удалось бы переориентировать на первоначальную задачу — просачивание в горы малыми группами; не исключено, что им подыскали бы другую работу, постепенно снимая возникшее напряжение. Или, предположив самый крайний случай, неужели нельзя было просчитать реакцию прессы? Как в подобной ситуации поступил бы Эйзенхауэр? Кстати, вплоть до начала вторжения к бывшему президенту не обращались не только за помощью, но и за консультациями. И это говорит лишь о дефиците осторожности у начинающего президента.
Другие предпосылки относились к разряду "если, то". Некоторые основывались на такой трактовке причинно-следственных связей, которая не выдержала бы даже простого проговаривания вслух. Взгляните, к примеру, на тезис о том, что Кастро уже надоел кубинцам, которые только и ждут освобождения (не в лице Батисты, разумеется, но в той или иной форме конституционализма). Сам Кеннеди мог и не делать слишком больших ставок на немедленное восстание, но он, несомненно, ни на минуту не усомнился в том, что правительство, экспортируемое на остров из Майами, окажется популярнее Кастро. Извлеченная на свет, эта предпосылка приобретала довольно странный вид: низкий, как предполагалось, рейтинг кубинского лидера оказывался итогом двухлетнего харизматического правления, обеспечившего массам социальное равенство и заставившего имущие классы бежать из страны. Да, жизнь оставалась довольно скудной, но появились бесплатная медицина и образование, а также безмерная национальная гордость. Западный капитал покинул Кубу, но вместе с ним уехали все американцы, и туристы, и мафиози, а, следовательно, пропали унизительные атрибуты "туристического рая". Спору нет, каждый в этом обществе находился под присмотром, а гражданские свободы подавлялись, но недовольные в большинстве своем уже перебрались в Майами или стремились выехать туда. С какой стати все перечисленное должно было превратить Кастро в фигуру, ненавистную на его собственном острове, — вот в чем вопрос. За исключением таких персонажей, как Говард Хант, выполнявший функции представителя Бисселла в Майами (именно здесь начинался Уотергейт), разведывательное сообщество расценивало позиции Кастро как весьма прочные. Кеннеди, Раек и их окружение явно придерживались иного мнения. В отличие от Ханта, они делали это не по идеологическим соображениям; просто им казалось, что кубинцы похожи на жителей Восточной Европы и действовать должны соответственно.
Если сомнения не удалось бы пробудить с помощью простого извлечения предпосылок на свет Божий, их, бесспорно, смогли бы по-
родить вопросы о достоверности соответствующего опыта. Было ли в прошлом такое, чтобы население острова поднималось на защиту конституционного строя? Заданный какому-нибудь знатоку кубинской истории, этот вопрос не получил бы внятного "да" или "нет". Но самой постановки проблемы уже было бы достаточно. Являясь "верноподданной испанской короны", Куба стала последней колонией западного полушария, простившейся с Испанией; при этом окончательный разрыв последовал только после нескольких лет ужасающих страданий и военной интервенции Соединенных Штатов (позволившей испанцам уйти с достоинством). Революции, время от времени происходившие потом на острове, редко мобилизовали массы на активную поддержку конституционализма. Новые правительства приходили к власти в результате свержения старых — именно так рухнул режим Мачадо в 1933-м, а Батисты — в 1959 году'. Пятиминутного знакомства с кубинской историей хватило бы, чтобы переформулировать вопрос "Есть ли у Кастро оппоненты?" по-иному: "А имеет ли он сторонников?" Кубинское прошлое красноречиво свидетельствовало, что ставки на свержение Кастро оставались высокими лишь до той поры, пока на второй вопрос можно было ответить: "Почти нет".
Базовая предпосылка ускользнула из поля зрения потому, что ее не смогли отличить от "аксиом", сообщивших этой предпосылке жизненную силу. Одна из таких "непоколебимых" истин гласила, что коммунизм угнетает народы; вторая — что Куба должна быть нашей, поскольку Теодор Рузвельт отвоевал ее у испанцев. Оглядываясь на события 1960 года, нынешние молодые американцы не могут взять в толк, почему Кеннеди, Никсон и толпа их советников были столь удручены коммунистом Кастро и что заставляло американскую разведку тратить время и деньги в бесчисленных попытках убить этого человека. Былое ожесточение невозможно понять, если не вспомнить о том, что до 1960 года большинство американцев считало Кубу вечным и естественным вассалом Вашингтона, чуть ли не частью Соединенных Штатов — чем-то вроде зоны Панамского канала, своеобразной помесью нынешнего Пуэрто-Рико и Лас-Вегаса с добавлением гаванских сигар (тогда рассматривавшихся в качестве столь же традиционного атрибута Америки, как и яблочный пирог). Утрата всех этих радостей из-за какого-то коммуниста, передавшего их Москве — вот что будоражило Кеннеди и его компанию. Не будем удивляться этому. На кону стояли не только гордость и национальный интерес, но и определенные материальные ценности.
Сказанное позволяет сделать два вывода. Во-первых, отвергая или принимая решения на основе тех или иных предпосылок (ни одному политику не избежать подобной процедуры), прежде всего попытайтесь выделить те "предпосылки-возможности", которые, спо-мощью заранее приготовленных вопросов, можно отнести к категориям Известного или, по крайней мере, Возможного. Допускаем возражение: на какие-то вопросы и ответы не всегда находится время. Но лишь минуты требовались Кеннеди или Банди для того, чтобы осмыслить ключевые проблемы кубинской операции. Удастся ли повстанцам отойти в горы? Как убедить гватемальцев не настаивать на их немедленном отбытии? Что сказал бы Эйзенхауэр? Что имеется в виду под "неплохими" шансами? И так далее. Во-вторых, выделив ключевые предпосылки типа "если, то" (как явные, так и скрытые), верификация которых зависит от результатов еще непринятых решений, сделайте паузу и спросите себя: а действительно ли такая причина породит ожидаемое следствие? Если мы организуем вторжение, восстанут ли они? Кто именно? Когда? Где? Против чего будет направлено возмущение? Аналитики более всего нуждаются в подобных "просвещающих" вопросах. Они требуются и политикам: вспомните о Джоне Кеннеди, который пренебрег вопросами такого рода. (Подумайте также о консультировавших президента сотрудниках ЦРУ и Объединенного комитета начальников штабов, ни на минуту не изменивших собственной уверенности в том, что если дело провалится, президент бросит в бой американские войска.)
Ценность рекомендуемой процедуры повышается, когда имеющиеся ответы разнообразны и их можно сравнить между собой. Сопоставление выявляет различия. Если разница действительно есть, каждый вопрос можно заострить: подобная методика помогает установить приоритеты в вопрошании, а также задать некие рамки для ответов. "Режим Кастро, — говорил Фулбрайт президенту, — заноза болезненная, но это ведь не кинжал в сердце". Кеннеди мог не соглашаться с таким мнением. Другие уверенно возражали. Но причинно-следственные связи, подразумевавшиеся сторонниками различных позиций, не подвергались сопоставлению друг с другом. Если бы такое сравнение состоялось, различия несомненно вывели бы на нюансы экономического и военного потенциала Кубы, а также на перспективы поддержки со стороны Советов. Интеллектуальный поиск в этом направлении оттеснил бы Бисселла на второй план и вовлек бы в игру новых игроков, чье мнение теперь приобретало вес, — к примеру, Эмори или Хелмса, "советологов" из госдепартамента, кубин-
ских экспертов или, возможно, министра финансов Дугласа Дилло-на. Ведь перед самым вступлением Кеннеди в должность Диллон был заместителем государственного секретаря в администрации Эйзенхауэра и потому знал о плане Бисселла, относясь к нему весьма скептически. Он был также знаком с методами Эйзенхауэра. Назначив Диллона министром финансов, Кеннеди совершенно не использовал его осведомленность в кубинских делах. Не будучи спрошенным, Диллон промолчал; его новая должность никак не пересекалась с инициативами Бисселла. А вот если бы мнением министра поинтересовались, он принес бы Кеннеди немало пользы. Сопоставив оценки Фулбрайта с подходами главного финансиста страны, президент только выиграл бы.
В качестве другого примера давайте обратимся к проблеме кубинского восстания. Начальники штабов исходили, по-видимому, из того, что неминуемые народные волнения являются ключевой составляющей планов Бисселла. Последний же, напротив, полагал, что бунты начнутся через неделю или две после того, как антикаст-ровское правительство утвердится на острове. В государственном департаменте, как и во многих подразделениях ЦРУ, восстание считали химерой. Если бы Кеннеди или кто-то из его помощников попытались исследовать предпосылку Объединенного комитета начальников штабов, а потом настояли бы на опросе всех подразделений разведки, разногласия сделались бы очевидными. Как только причинно-следственную цепь, на которую опирались генералы, удалось бы извлечь на свет, построения Бисселла должны были рухнуть под напором единственного вопроса (особенно сильного, если бы Кеннеди задал его с глазу на глаз): "А что думают по этому поводу Эмори и Хелмс?"
Не исключено, что перекрестная проверка предпосылок сразу в двух ведомствах показалась новоиспеченному президенту слишком сложной задачей; в таком случае вполне хватило бы единственного вопроса, поставленного перед начальниками штабов: "Если бы такую работу поручили вам самим, а не ЦРУ, что потребовалось бы для успешного результата?" Тем, кто помнил сборные пункты времен второй мировой, корейской и вьетнамской войн, ответ показался бы очевидным: Флорида потонет под грузом сил обеспечения, не говоря уже об авиаподдержке. А что намеревалось предпринять ЦРУ? Вопросы рождают прозрения, вызывающие новые вопросы. Простой, но верно поставленный вопрос (и полученный на него внятный ответ) обнажит различия, которые нельзя будет обосновать или да-
же объяснить, не обратившись к скрытым пружинам причинности. Последние, выйдя на поверхность, зажигают споры, провоцирующие поиск новых фактов и расширение рубрики Известного.
Наконец, еще одной альтернативой в рассматриваемой ситуации мог бы стать и другой вопрос: а как обстояло дело в прошлом, действительно ли такие "если" порождали вполне определенные "то"? Ведь именно на этом настаивали Даллес и Бисселл. Они ссылались на чрезвычайно легкое свержение в 1954 году гватемальского правительства, тоже заигрывавшего с русскими. В присутствии президента Даллес однажды сказал, что кубинская операция вселяет в него больше уверенности, нежели былая гватемальская10. Но и здесь умение настоять на сопоставлении оказалось бы весьма кстати, ибо даже поверхностный анализ вскрыл бы важные различия. Во-первых, иным был масштаб: гватемальцев было 150, а кубинцев — 2000; одним приходилось преодолевать "прозрачную" сухопутную границу, другим предстояла высадка с моря. Во-вторых, гватемальская операция в значительной мере осуществлялась американцами, поскольку летчики ВВС США пилотировали свои же самолеты, пусть даже без опознавательных знаков. В-третьих, президент Соединенных Штатов (Эйзенхауэр) не столь беспокоился по поводу явной американской вовлеченности. Он, правда, также заявил ЦРУ, что американские войска не будут ввязывать в эту историю и что если повстанцы проиграют, он не станет спасать их. Но когда бомбардировщики мятежников оказались сбитыми, президент приказал заменить их другими, несмотря на предупреждения государственного департамента, что секретность в таком случае сохранить не удастся". Чуть более пристального взгляда на используемый Даллесом и Бисселлом исторический опыт хватило бы для вооружения неспециалистов вопросами, которые следовало задать экспертам. Не таилось ли где-то между "если" и "то" предположение, согласно которому высадить воинское, подразделение на пляже столь же легко, как и провести его через лес? Или что американцев, пилотирующих американские самолеты, уже достаточно для успеха? Или же, что при наихудшем сценарии Кеннеди поступит так же, как Эйзенхауэр? Все эти вопросы заслужи-вали того, чтобы быть заданными.
Но как выбрать и задать нужный вопрос? Каким образом во мно-жестве возможных вопросов распознать "правильный"? Подтверж-дение достоверности "предпосылок-возможностей" и проверка со-стоятельности имеющихся предпосылок типа "если, то" — цель, разумеется, вполне достойная, но сама постановка задачи не coдер-
жит путей ее достижения. Предубеждения нередко превращают "возможности" в "аксиомы", а слепая вера может делать причинно-следственную связь нерушимой — следовательно, помимо иллюстраций, нашим политикам необходимы универсальные методы, которые легко запомнить и применить. Зачастую им просто не хватает времени и слишком многое их отвлекает.
И тут, наконец-то, мы подходим к нашим тестам. Нам нужны тесты, которые подталкивают нужные вопросы; простые механизмы, с легкостью позволяющие политикам и их помощникам погружаться в глубины собственных и чужих предпосылок. Причем в ходе этих тестов вопрос не должен ставиться в лоб; к нему надо подходить осторожно, избегая фраз типа: "На каких предпосылках Вы основываетесь, генерал?" И ни в коем случае не спрашивайте: "Каковы Ваши ценностные ориентиры, господин министр?" Образованные американцы стесняются обсуждать подобные темы друг с другом (не говоря уже о своих начальниках). Куда более предпочтительны тесты, которые, подобно так и незаданным Джоном Кеннеди вопросам, логически, шаг за шагом, вытягивают на поверхность и причины, и ценности.
Поиски приводят нас к двум таким тестам. Оба носят гипотетический характер. Первый предполагает взвешивание имеющихся шансов с помощью своеобразной системы пари; второй — применение "вопроса Александера" (ниже мы поясним, о каком Александе-ре идет речь).
Итак, первый тест. Если кто-то говорит о "неплохих шансах" в заливе Свиней, или же о "серьезной вероятности" эпидемии "свиного" гриппа, или же утверждает, что "гватемальцы не позволят использовать наши тренировочные лагеря", следует спросить: "Заключая пари, какую ставку Вы лично сделали бы на данное утверждение?" Если в обсуждении участвуют другие люди, предложите этот вопрос и им, а также подумайте над ним сами. А потом поразмышляйте о выявленных различиях: чем они объясняются? Подобная процедура равносильна розыску и последующему анализу предпосылок, скрывающихся под той или иной субъективной оценкой шансов. Едва ли есть лучший способ прояснить смысл скрытых различий в подходах. Судя по нашим студентам, большинство американцев либо не знакомы с количественной оценкой вероятностей, либо не придают значения взвешиванию субъективных суждений в подобных терминах. Медики, занимавшиеся "свиным" гриппом, к примеру, старатель-но отгораживались от таких методик. Оценивая шансы пандемии, они
не предложили Форду ничего иного, кроме соотношения " 1 процент к 99 процентам"12. Нужно потрудиться, чтобы отыскать сограждан, не умеющих заключать пари, а также делать ставки на бегах или в азартных играх. Поэтому отнеситесь к нашему предложению как к игре и сделайте ставку на каждую предпосылку. А если доктора или их коллеги не согласятся, примените способ, предложенный одним ученым с большим политическим опытом, и сформулируйте вопрос следующим образом: "Если я соберу пресс-конференцию, Вас приглашу в качестве эксперта и оценю наши шансы на успех как X, верно ли это будет? Нет? Тогда как насчет У?" И так далее.
Как только ставки сделаны, вопрос "почему?" приобретает различные модификации. В споре можно противопоставлять здравый смысл здравому смыслу или аналогию другой аналогии. Существенно здесь следующее: предпосылки, заставляющие экспертов устанавливать причинно-следственную связь именно таким, а не иным образом, будут представлены другим экспертам еще до того, как ответственное лицо скажет "да" или "нет".
Одним из вариантов является "наступательная" тактика определения ставок: "Какую сумму собственных денег Вы готовы поставить на то, что все будет именно так?" Скрытые различия выльются в разные суммы.
В качестве второго теста мы предлагаем "вопрос Александера". Один из нас придумал этот термин для другой книги, и мы с удовольствием используем его вновь". Речь идет вовсе не о великом завоевателе и ученике Аристотеля, а о нашем современнике, который задал этот вопрос в марте 1976 года на заседании консультативного комитета, предшествовавшем решению о массовых прививках против "свиного" гриппа. Доктор Рассел Александер, профессор здравоохранения из университета штата Вашингтон, хотел знать, каковы те новые данные, которые заставляют его коллег пересмотреть ранее принятое решение о том, что страну можно приготовить к массовой иммунизации только к следующему лету. Наблюдались лишь незначительные вспышки инфекции? Или их вообще не было? Если да, то где именно? Когда? Ответов не последовало. В тех обстоятельствах, как нам кажется, подобные проблемы были вполне актуальны; серьезное отношение к ним высветило бы более глубокие вопросы, которые наделе так и не прозвучали, — к примеру, о побочных эффектах, о состоятельности предложенного графика прививок, о перспективах хранения изготовленных препаратов и многие другие. В ретроспективе все эти темы кажутся достойными тщательного изучения. Но тог-
да им не придали значения. И все же верный исходный вопрос был поставлен. Вот откуда взялся наш термин.
Слегка адаптируя метод к собственным целям, мы делаем упор не столько на выводы, сколько на предпосылки, и задаем похожие вопросы: каковы вновь открывшиеся элементы Известного, заставляющие нас корректировать пункты Предполагаемого! Когда они появились? И почему? Остановившись на этом, политику удастся заострить различия, оживить дебаты, отточить суждения как о причинах, так и о ценностях. В случае с Александером соответствующие вопросы так и не были сформулированы. Произошло это потому, что директор Центра по контролю за заболеваниями, председательствующий на совещании, предпочел не развивать дискуссию. Мы же рекомендуем прямо противоположное.
С помощью второго теста можно подвергнуть проверке как предстоящую, так и нынешнюю деятельность. "Вопрос Александера" выводит из тени причинные ассоциации, которые, как считается, подтверждены предшествующим опытом. Чтобы понять внутреннюю механику процесса, представьте, как кто-нибудь в 1960 году, сразу после выборов, говорит Кеннеди примерно следующее: "Составьте перечень пунктов, беспокоящих Вас в плане Бисселла, а потом сделайте список событий, которые, произойди они на самом деле, усилят беспокойство. Затем наблюдайте, не случится ли что-то из перечисленного на самом деле. Если да, рассмотрите проблему заново".
Очевидно, что и Кеннеди, и Раек, и Банди беспокоились по поводу "нежелательной огласки". Если бы в ходе первых докладов, вводящих их в курс кубинской операции, был поставлен "вопрос Александера", то они, вероятно, согласились бы с тем, что отсутствие таковой ассоциируется, во-первых, с минимальным вниманием прессы, а во-вторых, с минимальной вероятностью участия граждан США, особенно одетых в военную форму, в намечающихся событиях. Проявив интерес, они, вероятно, попытались бы выяснить, как эти позиции выглядели в предыдущих операциях ЦРУ. Разумеется, команда Кеннеди могла и не знать, что пилоты и самолеты, задействованные тогда в Гватемале, принадлежали Соединенным Штатам. Но эти люди помнили, что никакой шумихи вокруг американского соучастия в тот раз не поднималось. Более того, они, в отличие от остального мира, были осведомлены и о том, что в 1958 году в Индонезии ЦРУ постигла неудача, но дело обошлось без лишней огласки. Поразмышляв о беспокоившем их опыте всего лишь минуту, Кеннеди, Раек и другие должны были бы понять, что красный свет
загорается в тот момент, когда, во-первых, об операции узнают газеты, и, во-вторых, американские солдаты начинают фигурировать в батальных расчетах Бисселла.
В данном случае совпали оба условия. В январе 1961 года многие американские издания — "Nation", "New York Times", "New York Daily News", " Miami Herald", " Time" — напечатали материалы о кубинцах, проходящих диверсионную подготовку в Гватемале. Было названо даже место действия: аэродром Реталулеу. При этом "Herald" описывала вербовочную работу ЦРУ в Майами, а " Time" в номере от 27 января даже сообщал, что операцией руководит некий "Мистер Б.". В январе Дэвид Краслоу из "Herald" знал о планируемой акции больше, нежели любой представитель новой администрации (за исключением разве что Диллона), а за неделю до вторжения Тэд Шульц из "New York Times" владел материалом настолько основательно, насколько информированы сегодня мы. Но репортаж Краслоу не появился в печати, поскольку Бисселл "нажал" на его начальство. Со статьей Шульца произошло то же самое, но на сей раз к издателям обратился сам Кеннеди. Между тем, по крайней мере с начала марта Бисселл настаивал на тактической поддержке с воздуха, имея в виду американские самолеты и не задумываясь при этом ни о какой "маскировке".
Позже Бисселл с немалой долей лукавства писал: "Что же до условия американского невмешательства, то сегодня кажется просто поразительным, почему никто из задумывавших и санкционировавших операцию не нашел в себе смелости воскликнуть: "А король-то голый!" или хотя бы признать, что официальное отрицание нашей ответственности, учитывая характер и масштабы вторжения, не внушит доверия никому, и в первую очередь американской прессе.... Очевидно, главная оплошность заключалась именно в этом, но отнюдь не исполнители толкнули политиков на ошибочный путь. Об этом мог бы догадаться любой американец, регулярно заглядывающий в "New York Times"".
Мы же продолжаем настаивать на том, что если бы наши политики — будь то Раек, Банди или сам Кеннеди — имели привычку задавать "вопрос Александера", им вполне удалось бы подстраховать себя на случай непредвиденных обстоятельств типа излишнего любопытства прессы.
Если бы меры предосторожности были приняты заранее — чего не произошло — вновь открывшиеся факты, нежданные элементы Известного, позволили бы поставить ряд острых вопросов. Скажем, ес-
ли об операции знает журнал " Time", осведомлен ли о ней Кастро? Если нужна поддержка с воздуха, пытался ли кто-нибудь из ВВС определить, в каких масштабах, где и когда ее надо оказать? В октябре 1950 года, в разгар корейской войны, такое же опережающее внимание к потенциально опасным моментам Известного тоже могло породить острые вопросы — ведь предпосылки, касающиеся пассивности китайцев, не подтверждались жизнью. И во Вьетнаме это также сработало бы: мы делаем то-то и то-то, пытаясь поддержать Южный Вьетнам, но если в результате наш союзник только слабеет, значит, какие-то предпосылки требуют пересмотра.
Насколько мы могли убедиться, заключение пари насчет предпосылок или применение "правила Александера" эффективны в отношении не только сиюминутных вопросов, касающихся предлагаемых вариантов выбора, но и в тестировании ранее полученных ответов. Если бы Бисселл, обеспокоившись проблемой "американской непричастности", предложил бы перенести операцию в другое место, то к оценке шансов пересмотренного таким образом плана следовало привлечь всех, — начиная от начальников штабов и кончая ЦРУ. Результаты подобного "тотализатора" позволили бы окинуть имеющиеся в наличии предпосылки свежим взглядом. После этого заработало бы "правило Александера": следовало выяснить, что могло бы переубедить каждого из участников. Один из тех, кто планировал операцию в заливе Свиней, в беседах с нами настаивает на том, что вопрос о возможных последствиях перемены места поднимался на уровне кабинета по крайней мере эпизодически. То же самое он говорит и о перспективах восстания. При этом наш собеседник свидетельствует, что в ответ звучали только отговорки — заготовки авторов операции, призванные лишь успокаивать. И если все происходило именно так, их принимали без какого-либо обобщения или обсуждения. А это все равно что вовсе не ставить никаких вопросов — не говоря уже о рекомендуемых нами тестах.
Касаясь и вопросов, и ответов, мы призываем политиков-практиков ни в коем случае не игнорировать предложенные в настоящей главе тесты. Их можно применять как совместно, так и по отдельности, хотя бы кратко, но обязательно до того, как предпосылки затеряются среди обсуждаемых вариантов.
А как проверять "предпосылки-аксиомы"? Прежде всего, их необходимо выявить в качестве таковых хотя бы потому, что они влияют на язык, на котором формулируются варианты. Завершив "опознание", следует определить их источники, основы, степень достоверности.
Правда, призывать американских политиков к рациональному осмыслению идеологии — это все равно что пытаться превратить их в философов. Мы же далеки от подобного намерения. Весьма далеки. Следовательно, данная тема переносится в конец книги. Там мы предложим читателям главу, содержание которой основательно выходит за пределы будничной практики. В ней мы пытаемся разобраться, какую пользу политики и поддерживающие их эксперты могут извлечь, посвящая истории свободные часы (или годы), которых на их долю иногда выпадает более чем достаточно. Вот тогда-то и приходит время самокритично взглянуть на собственную идеологию.
Между тем, возвращаясь к скучной повседневности, давайте вновь повторим рекомендуемые нами практические навыки. Отчасти это делается для того, чтобы подчеркнуть, насколько они просты и сколь мало времени отнимают. Во-первых, начинать следует с сортировки фактов — с выделения Известного, Неясного и Предполагаемого. Во-вторых, нужно избавиться от бесполезных аналогий, затемняющих видение интересующей нас ситуации и порождаемых ею проблем. Делая это, стоит подмечать Сходства и Различия приходящих на ум аналогий с текущим моментом. В-третьих, необходимо обратиться к истории вопроса; выявление источника наших забот поможет определить, как с ними справиться и, возможно, подтолкнет к тому или иному решению. В-четвертых, надо заняться тем, с чего обычно пытаются начинать: наметить возможные варианты решения, в каждом случае фиксируя аргументы "за" и "против". В-пятых, надлежит сделать паузу для того, чтобы ответить на вопрос: а каковы те предпосылки, которые стоят за каждым используемым в данном случае аргументом "за" или "против"? Какие ставки разные люди делают на тот или иной сценарий? Какие ответы можно получить на "вопрос Алексан-дера"?
Это пока все. Но теперь нам предстоят еще два шага. В-шестых, необходимо хотя бы кратко исследовать распространенные стереотипы о людях, вовлеченных в дело. В-седьмых, через ту же процедуру надлежит пропустить и организации. Рассказу о том, как предпринимать эти шаги и для чего они нужны, посвящены четыре следующие главы.
Глава девятая
Занимаясь действующими лицами
Размышляя о том, как выявить беспокоящие нас проблемы, проследить их истоки и подвергнуть проверке предпосылки предлагаемых решений, мы заметили, что различные люди зачастую воспринимают одно и то же затруднение по-разному. Иногда такие различия объясняются институциональными причинами. В чрезвычайной ситуации ракетного кризиса и Дин Раек, и Джордж Болл, и Роберт Макнамара — соратники по "исполнительному комитету" — единогласно высказывались против вывода устаревших американских ракет из Турции. Их волновала возможная реакция турок и других союзников по НАТО. В то же время Теодор Соренсен, Роберт Кеннеди и Линдон Джонсон были склонны рассматривать проблему в контексте внутренней политики. Здесь, на наш взгляд, работало известное правило Руфуса Майлса: "Убеждения определяются должностью'". Но иногда различия во взглядах носят более личностный характер. К примеру, Раек и Болл спорили по поводу Вьетнама даже несмотря на то, что их кабинеты находились на одном и том же этаже одного и того же министерства.
Для эффективного анализа или управления, то есть в ситуациях, когда преследуется не только академический интерес, но намечаются определенные действия, очень важно осознавать и принимать в расчет различные углы зрения, под которыми действующие лица взирают на окружающий мир и свое место в нем. Здесь требуется не только организационный, но и человеческий, личностный подход. Мы признаем, что способность к подобному восприятию гарантируется прежде всего врожденной интуицией в сочетании с опытом. Догады-
ваемся также, что в попытке развить этот дар легко оказаться на территории психологов и психоаналитиков, или даже астрологов и шаманов. В наших умыслах нет ничего подобного. Но подчеркивание личностных моментов в поведении политиков слишком важно — мы не можем проигнорировать эту сторону дела. По нашему мнению, "отслеживание" индивидов и изучение их персональных историй (нечто подобное построению "шкалы времени" для тех или иных вопросов), применяемые с известной осторожностью и в четко очерченных границах, могут серьезно усовершенствовать как процесс принятия решений, так и их исполнение.
Дата добавления: 2015-09-29; просмотров: 24 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |