— Петр! Друг Фани! — ответил Петр, продолжая раскачиваться.
Броня вгляделась в незнакомца и мысленно сопоставила его образ с изображением на фото в гостиной, но наложения не получилось, поскольку жених на портрете был в очках, а этот тип — без них.
Посему она запротестовала:
— Не ври! Я видела ее жениха! Он сроду на тебя не похож! Тот парень носит очки! А ты, воришка, небось хотел обчистить квартиру?!
Петр растерянно пробормотал, что не столь давно сделал операцию по исправлению близорукости и теперь ходит без очков.
Броня фыркнула, мол, так я тебе и поверила!
Петр подумал, что последствия удара вазой гораздо серьезнее, чем он понял сначала, — у него явные проблемы с головой, он ничего не соображает. Кто эта лысая, полуголая девушка? Тем не менее у него хватило сообразительности и выдержки догадаться, как можно доказать этой сумасшедшей, что он действительно жених Фани. Он протянул Броне свой айпад, предварительно раскрыв в нем sms от Стефании.
Броня глянула в телефон и хотела было заикнуться о том, что айпад не доказательство (может, его умыкнули у настоящего владельца), но промолчала. Видать, на самом деле жених. Только очки зачем-то снял.
— Значит, вы… — Броня ойкнула и отступила на шаг назад. До нее вдруг дошло, что она стоит перед Фаниным женихом в одних трусах. Залившись краской, она заорала, чтобы Петр немедленно отвернулся. От ее крика он вздрогнул и как ошпаренный вылетел из спальни.
Одевшись, она вышла в гостиную. Петр стоял у окна.
Он повернулся к ней и угрюмо спросил:
— Ну а теперь, может, скажете, кто вы такая?
Рассказ, который услышал Петр, произвел на него примерно такой же эффект, как удар вазой по голове. Странная девушка из Петербурга выдала все драматические перипетии своей жизни и на закуску шокировала эпизодом их с Фаней обмена квартирами. В финале повествования Петр как-то совсем потерялся и, чтобы прийти в себя, попросил напоить его чаем.
Чай пили на кухне. Петр удивленно рассматривал девушку. Признал, что девица попалась необычная. Лысая. Абсолютно внезапная. Разящая наповал тяжелыми предметами.
— Я вхожу, а на меня летит валькирия с шашкой наперевес, — он попытался обратить все в шутку. — И без лишних выяснений — хрясь и по башке!
Броня извинилась за «приветствие вазой в голову», мол, откуда мне было знать, я лежала голая и несчастная, уже почти спала, а тут вламывается в квартиру посторонний мужчина с неизвестной целью, какой реакции вы, Петя, от меня ждали?
Петр махнул рукой, ничего, дескать, пустяки, спасибо, что вообще не убила. Потер голову, где от удара начал расти рог. Завтра будет большой, как у носорога. Броня застенчиво улыбнулась. Когда она смущалась, на лице проступал нежный румянец.
Петр удивился:
— Ты чего смущаешься? Надо же… Атавизм какой-то. Мне казалось, что в наше время способность смущаться как отпавший за ненадобностью хвост, к примеру.
Броня пожала плечами и подлила ему еще чая.
— Значит, ты в Москве уже три дня? И чем ты тут занимаешься?
— Так, сижу дома. Убиваю время…
— «Я убиваю время, время убивает меня», — он усмехнулся. — Понятно. А чего дома сидишь?
— А куда ходить?
— Ну, я не знаю, Москва большая, концерты, театры, выставки.
— Спасибо, не интересует!
— Зачем же ты сюда приехала?
— Сама не знаю. Наверное, страдать. И честно страдаю.
— Про несчастную любовь я уже понял. Неужели все так безнадежно?
Броня печально вздохнула и рассказала новому знакомому про кодекс Иродо, закончив сакраментальным: «А вы бы, Петя, оценили подобный подвиг во имя любви?»
Петр поперхнулся чаем, не желая даже представлять себя в такой экстравагантной роли — ему бы не понравилось, если какая-нибудь девушка, им вдохновленная, вдруг начала отрезать волосы, а также другие части тела. Кстати, когда Броня рассказала про идею с отрезанием пальца, Петр схватился за голову и едва не взревел: «Да на что ему твой палец? Какая с него польза?!»
— Это акт любви! — печально и гордо сказала Броня.
Петр не выдержал и отрезал:
— Акт любви — это другое. Объяснить, что именно?
Она смутилась. Он долго молчал, тарабаня пальцами по столу, потом поинтересовался, не голодна ли Броня. Та честно призналась, что не знает, мол, как-то не до еды было. Он прошел к холодильнику, открыл его. Там стояла только бутылочка с соевым соусом.
— Ясно, — мрачно сказал Петр. — А тебе не говорили, что страдать можно и на сытый желудок?
Броня равнодушно пожала плечами, дав понять, что такие пустяки, как еда, ее не волнуют.
Петр задумался, что ему делать с этой чудачкой, свалившейся на его голову невесть откуда. Уйти? Пусть сама разбирается со своими проблемами? И то верно! Как-нибудь, глядишь, все наладится и без его срочной психологической помощи! Он взглянул на нее — девица понурила голову, того и гляди опять зальется слезами. Ладно, для начала ее нужно хотя бы накормить.
— Собирайся!
— Куда? — растерялась Броня.
— Ужинать. Поедем в ресторан!
— Я не хочу!
— Я тебя не спрашиваю!
В ресторане, оказавшемся, с Брониной точки зрения, чересчур помпезным, она смущалась, чувствуя себя среди модных декораций и разодетых посетителей инородным телом. Петр заказал несколько блюд и буквально заставил ее поесть. Она вяло поклевала какой-то салатик, скорее из благодарности к Петру — все-таки старался человек. А вот от предложения выпить Броня не отказалась, надеясь, что от вина осмелеет. Ей хотелось избавиться от скованности и быть естественной.
— Откуда ты такая взялась? — спросил Петр, разглядывая ее. — С какой луны или звезды?
— Я из Питера.
— Ну да, странный город, странные девушки! Ты почему ничего не ешь?
Она честно призналась:
— Не хочется… И вообще мне здесь как-то неуютно.
— Почему?
— Так… Место неприлично роскошное, наверное, дорогое. Кажется, что я здесь не к месту. У тебя бывает так, что ты чувствуешь себя «не к месту»?
Он пожал плечами:
— Не знаю, не думал об этом.
— Значит, не бывает, — вздохнула Броня.
Петр улыбнулся:
— Ну, если честно, то бывает. Правда, редко.
Броня обрадовалась неожиданной поддержке:
— А бывает так, что вот ты чувствуешь — город очень большой, нет, просто огромный, а ты маленький, тебе неуютно и одиноко, в этом городе тысячи людей, но никому из них нет дела до тебя, и ты идешь по улицам и понимаешь, что тебе некуда идти. И не к кому. И так паршиво от этого. Бывает?
Он так искренне улыбнулся, что она мгновенно почувствовала к нему симпатию и доверие. Кстати, вино начинало действовать, и ресторан перестал казаться ей противным, посторонние люди куда-то исчезли, остался только их столик с зажженными свечами и лицо Петра напротив.
— А бывает, что от какого-то запаха или вкуса вдруг нахлынут сотни ассоциаций и воспоминаний из детства?
А у него так бывает. И это ему тоже знакомо. А то, что он только что сказал, понятно ей. Она переживала те же ощущения много раз.
А глаза у Петра серо-голубые… Хотя нет — скорее, голубо-серые, потому что голубого больше. А ресницы пушистые. Девочкины ресницы. Даже странно, как у такого высокого, плечистого парня вдруг такие ресницы. И он все понимает. Вот она только что призналась ему в самом сокровенном — в том, что ее первой любовью был Пушкин, а Петр не засмеялся, а восхищенно присвистнул: «Надо же! Не какой-нибудь сопливый Вася из параллельного класса, а Пушкин! Влюбиться в Пушкина — это, может быть, самое лучшее, что может случиться с девочкой в нежном карамельном возрасте!» — и попросил рассказать о Пушкине.
А что рассказывать? В семь лет она узнала о том, что Пушкин был убит на дуэли, она его пожалела и полюбила. А Дантеса возненавидела и хотела убить. Когда узнала, что Дантес уже умер, даже расстроилась, что не сможет отомстить за Пушкина. Пушкин был для нее другом и возлюбленным, она держала под подушкой его портрет и книгу стихов.
Она призналась, что до сих пор любит его стихи. Петр попросил прочесть самые лучшие. Броня с удовольствием согласилась, после каждого стихотворения подкрепляясь вином. И так как она была начитанной девушкой и стихов знала много, в итоге сделалась совсем пьяная. Петр страшно развеселился, сказал, что легкая степень опьянения ей весьма идет, она становится «невыразимо очаровательной и забавной! Но если она будет кричать „Я помню море пред грозою…“ так громко, их, пожалуй, выведут!»
«Отличный ресторан, — подумала Броня, — просто я поначалу не разобралась, что к чему! И музыка здесь ненавязчивая. И Петр — хороший собеседник!»
— Вот теперь на тебя приятно смотреть, — улыбнулся Петр, — смеешься, шутишь и выглядишь не как вдребезги несчастный человек, а как юная счастливая девица!
Она мгновенно погрустнела и вздохнула так горестно, что Петр испугался:
— Ну что опять?
— Ты сказал «счастливая»… А я даже не знаю, что это такое… Недавно в одном романе я прочла, что счастье в том, чтобы у тебя был кто-то, кого можно утратить. Меня пронзил смысл этих слов. И я поняла, что несчастна. Потому что мне и утрачивать некого. У меня никого нет.
Петр пожал плечами:
— Ну, если так рассуждать, то и меня не назовешь счастливым человеком.
Броня растерялась:
— А как же Фаня?
Петр усмехнулся, ничего не ответил и после паузы предложил поехать домой.
В машине он спросил, хочет ли она спать. Броня представила тихую пустую квартиру и покачала головой. Тогда он предложил поездить по ночному городу. «Я покажу тебе Москву».
Он умел рассказывать, и благодаря ему она начинала видеть город, его улочки, церкви, скверы, стрелы проспектов, убегающие вдаль кривые переулки… Она удивлялась и умилялась красивым округлым названиям: Остоженка, Варварка, Таганка, Сретенка…
— Это удивительный город, — улыбнулся Петр. — Как у любого большого города, у него своя энергетика, свои вибрации, ритмы, настроения, которые надо услышать — увидеть — почувствовать!
Броня вздохнула:
— Как здорово ты рассказываешь! Знаешь, а я недавно была в Лондоне и ничего не слышала, не видела и не чувствовала. Бродила по улицам, слепая, глухая, бесчувственная. Вот был Лондон — прекрасный, ужасный, великий город. Но он был сам по себе, а я сама по себе. Это как с платьем…
— С каким платьем? — удивился Петр.
— Неважно… Представляешь, я все ходила по Лондону, хотела проснуться, но не могла. А вот если бы я там оказалась с человеком, который умеет так рассказывать, наверное, все было бы иначе!
— А я жил в Лондоне пару лет и мог бы показать тебе его!
Она рассмеялась:
— Ну, может, когда-нибудь…
Они смотрели на город с Воробьевых гор. Снег падал густыми хлопьями. Луна висела над столицей. Москва сверкала сотнями огней.
Броня поежилась от холода. Петр взял ее руку, начал греть в своих больших, теплых ладонях. Не преминул отругать ее за то, что она без перчаток и шарфа. «О чем ты вообще думаешь? Зима, а ты ходишь как… маленькая!» Он снял с себя шарф и закутал ее.
«Смешно, будто я сегодня обзавелся дочерью! Ты вообще к жизни приспособлена?»
Броня смутилась:
— Моя мама считает, что нет.
Петр схватился за голову:
— Кошмар! Придется взять над тобой шефство!
Подул ветер, началась вьюга.
— Ничего себе метель! — удивился Петр. — Мне бы тебя до дому довезти, не застрять по пути!
Он закурил. Броня вдруг подумала, что огонек от его сигареты светит ей в этой снежной ночи, как маяк.
Она вернулась домой глубокой ночью, рухнула в кровать и первый раз за долгое время уснула легко и сладко — без слез.
Проснувшись утром, она поскакала варить кофе и вдруг ни с того ни с сего затанцевала на кухне, как часто делала ее соседка, балерина Варя. Броня сама удивилась — что это на нее нашло? А потом махнула рукой и рассмеялась — когда люди танцуют? Может, когда им хорошо?
Она почувствовала голод, что, учитывая стабильное отсутствие аппетита в последние полгода, было удивительным. Броня вспомнила, какими отменными блинами с икрой ее вчера кормил Петя, и вздохнула. И как только она подумала про Петра — раздался телефонный звонок.
Он спросил, как она себя чувствует после вчерашнего, и она честно призналась, что хорошо — куда лучше, чем раньше. В ответ Петр удовлетворенно хмыкнул и сказал, что психотерапевтический эффект можно усилить отличным обедом и, если она не возражает, он заедет за ней через пару часов. Нет, она не возражала.
Приехав, Петр предложил украсить квартиру к Новому году — все-таки праздник! Броня согласилась — отличная идея, Стефания приедет, увидит и обрадуется! К замыслу Броня отнеслась творчески — прошлась по квартире, задумалась, в каком стиле можно ее украсить, кстати, в очередной раз она подумала, что в доме Стефании, конечно, все красиво, стильно и дорого, но при этом она напоминает номер в отеле. Никакой индивидуальности. Вот если бы добавить цветы, уютные, задающие стиль мелочи…
Петр предложил поехать в торговый центр, чтобы купить елку и игрушки и там же пообедать.
За пару часов блуждания по магазинам Броня спустила свои деньги, зато купила все, что было нужно для праздника: свечи, гирлянды, елочные игрушки и даже новогодний подарок для Стефании!
В одном из цветочных отделов она увидела волшебную куклу. Это была фея в парчовом платье, с золотыми крыльями. Увидев куклу, Броня вдохнула и не выдохнула — так ей захотелось эту фею. И даже не для себя, а для Стефании. Уж эта волшебная фея сможет устроить так, что в Новом году у Фани все будет хорошо. Броня тут же купила куклу.
Она еле донесла объемные пакеты до кафе, где ее ждал Петр, и гордо водрузила на его столик горшок с красивым красным цветком.
— Это что? — изумился Петр.
— Пуансеттия! Рождественская звезда! — улыбнулась Броня.
Петр попросил ее помочь найти подарок его матери на Новый год. Вместе они выбрали для нее огромную напольную вазу прекрасного небесного цвета.
Вечером вернулись домой. Пока Петр готовил ужин, Броня украшала квартиру. Она поставила в вазы еловые лапы, повесила на люстру гроздь хрустального винограда, украсила мандарины гвоздикой и разложила их на блюде. Расставила везде рождественские букеты, а на каждое окно по семисвечнику. Фею посадила на прикроватном столике в спальне.
Увидев, как преобразилась квартира, Петя ахнул:
— Ничего себе! Да у тебя талант! Тебе надо быть декоратором!
Броня растерялась, покраснела.
— Тебе надо учиться! — заключил Петр. — Кстати, могу помочь, мой друг — известный декоратор, у него своя школа дизайнерского искусства.
Во время ужина на столе, украшенном свечами, красовалась красная рождественская звезда.
После десерта Петр спросил, как Броня собирается встречать Новый год.
Она пожала плечами — наверное, здесь. Вдвоем с пуансеттией.
Он усмехнулся:
— Придумаем что-нибудь повеселее!
Они взглянули на часы и ужаснулись — было два часа ночи.
За ужином они совершенно забыли о времени.
— Я поеду! — вскинулся Петр.
— Может, останешься, — робко предложила Броня. — Куда ехать на ночь глядя?
Петр смутился, пробормотал, что ляжет в гостиной, и ушел спать.
Она долго не могла заснуть. За окном шел снег, горели синие огоньки гирлянды, украшавшей окно. Золотокрылая фея смотрела на Броню.
«А глаза у феи голубые, как… Почему ты сейчас подумала о Пете?!» — строго одернула себя Броня.
Петр ушел утром, когда она еще спала. Днем он позвонил и попросил сходить с ним в модную художественную галерею.
«Открывается мой приятель, хороший парень и очень не бездарный художник, надо уважить человека, прийти, а без девушки как-то неудобно… Составишь компанию?»
Броня представила цвет столичной богемы, себя, простую и бесхитростную, и едва не завыла белугой — позорище… Меж тем Петр путей к отступлению не оставил — сказал, что надо быть, и точка!
Она почему-то не могла с ним спорить. Вот просто не чувствовала никакой способности к сопротивлению — все, что говорил Петр, было неоспоримо. Значит, надо пойти и умереть там. Прилюдно.
Он приехал к ней после обеда.
За чаем, тяжело вздыхая, Броня сказала:
— На выставку надо, наверное, одеться поприличнее?!
Петр улыбнулся, дав понять, что это лишним не будет. Броня застенчиво призналась, что выбирать ей особо не из чего, и, кивнув на привычные джинсы и свитер, спросила, можно ли она пойдет в таком виде. Но Петр не поспешил подарить ей утвердительный ответ. Он оценивающе смотрел на нее и молчал.
Броня начала впадать в панику:
— Что-то не так?
— Все в порядке, — улыбнулся Петр и деликатно, явно стараясь не обидеть ее, добавил: — Но я бы кое-что изменил в твоем облике, ну так… чуть-чуть.
— Я пыталась, но у меня ничего не получилось. Я, видишь ли, ничего не понимаю в этих дамских штуках.
Он рассмеялся:
— А ну-ка поехали!
— Куда?
— Будем из тебя принцессу, нет, королевну делать!
Броня запричитала — может, не надо, но Петр опять сказал «особенным» мужским тоном, которому она не могла противостоять, что возражения не принимаются. Раз — молчать, два — идти за ним в машину.
Он привез ее в блестящий салон красоты. Броне даже заходить туда было страшно, но Петр вел ее за руку и подбадривал.
В салоне их встретил манерный молодой человек, такой стильный, что Броня испугалась еще пуще, кажется, даже краской залилась. Выяснилось, что это Влад, ведущий стилист, он же хозяин салона, старый Петин знакомый.
Петр подвел ее к Владу:
— Старик, из этой прекрасной девушки нужно сделать еще более прекрасную.
Влад, который до сего момента жевал жвачку, перестал двигать челюстями и замер, уставившись на необычную клиентку. На время из его речи исчезла манерность, кокетливые грассирующие интонации, и он спросил как нормальный человек:
— Что с ее головой?
Броня покраснела.
Петр, видимо, испугался, что она начнет рассказывать о своих драматических перипетиях, и быстро пояснил:
— Болезнь. Скарлатина, или это… корь!
Влад с сочувствием кивнул:
— Бедняга! Ничего, подберем симпатичный парик.
Броня застенчиво попросила, чтобы Петр вышел, ей почему-то была невыносима мысль, что он будет стоять и смотреть, как ее разукрашивают.
Влад оказался настоящим мастером — все, что он делал: красил ей лицо, корректировал брови, подбирал парик, — он делал легко, не ходил, а летал по салону, словно пританцовывая, взмахивал руками с театральным изяществом. Все время, пока над ней колдовал Влад, Броня сидела с отсутствующим видом, боясь взглянуть в зеркало.
Действо продолжалось около часа, наконец Влад позвал Петра и предложил Броне оценить результат. Но Броня посмотрела не в зеркало, а в Петины глаза, и себя — новую — увидела в них. Кроме ее нового отражения, там были удивление и восторг.
— Ну ты даешь, старик! Не ожидал! — восхищенно протянул Петр.
Влад самодовольно хмыкнул:
— Фактура хорошая, мы и не из такого положения выходили!
Петр поцеловал ей руку и развернул ее кресло к зеркалу.
Броня долго смотрела, не веря глазам… Неужели эта загадочная незнакомка — она?! Красная помада, черное каре с челкой делали ее похожей, нет, даже не на кинозвезду, а на ту женщину, какой она всегда мечтала быть, но у нее для этого не хватало вкуса, опыта, а главное, смелости. Она как будто встретилась с собой настоящей.
— Старик, образ прекрасен, но не закончен, нам нужна твоя помощь в плане экипировки прекрасной дамы! — сказал Петр.
Влад с пониманием кивнул и снарядил им «в помощь» свою ассистентку Людмилу.
В торговом центре Людмила с Петром подбирали для Брони одежду и аксессуары. На «экипировку» было потрачено несколько часов и, как подозревала главная героиня шопинга, большое количество денег. Кстати, Броня яростно пыталась донести до Пети мысль, что ей крайне неловко пользоваться его добротой и банковской картой, но он решительно заявил, что она может считать эти подношения, во-первых, жестом доброй воли, во-вторых, новогодним подарком, и, в-третьих, по сложившейся традиции это опять не обсуждалось!
Когда Петр нес к машине многочисленные коробки с одеждой и обувью, Броня чувствовала себя персонажем голливудского фильма. Происходящее напоминало романтическое синема или сказку про Золушку, только в роли доброй феи выступал симпатичный молодой человек, а вместо кареты золушку ждал большой черный джип.
В карете, то есть в машине, Золушке преподнесли еще один подарок. Петр протянул ей коробочку, сказав, что к ее новому облику необходим подходящий аромат. Она достала флакон, который сам был предметом искусства, раскрыла его и вдохнула. Парфюм был пряным, сложным, плотным, идеально подходящим для зимы. Петр сам нанес ей его на запястья и шею. Броня укуталась в него, как в манто. Аромат заполнил салон, а его шлейф был таким длинным, что, кажется, тянулся за автомобилем по всем улицам, по которым летел Петин джип.
— Вот теперь порядок! — кивнул Петр. — Тайна, недосказанность, интрига! Запах женщины!
Из всего купленного Петр выбрал для нее красное платье с широким поясом и замшевые сапоги на высоких каблуках. В таком виде Броня отправилась на выставку.
Они шли по залам, рассматривая картины. В какой-то момент Броня увидела их отражение в зеркале и вздрогнула — неужели эта тоненькая черноволосая девушка в ярком платье, которая уверенно идет под руку с симпатичным высоким мужчиной, имеет к ней отношение?
В конце вечера Петр наклонился к ней и прошептал:
— Ты здесь самая красивая! Ты похожа на Ванессу из моего любимого фильма «Девушка на мосту».
Броня пожала плечами:
— Я не видела.
Петр улыбнулся:
— После выставки поедем ко мне на дачу, я тебе покажу!
Глава 8
На участке росли березы и сосны. Во дворе, прямо перед домом стояла огромная ель. Петр пояснил, что они каждый Новый год украшают ее игрушками.
«А Новый год мы всегда отмечаем на даче. Это традиция. Такая же, как оливье и шампанское!»
Большой двухэтажный дом оказался красивым и уютным. Петр разжег огонь в камине, сварил глинтвейн, принес сыр, фрукты, конфеты. Броня смеялась и налегала на еду. Кстати, даже Петр удивился ее аппетиту: «Ну ты даешь, как будто тебя двадцать лет не кормили, давай отъедайся!»
Броня хотела сказать Петру, что благодаря ему к ней теперь возвращаются утраченные радости и привычки, но постеснялась. Хотя это была правда — Петя словно включил внутри нее какую-то энергетическую лампочку, отчего стало светло и тепло. А раньше она будто спала, долго-долго, и только теперь поняла, что, оказывается, может быть иначе.
За окном шел снег, а они сидели в гостиной и смотрели фильм о чужой прекрасной любви. Вино пахло имбирем и корицей, оно согревало и веселило. Броне было так хорошо, что она и не заметила, что фильм кончился. Петр положил голову ей на колени, она взъерошила ему волосы. Он поцеловал ей руку, но не коротко, как в машине, когда вручал духи, а несколько раз, поднимаясь губами от запястья к локтю, касаясь всех тайных, чувственных зон, отчего она сразу зарделась, запылала, ей стало нестерпимо жарко и захотелось и смеяться, и плакать.
И он был — Адам, и она была — Ева… И была ночь сорванных райских плодов… И была страсть и нежность, радость и боль… И была расплата.
К утру Петр уснул, а Броня так и не сомкнула глаз. Лежала с ним рядом и плакала. То ли она протрезвела, то ли вдруг включилось чувство вины перед Стефанией, то ли просто стало понятно, что все произошло неправильно, не так, как должно быть… Хотя как должно — она не очень-то и знала, у нее вообще физическая близость с мужчиной случилась впервые, что, кстати, удивило и даже смутило Петра, когда он это понял. Броня лежала на кровати, скрючившись от неловкости и стыда, боясь пошевельнуться.
В конце концов она решила уйти, нет, убежать, пока он спит. Ей хотелось исчезнуть, раствориться в воздухе до того, как Петр проснется. Она понимала, что не сможет посмотреть ему в глаза. Она боялась прочесть в них сожаление и раскаяние в том, что случилось этой ночью. Она быстро оделась и осторожно, на цыпочках, выскользнула из дома.
Броня бежала куда глаза глядят, не разбирая дороги, и довольно быстро с этой самой дороги сбилась и оказалась в густом, заснеженном, похожем на сказочный, берендеевском лесу. Она брела по лесу, а он становился все гуще… Между тем крепчал мороз, руки-ноги сводило от холода. Броня почувствовала, что растеряла все тепло прошлой ночи. Она развернулась и пошла в обратную сторону, желая найти дорогу, однако не тут-то было — никакой тропинки даже, только ели да сосны. И сугробы.
«Какой бездарный финал, — заревела Броня, — окоченеть где-то в Подмосковье за два дня до Нового года!»
Она сползла в сугроб и разрыдалась. Как ни странно, но страшно ей не было… Было только жаль Петю и по-прежнему совестно перед Стефанией. А еще в это морозное утро в лесу она вдруг поняла одну вещь. Поняла как-то стремительно и беспощадно — словно холод обострил все чувства и сделал очевидными тайные мысли: она любит Петю. Да, сейчас она поняла, что в ее отношении к Павлу было много детства, тоски по идеалу, а собственно любовь она узнала сейчас. С Петей. Вот с этим открытием она и помрет.
На следующий день Фаня проснулась совершенно здоровой. Благодаря стараниям Лаврова от простуды не осталось и следа. Она вполне сносно выглядела, вот только синяки под глазами портили картину, и Фаня замазала их тональным кремом. Что удивительно — ей захотелось принарядиться.
Собираясь в Петербург, она взяла с собой единственное приличное платье на случай, если нужно будет «выйти в люди», и вот представьте — стало нужно! Причем не в театр и не на светский прием, а… на коммунальную кухню!
Фаня вышла туда в черном декольтированном платье и туфлях на высоченных шпильках. Сосед, доморощенный философ, увидев ее, крякнул и от восхищения изрек что-то нецензурное. А тот, кому, собственно, посвящался этот торжественный выход, хмуро оглядел Фаню и спросил:
— А чего ты так расфуфырилась? И шастаешь больная?
Стефания жизнерадостно хихикнула:
— А я не больная! Ты меня вылечил!
Лавров хмыкнул и продолжил чистить картошку.
Фаня покрутилась перед ним и так и этак, но он не очень-то обращал на нее внимание, сосредоточившись на картошке, и даже — вот наглость! — вручил ей нож, попросив помочь.
— Я? — возмутилась Фаня. — Да ты что?!
Лавров невозмутимо пожал плечами:
— А что здесь такого? Женщина ты или где?
Фаня, вздохнув, согласилась с тем, что она женщина, и покорилась воле тирана.
«С ума сойти, — подумала Фаня, — сто лет не готовила, и вот, пожалуйста, сижу на коммунальной кухне и чищу картошку. В вечернем, между прочим, платье!»
Лавров, увидев, что она справляется и без обеда его не оставит, отложил нож, взял в руки гитару и начал что-то наигрывать.
— Кстати, хотела спросить — а почему машинист в метро? — поинтересовалась Фаня.
Он усмехнулся:
— А почему бы и нет?
— Ну, какая связь с музыкой?
— А мне как раз и хотелось, чтобы никакой связи с музыкой, то есть, прошлым. Метрополитен — великая вещь. Там все понятно. Обозначено. По схеме. Из точки А в точку Б.
— Но это, наверное, скучно? Когда годами из А в Б и так по кругу?
Лавров ответил не сразу, сначала наиграл нарочито веселый мотивчик и только потом сказал:
— Видишь ли, мне веселья буйной юности хватило на всю жизнь. Один мой приятель так веселился, что спился в хлам, другой умер от передозировки, отчаянно веселясь, а я вот по кругу… Может, не самый плохой вариант?
— Может быть, — сказала Фаня и поставила кастрюлю на плиту.
Пообедав вареной картошкой, к которой добрые Варины бабки подарили банку отменно хрустевших соленых огурцов, Лавров с Фаней отправились гулять.
Они бродили по городу, болтали о ерунде и о самых серьезных вещах.
Например, она рассказала ему о своих привычных схемах, своем беге по кругу — только не из А в Б, а из одного глянцевого номера в другой.
Причем говорить Фаня старалась бодро, с иронией, намеренно отказавшись от излишних трагических интонаций. Но, видимо, трагизм все же чувствовался, потому что Лавров спросил, нравится ли ей то, чем она занимается.
Фаня серьезно ответила, что до недавнего времени не мыслила такими категориями и в принципе не рефлексировала, занималась журналистикой, возможно даже, делала это неплохо, и вдруг конь на полном скаку остановился, будто споткнулся. Всё, приехали. Случилось неприятное — она стала задумываться о всяких смыслах и поняла, что, если мерить по большому счету, она разменивается на пустяки. Все эти многочисленные, пустяковые заметки сжирают ее время и силы, а ведь она могла бы написать что-нибудь стоящее. Какой-нибудь роман, к примеру.
Да. Все было именно так. На Троицком мосту, глядя на город, засыпаемый снегом, она легко, словно бы какой-то пустяк, вдруг впервые произнесла вслух то, что боялась проговорить внутри себя.
Лавров важности момента не понял и сказал, улыбнувшись:
— Так напиши, в чем же дело?
— Ну-у, — протянула Фаня, решив отшутиться, — а денежки кто будет зарабатывать?
— Я! А ты будешь писать свой роман, иногда чистить картошку и варить мне суп. В перерывах между романами.
Странное дело — обычно такая находчивая, бойкая Фаня, не тушевавшаяся ни на одном светском приеме и не знавшая смущения даже в особенно звездных интервью, на сей раз растерялась самым глупым девичьим образом — застыла с раскрытым ртом, так что туда едва не залетал снежок, и уставилась на Лаврова — он шутит или как?
Дата добавления: 2015-10-21; просмотров: 21 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |