— Разумеется, сможем, — горячо заверил Ванька.
Мама и тетя Катя пошли собираться в грибной поход. Времени им понадобилось немного. Когда они, с двумя корзинами, исчезли за поворотом дороги, мы с Ванькой воспользовались свободой, чтобы сварить себе какао. Вообще-то какао мы получали с ограничениями, по чашке в день, потому что и сам напиток был дороговат, и считалось, что от злоупотребления любыми шоколадными продуктами у нас могут быть аллергия и всякие неприятности с желудком. По «своей» чашке какао мы уже получили, но устоять перед искушением не смогли.
— Вымоем кастрюльку и все следы заметем, — сказал Ванька, заглядывая в банку. — Какао еще много, так что никто не заметит, если его станет на несколько ложек меньше… И все-таки, что ты думаешь обо всей этой истории?
— Я думаю, что ни у кого из островитян нет таких денег, чтобы рассчитаться с Птицыным за двух лисиц, — сказал я. — Хоть Птицын продает почти по бросовой цене по сравнению с тем, за сколько шкурки толкают в меховых салонах, особенно крупных городов, но все равно это слишком большая сумма, чтобы кто-нибудь из местных жителей потянул. Правда, они могли предложить расплату в рассрочку, продуктами… Скажем, помидорами и огурцами сейчас, мешком картошки в сентябре, свежими яйцами понемногу, молоденьким петушком — словом, пока долг не погасят.
— Да, Птицын вполне мог на это согласиться, — кивнул Ванька. (Расплата натурой в наших местах давно сделалась общепринятой. И не только в деревнях, но и в городе. Я упоминал в одной из предыдущих повестей, что как-то под Новый год директор крупнейшего местного универсама, решивший сделать сотрудникам продуктовые наборы к празднику, расплатился с отцом за бочонок клюквы и бочонок солонины из кабана комплектами постельного белья, хорошими детскими книжками и прочими вещами, нужными в быту или из которых выходили отличные подарки). — А какой у тебя другой вариант?
— Если Птицын получил за это деньги, — медленно проговорил я, — то единственные «денежные» люди сейчас на острове — это яхтсмены. Во всяком случае, заплатить местному браконьеру им по карману. И смотри, что получается. Яхта пристала к острову позавчера днем. А позавчера утром или в первой половине дня Птицын отправляется браконьерствовать. Совпадение или нет? Они вполне могли встретиться с Птицыным по пути к острову и договориться с ним обо всем. Выходит, ночью они должны были встретиться. То есть или яхта снималась с места, или они плавали на встречу в спасательной шлюпке, которая на любой яхте всегда имеется. И вспомни еще, что Топа заволновался и стал принюхиваться, перед тем как исчезнуть и вернуться с лисой, когда мы были недалеко от яхты. Он учуял лисий запах где-то рядом с яхтой, понимаешь?
— Ну, ты голова! — Ванька был в восторге. — Точно, так оно все и было! Но… — Он нахмурился. — Мишины ребята обыскали яхту — и ничего не нашли! А уж им палец в рот не клади!
— Разве я сказал, что лисы были на яхте? — возразил я. — Я сказал «где-то рядом с яхтой». Совсем рядом, но там, где никому в голову не пришло их искать! Эх, жалко Топы с нами не было из-за велосипедов! Он бы сразу нашел это место, и все стало бы ясно!..
— И что произошло с лисами потом? — спросил Ванька.
— То ли они сумели выбраться и сбежать, то ли яхтсмены сами их выпустили, испугавшись, что шум поднялся нешуточный и что лисы — это улика. Может, Птицын и не сказал им, что лисы из заповедника. А теперь они не хотят его выдавать, но и «криминальные» лисицы им не нужны. И похоже, смотритель маяка что-то знает об этой истории… А если допустить, что яхтсмены заплатили ему, чтобы он не болтал, то понятно, почему он молчит!
— Да, понятно… — кивнул Ванька. — Или… — Его лицо озарилось. — Послушай, ему могли заплатить еще и за то, чтобы он спрятал лис на маяке! Ведь на маяке никто не вздумал бы их искать!
— Вполне вероятно! — согласился я. — И все они темнят. Не только потому, что боятся воров, вполне доходчиво им пригрозивших. У них самих рыльца в пуху, и им есть что скрывать!.. Впрочем, подождем, пока Топа проведет нас по лисьим следам. Если он и на маяк укажет — тогда точно, смотритель помогал укрывать лисиц!
— Вот увидишь, укажет! — уверенно заявил Ванька. — Интересно только, зачем яхт сменам нужны эти лисы…
— Скорее всего, так же, как и многим, кому наскучили собаки, кошки и даже попугаи и кто хочет содержать дома что-нибудь этакое, — пожал я плечами. — Вон, не давно писали, что богатеи и крокодилов у себя в ваннах держат, и вообще невесть кого!
— Ну да, — кивнул Ванька. — Гулять по городу с лисицей на поводке — это прикольно!
Тут мы услышали шлепанье сандалет в коридоре, потом громкий стук в нашу дверь и голос Фантика:
— Эй, ребята, вы еще спите?
— Не шуми! — окликнули мы ее из кухни. — Иди сюда!
Фантик влетела на кухню вся раскрасневшаяся от волнения.
— Уже встали? А я хотела вас разбудить и удивить!
— Чем? — спросили мы.
— Я спала и думала, думала и спала… И во сне меня осенила такая мысль, что я проснулась!.. Я знаю, кто заказывал Птицыну лисиц, живых лисиц! Яхтсмены!..
— Осенило!.. — фыркнул Ванька. — Это уже известно…
— Подожди, — остановил я Ваньку. — Фантик не знает того, что знаем мы. Давай толком, Фантик, почему ты так решила.
— Ну, я… — Фантик подрастерялась и как-то угасла. — Послушайте, а куда делись все взрослые? — спросила она, оглядываясь по сторонам. — Что вообще происходит?
— Много чего! — сообщил Ванька. — Во-первых, Топа поймал одну из лисиц…
— Поймал?!
Мы рассказали Фантику обо всем, что случилось утром, вплоть до наших последних выводов.
— Вот оно что… — протянула Фантик. — А я-то пропустила самое интересное. И еще думала, что моя догадка будет очень нужной…
— Может, она и окажется очень нужной, — сказал я. — Садись завтракать и рассказывай толком. Чего хочешь — творог или омлет?
— Омлет, — сказала Фантик. — Так вот, — начала она, садясь за стол и делая себе бутерброд с сыром. — Я все думала о лисах и об этой видеокамере, и когда заснула, наконец, то в моих снах все смешалось. Я видела лисиц, прыгавших через видеокамеру, и вообще всякую чушь. Потом я сама их снимала, они бежали по снегу, а кресты на их спинах были черные, а не серебристо-серые, и я подумала: «Как хорошо, что на них и зимой сохранились «летние» кресты, ведь «зимние» кресты почти слились бы с шубками и в тусклом свете вообще не были бы заметны…» Я проснулась и вспомнила, то есть сообразила, откуда во мне это взялось. Когда мы ехали к вам, мы по пути завернули поглядеть один знаменитый монастырь. Его как раз реставрируют. Отец снимал купола, на четырех были новенькие серебристые кресты, а на пятом — еще старый, почерневший, а все небо тучами заволокло, да и дело было под вечер, и отец сказал: «Боюсь, красиво и четко получится только этот черный крест, а серебряные почти сольются с небом… Вот если бы солнце на них играло — тогда да!» И еще я сообразила, что если лисиц снимали под утро, то как раз должны были быть и тусклый свет, и туман… Словом, если Сергею и его товарищам обязательно надо было снять именно крестовок, то лучше было снимать летом, а не зимой! Особенно если они снимали при не очень удачном освещении…
— Гениально! — воскликнул Ванька. — То есть им надо было снять так, чтобы сразу было видно, что крестовка — это крестовка!
— Да, — сказала Фантик, очень довольная, что наконец она и Ваньку заставила оценить свои способности. — От этой мысли я и проснулась и кинулась вас будить…
— Но тогда получается, — сказал я, перекидывая омлет со сковородки на тарелку Фантика (как-то так сложилось, что в отсутствие взрослых все хозяйство доверяли вести только мне, хоть Фантик и была девочкой, может быть, как самому старшему), — эти яхтсмены не совсем те, за кого себя выдают. Если у них были заранее составленные планы, что они хотят снимать, в том числе и диких животных, которых просто так не найдешь, то они больше похожи не на отдыхающих, а на тележурналистов или что-то подобное…
— Тогда почему они не обратились со своими проблемами к отцу? — недоуменно вопросил Ванька.
— Это как раз легко объяснить, — ответил я. — Об отце они ничего не знали, а с Птицыным умудрились познакомиться по пути, и он сказал им, что сумеет достать крестовок. Они ударили по рукам и стали его ждать. Думаю, если б они знали, что он браконьер, который полезет в заповедник, то шарахнулись бы от него и отправились искать смотрителя заповедника… И лисиц, получается, они не прятали. Отсняли и отпустили. Может, Птицын им сказал, что поймал их прямо на острове…
— Как это может быть, если Птицын не приезжал на остров, а, наоборот, они ездили к нему на берег? — спросил Ванька.
— Ну, может, сказал им, что они могут просто отпустить лисиц, те не пропадут, — уточнил я. — И еще, вспомните: у Сергея профессиональная видеокамера.
— И его имя показалось Алексею Николаевичу «смутно знакомым»! — воскликнул Ванька. — А он сразу начал туману напускать, что он, мол, так, ничего особенного, в газетах иногда снимки печатались… На самом деле его имя мелькало в телевизоре, вот что!
— Ну, тогда они его быстро раскусят, — заметила Фантик. — Глупо скрывать очевидное.
— Чего не сделаешь от растерянности! — сказал я. — Но у нас остается другой вопрос. Хорошо, они молчат о пленке, потому что тогда им надо сознаться, что они снимали украденных лисиц… Но ведь и воры, свинтившие лампы, умыкнули эту пленку не просто так! Что-то там происходило на заднем плане, пока яхтсмены снимали… Что? Кого они могли видеть? Кто там проплывал?
— Я предлагаю пойти к ним и поговорить начистоту, — сказала Фантик. — Мол, мы знаем, вы молчите о том, что пленка в камере была, потому что на ней эти несчастные лисы, но поймите, что сейчас важнее другое: выяснить, почему этой пленки испугались воры! Расскажите подробнее обо всем, что в этот момент происходило вокруг вас на озере, а мы придумаем, как указать на воров Мише и Алексею Николаевичу таким образом, чтобы вы получались ни при чем!..
— Пожалуй, мы так и сделаем, — согласился я. — Но сначала не худо было бы выяснить о них как можно больше. Кто у нас может знать о телевидении все?
— Баба Ганя! — тут же сказал Ванька. — Она обожает телевизор и смотрит его с утра до ночи, когда время есть! Если эти парни хоть сколько-то мелькают в какой-нибудь передаче о путешествиях или о животных, — она их сможет узнать!
— Да, они вполне похожи на одну из съемочных групп какой-нибудь популярной программы о природе, — кивнула Фантик.
— Значит, надо слетать к бабе Гане! — сделал вывод я. Баба Ганя, которую мы неплохо знали, потому что покупали у нее яйца и помидорную рассаду, жила в ближайшей деревеньке. — К сожалению, мы знаем полное имя только одного из них, Листяков Сергей Васильевич. Про двух других нам известно только то, что их зовут Павел и Алик.
— Для бабы Гани это может быть вполне достаточно! — сказал Ванька. — Вот что, я возьму велосипед и за пять минут сгоняю туда и сюда.
— Давай! — одобрил я.
И Ванька унесся.
— Хорошо ему! — позавидовала Фантик. — Есть что делать. А мы сиди и жди, когда он вернется.
— Да, хочется что-то делать, — согласился я, берясь отмывать кастрюльку из-под какао. — Тем более что все запутано так, что дальше некуда. Вот мы сейчас сосредоточились на Птицыне, лисах и яхтсменах, а воры и Шашлык с Чумовым как-то отошли на задний план. А ведь они тоже кусочки головоломки.
— Для того чтобы узнать, кто воры, нам надо найти видеопленку, — сказала Фантик.
— А для того чтобы найти видеопленку, нам надо знать, где ее искать. То есть кто воры. Замкнутый круг получается, — вздохнул я.
— Остается одно, — сделала вывод Фантик. — Добиться, чтобы яхтсмены нам рассказали, кто вертелся на озере во время съемки. Мне кажется, они расскажут, потому что сами мечтают выпутаться из этой истории, чтобы плыть дальше, и, если мы им пообещаем, что мы их не выдадим…
И тут мы услышали громкий лай Топы.
— Подожди немного, кажется, кто-то пришел.
Я вышел из дома. Топа стоял у крыльца и лаял — не злобно, а скорее так, предупреждающе. А у калитки стоял мальчишка приблизительно моего возраста — долговязый и довольно мрачный.
— Привет! — сказал я, подходя к калитке.
— Привет, — ответил он. — Здесь живет лесничий?
— В смысле, смотритель заповедника?
— Да.
— Это мой отец. Он сейчас отъехал. А ты кто?
— Петька, — сообщил мрачный мальчишка. — Петька Птицын.
— Что-о? — Я не мог сдержать изумления. — Ты — сын Птицына? В смысле, того самого, браконьера?
— Ну да, — буркнул он. — Мне надо твоему отцу кое-что передать. Он скоро будет?
— Не очень, — ответил я. — Но ты заходи, заходи… Топа, свои! Сидеть! — Я открыл калитку.
— Не укусит? — осторожно осведомился Петька.
— Нет, не бойся. Проходи в дом.
Петька прошел следом за мной, на всякий случай обойдя притихшего у крыльца Топу по широкой дуге.
— Познакомься, Фантик, — сказал я, проводя гостя на кухню. — Это Петька Птицын!
— Ой! — вскрикнула Фантик. — А мы как раз собирались поехать тебя искать!..
— Зачем? — коротко и угрюмо спросил Петька.
— Мы думали, ты сумеешь нам чем-нибудь помочь, — объяснил я. — Мы хотим распутать эту историю, потому что знаем, что твой отец не раздевал световые бакены.
— А, ну… тогда… — Петька замялся и посмотрел по сторонам. — А откуда вы это знаете?
— Это долгая история… Скажи лучше, что тебе надо передать моему отцу?
Петька насупился, задумавшись. Он явно сомневался, говорить нам, с каким поручением он прислан, или нет.
— Может, тебе чаю налить? — спросила Фантик, воспользовавшись паузой.
— Можно, — буркнул Петька. — Я с утра не жрамши.
— Тогда я тебе еще и бутерброд сделаю, — сказала Фантик. — Садись к столу.
Петька осторожненько, словно опасаясь подвоха, присел на край стула и застыл, как деревянный.
— Да расслабься ты! — рассмеялся я. — Никто тебя не укусит.
Петька поглядел на меня так, как будто в этом сомневался, но на стуле уселся поудобнее, немного поерзав.
Отхлебнув чаю и отхватив здоровый кус от хлеба с медом, он еще чуть-чуть оттаял.
— Ну, вреда не будет, если сказать, — пробормотал он, больше обращаясь к себе, чем к нам. — В общем, так. Мой отец просил передать вашему отцу, — он явно считал меня и Фантика братом и сестрой, — что ему есть что рассказать. Но он рассказывать не будет, пока с вашим отцом не переговорит. Потому что… Потому что, ну, ваш отец — мужик нормальный, и зря подводить людей не станет.
— Угу… — Я задумался. — Он хочет рассказать отцу всю правду, и чтобы отец потом сам решил, что стоит знать милиции, а что нет? Чтобы не выдать тех, кого выдавать не стоит? Ну, чтобы не пострадали люди, которые в этой истории оказываются без вины виноватыми, да?
— Вроде того, — сказал Петька. — И еще он говорит, что, пока он не переговорит с вашим отцом, милиция от него ни словечка не дождется, хоть на двадцать лет его станут сажать!
— Это, в общем, понятно, — сказал я. — И больше ничего?
— Ничего. — Петька отправил в рот последний кусок хлеба с медом и взял второй бутерброд.
— Хорошо. — Я сел напротив него. — А теперь можно задать тебе несколько вопросов?
— Ну, можно, — ответил Петька, выдержав паузу и опять напрягаясь.
— Твой отец и правда вернулся домой около семи утра? Ведь вроде ты подтверждал это милиции?
— Домой? Да.
— Что значит «домой»? — спросила Фантик, заинтригованная тем, как Петька невольно подчеркнул это слово.
— Ну… Ну правда, — сумрачно сказал Петька.
— Послушай, — я постарался собраться, чтобы говорить как можно спокойнее и рассудительнее. — Если ты не хочешь, чтобы об этом знали, то мы никому не скажем. Но нам самим важно знать. Смотри, что получается. Если твой отец вернулся в три-четыре ночи, как обычно возвращаются браконьеры, то у него просто не было времени сплавать за остров и раздеть бакены. А если он вернулся домой около семи утра, то в принципе такое время у него было. То есть, стоя на том, что он вернулся домой к семи, он не создает себе алиби, а уничтожает его. Возможно, сам он думает иначе, поэтому и тебе велел подтверждать его показания… Но он не прав.
— Да ничего он не велел! — Петька внезапно разгорячился. — Просто… Просто если б я сказал иначе, то отец бы понял, что я за ним следил, и вздул бы меня по первое число, выйдя из тюряги! Он мне не раз запрещал высовываться — говорит, не мое дело!.. А раз я должен делать вид, что был дома, значит, должен говорить, что знаю только одно: что отец вернулся в семь утра!..
— Ты следил за отцом? — удивилась Фантик. — Зачем?
— Да я не следил! — с жаром объяснил Петька. — Я ждал его. Потому что всегда за него волнуюсь, когда он вот так уходит. Ладно там, на вашего отца нарвется, но ведь он психанутый!.. — Петька резко осекся и, втянув голову в плечи, боязливо оглянулся по сторонам, словно боясь, что громко прозвучавшее последнее слово может долететь до его отца, и тогда Петьке не поздоровится. — Я имею в виду, он никакого зверя за противника не считает. Гонор у него такой. С медведем встретится — и с медведем ломаться начнет. Говорит, что волка можно голыми руками задавить, а медведя настоящие охотники одним ножом убивают, без всяких стволов. Здрасьте вам! Я так понимаю, что хоть отец и силач каких мало, но медведь его задерет. Он упертый насчет того, что стыдно перед неразумным зверем отступать, и сам на рожон лезет… Вот мы всегда и переживаем. Как-то он запаздывал, мы с матерью вышли ждать его на берег, а он, как приплыл, дал нам прикурить! Мол, мы его только подставляем, потому что все вокруг знают, чьи мы сын и жена, и если какой-нибудь патруль — милицейский или водный — нас при ночном объезде заприметит, то сразу поймет, что отец едет сейчас или из заповедника, или с незаконной рыбной ловли, и что его можно брать «тепленьким», потому что у него лодка — или мотоцикл там, если он по суше двигался, — браконьерской добычи полна! В общем, запретил нам выходить его встречать, чтоб «не маячить и не засвечиваться». А я все равно волнуюсь. Вот и позавчера… Мать уснула, а мне не спалось. Я и выскользнул потихоньку к гаражам. В начале четвертого это было. Вижу — велосипед катит. Отец, значит, он обычно мотоцикл оставляет за городом, у друзей одних, а после этого на велосипед пересаживается. Потому что после этой деревни, где живут его друзья, уже начинаются места, где ночные патрули шастают, вот и надо двигаться бесшумно, чтобы встречи с ними избежать. В общем, едет отец с рюкзаком, подъезжает к гаражу, велосипед ставит, а сам идет на берег. Подождал немного, потом я услышал плеск весел и как с отцом кто-то тихо разговаривает…
— Не разглядел, кто это? — спросил я.
— Без понятия, — ответил Петька. — Я его вообще не видел, он с берега не поднимался, а там ведь обрывчик небольшой и кусты, перед тем местом, где лодки ставят, а подойти поближе я боялся, чтобы отец меня не засек. В общем, минут через десять отец показался. Рюкзак у него уже пустой, обвисший — отдал, значит, добычу. Гляжу, за левый край гаражей топает, где самогонщики, которых можно круглосуточно разбудить.
Точно, к ним завернул, потом опять к самым лодкам спустился, и почти сразу послышалось тихое звяканье и бульканье и тихие разговоры — это значит, отец и покупатель сделку обмывали, так? Где-то около часа они на берегу просидели, потом опять послышался плеск весел, потом отец появился, опять к самогонщикам завернул. Я домой дунул, нырнул в кровать, а отца все нет и нет. Тогда я еще раз выглянул — а он, оказывается, домой не пошел, на лавочке в палисадничке у дома устроился и бутылку потихоньку уговаривает. Ну, я понял, что все в порядке, вернулся домой и по-настоящему спать лег. Проснулся, когда дверь хлопнула и отцовские шаги послышались. Глянул на часы — начало восьмого. Я опять задремал, встал в девять, завтракать на кухню вышел, отец сидит, чай пьет. Вдруг в окно что-то увидел, изменился в лице. «Милиция, — говорит, — топает. Наверняка по мою душу. Знал ведь, как чуял, что нельзя с этим связываться, так нет…» И рукой махнул. Потом, спохватившись, вынул из куртки деньги и матери отдал. «На, — говорит, — спрячь побыстрее. Тут шестьсот восемьдесят пять рублей. Пятнадцать рублей я ночью в дело употребил…» Мать и спрятала их себе за пазуху. А отца тут же взяли и обыск устроили. Вот и все. А что он с начала четвертого на берегу ошивался и лампы воровать не ездил — это факт. Только мне нельзя говорить об этом, потому что отец с меня шкуру спустит за то, что я его не послушал и на берегу болтался, даже если благодаря мне его освободят.
— Так, получается, есть еще один свидетель — самогонщик… — заметила Фантик.
— Зра-асьте, так он и пойдет в свидетели! — на угрюмом Петькином лице даже промелькнуло подобие улыбки. — Что он скажет милиции? «Да, Леонид Птицын заходил ко мне, чтобы купить очередную бутылку самогона»? И чтоб милиция его тут же сгребла как миленького?
Тут я с Петькой был полностью согласен. Мне пришла в голову другая мысль.
— Твой отец получил, конечно, круглую сумму — семьсот рублей. Истратил он пятнадцать — стоимость одной бутылки самогона. Выходит, первая бутылка была за счет покупателя?
— Выходит, так, — согласился Петька. — А куда ты клонишь?
— Раз они распивали самогон — значит, покупателем был кто-то из местных. Человек издалека заранее запас бы бутылку водки, чтобы поставить в честь удачи…
— Не обязательно, — возразил Петька. — Если он не знал, что охотнику надо выставить, да еще и выпить вместе с ним, — а человек издалека мог этого и не знать, — то у него с собой ничего не было, а купить в такое время в районе гаражей можно только самогон.
— Ты не заметил, рюкзак у твоего отца не шевелился? Не было слышно тявканья или поскуливания?
Петька наморщил лоб.
— Сейчас, когда ты спросил, я припоминаю, что вроде какое-то поскуливание мне померещилось… Но не уверен.
— Странно, что твой отец не заметил, сидя с покупателем на самом берегу, что его лодки нет на месте, — сказала Фантик.
— Он мог и не поглядеть в ее сторону, — сказал Петька. — К тому же было темно.
— Настолько темно, что он не заметил просвет между лодками? — спросил я. — Ведь у каждой лодки есть свое забитое место.
— Наше место — метрах в двадцати от того, где сидел отец, — объяснил Петька. — Вполне достаточно, чтобы в темноте не заметить просвет, если не приглядываться. А отец не приглядывался, точно. Он ведь всегда был уверен, что его лодку никто не тронет… Но что это все вы задаете вопросы? Ответьте и мне, наконец, кто и как угнал лодку отца?
Мы с Фантиком переглянулись и кивнули друг другу.
— Хорошо, откровенность за откровенность, — сказал я. — Ты тоже не подведи нас, не вздумай болтать. Мы…
Но тут мы услышали громкое хлопанье дверей, и в кухню ворвался запыхавшийся Ванька.
— Ребята! — с порога заорал он. От волнения он даже не заметил сначала, что мы не одни. — Ну и дела! Все точно! Сергей Листяков и Павел Хрумов! Баба Ганя их знает, потому что… Потому что знаете, это кто? Силуэтчики!
Глава VIII
Что же произошло той ночью?
Пока мы таращились на Ваньку, силясь сообразить; что он имеет в виду, мой братец наконец заметил Петьку.
— Ой!.. — Он резко остановился. — Ты кто?
— Познакомься, — сказал я. — Петька Птицын.
— Сын браконьера? — Теперь и Ванька вылупил глаза. — Ты знаешь, что мы собирались тебя искать?.. Вот здорово!.. Да, правда, что отец тебя лупцует?
— Лупцует, — с каким-то мрачным удовлетворением подтвердил Петька.
Как ни странно, этот ломовой вопросик моего братца сразу разрядил атмосферу.
— Мы тебе расскажем обо всем, — сказал я. — А пока рассказывай ты. Я вижу, тебя переполняет. Что за «силуэтчики»?
— Ну, есть такая передача «Силуэт», вроде «Человека в маске» и тому подобных, только ее в Петербурге делают, — стал объяснять Ванька. — Мы и сами видели ее раза два, только, естественно, на фамилии в титpax внимание не обращали. Суть передачи в том, что снимают человека, который не хочет, чтобы его узнавали, потому что он рассказывает что-то криминальное или строго секретное, ну и вообще… Поэтому снимают его так, чтобы на экране он выглядел сплошным черным силуэтом, по которому его ни за что не опознаешь… Делают эту передачу двое. Снимает Сергей Листяков, а беседует с силуэтом, задает вопросы и комментирует Павел Хрумов. Ну, у них в команде и еще люди есть, всякое техническое обеспечение, продюсеры, все те, без кого никуда не денешься, но уж их имен и фамилий баба Ганя не помнит, потому что авторами программы считаются эти двое. Баба Ганя всегда смотрит «Силуэт» с удовольствием, потому что любит всякое «остренькое». У них в «Силуэте» появлялись и мелкий торговец наркотиками, и мужик, который много лет был настоящим палачом и приводил в исполнение смертные приговоры, и поездной вор, и девчонка-каратистка, которая убила двух парней, напавших на нее в парке, а милиция ее не нашла и все списала на криминальные разборки, и больной СПИДом… Словом, кого только не было! Суть в том, что у них люди очень откровенно рассказывают обо всем, о чем иначе в жизни не рассказали бы. Понятно?
— Выходит, они путешествуют не просто так, а в поисках новых сюжетов? — спросила Фантик. — И решили, что браконьер — это то, что им надо?
Никто Фантику не ответил, все и так было яснее ясного.
Но Петька с сомнением покачал головой:
— Мой отец ни за что не стал бы сниматься — даже силуэтом. Он вообще все телевидение называет «обезьянничанием». Смотрит только «Белое солнце пустыни», когда его повторяют, и «Крутого Уокера». Послал бы он этих телевизионщиков… Крутыми матюгами послал бы, точно вам говорю!
— Погодите, ребята, — сказал я. — Мне надо подумать. Фантик, перескажи пока Ваньке все, что здесь было.
Фантик постаралась как можно короче и толковей пересказать Ваньке все, что мы узнали от Петьки Птицына. А я старался выстроить по порядку мысли, роившиеся у меня в голове. Кажется, это начинало у меня получаться.
— И ты тормознул нас на том, что мне должны были назвать гадов, которые украли отцовскую лодку, — заключил Петька.
— Да, конечно, — вмешался я в разговор. — Это Шашлык и Мишка Чумов. Мы увидели из-за кустов, как они прячут в безлюдной бухточке чужую лодку. Мы ее перепрятали, чтобы потом поехать на берег и поискать владельца. Но когда мы приехали, твоего отца уже арестовывали, а лодка стояла на месте. Выходит, кто-то нашел ее после нас и воспользовался ею, чтобы подставить твоего отца. Вот и вся история.
— Фью!.. — присвистнул Петька. — Да, отец об этом знать не должен, иначе он убьет и Шашлыка, и Чумова. Охота мне, чтобы он надолго загремел из-за этих придурков!
— Кстати, они говорили о том, — вставил Ванька, — что лодка в этой бухточке нужна им, потому что отсюда будет близко и удобно куда-то доплыть. А до световых бакенов из этой бухточки ближе.
— Тогда все ясно! — заявил Петька. — Шашлык и Чумов отыскали, куда вы спрятали лодку, раздели бакены, а потом сперли видеокамеру, чтобы подставить отца!
— Нет, — покачал я головой. — Мне кажется, все было не совсем так.
— А как? — спросили все хором.
— Прежде всего я обращаю ваше внимание на две странности, — сказал я. — Во-первых, то, что твой отец, Петька, получил немыслимо много — по местным меркам — за двух живых лисиц, не чернобурок, а обыкновенных крестовок.
— Живых?.. — изумился Петька. Ну конечно, мы ведь еще не успели ему об этом рассказать. — А, ну тогда понятно, почему вы спрашивали про шевеление и поскуливание. Я ведь толком не знал, каких животных добывал на этот раз отец. Да, семьсот рублей за двух лисиц — это очень много. Обычно отец радовался, когда две лисицы уходили за четыреста!
— И во-вторых, — продолжил я, — его слова про то, что зря он связался с этим. Что он имел в виду? Что он согласился участвовать в чем-то странном, в чем никогда раньше не участвовал. И ему это не нравилось, хотя из-за больших денег он и согласился поучаствовать. В-третьих, он просидел с покупателем минут сорок. Ты не уточнил, сколько идет «Силуэт»? — повернулся я к Ваньке.
— Уточнил. Двадцать минут, стандартно, — сообщил мой братец.
— То есть за сорок минут можно было снять достаточно, чтобы потом было что выкинуть при монтаже. Ведь телевизионщики всегда снимают в два-три раза больше, чем выходит на экран, это все знают. Словом, я думаю, что твой отец соблазнился большими деньгами и все-таки снялся для «Силуэта»… Ему поставили бутылку, и он сидел и неспешно рассказывал, что такое жизнь браконьера, демонстрируя при этом пойманных лисиц.
— Но тогда Петька должен был видеть свет! — сказала Фантик. — Ведь была глухая ночь, и хоть как-то его отца освещать должны были, иначе бы у них мало что снялось!
— А верно, — сказал Петька.
— Они могли дать направленный свет от крупного фонаря, — возразил я. — Петька сидел у гаражей, за краем обрывчика, и такого света не увидел бы, а для съемки такого света было вполне достаточно!.. Ладно, поехали дальше. Ведь и то, что отец не пошел пить вторую бутылку домой, а предпочел остаться на улице, тебя смутило, да?
— В общем, да, — подумав, кивнул Петька. — На него было бы больше похоже, если бы он заземлился на кухне.
— То есть он, видимо, хотел продумать что-то важное и, возможно, предпринять еще какие-то действия, так?
— Возможно, — опять кивнул Петька.
— Когда ты пошел спать?
Петька прикинул.
— Где-то в начале пятого, — сообщил он.
— А твой отец вошел в дом в семь — начале восьмого. Целых два часа? Вполне хватит, чтобы сплавать к яхте, схватить видеокамеру и приплыть назад!.. Нет, я не думаю, что твой отец украл видеокамеру, — поспешно сказал я, увидев, как у Петьки зло темнеет лицо. — Он хотел забрать пленку, а камеру потом вернуть. Вот он сидел, думал и все больше волновался, как бы чего не вышло из того, что он разоткровенничался перед незнакомыми людьми. В конце концов он не выдержал! Быстро вскочил в лодку…
Дата добавления: 2015-09-29; просмотров: 22 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |