В продажу книга не поступит"24.
Следует заметить, что указанная здесь Брюсовым цена книги в 2 рубля более чем вдвое превышает обычную стоимость подобных изданий. Так, "Natura naturans. Natura naturata" и "Мечты и Думы" Ив. Коневского продавались по 1 рублю, сборники стихов самого Брюсова -- по 60 копеек. Очевидно, что такая предполагаемая цена была вызвана тем, что Брюсову пришлось балансировать между желанием, с одной стороны, дать возможность желающим лучше познакомиться с творчеством Добролюбова, а с другой, -- не сделать сборник -- в отсутствие автора -- предметом зубоскальства и грубых насмешек антисимволистской критики, что было бы неизбежно при массовой его продаже.
26 февраля 1900 года Брюсов в письме просит Коневского ответить, получил ли он рукописи Добролюбова, которые были отправлены ему "уже давно"25. Коневской отвечает 11 марта:
"Разумеется, я давно их получил, вручил Эрлиху, а потом имел от него известия, что они переданы брату Д<обролюбова>, который высказывал намерение печатать их в ограниченном количестве экземпляров, не для продажи"26.
Действительно, из писем Георгия Добролюбова к Брюсову мы узнаем, что брат поэта планировал издание (очевидно, за свой счет) полного собрания сочинений и писем Александра, о чем сообщил Брюсову еще в самом начале их переписки. 6 апреля 1900 года он обращается к Брюсову с просьбой о предоставлении "обещанных" рукописей и списков произведений брата для подготовки издания27.
Брюсов в ответном недатированном письме (ориентировочно -- середина апреля 1900 г.) обратил внимание адресата на характерные эдиционные и текстологические проблемы, связанные с осуществлением подобного собрания, многие из которых остаются актуальными и на сегодняшний день:
"...Укажу для начала на то, -- пишет Брюсов Георгию Добролюбову, -- что волей-неволей придется Вам разделить произведения Александра Михайл<о>в<ича> на отделы, по крайней мере, на томы. Все заключающееся в известных мне рукописях невозможно включить в один том. Кроме того, там есть произведения столь разнородные, что их неудобно было бы совмещать в одной книге. В связи с этим, стоит другой вопрос: что печатать на первом месте, вообще, в каком порядке располагать произведения. Установить порядок времени, как мне известно, нет никакой возможности. Надо еще знать, что в рукописях Александра Мих<айловича> одно и то же произведение встречается иногда в нескольких обработках (редакциях), часто в трех, даже в четырех. Найти среди них окончательную не всегда легко; не всегда легко восстановить порядок вариантов, т. е. порядок, в котором следовали поправки. Необходимо также заранее решить, как быть со словами зачеркнутыми и замененными. Случается иногда, что целый стих зачеркнут, но еще не заменен, тогда как он существенно необходим для смысла. Помещать ли его тогда в текст? Это все самые первоначальные вопросы, возникающие при мысли о полном собрании всего написанного Александром Добролюбовым. [А сколько вопросов возникает непосредственно после.] Например, удобно ли и следует ли ставить рядом окончательно обработанные произведения и случайные черновые наброски.
Удобнее всего было бы издать сначала все то, что заключается в рукописях Эрлиха. Первая половина их, озаглавленная "Вещи", кажется, подготовлена к обнародованию самим авт<ором>, так что этим труд издателя будет здесь значительно облегчен. Вместе с тем всё заключающееся в этом собрании составляет, на мой взгляд, существеннейшую часть творчества Александра Михайловичах К такому изданию [легче будет] впоследствии присоединять дополнения"28.
29 апреля Георгий Добролюбов направляет Брюсову письмо, в котором разворачивает свой план готовящегося собрания сочинений брата: "Предполагаем том I составить из [трех] 2-х отделов. В первый отдел войдут, по возможности, в точном виде собрание первое, а во второй отдел "Вещи" из собрания третьего и из собрания второго, а также и однородное в других собраниях. За остальные тома приниматься, только приготовив к изданию первый том. <...> Том второй предполагаем составить из трех отделов, причем в первый отдел войдут лирические произведения, неполные и недоделанные черновые. В отдел второй -- умозрительные и научные статьи; а в третий отдел -- письма?
И, наконец, в том третий войдут записи народных произведений"29.
Г. М. Добролюбов выдвигал следующий принцип издания: печатать всё, что осталось из рукописей брата, включая даже наброски и отрывки нехудожественного характера, при этом предполагалось авторские исправления и варианты оговаривать в подстрочных примечаниях. В качестве планируемых соредакторов назывались: Я. И. Эрлих, Е. Н. Квашнин-Самарин, Б. В. Берг, В. В. Гиппиус, И. И. Ореус -- и сам В. Я. Брюсов, причем Г. Добролюбов писал: "в согласии первых трех я уверен...".
Ответ Брюсова несколько задержался в связи с переездом в Ревель, куда он выехал в конце мая и где он провел июнь и июль 1900 года. Проездом он заезжал в Петербург, где попытался встретиться с Георгием Добролюбовым. "В Петербурге думал повидать Ореуса и Г. М. Добролюбова. Ни то ни другое не удалось. Ореус уже уехал с отцом в Финляндию, а Г. Добролюбов был на судне "Полтава" в Кронштадте"30. Вечером Брюсов с Георгием Добролюбовым разминулись снова31.
В письме к Г. М. Добролюбову от 7 июля он сообщал, что привез с собой в Ревель рукописи Александра, разбором которых он и занимается (вместе с женой). На день отправления письма разобранной являлась только тетрадь "Вещи", о которой Брюсов пишет весьма подробно:
"Почти всё это самые неразборчивые черновые, большинство слов не дописано, множество помарок и поправок. Очень часто приходилось восстанавливать слово по догадке, случалось даже, что приходилось читать по смыслу вопреки правописанию, предполагая описку (хотя, разумеется, это очень опасный прием). Несмотря на то, осталось немало мест, вовсе неразобранных и еще больше таких, где мы не смеем утверждать правильность своего чтения. Принимая во внимание своеобразность хода мысли Александра Михайловича, в иных местах можно даже оспаривать порядок, в котором должны быть располагаемы листы рукописи32. Я сознаюсь, что лично сам, вероятно, не сумел бы выполнить и того немногого, что теперь сделано, если бы не помощь моей жены, которая приобрела необыкновенный навык в чтении почерка Александра Михайловича и разгадывает иногда, на первый взгляд, совершенно безнадежные каракули, поставленные второпях, в порыве вдохновения, скорей для памяти, чем для чтения. Среди разобранных произведений есть несколько, которые я готов отнести к лучшим созданиям поэзии Александра Михайловича. Последние листы, видимо, относятся к позднейшему времени; мысли, изложенные здесь, поражают неожиданностью и, вме<сте> с тем, проникновенностью в глубину вещей; некоторые высказанные здесь суждения -- прямо философские откровения; вместе с тем, они объясняют как более раннюю поэзию Александра Михайловича, так и позднейшее направление его мышления"33.
Это письмо Брюсов по ошибке послал по неверному адресу, и оно к нему вернулось. Новое письмо он послал Георгию Добролюбову 10 августа, который в ответном письме от 30 сентября сообщал, что через три дня отправляется в плаванье на своем корабле "Полтава" на восток и сожалел, что ему так и не удалось побеседовать с Брюсовым лично. "...Почти все рукописи, -- пишет он, -- находящиеся на руках у меня и у других лиц, напр<имер>, у Квашнина-Самарина, Льва Постриганьева, Я. Эрлиха и Гиппиуса, уже почти переписаны набело"34. В этом же письме Добролюбов обращается к Брюсову с просьбой о высылке ему уже разобранных рукописей брата вместе с. замечаниями и указаниями.
Тот факт, что в своем письме Г. Добролюбову от 7 июля Брюсов сообщает, что у него в Ревеле находится тетрадь "Вещи", которая хранилась у Я. Эрлиха, заставляет предположить, что либо он вернул Эрлиху через Коневского не все взятые у того рукописи Добролюбова, либо (что более вероятно) рукописи снова были переданы Брюсову -- для работы над новым их изданием; судя по всему, Брюсов, вернувшись из Ревеля, возвратил их обратно в Петербург.
Георгию Добролюбову так и не удалось впоследствии вернуться к собранию сочинений брата, а Эрлих вскоре душевно заболел и попал в психиатрическую лечебницу, где и умер в 1902 году. Судьба Квашнина-Самарина, бывшего, как и Г. Добролюбов, офицером военно-морского флота, сложилась трагично: в 1920 году он был расстрелян красными в Крыму. В результате многократных пересылок практически весь рукописный корпус произведений А. Добролюбова до 1900 года оказался утрачен. До нас дошли лишь списки с них, которые были сделаны И. М. Брюсовой и которые сохранились в брюсовском архиве (ОР РГБ).
Состав рукописного собрания А. Добролюбова В. Брюсов дает в текстологическом комментарии к СС. Описывая источники, он указывает:
"У Я. Э. (т. е. у Якова Эрлиха. -- А. К.) хранятся:
Собрание первое: тетрадь, которой Добролюбов дал заглавие:
Наброски, оконченные
вещи,
отделанные, недорисованные.
Произведения, вошедшие в эту тетрадь, помечены рукой Добролюбова, как opus 1, 2, 3 и т. д. Всего opera 67, но ор. 14 нет.
Собрание второе: отдельные листы разных форматов, помеченные не рукой Добролюбова NN от 1 до 38.
Оба эти собрания составляют лирические стихи и лирические отрывки в прозе.
У В. Б. (Валерия Брюсова. -- А. К.) хранятся:
Собранье третье: Ряд черновых набросков. Более 170-ти листов; частью это первоначальные обработки того, что вошло в собрание первое, частью самостоятельные произведения. Некоторые из них собраны в два отдела под заглавием "Вещи" и "Неполные вещи с пропусками". Здесь же большое письмо "Путешествие на Ладожское озеро".
Собрание четвертое: умозрительные статьи -- "Эстетические заметки", "Наука о прекрасном", "Опровержение Шопенгауэра и всех мыслителей", "Диалог старого и нового Канта", "К вопросу о науке". Здесь же тетрадь с выписками и заметками, озаглавленная -- "К диалогу мудрецов".
Собранье пятое: сочинения о древности; по большей части, это отрывки и начала, но среди них законченный черновой перевод Парменида и обширная статья "Греческая древность".
В этих бумагах есть указания еще на два собрания:
Собрание шестое; у И. В. П--го (Ивана Васильевича Покровского. -- А. К.) хранятся рукописи с рассказами Добролюбова.
Собрание седьмое: у В. Г--а (Владимира Гиппиуса. -- А. К.) и Л. П--ва (Л. Постриганьева. -- А. К.) хранятся рукописи с народными произведениями, записанными Добролюбовым" (СС. С. 67-- 68).
Далее Брюсов указывает, по каким именно источникам в СС печатались произведения, а также перечисляет произведения Добролюбова, имевшиеся в его распоряжение, но которые "по разным причинам" не вошли в СС.
Нет сомнений, что сохранившаяся в архиве В. Брюсова толстая тетрадь А35 -- черного коленкора с расшитыми по тетрадкам страницами, вложенными в лист формата А4 с надписью рукой В. Брюсова: "Наши выписки из Добролюбова", -- это список, включивший в себя оба собрания Якова Эрлиха. Рукой И. М. Брюсовой в списке первые 66 текстов обозначены от "ор. 1" до "ор. 67" и "op. 14" действительно отсутствует. А за ними следуют 32 ненумерованных текста.
На второй странице тетради А рукой И. М. Брюсовой надпись:
"Наброски, -- оконченные
вещи
отделанные, недорисованные --
А. Добролюбова
С 1893 года.
Тетрадь 1-я".
В тетради -- два оглавления, оба на вкладных листах. Особо представлено оглавление под названием "Тетрадь, озаглавленная "Вещи"".
В А рукой И. М. Брюсовой тщательно указаны все основные варианты текста и правки, которые были в автографе, а также случаи невозможности точного прочтения рукописи. Отдельные поправки в этой тетради внесены рукой В. Я. Брюсова.
В этой же тетради имеется примечание И. М. Брюсовой: "Январь 1897 года. Из затерянной тетради за 3 года". Видимо, речь идет о оригинале, с которого ею были сняты копии.
До нас дошли и менее полные списки текстов Добролюбова, вошедших в СС и сделанные рукой И. М. Брюсовой -- прежде всего, это Б (неполный экземпляр), Е, Ж, 3, а также М. Некоторые тексты были присланы Добролюбовым в его письмах к Брюсову (К), а также имеется два небольших списка, сделанных рукой В. Я. Брюсова (И, VB). Наконец, некоторые стихотворения, не вошедшие в издание 1926 года, подготовленное И. М. Брюсовой, сохранились в дневниковых записях Брюсова.
Цензурное разрешение на СС было дано 1 декабря 1899 г., однако книга была напечатана, очевидно, только в 20-х числах марта 1900 г.36 В середине марта 1900 г. Брюсов пишет Коневскому: "Стихи Добролюбова совсем напечатаны и выйдут на днях"33. Здесь же Брюсов, опровергая написанное в составленном им же анонсе, пишет, что "в продажу поступит самое незначительное число экземпляров". Книга была напечатана тиражом в 300 экземпляров. Очевидно, Брюсов убедился в полной экономической несостоятельности своего первоначального варианта цены, и в продажу сборник поступил по 60 копеек за экземпляр.
Итак, сборник СС был составлен так, как составляют книги уже скончавшихся авторов -- его наследниками и исследователями. Тот факт, что Добролюбов был жив и даже периодически обменивался письмами с Брюсовыми, повлиял только на одно: автор прислал составителям сборника своих стихов разрешение на это, полагаясь на их разумение и на Божью мудрость. Во всем остальном -- от формирования корпуса текстов и его структуры до разрешения сложных текстологических вопросов -- Добролюбов никакого отношения к книге не имел.
Рецензии и отзывы на этот сборник были, большей частью, также негативными. В "Северных цветах" Волынский отзывается о книге еще более резко, чем о "Natura naturans" -- это при том, что во всех трех выпусках "Северных цветов" публиковались произведения Добролюбова: "...поэзия Александра Добролюбова вовсе не есть поэзия, а скорее, -- маниакальный бред замкнутой в себе и бесплодной души, лишенной таланта и живых взаимодействий с природою, с людьми, с искусством -- тех настоящих, не фокусных "тайнодействий", из которых происходит художественное творчество". Стихи Добролюбова сухи, вычурны и притом примитивно бессмысленны"38. Князь А. И. Урусов писал в опубликованном письме от 4 июня 1900 г.: "Ну, а Добролюбов с Брюсовым, это уж -- начистоту! из клиники душевнобольных"39. "Его стихи по-прежнему были не талантливы и тягостны", -- откликалась 3. Гиппиус40. В анонимной заметке в "Новостях дня" автор, разбирая издательскую практику "Скорпиона", писал, что были изданы Ибсен и Гамсун и что это очень хорошо. "Но, -- продолжал автор заметки, -- они издали стихи какого-то Александра Добролюбова, а это уж очень плохо". Далее шли издевательства над академическим характером издания (предисловиями и комментариями), а о стихах говорилось: "Ни склада, на лада, ни даже обыкновенного размера". Заканчивалась статья прямой подтасовкой фактов: ее автор иронизировал над ценой "тощей книжонки" в 6 рублей41. Это было откровенным введением читателей в заблуждение: книга стоила ровно в 10 раз меньше. Разумеется, не обошел новые стихи Добролюбова и В. Буренин, включивший его, наряду с Бальмонтом и Брюсовым, в число объектов своей очередной пародии на символистов в собирательном образе "поэта Гордого-Безмордого"42. Через год, после появления стихотворения Добролюбова "Отодвиганье смерти" в "Северных цветах", не менее язвительный отзыв посвятил ему А. Измайлов, который иронично назвал его "грандиозной вещицей, шедевром, который со стороны своих художественных достоинств не требует комментариев, но сильно нуждается в нем со стороны понимании его смысла"43.
Пожалуй, как это ни парадоксально, одним из самых тонких оказался отзыв Зинаиды Гиппиус -- бывшей с самого начала непримиримой противницей творчества Добролюбова. В качестве центрального в СС она выделяет стихотворение "Мы не хотим превратной свободы...", -- действительно, концептуального для поэта. "Добролюбов не хотел свободы для одного духа, -- пишет она, -- или для одной плоти, как и мы не хотим. Ведь не хотим мы ни свободы духа -- смерти, ни свободы плоти -- животности. <...>...Не надо и думать, что это "искусство" или что это "не искусство". Мы только смотрим с вниманием в душу человека, слабого, похожего на всех людей.
<...> Действительно, была у Добролюбова, если не в сознании, то в муке, все возрастающая потребность слить в одно два начала человеческой природы -- любовь к небу и любовь к земле Оправдать дух -- плотью, оправдать плоть -- духом"44.
С последней книгой Добролюбова -- "Из книги невидЗмой"45 ситуация была несколько иной. В издании этой книги сам Добролюбов, уже достаточно давно к тому времени порвавший с "образованным обществом", был весьма заинтересован. Так, из письма Добролюбова к Н. Я. Брюсовой, написанного в 1905 году, сразу после получения экземпляра напечатанной книги, он упоминает "несколько небольших, но тяжелых ран", нанесенных ему ею: "Имя мое на обложке зачем напечатали большими буквами? Зачем не внесли исправления? Исправления эти были не без воли Его. Если будете еще печатать, непременно исправьте. Но как удар меня поразило -- в конце книги, где я отвергаю все прежние, -- поместили объявление о прежних книгах моих, которые все без Него и против Него. Это уже просто неуважение ко мне. Ужели это ты допустила и сделала, сестра?
Я желал бы затратить деньги, но вырезать это объявленье"46.
Действительно, в издании, как это было принято, в конце были указаны прежние книги Добролюбова -- обе с пометой "распродано". Скорее всего, это было сделано не намеренно, а в соответствии с тогдашней издательской практикой.
Дурылин пишет о том, что решение об издании "Из книги невидЗмой" было принято в 1904 году, когда Добролюбов явился в Москву: "она была издана на средства Н. Я. Брюсовой и лишь склад был устроен при книгоиздательстве "Скорпион". Над печатанием книги бережно наблюдали Н. Я. и И. М. Брюсовы. В. Я. Брюсов нарисовал сам для книги концовку в виде "василька" -- И три украшения для отделов книги, -- все выдержанные в тонко понятом духе книги"47.
Таким образом, мы узнаем о том, что Добролюбов не просто послал И. М. и Н. Я. Брюсовым книгу, которая была издана на деньги Надежды Яковлевны, но и принимал активное и заинтересованное участие в ней, в частности, присылая поправки к произведениям. Надо учитывать и то, что Добролюбов не просто написал новую книгу -- он всем ее строем, всем ее содержанием и тональностью отвергал всё написанное им ранее. Пронизанная фольклором и священными текстами чуть ли не всех времен и народов, книга в представлении Добролюбова была им не столько написана, сколько "услышана" -- он воспринимал себя, скорее, в качестве медиатора, фиксирующего некую разлитую в мире истину. Это одна из причин, почему его так покоробило акцентирование его авторства на обложке. Отсюда и его требование -- как только книга себя окупит, снизить ее цену "до малейшей возможности", чтобы ее могли покупать самые бедные крестьяне. Добролюбов явно воспринимал ее в качестве катехизиса своего учения. Недаром -- на обороте титульного листа в экземпляре книги из архива В. Брюсова рукой И. М. Брюсовой -- написано: "Кто любит меня и верит мне, всех остерегаю от всего, что будут печатать или печатали под моим именем, особенно из произведений первых лет моей жизни. Даже в произведениях более поздних, в письмах, например, могут существовать какие-нибудь временные покрывала или даже заблужения, потому что я отклонялся раз или два даже тогда, когда начал уже идти по пути веры.
Эти же две книги "Из книги невидЗмой" и "Мои вечные спутники", я знаю, написаны и сборник "Спутников" выбран и написан не по воле моей, а по неизбежному указанию Высшей Непостижимой Воли. Ал. Добролюбов"48.
Эти слова, как указывает сама И. М. Брюсова, были продиктованы Добролюбовым лично своему ученику Петру Карпушину, скончавшемуся в 1916 г. и переписаны ею с принадлежащего ему экземпляра.
Что касается распространения книги, то в продажу из напечатанного к началу июня 1905 г.49 тиража в 400 экземпляров поступило далеко не все. В письме от 29 июня 1905 г. И. М. Брюсова сообщает Н. Я. Брюсовой, что была в "Скорпионе" и дала распоряжение выслать Добролюбову 20 экземпляров книги (вместо 10-ти, о которых он просил ее). Добролюбов находился тогда в деревне Трофимовке Бузулукского уезда Самарской губернии. Но мы знаем, что он просил также послать ее духоборам в Якутск. Вероятно, список рассылки книги этим не ограничивался, -- это следует из формы просьбы, адресованной Надежде Яковлевне: "Послала ли ты ее везде (выделено мной. -- А. К.) -- и в Якутск, к духоборам?"50. В том же письме речь идет и о судьбе "другой книги" -- очевидно, речь тут о сборнике цитат и изречений из священных текстов разных времен и народов, а также великих людей "Мои вечные спутники", который по цензурным причинам издать не удалось.
Отзывов на "Из книги невидЗмой" было немного. Статья Бориса Кремнева, вышедшая в журнале "Вопросы жизни", оказалась одной из самых доброжелательных и объективных, хотя и весьма строгих публикаций о творчестве Добролюбова. В статье дается обзор как СС, так и "Из книги невидЗмой". "Книга стихов Добролюбова (СС. -- А. К.) значительна, потому что она фактом своего существования ясно указывает на возможность беспредметного, внепространственного воображения, сосредоточенного в индивидуальной воле. И эта же книжка характеризует полное бессилие автора, потому что в ней нет некоторого моста, некоторого соединения между миром беспредметным, внепространственным и нашим миром со всеми его красками и звуками. Это "соединение" характерно для истинно-символической поэзии.
Александр Добролюбов -- в своей книге стихов 1895--1898 гг. -- не символист, а типичный декадент, поэт вырождения, односторонний, как односторонни его антиподы -- реалисты.
Но все же Добролюбов настоящий поэт, ибо у него своя обособленная личность, тесно и неразрывно связанная с необычайным атрибутом -- веригами. Об этих веригах стоит подумать. Вериги и "в бокале кровавое", -- вот два значительных внешних образа в поэзии Добролюбова"51.
Говоря о последней книге Добролюбова, Кремнев одним из первых указал на то, что рассматривать его творчество вне жизненного пути -- невозможно. "Он один из тех людей, вся жизнь которых -- поэма", -- пишет критик. А саму книгу он считает "стремлением личности к конечному освобождению, мистическому в своей глубине"52.
Другие отзывы были, как правило, негативными. Принципиально новым в их тональности, по сравнению с рецензиями на предыдущие книги, стало то, что сборник стал мишенью для левых и демократических критиков, что и понятно, учитывая исторический контекст бурного 1905 года. "Добролюбовский Странник зовет не к борьбе с рабством, -- возмущается В. Львов, -- а к увековечению рабства. <...> Только человек, убивший в себе всякий протест, вытравивший в душе могучий порыв к свободе, может "в заключенье" петь такие гимны, какие слагает автор "Книги невидЗмой""53. Похож и тон рецензии Вл. Боцяновского, который, издевается над блаженством автора, "чувствовавшего аромат цветов в крестьянских портянках и трогавшегося до слез добротой тюремного начальства"54 и называет Добролюбова юродивым и душевнобольным. Возмущение автора рецензии распространяется и на издательство: "И когда, в какое время они ("Скорпион".-- А. К.) выпустили эту книгу?"55.
"Из книги невидЗмой" оказалась последней книгой Добролюбова, напечатанной при его жизни. Предложения об переиздании своих книг, даже тех, которые он признавал своими, Добролюбов категорически отвергал. Более того, если не считать отдельных цитат из его произведений в статьях других авторов, до конца его жизни в печати не появилось более ни одной его строчки. Да и сам Добролюбов перестал создавать литературные тексты. По свидетельству людей, близких к его секте, в 1910-е годы он активно создает духовные песни и гимны для своих последователей. Как это обычно бывает в таких случаях, созданные автором тексты вскоре начинали жить собственной жизнью, порой значительно варьируя оригинал. В 1912 году А. Черткова поместила некоторые их них в третьем выпуске сборника "Что поют русские сектанты" под названием "Псалмы "Добролюбовцев""56. Шестнадцать опубликованных ею псалмов (как Черткова назвала эти тексты) были записаны в свое время от Павла Безверхого, одного из ближайших учеников Добролюбова. По свидетельству Чертковой, Безверхий указал ей тексты, за которые "он ручался, что они настоящие добролюбовские"57. Надо отметить, что сама Черткова к публикуемым псалмам относилась весьма скептически, говоря об их "высокопарности и бездарности"58. Другой список подобных текстов сохранился в архиве Дурылина59. Об этих текстах сам Дурылин пишет так:
"Добролюбов слагает песни и гимны для своих последователей. Я не знаю, -- да и никто, вероятно, не знает -- их в подлинно индивидуально-добролюбовской редакции: такими, какими они вышли из уст слагателя. Он не записывает их -- и таких редакций поэтому быть не может. У меня есть записи их, сделанные с уст тех добролюбовцев, которые поют их как песни своего братства. Многое в этих песнях близко к тем, что напечатаны в сборнике "Из книги невидимой", но совершенно несомненно, что, переходя из уст в уста, эти песни обросли словами из других сектантских песен, приобрели припаи инородных слов, эпитетов, ритмических ходов и, исшедши когда-то от Добролюбова, стали в их записанном виде созданиями добролюбовцев, а не Добролюбова"60.
Эти записи мы помещаем в Приложение. Действительно, во многих из них есть специфические добролюбовские образы и фигуры речи, присутствующие в его книгах и составляющие часть его идиостиля. Это, например, образ "животной реки", воспевание свободы, выражения вроде "брат Иисус" и, конечно, "сестра моя жизнь"61, -- оборот, предвосхитивший название знаменитого сборника Б. Пастернака. Однако эти произведения -- по причине отсутствия канонического текста -- сдвигаются в область фольклора и, следовательно, не могут быть помещены даже в раздел "Dubia". Единственный пример, когда в нашем распоряжении оказался автограф добролюбовского стихотворения и его извод, созданный "добролюбовцами", -- это тексты N 119 и N 26 из второго Приложения. Они демонстрируют, насколько стихотворение может отходить от оригинала при его функционировании в качестве религиозного гимна или псалма.
После революции Добролюбов надолго замолкает. К творчеству он возвращается вновь только в 1930-е годы, и именно к этому времени относятся последние источники его текстов. Живя в Советском Азербайджане, в кочевых, зачастую невыносимых условиях, Добролюбов, конечно, не имел возможности хранить архив, а после его смерти пропали и те немногие бумаги, которые с ним оставались. Поэтому практически все дошедшие до нас его произведения 1930-х годов сохранились в письмах, которые он посылал Н. Я. Брюсовой, своей сестре И. М. Святловской, племяннику М. Е. Святловскому, В. В. Вересаеву, В. Д. Бонч-Бруевичу. По этим письмам они и печатаются здесь.
Особняком находятся еще источники, относящиеся к 1938 году -- когда Добролюбов приезжал в Ленинград и Москву. Речь здесь идет, во-первых, о двух экземплярах машинописного сборника, который Добролюбов составил в Ленинграде с помощью племянника Михаила. Оба этих экземпляра хранились в архиве Г. Е. Святловского, но нам оказался доступен (в копии) только один из них -- неполный. Этот сборник составлялся Добролюбовым из своих предыдущих книг в надежде (разумеется, более чем утопической) его напечатать. Этот источник ценен не только тем, что фиксирует выбор Добролюбова и его отношение к собственному творчеству в конце 1930-х годов, но и тем, что демонстрирует ту кардинальную переоценку этого отношения, которая произошла с ним в это время. В частности, он больше не отрицает однозначно собственное творчество до "Из книги невидЗмой", включая в сборник произведения, написанные до нее.
Во-вторых, важным источником является правка, которую Добролюбов производил во время своего приезда в экземплярах своих книг. Речь идет об экземплярах, принадлежащих его сестре И. М. Добролюбовой и И. М. Брюсовой. Они сохранились -- и правка почти через 40 лет после их выхода в свет дает богатый материал для интерпретации. Характерно, например, последовательное исправление им в слове "Бог" заглавной буквы на строчную. Это вполне соотносится с происшедшим в его душе в конце 1930-х годов духовном переломом, отразившимся в его письме к бывшим последователям, датированном 24 августа 1940 года: "<...> Я откинул всякое признание высшего существа свыше личности человека. Даже духовнейшее из таких познаний кажется мне одним из видов духовного или духовнейшего рабства, даже малейшее прикосновение к этой мысли для меня тяжело и кажется заблудившим нас всех заблуждением. Свет, который я ощутил ясно внутренним взором своим, который я принимал за свет какого-то особого существа, -- это был свет моей личности.
Дата добавления: 2015-10-21; просмотров: 41 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |