Я думаю, что цветы лучше дарить живым. Зачем покрывать мертвых букетами? Они уже засыпаны землей. Несомненно, с ними куда полезнее разговаривать. Мертвые наверняка предпочитают ежедневные мысли ежегодным хризантемам.
Мама, ты здесь? Если живые меня не слышат, может быть, мертвые на это способны. Мама, дорогая, позаботься о своей маленькой дочке. Она не стала чудовищем, она просто потерялась. И теперь ты очень нужна твоей маленькой Анжель, твоей самой младшей дочке. Нужны твоя огромная любовь, твоя непреходящая доброжелательность, твоя вселяющая уверенность защита. Как тогда, когда она была младенцем. Когда она была ребенком, потерявшимся в темноте. Именно так: я снова стала маленькой девочкой, которая осталась одна в своей комнате ночью, во власти своих страхов. Она зависит от своих родителей.
Ты не можешь меня вот так оставить! Ты должна что-нибудь сделать. Просто необходимо, чтобы кто-нибудь что-нибудь сделал и прекратил все это, чтобы долгий кошмар закончился. Я уверена, что ты меня видишь оттуда, где ты сейчас. Ты была такой верующей, ты, которая водила нас к мессе каждое воскресенье. Ты, которая так верила в ангелов-хранителей. И я теперь тоже в это верю. Я верю, что ты мой ангел-хранитель. Я не сомневаюсь, что ты можешь мне помочь. Я не из числа тех, кто ходит на могилы, это правда. Я думаю, что цветы лучше дарить живым. Зачем покрывать мертвых букетами? Они уже засыпаны землей. Несомненно, с ними куда полезнее разговаривать. Мертвые наверняка предпочитают ежедневные мысли ежегодным хризантемам.
Мама, я все время о тебе думаю с тех пор, как ты не можешь меня услышать! Ты, которая дожила почти до ста лет, ты не согласишься с тем, чтобы самая младшая из твоих пяти детей ушла первой. Ты не можешь меня оставить, и ты меня не оставишь. Ты меня видишь, мама, ты здесь, рядом со мной. И пока ты поддерживаешь меня, я не могу уйти. Если я не буду держаться, то упаду. Я цепляюсь за тебя. Не знаю, выглядишь ли ты по-прежнему, как старая дама, там, где ты сейчас. Но не сомневаюсь, что руки у тебя такие же крепкие, как и в то время, когда я пряталась в твоих объятиях от своих детских страхов.
Я снова думаю и о горе Сент-Одиль. Там, наверху, есть не только чудодейственный источник. Есть еще и источник Люсии, чуть ниже. Его увидишь, если пойдешь к старинному аббатству Нидермюнстер. Источник скрывается в лесу, туристы о нем не знают. Вода течет в чашу, выдолбленную в камне, позеленевшем от мха. Потом вода убегает из нее по желобкам в песчанике. Паломники обычно палками убирают листья, скопившиеся в чаше и закрывающие путь воде. Когда мы прогуливались там, наверху, мы выполняли это почти как ритуал. Место настолько спокойное, вода очень свежая, если не сказать — холодная. Я уверена, что, если бы сейчас меня в нее опустили, мои глаза открылись бы, мои пальцы снова начали бы двигаться.
Я ловлю себя на том, что молюсь всем богам: иудейскому, мусульманскому, не забываю и о Будде. Имя не имеет значения, если они удерживают меня в жизни. Главное, чтобы меня к ним не призвали! Еще не время.
Я бормочу «Отче наш». К религии всегда обращаются в критические моменты. Но я не сектантка. Я ловлю себя на том, что молюсь всем богам: иудейскому, мусульманскому, не забываю и о Будде. Ведь Бог, должно быть, по сути, один для всех. А почему нет? Имя не имеет значения, если они удерживают меня в жизни. Главное, чтобы меня к ним не призвали! Еще не время. Я не могу покинуть Рэя, Кати, Селию, Мелани. Моим внучкам еще нужна бабушка. Я должна сопротивляться ради них и ради мамы, папы, моих братьев, моей сестры, всей моей семьи, всех моих друзей. Жизнь пока еще мне не наскучила, несмотря на все ужасное и абсурдное, что появилось в ней с какого-то момента. Я сама себе удивляюсь: в этом неподвижном теле все еще сохраняется немало энергии.
Боги меня слышат. Они не призывают меня к себе. Я не заметила тот знаменитый туннель, о котором регулярно рассказывают в «Опытах неминуемой смерти». Я пока еще не оказалась рядом с влекущей пустотой. Я еще не на краю той самой дыры, в которую, как говорят, соскальзывают охотно, без сопротивления, притянутые светом, облегчением, обещанием блаженства. Я не вижу моих умерших близких. Не вижу никого, кто бы меня ждал в белом прозрачном платье с нежной улыбкой на устах. Наверняка я уже недалеко от этого мира без боли. Никогда еще я не была так близка к нему, но я пока не перешла на другую сторону. Я не покинула земной мир, единственный, который мы знаем, эту долину слез, но еще и счастья, где меня ждут те, кого я люблю и кого хочу обрести снова. Это факт. Даже если другие сомневаются.
Я не переживаю и опыта «отделения от тела», когда человек покидает телесную оболочку и сверху смотрит на свое вытянувшееся на кровати тело.
Я вижу лишь огромную черноту и цветную пленку своих мыслей.
Кати меня увещевает:
— Мамочка, проснись! Ты нам нужна. Ты нужна твоим внучкам. Они ждут тебя, чтобы вместе подняться на вершины Альп.
Я здесь, доченька моя, не беспокойся. Я здесь, просто за занавесом. И я стараюсь, как могу, отодвинуть его.
Глава 11. Электронная тревога
Мой брат Поль возле моей постели. Я его узнала. Я так привыкла к темноте, что кажется, будто вижу тех, кто пришел меня навестить. По-моему, Поль впервые пришел ко мне в больницу. Я счастлива чувствовать его рядом. Родственные связи — это так важно. Пять братьев и сестер — целое племя. А племя полезно, если нужно защищаться. Я не слишком хорошо слышу разговор, но до меня доносится слово «гроб». И мое расположение духа сразу меняется: смутное ощущение счастья продлилось недолго. И снова душу как будто окутало ледяное покрывало. Проклятие, как же им сказать?! Как заставить их понять…
Поль разговаривает со мной.
Его голос дрожит. Как будто он вот-вот заплачет:
— Анжель, маленькая моя сестренка, ты же не уйдешь, не попрощавшись со мной? Ты же не поступишь так с нами? Ты же не уйдешь вот так, ничего нам не сказав.
Я заканчиваю фразу за него: «Без единого слова, без улыбки». Но я все время произношу слова, все время улыбаюсь! Вот только не сейчас: на моем лице гримаса печали. Я дрожу, я икаю от боли. Моему брату удалось заставить плакать мое каменное тело.
И тут раздался голос в коридоре:
— Прошу вас, идите сюда! Быстрее! Здесь проблема!
Аппараты начинают звенеть.
Монитор кардиографа, который измеряет электрическую активность сердца, волнуется. И Поль тоже.
Те, кто входит в палату, намного спокойнее.
— Не волнуйтесь.
— Что происходит? Что-то случилось? Она же не умирает?
Ему не отвечают. Он забывает, что для них я уже мертва. Для них я всего лишь тело, подключенное к аппаратам. Это просто механика, и ничего больше.
В конце концов аппараты успокаиваются. Поль, без сомнения, как и все мои близкие, остается в состоянии глубокого недоумения. Надо ли радоваться, когда аппараты гудят или когда они сходят с ума? По сути, если я умираю, то, значит, все еще жива!
Мне так бы хотелось ему ответить. Эта электронная тревога не была знаком смерти. Совсем наоборот: она — проявление жизни. Моей жизни.
Сам того не подозревая, Поль сообщил мне, что я могу заставить эмоции выйти из неподвижного тела. Мне удается кричать с помощью аппаратов, к которым я подключена.
Так, совершенно бесконтрольно, мое сердце начинает биться быстрее. И это не просто мое ощущение. Потому что вокруг начинается суета, и я слышу, как говорят о тахикардии.
Возможно, они поймут: если мое тело реагирует, значит, мой ум жив. Если мое сердце бьется быстрее, значит, оно мучается. Возможно, но необязательно. Совсем необязательно. Для них это всего лишь механический феномен. В их глазах я тоже машина. Машина, у которой бывают сбои, это логично, так как она выработала свой ресурс. Великая новость, которую мне принес Поль, уравновешивается горьким умозаключением: я научилась кричать, но меня никто не слышит.
Глава 12. Ясновидящая
Еще один кошмар. Мне невероятно жарко, и я перехожу из рук в руки. Я кукла, которую все хотят, которую каждый хочет поймать, прикоснуться. Санитарка берет меня, уносит, прячет в укромном уголке. Приходит другая, крадет у нее ее сокровище и сама бежит прятаться, держа меня под мышкой. Это не сексуальная игра, нет, но я объект очень сильного желания. Игрушка, из-за которой дерутся дети на школьном дворе. Или кость, за которую бьется свора собак. Меня так хотят, что меня давят, меня портят. Меня ломают.
Проблема, собственно, в том, что меня прячут от тех, кому я действительно принадлежу: от моей семьи. Рэй недалеко: я слышу его голос, он меня зовет, он меня ищет. Я начинаю волноваться. В конце концов, он меня найдет, черт возьми! Они меня отпустят, все эти остальные, они оставят меня в покое. Если Рэй меня не найдет, то они точно меня разобьют. Если он исчезнет, я пропала.
— Все хорошо, моя дорогая, все хорошо.
Рэй здесь. Я больше не сплю, я просыпаюсь в этой бесконечной ночи, в разгар кошмара, в который превратилась моя жизнь. Сколько времени я вот так лежу? Сколько дней? Он держит меня за руку, он говорит со мной. Рэй уже не такой молчаливый, как поначалу. Он заставляет себя вести этот односторонний диалог. Это хорошо. Я успокаиваюсь. Я слышу и ясный голос Кати. Они вместе, мои любимые. Они меня нашли. Заглянули за занавес. И поняли, что я не ушла, хотя бы они. Они меня защищают. Охраняют. Пока эти двое меня охраняют, никто не осмелится меня бросить.
— Мамочка, мамочка, мы здесь!
Я тоже, доченька моя, я тоже здесь, ты это знаешь. И ты, конечно же, знаешь, что я плачу в глубине души. Но теперь эти невидимые слезы слаще любых других.
Они ушли. Они пытаются жить за пределами больницы. Но я подозреваю, что и они не смогут жить «нормально», пока ситуация со мной не прояснится. Я не хочу думать об их отчаянии: эту мысль тяжелее всего выносить. Я сосредотачиваюсь на шумах, они скрашивают мое одиночество. Пылесос. Ритм шагов. Эта дьявольская музыка, которую включают слишком часто. Обычные слова персонала, занятого работой.
Доченька моя, я тоже здесь, ты это знаешь. И ты, конечно же, знаешь, что я плачу в глубине души. Но теперь эти невидимые слезы слаще любых других.
Мне везет: две женщины снова выбрали мою палату для сокровенных признаний.
— Ох уж эта Жюли!
— Что она натворила?
— Она провела два дня у своей подруги Клеманс, в деревне. Якобы с родителями. Вчера вечером я забираю ее сумку с грязным бельем. И что я нахожу в кармашке? Презервативы!
— Ай! Сколько лет уже твоей Жюли?
— Шестнадцать! Рановато, правда? Скрывать не буду, ей как следует влетело! Ее отец был вне себя. И мне тоже было не по себе. Честно говоря, я еще слишком молода, чтобы становиться бабушкой.
Они смеются. Мебель, то есть я, улыбается. Я вспоминаю мою Кати. Мою разумную Кати. Когда она была подростком, она меня своими проделками не огорчала. Никаких кризисов. Никаких сумасшедших глупостей. Или она слишком хорошо все скрывала! Разумеется, она не все нам рассказывала. Это естественно. Даже желательно. Все так делают. Это в порядке вещей.
Я тоже так поступала. Но ничего серьезного. В то время мы были безнадежно благоразумными.
Я вспоминаю день, когда меня избрали «Мисс Кошерсберг». Мне еще не было восемнадцати, хотя именно этот возраст был указан в подписи под фотографией в местной газете, на которой я предстаю с лентой через плечо и букетом цветов. Вид инженю [2], немного удивленной происходящим. В то время у меня были длинные волосы. Я дефилировала с табличкой, на которой был номер восемь. Я была еще несовершеннолетней, но прибавила себе возраст. Это было то ли в 1968-м, то ли в 1969 году. Мы были с братьями на балу. По громкоговорителю объявили, что ищут участниц для конкурса красоты. Другие меня подтолкнули: «Давай, иди! Получишь хотя бы утешительный приз! Бесплатную выпивку». На самом деле я получила множество подарков.
Мой дядя Шарль, брат моего отца, был счастлив: он меня поздравил. Но не мои родители. Сегодня я подозреваю, что все-таки они мной гордились, когда на другой день соседи сказали им, что видели фото их дочки в газете.
Был еще эпизод с ясновидящей. Забавно, что я вспоминаю об этом сейчас. Об этой истории я совершенно забыла. Раз мне больше нечем заняться, я навожу порядок в моих воспоминаниях: роюсь в ящиках памяти, достаю оттуда старые документы, сдувая слой пыли.
Пожалуй, это было раньше, чем конкурс красоты. Мне было тогда лет шестнадцать. Я последовала примеру своих трех или четырех подружек. Уже не помню, кому из нас пришла в голову эта странная мысль, но точно не мне! Мы поехали на велосипедах фирмы «Solex». Ясновидящая принимала в северном пригороде Страсбурга — Хоенхайме. С собой у меня была фотография Рэя. Уже! Я знала его только шапочно, это был приятель моих подружек. К тому моменту мы обменялись с ним парой слов, не более того.
Моя жизнь не закончена, господа врачи, я вам сообщаю об этом! Моя жизнь будет долгой. И она не будет зависеть исключительно от аппаратов.
Ясновидящая посмотрела на снимок. Она не сказала прямо, что я выйду за него замуж. Но с высоты возраста я понимаю, что ее предсказание было точным. Она сказала, что я выйду замуж «за человека в форме». И он носил форму, Рэй, намного позже, в начале своей карьеры полицейского.
Я никогда не рассказывала об этом мужу. Он удивится, когда услышит. Если мне удастся когда-нибудь с ним снова поговорить. Если я выйду из этой тюрьмы.
Потом ясновидящая взяла мою руку в свою. Она сказала, что у меня есть дар! Но не уточнила, какой именно, а я не осмелилась спросить. Придет время, и я его открою! Потом она изучила одну из моих ладоней. И объявила, что у меня хорошая линия денег. Но, взглянув на линию жизни, моргнула.
Потом бросила:
— Хорошенько пользуйся жизнью до пенсии!
Я похолодела.
— Почему?! Вы хотите сказать, что я умру молодой?
Ясновидящая не ответила. Она снова углубилась в изучение моей ладони, провела по линии пальцем. И, помолчав немного — мне это время показалось бесконечным, — женщина как будто передумала.
— Я вижу трещину. Но это всего лишь переход. Линия продолжается.
Я с недовольной гримасой посмотрела на нее. Я подумала, что ясновидящая пытается изменить предсказание. Это очевидно: она объявляет худшее, я в ужасе, а потом она уверяет меня, что все будет хорошо!
Я не знала, что думать. Должна ли я ей верить? Тревожиться? Я выбрала легкий путь: забыть все как можно быстрее, не зацикливаться, навсегда спрятать девическую глупость в глубине памяти. Скрыть эту эскападу не только от папы и мамы, но и от себя самой.
И вот эта история всплывает снова, чуть больше сорока лет спустя. Теперь она приобретает другой смысл. Я смотрю на гадалку не свысока, а умоляющим взглядом. Моя душа жаждет, мое сердце полно признательности. Я смотрю на нее с благодарностью и понимаю. Да, я в трещине, именно так. Я на том самом переходе. И если это переход, то после него будет другой берег. Значит, это не конец. Я выкарабкаюсь. Не случайно я вспомнила слова гадалки именно сегодня. Я достигну берега. В моем положении пригодится любая искорка надежды. Но это важно, я чувствую. Воспоминание наполняет меня новой уверенностью, оно придает мне силы, вливает в меня большую дозу оптимизма, и от этого я слегка пьяна. Моя жизнь не закончена, господа врачи, я вам сообщаю об этом! Моя жизнь будет долгой. И она не будет зависеть исключительно от аппаратов.
Глава 13. Та самая слеза
— Сегодня годовщина свадьбы!
Что такое они говорят? Сегодня? Черт побери! Я в больнице столько времени!
Подумаем… Меня привезли в отделение «Скорой помощи» 13 июля вечером. А сегодня у нас 24 или 25 июля. У нас две даты, потому что мы с Рэем поженились 24-го в мэрии, а 25-го обвенчались в церкви. Это была красивая церемония. После мессы в Гамбшейме, моей деревне севернее Страсбурга, праздничный обед был подан в соседней общине Кильстет в нескольких метрах от Рейна. Это было в 1970 году, тридцать девять лет назад. Я была совсем девчонкой, мне только что исполнилось восемнадцать. Но это было правильное решение! Решение, о котором я ни разу не пожалела, совсем наоборот.
Что думает Рэй сегодня? Как он настроен? Как он живет? Это самая грустная наша годовщина.
Как бы мне хотелось поцеловать его!
Или просто ему улыбнуться. Чтобы он улыбнулся в ответ.
Где мы будем на сороковую годовщину нашей свадьбы? И будет ли сороковое издание? Праздник, соответствующий любви этой крепкой пары, которую мы создали?
Мой муж, моя дочь, мои внуки… Моя жизнь. Эта жизнь такая личная, и меня ее так странно лишают. Мне кажется, что я задыхаюсь.
Я снова плачу в своей внутренней тюрьме. Если бы я только могла с ними говорить! Я рыдаю, тогда как мне следовало бы радоваться.
Кати говорит со мной очень нежно:
— Не беспокойся, мамочка, я забочусь о папе, все хорошо.
Мое сердце тонет в волне эмоций. Смесь любви, печали и страха. Внутри меня только слезы.
Кати продолжает:
— Ты не должна нас покидать. Ты знаешь, я тебе еще не говорила, но мне бы хотелось родить третьего ребенка. И ты обязательно должна познакомиться с этим ребенком! И он, конечно же, должен узнать свою бабушку.
Мой муж, моя дочь, мои внуки… Моя жизнь. Эта жизнь такая личная, и меня ее так странно лишают. Мне кажется, что я задыхаюсь.
— Мама?
Я чувствую, как Кати резко встает.
— Папа!
— Да?
— Папа, посмотри!
— Что случилось?
Они подошли так близко ко мне, как никогда еще не подходили. Я чувствую их дыхание, их волнение.
— Ну посмотри же! Мама плачет!
— Что ты такое говоришь?
— Слеза, вот она! Мне уже казалось, что она плакала, когда я с ней говорила. Но сейчас никаких сомнений: смотри, ведь это же слеза течет. Правда?
Теперь встал и Рэй.
— Пойду позову кого-нибудь!
— Мамочка, мамочка…
Голос моей дочери как будто мечется между отчаянием и счастьем. Так иногда смех бывает похож на слезы, а рыдания — на хохот.
Шум голосов. В палату входят люди.
Кати говорит с горячностью:
— Мама реагировала! Она плакала! По ее щеке потекла слеза!
Молчание.
Потом приговор:
— Это гель.
— Что, простите?
— Это, должно быть, гель. Вы знаете, гель на веках. Не стоит слишком быстро радоваться.
Но нет, Кати хочет радоваться! Сейчас, немедленно! Хорошие новости так редки, ими нельзя пренебрегать.
— Я знаю, что ей наносят гель! Но это была слеза!
Голос моей дочери как будто мечется между отчаянием и счастьем. Так иногда смех бывает похож на слезы, а рыдания — на хохот.
Женщина вышла. Из своей черной ночи мне кажется, что я вижу, как она пожимает плечами.
Возбуждение Кати не спадает. И я заражаюсь этим ее возбуждением. Я чувствую, как вибрирую. Я вся превратилась в слух. Она говорит со мной с новой пылкостью, с новой убежденностью.
— Мама, ты меня слышишь? Ты слышишь меня? Если ты меня слышишь, скажи мне. Подай знак! Заплачь! Пошевели чем-нибудь!
Сквозь бесконечную ночь как будто прорвался свет! Как будто железные оковы, державшие меня в полной неподвижности больше десяти дней, начали трескаться.
Я чувствую нечто похожее на огромное удивление. За ним следует ошеломленная фраза, от которой сжались сердца всех присутствующих в этот момент:
— Она пошевелила пальцем!
Теперь заговорил Рэй.
— Это было едва заметно, но она пошевелила пальцем! Ты видела?
— Ты уверен?
— Анжель, моя дорогая, это великолепно! Ты пошевелилась!
И тут сквозь бесконечную ночь как будто прорвался свет! Как будто железные оковы, державшие меня в полной неподвижности больше десяти дней, начали трескаться.
Мне так хотелось, чтобы моя рука смогла отодвинуться от тела, чтобы дать им знак, зацепить их, обозначить мое присутствие! Мне так хотелось, чтобы слезы, затопившие меня изнутри, вырвались наружу! Я столько пыталась, так хотела, столько молилась… Казалось, будто тюрьма моего тела наконец приоткрылась под ударами моего духа.
Я возвращаюсь к моим любимым. Я возвращаюсь в настоящую жизнь.
Я плачу от радости.
Это самая прекрасная годовщина нашей свадьбы!
Глава 14. Возвращение
Что с ней стало, с той драгоценной слезой? Мне бы хотелось сохранить ее навсегда, спрятать в коробочку, как драгоценность, и иногда любоваться ею.
Счастье Кати распространяется на меня. Наконец-то!
Наконец мои близкие уверены, что я здесь!
Наконец врачи поймут!
Наконец мое состояние улучшается, паралич отступает.
Наконец кошмары меня оставят. Мне не нужно будет больше спрашивать себя, не придется ли мне беспомощно наблюдать за тем, как меня кладут в гроб или у живой забирают один из органов. Ситуация может только улучшаться. Облегчение огромное, если не сказать — неистовое. Даже если в глубине души мне кажется: я всегда была уверена в том, что я из этого выберусь. Аномалия не могла продолжаться долго. То, что я переживала, было настолько невероятным! Таким же безумным, таким же нереальным, как сон. А сон всегда заканчивается пробуждением.
Эмоции настолько сильные, что я чувствую гудение во всем теле. Я как будто превратилась в большую пчелу! Но гудение не проходит: оно не оставляет меня, не становится тише, не исчезает после ухода посетителей. Это забавно: вчера из моей внутренней тюрьмы я все слышала отлично, а сегодня я страдаю от ужасных атак на слух. Как будто две кастрюли-скороварки постоянно свистят по обе стороны от моего черепа. Бесконечное, дьявольское, отупляющее «пшш».
Меня вырывают из ночи: мои глаза свободны. Свет не просто меня заливает. Он настолько сильный, что атакует меня. Я вижу очень плохо. Мои глаза утратили синхронность, они не смотрят в одном направлении. Я страдаю от ужасного косоглазия. Все расплывается, двоится, смешивается… Но какое огромное счастье — снова увидеть Рэя и Кати, пусть расплывчатых, двоящихся и неясных! Их улыбки я отлично различаю. Четкость великолепная! И уверена, что тоже им улыбаюсь, хотя мое лицо остается полностью неподвижным.
Чтобы у меня не двоилось в глазах, мне решают закрывать один глаз. Один день — правый, следующий день — левый. Меня делают одноглазой: сначала с помощью простого ватного диска для снятия макияжа, который скотчем приклеивают к коже, потом с помощью подобия повязки. При каждом пробуждении мне очень трудно поднять веки. Ресницы как будто склеены. Требуется время, чтобы выйти из тумана…
Меня вырывают из ночи: мои глаза свободны. Свет не просто меня заливает. Он настолько сильный, что атакует меня. Я вижу очень плохо. Все расплывается, двоится, смешивается… Но какое огромное счастье — снова увидеть Рэя и Кати!
Мне включают телевизор, но это бесполезно: я не могу ничего различить, ничего не понимаю. Можно оставить изображение, но звук пусть выключат! «Скороварки» мешают следить за любым разговором.
Ко мне надо подойти близко, говорить громко и отчетливо, чтобы я поняла несколько слов. Шушуканья врачей в ногах моей кровати остаются для меня абсолютной загадкой. Что они говорят? Как объясняют мой случай? Задают ли себе вопросы? Обращаются ли ко мне? Для меня они всего лишь цветные шевелящиеся жужжащие тени. Рэй служит мне переводчиком. Из того, что он передает мне, я понимаю немногое. Их жаргон — это всего лишь средство маскировки для их незнания.
Я заплакала, я пошевелила мизинцем, я открыла глаза. Это замечательный прогресс. Но правда в том, что я остаюсь парализованной.
Я как будто сломана. Мое тело не способно более произвести ни одного из тех движений, которые позволяют организму функционировать. Когда Иисус воскресил Лазаря, полагаю, что тот смог встать, пойти поблагодарить и поцеловать своего спасителя, поговорить с друзьями, разделить с ними трапезу, чтобы отпраздновать это невероятное событие.
А я теперь не умею ничего этого делать.
Мое тело — жалкая развалина. Потребуется работа, воля и упорство, чтобы восстановить совершенный механизм, которым оно было совсем недавно.
При всех моих ограниченных возможностях познания (глаза и уши проснулись, но работают плохо) я пытаюсь анализировать ситуацию. Меня опутывает паутина из проводов и трубочек. Приходят на ум очень практические вопросы. Как я питаюсь? Я не вижу, чтобы мне приносили еду. Как я хожу в туалет? Мне же не надевают памперсы, так? Может быть… Я не могу сказать, что находится подо мной. Регулярно, каждые четыре или пять часов, днем и ночью, меня на несколько минут поворачивают на бок. Мне массируют спину с эмульсией «Biafine» или молочком для тела. Но это все равно как если бы медсестры массировали деревяшку. Правда, боли мне это не причиняет. Почему такой частый уход? Или я такая грязная? У самого моего уха Рэй объясняет мне, что это необходимая предосторожность, чтобы не появились пролежни. Что же касается пищи, я представляю, что она поступает через зонды, которые меня удерживают здесь. И это я, которая так любила хорошо поесть! Хорошее мясо, стакан доброго вина и радость разделить трапезу. Что это за невидимая каша, которую вливают в меня сегодня?
Странно: до слезы, когда я была в «коме», даже если я страдала от тревоги и от проводимых процедур, меня не занимали все эти сугубо материальные вещи. Я была чистым духом.
Сегодня я вернулась в свою плоть. Я забыла, насколько тяжелым может быть тело.
Глава 15. Азбука нежности
«Сегодня 25 июля. Выход из комы.
июля. Поворачивает голову налево и направо.
августа. Шевелит пальцами.
августа. Общается с помощью слов «да» и «нет».
августа. Сидит в кресле, подняли с помощью специального приспособления для больных.
августа. Двигает руками, кресло — два часа.
августа. Двигает кулаками.
августа. Шевелит пальцами и ступнями, немного.
августа. Анжель очень устала.
августа. В глазах двоится.
августа. Анжель хочет написать книгу о своей болезни.
августа. В кресле каждый день, по два часа два раза.
сентября. Анжель стоит на вертикализаторе [3]с кинезиотерапевтом.
сентября. Дыхание с помощью аппарата сокращено.
сентября. По-прежнему не говорит…»
Это маленькая школьная тетрадь зеленого цвета. Рэй записывает в ней каждый из моих успехов.
Столько побед. Столько испытаний. Столько страхов. Столько слез.
Время проходит, вопросы накапливаются.
К счастью, выжить и бороться — это большое преимущество: живешь моментом. Не день за днем, а секунду за секундой. Так никто не думает о будущем. Всему свое время: когда борешься за то, чтобы дышать, не думаешь о том, чтобы ходить.
Однако тревога всегда рядом, даже если она не сформулирована. Ее присутствие привычно. Я часто встречаю ее в глазах моих друзей. В какие бы добрые намерения они ни одевались, входя в эту палату, их лица (помимо их воли) становятся правдивым зеркалом моего положения.
И мой природный оптимизм начинает колебаться: мое состояние настолько серьезное? Согласна, смерть удалилась, но какую жизнь оставляет она после себя? Сколько груза я смогу вынести? Какой ношей я стану для моих близких?
Тревога сама вошла в эту палату без моего приглашения, но я холодно ее принимаю. У меня появляется навязчивая мысль: выйти отсюда в той же форме, в какой я сюда попала. Не только покинуть больницу, но вернуться в свою квартиру в том состоянии, в каком я ее покинула: без проводов, без аппаратов, без инвалидной коляски. Снова стать спокойной и счастливой женщиной, активной и волевой. Неважно, сколько на это потребуется времени. Моя одержимость до безумия проста: стать такой, какой я была один-два месяца — целую вечность — назад.
Я в состоянии полной уязвимости. Можно ли до конца понять, что значит оставаться неподвижной на протяжении долгих часов, не иметь возможности почесаться, когда голова в подушках, чтобы она не упала? Лежать, как личинка. Лишенная всего.
Общение жизненно необходимо. Оно позволяет нарушить изоляцию, в которой страдание хотело бы нас запереть. Теперь, когда я могу шевелить пальцем и моргать, Рэй, Кати и я начинаем изучать новый язык. Наш собственный язык.
— А, Б, В, Г…
Сидя рядом с моей кроватью, Рэй произносит алфавит, своим серьезным и нежным голосом, всегда спокойным и ровным. Его голос, который приносит мне столько хорошего. Его голос — это одновременно маяк, убежище и облегчение. Его голос, который, как я теперь понимаю, стал частью моей жизни. Частью меня самой.
Это странная литания [4], которая напоминает нам о начальной школе.
У меня появляется навязчивая мысль: выйти отсюда в той же форме, в какой я сюда попала. Вернуться в свою квартиру без проводов, без аппаратов, без инвалидной коляски.
Буквы звучат с регулярным ритмом и некоторой торжественностью. Это напоминает мне звон колокола собора. Или колыбельную. Вот только засыпать я ни в коем случае не должна.
— Е, Ж, З, И…
Осторожно, я не должна прозевать, уже скоро.
— К?
Да, мой дорогой! Именно К! Он завоевал право начать сначала.
— А, Б, В, Г…
На этот раз мой мизинец должен прервать его на букве Н.
— М? КМ? Это невозможно… Мы, должно быть, ошиблись. Начинаем сначала…
Да, часто я ошибаюсь. Палец неожиданно поднимается либо слишком рано, либо слишком поздно, и Рэй останавливается не на той букве. Тогда помимо своей воли я чувствую дрожь внутри. Я так на себя сержусь, когда так получается. Это один из моих недостатков: я нетерпелива. Несмотря на мою внешнюю невозмутимость, Рэй отлично видит, что я начинаю нервничать, что во мне растет панический страх того, что меня не поймут. Муж отлично знает, что внутри я киплю, когда вижу, как он ищет невозможные слова. Но он достаточно сообразителен, чтобы понять, что пошел не той дорогой.
Дата добавления: 2015-10-21; просмотров: 25 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |