Вестой звали собаку прораба, которая уже несколько лет работала у них на объектах сторожем на половинном окладе.
Прораб подобрал ее на какой-то помойке года три назад, выходил и вырастил в громадную черно-желтую собачищу неопределенной породы. Она была крупнее овчарки и отличалась потрясающим внешним безобразием и истинно беспородным недюжинным умом. Рабочие всерьез считали, что никакая это не собака, а как бы дух стройки.
Ну вот есть же озерный дух. Или лесной дух. Или водяной. Значит, есть и дух стройки.
Веста контролировала ситуацию в каждом углу объекта.
Если бы на ночь ее спускали с поводка, никакие местные народовольцы не осмелились бы не только лампочку разбить, но даже взглянуть в сторону заградительной сетки. Но прораб не разрешал ее спускать, опасаясь, что в один прекрасный день ее отравят. Веста свободно шаталась по объекту только в светлое время - рано утром и поздно вечером, когда не приезжали грузовики и не было никого из чужих, - а все остальное время проводила в будке и на довольно обширной площадке, куда доставал ее поводок.
И в ту ночь бдительная Веста действительно ни разу не гавкнула.
- Степ, - приободрился Чернов, который очень не любил, когда запутанные истории слишком долго оставались запутанными и никак не хотели приходить к логическому хеппи-энду, - тогда выходит, что она не гавкала как раз потому, что на площадке никого и не было, кроме Володьки Муркина.
- Или потому, что были только свои, которые Володьку Муркина и прикончили, - закончил Степан жестко. - Дело же не только в Весте, Черный. Какого хрена поддатого мужика среди ночи понесло в котлован? Что он там делал? Курил?!
Почему в котловане, а не в вагончике или на крыльце? Даже сортир и тот в противоположной стороне! Почему никто ничего не слышал? Ни у кого из работяг так и не выяснили, кто где был, кто во сколько лег, кто с кем спал, а кто в преферанс всю ночь играл!
- Степ, но ты сам говоришь, что не было никакого резона его убивать! Его даже не грабанули...
Степан еще раз с тоской осмотрел свои светлые джинсы с желтыми песочными следами, безнадежно повозил по ним ладонями, распрямился и вздохнул.
- Если мы не знаем мотивов. Черный, то это не значит, что их нет. Ты детективы совсем, что ль, не читаешь?
- Пошел к черту, - пробормотал Чернов.
Какая-то смутная мысль, очень неприятная, стала медленно всплывать из глубин сознания, как утопленник всплывает в неподвижной зеленой воде заброшенного мельничного омута. Она не была новой, эта мысль, кажется, она уже приходила и тогда же, в свой первый приход, испугала его, Чернов отчаянно не хотел вспоминать, поэтому не дал ей всплыть до конца.
И напрасно.
Может быть, если бы он вспомнил о ней именно в этот момент и рассказал о ней Степану, вдвоем они придумали бы что-нибудь, и может быть, даже им удалось бы избежать большой беды, которая уже маячила над их головами, как будто вырастая из котлована, в который третьего дня свалился разнорабочий Муркин.
* * *
Часов в шесть приехал Белов, привез пакет гамбургеров из "Макдоналдса" и две двухлитровые бутылки кока-колы.
- Гадость какая, - сказал Степан с отвращением и залпом выпил стакан колы. - Зачем ты ее купил, Эдик? Специально, чтобы нас развращать?
Мама старалась приучить их с Иваном к здоровой пище: запекала рыбу, резала салаты и заправляла их оливковым маслом, яичницу не приветствовала, а кока-колу вообще загнала в глубокое подполье.
Мамы не стало, и как-то в один день Степан возненавидел кока-колу, которую до этого исправно любил.
- Пироги-то небось еще утром кончились? - спросил Белов, закуривая невиданно тонкую душистую сигаретку и брезгливо разворачивая гамбургер. - Сашки сегодня нет, я решил, что вы так и сидите голодные.
- Правильно решил, - буркнул Чернов с набитым ртом. - А если Степан не желает, я докушаю. Я вопросами здорового питания не озабочен.
- Ты у нас вообще мало чем озабочен, - поддел Белов, деликатно откусил от гамбургера, зачем-то внимательно осмотрел то место, от которого откусил, и только после этого начал жевать. - Ну что? Когда начинаем работать? Ты с Рудневым разговаривал сегодня, Степ?
- Разговаривал. - Степан глотнул еще колы и скривился от отвращения. Есть гамбургер всухую было невозможно, и не есть тоже невозможно, потому что в восьмом часу на Степана всегда нападал чудовищный голод. - Пока у них никаких претензий нет. Я объяснил ситуацию, сказал, что завтра-послезавтра мы начнем работу. Ну, он меня выслушал, и все. Чует мое сердце, что он завтра с утра нагрянет. Голову даю на отсечение - нагрянет. Черный, пусть с утра все бросаются работать Чтоб Руднев видел сплошной трудовой героизм после вынужденных простоев. Эдик, плиты когда подвезут?
- Должны были еще три дня назад, но я же все отменил...
- Значит, возобновишь. Если получится, пусть завтра начинают завозить. Хоть в ночь, хоть когда угодно. Мы график кровь из носа должны догнать.
- А ты завтра что, не приедешь?
- А хрен его знает, приеду я или нет. - Степан доел гамбургер, скомкал хрустящую бумажку и зашвырнул ее в корзину Она просвистела мимо уха Белова и аккуратно приземлилась прямо на пол, совершенно в другой стороне, не в той, где находилась корзина.
- Молоток, - похвалил Чернов. - Снайпер.
- Я завтра с утра поеду в охрану труда, в мэрию, в префектуру, в хренотуру. Далее везде. Если кто-нибудь явится из доз на вальщиков прямо сюда, принимайте с почетом, со всем соглашайтесь, угощайте пирогами, в глаза смотрите преданно и ждите меня. На объект никого не пускать. Только тех, которые в масках и с автоматами, но этих мы вроде не ждем.
- Эти два месяца назад были, - напомнил Белов, интеллигентно и не без изящества доедая гамбургер. - Теперь не скоро явятся.
- Никто не знает, когда они явятся, - пробормотал Степан. - Что там на Дмитровке, Эдик?
Пока Белов излагал события, начав с "после обеда", когда уехал Степан, солнце завалилось за ближний лес и макушки деревьев резче выступили на фоне налившегося янтарным цветом неба.
Уехать бы в Озера. Взять Ивана и уехать с ним в Озера.
Вдвоем. Чтобы не нужно было ежеминутно пить и развлекать толпы многочисленных гостей.
Топить каждый день баню на берегу озера, в черной полированной воде которого отражаются серебряные ивы и кажется, что до противоположного берега рукой подать, а на самом деле километров десять, если не больше. И волшебный лес на той стороне стоит сплошной стеной - такую картину маленький Степан видел в Третьяковке. А утром, оскальзываясь на мокрой от росы траве, тащить на плечах лодку и смотреть, как погружается в молочный туман залихватская кепка идущего впереди Ивана и наконец пропадает совсем, и слышно только, как позвякивает у него в руках дужка ведра и из тумана разносится утренняя, бодрая и до невозможности фальшивая Иванова песня.
А после рыбалки можно сходить за черникой - недалеко, на ближайшую горку, - и вечером есть ее ложкой из огромной миски, посыпая каждый следующий открывающийся слой сахаром. Иванова мордаха моментально станет фиолетовой, сизой, розовой, а язык - совершенно черным.
Степан улыбался, глядя мимо Белова на лес, который уже совсем потемнел, как будто налился черной водой, и в остывающее небо над ним, быстро теряющее свою янтарную глубину.
Он пришел в себя, только когда осознал, что Белов замолчал и оба зама смотрят на него с выжидательным интересом.
- Вот что я думаю, - сказал Степан, и вдруг оказалось, что он и вправду все время думал об этом. - Нам нужно сегодня же просмотреть все барахло покойного Муркина. Я так понимаю, что разрешение на это нам выдано автоматически. Правильно?
- Зачем нам его барахло? - спросил Белов недовольно.
Степан мог себе представить, какую бурю негодования в душе чистоплотного Белова вызвала одна только мысль о копании в чужих вещах. - Что ты хочешь там найти, Степа? Наркотики?
Золото и бриллианты?
- А черт его знает, - сказал Степан, выбрался из-за стола и протяжно вздохнул, свежим взглядом оценив свои джинсы.
Впечатление было такое, что они стали грязнее. - Кто со мной?
Замы как по команде посмотрели в разные стороны, как бы ища срочную работу, к которой необходимо немедленно приступить.
- Все ясно, - констатировал Степан, - никто не желает.
- Я пойду, Степа, - неожиданно пожелал Белов. - Черный, а ты на телефонах оставайся, о'кей?
Степан удивился - он был уверен, что в муркинское жилище более охотно отправится Чернов.
- Могу и на телефонах, - буркнул Чернов неохотно, - только пусть лучше на телефонах Тамара остается, а я пойду с Петровичем потолкую.
- Тамара ушла давно, - сказал Степан, - и ты вполне можешь уходить. Я запру, да и все. Какие телефоны в полвосьмого!..
* * *
Покойный Муркин квартировал в вагончике, как и большинство рабочих. Его сосед примерно за неделю до происшествия отбыл на историческую родину в Гомель, повез семье паек и деньги.
- Что искать-то будем? - спросил Белов брезгливо, когда Степан щелкнул выключателем и под низеньким вагонным потолком засветилась унылая до дрожи в глазах, голая "лампочка Ильича".
- Не знаю, - огрызнулся Степан, - что-нибудь необычное. Деньги, может. Какие-нибудь странные вещи.
- Какие вещи? - страдальческим голосом переспросил Белов, но Степан, которому тоже было не по себе, так цыкнул на него, что Эдик моментально заткнулся и только длинно вздыхал, глядя, как Степан решительно вытряхивает на койку, покрытую смятым солдатским одеялом, содержимое клетчатого чемодана. Вещи вывалились безобразной кучей. Степан запустил пальцы в короткие волосы, активно, как блохастый пес, поскреб там и стал по одной вытаскивать из кучи вещи.
- Ты не знаешь, как делают обыски? - спросил он у Белова. - Или ты тоже детективов не читаешь?
- Наверное, в карманах надо смотреть, - предложил Белов, подумав, - что ты просто так швыряешь?
- Ну и смотри. Что ж ты не смотришь?
Белов придвинулся поближе, но шарить в муркинских карманах не спешил.
Окошко, наполовину завешенное пожелтевшей газеткой, уже совсем по-вечернему синело. Дрожащий свет лампочки делал сумерки за стеклом совсем непроглядными.
Хотелось домой, есть и спать.
Как там Иван?
Сегодня из школы его забирала Клара Ильинична, и он наверняка бузил. По возвращении домой Степану предстоит выслушать длиннейшую лекцию с перечислением всех Ивановых преступлений. Несмотря на обещания, которые Степан регулярно давал себе, он непременно разорется и будет метать громы и молнии в поникшую Иванову голову и вздрагивающую от горя спину, и они помирятся только после того, как уйдет Клара Ильинична, и Степан еще полночи будет терзаться угрызениями совести, а утром все начнется сначала.
Что придумать? С кем отправить его в Озера или на море?
Где искать няньку, которая придется по душе Ивану и вынесет все превратности их быта?..
- Обычное барахло, - пробормотал рядом Белов, - ничего интересного. Пошли, Степан.
- Ты все карманы пересмотрел?
Степан отлично видел, что Белов пересмотрел совсем не все карманы и что он явно делает над собой усилие, чтобы продолжать копаться в куче барахла, вываленного на кровать.
- Ни записных книжек, ни телефонов, ничего, - под нос себе сказал Степан. - Хотя какие телефоны... зачем ему телефоны...
Он отшвырнул последние мятые и грязные джинсы и огляделся. Жилье как жилье. В меру грязное, неуютное, обезличенное и как будто ничье. На стенах - картинки с голыми девицами. В металлической сетке посуда - то ли немытая, то ли от времени и трудной жизни ставшая желтой и страшной Лампочка без абажура. Смятые одеяла. Весь угол заставлен пыльными водочными бутылками. Красота.
Степану даже в голову не приходило, что быт может быть таким мрачным. А он-то еще сокрушался по поводу собственного!
Повеситься хочется.
Кое-как, комом, он запихал Володькино барахлишко обратно в клетчатый чемодан и защелкнул замки.
- Н-да-а-а...
Голые девицы и те были приклеены кое-как. У некоторых из них имелась лишь половина тела, нижняя или верхняя, криво оторванная. Другие были составлены из двух разных половин, причем одна к другой никак не подходила. Даже приклеить как следует девиц Муркину было неохота и лень. Что ж это за характер такой!
В изголовье кровати висел офисный календарь, выглядевший среди обилия девиц так дико, что Степану захотелось его снять. Эти календари в сувенирных пакетах он подарил всем своим сотрудникам на Новый год. В зависимости от места в табели о рангах к календарю прилагался еще какой-нибудь сувенир - ручка с зажигалкой, шикарный ежедневник, бутылка "Гжелки" или конфеты в расписной коробке... Календарь состоял из трех частей - текущий месяц, прошедший и предстоящий. На картинке был изображен во всей красе офис компании "Строительные технологии".
От одного взгляда на этот сияющий офис Степану стало противно, и календарь он снял.
Странное дело.
Что-то было у него внутри. Он был слишком толстым в том месте, где его опоясывала прозрачная лента с передвижным окошком для числа. Лента даже оттопыривалась немного.
- Что там? - заинтересованно спросил Белов.
Степан пожал плечами.
- Сейчас посмотрим...
В календарь была вложена тоненькая - листов двадцать - тетрадочка с Микки-Маусом на обложке.
- Что это такое, Степа?
Степан открыл тетрадочку на первой попавшейся странице.
Даты. Заглавные буквы, могущие означать все, что угодно. Циферки. Столбики. Значки доллара.
И почерк!.. Аккуратнейший, ровный, мелкий, как будто его обладатель работал не на стройке, а в научном институте.
Степан посмотрел на Белова. Белов посмотрел на Степана.
- Что это такое?
- Откуда я знаю!..
- Но... он же это... прятал. Зачем он это прятал?!
- Понятия не имею. Я не понимаю даже, что это такое, и тем более не понимаю, зачем это прятать!
- А это... точно его?
Степан оглянулся и посмотрел на пустой гвоздик, с которого он, ни о чем не подозревая, снял злополучный календарь.
- Это же его кровать? Точно?
- Точно его, - подтвердил Белов.
- Значит, и календарь его, и тетрадь его. Вряд ли кто-то станет держать собственные тайны над чужой кроватью.
Они помолчали. Степан испытывал острое желание засунуть тетрадку обратно под прозрачную ленточку, вернуть календарь на место, а еще лучше отправить в помойку вместе со всем остальным барахлом.
Вот черт. Сглазил. Только что думал, что ничего особенного - криминального! - не может быть у такого примитивного типа, как Володька Муркин! Впрочем, что криминального в тоненькой тетрадочке, тоже пока не ясно. Может, он карточные долги записывал?
- Дай посмотреть, - попросил Белов.
Степан отдал ему тетрадочку и, веером растопырив листы, потряс календарь, однако больше ничего из него не выпало.
- Странно, - сказал Белов довольно равнодушно, - похоже, какие-то денежные расчеты...
- Дураку ясно, что это денежные расчеты, - буркнул Степан. - Там кругом долларовые значки. Ты знаешь еще что-то, кроме денег, что измеряют в долларах?
- Может, он на бирже играл?
- Или был владельцем казино "Метрополь"?
- Степ, что ты злишься?
- А что ты несешь?!
- Ну придумай что-нибудь поумнее!
- Не могу, - сказал Степан устало. - Ничего я не могу придумать, ни умнее, ни глупее. Я вообще больше думать не могу.
- Кстати, может, это и не его тетрадь вовсе.
- Почему это?
- А потому что видишь, какие суммы тут указаны? А мы у него не то что денег, мы у него даже сберкнижки не нашли!
- Может, искали плохо? - предположил Степан и с тоской оглядел стены, как бы приготовляясь разобрать их по досочке. - Или убийца забрал?
- Типун тебе на язык, - рассердился Белов. - Какой еще убийца?
- Страшный, - ответил Степан коротко, - страшный и ужасный, как вся моя жизнь. Пошли, Эдик! Завтра придется все поиски сначала начать.
- Это еще зачем? - спросил Белов недовольно.
- Затем, что мы действительно не нашли ни сберкнижек, ни тайников, а деньги, судя по этой тетрадочке, к нему откуда-то поступали.
- Или от него куда-то поступали!
- Эдик, от него, если только мы оба имеем в виду одного и того же разнорабочего Муркина, никакие деньги никуда поступать не могли. Разве не ты в нашей конторе подписываешь ведомости на зарплату?!
- Ну и что? - спросил Белов запальчиво. - И из этого ты делаешь вывод, что его прикончили?
- Да, - сказал Степан неприятным голосом, - точно. Из этого я делаю вывод, что его прикончили.
Он повернул выключатель и вслед за Беловым шагнул из затхлого мрака вагончика прямо в теплые сиреневые апрельские сумерки, пахнущие клейкими листочками, свежей землей, молодым ветром.
Почему-то он заметил это только сейчас, как раз когда никаких посторонних красот замечать не стоило, а стоило напряженно размышлять над событиями, происходящими у него под носом. Ведь явно что-то происходило.
Или не явно?
Или не происходило?
Повинуясь чему-то странному, что вдруг пришло ему в голову, то ли где-то увиденному, то ли когда-то вычитанному, Степан сунул руку в темнеющую дверную щель, нащупал хлипкий дээспэшный стульчик, притулившийся справа от входа в вагончик, и наугад подтащил его к двери.
- Что ты там возишься, Степ? - спросил Белов, уткнувшись в Володькину тетрадку. - Ключ потерял?
- Палец прищемил, - ответил Степан и запер дверь.
Ловушка была так себе, не очень. Прямо скажем, и не ловушка вовсе, но ничего лучшего с ходу не придумалось.
Если кто-то полезет среди ночи в вагончик - непременно уронит стул, наделает шума, залает Веста, кто-нибудь прибежит, и взломщика застукают.
Если этот кто-то будет осторожен и умен, ничего не произойдет.
Отлично, ничего не скажешь. Главное, умно.
Чернов, конечно, никуда не уехал. Сидел в вагончике, задрав ноги на стол, и читал какую-то засаленную книженцию без обложки. Вид у него был мрачный.
- Ну что? - спросил он, пристраивая книженцию на живот. - Нашли клад?
- Клад не нашли, - сказал Степан. - Нашли манускрипт с загадочными письменами.
- Что? - переспросил Чернов. - Какой такой манускрипт?
Степан подозревал, что это детское простодушие - часть какой-то сложной игры, в которую Черный играл всю жизнь с непонятной для Степана целью. Степан был уверен в этом потому, что иногда Чернов переигрывал, комедия переливалась через край, и он начинал барахтаться, нащупывая привычное русло туповатого мужицкого простодушия.
Зачем?
В кого он всю жизнь играл? Кого изображал?
- На, посмотри. - В голосе Белова было чуть-чуть ревнивой досады, как будто он был уверен, что тетрадка так и останется их общей со Степаном тайной, в которую они больше никого не станут посвящать. - Это и есть манускрипт. Знаешь такое слово?
Чернов одним движением пролистал тетрадку и вопросительно посмотрел на Степана.
- И что это означает?
- Если б я знал, - кряхтя, сказал Степан. Портфель был задвинут глубоко под стол, и он пытался дотянуться до него, не вынимая себя из кресла, в которое сразу же плюхнулся.
- Даты, - себе под нос пробормотал Чернов, - цифры.
Платежи какие-то. Суммы все время разные. Сто баксов Восемьсот баксов. Пятьдесят. Семьдесят. Двести. Нет, миллионером он все-таки не был.
- Похоже, он во что-то играл, - заметил Белов как бы в размышлении. - В рулетку или что-то вроде этого.
- И все время выигрывал, что ли? - спросил Степан Он добыл из-под стола портфель, засунул в него папку с бумагами и теперь думал, не сунуть ли туда же и телефон. В кармане он ему всегда мешал, но из портфеля его было дольше доставать - Почему? - удивился Белов.
- Там все суммы записаны одинаково, Эдик. Это означает, что он все время делал с ними что-то одно - или получал, или отдавал. Если бы и то и другое, он бы их по-разному записывал.
- Не факт, - сказал Белов быстро.
- Да на самом деле почти что факт, - подал голос Чернов. - Он бы плюсы-минусы ставил или разными чернилами рисовал.
- Это так в детективах пишут?
- Это и без детективов ясно.
- Конечно, как же может быть что-нибудь неясно! Ты у нас такой проницательный!
- Я не проницательный, я просто умею думать.
- Это тебе только так кажется, Вадик...
- Стоп, - приказал Степан негромко. - Ничья. Ноль - ноль. Все по домам.
- Паш, не надо нас разнимать как пацанов, - сказал Чернов злым голосом и одним движением поднялся из кресла Книженция полетела на пол - Я не твой сын, блин, и мне не семнадцать лет. Только я никому не позволю делать из меня идиота!
- Никто не делает из тебя идиота... - начал было Белов, но Чернов не дал ему договорить:
- Так что ты найди себе другой объект для развлечений, Эдик!.. Не доводи до греха!..
- До какого еще греха?.. - пробормотал Белов.
Топая по хлипкому полу с такой силой, что на Степановом столе повалилась подставка для ручек, Чернов прошагал к двери, рванул ее, чуть не сорвав с петель, и выскочил на улицу. Все время он бормотал себе под нос какие-то невнятные ругательства и угрозы. Хлопнула дверь машины, заревел мотор, и "лендкрузер", набирая скорость, вылетел с площадки.
- Обалдел мужик совсем, - сказал Белов как-то не слишком уверенно, - ну на что это похоже?
- А что ты к нему лезешь все время? И учишь, и учишь, и намекаешь, и усмехаешься многозначительно?! Что ты ведешь себя, как будто он в пятом классе, а ты в десятом?! - Степан повесил портфель на плечо и тоже прошагал к двери. - Ваши дрязги в ближайшие две недели я разнимать не собираюсь. Некогда мне! У меня труп на территории и отставание от графика опупенное! Женитесь, разводитесь, топитесь, море рядом! Делайте что хотите! - Как обычно, он гневался вполне натурально и где-то даже искренне, но все время помнил о тетрадочке, лежащей у него в портфеле, и о загадочных записях.
"Посмотрю еще, разок перед сном", - решил внутренний, скрытый от посторонних глаз Павел Степанов, а наружный закончил устало:
- Как вы мне надоели. Оба. И разбираться в ваших высоких отношениях я больше не буду, так и знайте!
Он кивнул сердитому Белову и побрел к своей машине.
На запах весеннего леса и поднимающуюся в светлом небе золотистую, как будто прозрачную луну он больше не обращал никакого внимания.
Было около десяти часов вечера.
К одиннадцати он приехал домой, ознакомился со списком преступлений, совершенных Иваном, выволок преступника из кровати, в которой он думал отсидеться, и долго орал, ненавидя себя и угождая Кларе Ильиничне. Насладившись свершившейся местью, Клара Ильинична отбыла домой, а Степан пошел к Ивану мириться. Иван лежал на своем месте бесформенным холмиком - накрывшись с головой, - и тут Степан отдернул одеяло, обнаружилось, что он уже не плачет и только бормочет что-то, строго глядя перед собой.
- Отдал бы ты меня маме, - сказал он горько, когда Степан силой заставил его сесть. В лицо отцу он не смотрел. - Я ведь тебе совсем не нужен. Мужчине с ребенком тяжело. Ребенок матери только нужен, а не отцу...
- С чего ты взял? - спросил Степан растерянно, но Иван только пожал плечами.
Впервые в жизни им не удалось помириться перед сном.
Иван так и уснул, натянув на голову одеяло и пытаясь хоть так спастись от несовершенства окружающего мира, а Степан спать не мог, пил чай из большой белой Ивановой кружки и думал.
Черт, неужели он и вправду совсем никудышный отец? За сегодняшний день об Иване он ни разу не вспомнил, а приехав ночью домой, первым делом наорал на него просто потому, что Клара Ильинична ожидала от него именно этого. Нет, его сын, конечно, совсем не ангел, и список преступлений был внушительным, но значит, ему совсем плохо со Степаном, если он попросил отдать его маме?
Леночке, которую он почти не помнил, которую вряд ли узнал бы, попадись она ему случайно на улице!
А может, действительно определить его в какую-нибудь спецшколу и забирать оттуда только на каникулы? И кто ему сказал, что ребенок нужен только матери и вовсе не нужен отцу? Убил бы идиота или идиотку, ей-богу!
Конечно, без Ивана было бы проще. Намного проще.
Жизнь была бы совсем простой и легкой без Ивана.
Степан зачем-то сунул кружку на книжную полку, вошел в слабо освещенную ночником Иванову спальню, наклонился над диваном и, вытаскивая аккуратно заправленную простыню, прижал к себе весь бесформенный узел, внутри которого был его сын. Его единственный сын Иван.
Иван спал и во сне сразу же обнял его за шею ручками-палочками.
- Я тебя так люблю, - сказал ему Степан.
Иван поудобнее пристроил голову и пробормотал, открыв на секунду бессмысленные блестящие глаза:
- И я тебя тоже сильно люблю, папочка.
После чего он освобождение и горячо засопел ему в ухо Почему-то Степан отнес его на свой диван, положил к стенке - иногда они так спали, когда Иван был совсем маленьким, - а сам пристроился с краю.
Кое-как можно было продолжать жить.
Степан поправил колпачок стильной лампочки, чтобы свет не мешал Ивану, и, пошарив рукой, выудил из портфеля тетрадь злополучного Володьки Муркина.
"Я посмотрю совсем немножко, - сказал он себе. Он чувствовал себя виноватым в том, что даже ночью не забывал о делах. - Должен же я разобраться в том, что это такое. Хотя бы для того, чтобы представлять себе собственные дальнейшие действия".
К двум часам ночи он осторожно, как стеклянную, положил тетрадку и потер глаза, словно налившиеся свинцовой тяжестью.
Утром нужно будет все оценить заново. Ночь плохой советчик. И все-таки Степан был уверен, нет, почти уверен, что прав.
Разнорабочий Муркин по совместительству был мелким шантажистом. В тетрадочку он с дьявольской аккуратностью записывал инициалы клиентов и, возможно, заглавные буквы, обозначающие суть каждого дела. Клиентов было не слишком много, инициалы часто повторялись, из чего Степан сделал вывод, что Муркин присасывался к клиенту надолго. Очевидно, шантажировал он по мелочи, но с упорством летнего полевого овода. Было совершенно непонятно, где он брал информацию, за которую ему платили. Вряд ли он шантажировал работяг со стройки.
Последняя, самая крупная выплата - две тысячи долларов, - была назначена на шестнадцатое апреля, но привычный набор букв, завершающий каждую "сделку", отсутствовал Это означало, что сделка так и не была завершена.
Чернов нашел в котловане тело утром семнадцатого.
Степан задумчиво включал и выключал свет, рассеянно глядя в стену На стене появлялся и пропадал громадный портрет Ивана, сделанный в прошлом году в Турции.
Свет гас - и Иван исчезал.
Свет зажигался - и появлялась сияющая мордаха с кривоватыми передними зубами.
Муркина убил кто-то, кого он шантажировал. Только и всего.
* * *
Где-то что-то гудело, шумело и падало. От электрического напряжения дрожали провода и что-то словно бы звенело.
Кажется, вода.
Точно, вода. Много воды.
Целое горное озеро, голубое от близкого неба и холодное до ломоты в зубах. И чистое. Такое чистое, что в него боязно было входить, но зной уже плавился и звенел в воздухе, от него тяжелела голова и казалось, что если сейчас же не окунешься в спасительный холод, то непременно сгоришь, расплавишься под яростным, веселым, круглым и беспощадным солнцем.
Он начал входить в воду - она оказалась совсем не такой ледяной, а прохладной, струящейся, как китайский шелк, - поскользнулся, упал и сильно ударился головой.
Понимая, что теперь-то ему уж точно настал конец, он застонал и открыл глаза.
Весь мир был перевернут, и в нем не было никакого горного озера, и не висело над ним голубое небо, и не плавился и не звенел в воздухе плотный и горячий зной.
Он лежал очень неудобно, почти до пола свесившись с высокой крестьянской кровати. Голова упиралась в давно не мытые доски, а где были руки, он так и не смог определить.
Дрожащее пятно света, словно и впрямь отраженное от воды, гуляло по темной стене, в которую упирался мутный взгляд.
- Господи, Господи, - пробормотал он, пытаясь понять, есть ли у него голос. Что-то такое было, но вряд ли это можно было назвать голосом.
Нужно было сделать усилие и поднять себя хотя бы на кровать, но он забыл, что именно следует делать, чтобы заставить тело слушаться.
Это вчерашняя сука нагнала на него такого страху, что он не выдержал и впал в искушение. Сколько именно он выпил, вспомнить не мог, и что именно пил после того, как кончилась водка, тоже не знал.
Кряхтя от натуги и шамкая сухим, как осенний лист, ртом, перебирая руками по чему-то, что он определил как спинку стула, он вернул себя на кровать - зашумело в ушах, в глазах вместо зелени поплыла чернота, - и полежал немного тихонечко, дыша тяжело и коротко.
Во всем виновата та сука, которая специально явилась, чтобы его запугать. На ней были черные дьяволовы одежды, а лица у нее не было вовсе.
Господи, спаси и помилуй!..
По крайней мере он жив. Судя по тому, что в желудке оживала зеленая, холодная и бородавчатая тошнотная жаба, он все еще на грешной земле, а не в царствии небесном.
Попить бы. Попить бы воды из того горного озера. Чтобы от нее ломило затылок и зубы, чтобы она лилась себе потихоньку в желудок, утихомиривала его, ублажала, прогнала бы жабу... Он открыл глаза и повел ими, пытаясь разглядеть - может, на столе стоит чистый запотевший стакан, до краев полный холодной голубой водой, но - откуда?!
Дата добавления: 2015-10-21; просмотров: 22 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |