но довольно-таки быстренько опустилась уже на землю со своего черного облака испуганно-наивной неприкаянности, представив на минуту, как бы сама переполошилась от такой неожиданной просьбы. Как будто десять тысяч долларов можно достать из кармана и запросто дать взаймы. Нет, может, для кого-то и в самом деле это все проще некуда, да только среди ее знакомых и друзей таковых личностей отродясь не водилось…
Попыталась она неумело подкрасться с этим трудным денежным вопросом и к коллегам и снова наткнулась на полное и испуганное непонимание. Может, потому, что просящей в долг никогда на фирме не числилась. А числилась скорее в долг дающей и даже обратно его как будто и не требующей, а терпеливо и кротко отдачи этого долга ожидающей. И даже более того, относилась в этом щекотливом вопросе к категории людей очень уж порядочных, то есть часто эти самые долги великодушно и благородно прощающих…
В общем, от Вероники в это утро дружно шарахнулись все — и друзья, и знакомые, и добрые коллеги. И даже шеф, выслушав ее странную просьбу, только удивленно развел руками — прости, мол, дорогая, нету у меня такой суммы в наличии… Все, все в обороте находится, до последней копеечки…
— Вероника Андреевна, а что у вас такое случилось-то? Вы бы хоть предупредили меня заранее, я бы что-нибудь придумать смог… — виновато заглядывая ей в глаза, пожал плечами Геннадий Степанович. — Что-то очень серьезное, да?
— Да… Нет… Ничего, извините, — залепетала также виновато-неловко Вероника, испуганно пятясь от его стола к двери. Ничего толкового как-то с ходу и не придумалось.
— Вы подождите недельки две, Вероника Андреевна, я обязательно вас выручу. Как ваша проблема, способна подождать? Или нет? Надеюсь, это не с моим сбежавшим водителем связано?
Неловко продолжая улыбаться и отчаянно замахав на его последнюю фразу руками, Вероника спиной вытолкнула дверь и выскользнула побыстрее в приемную, совсем уж неприятно удивившись неуместной и, как ей показалось, нетактичной даже догадливости шефа.
«Что-то уж совсем нехорошее происходит с девчонкой, — грустно подумал ей вслед Геннадий Степанович. — Надо бы потом разговорить-попытать ее по-человечески, найти время. Хотя как его найдешь — у самого сплошные проблемы…»
Звонок Валеры, конечно же, застал Веронику врасплох. Хоть и ждала она его все утро, а все равно вздрогнула, услышав в трубке его нетерпеливый голос:
— Ну, Вероника, удалось вам что-нибудь сделать?
— Нет… Пока нет… Слишком сумма большая…
— Как это — нет? Да вы же меня без ножа режете! А я надеялся… Неужели не удастся Стаса спасти, Вероника? Ведь его убьют, точно убьют!
— Да не даст мне никто сразу таких денег, Валера! Нет у меня таких знакомых!
— Так вы и не просите всю сумму сразу, Вероника. Просите помаленьку, кто сколько может. У нас остается всего-то два дня…
— Хорошо. Я постараюсь, Валера. Честное слово, постараюсь…
— Да при чем тут ваши старания, господи? Вам надо не стараться, а человека спасать! Тут жизнь Стаса на карту поставлена, а вы — постараюсь…
Вероника долго слушала доносящиеся из трубки короткие, быстрые гудки, лихорадочно соображая, кому бы еще позвонить. Руки дрожали, и внутри у нее все дрожало, и вся эта противная и тряская загнанность плотным, тягучим туманом оседала в голове, полностью выбивая из реальности. Когда же туман этот периодически рассеивался, открывалась вдруг перед Вероникой страшная картина окровавленного и измученного Стаса, прикованного наручниками к железной ржавой трубе и запертого в сыром и холодном подвале, и даже исчезновение из заветных домашних шкатулок денег и драгоценностей никак с этой картиной почему-то не связывалось. Или, может, не желало связываться и отошло в сторону — ни при чем были сейчас пропавшие украшения, когда она обязана человека спасти. Потому что у нее есть сердце, есть! И любить она умеет, умеет! Не была Вероника мастерицей по быстрым и четким выводам, или мысли какие подозрительно-правильные сквозь этот туман все никак не могли пробиться. Скорее всего, не только подозрительно-правильные, но и всяческие разумно-правильные мысли заблудились где-то в стороне от ее кудрявой головки, потому что рука сама по себе снова потянулась к мобильнику, и палец уже нашел знакомый номер, да она вовремя одумалась. Совсем с ума сошла! Не кому-нибудь — Игорю звонить собралась! Надо же, подсознание как по-дурацки сработало. Хотя почему по-дурацки? Она же так к этому привыкла… Потому что он всегда решал ее проблемы, потому что он всегда и все брал на себя. Игорь, милый Игорь! Как же так получилось, что она вдруг ослепла и оглохла в одночасье, отдавшись этой обманчиво-горячей, а на поверку вышло — смутной и холодной волне страстных желаний новой жизни? Вот она — новая-то жизнь! Ешь ее теперь, как черный хлеб с водой. Сама она в это холодное озеро шагнула, самой и отвечать за все надо. И нечего теперь рыдать ему в трубку, прося о помощи! Стыдно! Нет, конечно же, нет. Не будет она ему звонить. Раз проглядела свое счастье — получай. Сама виновата…
От этих горько-справедливых мыслей захотелось даже распрямить спину, как давеча перед мамой, да не получилось ничего. Стыд не дал. Мысли-то мыслями, а стыд — штука тяжелая, как оказалось. Надо же — денег решила у Игоря попросить… У него бы не денег, у него бы прощения хотелось ей вымолить. Да что толку? Такое не прощают, наверное…
— Вероника Андреевна! Что с вами? Вы меня слышите? — очнулась Вероника от громкого голоса склонившейся над ее столом Софьи Александровны — дамы, приятной во всех отношениях, потому, наверное, что была она по статусу не только финансовым уважаемым директором, но и тещей шефовской по совместительству. Причем тещей совершенно карикатурной — именно так злые художники-сатирики маму жены и изображают, чтоб непременно с маленькими сердитыми пулями-глазками, чтоб с усиками над верхней губой, чтоб с хищным носом-клювом да избытком килограммов на мощной талии…
— Да, Софья Александровна, конечно же… — встрепенулась перепуганной птицей на своем стуле Вероника. — Я вас слушаю…
— Зайдите ко мне в кабинет! Срочно! У меня к вам вопрос! — проговорила, как шпагой проколола худенькую Вероникину фигурку, начальница и, развернувшись на каблуках, гордо процокала к выходу, неся на себе дорогой строгий костюм так же торжественно, как когда-то, наверное, прокуратор Иудеи нес на себе свой белый плащ с кровавым подбоем. Вообще на фирме никто так уж особо и не боялся ее, конечно. Сидит себе и сидит женщина в своем кабинете, в делах особо не смыслит. И пусть сидит антуражу ради. Главное, чтоб работать не мешала…
— Вероника Андреевна, я вот, собственно, о чем… — проговорила Софья Александровна, садясь за свой абсолютно свободный от бумаг стол, гордо украшенный последней модели компьютером. — Я слышала утром, вы у всех денег пытались занять…
— Ну да… — удивленно пожала плечами Вероника. — А что такого?
— Да нет, ничего… Просто я вам предложить хочу эти деньги… Сколько вам надо? Десять тысяч?
— Да, но…
— Минуточку…
Софья Александровна потянула на себя ящик стола, пошуршала в нем рукой и в следующую секунду шлепнула перед собой об стол зеленовато-аккуратной, запакованной банковскими бумажками пачкой денег.
— Вот, Вероника Андреевна. Это для вас.
— Но как же… Что вы… Спасибо… — ошарашенно проговорила Вероника, продолжая удивленно лупить на Софью Александровну глаза — сроду шефовская теща не отличалась добротой да пониманием, а тут… Откуда бы вдруг…
— Но у меня к вам одно условие, Вероника Андреевна!
— Какое? Под проценты даете?
— Нет. Другое совсем. Условие такое — вы сегодня же пишете заявление об уходе…
— Как это?
— Как? Молча! Садитесь и пишете! Сегодня же! Причину уж сами придумаете. Прощаетесь со всеми душевно и уходите. А деньги я вам отдам в конце дня, когда мое условие будет вами выполнено…
— А почему, Софья Александровна? Что я вам такого плохого сделала?
— Ой, да не прикидывайтесь наивной, дорогая моя! Ничего вы мне плохого не сделали, да и не можете сделать! Просто слишком уж явно вы метите на мое место…
— Я не мечу!
— Метите, метите… И к Геннадию Степановичу вам удалось в любимицы проникнуть, ведь так? Только учтите — вам здесь ничего не светит! Ну так что, согласны или нет? Соглашайтесь, Вероника Андреевна! Все равно рано или поздно я вас отсюда выживу, честно предупреждаю. А деньги можете мне не отдавать. Будем считать, что я купила для себя ваше здесь отсутствие. Ну? Берете? Если берете — идите и пишите заявление!
— Нет… Нет! Да как вам не стыдно вообще… Почему это я должна уходить отсюда?
— Потому что вам деньги нужны, деточка. Остыньте. Идите и думайте. А деньги — вот они…
Софья Александровна улыбнулась и, хищно помахав перед Вероникиным носом зеленой пачкой, снова небрежно кинула ее в ящик стола. Сложив пухлые ручки, улыбнулась еще раз и проговорила насмешливо:
— Идите, идите… Думайте…
Вероника выскочила из ее кабинета совершенно взбешенной — да что же это такое, господи? Чего ее стригут все, как шотландскую белую овечку? Сплошной кругом шантаж. На последнем промелькнувшем в голове слове она вдруг мысленно запнулась и обмерла будто. А что? Шантаж — это же так банально просто. Самый распространенный способ добывания денег для людей ничтожных и алчных. А может, и Валера этот с ней таким же образом поступает? Может, он как раз из тех, ничтожных и алчных, и есть? Почему ей сразу это в голову не пришло? Чего ж она взяла и вот так поверила ему на слово? Но Стас-то действительно пропал… А если все правда? Что тогда? И ведь не проверишь никак…
Словно вмешиваясь в ее сомнения, заверещал требовательно в кармане пиджака мобильник. Она уже знала, кто звонит — можно было даже и на дисплей не взглядывать…
— Ну что, Вероника? Есть у вас какие-то сдвиги? — прошелестел в ухо, конечно же, Валерин вкрадчивый голос.
— Нет. Нет, не получается пока. Я уже всех обзвонила, знаете…
— А мне тут одна мысль спасительная в голову пришла. Может, я помогу вам срочный кредит в банке оформить? У меня есть знакомые… Отдадите под залог свою квартиру…
— Погодите, Валера… Как это — квартиру? Что — всю квартиру под залог ради десяти тысяч долларов? Да вы в своем уме вообще?
— Да не ради долларов, Вероника, а ради человека! Или вы можете предложить другой выход? Я бы вот именно так и поступил, если б было у меня что отдать в залог. Ради спасения чьей-то жизни…
— Ничего себе…
Вероника даже не нашлась, что и ответить ему на это. Да что же такое происходит, в самом деле? Неужели она и впрямь выглядит такой легкомысленной овечкой-дурочкой? Еще чего — квартиру в залог… Свою собственную территорию, на которой она чувствовала себя относительно защищенной, — и в залог? А если ей этот кредит выплатить не удастся, тогда что? Всю оставшуюся жизнь с мамой прожить, в ее душной комнате, под жарким ее любопытством? Нет уж, увольте. Пусть лучше Стаса трижды убьют, она на это не пойдет. Вот пожил бы этот Валера с ее мамой бок о бок, тогда она посмотрела бы, как он собственной территорией рисковать стал. Да и вообще — надоела ей вся эта история со Стасом, с его долгами! Может, и правда — ну их всех, в самом деле? Что у нее, своего горя нет? Она вот Игоря потеряла… Вот это горе так горе…
— Вы все-таки подумайте над моим предложением, Вероника. Хорошенько подумайте. Только помните — на долгие раздумья у нас с вами времени практически не осталось. Потом всю жизнь себя корить будете, если что. Сколько вы будете думать? Когда мне позвонить?
— Не знаю. Лучше вообще пока не звоните. У нас тут совещание на работе скоро начнется, и я телефон все равно должна буду отключить…
Про совещание она ему наврала, конечно. Хотя телефон и впрямь поторопилась отключить, позвонив предварительно Катьке и старательно выслушав новости с поля боя в Востриковом переулке. Новости, как и обычно, были не ахти какие: утром мама опрокинула бедной Катьке на колени тарелку с горячим супом, но зато милостиво позволила укатать себя в чистый памперс…
— Зараза! Вот же зараза эта твоя Александра Васильевна, черт бы ее побрал! — отчаянно ругалась Катька на том конце провода. — Она нарочно эту тарелку с супом на меня опрокинула, я же видела! Я к ней, можно сказать, с уважением да по-соседски, а она… Вот же зараза…
Дата добавления: 2015-10-21; просмотров: 21 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |