Предыстория «Донской армии» 33 страница

Как бы не веря в спасение, донское командование 1 (14) марта передало в войска: «Командующий войсками Северного фронта приказал продержаться еще три – четыре дня и не пустить противника на западный берег Донца. Дать возможность нашим братьям казакам кубанцам и терцам, а так же горцам закончить сосредоточение в районе станции Шахтная для нанесения удара по красным и организации наступления всех наших войск на Донском фронте»[23]

Не менее сложная ситуация образовалась на левом берегу Дона, под Царицыном.

Войска под Царицыном, подошедшие вплотную к городу, стали разлагаться позже остальных. 11(24) января красная разведка доносила: «Настроение среди казаков за последние дни бодрое. Краснов приказал взять Царицын к съезду Круга в феврале»[24]. Однако уже 15 (28) января разведка заметила перелом в настроениях казаков[25]. Сообщалось, что в 41-м казачьем полку «отказываются идти за границы своей области, но на границе стоят твердо»[26].

Дело в том, что 12 (25) января под Бекетовкой был ранен начальник отряда генерал Безмолитвенный. И именно в этот день, 12 (25) января красная конница Думенко и Буденного двинулась в рейд и вышла к деревне Семеновка, где встретила конный отряд Колесова из 9-й армии. Объединившись, 14(27) января у деревень Лозное и Садки красные взяли в плен 9-й пеший полк Донской армии и часть 15-го конного. 9-й пеший полк (бывший Усть-Белокалитвенский) состоял из казаков Донецкого округа, 15-й - из казаков Усть-Медведицкого округа.

Далее красная конница 23 января (5 февраля) заняла станцию Иловля и пошла оттуда через Качалинскую (занята 27 января – 9 февраля) на Котлубань, где только что казачья конница Маркова (три конных и два пеших полка) и Попова (четыре конных полка) взяла в плен два полка красной пехоты, броневик и 8 орудий.

В бою под Котлубанью Марков и Попов были разбиты и откатились к югу.

Командование 10-й советской армии отчиталось перед ВЦИКом, что во время рейда Буденный разбил 1, 13, 14, 15, 16, 17, 43, 44, 46, 47, 48, 51 конные полки, Куртлакский пеший, 43, 44, 45 сводные пешие полки, причем 4, 5, 9, 41 пешие полки якобы полностью сдались в плен[27].

Под воздействием этих событий в феврале войска под Царицыном стали разлагаться, как и в других районах. Красный агент доносил: «Настроение казачьих полков самое скверное, приказания офицеров не исполняют. В 76-м казачьем полку 4 февраля казаками ранен ген. Максимов, ранен в грудь тяжело… Казачьи полки и вообще монархические банды ходят совершенно голые и босые, что же касается жалования, то таковое не получается уже три месяца. Продовольственное отношение самое скверное, выдают в сутки 1/3 фунта хлеба, мяса ½ фунта, крупы 28 золотников. Все продукты выдаются в сыром виде… Казаки питают надежду, что к последним числам февраля старого стиля бросят оружие и разойдутся по домам, если не придет союзная армия на помощь»[28].

1(14) февраля отмечалось подавленное настроение в 45, 46 и 47 полках, среди них шла агитация об уходе по домам[29].

Впрочем, донское и добровольческое командование в тот период все еще надеялись на победу на этом фронте и возлагали на Царицын надежды, как на ключевой пункт, от которого может начаться наступление на север.

Деникин выслал под Царицын танки (они успели дойти до Морозовской) и начал переговоры, на каких условиях может быть послана под Царицын Кавказская добровольческая армия. Он требовал подчинить Юго-Восточный фронт донских войск генералу Врангелю; возложить на Врангеля всю операцию под Царицыном и подчинить ему до взятия города все части; после взятия Царицына двинуть Донскую армию на Поворино – Лиски (Кавказская пойдет на Камышин и Саратов); присоединить к Кавказской армии Саратовский корпус[30].

Краснов, остававшийся тогда атаманом, ответил 27 января (9 февраля), что согласен подчинить казачьи войска Врангелю, но брать Царицын должен Мамонтов (план разработан им и он бьется под Царицыном 8 месяцев), в этом Краснов полагался на честь Врангеля. С планом дальнейшего наступления Краснов был согласен, но полагал упросить союзников, чтобы вверх по Волге двинулся еще и английский отряд, а на Киев - французский[31].

Но Кавказская армия и союзники под Царицын не успели. 3(16) февраля 10-я армия красных перешла в наступление по всему фронту. 4(17) февраля она вышла на линию Карповка – Сарепта. К Калачу-на-Дону подошли части 9-й армии. Таким образом, две красные армии выровняли фронт. 5 (18) февраля на стыке армий в районе Ляпичево Буденным был разбит 7-й корпус генерала Толкушкина. Особо красные отмечали поражение, нанесенное 41-му Суворовскому пешему полку[32]. Уцелевшие казаки признавали, что в этот день 41-й полк был «целиком… захвачен в плен»[33]. Казаки Чирского района стали расходиться по домам.

Количество донских войск под Царицыном резко сократилось: 25 января (7 февраля) – пеших – 196 офицеров, 3856 штыков; конных – 260 офицеров, 6730 шашек; 8 (21) февраля – пеших – 57 офицеров, 1346 штыков; конных – 75 офицеров, 3721 шашка. Таким образом, за две недели количество бойцов сократилось вдвое, офицеров – более чем на 2/3.

Разбитые и разлагающиеся отряды хлынули вниз по Дону к Салу и Манычу. Очевидец писал в частном письме: «Иногородние без разрешения священника встретили большевиков с колокольным звоном и с иконами, а казаки (зрители) растерялись и не знают, что делать. Пошли реквизиции и пьянство, но больших злодейств красные как будто не проявляют. Наши войска тоже неважно вели себя. Лишь остатки 41-го полка прошли чинно. Пьянство и мародерство не лучше большевистских. Особенно карательный отряд вел себя безобразно. Кому вы поручаете эти отряды?»[34].

10(23) февраля пришло сообщение, что в Новочеркасск прибыли 2 эшелона по 40 вагонов с трупами замерзших казаков Царицынского фронта. Трупы свалили в ямы по 50 человек и зарыли. Под угрозой расстрела приказано было говорить, что казаки умерли от испанки, а не замерзли[35].

Именно на Царицынском направлении впервые вступили в бой с красными прибывшие на Донской фронт кубанцы. Еще 3(16) февраля кубанские эшелоны со станции Кущевка были направлены на Царицын. 2-й Кубанский конный полк 11-12 (24-25) февраля занял позиции у хуторов Чекунова и Подстепного на левом берегу Дона у станицы Есауловской. Конница Буденного встретила кубанцев 17 февраля (2 марта).

Еще 16 февраля (1 марта) красное командование отметило: «Стремительность отступления противника несколько уменьшилась»[36]. Тогда же пришло сообщение. Что «части… ведут упорный бой за обладание станцией Жутово, противник, поддерживаемый все время подходящими кубанскими частями, оказывает упорное сопротивление, переходя в контратаки»[37].

17 февраля (2 марта) красные отметили: «С прибытием кубанских и кавказских частей противник стал проявлять активность»[38].

Ушедшие за Дон части тоже отбивались, как могли. Красная разведка доносила: «Настроение в частях противника весьма подавленное, и фронт держится исключительно суровыми мерами, применяемыми к разлагающимся частям, но несмотря на это противник ни одного населенного пункта при отступлении с Кобылянской (станица была сдана 15(28) февраля – А.В.) на Цымлянскую не оставляет без боя, особенно упорное сопротивление оказывает отряд Секретева»[39].

19 февраля (4 марта) был отдан приказ войскам отойти за Сал с целью сократить фронт и образовать маневренный резерв. 27 февраля (12 марта) красная конница вышла к Салу и заняла станцию Ремонтная.

ГЛАВА 21. НОВОЕ КОМАНДОВАНИЕ И ПОПЫТКИ ПЕРЕФОРМИРОВАНИЯ АРМИИ.

Как было сказано ранее, с 6(19) февраля верховным вождем Донской армии стал избранный Донским атаманом генерал-лейтенант Африкан Петрович Богаевский (27.12.1872 – 21.10.1934).

А.П. Богаевский, казак станицы Каменской, брат расстрелянного большевиками идеолога донского казачества М.П. Богаевского, сделал блестящую карьеру. Он окончил Донской кадетский корпус, Николаевское кавалерийское училище (1892), Николаевскую Академию генерального штаба (1900). Во время Мировой войны он командовал 4-м Мариупольским гусарским полком, лейб-гвардии Сводно-казачьим полком, был начальником штаба походного атамана всех казачьих войск Великого князя Бориса Владимировича. В 1917 году он стал командиром Забайкальской казачьей дивизии и 1-й гвардейской кавалерийской дивизии. За бои летом 1917 года по решению казаков Забайкальской дивизии был награжден солдатским Георгиевским крестом 4-й степени за «военный талант и стойкость в боях».

Во время гражданской войны А.П. Богаевский командовал Партизанским полком и бригадой в Добровольческой армии, где еще раз зарекомендовал себя бесстрашным бойцом. Л.Г. Корнилов говорил о Богаевском: «Пошлешь ему 5-6 человек в подмогу, а он переходит сразу в атаку и гонит во много раз сильнейшего врага»[40].

Затем возглавлял Донское правительство при Краснове, будучи одновременно управляющим Отделом иностранных дел.

Но, став Атаманом, Богаевский не проявил работоспособности, напора и деловых качеств Краснова, не имел такого влияния на Круг. Очевидцы считали, что «новый глава не подавлял своей личностью сборище «хузяев»[41].

Придя к власти, Богаевский постепенно исподволь ликвидировал атрибутику донской государственности, учрежденную при Краснове. С 19 сентября 1919 года над Атаманским дворцом вместо донского флага был поднят русский флаг[42].

Генерал Врангель считал Богаевского «мягким и весьма доброжелательным человеком», «послушным орудием ставки»[43]. Генерал Сидорин называл его «божьей коровкой»[44]. Отмечалось, что, если разговаривавшие по телефону с Красновым чины становились по стойке «смирно», то с Богаевским говорили по телефону, сидя на подоконнике. Бывший прокурор Донской армии И. Калинин, называвший Богаевского «ничтожным и безвольным», писал: «У Богаевского существовала привычка подлаживаться к подданным усиленным производством простых казаков в офицеры, а офицеров в следующие чины, которые совершенно обесценились. Даже генеральство утратило свое значение. Многие украсили свои плечи погонами с зигзагами во время обедов, так что их прозвали «обеденными» генералами»[45]. Круг считал Атамана хоть и не мудрым, но и не злым[46]. Иностранцы, не зная всех этих деталей, еще 15 марта 1919 года назвали Богаевского «человеком, преданным Антанте, но бесхарактерным»[47].

Это противоречие – храбрость на поле боя и безволие в политике – бросалось в глаза многим. И.А. Родионов, известный русский писатель, прошедший Ледовый поход и возглавлявший при Краснове донской официоз, написал в 1934 году в дневнике по поводу смерти Богаевского следующее: «Покойный генерал Д.П. Сазонов, однополчанин Богаевского, часто говаривал: «Я ненавижу и презираю Африкана за его политическую деятельность, но он храбр, как лев». Такое и на меня он произвел впечатление. В политике низок, а на поле чести безупречно храбр»[48]

6(19) февраля 1919 года прежнее командование армии – Денисов и Поляков – покинуло пределы области. Новым командующим стал генерал Владимир Ильич Сидорин (1882-1943), казак станицы Есауловской. Сидорин, так же как и Богаевский, закончид Донской кадетский корпус, но службу начал не в «консервативной» коннице, а в более «передовых» технических войсках. Он закончил Николаевское инженерное училище, участвовал в Русско-японской войне, служил в саперном батальоне, в железнодорожном батальоне, закончил Николаевскую военную академию, получил летную подготовку в Офицерской воздушной школе. Во время Мировой войны он служил на штабных должностях, дослужился до начальника штаба дивизии. В начале гражданской войны он сражался с большевиками вместе с Калединым, Поповым, боролся в качестве оппозиционера с Красновым. Во главе Донской армии он был поставлен Деникиным, скорее всего, как оппозиция Краснову, поскольку до этого на командных должностях себя не зарекомендовал. И при Каледине, и при Попове он был на штабных должностях и более всего отличился как начальник штаба отряда в полторы тысячи бойцов.

Современники-кавалеристы, которыми изобиловала Донская армия, считали Сидорина очень плохим начальником, «ибо искусство управления достигается не столько наукой, сколько трудами и опытом. Какой же опыт мог быть у генерала Сидорина, ставленника левого крыла Донского Войскового Круга, офицера, хотя и Генерального Штаба, но никогда не служившего в коннице, весь строевой опыт которого ограничивался командованием саперной ротой?» - вопрошал генерал Голубинцев[49].

Однако генерал Врангель, знавший Сидорина еще по академии, считал, что «Сидорин был весьма неглупый, способный и знающий офицер. Как командующий армией он был вполне на высоте положения»[50].

Критически относившийся к донскому командованию бывший донской прокурор И.Калинин писал, что Сидорин был доступен, любезен, обходителен. «В нем совершенно отсутствовала кровожадность Покровского и грабительские замашки Шкуро». Он «искренне ненавидел старый режим и не стеснялся высказывать это вслух». С другой стороны «он отличался необузданной широтой размаха, не зная препон своим желаниям, и только в силу своей воспитанности избегал крайних проявлений своего нрава. В отношении своеволия он вполне роднился с феодалами того времени, Слащевым, Покровским, Шкуро… По договору, заключенному еще генералом Красновым с Деникиным, Донская армия только в оперативном отношении подчинялась Главнокомандующему Вооруженными Силами Юга России, во всех же прочих отношениях донской командарм считался только с донской властью. Подобное двойное подчинение давало Сидорину основание игнорировать распоряжения и Ставки, и донского правительства. Он чувствовал себя маленьким царьком и почти не считался с атаманом Богаевским». Иностранцы тоже подметили это: «могущественный Сидорин делал все, что хотел, и советовался с более беззаботным Богаевским, когда ему это было удобно – что случалось не так часто»[51]. Сидорин был энергичен, честолюбив, но умел ладить с Кругом. «Среди казачьей массы командарм был довольно популярен». Если Денисова обвиняли в том, что он ни разу не показался на фронте, то Сидорин бывал там часто[52].

Наиболее удачно подобранной фигурой в донской военной иерархии был начальник штаба армии генерал-лейтенант Анатолий Киприанович Кельчевский (1869-1923). Он не был казаком, но из всех военных деятелей Донской армии имел наибольший командный и штабной опыт. Во время Мировой войны он был генерал квартирмейстером 9-й армии, а затем командовал этой армией. Краснов считал Кельчевского «несомненно талантливым человеком»[53].

Остальные командные должности остались за старыми их исполнителями. Тем не менее, С.В. Денисов считал, что «новые власти» «старательно губили» все, что создали для Дона и Донской армии их предшественники, и выдвигал конкретные обвинения: «Вот факты: 1) В средних числах февраля месяца 1919 года исчезает из штаба целое объемистое дело с документами, относящимися к тому прошлому периоду, когда представители новой власти себя замарали. 2) Исчезает из кабинета бывшего Командующего армией огромный сшив подлинных аттестаций на лиц командного состава и только потому, что форма этого сшива не позволяла вырвать желаемые листы…»[54].

Были сняты лишь наиболее одиозные фигуры. 28 марта (10 апреля) по приказанию командарма был арестован полковник р. Лазарев, его карательный отряд был передан войсковому старшине Кашоеву.

Поневоле слег в госпиталь Гусельщиков. Его любимый Гундоровский полк был отдан под командование полковнику В.В. Фолометову и в боях под Усть-Белокалитвенской понес большие потери, так что его пришлось свести в батальон. Контуженный Гусельщиков обозвал Фолометова трусом, в ответ на это Фолометов выстрелил Гусельщикову в грудь из револьвера и сам был арестован 19 марта (1 апреля). Такая вот первоапрельская шутка.

В войсках с опозданием стали устанавливать новые приоритеты. Так, 12 (25) марта 1919 года по 6-й Донской дивизии был отдан приказ № 6.

«№ 1.

После того, как Донская Армия была подчинена Главнокомандующему всеми вооруженными силами Юга России Генерал-Лейтенанту Деникину и особенно после того как к нам на помощь подошли Добровольцы и Кубанцы и идут Терцы, цель войны с большевиками для нас, Донских казаков, сильно изменилась. Раньше мы воевали за Всевеликое войско Донское, за его честь, свободу, за право жить, как сами мы того хотим, за наши станицы, хутора.

Ныне, очистив в ближайшем будущем нашу Родную Донскую землю от нечестивцев, мы не остановимся на «границе», мы пойдем дружной стеной Добровольцев, Донцов, Кубанцев, Терцев, войск Адмирала Колчака, генерала Юденича и Архангельского правительства спасать всю Матушку-Русь от паразитов-насильников.

И войну мы окончим только тогда, когда на древнем Кремле Москвы Белокаменной водрузится трехцветный старый Русский флаг. Потом волей лучших людей, выборных всего Российского государства, будет решен важнейший вопрос об устройстве дорогой, общей для всех русских нашей Родины.

№ 2.

Прошу всех г.г. офицеров дивизии всецельно проникнуться только что высказанным мной в № 1 взглядом и воспитать в этом же духе казаков.

Что мой взгляд правилен, скажет всякий, кто читает газеты.

Командир дивизии (подпись)»[55].

Бросается в глаза трогательная уверенность в объективности газет, вера в печатное слово.

Прибывшие на Дон англичане отметили: «В штабе Донской армии существовали мощные скрытые пронемецкие симпатии и творились жуткие интриги; и никогда нельзя было различить, кто во что верил по-настоящему»[56].

Подобная расстановка сил в верхах «Всевеликого Войска Донского» - слабый атаман при энергичном командарме – и концентрация войск, собранных по всей области, на небольшой свободной пока еще территории области привели к увеличению роли армии в общественной жизни Дона (при низкой политической культуре это могло привести к падению престижа гражданской власти). Иностранцы сразу же отметили: «Армия казаков, действующая на своей собственной земле, является здесь правительством»[57].

Донские войска, отошедшие за Донец и Сал, были крайне малочисленны. По данным на 21 февраля (6 марта) 1919 года:

Западный фронт – 377 офицеров, 1061 штык, 2423 шашки, 33 орудия, 294 пулемета.

Северный фронт – 7956 штыков, 4072 шашки, 46 орудий, 37 пулеметов.

Восточный фронт (без 8-го корпуса, в который были сведены отряды Татаркина и Голубинцева бывшего Северо-Восточного фронта) – 2408 штыков, 1285 шашек.

Таким образом, под рукой командования было 20965 штыков и 7780 шашек. Армии удалось сохранить 108 орудий и 441 пулемет[58].

Качество отступивших за Донец и Сал войск было низким.

Большевистское командование подводило итог к 16 февраля (1 марта) 1919 года. За 4 месяца из 56 - тысячной Донской армии (большевики, видимо, не брали в расчет «Молодую армию») открытое возмущение проявили 9 тысяч (16 %), перешли на сторону большевиков 16 тысяч (28,5 %), были расформированы 15 тысяч (27 %), остались надежными 16 тысяч (28,5 %)[59].

На Круге Сидорин говорил: «Весь Черкасский округ заполнен дезертирами со всех округов, и собрать их – задача чрезвычайно трудная»[60]. Местные станичные власти не обращали на дезертиров никакого внимания. «Под шумок правящие сферы сплавляли из Новочеркасска свои семьи…»[61].

В феврале в Семикаракорской белые хоперцы разграбили местную потребиловку. В Золотовской они же, грабя, говорили: «Нас разорили, так погибайте ж и вы». 23 марта (5 апреля) на Круге один из делегатов заговорил «о всех тех зверствах, которые чинят казаки, позорно отступающие перед противником». «Я не знаю, руководит ими темнота или здесь цинизм, если они говорят: там нас грабили, теперь мы вас будем грабить»[62]. Другой ответил: «Как к ним относятся жители, так с ними поступают и воинские части»[63]. Атаман Черкасского округа Янов вместо пресечения беспорядков «предложил» в приказе отступающим частям менять лошадей, брать фураж и одежду у местного населения, то есть жителей Черкасского округа[64].

В феврале на вокзале в Ростове скопилось 800 раненых, которых не могли распределить по госпиталям. Всего раненых и больных насчитывалось 12 тысяч. 30 % из них – симулянты.

Командование 14-й советской дивизии вспоминало: «Что ни дом – то лазарет, что ни амбар – то горы трупов. Страшный сыпной и возвратный тиф косил остатки Донской армии, заражая и наши части…»[65].

Главное командование армиями Антанты, изучая материалы о возможности интервенции в России, 6 марта 1919 года дало Донской армии следующую характеристику: «Солдаты устали от борьбы, пали духом, наблюдается пассивное безразличие, растущая дезорганизация войск; недавние поражения, в результате которых Донская армия отступила к Новочеркасску, создают критическую ситуацию. Армия не способна к победе. Мало оснований для того, чтобы полагаться на нее при действиях в России»[66]. Добровольческое командование, судя по всему, разделяло мнение союзников. Когда Врангель предлагал ударить Добровольческой армией на Царицын, Деникин не пошел на это. «Неизбежный, по его утверждению, разгром Донской армии привел бы к выходу красных войск… через Новочеркасск и Ростов на сообщения Добровольческой армии…»[67].

Советское командование в это же время, 8 марта, заявляло: «Донской армии, как боевой силы, не существует, фронт держится исключительно добровольцами». Всего на Донском фронте из 44 тысяч бойцов противника 17-18 тысяч - добровольцы[68].

Однако уже 13 марта советское командование констатировало: «Отмечается решительная настойчивость Донского командования по воссозданию армии»[69].

Прежде всего, с выходом советских войск к железной дороге Лихая – Царицын и к линии Донца изменилось настроение местного населения. В этой местности уже имелся опыт жизни «под Советами», здесь весной 1918 года уже шли бои с войсками Ворошилова. Кроме того, многочисленное местное крестьянское население, поддерживая красных, стало грабить казачьи станицы. Так произошло в станице Луганской: «Бери, бери, - говорили хохлы. – Цэ ж наше риднэ. Понаграбили козаки повнисеньки дома и сундуки усякого добра, но цэ все наше – бери…»[70].

Разведсводки красных стали все тревожнее: 5(18) февраля «Все бежавшие из плена единогласно свидетельствуют, что хохлацкое население сочувствует большевикам, казаки же настроены к ним враждебно»[71]. Так, 10(23) февраля станица Усть-Белокалитвенская приняла решение вооружиться всем и дать отпор советским войскам[72]. Но оказать сопротивление разрозненными станицами при бегущей армии было невозможно. Поэтому началось первое массовое отступление казаков, ставшее, правда, массовым лишь для некоторых станиц. И все же красная разведка доносила: 7(20) февраля «Все казачье население с приближением наших войск покидает от старого до малого свои хутора и станицы, оказывая совместно с регулярными казачьими частями отчаянное сопротивление»[73].

В царившей неразберихе было зарегистрировано 1850 беженцев. Из них Усть-Медведицкого округа – 134, Хоперского – 250, Верхне-Донского – 224, 2-го Донского - 1242[74]. Верхне-донцов собирал в Александро-Грушевске окружной атаман полковник Дронов, хоперцев – исполняющий обязанности атамана полковник Демидов, казаков 2-го Донского округа – полковник Генералов. Казаки Донецкого округа, уходившие за Донец, беженцами не считались. Все беженцы попадали в ведение генерал-лейтенанта Черноярова Диодора Николаевича.

Постановлением Круга от 25 февраля (10 марта) 1919 года беженцам выделялось 75 рублей каждому и по 60 рублей на прокорм скота (на голову), квартирные – 15 рублей в месяц, на питание – 90 рублей в месяц[75]. Этих средств было явно недостаточно. По сведениям красной разведки, в Новочеркасске один фунт черного хлеба в это время стоил 7 рублей[76].

Беженцы стали серьезным пополнением для нестроевых частей. Так как в Войске шла мобилизация лошадей и тяглового скота, беженцы, достигшие преклонного возраста, просились в армию добровольно «для совместной службы со своим скотом».

Подтягивалась дисциплина. Чтобы не раздражать раздетые и голодные войска, 7(20) марта решением Войскового Круга были закрыты театры и кино, кафе и рестораны преобразованы в столовые, в общественных местах запрещались музыкальные и танцевальные вечера, закрывались все клубы, запрещались карты и лото[77].

Новочеркасске висели воззвВания «Не покидайте Тихий Дон!»[78].

Не надеясь на призывы, Большой войсковой круг ввел телесные наказания: «А) Налагать наказание розгами или плетьми от 10 до 50 ударов за первое дезертирство, трусость на поле сражения, в разведке и сторожевке, за грабеж и за неисполнение боевых приказов. Б) За второе дезертирство – смертная казнь. В) Заменить положенные Уставом Воинских наказаний тюремные заключения поркой розгами или плетьми за каждый месяц тюрьмы – 10 ударов, а всего не более 50 ударов»[79]. Были выделены особые взводы и полусотни из наиболее надежных казаков, которым придавались военно-полевые суды. В полосе пятидесяти верст в глубину эти отряды должны были забирать всех оставивших свои посты. Наиболее «преступных» приказывалось судить и карать на месте, а остальных доставлять в ближайшие части и обороняющиеся полки[80].

Вслед за местным населением стало меняться настроение в войсках. 26 февраля (11 марта) штаб 9-й армии доносил, что с 15 февраля по 11 марта опрошено лишь 6 перебежчиков[81]. 28 февраля(13 марта) штаб Южного фронта отметил: «Главным образом противник несет потери от боев, процент дезертирства заметно уменьшился»[82].

Восстановив в какой-то мере дисциплину и боеспособность и укрывшись за Донцом и Салом, донское командование оказалось перед проблемой наращивания сил, увеличения численности армии. Увеличить численность армии планировалось «вначале созданием партизанских отрядов учащейся молодежи и добровольцев казаков, потом путем постепенной мобилизации»[83]. Когда положение восстановится, учащуюся молодежь планировали демобилизовать, что и случилось впоследствии.

Мобилизация шла все время и в рассматриваемый период, помимо приказов по Войску, она проводилась решением станиц, когда приближались красные. Так, 3(16) февраля 1919 года Нижне-Чирская, Суворовская, Есауловская, Потемкинская, Верхне-Курмоярская, Нагавская мобилизовали молодежь 1921 года переписи и «стариков» 1890-1884 годов переписи включительно[84]. Но это зачастую были разрозненные приговоры станиц, и пополнения в войска поступали мелкими партиями, что не могло ни существенно увеличить количество войск, ни создать перелом в настроении.

Ставка командования вновь была сделана на «партизан», как и зимой 1917-18 годов. Надо сказать, что ситуация была очень похожей, да и «партизанская легенда» уже существовала, усиленно подпитывалась весь период красновского атаманства оппозиционными изданиями.

Недоброжелатели Богаевского считали, что он, «вероятно в угоду лицам, на детях делавших карьеру, опять возродил детские партизанские отряды»[85].

В 1919 году партизанские отряды создавались более организованно. Начало было положено созданием отряда генерала Семилетова – «Донского пешего батальона Добровольческой армии». Батальон был сформирован при Партизанском полку Добровольческой армии, который теперь в большинстве состоял из кубанцев. 24 ноября 1918 года батальон был выделен из полка, включен в состав 2-й дивизии «добровольцев». С 6 декабря 1918 года его командиром стал генерал-майор Э.Ф. Семилетов. Батальон нес в Новороссийске караульную службу, при нем была сформирована отдельная конная сотня из пожилых казаков под командованием штаб-ротмистра Уварова. С 11 января 1919 года батальоном командовал полковник Д.Л. Абраменков.

На эту часть надеялись оппозиционеры, были попытки использовать ее существование для давления на Круг, чтобы сместить Краснова.

В начале декабря 1918 года там же под командой хорунжего М.Т. Гребенникова стала формироваться «студенческая боевая дружина» из нескольких десятков человек.

В феврале после падения Краснова батальон и дружина были направлены на Морозовскую. Там они прикрывали отступление казаков, а затем были сменены Корниловским дивизионом и отведены на станцию Лихую в резерв. От Лихой «партизаны» были посланы отбивать захваченную большевиками Каменскую и 22 февраля (7 марта) заняли станицу.

После боев у Каменской, когда угроза форсирования Донца красными отодвинулась, партизан отвели в Новочеркасск, где развернули в бригаду.

12 (25) февраля 1919 года Приказ № 304 объявил о мобилизации студентов и учащихся двух старших классов всех учебных заведений (все средние учебные заведения были временно закрыты). Все мобилизованные отправлялись в распоряжение генерала Семилетова[86]. 15(28) февраля в Новочеркасске на комитетской улице была открыта запись в партизаны. Сначала шла запись в Семилетовский отряд (на базе батальона) и в Чернецовский. В последний набирал людей (в основном из казаков Черкасского округа) председатель «Общества чернецовцев» есаул Брыкин. Одновременно на Хотунке хорунжий Гребенников набирал студентов к себе в дружину. Всего в тот период было создано по одной гарнизонной сотне из студентов в Ростове и Новочеркасске. Из хоперцев набирал отряд войсковой старшина П.Р. Дудаков. В среднем к моменту отправки на фронт в каждом отряде было по 4 сотни.

Состав партизанских отрядов был не полностью казачий. Так, среди погибших семилетовцев, похороненных 11(24) мая 1919 года у хутора Караичева, значатся хорунжий Чернецов, прапорщик Михайлов, сестра М.Н. Малышева, партизаны Натанчук, Галаев, Гладков, Аптекман. 1(14) мая 1919 года умер от ран чернецовец Ефим Гершанович.

3(16) марта на Соборной площади Семилетов принимал парад партизанского отряда, который состоял из пехоты, конницы и команды самокатчиков.

6(19) марта партизанский отряд представлялся Донскому атаману. Смотр проходил между зданием кадетского корпуса и Краснокутской рощей.

10(23) марта в отряде прошло общее собрание, на котором было объявлено, что не явившийся на отправку на фронт будет считаться дезертиром.

Дата добавления: 2015-09-29