Вера Александровна Колочкова 4 страница

— А у тебя есть проблемы? Ну, кроме отсутствия жилья, конечно? — послушно следуя за его руками и грациозно усаживаясь к нему на колени, спросила Вероника. — Может, пойдем их обсудим? Я там на кухне стол накрыла — ты же у меня голодный, наверное?

— Нет, не хочу… Ни проблемы обсуждать, ни еду твою есть, ничего не хочу…

Тягуче улыбаясь, Стас притянул ее к себе, с силой сжал тонкие реберные косточки, отчего Вероника игриво ойкнула и, заранее зная ответ, все равно спросила нарочито наивным, лепечущим голоском, подумав при этом весело — как же банальны, наверное, все влюбленные пары в этих своих дурацких диалогах:

— А чего ты тогда хочешь?

— Хочу, чтоб ты мне показала, где у тебя в доме спальня…

— И это все, что ты хочешь?

— Все…

— Ну, тогда пошли…

Зимнее солнце за окном сердито сверкнуло им в спины, проткнув бледным белым лучом нежную оконную занавесь, будто проявило таким вот образом свое недовольство сменившейся в этой квартире диспозицией. Боже ж мой, как глупы все-таки эти юные дети Земли. Зачем, зачем десять лет стоило создавать в этом месте счастье, чтоб потом взять его и разрушить? Жалко… Жалко, потому что одним вкусным окошком в мире меньше стало. Потому что заглядывать по утрам во вкусные, счастливые окошки и согревать-облизывать их своими лучами гораздо приятнее, знаете ли, чем вхолостую палить в злобно-несчастливые, в которые свети не свети — толку все равно никакого…

Раздавшийся через час звонок перепугал Стаса до животного ужаса. Застывшими белыми глазами он уставился на Веронику и весь напрягся, будто и в самом деле ожидал от нее команды немедленно прыгать с пятого этажа в попытках спасения ее порушенной репутации верной жены. Сообразив наконец, что звонит так требовательно всего лишь стоящий на прикроватной тумбочке телефон, он с облегчением бросил голову обратно на подушку, в изнеможении прикрыл глаза — фу, черт, пронесло. И стал прислушиваться к интересному разговору. Хотя понять из сухих и односложных Вероникиных фраз все равно было ничегошеньки невозможно. Да и вышла она из спальни слишком поспешно, прижимая трубку к уху…

— Вероника, я в столе бумаги свои деловые забыл, — прозвучал в трубке голос Игоря деловой и холодно-равнодушной сухостью. — Скажи, когда тебе удобно будет их мне передать. Я заеду вечером. Завтра или послезавтра. Я б тебе не звонил, но они мне срочно нужны оказались…

— Да, Игорь, конечно же. Приезжай, забирай. Когда тебе будет удобно, — дрогнув голосом навстречу этой непривычной сухости-холодности, тихо произнесла Вероника. — Конечно же… Когда тебе будет удобно…

— Хорошо. Спасибо, — коротко выстрелил в трубку Игорь, и тут же в ухо ей полезли короткие резкие гудки отбоя, извещающие о конце семейной драмы. Сердце сжалось в первый момент болезненно-испуганно, приняв в себя этот холодный, сухой выстрел, и отчаянная противная мыслишка, словно тонкая струйка алой крови из простреленной раны-дырки, потекла из души, из сердца — что ж это такое она натворила-то, господи… Как же это все больно, оказывается. И как трагически просто. Как в заранее продуманном кем-то сценарии. Что ж, теперь и на самом деле только одно остается — сделать следующий, подготовленный уже практически невидимым этим сценаристом шаг…

Она медленно нажала на кнопку отбоя, постучала задумчиво трубкой по губам. Ну что ж. Пусть будет так. Раз жизнь предложила именно этот сценарий, то что ж…

— Вероничка, это твой звонил? Да? Мне пора смываться? Я кофе успею выпить? Ну что ты молчишь? Случилось что-то, да? — засыпал ее Стас, торопливо одеваясь, испуганными своими вопросами, когда она медленно вошла в спальню и, натянув на себя халат, уселась на кровать, подогнув под себя ноги калачиком.

— Сядь, Стасик, не суетись. Никуда тебе смываться не надо. Дело в том, что Игорь вчера ушел…

— Куда? — оторопело моргнул Стас, удивленно на нее уставившись. — То есть как это — ушел? Зачем? Или это… В смысле — навеки и навсегда, что ли? И почему? Вы поссорились, да?

— Нет, Стасик, мы не ссорились. Он просто слышал наш вчерашний с тобой разговор. Я говорила из кухни, а он в гостиной взял трубку…

— Ты ж сказала, он спит!

— Как видишь, не спал…

— И что?

— И ничего. Собрал вещи и ушел. Знаешь, как пишут об этом в романах? «Он глубоко изумился услышанным и навсегда вышел вон…»

— Ничего себе… Изумился, говоришь? Ничего себе… А вообще, я бы на его месте… Погоди, я не понял… Это значит… Это что же, Вероничка, я сегодня могу у тебя остаться? На всю ночь? Так это же здорово, Вероничка! А твой вернется, ты не переживай! Раз так быстро собрался, быстро и вернется. Гордые, они все такие. А мы не гордые. Мы останемся. У нас ведь с тобой еще нет в запасе ни одной вместе проведенной ночи…

— Ну да… — Вероника улыбнулась грустно и отвернулась к окну, зябко поведя плечами. Потом снова повернула к Стасу лицо, спросила немножко заботливо, немножко насмешливо: — Ты сегодня в конце концов есть у меня попросишь или нет, мой смелый герой-любовник? Или так и будешь скромно отказываться? Что тебе сделать на ужин?

— А что, еще и ужин будет? — весело изумился Стас.

— Нет, буду морить тебя голодом и зверски заставлять работать!

— Ну что ж, моя повелительница, я готов… Я готов работать без сна, еды и отдыха сутки напролет… Только не гони меня от себя, о моя повелительница…

Дурачась, он быстро стащил с себя рубашку и снова потянул к ней будто в мольбе руки. Вероника, смеясь, отбивалась, стараясь изо всех сил отдаться на откуп предлагаемой жизнью ситуации — иногда, наверное, и в самом деле стоит взять и поплыть по течению, не зная, куда оно тебя вынесет. Взять и вот так бездумно делать то, что тебе нравится делать именно сегодня, именно сейчас и именно в эту минуту. Не знала серьезная, замужняя женщина Вероника Андреевна ответов на эти вопросы. Не знала даже, любит ли и впрямь этого красивого, сильного парня, подброшенного ей судьбой то ли женского развлечения ради, то ли для построения новой какой жизни. Она ж, наверное, другая-всякая должна быть, жизнь-то эта, а не только затюканная, как с мамой, или заранее определенная и сыто-правильная, как с Игорем?.. Надо же посмотреть… Надо же заставить себя перепрыгнуть на новую льдину… Или войти в новое, незнакомое озеро…

Уже очень поздним вечером, прокравшись осторожно на кухню с телефонной трубкой под мышкой и плотно прикрыв за собой дверь, она набрала Катькин номер и, прикусив губу, долго слушала доносящиеся из трубки длинные гудки.

— Але… — протянула наконец на том конце провода сонным голосом Катька.

— Кать, это я… Ты уже спишь, да? Я тебя все-таки разбудила? Извини…

— Да ладно, Верка, не извиняйся. Чего ты… — отчаянно зевнув, проговорила Катька. — Раз звонишь в такое время, значит, приспичило. Так что давай выкладывай, чего у тебя там еще стряслось…

— Катька, у меня сегодня Стас остался. И я ему все про Игоря сказала…

— Ну, так ты ж сама этого хотела! Чего теперь?

— Ну да, хотела, хотела! А только мне как-то не по себе, понимаешь? Вот как будто радости у меня по этому поводу нет. Или будто я подлость какую женскую сотворила. Прямо отделаться от этого чувства не могу, и все тут!

— Хм… А ты, значит, непременно еще и радоваться хочешь, да? Сделала несчастным мужа, сына своего обездолила и хочешь, чтоб тебе еще и радостно было? Чего-то ты многого захотела, подруга…

— Кать, ну в чем я, скажи, виновата-то? Ну да, он мне очень помог тогда, десять лет назад… Он меня просто пришел и спас! Так ведь и я ему тоже хорошей женой отслужила целых десять лет! Я ему очень, очень за все благодарна…

— А что, в женах, по-твоему, бабы свой срок отслуживают, что ли? Повинность жизненную несут? Отрабатывают проявленную к ним мужскую заботу? Ну и дура же ты, Верка, прости меня господи. Хорошо же ты в этом случае благодетеля своего отблагодарила — взяла и рога ему в конце концов наставила…

— Да не рога это, Кать. Ну как ты не понимаешь-то? Не могла же я всю жизнь так вот прожить, в этой нашей семейной идиллии…

— А почему не могла, Верк? Вот объясни мне, дуре такой, почему нельзя всю жизнь прожить в идиллии? Это что, так плохо?

— Нет, не плохо. Только все одинаково как-то. Как будто ты годами одну и ту же еду ешь. Очень вкусную, но одну и ту же. Понимаешь?

— Нет, не понимаю. Игорь что тебе, как мужик противен был? В постели нелюб?

— Да нет… Все нормально было…

— Ну может, он раздражал тебя чем сильно? Носками вонючими? Чужими бабскими духами пах? Или ревностью изводил? Ну?

— Да нет, Кать. Нет, конечно. Ты и сама прекрасно знаешь, что нет… Не было ничего такого…

— А почему тогда? Разве может хорошая жизнь надоесть? Если ее глупо с едой не сравнивать, конечно.

— Да не знаю я, Кать! Оттого и маюсь! А хотя, может, и знаю… Только ты не сердись, ладно?

— Ладно, не буду. Говори.

— Меня вот, понимаешь ли, последнее время преследует одно чувство нехорошее, будто в моей жизни что-то мимо проходит. Будто я спряталась за каменной стеной, сижу там и выглянуть боюсь. А за этой стеной, между прочим, события всякие происходят, а я их и не вижу, не знаю, не чувствую!

— Да какие, какие такие события-то?

— Какие? А вот любовь, например. Она, любовь-то, ведь не в том только состоит, наверное, чтоб жить в красивой семейной идиллической картинке, а? Это ведь другое что-то… Это же высший, Божий промысел. А, Катька? А я сижу за своей стеной и ничегошеньки такого не вижу. И так и просижу. И не увижу…

— Это что, Стасик твой — высший Божий промысел? Да не смеши меня, Верка!

— Ой, ну почему сразу Стасик… А если, допустим, это действительно Стасик? Мы же не можем знать определенно про этот самый промысел! А вдруг мне только его любить дано? Там, наверху, наверное, не учитывают того, кого нам любить удобнее? Кого высший промысел пошлет, того и любишь…

— О господи, Верка! Ну, ты и наворотила себе проблем! Слушай, а ты не ошиблась? Может, тебе высший промысел как раз Игоря для любви и послал? А ты взяла да и дала маху? А что, бывает же… — Катька захихикала на том конце провода дробным обидным смехом, но тут же смеяться перестала, лишь вздохнула горестно: — Эх ты, несмышленая моя искательница высших промыслов. Ох, поищешь же ты их, милая, не дай бог, на свою красивую задницу! Знаешь, как в народе говорят? От добра добра не ищут…

— Кать, ну что ты каркаешь! Я и сама боюсь. Ну что делать, раз так уже все случилось? Теперь и обратно уже ничего не повернешь…

— Ну как же не повернешь? Повернуть-то как раз и можно.

— Как?

— Об косяк! Вот возьми да и выстави с утра обратно на морозец своего Стасика, пока он у тебя под боком окончательно не прижился, и дуй с извинениями к Игорю! Он мужик добрый, все поймет, все простит…

— Да ты что, Кать! Ты думаешь, все так просто, да? Он же к родителям ушел…

— Ну и что?

— А то! Его же мамочка меня терпеть не может! Ты же помнишь, я ей сразу не понравилась. То-то сейчас, наверное, радуется! Да она меня уже и на порог своего дома не пустит! Та еще выдра сухопарая…

— Ну, правильно. И не пустит. А ты хочешь, чтоб она тебя с цветами и музыкой после всего встретила? Да если моему Костьке какая-нибудь чувырла рога нагло наставит, я тоже ее на порог не пущу! Да и вовсе она теперь не радуется… Кто же, Верка, вообще радуется, когда с их сыном такое вот вытворяют… Так что иди-иди, прогнись-ка перед свекровкой хорошенько! А то посмотрите на нее! Натворила делов, еще и прогнуться не желает…

— Да ладно, не заводись. Не собираюсь я ничьи пороги обивать в поисках прощения. Как получилось, так и получилось. Так теперь и буду жить!

— Ну что ж, живи… Только очки розовые не забывай хоть иногда снимать, ладно, когда смотришь своему «высшему промыслу» в рожу… Ой, Верка, не нравится мне этот твой Стасик, и все тут… Есть, есть в нем гнильца какая-то. Хоть убей, а не нравится…

Глава 5

Утром Вероника встала с больной головой, квелой и невыспавшейся. Стас же, напротив, вовсю радовался новой жизни, с удовольствием оглядывал кухонное пространство и с завидным аппетитом поглощал приготовленный Вероникой завтрак. Кухня в этом доме ему тоже очень нравилась. Веселенькая такая, со всякими интересными штучками вроде ярких пузатых керамических чашек и необычных салфеток в таких же ярких салфетницах — все так миленько и уютно и создает настроение утреннего праздника жизни. И кофе здесь был особенно пахучим и вкусным, и даже яичница расположилась на зеленой плоской тарелке так нарядно-красиво, что и есть ее было жалко…

— На работу вместе поедем или поскрываемся еще? — спросила Вероника, отхлебнув порядочный глоток кофе из своей чашки. — Как думаешь?

— Так, Вероничка, ты сама решай, как тебе удобнее! — пожал плечами Стас. — Мне-то что… Мне как скажешь, я так и сделаю…

— Ладно. Поехали вместе. Чего уж теперь…

— Ничего, что сплетничать будут? Не испугаешься? Ты же вся правильная вроде такая…

— Я? Это я-то правильная? После всего, что натворила в своей жизни, я еще и правильная? Ну, ты даешь… — грустно рассмеялась Вероника.

— А что ты такого натворила?

— А то… Надо вовремя за сотовый телефон оплату вносить, вот что…

— Это ты про мужа своего говоришь, да, Вероничка? Ты очень жалеешь, что он ушел?

— Не знаю, Стас. Не поняла еще. Да и какая теперь уже разница.

Стас ничего ей не ответил, только едва заметно вжал голову в плечи да кинул торопливый взгляд на кухонные настенные часы, безжалостно быстро съевшие утреннее время, потом произнес озабоченно:

— Слушай, меня шеф сейчас убьет за опоздание… Слава богу, хоть тетка эта, теща его, на работу на машине ездит и его с собой прихватывает, а то точно мне хана бы пришла…

— Все. Поехали. Бегу уже… — соскочила со своего стула Вероника и, на ходу развязывая пояс халата, помчалась в спальню надевать строгий свой офисный костюмчик, очень ловко, однако, сидящий всегда на ее худенькой, ладной фигурке.

На фирме они, конечно же, своим совместным появлением никого особо не удивили. Наоборот — разочаровали даже. Потому как неинтересны стали они местному обществу, потому как открытость и даже демонстрация своих отношений давно уже никого не удивляет. Тайны пикантной нету. И наблюдать не за чем. Скучно. Да и вообще, на фирме назревал новый тайный роман — уж что-то слишком старательно и по-хамски откровенно начальник техотдела стал ругаться с главной бухгалтершей. Каждый день к ней в кабинет шастает да нервно что-то выясняет. Ой, неспроста… Ой, как бы не проворонить тут первую психофизику зарождающихся да тщательно скрываемых новых отношений, а хамством да взаимными всякими ругательными словами нас, ребята, не проведешь…

Так что Вероника со Стасом, можно сказать, даже и взглядов любопытных не удостоились. Зашли и разбрелись по своим рабочим местам. Шеф тут же приспособил водителя ехать по своим делам, а Веронике надо было как можно скорее наверстывать за вчерашний день упущенное, чем она и занялась, полностью углубившись в интереснейший мир цифр, таблиц, расчетов, сводных колонок и всяких нужных коэффициентов-показателей. Работу свою она, в общем, любила. И работа отвечала ей такой же взаимностью, ловко доставая из ее светлой кудрявой головки нужные себе мысли и так же ловко преобразуя их в правильные и нужные цифры. Умная была женщина Вероника Андреевна. Не зря шеф ее ценил. Хороший экономист. Хороший сотрудник. Хороший человек. Только вот жена, как выяснилось, из нее вышла плохая…

Телефонный звонок свекрови Ольги Артемовны застал ее, можно сказать, врасплох. Не готова она почему-то оказалась к ее вежливо-холодным вопросам, заерзала на своем крутящемся стуле, будто нашкодившая девчонка. Она и без того немного свекровь побаивалась, а тут в первый момент вообще сердце в пятки ушло. Хотя в следующий момент она уже собралась и постаралась быстро взять себя в руки, и отвечать могла с некоторым даже достоинством — откуда что и взялось только…

— Вероника, ты можешь мне коротко объяснить, что у вас произошло? Хотя бы в двух словах?

— Могу, Ольга Артемовна. Отчего же нет? Ваш сын Игорь собрал чемодан и ушел в другое место. Я так полагаю, к вам. А его плохая жена и, стало быть, ваша плохая невестка осталась в своем доме. И вы этим обстоятельством должны быть, судя по всему, очень довольны. Ведь я никогда вам не нравилась. Так, Ольга Артемовна?

— Да при чем здесь нравилась, не нравилась, Вероника? Ты мне и сейчас не нравишься, что с того? Просто у вас же с Игорем сын растет… Для него это трагедия, между прочим…

— Я помню, Ольга Артемовна. Все понимаю. И думаю, мы с Игорем решим этот вопрос без вашего трогательного участия…

— Вероника, ну зачем ты так…

Голос свекрови дрогнул и будто растворился в трубке, потом возник снова сухим, горестным шелестом, отчего Веронике стало даже неловко за свое тихо-вежливое хамство. Хотя зачем она ей звонит? Чего хочет? Лишний раз убедиться в своей правоте? Вот, мол, предупреждала я сына — не женись на этой странной, молоденькой девушке, мол, все равно чует мое материнское сердце — что-то с ней не так… Имеется, имеется в ней изъян какой-то особый, непонятный…

— Вероника, но ведь Игорь не мог взять и в одночасье собрать чемодан. Он любит тебя, я знаю. Наверное, все-таки произошло что-то, да? Или ты просто не хочешь мне говорить? Конечно, это твое право…

— Да, Ольга Артемовна, это мое право.

— Хорошо, Вероника. Прости меня за любопытство. А только, знаешь, как-то не хочется нам с отцом верить, что все это между вами так безысходно и окончательно… Может, еще как-то все образуется? Ты скажи, Вероника, может, нам с отцом что-то нужно для вас сделать? Как-то неожиданно все, точно снег на голову… Может, мне поговорить с Игорем? Только о чем? Ты скажи, Вероника, я все сделаю. И Андрюшу так жалко…

Вероника вдруг растерялась. Слишком уж голос Ольги Артемовны был непривычным, жалким каким-то. Жалким и просительным. Не вписывался этот ее голос в ситуацию, хоть убей. Она ж, по всем канонам, торжествовать должна, что права оказалась в недоверии к своей невестке, а получается наоборот — вроде как просит ее о чем-то… Нет-нет, надо побыстрей сворачивать этот никчемный разговор. Она не знает, совершенно не знает, как его продолжать. Не правду же ей говорить, в самом деле! Хотя почему бы и нет? Все равно ведь со временем все узнает про Стаса…

— Вы извините, Ольга Артемовна, у меня очень работы много. Давайте потом как-нибудь обо всем поговорим. А об Андрюше не тревожьтесь — он сейчас в зимнем лагере свежим воздухом дышит и о родительских проблемах не вспоминает даже.

— Нет-нет, Вероника, ты не права! Как это не вспоминает? Детская психика такая ранимая! Это я как врач тебе говорю! И еще, знаешь, Игорь нас тревожит очень. Все молчит и молчит. И не понятно ничего. Вот я и решила тебе позвонить. Ты извини, что побеспокоила…

Положив трубку, Вероника долго вглядывалась в светящийся экран компьютера, снова пытаясь сосредоточиться. Ничего, однако, у нее из этого занятия не выходило. Противные вопросы-сомнения словно выскакивали наперерез умным и деловым мыслям и нагло отгоняли их прочь, заставляя ее возвращаться к дурацкому самокопанию. Но она же решила, черт возьми, ни в чем больше не сомневаться! Она же решила просто плыть по течению! Она хочет, действительно хочет жить со Стасом. Не со спасителем Игорем, не с каменной стеной Игорем, а именно со Стасом, которому ничем, в сущности, не обязана, никаким таким спасением, и для которого можно не стараться быть во всем положительной и правильной. А может, она вовсе не такая уж положительная да правильная? Может, она другая? Она и сама до сих пор не знает, какая она есть… И все же как плохо, как неуютно ей жить в этой ситуации, будто совершила она мерзкий поступок по отношению к мужу и сыну. И насчет Андрюшки Ольга Артемовна права. Он-то уж точно ни в чем не виноват. И неизвестно еще, как Стас с ним потом поладит… Да и поладит ли? Что-то плохо эта картина ей представляется — ее ребенок рядом со Стасом… Но ничего-ничего, все как-то должно образоваться! У других же образуется… Вот Андрюша приедет, они познакомятся… Проведут вместе выходной, сходят на какое-нибудь детское мероприятие, в цирк например… Стас же очень обаятельный, он обязательно найдет с Андрюшкой общий язык. Да и вообще, она что, первая и последняя из женщин меняет мужа? Чего она из всего этого трагедию устраивает? Да все же наоборот, надо праздник настоящий устраивать, а не трагедию! Новый муж, новая жизнь… Надо научиться получать кайф от новой жизни! От текущих дней, от страстных ночей, от всего нового и неизведанного пока…

Дни эти, однако, полетели совсем незаметно, один за другим. Понедельник плавно перешел во вторник, а вторник таким же образом в среду… Ничего такого особенного, пока они шли, вовсе не произошло. Как-то слишком уж обыденно они прошли, по одной скучной схеме: дом — работа — дом… Стас был, конечно, мил, и смешно послушен, и влюблен, и все так же осматривался восторженно в доме, и смотрел на нее восхищенно и с благодарностью. И вот уже незаметно подкралось и утро пятницы — пора было готовиться к выходным…

— Стас, мы пойдем куда-нибудь в субботу-воскресенье? Как думаешь?

— А куда? — удивленно уставился на нее парень. — Куда ты хочешь пойти, Вероничка?

— Ну как же… В ночной клуб, например… Надо же отдохнуть, развлечься как-то…

— Да ну! Надоели все эти клубы до чертиков… Ну их! Суета, грохот, девки голопупые телесами трясут… Давай лучше дома останемся, Вероничка! Так хорошо дома, знаешь…

— Да? — удивленно уставилась на него Вероника. — А я думала, тебе, наоборот, яркая жизнь нравится…

— Да какая она яркая, господи! Мишура, золотые блестки… Нет, я бы лучше дома посидел…

— Как это — дома? У телевизора, что ли? Футбол смотреть хочешь?

— Ну да…

— А я в это время буду воскресный обед готовить?

— Ну да… А что?

— Да нет, ничего. Странно просто…

— Ну Вероничка, ну что ты… Я же просто вместе с тобой хочу побыть. Мы ведь толком еще и не знаем друг друга, правда? Все время на людях были. Нам надо пообщаться, найти друг с другом общий язык…

— И поэтому ты собираешься провести все выходные у телевизора, а в коротких перерывах есть приготовленную мной вкусную еду? Ничего себе. А я думала…

— Что ты думала?

— Да так, ничего…

Вероника одним глотком допила утренний кофе и торопливо поднялась из-за стола — последний день недели никто пока не отменял, и пора уже было поторопиться к месту исполнения своих трудовых обязанностей, к своим сухим цифрам, расчетам да приятно высоким коэффициентам.

К сожалению, Стасовых субботне-воскресных стараний по сближению да нахождению с ней общего языка Веронике прочувствовать так и не посчастливилось. Что там говорить — даже и доехать в пятницу до собственного дома ей не удалось. Потому что все решил один телефонный звонок, разорвавший после обеда Вероникину жизнь на две разные половинки и изменивший ее до отвратительной неузнаваемости. До такой отвратительной, что и в страшном сне она ей присниться давно уже не смогла бы…

Глава 6

Катька трещала в трубку так торопливо и перепуганно, что Вероника с трудом только и уловила — с мамой случилось что-то совсем уж из ряда вон. Что-то такое случилось, что надо все бросать и лететь туда, в Востриков переулок, надо исполнять, хочешь не хочешь, свой обязательный дочерний долг, куда ж от него денешься…

Она и полетела. Свободных машин в этот час в фирме не оказалось, пришлось брать такси. Да еще, как назло, проклятое это такси застряло довольно плотно в пробке, и Веронике пришлось довольствоваться короткими Катькиными сообщениями с места событий, звучащими в ее мобильнике, как сводки с театра военных действий: приехала «Скорая»… говорят, инсульт… мать твоя орет на них, как недорезанная… ой, Верка, они уехали… а мать… мать твоя осталась…

Веронику от этих Катькиных сообщений только потрясывало мелкой и противной дрожью. Ей даже казалось, что и все вокруг только и делает, что мелко и дробно приплясывает перед ее глазами, и никакого сладу с этим противным дрожанием не было. И руки дрожат, и перед глазами дрожит, и ручка двери в квартиру ходит из стороны в сторону — попробуй за нее уцепись…

— Господи, Верка! Ну наконец-то! — кинулась к ней из маминой комнаты перепуганная Катька. — «Скорая» минут десять как уехала…

Вероника со страхом, дрожа всем, что только умеет дрожать в человеческом организме, — коленками, ладонями, сердцем, горлом, — обреченно вошла в материнскую комнату и тихо остановилась у кровати. Мать лежала на спине, вытянувшись в струнку, и отрывисто постанывала, засыпая. Голова ее была чуть запрокинута на подушках, лицо было серым и ко всему равнодушным, седые пряди волос жалобно обвисли вдоль морщинистых щек. Чуть приоткрыв один глаз, мать внимательно, на секунду всего, уставила его на Веронику, но тут же веко ее плотно сомкнулось.

— Уснула… — тихо прошептала за Вероникиной спиной Катька. — Они ей уколов каких-то накололи… Хотели с собой забрать, да она не дала…

— Почему? — резко обернулась к Катьке Вероника. — Почему не дала?

— Откуда я знаю? Не дала, и все. Не поеду, говорит, никуда. У меня, говорит, дочь есть… Она лучше, говорит, меня на ноги поднимет, чем больницы ваши… Я, Верк, им объясняла, что лучше забрать, умоляла даже, а что толку? Сама ж понимаешь, ей уже под семьдесят… Сейчас и молодых-то на «Скорой» не шибко увозят…

— Господи, Катька, что же это… Она ж вроде и не болела никогда… Да что же это… Нет-нет, тут ошибка какая-то…

— Господи, Верка, да ты дрожишь вся! Пойдем, я тебя хоть чаем напою! Пойдем. Меня и саму трясет. Пусть она поспит. И успокойся, ради бога. Хотя чего это я — успокойся… Уж какое такое тут может быть спокойствие…

Вероника послушно развернулась, вышла на цыпочках вслед за Катькой на кухню, без сил опустилась на стул. Катька суетливо передвигалась у нее за спиной, заваривала свежий чай, звенела чашками-ложками и трещала без умолку, бестолково возвращаясь и возвращаясь в своем сумбурном рассказе все в одну и ту же исходную точку:

— Нет, ну ведь ничего такого с ней необычного не происходило, Верка, ей-богу… Все, все как всегда было! Стояла себе за этим вот столом, морковку для супа терла… Она всегда много морковки в любой суп кладет… Я как раз с работы заявилась, на кухню притопала, кошелку с продуктами в холодильник выгружать начала. Я ж к Костьке в армию собираюсь поехать, я тебе говорила… Ну, вот и запасаюсь вкусностями, чтоб ему повезти. А она на меня посмотрела так искоса, фыркнула, конечно, и снова свою морковку трет. Ну, потом еще наехала, как обычно, что я с утра сковородку грязную в мойке оставила. Занудно так наехала, потарахтела размеренно-ровненько, точно как морковкой своей по терке. Ой, да чего я тебе рассказываю, ты и сама знаешь, как она это умеет. Вот… А потом она суп на плите помешала и к себе ушла. И вроде как затихла — надолго так. Я еще подумала: чего это она суп свой на полпути бросила? Выкипит же. А потом вдруг слышу — хрипит будто кто в вашей комнате. Заглянула — а она на полу лежит, руки так страшно к двери тянет и хрипит… Я залетела, стала поднимать ее с перепугу, а потом чувствую — что-то вроде не то я делаю. Ой, и струхнула же я тут, Верка! Думаю, помрет сейчас наша Александра Васильевна, не дай бог. Стою над ней и не знаю — то ли тебе звонить, то ли в «Скорую»? Тебе-то, конечно, хрен бы я сразу дозвонилась — рабочий твой занят, как обычно, а мобильник тоже дурь какую-то свою выдает вроде того, что абонент вне зоны доступа. А вот «Скорая», поди ж ты, тут же примчалась! Я и не ожидала от них такой прыти. А потом они долго вокруг мамы твоей суетились. Все чего-то измеряли аппаратами разными, спорили-советовались да уколы всякие тыкали. Хорошие такие мужики-врачи попались, добросовестные. Поначалу и впрямь хотели ее с собой забрать, а она оклемалась немного и говорит: нет, мол, ребята, не поеду я в больницу. Спасибо, говорит, вам, а только я дома останусь. Меня, говорит, родная дочь лучше на ноги поставит, чем врачи в вашей больнице. Представляешь, Верк? Так им и объявила, и все тут. А медикам чего? Раз так, им тогда и наплевать. Не хочешь — не езди. В бумажке только распишись, как полагается, и загибайся себе на здоровье. Они и подались себе к выходу, довольнехонькие, что такую тяжелую тетку на носилках до машины переть не придется. Так что устроила тебе, выходит, Верка, мать очередную козу. Ты уж прости, что я так говорю, конечно. Даже и не знаю теперь, что тебе и присоветовать в такой ситуации…

— Катьк, а инсульт — это что такое? — подняла на подругу растерянные глаза Вероника. — Это когда сердце останавливается, да?

— Нет. Сердце — это когда инфаркт. А инсульт — это же паралич, глупая… Ты что, до сих пор еще не врубилась, что ли?

— Как это — паралич? Что это? Она что, вставать не сможет, да? Я не понимаю… Не понимаю, Катька… — отчаянно продолжала талдычить Вероника, хотя давно уже до нее дошел смысл этого ужасного слова, и только сознание никак не хотело впускать его в себя, до сих пор старательно от него отмахивалось, как от ненужной, неприлично-нехорошей информации. Ей даже казалось, что и в голове у нее все заморозилось на время, чтоб не принимать в себя эту новую информацию. Что надо просто посидеть вот так тихонечко, слушая Катькин глупейший лепет, а потом все само собой и устроится, и окажется все сущей неправдой… А мама там, в комнате, сейчас поспит, и встанет здоровой и невредимой, и пойдет доваривать свой суп с морковкой… Ну может, и не сразу встанет, конечно… Может, еще полежит немножко…

— Верка, так ты и впрямь не до конца поняла, что произошло-то? — продолжала свои жалостливо-пытливые вопросы Катька, дергая ее за рукав пиджака. — Твоя мать парализована, слышишь меня? Врачи сказали, нижняя половина тела. Это еще спасибо, что руками она двигать может. Есть ложкой сама будет… Эй, Верка, очнись! Смотреть на тебя страшно. Слышишь, у тебя мобильник в сумочке надрывается? Давно уже, кстати…

Дата добавления: 2015-10-21