OCR: Allan Shade, [e-mail] , http://soc.lib.ru 18 страница

20 См. выше, глава XVII.

Элемент конечных ценностей в работах Вебера по­явился вначале в системах ценностных установок, связан­ных с религиозными идеями. Его существование в роли конечных целей в цепочке «цели—средства» было уста­новлено теоретически в связи с разработкой типов раци­онального действия.

Его институциональное отношение к цепочке «сред­ства—цель» выражается в понятии «законного поряд­ка» — прямом эквиваленте дюркгеймовских правил, об­ладающем моральным авторитетом. Его неэмпирический «религиозный» референт сформулирован в понятии «ха­ризма», соответствующем дюркгеймовскому понятию «священное». Анализируя эти понятия, оказалось воз­можным выявить взаимную связь между ценностными ус­тановками, обычно называемыми Вебером в этом контек­сте «религиозными интересами» и «религиозными иДеями». Рассмотрение вопроса о «значении» в связи с этими идеями и с предметами и событиями реального мира приводит к выявлению важнейшей роли, которую, вне всякого сомнения, играет и для самого Вебера существу­ющий тип действий, содержащих в себе в значительной степени как харизму, так и символизм, т.е. ритуал. И хотя они анализируются не эксплицитно, как у Дюркгейма, но все элементы дюркгеймовского анализа тем не менее на­лицо.

Во всех этих аспектах существует бросающееся в глаза совпадение идей Вебера и Дюркгейма по всем пун­ктам21. По тем вопросам, которые мы здесь затронули, существует три главных различия, и ни одно из них не является противоречием — все различия только в акцен­те. Категории, связанные с ритуалом, основные и очень четко разработанные у Дюркгейма, у Вебера скорее им­плицитны. С одной стороны, взаимоотношения ценнос­тных установок и идей сверхъестественного, которые из дюркгеимовских положений можно вывести лишь путем дальнейшего анализа, у Вебера эксплицитны настолько, что с их помощью можно непосредственно верифици­ровать эти выводы, сделанные из положений Дюркгей­ма. В-третьих, роль ценностных элементов в динамичес­ких процессах изменения status quo, оставшаяся еще в совершенно латентном виде у Дюркгейма, становится на центральное место у Вебера в его теории пророчества, исправляя односторонность картины, даваемой Дюркгеймом.

21 См. выше, глава XVII.

Наконец, у Вебера появляется еще один системо-образуемый аспект действия, а именно то, что можно назвать «способами выражения >> ценностных установок. Этот аспект не нашел отражения в работах других ана­лизируемых нами ученых. Он возникает как на методо­логическом, так и на теоретическом уровне. В исследо­ваниях Вебера он анализируется лишь в контексте ориентации действия на нормы вкуса (taste). Но при раз­боре Тенниса подобный анализ оказался применимым и для институциональных феноменов применительно к Gemeinschaft, когда упомянутые нормы содержат мо­ральный элемент, а не являются просто делом вкуса в обычном смысле этого слова.

Элементы структуры обобщенной системы действия, очерченные таким образом, распадаются на три хорошо различимые группы. Первая — это наследственность и среда, воспринимаемые субъективно, как конечные сред­ства и условия действия и как источники «незнания» и «детерминанты ошибок». Это элементы, научное пони­мание которых возможно в терминах категорий, не вклю­чающих субъективного референта22. Они дают данные для научного изучения действия23. Знание природы и того, как ведут себя эти элементы, есть тот неизменно сохраняю­щий силу остаток, который берется теорией человечес­кого действия у радикально позитивистских социальных теорий.

Вторая группа — это группа элементов, входящих в серединный сектор цепочки «целей—средств». Она образует «постоянно сохраняющий силу остаток», за­имствованный у утилитаристских теорий. Атомисти­ческий характер утилитаристских теорий не позволил им четко дифференцировать этот сектор, но основные линии этой дифференциации можно различить. Общее всем этим теориям понятие рациональности действия позволило сформулировать технический элемент. Ути­литарные теории социального уровня в своем посту­лате о естественном тождестве интересов сформули­ровали понятие «экономический интерес». Этот термин достигает самой большой концептуальной чистоты в анализе «предельной полезности» в современной эко­номической теории (начиная с Джевонса и Маршалла). И наконец, элемент принуждающей власти получает свою классическую формулировку на утилитарной ос­нове у Гоббса и с тех пор появляется в различных фор­мах всякий раз, когда рушится постулат естественно­го тождества интересов.

22 Если отвлечься от психологических элементов, о которых будет сказано в следующей главе.

23.См. следующую главу.

Третья группа — это группа элементов, сосредото­ченная вокруг системы конечных ценностей в той мере, в какой она интегрирована и несводима к произвольным целям утилитаризма. Она, как мы показали, возникает из позитивистской традиции при переходе ее в волюн­таристическую теорию действия. В той или иной форме она всегда присутствовала в идеалистической традиции и может считаться тем постоянно сохраняющим силу ос­татком, который теория действия почерпнула из идеа­лизма. Но до последнего времени идеалистическо-по-зитивистский дуализм современной социальной мысли создавал как в сфере методологии, так и в сфере теории существенный разрыв, мешавший интеграции всех эле­ментов в описание единой системы действия. И только соответствующая ломка идеалистической методологии, проведенная в работах Вебера, создала возможность преодоления этого разрыва в синтезе позитивистского и идеалистического направлений.

И наконец, существует элемент, не попадающий ни в одну из этих трех структурных групп как таковых, но слу­жащий скорее для их объединения. Это элемент, который встречался нам в нескольких местах и обозначался как «уси­лие» (effort). Это — название фактора, связующего норма­тивные и относящиеся к условиям элементы действия. Не­обходимость его обуславливается тем, что нормы не реализуются сами собой автоматически, а если реализуют­ся вообще, то только через действие. Это — элемент, ана­литическое значение которого в теории действия, вероят­но, прямо аналогично значению понятия энергии в физике.

Верифицируемые выводы

Можно считать, что вошедшие в вышеизложенную схему утверждения и все наши рассуждения в основной части данной работы, краткой сводкой которых они яв­ляются, представляют, за одним исключением, адекват­ное обоснование пяти тезисов, о которых речь пойдет ниже. Исключение же состоит в том, что в рамках данно-

го исследования невозможно представить все эмпиричес­кие доказательства, на которых основываются разрабо­танные теории. В нашем резюме мы вообще не касались эмпирических свидетельств, но в основном тексте была сделана попытка дать представительную выборку таких свидетельств, и читатель, которого эти вопросы заинте­ресовали более глубоко, может обратиться к работам самих названных авторов, чтобы найти в них остальные доказательства.

Пять тезисов, о которых мы говорили, таковы.

В работах четырех ученых, которыми мы здесь занимались, были выявлены очертания схемы, которая совпадает у них всех по всем существенным моментам и представляет одну и ту же систему обобщенной социальной теории. Были выявлены структурные черты того, что мы называем волюнтаристской теорией действия. Теоретически важные расхождения этих ученых
можно свести к трем пунктам: а) различие терминологии — одни и те же вещи называются по-разному (например, Парето называет «логическим» то, что Вебер называет «рациональным»); б) различие в глубине проведенного ими структурного анализа и, следовательно, в характере эксплицитно выделенных ими элементов. В этом отношении Маршалл вряд ли представляет
нечто большее, чем начинающее движение за пределы утилитарной теории, хотя направление этого движения стратегически столь важно, что мы не могли оставить его без внимания; в) различие в способе выражения, проистекающее из различий эмпирических интересов исследуемых ученых и их теоретических подходов: так, моральный элемент для Парето — это в первую очередь конечные цели, элемент остатка же для Дюркгейма — институциональные нормы.

Обобщенная система теоретических категорий, общая для всех рассмотренных нами ученых, если рассмотреть ее как целостную систему, представляет собой новую разработку теории, а не просто продолжение традиций, от которых они отталкивались. Это, разумеется, не было творчеством ex nihilo: новая система конструировалась в постепенном процессе критического переосмысления некоторых аспектов и эле­ментов старых систем, в процессе, находившемся в са­мой тесной связи с эмпирическим наблюдением и верификацией. Действительно, при том разнообразии отправных точек, от которых шли указанные ученые, сам факт, что они совпадали по существу, исключает вероятность того, что она была просто позаимствова­на ими из старых систем. А главное — она состоит не только из элементов, общих всем предыдущим тради­циям. И хотя каждая из основных групп элементов этой системы может быть найдена по крайней мере в одной из прежних традиций, и не просто как остаточная ка­тегория, а в виде чего-то более существенного, тем не менее, система в целом, как особая целостная струк­тура концептуальных элементов, уже не умещается в них. Законченная новая структура в каких-то очень важных пунктах уже просто несовместима с каждой из предшествующих теоретических систем.

3. Создание новой теоретической системы у каж­дого из авторов находилось в непосредственной связи с основными эмпирическими обобщениями, сформули­рованными ими. Сначала с отрицательными послед­ствиями: близость эмпирических взглядов Маршалла к взглядам, преобладавшим в утилитарной традиции, была возможна только ввиду сравнительно слабой сте­пени его отклонения от этой традиции. Приведем один характерный пример: если бы от своего понимания роли общепризнанной системы ценностей он пришел к воз­можности существования отличных друг от друга сис­тем ценностей, он не мог бы оставаться в рамках при­сущего ему однолинейного эволюционизма. У Парето и Дюркгейма отклонение от всех основных позитивис­тских эмпирических теорий (таких, как прямолинейный эволюционизм, свободное предпринимательство, соци­альный дарвинизм, религия и магия, трактуемые как донаучные формы мышления) были уже самым тесным образом связаны с волюнтаристской теорией действия. Отчасти развитие этой теории шло через критику позитивистских теорий, причем исходным пунктом этой критики были новые эмпирические открытия и их ис­толкования, отчасти же новые теоретические идеи вели к новому освещению уже известных фактов. То же са­мое можно сказать и о Вебере, добавив только, что он сражался на два фронта: с одной стороны, против идеалистических эманационистских взглядов и эмпири­ческих теорий, связанных с ними, а с другой стороны, против позитивистских тенденций марксистского исто­рического материализма.

Самое главное заключается в том, что важные эм­пирические интерпретации работ всех трех ученых нельзя адекватно изложить или констатировать, пользу­ясь терминами позитивистской или идеалистической концептуальных схем. Следует помнить, что их теории, в этом смысле, не просто смелые утверждения, вроде за­явлений, что «социальное изменение в некоторых сво­их аспектах следует циклической модели», или что «су­ществуют социальные факторы самоубийства», или что «протестантская этика сильно повлияла на экономичес­кое развитие Запада». Все эти утверждения могли най­ти место и в рамках других схем. «Эмпирические интер­претации», о которых здесь говорилось, — это, скорее, особое, свойственное именно данным ученым описание свойств процессов и связей элементов тех явлений, ко­торыми они занимались, лежащее в основе их самых общих утверждений. Чем более глубоко входишь в де­тали их объяснений этих явлений, тем более отчетливо выдвигаются на первый план категории волюнтаристс­кой теории действия.

4. Один из главных источников возникновения во­люнтаристской теории действия — это правильное на­блюдение эмпирических фактов социальной жизни, в особенности же — коррективы и дополнения к наблю-Аениям, сделанным сторонниками тех теорий, в крити­ческую оппозицию которым встали интересующие нас Ученые. Разумеется, в рамках нашей работы невозможно привести все эмпирические доказательства, выдвинутые каждым из рассмотренных здесь ученых, а также те, которые можно было бы привести дополнительно в подкрепление их обобщенной точки зрения. Следова­тельно, возможности эмпирического подтверждения этих положений не исчерпаны. Но и те доказательства, которые представлены, с нашей точки зрения вполне достаточны. Во-первых, значительная часть этих дока­зательств была подвергнута разбору и найдена в основ­ном убедительной. Во-вторых, различные критические замечания, направленные против этих эмпирических теорий, также были нами рассмотрены и найдены не­основательными. И наконец, был выявлен поразитель­ный факт конвергенции: работы этих ученых, исходив­ших из совершенно различных отправных посылок, складываются в единую теорию.

Конечно, можно представить себе, что конверген­ции вовсе не было и что ее обнаружение в данной ра­боте есть результат накопления ошибок в интерпрета­ции фактов автором исследований. Можно также предположить, хотя и с очень малой вероятностью, что это — результат накопления случайных ошибок самих теоретиков. Если рассматривать каждую из этих воз­можностей, то следовало бы рассчитать ее вероятность, учитывая число различных элементов и их комбинаций. Результат совпадения именно предрасположенностей представляется в высшей степени маловероятным из-за большого несходства личностей всех указанных уче­ных, что и было отмечено в первой главе. Например, антиклериальный, радикальный гуманизм, который был у Дюркгейма основой его ценностей, очень часто становился мишенью разящей иронии Парето. Нако­нец, различия между индивидуалистическим позити­визмом, социологическим позитивизмом и идеалисти­ческими социальными теориями как концептуальными схемами столь велики, что исключают какое бы то ни было объяснение конвергенции с точки зрения имма­нентного развития этих теоретических систем без ссылки на факты. Любая из этих теоретических систем могла развиваться во многих направлениях, в них не было ничего такого, что толкало бы их именно в сторону волюнтаристической теории действия. Прежде всего утилитарная точка зрения могла развиваться — и действительно развивается — в радикальный пози­тивизм, особенно в теорию естественного отбора и пси­хологический антиинтеллектуализм. Точно так же и критика марксистского материализма с позиций защи­ты роли «идей» легко может трансформироваться в радикально идеалистическую теорию, и именно это произошло, например, с Зомбартом.

Поскольку названные выше объяснения эмпиричес­ки фиксируемого факта конвергенции теорий призна­ны нами несостоятельными, остаются еще два объясне­ния. Первое — это обусловленность конвергенции поисками адекватных трактовок существующих фактов, т.е. трансформациями теорий в ходе их приведения в соответствие с фактами. Второе состоит в том, что ис­точником конвергенции могли стать некоторые особен­ности общего движения европейской мысли — незави­симым от фактов, наблюдавшихся учеными, но общим для всех рассмотренных здесь интеллектуальных тради­ций, на которых возникла волюнтаристическая теория действия. Мы ни в коем случае не считаем, что послед­нее не имело места — такое движение действительно было, но взятое само по себе оно не может служить ис­черпывающим адекватным объяснением24. В дополнение к уже представленным нами доказательствам в пользу этой точки зрения могут быть приведены еще следую­щие. Исключение наблюдения фактов как важного эле­мента в развитии теории действия приводит на деле к исключению самого действия. Не следует исходить из случайного соответствия между теоретической схемой и фактами, к которым она относится, так как такое раз­витие невозможно релевантно представить без некото­рой степени правильности наблюдения фактов. Но если стать на точку зрения такого случайного совпадения, то вся проблема природы науки как таковой, не говоря уже

24 Для такого теоретического единомыслия, по-видимому, существенным элементом объяснения должны быть общие источники совпадения.

о конкретном ряде рассматриваемых нами научных идей, получит столь радикально отличающуюся от принятой здесь окраску. В этом случае наше исследование поте­ряет смысл25.

Это заключение, в частности, имеет значение пото­му, что, если оно верно и нам удалось это продемонстри­ровать, то понятия волюнтаристской теории действия представляют собой убедительные теоретические конст­рукты. Это, конечно, не означает, что они возможны толь­ко в их нынешней формулировке и не могут развиваться далее. Но они были подвергнуты испытанию, показавше­му, что составляют концептуальную схему, полезную для эмпирических исследований.

Следовательно, они пригодны как возможный исход­ный пункт для дальнейшей теоретической работы, по­скольку наука всегда идет дальше любого теоретическо­го исходного пункта. Выступать в защиту использования этой схемы не означает, таким образом, выдвигать уто-

25 Тезис о том, что существовала конвергенция воззрений указанных в на­шем исследовании теоретиков в структуру одной и той же обобщенной си­стемы действия, — это тезис настолько решающий, что, рискуя утомить читатателя повторениями, мы опять отсылаем его к основным местам ра­боты, в которых мы это продемонстрировали.

В наиболее строгом смысле можно сказать, что некое заключение верифи­цировано, если: (1) каждая констатация факта, от которого она логически зависит, может быть верифицирована посредством совершенно определен­ной, недвусмысленной операции и (2) каждый шаг логического вывода мо­жет быть сделан с математической строгостью. Нельзя сказать, что отме­ченная нами конвергенция продемонстрирована в таком совершенно стро­гом смысле. То, что исследованные нами авторы действительно писали так, как мы это изобразили, можно верифицировать посредством совершенно определенной операции: чтения их текстов. Но общее число соответству­ющих констатации фактов очень велико, поэтому, к сожалению, здесь не­возможно применить математические методы к логическим выводам из этих фактов. Проблема, которая здесь возникает, это проблема помещения этих фактов в некоторую общую модель, которую можно интерпретировать. Если не считать математической демонстрации, то нет никакого способа убедить критика, который просто отказывается видеть факты в их связи с общей моделью, представленной здесь, и упрямо предполагает, что имеет место неправильная их интерпретация. На это можно возразить, что пока не существует другой интепретации этих фактов, сведенных воедино, ко­торую можно было бы принимать всерьез, хотя будучи взяты по отдельно­сти эти факты могут быть истолкованы и в рамках других схем. Рассмот­ренные в терминах использованной здесь схемы, эти факты образуют пос­ледовательную конфигурацию, так что доказательство конвергенции по­лучается адекватным. Тот, кто рассматривает эти факты все вместе и в связи с этой схемой, не может прийти к другому выводу.

пическую программу того, что надлежит делать соци­альным наукам, и чего они никогда до сих пор не делали. Напротив, это означает исходить из того, что то, что при­несло пользу в прошлом и способствовало получению важных эмпирических результатов, по-видимому, будет столь же полезно и в будущем при дальнейшем развитии.

5. Четыре приведенных выше вывода, взятые вмес­те, образуют надежную эмпирическую верификацию те­ории. В данном конкретном случае — это теория разви­тия научной теории, сформулированная в первой главе. Действительно, невозможно понять указанные процес­сы научного изменения на какой бы то ни было другой основе. В частности, мы показали, что это изменение не­возможно представить адекватно: а) ни как результат процесса накопления новых знаний об эмпирической реальности, получаемых вне связи с постановкой про­блем и направлениями интересов, заложенных в струк­туре первоначальных теоретических систем; б) ни как результат процессов чисто «имманентного» развития первоначальных теоретических систем без обращения к фактам; в) ни как результат воздействия элементов, вне­шних по отношению к науке, таких как личные пережи­вания ученых, их классовое положение26, националь­ность27 и т.д. Эти уровни взаимозависимости структуры теоретических систем с наблюдением и с верификацией фактов могут иметь большое, но никоим образом не исключительное значение. 28

26 Марксист сказал бы, что поскольку речь идет не о пролетарских ученых, этот элемент нельзя исключать. Мы считаем, что это не вносит никакого изменения в общий вывод. Существует слишком много доказательств того, что имеют значение другие элементы, а не классовое положение.
27 Следует напомнить, что все четверо ученых, нами рассматривавшихся, — различной национальности.
28 Можно указать на то, что этот вывод содержит нечто большее, нежели утверждение об эмпирической значимости рассматриваемой теории. Он говорит о том, что мы продемонстрировали, в частности, и ее эмпиричес­кую пригодность среди прочих факторов, объясняющих ее возникновение. На ее создание влияли, конечно, и многие другие факторы, но их было не­достаточно, и теория в том виде, в каком она здесь была представлена, не появилась бы, если бы ее авторы не занимались корректными наблюдения­ми фактов и логически правильными рассуждениями на основе этих на­блюдений. Только приняв этот тезис, наше исследование может претендо­вать на то, чтобы быть вкладом в социальную динамику.

В связи с этим полезно указать, что, если признать последний вывод, в особенности в сочетании с четырьмя предыдущими, то наше исследование имеет право на то, чтобы его рассматривали не просто как вклад в осмысле­ние некоторых социальных теорий и процессов их разви­тия, но также и как вклад в социальную динамику. Ибо развитие эмпирического знания является чрезвычайно важным фактором процесса социального изменения, по­скольку оно тесно связано с рациональным действием, которое и является главной темой нашего исследования. Рационалистический позитивизм ошибался только в том, что рассматривал этот фактор как единственный. Данное утверждение верно как относительно знания о челове­ческом действии, так и относительно знаний о природе. Следовательно, понимание характера процессов, благо­даря которым это знание — особенно в форме науки — претерпевает развитие, есть совершено необходимое предварительное условие правильного понимания его социальной роли. Конечно, наше исследование не реша­ет этих проблем в целом, но оно может претендовать на то, что делает вклад в их решение.

Глава XIX Предварительные методологические выводы

Было бы слишком смело утверждать, что описание структуры действия, представленное в предыдущей гла­ве, является полным даже с точки зрения простого пе­речисления ее основных элементов, не говоря уже о вза­имосвязях между ними. Это может быть решено только в результате тщательной длительной проверки теории в ходе конкретных научных исследований. Для той ста­дии, на которой находится теория действия, требование полного и ясного представления обо всех ее элементах и связях является невыполнимым. В данном исследова­нии не предполагалось дать ответ на все вопросы. Те же ограниченные задачи, которые ставились, в нем выпол­нены.

Однако развитие системы прослежено достаточно далеко, чтобы можно было говорить о ней как о системе, отличной от других систем, описанных в работах, кото­рые положены в ее основание. Является ли теория в дан­ном состоянии логически замкнутой или нет, на этот вопрос поможет ответить только время и тщательный критический анализ1.

1 Если бы ее можно было представить как систему одновременных уравнений, то на этот вопрос было бы легко ответить. Но даже при удовлетворительном определении переменных для такой проверки необходимо еще показать дос­таточное число способов отношения между ними, а это уже совсем другое дело. В данном исследовании мы ограничились лишь некоторым предваритель­ным анализом, даже не пытаясь идти дальше в указанном выше направлении.

Главная задача данного исследова­ния состояла в определении структурных элементов. Ес­тественно, что при этом часто делались ссылки на их вза­имосвязи. Однако в работе не предпринималось попытки систематически исследовать эти взаимосвязи даже в том объеме, в каком это позволяют сделать социологические работы разбираемых здесь авторов. А это было бы необ­ходимо для того, чтобы установить логическую замкну­тость хотя бы на структурном уровне.

Все это выходит за рамки данной работы и потому оставляется на будущее. Здесь предполагается реализо­вать две цели. Во-первых, представить в целом некото­рые методологические вопросы, проходящие через все исследование, попытавшись изложить их в более систе­матическом виде, чем это было сделано в основной части работы, где возможность тщательного рассмотрения ог­раничивалась в связи с задачей непосредственной интер­претации положений того или иного автора. Во-вторых, в первых главах данной работы рассматривалась пробле­ма статуса концептуальной схемы одной из основных социальных наук — экономической теории. Проблема ее статуса, как оказалось, заключала в себе огромную ме­тодологическую важность. О проблемах, связанных с вопросом о статусе прочих социальных наук, только упо­миналось. Следовательно, теперь, когда все доказатель­ство представлено, было бы интересно посмотреть, имеются ли у нас основания для дальнейшего сис­тематического уяснения этих проблем.

Эмпиризм и аналитическая теория

Несмотря на явное стремление данной работы быть научным, а не философским исследованием, по причинам, изложенным в первой главе, невозможно избежать об­суждения некоторых философских проблем. Группа та­ких проблем, которой мы касались в нескольких местах, является частью эпистемологической проблемы отноше-

ния научных понятий к реальности. В частности, оказа­лось необходимым подвергнуть критике в связи с их не­удачными эмпирическими импликациями группу взгля­дов, объединяемых термином «эмпиризм».

Следует помнить, что под этим названием объеди­няются три различных направления. Первое — позити­вистский эмпиризм, суть которого заключается в мате­риализации (reification) общих теоретических систем, по логическому типу приближающихся к классической ме­ханике. Это означает, что либо конкретные явления, к которым применяется теория, объявляются поддающи­мися объяснению исключительно в терминах категорий системы, либо, в менее радикальном варианте, утверж­дается, что все изменения в таких явлениях должны быть предсказаны из знаний значений переменных дан­ной системы. Последняя позиция оставляет место для определенных постоянных, т.е. для посылок, необходи­мых при конкретном использовании теории. Но, если принимается точка зрения эмпиризма, то эти постоян­ные считаются не просто созданными в непосредственно научных целях, но частью «природы» рассматриваемого явления. Другими словами, теория применима только тогда, когда даны такие «экспериментальные условия», в которых предсказания из ее «законов» наблюдаются с определенной точностью. Закон падения тел при таком подходе может применяться только для вакуума. Самым ярким примером такой материализации в социальной области является интерпретация классической эконо­мики как теории, применимой только к режиму неогра­ниченной конкуренции. Эвристические допущения, не­обходимые в доктрине о максимуме удовлетворения, становятся при этом постоянными, которые в радикаль­ном варианте теории объявляются эмпирическими исти­нами.

Другие два вида эмпиризма отвергают какую бы то ни было ценность общих теоретических понятий для рас­смотрения конкретных явлений. Одна из форм, называемая партикуляристическим эмпиризмом, состоит в том, что единственным объективным знанием провозглашается знание о частных сторонах конкретных вещей и явле­ний. Причинных отношений между ними, которые ана­лизировались бы в общих понятиях, установить якобы невозможно. Они могут только наблюдаться, описывать­ся и располагаться во временной последовательности. Ясно, что это является отражением юмовского скепти­цизма в эпистемологии. Конечно, такой взгляд абсолют­но неприемлем здесь, ибо он ведет к ликвидации самой цели данного исследования, которая как раз и состоит в разработке основ системы общих теоретических катего­рий, обладающих эмпирической ценностью.

Третью форму эмпиризма назовем (следуя д-ру фон Шелтингу) интуиционистским эмпиризмом. Этот вид эм­пиризма допускает концептуальный элемент в социаль­ной науке, но признает за ним только индивидуализиру­ющий характер; он должен выражать неповторимую индивидуальность конкретного явления, например, лич­ности или культуры. Всякая попытка разложить это яв­ление на элементы, которые могут быть подведены под общие категории любого вида, разрушает эту индивиду­альность и приводит не к достоверному знанию, а к кари­катуре на реальность. Такой взгляд также неприемлем для целей данной работы, поскольку он отрицает законность основной задачи исследования как научной цели.

Первая форма эмпиризма, материализация, оказы­вается неприемлемой по другой причине. В ней правиль­но указывается на необходимость создания в науке об­щих теоретических понятий, но интерпретация их статуса по отношению к конкретной реальности неверна. Содер­жание данной работы в изобилии представляет материал для доказательства того, что понимание человеческого действия предполагает множество таких теоретических систем. Нет никакого сомнения относительно частичной пригодности систем физических наук к человеческому действию, но многочисленные попытки дать исчерпыва­ющее объяснение человеческого действия в терминах этих наук всегда кончались неудачей. Если говорить о более конкретных вещах, то здесь были представлены исчерпывающие доказательства того, что предпосылки,

Дата добавления: 2015-09-29