|
Общий статус теории действия
Определив выявившуюся в ходе исследования общую эпистемологическую позицию, названную нами аналитическим реализмом, и обсудив возможности ее применения в разного рода теоретических концепциях, мы можем завершить эту методологическую часть работы кратким разбором наиболее общего философского статуса, или, как его часто называют, онтологического типа рассматриваемой здесь научной теории26. Указанная позиция является реалистической в техническом эпистемологическом смысле.
26 кЭта проблема, строго говоря, выходит за рамки данного исследования, однако мы все же обращаемся к ней, чтобы читатель, интересующийся возможными философскими аспектами принятой здесь позиции, мог легче связать ее с областью философских споров. Ни один из эмпирических выводов работы не зависит от приводимых ниже соображений.
Философской импликацией этой позиции является признание существования внешнего мира, так называемой эмпирической реальности, не являющейся созданием индивидуального разума и не сводящейся к терминам идеального порядка в философском смысле этого слова.
Рассматриваемые научно-теоретические системы, само собой разумеется, не есть ни сама эта внешняя реальность, ни ее прямое и буквальное воспроизведение, которое может считаться единственно достоверным. Эти системы скорее находятся в функциональном отношении к действительности, т.е. они служат адекватными ее отображениями для определенных научных целей. Можно указать на несколько особенностей этого отношения.
Во-первых, применимость научной теории к эмпирической реальности предполагает, что последняя представляет собой некоторую упорядоченность фактов. Эта упорядоченность должна быть в каком-то смысле конгруэнтна логическому порядку. Эмпирические события не могут происходить просто произвольно, в смысле отрицания логического порядка. В соответствии с этим общей чертой всех научных теорий является логичность взаимосвязей между утверждениями, из которых они состоят.
Во-вторых, сама научная теория не есть эмпирическая сущность, она являет собой идеальное представление эмпирического бытия или отдельных его аспектов. С таким фактом связаны накладываемые на теорию ограничения. Утверждение, что действительность исчерпывается теми своими областями, где она совпадает с доступными человеческому разуму в его научной фазе идеальными системами, такими, как логика, является недоказанной посылкой. То же самое можно сказать относительно ограничений, присущих имеющимся в распоряжении человека механизмам наблюдения. Если интерпретировать этот термин достаточно широко, то правильно будет сказать, что фактические элементы могут попасть в науку только в тех случаях, когда имеется доступная человеку процедура, с помощью которой их можно установить. Ограничения, определяющие область, подвласт-нУю человеческому наблюдению, вполне могут быть чисто лУчайными в отношении к целостности внешнего бытия.
Из обоих этих соображений следует, что доступные человеку знания не идентичны тому, что можно себе представить как знания разума, свободного от этих человеческих ограничений. Но в то же самое время факт верификации теории, то есть тот факт, что она оказывается «работающей», является хотя и ограниченным, но все же доказательством того, что утверждения человеческой науки не совершенно произвольны, а адекватным образом соответствуют существенным аспектам реальности. Существует и должно существовать представление о пределе возможного для человека совокупного знания, которое не есть «сама объективная реальность», но есть адекватное отражение существенной части этой реальности. С прогрессом науки действительное знание асимптотически приближается к этому пределу.
Но кроме ограничений, связанных с ограниченностью наблюдений, проистекающих из самой ограниченности человеческой природы, существуют и другие, вследствие которых знание в каждый данный отрезок времени и в данной области всегда меньше, чем совокупность возможного для человека знания. Эти ограничения могут быть двоякого рода. Одни связаны с природой когнитивного аспекта человеческого разума, другие с тем, что этот когнитивный аспект никогда полностью не изолирован от других аспектов; человек никогда не выступает как исключительно Homo sapiens.
Что касается ограничений первого рода, то они объясняются характером конкретных сущностей, с которым имеет дело ученый. Эти сущности никогда не бывают «целиком» конкретными даже в смысле, учитывающем пределы человеческих возможностей. Они всегда выступают в виде того, что Вебер назвал историческими индивидуальностями. А это уже конструируемые сущности, конструкция которых зависит от структуры используемой системы координат. Следовательно, реализм описания конкретного бытия всегда ограничен с учетом этого элемента дескриптивного отбора. Во-вторых, поскольку описание такого рода охватывает не целостную конкретную систему, а лишь ее части или единицы, изолирован-
ные от их контекста, в нем появляется новый элемент абстракции в той мере, в какой система является органической и обладает эмерджентными свойствами. При этом не существует априорных поводов ограничивать число таких свойств, увеличивающееся вместе с усложнением систем. Следовательно, при любом описании мы неизбежно абстрагируемся от этих свойств, зачастую даже не подозревая об их существования. Наконец, еще одна абстракция заключена в понятии аналитического элемента. Эмпирическим референтом этого понятия выступает не обязательно конкретное явление даже в обозначенном выше относительном смысле; им может быть отдельный аспект явления. Частности, соответствующие этому общему понятию, могут составлять лишь небольшую часть множества устанавливаемых относительно данного явления фактов.
Таким образом, наша система общей теории должна рассматриваться в свете этой тройной абстракции, состоящей из совокупности возможных для человека знаний. В пределах данной системы координат можно объяснить только часть важных фактов. Другие факты, представляющие для данной системы постоянные величины, могут быть объяснены, если они вообще поддаются объяснению, только в терминах других аналитических систем. Факты же, считающиеся важными в терминах данной системы координат, никоим образом не составляют всей совокупности фактов, которую можно узнать относительно определенного конкретного явления. Только когда явление адекватно описано в терминах всех существующих систем координат, когда все полученные данные категоризированы в соответствии с аналитическими понятиями некоторой системы, и только после того, как все эти различные способы анализа систематически соотнесены друг с другом, мы можем сказать, что явление объяснено настолько полно, насколько это возможно при современном уровне научных знаний. Но эти различные Уровни абстракции не означают отсутствия реальности в смысле сведения ее к фикции. Это доказывается тем, что Результаты анализа на различных уровнях, в терминах многообразных систем координат и т.д. могут быть интегрированы в последовательную сумму знаний, которая как целое имеет реалистическое значение, о котором уже говорилось. Покуда это возможно, разные части этой суммы знаний служат взаимному подтверждению друг друга и нахождению свидетельств в пользу каждого отдельно взятого пололсения.
В то же время в настоящем исследовании было показано, что, хотя научное знание и выступает в системе человеческого действия как независимая переменная, оно взаимосвязано с другими переменными. В той мере, в какой эти прочие переменные определяют ограниченность человеческого знания реальности, мы уже о них говорили. Но имеются в то же время и другие ограничения. Из них наибольший интерес представляют, пожалуй, те, которые связаны с направлениями и границами научного интереса, предопределяемыми системами ценностей. Поскольку диапазон эмпирического интереса фактически лимитируется этими факторами, постольку возможности подхода человека к эмпирическим явлениям неисчерпаемы, т.к. по мере увеличения разнообразия человеческих ценностей расширяется и научный диапазон. Уже говорилось, что во избежание скептических выводов из элемента релятивизма в науке, необходимо постулировать ограниченность числа точек зрения в указанном смысле. С накоплением ценностного опыта совокупность знаний приближается к асимптоте.
Особый онтологический статус теоретической системы действия может быть понят как частный случай этих положений.
Во-первых, система координат действия, безусловно, относится к числу тех, с помощью которых для определенных научных целей можно адекватно описать факты человеческого действия. Это не единственная система, о которой мол<ло сказать то же самое, но критический анализ, предпринятый в этой работе, показал, что для определенных задач, которые вполне закономерны в научном плане, она дает результаты более адекватные, чем любая из альтернативных систем координат, рассмотрен-
ных здесь, таких как схема «пространство—время», принятая в естественных науках, или идеалистическая схема. В пределах данной системы отсчета удалось систематически выделить ее точки соприкосновения с обеими этими схемами. Для проблематики действия они относятся к области постоянных величин. Наконец, было продемонстрировано, что в границах того, что, с точки зрения системы действия, является областью переменных, имеется несколько подгрупп, составляющих сравнительно независимые подсистемы. Была показана необходимость учитывать их все при решении конкретных задач.
Мы не можем утверждать, что в том виде, в каком эта теоретическая система представлена в нашем исследовании, она является завершенной. Мы не можем также утверждать, что в ходе дальнейшего развития социальных наук она не будет заменена другой, столь же радикально отличной от нее, как сама она отлична от систем, из которых возникла. Однако раскрытая в нашей работе эмпирическая полезность этой системы без опасений позволяет сказать, что даже после того, как ее сменит какая-нибудь другая система, от нее останется существенный элемент абсолютного знания, который после соответствующего переформулирования сможет быть включен в эту будущую более широкую систему. В этом и только в этом смысле она может претендовать на то, что она дает нам достоверное знание об эмпирической действительности.
Классификация наук о действии
Содержащаяся в результатах этого исследования общая позиция, касающаяся отношения теоретических категорий к конкретным явлениям, была названа нами аналитическим реализмом. В одном аспекте эта точка зрения противоположна эмпирицистской материализации теоретических систем. Последний подход предполагает, что для понимания любого конкретного класса яв-лений может быть применена только одна система
аналитических категорий. В противоположность этому принятая нами позиция включает теорему о том, что адекватное понимание многих конкретных явлений может требовать употребления аналитических категорий, принадлежащих нескольким различным системам.
Далее, нами был подробно рассмотрен один частный случай теоретической системы, в которой проблема «материализации» в указанном смысле этого слова стояла особенно остро. Это случай ортодоксальной экономической теории. Мы пришли к заключению, что, как правильно понял Парето, ее надо интерпретировать как теорию, формулирующую отношения внутри ограниченной группы аналитических элементов, являющихся частью более широкой системы действия. Конкретные явления, даже поддающиеся описанию в терминах спроса и предложения, включают в себя и другие переменные, не описываемые в системе экономической теории. Это положение было подтверждено более чем достаточным количеством эмпирических доказательств. Затем оказалось возможным пойти дальше простого утверждения, что группа элементов, составляющих экономическую теорию, представляет собой лишь одну из нескольких содержащихся в конкретных социальных явлениях абстракций. В том смысле, в каком об этом писали Парето и Маршалл в одном из разделов своей теории, ее удалось поставить в систематическое логическое отношение к структурным элементам более широкой системы, названной здесь действием.
Эта более обширная система — волюнтаристическая теория действия — в свою очередь и на другом уровне обнаруживает такого рода абстрактный характер. В частности, ее конкретное применение, как оказалось, тоже предполагает наличие неких постоянных величин, которые можно описать, но нельзя аналитически объяснить в терминах системы координат теории действия. Один ряд таких данных принадлежит другой, широкой системе координат современной науки, называемой в самом широком смысле «физической» и описывающей явления как пространственно-временные вещи и события. В этой полярной системе координат схема действия полностью
теряет объяснительную силу и становится просто описательной. Радикальная смена системы координат производит своего рода инверсию: данные, являющиеся переменными величинами в рамках одной, становятся постоянными в рамках другой.
На радикально позитивистском полюсе аналитическая интерпретация действия опирается на физическую систему отсчета, позитивным критерием которой является пространственность, а негативным — аналитическая иррелевантность субъективных категорий. Эта тенденция теории действия соскальзывать при определенных условиях на позиции радикального позитивизма дополняется тенденцией соскальзывания на противоположную, идеалистическую позицию. Методологически равнозначно, объявить ли постоянными величинами для теории действия идеи или физические данные. Как таковые, они не являются переменными системы действия.
Наконец, при обсуждении методологии Вебера мы столкнулись с раздвоением научного интереса, с одной стороны, в направлении объяснения конкретных индивидуальных явлений как таковых и, с другой стороны, в направлении создания теоретических систем общего назначения.
Рассмотрение этих вопросов оказалось необходимым для разработки концептуальной структуры нашего исследования. Каждый из них в каком-то аспекте важен для этой структуры. Более того, в связи с некоторыми из этих вопросов пришлось поставить проблему статуса более ограниченной концептуальной схемы, широко известной как теоретический аспект специальной науки. Так, экономическая теория является теоретической предпосылкой (preoccupation) экономической науки, как унифицированной дисциплины. А вопрос о физических аспектах систем действия в том или ином смысле зависит от решения вопроса об отношении друг к другу естественных и социальных наук.
Большая часть неразберихи, в которую мы в рамках Данного исследования пытались привнести какой-то порядок, проистекает из неумения ученых четко различать разные концептуальные схемы и адекватным образом разбираться в их логических взаимоотношениях. Как только в исследовании любой эмпирической проблемы возникает необходимость применить не одну, а несколько схем, исследователю следует выяснить для себя, что же он реально делает, т.е. в каких случаях он пользуется одной схемой, в каких — другой, и что влечет за собой переход из одной в другую. Если принять одну из основных теорем нашей работы о том, что значительная доля эмпирических проблем из области действия подразумевает использование более чем одной теоретической системы, то отсюда следует неизбежность рассмотрения их отношений друг с другом. Этот вопрос имеет большое научное значение в самом строгом смысле этого слова.
Совершенно ясно, что за этим стоит. Исследование этих отношений есть попытка разработать систематическую классификацию эмпирических наук, и создание наброска такой классификации, в той мере, в какой она соприкасается с проблемами настоящего исследования, будет последним, чем мы займемся в этой работе.
Сейчас зачастую принято возражать против попыток установить границы между науками, разделить их четкими перегородками. Говорят, что знание представляет собой неразложимое единство, что процесс заключается в разрушении границ, а не в их проведении. В какой-то мере можно сочувствовать общему духу таких заявлений. Действительно, в конкретном эмпирическом исследовании совершенно исключается приверженность какой-то строго очерченной области. Ученый-эмпирик идет за своими проблемами, куда бы они его ни привели, и отказывается считаться со знаками, предупреждающими о «чужой теории». Более того, наша собственная работа демонстрирует, как часто различные концептуальные схемы бывают необходимы для распутывания сложных взаимозависимостей в одной эмпирической области. Тем самым наша работа сама дает в руки сторонников такого научного «бродяжничества» веский аргумент. Но вместе с тем такая позиция, в ее крайней форме отказа от какого бы то ни было систематического обсуждения проблем от-
ношения друг к другу различных теоретических систем, без чего невозможна классификация наук, являет собой разновидность эмпирицистского бегства от теоретических проблем, пагубного, как уже многократно было показано, для развития науки. Путешествовать из страны в страну — великолепное занятие, но путешественник, отказывающийся признавать местные особенности и обычаи посещаемых им стран в конце концов угодит в беду. Многие путешественники распрощались с жизнью из-за этой ошибки. Поэтому наша попытка — не просто педантизм, это следование общей заповеди науки: «Хорошо, когда ты знаешь, что делаешь». Другим аргументом в пользу такой попытки служит тот факт, что эти проблемы уже частично и порознь затрагивались в разных местах нашей работы, что само по себе говорит об их важности в такого рода исследованиях. Их систематический разбор даст удобную возможность с еще большей ясностью очертить концептуальную структуру, построение которой является главным результатом данной работы. Этот результат предстанет в более ясной перспективе, нежели та, которой нам удалось достичь в кратком обобщении в предыдущей главе.
Все различения, которыми мы будем пользоваться, уже встречались нам ранее, следовательно, необходимо лишь указать их отношение к данному контексту. Первое различение, напомним, — это граница между историческими и аналитическими науками. Целью первой группы наук является, как известно, достижение как можно более полного понимания класса конкретных исторических индивидуальностей или одной отдельно взятой индивидуальности (феномена). Различение между этими науками сохраняет силу независимо от того, понимается ли под исторической индивидуальностью естественный объект или событие, человеческий индивид, действие или система действий, система социальных отношений или тип социальной группы. В любом случае объяснение этих явлений потребует — имплицитно, если не эксплицитно27 — обращения к теоретическим категориям одной или более аналитических наук. К скольким и к каким — зависит от характера данной научной задачи, от того, какие изменения и какие стороны явления нуждаются в объяснении. Может оказаться достаточно и одной системы, но такую достаточность ни в коем случае нельзя ожидать априорно. Полное объяснение может оказаться невозможным без привлечения всех теоретических категорий всех аналитических наук.
27 В зависимости от того, необходимо ли для эмпирической адекватности выйти за пределы структурного анализа или анализа по единицам. Только когда это необходимо, различение аналитических систем должно стать эксплицитным.
В противоположность историческим, назначением аналитических наук является развитие логически последовательных систем общей теории. Единицей соотнесения для таких наук служит не особая историческая индивидуальность и не класс индивидуальностей, которые для рассматриваемой науки также могут быть целью, а замкнутая теоретическая система. Как только создается такая система, не переводимая в термины другой системы, становится возможным говорить о самостоятельной науке.
Роль того, что мы называем системой координат, требует усложнения этой классификации, ибо в ней имплицитно или эксплицитно содержится различение двух классов данных: релевантных и нерелевантных для соответствующей аналитической системы, или, иными словами, переменных и постоянных величин. На этом основании удобнее всего подразделить исторические дисциплины на «полностью» и «относительно» исторические.Проиллюстрируем эти соображения. Большая часть истории написана в терминах схемы действия и ее производных. Например, данные о географической среде берутся просто как непроблематичные, отмечаются и исследуются только в смысле их влияния на изучаемый конкретный исторический процесс. Вообще говоря, это историческая процедура. Она становится полностью исторической, если историк пытается объяснить изучаемые им изменения в терминах геологии, климатологии и т.д. Сказанное относится и к данным о наследственности, расе и т.д. в терминах естественного отбора. В этом смысле большая часть исторических дисциплин попадает скорее в категорию относительно исторических. Так, история обычно ограничивает свои проблемы данными, релевантными схеме действия, а метеорология — схеме физики и химии. Если, например, метеоролог обнаруживает, что дым в большом городе или его окрестностях существенно меняет местный климат, он исходит из производства дыма в этой местности, как из факта, не вникая в его социологические или экономические причины. Он просто выясняет последствия этого факта для метеорологии.
Понятия единицы, или части, как таковые вряд ли могут составить основу самостоятельных наук. В своем описательном и неаналитическом объяснительном употреблении они ■— просто придатки к историческим наукам. С другой стороны, дальнейший анализ этих понятий ведет уже к аналитическим наукам. Эти понятия образуют главное связующее концептуальное звено между этими двумя видами наук.
Нетрудно увидеть, что эмпирицистская методология склонна: 1) давать общую классификацию наук на «исторической» основе в соответствии с классами изучаемых конкретных систем; 2) ограничивать развитие теории понятием типа-части и его эмпирическим обобщением. Любая попытка создать аналитическую теорию на основе эмпиризма ведет к «материализации», т.е. буквальной трактовке теоретической системы. Там, где изучаемые конкретные исторические индивидуальности (скажем, звезды или процессы, происходящие в лабораториях) представляют для человека интерес только в отношениях, релевантных такой теории (например, в физике), материализация не ведет к серьезным ошибкам, пока не достигнута высокая ступень анализа. Там же, где, как в области человеческого поведения, почти каждая историческая индивидуальность служит местом одновременного приложения нескольких таких систем, пагубные последствия материализации могут быть серьезными уже на раннем этапе исследования. Яркое свидетельство тому — судьба ортодоксальной экономической теории и
ее критики институционализмом. В рамках эмпирического подхода из создавшегося здесь тупика выхода нет.
Под аналитическим углом зрения можно увидеть, что данное исследование, взятое в целом, выявило три больших класса теоретических систем. О них можно говорить как о системах природы, действия и культуры28. Отметим далее, что это различение есть различение теоретических систем, а не классов конкретных исторических индивидуальностей. Только две первые представляют собой системы эмпирической научной теории в обычном смысле; третья имеет особый статус.
28 Ближе всего подошел к этой классификации Фрейер («Soziologie als Wirklichkeitswissenschaft»), выделив Naturwissenschaft, Wirklichkeit-wissenschaft и Logoswissenschaft — науки о природе, о действительности и науки о логосе. Наше определение многим обязано этой схеме, хотя в определенных отношениях и отличается от нее.
Обращает на себя внимание, что в этой окончательной классификации в отношении теории действия не применяется ограничивающее определение «волюнтаристическая». Имеются в виду просто науки о действии, в отличие от наук о природе и о культуре. В частности, в нашем исследовании мы прибегали в анализе и в классификации теории к понятию «позитивистская теория действия». Это понятие сослужило хорошую службу, будучи распространено на теории, сформулированные на основе схемы действия, но имеющие позитивистский подтекст. Здесь же, однако, наша задача состоит не в анализе чужих теорий, а в создании как можно более верной классификации, приемлемой на современном этапе. Из приведенного анализа со всей закономерностью вытекает, что в смысле обладания самостоятельной причинной значимостью в конечном счете не может быть радикально позитивистской теории действия. Всегда возможно сформулировать факт в терминах системы отсчета действия, но при переходе от описания и анализа по единицам к анализу по элементам позитивистская теория обнаруживает, что категории действия утрачивают аналитическую значимость. Причинно релевантные переменные можно, оказывается, адекватно сформулировать и в терминах системы естественных наук. В этом смысле позитивистский подход всегда сводит объяснение действия к естественнонаучным терминам.
Отсюда следует, что если теория действия вообще может иметь статус самостоятельной аналитической системы, она должна быть по самой своей сути волюнтаристической теорией. Поэтому ограничивающее определение, введенное первоначально для отличия рассматриваемой в этой работе теории от позитивистской, становится излишним и может быть исключено из окончательной классификации.
Дело в том, что эмпирическая наука занимается процессами во бремени. Проблемные данные как теоретических систем природы, так и теоретических систем действия связаны с такого рода процессами. Данные же системы культуры не обнаруживают этого. Граница между первыми двумя определяется тем, что система координат естественных наук включает время в его связи с пространством, а системы действия — в связи со схемой «цель— средства». Физическое время есть способ соотнесения событий в пространстве, время действия — способ соотнесения средств и целей с другими элементами действия. Все известные эмпирические научные теории очевидным образом опираются на ту или другую из этих базисных систем координат действия: физическую пространственно-временную или средство-целевую. Действие — кепро-странственно, но темпорально29.
Культурные системы отличаются от обеих других тем, что они и непространственные, и нетемпоральные. Они состоят, по выражению профессора Уайтхеда, из вечных объектов, в самом строгом смысле слова «вечный», т.е. не из таких объектов, которые существуют сколь угодно долго, а из таких, к которым не приложима категория времени. Они не участвуют в «процессе».
Конкретные пространственные объекты и временные события могут иметь в этом смысле культурный аспект, но в той мере, в какой они понимаются физически, они существуют лишь как символы. Вечные объекты составляют значения символов. Как объекты они существуют только «в голове» индивидов30. Сами по себе они не могут быть обнаружены внешним наблюдением; наблюдать можно лишь их символические манифестации.
29 Разумеется, каждое конкретное событие тоже происходит в пространстве. Однако для аналитических наук о действии это является нерелевантным.
30 Или «объединены» в системы символов, понимание которых предполагает существование разума.
Однако нельзя отрицать, что описания культурных систем имеют статус науки, если под этим подразумевать совокупность объективно проверяемых утверждений. Ибо, если допустить, а это необходимо, что значения символов поддаются наблюдению, то отсюда неизбежно следует существование верифицируемого знания о вечных объектах. Но эти значения не могут принимать форму причинного объяснения событий. Помимо схватывания непосредственного значения отдельного изолированного символа, оно может означать лишь фиксацию взаимосвязей вечных объектов в значимые символические системы.
В нашем опыте существует множество видов таких систем, которые в данной работе невозможно ни проанализировать, ни квалифицировать. Можно, однако, напомнить читателю, что системы научной теории, явившиеся предметом столь пристального рассмотрения в данной работе, тоже находятся в их числе. В этом своем качестве они не являются ни физическими объектами, ни событиями. Имеются также другие виды культурных систем, такие как «идеи», «виды искусства» и множество иных.
Отношения культурных систем к действию крайне сложны. Здесь мы можем лишь указать, что они могут, с одной стороны, рассматриваться как продукты процессов действия, а с другой стороны, как условия будущего действия, что правильно, например, в отношении научных и других «идей». Наука о действии не может не учитывать существования культурных систем, как не может не считаться с «физическими» фактами. Но логическая связь и в том и в другом случае по существу одинакова. И те и другие факты выступают как нерелевантные (теоретические точки зрения) данные, хотя знание о них может быть существенно для решения конкретных проблем31.
В обоих случаях есть одно исключение. Хотя указанные три вида систем должны ясно различаться друг от друга, все они представляют собой части последовательного целого, каким является объективное знание. Отсюда и посылка о существовании важных взаимосвязей между ними. Нет необходимости подробно доказывать, что большое число физических объектов может считаться отчасти продуктами процессов действия32. Таким образом, действие изменяет физический мир, будучи в то же время обусловлено им. Точно так же культурные системы являются отчасти33 продуктами действия, в свою очередь выступая как его условия.
31 Нужно отметить, что физические явления часто тоже бывают продуктами действия.
32 Обычно их называют артефактами.
33 С точки зрения причинности мы должны признать за ними в их отношениях к действию определенный Eigengesetzlichkeit (собственная законность — нем.). Мыслительный процесс, который является процессом действия, направляется логическими соображениями. Система логики, культурная система выступает как причинный элемент в конкретном результате.
Дата добавления: 2015-09-29; просмотров: 28 | Нарушение авторских прав
<== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |