Джон судорожно переводит дыхание, пытаясь не сталкиваться с Шерлоком взглядом.
Наконец Шерлок произносит:
— Я же просил, без лишних эмоций.
— А я без лишних, — выдыхает Джон, удивляясь, как тяжело сейчас ему даются слова. — Я тебе челюсть не сломал.
— Спасибо, — говорит Шерлок, утирая тыльной стороной ладони кровь с губы. — Я оценил. Вернёмся к теме?
Джон только кивает.
— Ты остановился на "во-вторых".
— В-третьих, жди моих звонков. Пока я занимаюсь тем социопатом и его тремя жертвами, тебе нужно привлекать к себе поменьше внимания. Сиди дома. Сделай вид, что окончательно запуган. Я уверен, этого от тебя и пытаются добиться.
В общем, успевает мрачно подумать Джон, вести себя как раньше, но вслух этого не говорит.
— Откуда ты знаешь, что он социопат?
— Проблемы с женщинами. Судя по описанию убийств, находился в состоянии аффекта. Вспышки агрессии. Социопат с комплексами по этому поводу. Психологический возраст — не старше тридцати. С мотивацией пока всё не очень понятно. Джон, мне нужно больше деталей.
— Это в-четвёртых?
— Да, — говорит Шерлок. — В-четвёртых, собирай информацию. Узнай, кто делал вскрытие трупов, их же должны были отвезти в Бартс. Молли ещё работает?
— Работает.
Шерлок фыркает.
— Я даже не удивлён. Узнай про трупы у Молли, чем подробнее, тем лучше. Это для начала.
— А как я тебе это передам?
— Я же сказал, жди моих звонков, — отвечает Шерлок.
Размазанная кровь подсыхает на его губах рыже-красными пятнами; Джон сглатывает.
— Поговаривают, — Шерлок словно не замечает того, как выглядит, — ты в моё отсутствие успел жениться.
— Это моё дело, — отрезает Джон.
— Это ты так думаешь.
Они смотрят друг на друга, не отводя взгляд, и Джон чувствует себя невероятно неуютно, ему хочется сжаться, уйти, попросить, чтобы Шерлок перестал так на него смотреть, ударить Шерлока ещё раз, наконец, и он сам не верит в то, что говорит.
— Будем считать, что я уже не женат.
— Я могу поблагодарить того социопата?
— Можешь, — отвечает Джон.
Шерлок прижимает его к грязной стене, прямо здесь, в переулке, так, что Джон чуть не стукается затылком о кирпичную кладку; здесь пахнет сыростью, а сквозняк гуляет между стенами домов, у Шерлока горячий и жадный рот, и Джон поддаётся, не замечая того, что пачкает лицо чужой кровью Джон должен был бы отказаться. Он должен был бы сказать Шерлоку, нет, нет, и ещё раз нет, потому что ни к чему хорошему это не поведёт, но он слушается, закрывает глаза, цепляется пальцами за волосы Шерлока.
Потом из губы Джона тоже течёт кровь, и когда он понимает это, Шерлок, увидев его удивлённое лицо, только насмешливо улыбается.
— Ты всё понял? — спрашивает Шерлок.
— Всё, — кивает Джон.
— Тогда жди, — говорит Шерлок, и когда он уходит, переулками, петляя, как-то слишком быстро и слишком не вовремя, Джон долго стоит на месте, посреди этих обшарпанных домов, пытаясь собраться с мыслями.
— Вернулся, мать его, — вслух говорит Джон и сам удивляется звуку своего голоса.
Он приходит домой за полночь, смертельно усталый, несмотря на то, что не делал ровным счётом ничего весь день, и где-то на задворках его сознания колотится, пытаясь вырваться, причудливое чувство на грани между истерической радостью, удивлением человека, только что выигравшего миллион в лотерею или услышавшего, что его коллегу по работе зверски убили, и раздражением.
Джон тянется к выключателю и ловит себя на том, что включает свет в первый раз за три дня. От внезапной вспышки он жмурится, потирает глаза, чертыхается сквозь зубы.
Как будто он превратился в хренову летучую мышь в хреновой берлоге, хренов Бэтмен в своём небоскрёбе, только без девушки, Бэт-мобиля, денег и народной любви и даже без работы.
Свет выхватывает эти дурацкие коллажи Мэри, висящие в рамках на стенах — она клеила их из журнальных обрезков, цветной бумаги и перьев на курсах по раскрытию творческого потенциала — и тряпичного медведя по имени мистер Вигглз, названного как тот, из несмешных комиксов в интернете. Мистер Вигглз так и валяется на диване, где Джон провёл весь свой запой, буро-коричневый кусок гладкого плюша, белеющий криво пришитым брюхом. Конечно, Мэри не стала его забирать.
Побоялась мужа-психопата, дрыхнущего в гостиной на диване, невольно и с плохо скрытой злостью думает Джон.
Он запрещает себе злиться на Мэри; он не должен злиться на Мэри, наверное, ни на неё, ни на Лестрейда, ни на кого.
Когда-нибудь потом он соберёт все вещи, которые забыла здесь Мэри, в пластиковый мешок, но не сейчас. Сейчас всё в голове Джона удивительно проясняется, выстраивается в ровную и ясную цепь. Ему остаётся собирать информацию для Шерлока и ждать звонка.
Джон делает первое, что приходит ему на ум — набирает номер Молли. Он знает, что Молли совершенно точно не спит в это время: она ложится часам к трём или к двум, пересмотрев на ноутбуке сериалы, проверив пустующую почту на сайте знакомств, выложив в блоге пару фотографий котят и доделав работу, взятую на дом, после пары чашек крепкого кофе и толстого глупого глянцевого журнала с сотней советов о сексе. Это, наверное, должно быть странно — женщина с котятами в блоге и кусками трупов в маленьком холодильнике на кухне.
Джон долго слушает гудки, а потом, когда Молли берёт трубку и спрашивает, Джон, ты ли это, он говорит:
— Не ожидала, да?
— Честно? — отвечает Молли, нервно рассмеявшись. — Нет.
— Интересно, меня уже уволили?
— Ещё нет, но собираются сказать тебе об этом, как только ты вернёшься. Или когда полиция что-то уже решит наконец. Какие-то идиоты делают ставки. Ставки, Джон!
— Посадят меня или нет?
— Что-то типа того, — признаёт Молли. — Мне не хочется в это верить.
— Послушай, я хочу тебя кое о чём попросить.
— О чём?
— Скажи мне для начала, кто делал вскрытие этих трёх трупов?
— Каких?
— Элла Томпсон и ещё две девушки, которых убил психопат на улице.
— Эллу Томпсон вскрывала я, первую тоже, вторую — Джейми, но у неё, если что, можно спросить...
— Спроси у Джейми. Пожалуйста.
— Что именно тебе нужно, Джон? — уточняет Молли, слегка опешив.
— Мне нужны данные по вскрытию, фотографии, если есть, любые детали, абсолютно всё. Пришли мне их по почте, пожалуйста.
— Я боюсь спросить, зачем тебе это нужно, Джон, — бормочет Молли. — И, пожалуй, не буду.
— Думай о том, что ты меня спасаешь, — пытается пошутить Джон, и она снова смеётся, уже не так пугливо и натянуто.
— Я пришлю тебе всё, что вспомню, а завтра — всё, что было на бумагах, и ещё спрошу у Джейми.
— Спасибо, Молли, — говорит Джон, — и спокойной ночи.
— Какой уж там ночи, — отвечает она. — Я опять смотрю "Теорию Большого Взрыва".
Моран хорошо помнит, как всё закончилось, и как всё началось: после того, как он зарыл во дворе коробку с вещами Джима, ему показалось, что он окончательно похоронил всё к чертям собачьим, но в этом, похоже, его шестое чувство ошиблось. Всё началось с пьянства в одиночестве и чуть не завершилось размозжённым черепом, когда Моран в белой горячке выстрелил в огромную хрустальную люстру лондонской квартиры Джима Мориарти. Потом и эту квартиру, и стерильно белую клетушку со столиками из "Икеа" Джима из ИТ-отдела в Челси, и две заваленные хламом комнаты Ричарда Брука в Ист-Энде он запер на замки, а ключи долго забывал выбросить и в итоге потерял где-то на пути из Лондона в Вашингтон или в Эдинбург. В Вашингтоне было просто неприлично, пугающе много ниггеров, а в Эдинбурге остались племянник Морана, младшая сестра и её дружок-наркоман, и Моран послал их всех к дьяволу, когда они опять начали просить денег. Не потому что он не любил родственников (хотя он их не то чтобы и любил), а просто потому, что каждый выкарабкивается из дерьма сам. Джим всегда соглашался с этим. А спустя год и два месяца после того, как Себастиан Моран наконец решил бросить всё, что было в Англии, бесповоротно, и остановиться на чём-нибудь мирном вроде торговли колумбийским кокаином, Джим вернулся.
Моран прокручивает в памяти это, как затёртую киноплёнку, листает раз за разом, возвращаясь, как к фотографии из альбома, захватанной и уже выцветшей.
Он просыпается посреди ночи от того, что слышит до боли знакомый голос.
— Кокаин — хреновая идея, — подсказывает голос. — Слишком мелко.
Моран вскакивает с постели, озираясь по сторонам, но не видит никого.
— Джим?
Голос самого Морана плохо слушается, а слух, кажется, и вовсе решил сыграть с ним подлянку: иначе, как галлюцинациями, всё, что происходит, назвать не получается.
— Это я, — признаёт Джим.
— Где ты? — спрашивает Моран.
— Да у тебя в голове, мать твою, — отвечает Джим, а потом замолкает и не говорит ничего всю ночь, как бы Моран ни звал его. На утро Моран встаёт с постели совершенно разбитым, проклиная всё на свете.
В следующий раз Джим приходит через неделю, и они разговаривают ночь напролёт; так проходят месяца — Моран слышит Джима, но не видит. Он не понимает, откуда раздаётся голос: иногда Джима слышно из угла, а иногда — отовсюду.
Полгода спустя Джим наконец появляется — во влажном, отдающем сыростью костюме, с глубоко залегшими под глазами мешками и, кажется, старше на десять лет.
Моран хочет было сказать, что скучал, но Джим опережает его, потому что Джим знает это сам, Джим констатирует, как доктор — диагноз раковому больному:
— Ты скучал.
Костюм Джим со временем меняет на сухой, не пахнущий совсем ничем.
Дело в том, что Джим не приходит уже который день, впервые почти за два года. Моран с ужасом отмечает, что скучает снова.
Перри чувствует себя королём — он даже ходит на пару свиданий с девушками, которых находит в интернете, и то, что они оказываются не слишком впечатлены, не портит ему настроение; он чувствует себя настолько замечательно, насколько не чувствовал себя уже давно, с того времени, как узнал, что Шерлок Холмс спрыгнул с крыши.
Это чертовски приятно поначалу, сидеть и раз за разом переживать смерть своего врага, вспоминая и рисуя в памяти всё новые и новые детали, и не то чтобы Шерлок Холмс действительно был врагом Перри, не то чтобы они даже хоть раз виделись, но сути это не меняет. Перри ненавидит Шерлока Холмса за всё, что в нём было: и за дедукцию, и за отвратительный характер, и за то, что по его мнению идиотами оказываются девяносто восемь процентов населения земли или по крайней мере Англии, и в оставшиеся два Перри точно не попадает. В конце концов, ему никто не мешает ненавидеть дистанционно, и он ненавидит долго, усердно и страстно, как иные подростки влюбляются, как иные парочки любят друг друга.
Ненависть расцвечивает его жизнь, то придавая сил, то заставляя захлёбываться беспомощной злобой, задыхаться от неё; Перри ненавидел, пока читал о раскрытых делах в блоге Джона Ватсона, ненавидел, пока скупал пачками все газеты и журналы с самыми крошечными и незначительными статейками о Шерлоке Холмсе, пока мастурбировал по ночам и оставлял десятки полных яда комментариев под каждым из рассказов, писал на адрес электронной почты Холмса едкие письма и ждал ответов, которые никогда не приходили. После того прыжка с крыши Перри пару дней чувствовал себя самым счастливым человеком на Земле; он месяц ходил по квартире в приподнятом настроении, а когда выбирался из дома, улыбался прохожим, и даже заказал маленькую недорогую корзинку роз для журналистки по имени Китти, писавшей разоблачительные статьи. На полгода Перри поверил, что всё идёт просто прекрасно, и всё действительно складывалось прекрасно, пока не выяснилось, что Джон Ватсон вовсе не собирается ни спрыгнуть с крыши следом за Шерлоком, ни закрыть свой блог ко всем чертям.
Романтичный и умеющий складно выражаться человек сказал бы, что благополучие Джона Ватсона разбило Перри сердце. Перри добавил бы, что главную роль в этом сыграло ещё и смирение Джона Ватсона. Он представлял, как Ватсон будет выть, катаясь по полу, появляться на скандальных телешоу и громко ругаться с теми, кто считал Холмса преступником, писать посты-статьи в оправдание, но Ватсон даже не отвечал на его угрозы и пожелания смерти. Ни одной натянуто ироничной фразы, ни одного комментария, объясняющего, насколько Ватсону плевать на интернет-травлю, ни одной обиды.
Уиллард Стайлз появился именно тогда, когда Перри в очередной раз чуть было не впал в депрессию, и с его появлением что-то непоправимо изменилось.
Перри закрывает глаза и представляет ещё десяток убийств, с пару секунд любуется на образы, которые сами собой возникают в его воображении, с разбитыми черепами, отрезанными грудями и лужами крови, образы с вытащенными наружу сквозь вспоротые животы вонючими связками кишок, но тут же заставляет себя вернуться обратно, в скучную пустоватую комнату с диваном, который сюда давным-давно купила мать, фигурками и ноутбуком.
— Убьёшь ещё кого-нибудь, — напомнил ему Уиллард, позвонив на днях, — и окажешься самым большим идиотом, которого только земля носит. За Ватсоном может следить полиция. Себя ты выдашь с потрохами, а вот его снимешь подозрения. Тебе ведь это не нужно?
Разумеется, ответил тогда Перри потому, что это было ему действительно не нужно, но дело в том, что наблюдать за Ватсоном удивительно скучно, особенно если Уиллард не сообщает совершенно ничего нового.
Перри решительно не хочет верить в то, что Ватсон не занимается ничем кроме пьянства; на ум всё приходят варианты один интереснее другого, которые Уиллард отметает, назвав чушью, и то ли это не чушь, то ли скука съедает Перри с головой и потрохами.
— Послушай, — говорит Шерлок, — мне нужно всё, что известно о людях Мориарти.
— Мориарти мёртв, — отвечает Майкрофт, сам будто не веря в свои слова.
Он проходится по кабинету, ставит на место, синим мясистым корешком с золотыми буквами наружу, "Искусство войны" Макиавелли, восемьдесят четвёртый год издания, переводная, "Государь" у Майкрофта тоже есть, но лежит в столе — такое политики не показывают. Это всё равно, что листать на камеру "Майн Кампф", будучи правозащитником; Шерлок знает о политических книгах и книгах политиканов только потому, что о них знает Майкрофт.
— Зачем тебе вдруг понадобились его люди? — с подозрением в голосе уточняет Майкрофт и снова делает вид, что слишком увлечён перестановкой местами Макиавелли, Черчилля, Джентилли и Гуго Гроция, чтобы слушать.
— Майкрофт, скажи мне, ты ведь не настолько недальновиден, чтобы думать, будто вместе с Мориарти разом застрелились и все, кто окружал Мориарти?
— Зачем им мог бы понадобиться Джон? — фыркает Майкрофт.
Шерлок закидывает ногу на ногу и наливает себе ещё кофе с коньяком.
— Ты прав.
— В чём?
— Джон — низачем. Дело во мне.
— Намекаешь на всех тех, кто после смерти Мориарти хотел бы иметь твою голову у себя в холодильнике на блюдце? Не думаю, что их так уж и много. Большинству оказалось достаточно того, что ты спрыгнул с крыши.
— Большинству, — уточняет Шерлок. — В Америке я трижды натыкался на самую кретинскую провокацию, которую они только могли придумать. Представь себе: сколотить банду закомплексованных подростков, внушить им, что они — чуть ли не Ку-клукс-клан, создать преступление, которое оказалось элементарно раскрыть, а потом запугать этих подростков насмерть, в надежде, что я сейчас брошу всё и помчусь на всех парах в Вашингтон. Пытались донести они это до меня, подняв на уши всю полицию — значит, не знали, где именно я нахожусь, но очень хотели меня оттуда выкурить.
— Если мне не изменяет память, ты чуть было не поддался, — усмехается Майкрофт.
— Глупости.
— Ты закончил?
— Нет, не закончил. Джон был беспроигрышным вариантом. Во всяком случае, с их стороны это было почти умно. Всё это дело Джона было создано только для того, чтобы привлечь меня в Лондон: в Лондоне гораздо сложнее затеряться, чем во всей Америке. Они держат меня под контролем и думают, что всё идёт нормально.
— И что ты собираешься дальше делать? — спрашивает Майкрофт, опускаясь в кресло напротив.
Шерлок пожимает плечами.
— Сделаю вид, что заглотил их наживку. А пока, Майкрофт, мне нужно всё, что по ним есть. Включая то, что они делали после того, как умер Мориарти. Где были, чем занимались, не сдохли ли.
— Мне не нравится то, что ты затеял, — признаётся Майкрофт, чуть помедлив.
— А что тебе ещё остаётся делать? — отвечает Шерлок и улыбается.
С одной стороны, происходящее кажется Джону кристально ясным, а с другой — невероятным, будто он живёт в сумасшедшем доме, и все остальные, включая Шерлока, полицию и убийц тоже.
Джон просыпается с мыслью, что зол на Шерлока, и с раздражением думает о том, что Шерлок вернулся, только когда всё стало совсем паршиво, а потом долго пытается решить, что это должен сказать Шерлоку, когда тот позвонит, но успокаивается, идёт на кухню и наливает себе стакан апельсинового сока.
По телевизору дурацкий сериал из девяностых сменяет ток-шоу, которое ведёт сорокалетняя, полноватая, немного похожая на Опру негритянка, а шоу негритянки — новости, и имя Джона по-прежнему полощут блоггеры, независимые эксперты и психологи, долго, нудно и бестолково рассказывающие что-то о поствоенном синдроме.
Шерлок не звонит ни днём, ни вечером, ни даже к ночи, и когда Джон смотрит на часы, понимая, что сейчас уже почти полночь, в нём начинает зарождаться беспокойство.
Обычно такое беспокойство принято сравнивать с лавиной, но оно не сносит ничего на своём пути, да и сравнение это выходит слишком возвышенным. Джон сказал бы, что это больше похоже на сель — мелкую, грязную, скатывающуюся медленными холодными волнами. Сначала он думает об успокоительном, но тут же одёргивает себя: хватит.
Джон падает на постель и долго не может заснуть, то сбрасывая подушки с постели, то устраиваясь между ними поудобнее. Он закрывает глаза и пытается перестать думать об убийствах, о Шерлоке, о Молли, о себе, в конце концов, но у него не получается.
Шерлок звонит только на следующее утро.
— Сегодня, — говорит он, — в девять часов вечера, в Холланд-парке, я сам тебя найду. Узнал что-нибудь?
— Узнал.
— Отлично, — отвечает Шерлок, — тогда всё расскажешь при встрече.
— Вы знаете, — щебечет светловолосая большеглазая Мэри Морстен, и голос у неё слишком высокий, а улыбка слишком натянутая, — Джон, он выглядел таким равнодушным...
Перри морщится, чуть убавляет громкость и всматривается в чёрный квадратик видео на Ютубе, словно пытается найти на картинке пять спрятавшихся индейцев. Мэри немного похожа на кролика, щель между передними зубами — Перри готов был бы поклясться, что именно эта щель очаровывала мужчин — и вечно удивлённый взгляд. Всё в ней, даже лицо, выдаёт учительницу младших классов; во всяком случае, такими Перри и представляет учительниц младших классов.
— Поначалу мне это нравилось, — говорит Мэри. — Можно сказать, это даже меня... зацепило, что ли. Да, мне это нравилось. Вы представляете, его так травили в интернете после всего, что с ним произошло, а он на это даже не реагировал. Молчал, когда ему писали эти письма с угрозами. Когда читал статьи о своём друге. Да он вообще об этом со мной не разговаривал, и меня всё вполне устраивало.
Это интервью трёхдневной давности; будь Перри менее опьянён своей удачей, он бы не проглядел его, увидел бы сразу же, как только видео успело появиться на Ютубе.
— Теперь мне кажется, его вообще этот скандал не задевал, — продолжает Мэри и, прокашлявшись, добавляет. — И свары в интернете. Как будто он всё время был погружён в свой мирок, и чёрт его знает, что там происходило.
— Вы его боитесь?
Мэри медлит, закусывает ярко накрашенную губу, долго думает, и наконец отвечает:
— Я не знаю. Но он определённо психопат. Вы на моём месте стали бы жить с психопатом?
Перри ставит видео на паузу, потом пересматривает пару раз, и ещё раз, снова.
Джон Ватсон не реагировал на его письма. Эта новость сначала выбивает у Перри почву из-под ног, а потом у него темнеет в глазах от злости.
Джону Ватсону было плевать на всё, что так старался ему сообщить Перри, в то время, как Перри упивался дешёвым пивом, не мог найти себе работу и пару раз пытался одолжить у родителей денег на психоаналитика, а потом ему пришлось одалживать у знакомых деньги уже на родительские похороны. Перри проходится по комнате туда-сюда, натыкаясь то на журнальный столик, то на угол дивана, обессилено падает в протёртое кресло и долго смотрит в экран монитора, не думая ни о чём.
Только потом ему приходит в голову мысль.
— Как будто то, что за ним следит Уиллард, — вслух произносит Перри, — что-то меняет. Да Уилларду плевать.
Перри собирается проследить за Джоном Ватсоном сам.
Джон только добирается до самого центра Холланд-парка, то и дело озираясь по сторонам, не находя никого и пряча взгляд, как в этот момент его хватают за руку, и он уже знает, что пока не стоит задавать лишних вопросов. Шерлок снова тянет Джона в какое-то место, известное только ему самому, и из Холланд-парка они уходят, свернув с Кенсингтон-Хай-Стрит, петляя по узким переулкам среди опрятных домов, пока не оказываются в тупике между двумя кремово-бежевыми стенами.
— Ты ведь всё узнал, да?
— Звонил Молли, я же говорил, — отвечает Джон.
— Я хочу услышать всё в подробностях.
— Молли прислала мне протоколы по вскрытию и фотографии трупов.
— Я вижу, у тебя хватило сообразительности не тащить их сюда так, чтобы это было видно.
— Я оценил комплимент, — бурчит Джон. — Конечно, я спрятал их под курткой.
— Тоже не лучший вариант, но сойдёт. Давай сюда.
Шерлок опережает Джона, выхватывая у него бумаги сам, и Джон на мгновение замирает, вздрагивая, когда Шерлок случайно задевает его рукой; Шерлок всматривается в распечатки быстрым вдумчивым взглядом, хмурясь и что-то бормоча себе под нос.
— Руки, судя по надрезам, у нашего социопата дрожали. В целом, знает, как надо вскрывать, но знает плохо и давно не практиковался. Неполное образование, вышвырнули либо из медицинского колледжа, либо с ветеринарного факультета. Неудачник по жизни. Убивал в состоянии аффекта, потом, уже попытавшись успокоиться, резал трупы. Майкрофт достал мне детали по делу из Скотланд-Ярда. Первую жертву убили возле дома, но вот вторую — рядом с кондитерской на Мэйфэйр. Зайдёшь на досуге в кондитерскую и поспрашиваешь, не видели ли они никого. Наш социопат должен быть не слишком силён, судя по тому, сколько ему потребовалось ударов, чтобы раскроить жертвам головы. Ориентируйся на кого-то нескладного телосложения.
— Замечательно, — бормочет Джон, — мне интересно, как я это сделаю.
— Придумай что-нибудь. В конце концов, речь идёт о твоей невиновности. Не то чтобы меня сильно беспокоили три убитые женщины. Если ты думаешь, что это редкий случай, то ошибаешься.
— Твою мать, — только и говорит Джон.
— Это всё, что ты узнал?
Джон кивает.
Шерлок будто сначала хочет что-то сказать, но решает промолчать, а затем окидывает взглядом свои часы, и Джон чувствует себя идиотом, стоя вот так, молча, и не зная, что дальше, но всё-таки спрашивает:
— Сколько у нас ещё времени?
— Немного, — коротко сообщает Шерлок.
— И что дальше?
Ответ Джон получает только тогда, когда Шерлок прижимает его к стене, вжимает телом в этот окрашенный кремово-бежевым камень, запускает судорожно горячие руки под свитер.
— Используем его рационально, разумеется, — отвечает Шерлок.
У Шерлока жадный, горячий рот, и он оставляет засосы неосторожно, не задумываясь — почему-то три года спустя Джону снова кажется это до боли привычным, Джон подаётся вперёд, поддаётся, и на задворках сознания отмечает: в общем-то, ему плевать, что будет дальше.
— Это ты называешь "рационально"? — выдыхает Джон, и Шерлок в ответ только смеётся.
Всё получается удивительно быстро и жадно — с запутавшимися у щиколоток брюками, шероховатостью крашеной поверхности, царапающей кожу, пальцами Джона, беспомощно цепляющимися об стену, пальцами Шерлока, липкими от смазки. Шерлок вбивается в Джона, уткнувшись носом ему в шею, тяжело и часто-часто дышит, вздрагивает, и в этот момент в кармане у Джона вибрирует телефон, но Джону всё равно, кто, когда и зачем ему звонит. Телефон не унимается; когда Шерлок кончает на глубоком судорожном выдохе, а Джон кончает следом, ещё пару минут они так и стоят, прижавшись к стене, и пытаются перевести дыхание, ничего друг другу не говоря.
Только потом, наскоро одевшись и приведя себя в порядок, Джон вспоминает о телефоне: пять пропущенных звонков от Молли.
Шерлок медлит, не спеша уходить.
— Перезвони ей прямо сейчас.
Когда Джон наконец слышит в трубке взволнованный голос Молли, он чуть не дёргается.
— Привет. Ты звонила.
— Да, — начинает Молли и тут же замолкает, подбирая слова, — звонила. Я... может, это глупости, конечно, правда, Джон, но я тут вспомнила.
— Что?
— Кто-то пытался записаться к тебе на приём. Уже после того, как все узнали об убийствах, и как тебя показали по телевизору.
— Может, он ошибся.
— Скажи ей, пусть рассказывает дальше, — шипит Шерлок, чуть ли не выхватывая трубку, и Джон отмахивается от него, жестом прося заткнуться.
— Это выглядело странно. Он пытался записаться именно к тебе на приём и думал, что ты стоматолог. На полном серьёзе. Долго спрашивал, работаешь ли ты здесь.
— Откуда ты это знаешь?
— Рассказала девочка из регистратуры.
— Номер, — шепчет Шерлок, — пусть достанет его номер!
— Пожалуйста, Молли, — просит Джон, — найди его номер, это важно.
Молли обещает найти, а потом Шерлок жестами намекает Джону заканчивать разговор, и Джон сдавленно извиняется перед Молли, попрощавшись.
— Идиот, — говорит Шерлок, и сперва Джон не понимает.
— Что я такого сделал?!
— Я не о тебе. Мы имеем дело с полным идиотом, — поясняет Шерлок. — Мало того что он почти выдал себя характером преступлений, так ещё и догадался позвонить в Сент-Бартс, чтобы справиться о твоих делах. Потрясающе. Браво. Джон, слушай меня внимательно: в течение дня у нас будет номер социопата, по которому элементарно вычислить его адрес. Он похож на домоседа — обычно такие боятся лишний раз выйти из дома. Сейчас я еду к тебе домой, и мы ждём.
— А как же конспирация? — только и спрашивает Джон.
— Если я заявлюсь к этому парню один, у всех, кто стоит за ним, появится лишняя возможность взять тебя голыми руками. А мы с тобой в последнюю очередь хотим дать им эту возможность.
Перри следует за Ватсоном до метро, стараясь держаться на расстоянии. Один из людей Уилларда отцепляется, потеряв след, три станции спустя, другой — на переходе с линии Бейкерло на Дистрикт и Кольцевую. Выйдя из метро в Кенсингтоне, Перри изо всех сил старается не торопиться, и поэтому то отстает, теряя Ватсона из виду, то нагоняет. Когда Ватсона подхватывает под руку какой-то рослый мужчина в пальто, Перри сначала не понимает — слепо щурится, пытаясь разглядеть мужчину, едва поспевает за его стремительной походкой, держась не безопасном, как Перри кажется, расстоянии, вслушивается в обрывки тихого, едва долетающего до него разговора, но не разбирает ничего, потом путается в улочках и переулках, чертыхаясь. Когда он наконец находит мужчину и Ватсона, он отступает подальше, так, чтобы слышать всё, о чём они говорят; правда, ему по-прежнему ничего не видно.
Перри решает было стоять и ждать, чтобы понять, что делать дальше, но тут он узнаёт низкий хриплый голос. Осознание бьёт Перри по голове, словно двуручный топор из исторического музея, крушит хрупкие кости черепа, а затем — грудную клетку, выбивая весь воздух с осколками рёбер и ошмётками лёгких. Перри готов поклясться, что именно здесь и именно сейчас слышит Шерлока Холмса. Сперва он думает, что ему почудилось, но голос никуда и не думает исчезать.
— Руки, судя по надрезам, у нашего социопата дрожали, — доносится до Перри. — В целом, знает, как надо вскрывать, но знает плохо и давно не практиковался. Неполное образование, вышвырнули либо из медицинского колледжа, либо с ветеринарного факультета. Неудачник по жизни. Убивал в состоянии аффекта, потом, уже попытавшись успокоиться, резал трупы.
Вся самоуверенность, казалось бы, оставляет Перри в один момент, вместе с мыслью о том, что теперь он может сворачивать горы, и о том, что он почти наебал весь Лондон. Страх липкой тяжёлой волной поднимается из желудка Перри к горлу, а под ложечкой сосёт так, будто там открылась самая настоящая чёрная дыра.
Перри сглатывает.
Шерлок Холмс жив, и он здесь, в Лондоне, и, похоже, он здесь именно для того, чтобы расследовать три убийства, три чёртовых убийства, но это даже не настолько страшно. Страшнее всего Перри кажется именно то, что Шерлок, мать его, Холмс уже на верном пути. Мысленно Перри прикидывает свои шансы спрятаться, извернуться, сбежать, наконец, из страны, но ничего не приходит ему на ум, и поэтому он просто стоит, как вкопанный, слушая дальше.
Холмс странно севшим голосом говорит что-то про рациональное использование времени, а Ватсон ему не отвечает, и Перри с удивлением прислушивается.
Разговоры сменяет частое прерывистое дыхание, возня и шлепки кожи о кожу.
Потеряв всякую осторожность, Перри выглядывает за угол и видит тело Холмса, прижимающего Ватсона к стене, спину, закрытую пальто, растрёпанные волосы, и то, что происходит, было бы кристально понятно даже идиоту. Холмс трахает Ватсона. Перри с пару секунд не может оторвать взгляд, но заставляет себя отшатнуться и долго стоит на ватных ногах, не в силах двинуться с места, пока что-то в его мозгу не напоминает ему, что у него осталось мало времени. Он уходит не оглядываясь, как можно более осторожно, а когда тупик остаётся далеко позади, припускает во весь дух прочь, не обращая внимания на удивлённые лица прохожих.
Дата добавления: 2015-10-21; просмотров: 29 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |