Заканчивая обзор симметричных фигур, можно поставить еще одну проблему: относить ли к этой группе проявления симметрии на чисто семантическом уровне. В пользу этого косвенно свидетельствует то, что к горгианским фигурам изначально относилась и антитеза, а хиастическая игра смыслов может и не сопровождаться лексическими повторами. Но при любом толковании фигур симметрии сюда не попадают тропы в современном понимании термина.
Мотивированность знака – явление «исконное» для языка, уходящее корнями в глоттогенез. Подобно тому, как фигуры-аномалии отсылают нас к какой-то традиции, фигуры-иконы (или симптомы) отсылают нас к общесемиотической «традиции», являясь тем самым чем-то естественным. Но повышенная симметрия не присуща исконно языку, она в большей степени «нарочита».
Теория фигур представляет собой запутанное, но крайне важное наследие риторики, откуда черпают термины и понятия и современная риторика, и стилистика, и литературоведение. Обойти фигуры молчанием или ограничиться случайной выборкой, как это делают авторы некоторых пособий по риторике, – значит не воспользоваться этим наследием. В настоящей статье была предпринята попытка выработать концепцию обращения к теории фигур. Концепция эта, коротко говоря, состоит в том, чтобы, сохранив античную формулу «отклонение от обычного выражения», избавиться от смыслового синкретизма, стоящего за этой формулой. Для этого предлагается различать фигуру-аномалию, фигуру-мотивированный знак и фигуру-симметрию.
Первый подход совершенно необходим для адекватного понимания культур и эпох. Это историко-филологический подход к фигуре. Однако в рамках этого подхода возможно не только изучение фигур как культурных фреймов (собственно филология), но и проективно-филологическая деятельность: риторика как культурный проект (лингводидактика и культурное строительство).
Второй подход необходим для построения инвариантной теории фигур, для использования фигур в прагматических целях (собственно риторика, психотерапия). Кроме того, второй подход дополняет первый тем, что дает адекватный метаязык для исторического описания фигур и открывает возможности их непротиворечивого лексикографического описания. Напомним, что серьезного словаря фигур, аналогичного трудам Лаусберга и Ланхема, в отечественной лексикографии нет (при том, что и эти словари не решают задачу описания исторически сложившейся терминологии на базе целостной теории фигур).
Третий подход к фигуре факультативен для риторики. Во всяком случае, его смысл видится в том, чтобы развести смежные явления, сливающиеся сегодня в нашем сознании.
Предложенные три подхода основываются на интерпретации наиболее устойчивого понятия о фигуре, но их применение зависит от того, зачем вообще нам могут потребоваться риторические знания.
В каком-то смысле это корреспондирует с известной аристотелевой трихотомией – видами красноречия. Изучение риторики ради текстопорождения, под сугубо прагматическим углом аналогично судебному красноречию, так как основывается на анализе прошлого опыта с целью определения его пригодности для применения. Проективно-риторическая деятельность, изучение риторики ради ее поддержания как культурного института сродни красноречию совещательному, так как такая деятельность нацелена на изменение будущего. А историко-филологический взгляд на риторику вполне соответствует красноречию показательному.
Примечания
1. См., например, Alexandrou peri schmatvn // Spengel R. Rhetoric Graeci ex recognicione. Lipsiae/ 1856.Vol III, p.11, Quintilian, IX, 1,4; 1, 14 (Quintilians institutes of oratory or elocution of an orator, London, 1909, p. 144, 147) и группу определений из «Античных теорий языка и стиля», частично цитируемых нами в основном тексте статьи. По этой же линии пошли и авторы «Общей риторики» (Общая риторика /Ж. Дюбуа, Ф.Эделин, Ж.М. Клинкеберг и др. М., 1986). Однако пафос последней работы диаметрально противоположен нашему: авторы группы m суммируют интуитивное понятие «отклонение», подходя к нему через отклонение от вероятностных ожиданий адресата, мы же попытаемся, напротив, различать разные грани понятия «отклонение».
2. Quintilian IX, 3,3 (Quintilians … p. 183): «Но фигуры обычно поддерживаются авторитетом, древностью, обычаем, а иногда и другими особыми мотивами. Значит, отклонение от простой и прямой фразеологии - это украшение, если есть какая-либо достойная модель, на которую оно опирается». Ср. следующее высказывание М.Л. Гаспарова: «…грань между «ошибкой» (солецизм, варваризм) и «художественным приемом» (фигура, метаплазм) очень зыбка и может быть изменчива. Определяется она вкусом, т.е. интуитивным ощущением, какой оборот употребителен, а какой нет» (Гаспаров М.Л. Избранные труды. Т.1 О поэтах, М.. 1997, с. 580)
3. В русистике активное изучение интенциональных нарушений нормы, отразились в ряде диссертационных исследований последних лет. Ср. также рассуждение Л.Н. Мурзина об «антинорме»: «Противопоставление «норма - антинорма» носит, разумеется, относительный характер. Важнее подчеркнуть, что они предполагают друг друга, и то, что называют отступлением от нормы, столь закономерно, что для языкового механизма является нормативным: это тоже норма, хотя и отрицающая норму в обычном смысле слова. Отсюда и термин антинорма» (Мурзин Л.Н. Норма. Речевой прием и ошибка с динамической точки зрения // Речевые приемы и ошибки. Типология. Деривация, функционирование. Сб. научн. Трудов – М.: АН СССР, Институт языкознания, Пермский ГУ, 1989, с. 9).
4. Когнитивный подход в лингвистике возобновил старое риторическое понятие парадигмы, образца в категориях «прецедентное высказывание», «прецедентный текст». См., например: Красных В. Этнопсихолингвистика и лингвистика и лингвокультурология, М., 2002.
5. Первый подход приводит к идее саморепрезентации фигуративной речи, чему соответствуют представления об автонимической речи. Формулировку такого взгляда можно найти у Дю Марсе: «Выражение превращается в фигуру с того момента, когда мы осознаем, что начинаем его описывать» (Dumarce C. De tropes. Paris, 1730, цит. по работе Ц.Тодорова: Todorov Ts. Tropes et figures // To honor R. Jacobson. Vol. III. The Hague, 1967, p. 2015). Авторы «Общей риторики» называют тропы «семантическими скандалами», которые обращают внимание на сообщение. Ю.М.Лотман, отмечает, что троп предполагает «включение сознательной конструкции» (Лотман Ю.М. Риторика//Труды по знаковым системам, Тарту, 1981, XII, с.11). Сегодня это наиболее распространенная точка зрения. Ср., однако, отдельные высказывания, принадлежащие к далеко отстающим друг от друга эпохам: «…тропы и фигуры… часто разрушают правильную, искусственную периодическую форму, и суть первоначальные, безыскусственные формы» (Плаксин В. Краткий курс словесности СПб, 1839) и «риторическая фигура лучше всего тогда, когда не замечаешь, что это фигура» («Риторика к Гереннию», цитируется по кн.: Античные теории языка и стиля / Под ред. О.М. Фрейденберг, М.-Л., 1936, с. 261).
6. Якобсон Р.О. Два аспекта языка и два типа афатических нарушений // Теория метафоры, М., 1990.
7. Любопытно замечание Квинтилиана, заключающее обзор фигур. В нем словно борются две тенденции: оставить список фигур открытым в соответствии с прецедентным мышлением и закрыть этот список, опираясь на некие общие структурные соображения: «Мне встречались также и такие авторы, которые прибавляли к этому то, что греки называют диаскена, или обстоятельность, апогоресис - запрещение, пардиегпесис - подтверждение со стороны... Но хотя все они рассматриваются как фигуры, все же могут быть и другие, ускользнувшие от меня; а может быть, могут появиться и новые, искусственно созданные, но все-таки они будут такой же природы, того же сорта, о котором я уже говорил» /IX, 2, 107/ (Quintilians … p.182).
8. Гаспаров М.Л. Указ. соч., с. 577-578.
9. Значение глагола trepw - «поворачивать, обращать, направлять», также «отвлекать, отклонять». См.: Дворецкий И.Х. Древнегреческо-русский словарь. М., 1958.Т. 2, с. 1641.
10. Упоминание о 27 тропах дожило до славянского перевода трактата Хировоска, включенного в «Изборник» Святослава 1073 г.и открывающегося словами: «Творческих образов суть 27» См.: Изборник Святослава 1073 года: факсимильное издание. М.,1983.
11. У Трифона, написавшего первое специальное сочинение о тропах. встречаем в самом начале трактата рассуждение о том, что речь («фрасис») бывает двух видов: тропы и кириология. См.:Trujvnoz peri tropvn // Spengel L. Rhetores Graeci ex recognicione, Lipsiae, 1856, vol. III. Из номенклатурного состава тропов видно, что наряду с собственно тропами в список попали и фигуры, которые также есть «тропосы», т.е. уклонения от кириологии (например, эпаналепсис, метаплазм и др.).
12. Выделение просопопеи наряду с метафорой – обычное явление. Внутри самой метафоры традиционно выделяются четыре вида в связи с одушевленностью/ неодушевленностью: перенос с одушевленное на одушевленное, с неодушевленного на одушевленное и т.д. Один из видов в точности соответствует просопопее.
13. См., например: М. Бирдсли Метафорическое сплетение // Теория метафоры. М., 1990. Автор статьи полемизирует с теорией метафоры, основанной на представлении о сравнении.
14. Этапом некоторого прояснения природы «тропов смежности» в определении метонимии в греческой традиции становится трактат, приписываемый Григория Коринфскому, определявшему метонимию как «относящееся к одному в собственном смысле слова, другое же обозначающее по близкой связи вещей» (Metwnymia esti meros logoy ef eteron men, tinoz kyriwz keimenon eteron de dhmaynon kata to oikeon). См.: Gewrgiou tou Coiroboskou peri tropwn poihtikwn //Spengel L. Rhetores Graeci ex recognicione, Lipsiae, 1856, vol. III. Близко к этому определение Кокондриоса, который также отмечал "связь вещей". Kokondriou peri tropwn //Spengel L. Rhetores Graeci ex recognicione, Lipsiae, 1856, vol. III. С другой стороны, в латинской традиции можно найти упоминание «смежности» уже в «Риторике к Гереннию»: Demonstratio (латинский дублет метонимии) est quae ab rebus propinquis et finimus trahit oratorem, qua possit intellegi res que non suo vocabulo sit appella, где указывается на «смежность» (propinquis et finitimus) как основание переноса /VIII, 32, 43/ (Rhetoricum ad C.Herennium liber primo //M. Tullii Cictronis opera. Paris, 1798).
15. Хазагеров Т.Г. К вопросу о классификации экспрессивных средств (изобразительные схемы) // Проблемы экспрессивной стилистики. Сб. статей, Ростов-на-Дону, 1987.
16. В отечественной лингвистике интерес к симметрии фигур последовательно проявляет Э. М. Береговская. Характерно, что именно в ее «Занятной риторике», написанной в соавторстве с Жаном-Мари Верже, приводятся графические фигуры, в том числе и такие редко упоминаемые, как калиграмма. См.: Э.М. Береговская, Ж.-М. Верже Занятная риторика, М., 2000.
17. Ср.: «Фигура изначально определялась через три аксиомы (фигура соотносима с нормой, фигура есть отклонение от нормы, фигура необходима для «услаждения» слушателя)» (Маркасова Е.В. Представления о фигуре речи в русских риториках XVII – начала XVIII века. Петрозаводск, 2002, с. 52). Первые две «аксиомы» описаны нами в рамках первого подхода, третья – соответствует третьему.
18. Ср. определение этой фигуры и «неблагозвучия» в «Словаре лингвистических терминов» О.С. Ахмановой (М., 1966, с. 187 и с. 255).
19. Явление парцелляции привлекло к себе внимание в 60ые годы. См.: Ванников Ю.В. Явление парцелляции в современном русском языке. Автореф. дисс.... канд. филол. наук. М., 1965; Иванчикова Е.В. Парцелляция, ее коммуникативно-экспрессивные функции // Морфология и синтаксис современного русского языка. М., 1968.
20. Античные теории языка и стиля / Под ред. О.М. Фрейденберг, М.-Л., 1936, с. 276.
21. Маркасова Е.В. Указ. соч. с. 59.
22. Lausberg H. Handbuch der literarichen Rhetorik, Munchen,1960.Bd.1. S. 259.
23. В пользу этого говорит то, что в определения аллегории и катахрезы, следующих у Трифона непосредственно за метафорой, образуют своеобразную антитезу: в первом случае другого ('eteroz) нет, во втором оно есть.
24. Дворецкий И.Х. … Т 1 c. 917.
25. Рассуждение позаимствовано из трактата «Об образех». Подробнее см.: Хазагеров Г.Г., Караченцева Н.М. «Об образах – первое филологическое сочинение на Руси», Ростов-на-Дону, 1996, с. 11 и 28.
26. Сахно И.П. Катахреза (сдвиг) в авангардистском тексте // Русский текст. Российско-американский журнал по филологии - № 3, 1995, СПб Лоуренс – Дэрем, 1995.
27. Вагнер Г. Статья Георгия Хировоска «О образах» и русское искусство XI века. Изборник Святослава. Сб. статей, М., 1979.
28. Значение термина «ономатопея» сужается до современного в анонимном греческом трактате: "ономатопея есть речь или часть речи, сотворенная по подражанию совершенным (природным) звукам (Onomaqopoia esti lexiz h meroz logon pepoihmenon kata mimhsin twn apotel ymtnwn ecwn). См.: Anwnymoy peri poihtikwn tropwn 0 //Spengel L. указ. соч.
29. Аристотель Риторика 1405b: Аристотель Риторика // Античные риторики. М., 1978, с. 131.
30. Гуревич А.Я, Культура и общество средневековой Европы глазами современников (Exempla XIII века). М., 1989. Автор дает следующее определение жанра: "Exemplum - краткий рассказ, принимаемый за истинный и предназначенный для включения в речь, как правило, в проповедь с целью преподнести слушателю спасительный урок" (с. 19), наглядно демонстрирующее его отличие от тропа в современном понимании.
31. Под донизисом понимаются разные виды описания эмоций (удивления - таумасмос, гнева и др.), под «графиями» различные типы риторических описаний (погоды – анемография, стран и обычаев – хорография и др.). Терминология собрана в словаре Р. Ланхэма: Lancham R. A. Handlist of Rhetorical terms, Barklay and Los-Angeles, 1968.
32. Так, Т.В. Анисимова и Е.Г. Гимпельс в «Современной деловой риторике» (Москва – Воронеж, 2002) не только не дают фигур, но дважды обосновывают это положение, ссылаясь при этом на риторику Н. Кошанского, который, впрочем, фигуры в свою риторику включал.
33. Так, сегодня в прожективной риторике можно выделить линию, направленную на строительство русской православной риторики. Таковы работы А.А. Волкова и А.К. Михальской. Другая линия может быть охарактеризована как классически-просветительская. Таковы работы М.Л Гаспарова. На сегодняшний день различие этих линий состоит еще и в том, что просветительская риторика носит открыто просветительский и рекомендательный характер, а для некоторых работ первой линии свойственно смешение желательной модальности с модальности реальности и даже с модальностью возможного. Это особенно относится к высказанной А.К Михальской концепции «Русского Сократа», справедливую и мягкую критику которой можно найти у А.П. Сковородникова. См.: Сковородников А.П. О понятии русский риторический идеал // Словарь и культура русской речи. М., 2001.
34. См., например: Харциев В.И. Элементарные формы поэзии //Вопросы теории и психологии творчества, Харьков,1911; Лысков И.П. Теория словесности в связи с данными языковедения и психологии. М., 1914.
35. Горнфельд А.Г. Фигуры //Энциклопедический словарь/ Изд-во Ф.А. Брокгауз, И.А. Эфрон. Спб, 1902, т. 35а.
36. Концепция поэтического языка Р. Якобсон компактно, но адекватно представлена у Р. Лахманн. См.: Р. Лахманн Демонтаж красноречия (перевод с немецкого) Спб, 2001, с. 258-260.
37. Р. Фолькман называл металепсис самым темным тропом. См.: Volkman R. Die Rhetorik der Grichen und Romer in systematiche ubersicht, Berlin, 1872. S. 117. Ср. определение металепсиса в «Словаре лингвистических терминов» О.С. Ахмановой, восходящее, по-видимому, к словарю Остолопова, указанному в качестве источника к словарю Ахмановой. Это, насколько нам известно, единственное определение термина в современных отечественных словарях. В конечном счете оно восходит к искаженному определению Квинтилиана, тоже достаточно темному и не вполне совпадающему с греческими источниками.
38. Bonheim H. Bringing classical Rhetoric up-to-date //Semiotica, Mouton-Hague,1975,N 34.
39. Скребнев Ю.М. Тропы и фигуры как объект классификации // Проблемы экспрессивной стилистики. Межвузовский сборник, Ростов-на-Дону, 1987.
40. К теории фигур //Научн. труды Московского пед. ин-та иностр.яз. им. М. Тореза. Вопросы романо-германской филологии. М.,1974. Вып.38.
41. Todorov Ts. Tropes et figures // To honor R. Jackobson. Vol. III. The Hague, 1967.
42. «Выбор тропов и фигур, включенных им [Тодоровым]в соответствующие группы "аномалий", осуществляется на основании столь слабых критериев, что воспроизводство классификации в дальнейшем представилось неперспективным» Авеличев А.К. Возвращение риторики // Дюбуа Ж., Мэне Ф.,Эделин Ф. и др. Общая риторика. М., 1986, с. 31
43. Пекарская И.П. Контаминация в контексте проблемы системности стилистических ресурсов русского языка. Ч. 1,2. Абакан, 2000.
44. Хазагеров Т.Г. К вопросу о классификации… См. также: Хазагеров Т.Г., Ширина Л.С. Общая риторика. Ростов-на-Дону, 1999.
45. Понимание экспрессии как выразительности и изобразительности можно найти в работах Е.М. Галкиной-Федорук (Галкина-Федорук Е.М. Об экспрессивности и эмоциональности в языке// Сб. статей по языкознания. М., 1958), Е.В. Капацинской (Изобразительность и выразительность художественной речи //Лексика. Терминология. Стили. М., 1977. вып. 6). Оно закреплено в словаре О.С. Ахмановой и, начиная с конца семидесятых годов, закрепляется в отечественной литературе.
46. Бэн А. Стилистика и теория устной и письменной речи. М., 1886, с. 51.
47. Жалобы на отсутствие единого языка в описании фигур в отечественной стилистике радовались уже в 60ые годы, т.е. до появления современных отечественных риторик. В 70ых годах В.П.Григорьев писал о стихийно образовавшемся множества метаязыков, описывающих тропы и фигуры, что становится препятствием «не только для объединения усилий коллективов и отдельных исследователей, но и для простого взаимопонимания и сопоставления полученных результатов». См.: Григорьев В.П. Некоторые проблемы лингвистической поэтики //Поэт и слово. Опыт словаря. М., 1973, с.80.
48. Так, амплификация называется «множественностью однородных членов» (Риторика Учебное пособие / под ред. Т.П. Дорожкиной, Уфа, Восточный экстерный гуманитарный институт, 1995, с. 116), а хиазм «семантическим словопорядком» (Ковалев В.П. Языковые средства русской художественной прозы. Киев, Вища школа, 1981, с. 158).
49. Ср.: Бычков В.В. Образ как категория византийской эстетики //Византийский временник. Т.34, 1973. О предлагаемом толковании символа см.: Хазагеров Г.Г. // Социологический журнал, 2001, № 3.Система убеждающей речи как гомеостаз: ораторика, гомилетика, дидактика и символика.
50. П.В. Симонов обосновывает теорию потребностей (биологических, социальных и информационных) и рассматривает в качестве источника положительных эмоций информационную вооруженную потребности, т.е. такое состояние, при котором у индивида существует ясность относительно того, каким путем удовлетворить данную потребность. Соответственно, отрицательная эмоция (страх) рождается из недостаточной вооруженности потребности, т.е. из состояния неопределенности. См., например, Симонов П.В., Ершов П.М. Темперамент. Характер. Личность. М., 1981. Предложенная модель, на наш взгляд, хорошо объясняет механизм убеждающей речи: говорящий рисует ясную картину ситуации, избавляя слушающего от груза сомнений и колебаний. «В обмен» на радость ясности говорящий приобретает доверие слушателя.
51. См., например: Пезешкян Н. Торговец и попугай. Восточные истории и психотерапия. М., 1992. Автор делится богатым клиническим опытом исцеления больных с помощью развернутой метафоры-притчи. См. также: Баркер Ф. Использование метафор в психотерапии, пер. с англ. Воронеж, 1996. В наших работах мы пытались дать нейролингвистическую трактовку антаподозису, перифразису и синекдохе. См. Хазагеров Г.Г. Избирательное воздействие речевых средств на большие полушария головного мозга //«Валеология», № 2, 1998. См. также: Хазагеров Г.Г. «Такожде и ты, человече…». Антаподозис: социокультурный и нейролингвистический аспекты //«Человек» № 1, 1998.
52. Брюсов В.В.Звукопись Пушкина // Избр. произв. В 2 т. М., 1956. Т. 2.
53. Ср.: «… специфический тембр гласного у придает стихотворению унылость и заунывность» (Жирмунский В.Задачи поэтики//Виктор Жирмунский Поэтика русской поэзии, С Пб, 2001 с. 38). Характерен сам выбор слов для характеристики: «унылость» и «заунывность».
54. Рассмотрение фоносемантических связей как «симптома» можно увидеть в следующем рассуждении Л.Якубинского: «Выразительное движение нижней челюсти наблюдается, например, при «стискивании зубов», в речи это сказывается тем, что все произношение приобретает более «закрытый» характер». См.: Якубинский Л.П. О звуках стихотворного языка //Поэтика, Пг., 1919, с. 37. Другое истолкование фоносемантических связей лежит в области анаграммы, чем, в частности, объясняются факты несовпадения «значений» звуков в разных языках при согласных показаниях информантов, говорящих на одном языке. Яркий примет – связи между звуком и цветом, которым посвящен знаменитый сонет Артюра Рембо и которые опираются не в последнюю очередь на звуки в составе обозначений цветов. Ср. «черное» А у Рембо, «красное» - у русских информантов. Ср. также данные, приводимые в диссертации Н.М. Старцевой. См.: Старцева Н.М. Экспрессивно-стилистические возможности фонетической системы современного русского языка, Автореф. дисс. …канд. филол. наук, Ростов-на-Дону, 1999.
Георгий Хазагеров
теория и методология
Г.Г. Хазагеров
Система убеждающей речи как гомеостаз: ораторика, гомилетика, дидактика, символика
Социологический журнал, № 3, 2001.
Работа строится на пересечении двух идей. Первая заключается в том, что факты языка рассматриваются как система, но не только и не столько в смысле взаимной обусловленности элементов, сколько как система адаптивная, поддерживающая параметры своего существования в определенных пределах. Такой взгляд на системность языковых отношений ставит ряд вопросов: о выживаемости системы, равновесии в системе и т. д. Эти вопросы, обозначенные уже в трудах Пражского лингвистического кружка, в дальнейшем получают в лингвистике самое широкое распространение[1]. Понятие «гомеостаз» позволяет поместить языковые (речевые) системы в ряд других, им подобных, и проанализировать связь (точнее автоморфизм) между языковым и социальным семиозисом. Более того, такой подход, основанный на презумпции выживаемости как цели, позволяет преодолеть антиномию «дискурс — реальность» и избежать наиболее экстравагантных поворотов научной моды, предлагающих во имя последовательности быть непоследовательными, во имя логики отказаться от «логоцентризма», во имя честности не искать истины.
Вторая идея восходит к Р.О. Якобсону, который ввел в научное употребление понятия «ось селекции» и «ось комбинации», и состоит в толковании символа как одновременного использования метафорической и метонимической стратегий [2]. Примечательно, что Якобсон пришел к этой идее, изучая функциональные расстройства речи и развитие работающих при этих расстройствах компенсаторных (адаптивных) механизмов.
Риторика в свете автоморфизма языка и общества
Между объектами лингвистики и социологии существуют сложные отношения, включающие одновременно и подобие, и смежность. С одной стороны, общественный семиозис подобен семиозису языковому. Так, торговые отношения могут быть описаны в терминах речевой коммуникации, и информационная теория рынка — шаг, сделанный в этом направлении. Риторическая модель торговой рекламы — получение информации в обмен на воздействие — суть метафора самой торговли. С другой стороны, языковые явления не просто метафорическая база для создания социальных моделей, но нечто активно включенное в сам социум. Коммерческая реклама не только зеркало торговли, но и информационная технология, встроенная в торговлю. Таким образом, социум может быть отображен на свою собственную часть — язык; в математике это явление именуется автоморфизмом.
Уподобление общества языку очень плодотворно в отношении выстраивания всевозможных парадигм вроде знаменитой «монархия — тирания — аристократия — олигархия — полития — демократия», где каждому из членов парадигмы соответствует тип властной и речевой организации общества[2]. Но для синхронного описания общества необходимо дополнить уподобление отношением смежности (включенности). Тогда общественный дискурс из модели общества превратится в систему, элементы которой связаны между собой функционально-целевыми отношениями и которая выживает и воспроизводит себя, как и само общество. Так, тексты законов реально связаны с судебными речами и входят в одну с ними систему не через метафору (закон — язык, судопроизводство — речь), а через реальную зависимость, столь же лингвистическую, сколь и экстралингвистическую.
Стержнем социальной жизни является категория воздействия, которая и на уровне подобия, и на уровне смежности (включенности) отображается в категорию убеждения (речевого воздействия). Поэтому важной составляющей описания общества является риторический дискурс, то есть убеждающие речи, взятые как система. Понимая под риторикой науку об убеждающих речах и обозначая словом «риторика» также саму совокупность этих речей, мы попытаемся построить такую риторическую теорию, которая описывала бы эту совокупность как адаптивную систему. Задача заключается, следовательно, в том, чтобы классифицировать убеждающие речи так, чтобы виды этих речей не просто образовывали парадигму, но входили бы в некую синхронную синтагму, обеспечивающую сосуществование их как вечных институтов общественного дискурса.
Наша гипотеза состоит в том, что в основу классификации убеждающей речи необходимо положить основные когнитивные стратегии, которые, в свою очередь, выводятся из самих оснований языка. Мы предполагаем, что каждому типу убеждающей речи соответствует своя когнитивная стратегия и именно это придает ему устойчивость и в то же время ставит в зависимость от других типов, основанных на других стратегиях.
Парадигма когнитивных стратегий
В концептуализации любого явления можно наметить четыре стратегии, порожденные двумя парами оппозиций: «метафора — метонимия» и «феномен — ноумен».
В рамках метонимической (основанной на смежности понятий) стратегии намечаются два варианта: метонимическая феноменологическая стратегия и метонимическая ноуменологическая стратегия. Первая задает концептуализацию через примеры, образцы или просто через отдельные проявления. Например, любовь можно концептуализировать через примеры влюбленных пар — Ромео и Джульетта, Тристан и Изольда, Мастер и Маргарита — или через проявления любви: «Любовь — это поцелуи, свидания, волнения». Вторая стратегия использует гиперонимы. Это классическое определение через род и видовую специфику: «Любовь — чувство, возникающее между мужчиной и женщиной». В основе обеих стратегий лежат отношения смежности. Одно явление определяется через другое, гомогенное ему. Связь между явлениями присутствует в реальности[3].
В рамках метафорической (основанной на сходстве) стратегии тоже можно выделить два подхода: ноуменологический — связанный с гетерогенной метафорой, и феноменологический — связанный с гомогенной метафорой, или символом. Гетерогенная метафора, например «любовь — священная болезнь», построена на том, что какое-то явление концептуализируется через уподобление другому, как правило, понимаемому более плоско и обедненно. Обедненность достигается именно гетерогенностью, принадлежностью к совершенно иной, нежели определяемое явление, природе и позволяет метафоре осуществить функцию когнитивного предиката. Хитреца можно назвать лисой именно потому, что лиса, принадлежа к периферийному для нас миру, воспринимается упрощенно, как носительница ограниченного числа качеств. Называя любовь «болезнью», мы рассматриваем концепт болезни как нечто схематичное и простое[4]. Именно так устроена научная метафора. Применив к синтаксическим явлениям термин «валентность» или к языковой гипотезе термин «лингвистическая относительность» (по аналогии с физикой) мы упрощаем химические и физические концепты, обрубаем их связи с другими концептами из того же ряда. В этом смысле очень интересный феномен — столкновение в басенном пространстве животных, которые в реальности вместе никогда не встречаются (например, льва и зайца). В полном соответствии с понятием «селекция» мы выбираем когнитивный предикат, связанный с другой сферой действительности, «примысливая» тем самым к реальности новую связь.
Дата добавления: 2015-10-21; просмотров: 21 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |