Женщины нлакали, когда он заговорил о крымокой и турецкой неволе, «бедных невольниках», о их отраданиях, о горести матерей, дети которых томятся в неволе, а дочерж, еще гореетнее, ради «роскоши турецкой, ради лакомства несчастного» совсем забываюгь матерь-Украину
Услыхав всхлиныванья женщин, он невольно глянул по наиравлению к «бабинцу». Глаза его встретились с другнми глазами. То были глаза девушки, прекрасиые глаза, полные восторженного умиления и слез, хороших, блогородных слез.
Ои узнал ее, как и она его давно узнала, и плакала, вспоминая тот блажепный вечер и ту блаясенную «ночь в клуне», когда она, обхватив рукою его шею, слушаіа его тихую речь об отречении от мира, о вечной божественной любви, слушала, почти не понимая его, и уонула у него на плече сном невинного младенца.
«Так вот он кто! Он – святой. На него и пан-гет.ман смотрит как на святого»...
X. «ГдЬ овцы – там и пастырь».
Прошло тридцать пять лет. Настунил и уже приходил к концу памятный для России и, в особенности, для Украины 1709-й год. Мазепа, которого мы виделл в последний раз пленником в Густынском монастыре, оставив по себе крованую и ироклинаемую во всех церквах память, медленно умнрал в турецких пределах.
Перенесемся далеко от Украниы на север, в город Ростов.
Мы в келье у евятителя Димитрия, митронолита ростовокого. Просторная, хотя скромная келья святителя завалена массами книг, старинных рукописей и разными архивнымн делами. Перед богатой кютой, со множеством образов в драгоценных окладах из золота и серебра, горит неугасимая ламнада. Над письменным столом-аналоем висит писанная масляными красками картина. На ней изображены поясилые мужчина и женщина.. Мужчина в казацком одеянии, в кунтуше малороссийского соіника; женщина в костюме пожилой украинки. Пм кланяется в ноги прекрасный юноша в длинпоиолом одеянии киевского бурсака ноловины ХѴІІ-го века. Пожилого мужчтгу этого мы видели, сорок один год назад, в Киеве, в соборе Кирилловского монастыря: он ноддерживал там вот эту иожплую, тогда рыдавшую женщину, и сам горько плакал. Юношу же этого, тогда же, в 1068-м году, мы видели в той же церкви в саване, перед игуменом, который спрашивал этого прекрасного юношу в саване: «О.трицаеииися ли, чадо, отца и матери?».
Вон теперь, где этот бывший юноша в саване: он, в виде болезненного, изможденного старца, сидит в глубоком крееле и что-то шепчет безкровными устами. Это и есть святитель Димитрий.
Вот, что сделали время и неусыпные труды из ирекрасного юноши! Это только тень человека: впалые глаза, впалая грудь, тряеущияся руки, все говорит о близком разрушении этого духовного светила Великие, Малыя и Велыя России.
Он подымает свои потухшие глаза, и они с умилением и грустью останавливаются на дорогой ему картине: там портреіът его отца, матери и его, некогда полного жизии юноши, у которого виереди бсзконечная жизнь, А теперь эта ясизнь пройдена, и пичего от нея не осталось, кроме этой груды кпигц им написаниых. Это – «Четьи Минеи». Это – его дети, его мечты, нагюлнившия и поглотившия всю его жизнь. Умрет он, зароют его, иетлеет он в земле, а эти книги, дети его, останутся...
0, мои детки, мои детки! Мои горести и тихия радости! – с грустью прошептал святитель, тихо качая головою. – Скоро разстаиусь я с вами.
Дотом он опять впал в тихую задумчивость. Опять пронеслись перед ним его детство, его молодость, вся его жизиь.
Вот он, мальчиком, стоит в киевском Софийском еоборе у всенощной. Служение совершает бывший гетман обеих сторон Днепра, ІОрий Хмельницкий, а потом Георгий Гедеон архимандрит. И стоит в той же церкви прекраоная отроковица, вся бледная и трепещущая. Потом ее, бездыханную. уносят из храма. Она бывшая невеста этого архимандритагетмана.
Но вот он и юноша. С другом евоим, веселым Грицьком, они идут в Густынь молиться. Еак ирельстила его потом эта тихая обитель! Еак сладко ему молилось в ней!
А там этот вечер в Боршне, эта тіочная «улица» с пением незабвенной песнн:
Ой, не шуми, луже, дибравою дуже,
Не завдавай сердцу жалю, бо я в чужим краю...
і
Эта чистая отроковица Прися, ночь в клуне, цветы, вокруг его головы разсыпанные... * *
А там саван, ангельское одеяние...
Где-то теперь друг его юности, тот веселый Грицько Шарпай? Говорят, вместе с запороясцами, Мазепою и с королем Еарлом, после полтавскато боя, ушел за турецкий рубеж.
0, Мазепо, Мазепо! – прошептал святитель, и ему пришли на ум вирши, присланныя ему другом его, митрополитом Стефаном Яворским, блюстителем иатріаршего ирестола:
Изми мя, Боже! – вопиет Россия, – От ядовита и лукава змия, Его-же ждаша адские заклепы – Бывша вожда Ивашка Мазепы!
ІІогибе память его с шумом и.анаѳематствование прия... Вее погибли: и гордый Дорошенко в московском пленѳніп сконча жнвот свой, и оный Самойлонич, коего пышное изображение и по^ сейчас величаво возносится на стенах храма Густынской святой обители, и лукавый Мазепа со клевретами своями... 0, жизнь человечеекая!
Святнтель встает и нетвердыми шагами подходит к аиалою-столу. На нем лежит раскрытая рукоиись: это его иочерк, его сочннение. Глядя на раскрытую етраницу, он задумывается.
И сие писание тешило дух мой: во славу Господа писаі, о рождении Спасителя мира, как ангел возвещаеть паетырям о рождении Царя царей. А они, невегласи, не поверяли, один и говорит ангелу:
Чаю, тебе, государь, к князям поелали, Штоб они великому царю поклон дали, Не к нам, нищим пастухам. Што ты заблудил? Или не вслухал? – вестник к нам такий не ходил!
Читая это, святитель груетно улыбаетея.
Да, нищим пастухам не в обычай принимать такихі послов, они говорят ангелу:
Государь, надобно-же што-нибудь нести ему на поклон,
Штоб не велел, как наш князь, выпроводить в шею вон [18]).
Святитель закашлялся и не мог дальше читать. Его давно уже мучит удушье, потому что для него, рожденного и выросшего под блогодатным небом Украины, слишком суров клжмат русского севера. На родине, может быть, он бы еще нотянул. Но на родину ему уже не возвратиться, далеко она, там, за милым Дненром...
Зде покой мой, зде вселюся во век веки, – часто говорил оп с полною покорностью воле Божией, – где паства моя, тамо и душа моя, где овцы, тамо и пастырь.
XI. Он все вспомнил.
В келью вошел любимый нослушиик святителя, входивягий к нему без зова во всякие часы дня и ночи. Он не разіучался с ним более тридцати лет, с самой Густыии.
Ты что, Іона? – спросил святитель.
Да вот, владыко святый, ты все недугуешь, кашляешь все болыпе и болыне, – отвечал Іона, намереваясь, новидтімому, сообщить что-то особенное.
Да, кашляю, сын мой: на то Боясья воля, предел, его же не прейдеши.
А кто тебе сказал, когда твой предел! – возразил Іона. – Житие паше, сказано, семьдесят легь, аще в силах – восемьдесят, более же того – труд и болезнь. А тебе еще и шестидесяти нет.
Что делать, сын мой?
Ко Господу с молитвою прибегать.
И прибегаю по силам моим.
И к угодникам, особливо ясе печерским... Владыко овятый! – торжественно продолжал Іона. – Тебе печерские угодники блогодать прислали, – сказал он таинотвенно.
Какую блогодать прислали? – удивился святитель. – И с кем?
Слушай, владыко святый! – еще таннственнее нродолжал старец Іона. – Пришла сюда из Киева старина некая. пртпла поклониться тебе и попросить твоего блогословения. Сегодня, когда ты литургнсал, оная етарица видела тебя, видела и недуг твой тяжкий. как тьт. за литургиею, кашлял в алтаре, у престола Божия. Так оная старица и просит допустить ее к тебе, святителю: оиа принесла с собото из Киева. от иечерских угодттков, мощи всеисцеляющия.
Кто же дал их этой старице? – усомтілся святіггель.
Этими мощами, владыко, сказывает она, блогословила ее при смерти бабка этой старицы, – отвечал Іона.
А бабка где взяла их?
Об этом я, владыко святой, не спрашивал. Толыш она, старица-то, всемогущим Богом заклинается, что имеемыя у нея мощи всем болящим подают исцеление. Владыко святый! Дозволь оной старице предстать пред тобою, – умолял Іона.
Святитель задумался: откуда, могли быть святыя мощи у простой сгарицы? Но в то же время в голове его теснились другия мысли: «не от сильных мира... да вон и ангел Божий не сильным мира, не царям и владыкам земным возвестиль рождение Спаснтеля мира, а нищим пастухам... не увеси бо, чежжече, пути Его неисповедимые»...
Еашель опять стал душить его.
Іона.упал на колени. – Владыко святый! – молил он со слезами. – Пожалей нас, -сирот твоих, коли еебя не жалеешь! Поисиытай силу оных мощей: по вере все дается.
Да, воистину, – с трудом проговорил евятитель, – вся исиытующе, добрая держите... в ся, а не токмо добрая...
Так, так, владыко евятый, все испытать на.до, – настаивал Іона.
Хорошо, – согла.сился. наконец, святитель, – позови ее с Божиим блогоеловением.
Іона. с радостью ноторонился исиолнить приказание владыкіь
Воистину, не от мудрых и не от силыіых мира... из уот младенцев... мудрость человеческая, безумие пред Госиодом...
Опять приступы кашля. А за окиами кельи осенний ветер так и гнет оголенныя непогодью деревья да ворон каркает. Неприветливо кругом, печально все.
Мыоль больного, естественно, переносится далеко отсюда – на родину. Там, может быть, и солнышко еще грееть...
В раскрытой двери кельи темная фигура заслонила свет. проходивший в келью из соседняго приемного покоя. То была женщина в черном, старица.
Тороиливо сделав широкое крестное знамение, старица поклонилась до земли. Святитель иошел ей навстречу.
Встань, дочь моя, – ласково сказал владыка.
Старица ириподнялась на колени. Это была старушка летъ
иод шестьдесят с добрыми, но грустпьгми черными глазами, сще не иотерявшими блеска. Еогда святитель блогословнлі. ее. она прииала к ногам сго и с плачем целовала их.
Встань, дочь моя, пе подобает, – растроганпо сказал святител.
Немножко оправившись, старица встала.
Ты откудова, дочь моя? – спросил святитель
Из Еиева, владыко святый.
В Еиеве и постриженье ириияла?
В Еиеве, владыко святый.
А давно?
Лет около тридцати пяти тому назад.
А имя твое?
Старица Евлалия.
А мирское имя?
– Приською звали, владыко святый.
Евфросиния, сиречь.
Святитель задумался. Мирское имя старицы наномнило Ьыло ему что-то очень давнее калое-то светлое воспоминание, но что, он не мог припомнить... Что-нибудь из детства, из ранней молодости. И обрлз его школъного друга при этом промелькнул в уме, Но он теперь за рубежем, в турецкой земле, с Мазегіою...
Святитель как бы опомнился. Он глянул в глаза старицы: эти кроткие, с молитвенным умилением глядевшие на него глаза онять-было иапомнили ему что-то очень-очен давнее, какой-то вечер, какое-то пение, давно, давно знакомую мелодию...
Ой, не шуми, дуже...
Это за окном кельи осенний ветер шумигь... А что-то напомнили глаза: но что?..
Старец Іона докладывал мне, – заговорил святитель, силясь отогиать от себя какие-то неясныя, далекие воспоминания: – сказывал, что ты, дочь моя, имеешь святыя мощи, частицы святых мощей?
Имею, владыко евятый, – отвечала старица
А какого угодника Божия?
Сего я не знаю, владыко святый.
А как они тебе достались?
Бабка моя, владыко святый, умираючя, блогословила меня сими мощами.
А от кого она их получила? Не зпаспіь, дочь моя?
Бабка сказывала, что дали е-й эти мощи стратшики из Киева.
И мощи эти чудотворны? йецеляют болящих?
Исцеляют, владыко евятый, и бабку мою исцелили, без ног была, н всех исцеляли, кто носпл их на себе, и меня отъ
Тени минувшего.
падучей болезни иецелили: я в церкви бывало замертво падала, а теперь Бог миловал.
Святитель сноъа задумался... 'Гак и толпятся в дупіу картины далекого прошлого...
С тобою эти мощи? – шросил он.
Со мною, владыко святый. – И старица достала из-за лазухи чистенький шелковый платочек и вынула тщательно завернутый в него маленький кожаный пакетик.
ІІодав пакетик, она опять иоклонилась в ноги митрополиту.
~ Хорошо, дочь моя, я испытаю сие, – сказал святитель. – Встань.
Старица встала. Митрополнт снова блогословил ее и отнустил.
С миром... Пояшвй у меня, а старец Іона позаботится о тебе.
С каждым днем, однако, святитель чувствовал себя все хуже и хуже. Приступы удушья повторялись все чаще. Погода, как на зло, бушевала и день н ночь, что, конечно, не могло не дейетвовать губительно на истощенный организм больного.
Особенно тяжела была для больного ночь на 27-е ноября. Оя долго стоял на молитве коленопреклонепный. Приясав руки к больной груди, которая мучнтельно иыла, святитель ощупал что-то под подрясником и вспомнил, что это был тот кожаный пакетик, который па-днях передала ему старица Евлалия. Он встал, вскрыл его ножппцами с одиого боку и вынул оттуда не большую, свернутую квадратиком и пояшлтевшую оіч. временн бумажку. Святитель развериул ее. На бумажке знакомым ему с детсгва иочерком было иачисапо:
«И рекоша апостоли Господеви: приложи иам веру. Рече ке Господь: аще бысте имели веру яко зерпо горушпо, глогоіали бысте убо ягодичине сей: воеторгпися и всадися в море: я яослушала бы вас» (Евангелие от Луки, гл. ХУІІ, 6).
Точно свет осиял святителя! Он все вспомиил, всю свою жизнь! Это нанисал друг его детства, когда они, еще будучи студентами киевской духовной коллегии, в 1667 году, во время летних вакаций, пепвый раз шии из Киева в Густынь на> богомолье... Эта больная, безногая старушка в Боршне... Друг его обещает исцелить ее этими святыми словами, и пишет их, а. он, святитель, прочитав эти святыя слова, говорит: «великая, святая истина! Аще речеши горе: двигнися»... И больная исцелилася, потому что в ней была вера... Все, все вспомнил святитель, и тот вечер, и ту ночь... И эта старица – Евлалия, Евфросиния, Прися...
Он упал на колени. Пристуи удушья опять давил его...
– 0, маловерье! – ударял он себя в больную грудь. – Ты усумнился, и Господь не послал тебе исцеления, а они верили, якоже младенцы, и вера исцеляла их... 0, маловере!
На утро старец Іона нашел святителя уонувшим на веки. Он скончался на молитве, припав святою головою к холодному полу кельи, нанолненной его нетленными сокровищами – книгами.
Конец.К А
[1] Такія дела действительно нередкн в практике судов нрошлого века. Одно дело о чертях, пускаемых колдунами и колдуньями на ветер в виде мух или червячков, занесеио даже в полное собрание законов (т. XIX, Л? 13427)... «когда отпущениые на ветер для порчи червячки в кого войдут, то у того всю внутренность н сердне чрезг.ычайно грьізут и ростут величиною большаго рода в мыша, другие же в таракана»... Каковы бациллы-черти!..
[2] У Храповнцкаго запнсано:—«При волосочесании хвалили (т. е. нмператрпца) за исправность и что всегда сижу у Марьи Савишны» (Дневник Храповицкаю, стр. 204).
[3] Импера-трица иногда в шутку новторяла этот куплет (Дневник Храповицкаго, стр. 69).
[4] «Ѳедул с детьми»—комическая оиера, сочинение Екатерины II, Приводимые ниже стихи также иринадлежат императрице.
[5] «Я поклоняіось Великой Семирамиде Севера и Юга«. 0, мой философ! «Царица Фалестриса отправилась на ноклон к Александру Великому, но сам Александр преклонился бы неред вамн.
[6] Вы будете царствовать, или я глупец.
-**) Я прииимаю предсказание.
[8] Весь этот монолог Екатерпны—не нзмышление автора, а буквально выписан из «Дневннка» А. В. Храновицкаго (изд. Н. Барсукова, 1874, стр. 35—30). Оттуда же взяты и последующие ея разговоры.
«Принц де Линь, скрывая, под легкомыслием, ум глубокаго филосоФа и правильнын взгляд»,
[9] «Дневннк» Храповицкаго, 91.
[10] ГЮтому что у него горячий и норовистый характер.
[11] Все приведенные в последиих главах разговоры императрицы— подлинныя, документальныя слова Екатерины, заішсанныя Храновицким («Дневник», стр. оЗ—34).
[12] 0, это восхптителыю, невероятно.
[13] Это великолепно.
[14] Да, господа, это наводит на размышленія.
[15] Это стеснение в груди, не нравда ли?
[16] Какая ирелесть. Какая утонченная красота.
[17] Портрет этот до сих пор сохранился на сііииЕ главной цоркви Густынскаго монастыря. Мы видели его вместе с Н. И. Костомаровым, 1883 г., ири посещении Густыня. Авт.
[18] «Летоииси русск. литер.», Тихонравова и «Исторія в жизнеон.», Костомарова, вып. V, 533—534.
Дата добавления: 2015-09-29; просмотров: 21 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |