- Картины?
Кейт изо всех сил старалась казаться заинтересованной.
- Похоже, у тебя великолепное хобби, сынок.
- Нет. Э-т-то вовсе не хобби, мама. Х-хочу с-стать художником. Я очень
много думал об этом и с-собираюсь в П-париж, учиться. К-кажется, к-какие-то
способности у меня есть.
Кейт вся сжалась:
- Но ты же не желаешь провести всю жизнь за мольбертом.
- Именно, м-мама. Б-больше я н-ни о чем не м-мечтаю.
И Кейт поняла, что проиграла.
"Он имеет право жить, как считает нужным, - думала она. - Могу ли я
позволить сыну совершить та кую ужасную ошибку?!"
Но судьба все решила за них. В Европе началась война.
- Я хочу, чтобы ты поступил в Уортонскую школу коммерции и финансов, -
объявила Кейт сыну. - Через два года, если не изменишь решения стать
художником, я не буду возражать. Учись.
Кейт была уверена, что к тому времени Тони передумает. Немыслимо, чтобы
ее сын выбрал подобное занятие, ведь ему предназначено возглавлять один из
крупнейших концернов мира. В конце концов в его жилах течет кровь
Мак-Грегоров.
Для Кейт Блэкуэлл вторая мировая война стала всего-навсего средством еще
больше разбогатеть. Заводы "Крюгер-Брент Лимитед" работали круглосуточно,
выпуская пушки и снаряды, патроны и мины.
Кейт Блэкуэлл была уверена, что Соединенные Штаты недолго останутся
нейтральными. Президент Франклин Делано Рузвельт провозгласил, что его
страна всегда останется оплотом демократии, 11 марта 1941 года представил
конгрессу законопроект о ленд-лизе.
Но плавание через Атлантический океан стало почти невозможным: немецкие
торпедные катера и подводные лодки безжалостно атаковали и топили суда
союзников, нападая стаями, точно волки.
Ничто уже не могло остановить ужасающую, крушившую все на своем пути
гигантскую военную колесницу, созданную Гитлером, разорвавшим Версальский
договор. В понятие людей вошло новое слово - блицкриг. Германия молниеносным
ударом захватила Польшу, Бельгию, Нидерланды, раздавила Данию, Норвегию,
Люксембург и, наконец, Францию.
Когда Кейт узнала, что евреи, работавшие на конфискованных нацистами
заводах "Крюгер-Брент", арестованы и брошены в концлагеря, она решила
немедленно принять меры и бросилась к телефону. На следующей неделе Кейт
вылетела в Швейцарию. В номере цюрихского отеля уже лежала записка от
полковника Бринкмана с просьбой о встрече. Бринкман был раньше управляющим
берлинским филиалом "Крюгер-Брент Лимитед". Когда нацисты отобрали фабрику,
Бринкману дали чин полковника и оставили на прежней должности.
Полковник, худой, педантичного вида человек с тщательно начесанными на
лысину остатками волос, появился в отеле ровно через час.
- Счастлив видеть вас в добром здравии, фрау Блэкуэлл! Имею к вам
поручение от моего правительства и уполномочен заверить, что, как только мы
выиграем войну, конфискованные фабрики будут немедленно возвращены законному
владельцу. Германия станет невиданной в мире военной и промышленной
сверхдержавой, и ей понадобится сотрудничество таких людей, как вы.
- Что, если Германия проиграет войну? Полковник Бринкман позволил себе
чуть заметно улыбнуться:
- Мы оба знаем, что этого просто не может быть, фрау Блэкуэлл.
Соединенные Штаты ведут мудрую политику и не вмешиваются в дела Европы.
Надеюсь, так будет и впредь.
- Понимаю, полковник, - кивнула Кейт, - но до меня дошли слухи о том, что
евреев посылают в концлагеря и там уничтожают. Это правда?
- Британская пропаганда, уверяю вас. Если даже евреев и вправду
отправляют в трудовые лагеря, слово офицера, с ними достаточно справедливо
обращаются!
Справедливо? Что кроется за словами полковника? Именно это Кейт и
собиралась узнать.
На следующий день она встретилась с преуспевающим немецким коммерсантом
Отто Бюллером, седеющим мужчиной лет пятидесяти, с умным запоминающимся
лицом и глазами человека, много пережившего на своем веку.
Они вошли в маленькое привокзальное кафе, уселись за столик в дальнем
углу.
- Мне сказали, - тихо начала Кейт, - что вы возглавляете подпольную
организацию, помогающую переправлять евреев в нейтральные страны. Так ли
это?
- Конечно, нет, миссис Блэкуэлл! Это означало бы предать Третий Рейх!
- Я слышала также, что вы нуждаетесь в деньгах на добрые дела, - добавила
Кейт.
Бюллер нервно оглядел маленький зал, не решаясь довериться этой женщине -
опасность подстерегала его каждую минуту, день и ночь, во сне и наяву.
- Я надеялась стать вашим союзником, - осторожно сказала Кейт. - У
"Крюгер-Брент" много филиалов в нейтральных странах, и, если кто-нибудь
доставит туда беженцев, я позабочусь, чтобы они не остались без работы.
Герр Бюллер долго молча прихлебывал горький кофе и наконец сказал:
- Мне ничего об этом не известно. Политика в наши дни - дело опасное. Но
если вы желаете заняться благотворительностью, не согласитесь ли помочь
моему дяде? Он живет в Англии и страдает от ужасной неизлечимой болезни, а
визиты доктора недешево обходятся! Очень недешево!
- В какую именно сумму?
- Пятьдесят тысяч долларов в месяц. Нужно, чтобы деньги на его лечение
сначала были помещены в лондонский банк, а потом переводились в швейцарский.
- Это проще простого.
- Дядя будет вам вечно благодарен.
Через два месяца в нейтральные страны начал прибывать тоненький, но
непрерывный ручеек еврейских беженцев. Все получали работу на фабриках
"Крюгер-Брент Лимитед".
***
Два года спустя Тони бросил школу.
- Я п-пытался мама, - объяснил он Кейт. - Я п-правда пытался, но н-ничего
не изменилось. Я х-хочу быть х-художни-ком. К-как т-только война кончится,
еду в П-Париж.
Каждое слово падало на душу Кейт словно удар тяжелого молота.
- Я з-знаю, т-ты б-будешь разочарована, но я д-должен жить с-собственной
ж-жизнью. По-м-моему, я с-смогу с-стать х-хорошим художником, н-настоящим.
Т-ты должна д-дать мне ш-шанс. И меня приняли в ч-чикагскую академию
художеств.
Кейт не знала, что сказать. Как объяснить сыну, что он зря растрачивает
себя, бросает на ветер великолепное будущее?
- Когда ты хочешь уехать? - наконец удалось ей выговорить.
- Регистрация начинается пятнадцатого.
- Какое сегодня число?
- Шестое декабря.
В воскресенье, седьмого декабря 1941 года, эскадрильи японских
бомбардировщиков и истребителей совершили налет на Пирл-Харбор. На следующий
день Америка вступила в войну. Тони пошел добровольцем в морскую пехоту. Его
отправили в Куантико, штат Вирджиния, где он окончил офицерское училище, а
оттуда - на южное побережье Тихого океана.
Кейт постоянно ощущала, что стоит на краю пропасти, и, хотя дни были
заполнены до отказа миллионами дел и проблем, где-то в дальнем уголке мозга
непрерывно билась одна мысль: вот сейчас, сейчас она получит ужасное
известие, что Тони ранен или убит.
Дела на японском фронте обстояли хуже некуда. Японские бомбардировщики
атаковали американские базы на островах Гуам, Мидуэй и Уэйк. В феврале 1942
года неприятель занял Сингапур, а потом почти сразу - острова Новая
Британия, Новая Ирландия и Соломоновы острова.
Генерал Дуглас Макартур был вынужден оставить Филиппины. Зловещие тени
сгущались над миром. Кейт жила в постоянном страхе, что Тони попадет в плен
- из уст в уста переходили ужасные слухи о пытках, которым подвергались
военнопленные. Здесь были бессильны и власть и деньги - оставалось только
молиться. Каждое письмо от сына подогревало слабый огонек надежды,
подтверждало, что, по крайней мере, несколько недель назад сын был еще жив.
"Здесь никто ничего не знает, - писал Тони. - Держатся ли еще русские?
Японцы очень жестокий народ, но к ним питаешь невольное уважение. Японский
солдат не боится смерти...
...Что происходит в Штатах? Правда ли, что рабочие бастуют, требуют
повысить жалованье?..
...Торпедные катера творят здесь настоящие чудеса. Эти мальчики - просто
герои...
...У тебя прекрасные связи, мама. Пошли нам несколько сотен "Ф-4-У" -
новых истребителей. Скучаю по тебе.."
7 августа 1942 года союзные войска начали первые наступательные действия
на Тихом океане. Десант морской пехоты захватил один из Соломоновых
островов, Гуадалканал, и вскоре все острова, занятые японцами, были
освобождены.
Нацисты в Европе были разбиты наголову. 6 июня 1944 года объединенные
американо-английские войска высадились в Нормандии, и 8 мая 1945 года
Германия капитулировала.
6 августа 1945 года американцы сбросили на Хиросиму первую атомную бомбу,
а через три дня вторая бомба уничтожила Нагасаки.
14 августа Япония последовала примеру Германии. Долгая кровавая война
наконец закончилась.
Тони возвратился домой три месяца спустя. Он и Кейт сидели на террасе
Сидар-Хилл-Хаус, любуясь видом белых парусов на голубой глади залива.
"Война изменила его", - думала Кейт.
Сын повзрослел, отрастил усики, а загар ему очень шел. Правда, вокруг
глаз теснились морщинки, которых раньше не было. Кейт надеялась, что за
годы, проведенные вдали от дома, Тони понял: его будущее связано с
"Крюгер-Брент Лимитед".
- Чем ты собираешься заняться, сынок? - спросила она.
- Тем, чем и собирался, когда мне так грубо помешали, мама, - улыбнулся
Тони, - отправиться в Париж.
КНИГА ЧЕТВЕРТАЯ
ТОНИ
1946-1950 ГОДЫ
Глава 18
Тони и раньше бывал в Париже, но на этот раз все было по-другому. Город
света был запачкан нацистской оккупацией;
Париж спасло от полного разрушения только то, что он был объявлен
открытым городом. Люди вынесли немало страданий, и хотя немцы успели
ограбить Лувр, но не испортили облик древней столицы. Кроме того, на этот
раз Тони чувствовал себя не туристом. Он мог жить в пентхаузе Кейт на авеню
Маршала Фоша, уцелевшем после оккупации, но вместо этого снял квартиру без
мебели в старом доме Гран Монпарнас, состоящую из столовой с камином,
маленькой спальни и крохотной кухоньки без холодильника. Между спальней и
кухней была втиснута ванная комната со старомодной ванной на ножках в виде
львиных лап, потрескавшимся биде и испорченным туалетом с поломанным
сиденьем.
Когда квартирная хозяйка начала извиняться, Тони остановил ее:
- Не беспокойтесь, все прекрасно.
Он провел все воскресенье на блошином рынке <Так во Франции называют
рынки подержанных вещей.>, а понедельник и вторник в лавках старьевщиков на
левом берегу, и к среде купил почти всю необходимую мебель: диван-кровать,
выщербленный стол, два огромных мягких кресла, старый, покрытый прихотливой
резьбой гардероб, лампы, шаткий кухонный столик и два стула. Тони подумал,
что мать ужаснулась бы такому убожеству. Конечно, он мог позволить себе
обставить квартиру дорогими вещами, но это означало, что он будет только
играть роль молодого американского художника, приехавшего в Париж, а Тони
хотел стать настоящим художником.
Теперь нужно было найти хорошую художественную школу. Самой престижной
считалась Парижская школа изящных искусств, но студентом мог стать далеко не
каждый, тем более американец. Однако Тони, почти не надеясь, все же подал
туда документы. Он должен, должен был доказать матери, что принял правильное
решение. Он представил комиссии три картины и ждал решения целый месяц.
Наконец консьержка подала ему письмо с грифом школы. Тони предлагалось
явиться в следующий понедельник, и в назначенное время он уже стоял перед
большим каменным двухэтажным зданием. Тони проводили к директору школы,
мэтру Жессану, мужчине огромного роста, но почти совсем без шеи, резкими
чертами лица и тоненькими бледными ниточками губ.
- Работы у вас любительские, - сказал он Тони, - но в них есть нечто.
Учтите, комиссия решила принять вас не за то, что есть в ваших картинах, а
скорее за то, что в них угадывалось. Понимаете?
- Не совсем, мэтр.
- Когда-нибудь поймете. Я решил записать вас в класс мэтра Канталя. Он
будет вашим наставником все пять лет - если, конечно, сможете выдержать
такой срок.
"Выдержу", - поклялся себе Тони.
Мэтр Канталь оказался человеком крошечного роста, с темно-карими
глазками, носом-картофелиной и толстыми губами. Совершенно лысую голову
венчал фиолетовый берет.
- Американцы - варвары, дилетанты! - приветствовал он Тони. - С чего это
вы решили сюда приехать?
- Учиться, мэтр.
Мэтр Канталь ехидно фыркнул. В классе было двадцать пять студентов, по
большей части французов. По всей комнате были расставлены мольберты. Тони
выбрал стоявший ближе к окну, выходившему на дешевое бистро.
На столах и этажерках теснились гипсовые слепки различных частей
человеческого тела, скопированных с греческих статуй. Тони огляделся в
поисках натурщицы, но никого не увидел.
- Начинайте, - велел мэтр Канталь.
- Простите, - сказал Тони. - Я... Я не принес краски.
- Они вам не понадобятся. Весь первый год будете учиться правильно
рисовать.
Мэтр показал на слепки.
- Вот то, что нужно передать на бумаге. И не обольщайтесь, если задание
покажется слишком легким. Предупреждаю: еще до конца года больше половины из
вас будут исключены за неуспеваемость. На первом курсе мы изучаем анатомию,
на втором те, кто сдаст экзамен, конечно, начнут писать маслом живую натуру,
на третьем, и смею уверить, вас останется немного, постарайтесь усвоить мой
стиль и, без сомнения, улучшить его, ну а четвертый и пятый курсы посвятите
поискам собственной манеры, новых способов самовыражения. Ну а теперь за
работу.
Студенты взялись за карандаши.
Мэтр медленно обходил комнату, останавливался перед каждым мольбертом,
делал замечания, критиковал, объяснял. Подойдя к Тони, он коротко сказал:
- Нет! Не пойдет! Я вижу контуры руки, а нужно передать то, что внутри -
мускулы, кости, связки. Хочу знать, течет ли под кожей кровь. Знаете, как
этого добиться?
- Да, мэтр. Нужно подумать, увидеть, почувствовать, а уж потом рисовать.
После занятий Тони обычно шел домой и продолжал работу, делая короткие
перерывы только на сон и еду. Занятие любимым делом давало ему никогда ранее
не известное ощущение свободы, простое сознание того, что он сидит за
мольбертом с кистью в руке сколько хочет, заставляло почувствовать себя
равным богам - можно создавать целые миры вот этой рукой, изобразить дерево,
цветок, человека, вселенную! Одна мысль об этом пьянила. Тони ощущал, что
рожден для того, чтобы служить искусству.
В редкие часы досуга он бродил по улицам Парижа, открывал для себя
волшебный город, теперь уже его собственный, родной, где создавалась
истинная красота. На самом деле существовало два Парижа, разделенных Сеной
на левый и правый берег, совершенно разных, непохожих. Правый берег
принадлежал богатым, левый - студентам, художникам, старающимся выжить в
ежедневной борьбе за место под солнцем; старые кварталы - Монпарнас, бульвар
Распай, Сен-Жермен-де-Пре - стали настоящим домом для Тони. Он часами
просиживал с однокурсниками в маленьких кафе, обмениваясь новостями:
- Говорят, директор музея Гуггенхейма сейчас в Париже, покупает все, что
на глаза попадается.
- Передай, пусть меня подождет! Все студенты читали одни и те же журналы,
передавая их из рук в руки: такие издания недешево обходились.
Тони выучил французский еще в Швейцарии и без труда подружился с
остальными студентами.
Ни один человек не знал, из какой Тони семьи; он был принят как свой, как
равный. Бедные начинающие художники собирались в дешевых кафе и бистро,
никто из них ни разу не переступал порога дорогих ресторанов.
Париж 1946 года был прибежищем величайших художников мира. Тони несколько
раз встречал Пабло Пикассо, а однажды даже видел Марка Шагала, огромного,
жизнерадостного человека с беспорядочной гривой седеющих волос. Он сидел за
столиком в кафе, погруженный в беседу с друзьями.
- Нам повезло, - прошептал друг Тони, - он очень редко приезжает в Париж.
Живет в Венсе, на побережье Средиземного моря.
Макс Эрнст часто заходил в монпарнасские уличные кафе, а блестящий
Альберто Джиакометти бродил по узким улочкам. Тони заметил что скульптор
почему-то очень похож на собственные произведения - такой же высокий, худой,
угловатый.
Но самым волнующим моментом в жизни Тони стала встреча с Браком. Художник
был сердечен и приветлив, но Тони от смущения не мог слова вымолвить.
Будущие гении посещали маленькие картинные галереи, принимающие на
комиссию работы неизвестных художников, рассматривали работы соперников,
сплетничали о неудачах собратьев по искусству.
Квартира Тони произвела ужасающее впечатление на Кейт, когда та впервые
приехала навестить сына. Она предусмотрительно воздержалась от замечаний,
поражаясь про себя, как может ее мальчик, воспитанный в роскоши, жить в этой
грязной развалюхе! Но вслух сказала только:
- Очаровательно, Тони. Только не вижу холодильника. Где ты держишь еду?
- За п-подоконником.
Кейт подошла к окну, открыла, вынула из жестяного ящика яблоко.
- Надеюсь, это не для твоего натюрморта?
- Н-нет, мама, - засмеялся Тони. Кейт с аппетитом надкусила:
- Ну а теперь, - объявила она, - расскажи, как идут занятия.
- П-пока не о чем г-говорить, - признался Тони. - В эт-том г-году мы
т-только изучаем рисунок.
- Тебе нравится мэтр Канталь?
- Он просто в-великолепен. Г-главное в другом - н-нрав-люсь ли я ему.
К-ко второму к-курсу останется т-только т-треть с-студентов.
Кейт ни разу не заговорила с сыном о компании. Мэтр Канталь был не из
тех, кто расточает похвалы. Самым радостным днем для Тони был тот, когда он
слыхал от преподавателя:
- Видел я и хуже! Или:
- Уже почти заметно то, что под кожей...
В конце года Тони оказался в числе восьми человек, переведенных на второй
курс. В честь столь знаменательного события студенты отправились в ночной
клуб на Монмартре, перепились и провели ночь с молодыми англичанками,
приехавшими посмотреть Париж.
На втором году занятий Тони начал писать маслом живую натуру, чувствуя
себя так, будто вырвался наконец из детского сада. Наконец после стольких
часов, проведенных за изучением анатомии, он ощущал, что знает каждый
мускул, нерв, кость в человеческом теле. Теперь же, когда в руке была кисть,
а на постаменте стоял натурщик, Тони начал творить. Даже мэтр Канталь был
удивлен.
- Умеете чувствовать, - ворчливо признал он. - Теперь нужно поработать
над техникой.
В школе постоянно работали десять - двенадцать натурщиков: чаще других
мэтр Канталь вызывал Карлоса, неимущего студента медицинского факультета,
Аннет, маленькую полногрудую брюнетку с огненно-рыжим треугольником внизу
живота и спиной, испещренной застарелыми шрамами от фурункулов, и Доминик
Массэ, красивую молодую блондинку с тонкими чертами лица и темно-зелеными
глазами.
Доминик позировала для многих известных художников и была всеобщей
любимицей. Каждый день после занятий толпа мужчин окружала ее, умоляя о
свидании. Но девушка оставалась непреклонной.
- Никогда не путаю бизнес с удовольствием. А кроме того, - насмехалась
она, - это было бы несправедливо. Вы уже видели все, что я могу предложить.
Откуда я знаю, что у вас под одеждой?
И, лукаво улыбаясь, остроумно отвечала на непристойные шутки. Но никогда
не встречалась со студентами вне школы.
Как-то к вечеру, когда все уже ушли и только Тони задержался, доканчивая
портрет Доминик, девушка, неожиданно оказавшись за его спиной, заметила:
- У меня нос слишком длинный.
- О, простите, сейчас исправлю, - встрепенулся Тони.
- Нет-нет. Не на картине. Мой собственный нос слишком длинный.
- Боюсь, - улыбнулся Тони, - с этим я ничего не могу поделать.
- Француз сказал бы: "У тебя прехорошенький носик, дорогая!"
- Мне нравится ваш нос, хотя я и не француз.
- Это и видно. Вы никогда не пытались назначить мне свидание. Интересно,
почему.
- Не.., не знаю, - защищался застигнутый врасплох Тони. - Наверное,
потому, что за вами и так все ухаживают, а вы ни с кем не встречаетесь.
- Каждая женщина с кем-нибудь встречается, - улыбнулась Доминик. -
Спокойной ночи.
И, помахав рукой, исчезла.
Тони заметил, что всякий раз, когда он оставался допоздна, Доминик не
спеша одевалась, подходила ближе и наблюдала, как он рисует.
- Ты очень талантлив, - объявила она как-то. - Станешь великим
художником!
- Спасибо, Доминик. Надеюсь, ты права.
- Живопись много значит для тебя, так ведь?
- Так.
- Не хочет ли будущий гений пригласить меня пообедать? И, заметив
удивленные глаза Тони, добавила:
- Не беспокойся, я не ем много, нужно беречь фигуру.
- Конечно, - засмеялся Тони, - с большим удовольствием.
Они отправились в дешевое бистро, где долго беседовали о художниках и
картинах. Тони зачарованно слушал рассказы Доминик об известных художниках,
у которых она работала. За кофе с молоком девушка объявила:
- Должна сказать, что ты рисуешь не хуже их. Тони необыкновенно польстило
такое сравнение, но вслух он пробормотал только:
- Мне еще много нужно работать.
Они вышли из кафе, медленно побрели по тротуару.
- Не собираешься пригласить меня посмотреть, как живешь?
- Если хочешь. Боюсь, не очень-то роскошно. Оглядев крохотную неубранную
квартирку, она покачала головой:
- Ты прав. Совсем не роскошно. Прислуги, конечно, нет?
- Приходит раз в неделю, убирать.
- Выгони ее. Развела грязь! А подружка есть?
- Нет.
Она внимательно посмотрела на Тони.
- Ты не голубой?
- Нет.
- Прекрасно. Ужасно жаль, если такой мужчина пропадает впустую! Найди мне
ведро и мыло.
Доминик трудилась, пока не отскребла все углы, и квартирка заблестела.
- Ну вот, - распрямилась она, - сойдет пока. О Господи, на кого я похожа!
Срочно мыться!
Войдя в тесную ванную, девушка открыла кран.
- Как ты здесь умещаешься? - удивилась она.
- Поднимаю ноги выше. Доминик засмеялась:
- Хотела бы я на это посмотреть!
Через четверть часа Доминик вновь появилась, розовая, необсохшая, в
полотенце, небрежно завязанном узлом на талии, светлые кудряшки обрамляли
нежное личико. У нее была прекрасная фигура: полные груди, узкая талия,
длинные стройные ноги. До этого дня Тони совсем не замечал в ней женщину.
Доминик была для него всего лишь обнаженной натурой, моделью для картин. И
только теперь все изменилось. Тони ощутил неудержимое желание.
- Хочешь меня? - спросила не сводившая с него глаз Доминик.
- Очень.
Она медленно развязала узел.
- Тогда покажи мне...
Тони в жизни не встречал таких женщин. Доминик давала все, ничего не
требуя взамен. Почти каждый вечер она готовила ужин, а когда они шли
куда-нибудь, выбирала самые дешевые бистро или кафе.
- Ты должен экономить, - наставляла она. - Даже хорошему художнику очень
трудно пробиться, а ты так талантлив, дорогой.
На рассвете они часто отправлялись на знаменитый парижский рынок поесть
лукового супа, часами бродили по музеям и укромным местам, куда не
заглядывали туристы, таким, как кладбище Пер-Лашез, место последнего приюта
Оскара Уайлда, Фредерика Шопена, Оноре де Бальзака и Марселя Пруста,
облазили катакомбы и провели восхитительную неделю полного безделья на
спускавшейся вниз по течению Сены барже, владельцем которой оказался
приятель Доминик.
Девушка была неисчерпаемым источником радости для Тони. Она обладала
неистощимым чувством юмора и всегда находила способ рассеять его плохое
настроение, утешить и развеселить. Казалось, она была знакома со всеми, и
часто водила Тони на вечеринки, где он встречал многих выдающихся людей того
времени: поэта Поля Элюара, Андре Бретона, директора знаменитой "Галереи
МЭ".
Много раз Доминик повторяла Тони, что он будет великим художником,
завоюет мировую славу. Если ему хотелось рисовать по ночам, Доминик с
готовностью позировала, хотя назавтра должна была целый день работать. Тони
считал, что ему невероятно повезло. В первый раз он был уверен, что любим
бескорыстно, искренне, не за деньги. Тони не смел признаться Доминик в том,
что он наследник огромного состояния, боясь, что тогда она изменится, станет
холодной и расчетливой - их любовь будет омрачена. Не смог противиться
искушению и подарил ей на день рождения манто из русской рыси.
- Ничего не видела прекраснее! - охнула Доминик, кутаясь в пышный мех.
- Не-ве-ро-ят-но! - запела она, закружилась, присела и неожиданно
замерла:
- Откуда ты его взял? Тони, оно же ужасно дорогое! Но он был готов к
допросу:
- Краденое. Купил у какого-то типа недалеко от музея Родена. Тому не
терпелось от него избавиться. Заплатил чуть дороже, чем стоит обыкновенное
драповое пальто в "О'Прентан".
Доминик на мгновение уставилась на Тони, но тут же разразилась хохотом:
- Я буду носить это манто, даже если мы оба попадем в тюрьму.
И, бросившись на шею Тони, заплакала.
- О, милый, ты такой дурачок! Родной, любимый, смешной дурачок!
Тони решил, что ради такого стоило солгать. Как-то ночью Доминик
предложила переехать к ней. Она неплохо зарабатывала и могла позволить себе
снять большую современную квартиру на улице Претр Сен-Северин.
- Тебе нельзя жить в такой дыре, Тони. Здесь просто ужасно. Перебирайся
ко мне, и за жилье платить не нужно. Я буду тебе стирать, готовить и...
- Нет, Доминик, спасибо, не могу.
- Но почему?
Как ей объяснить?! Раньше, в самом начале, Тони мог бы сказать Доминик,
что богат, но сейчас... Слишком поздно. Решит, что он все время смеялся над
ней.
- Не хочу жить за твой счет, - выдавил наконец Тони. - Я и так тебе
многим обязан.
- Тогда я отказываюсь от своей квартиры и переезжаю сюда. Хочу быть рядом
с тобой.
На следующий день она перевезла свои вещи к Тони и так начались самые
счастливые дни в его жизни. Они существовали как на седьмом небе: по
субботам уезжали за город, останавливались в маленьких гостиницах. Тони
расставлял мольберт и рисовал пейзажи.
Доминик обычно приносила корзинку с заранее приготовленным завтраком. Они
ели, долго отдыхали, наслаждаясь безлюдьем и тишиной, а потом, сплетясь в
объятиях, падали в высокую траву. Тони никогда еще не было так хорошо. Он
делал поразительные успехи. Даже мэтр Канталь, показав как-то студентам одну
из работ Тони, сказал:
- Взгляните на это тело. Оно дышит. Тони с трудом дождался, пока они с
Доминик останутся наедине:
- Вот видишь! Это потому, что каждую ночь я держу модель в своих
объятиях!
Доминик весело засмеялась, но тут же вновь стала серьезной.
- Тони, думаю, тебе совсем ни к чему еще три года учиться! Ты уже
законченный художник. Все в школе знают это, даже Канталь.
Но Тони опасался, что так и останется заурядностью, одним из многих, а
его работы затеряются в потоке безликих картин, каждый год выставляемых в
витринах и галереях. Сама мысль об этом была невыносима.
"Самое главное - выиграть, Тони. Стать победителем. Помни об этом!"
Иногда, закончив работу, Тони был вне себя от счастья и почти не
сомневался в том, что обладает талантом, но бывали дни, когда, глядя на
полотно, думал:
"Какая жалкая любительская мазня!"
Но, чувствуя постоянную поддержку Доминик, он обретал все большую
уверенность в себе. К этому времени у него накопилось уже почти две дюжины
Дата добавления: 2015-09-29; просмотров: 19 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |